Текст книги "Любовь и честь"
Автор книги: Рэнделл Уоллес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
– Генерал… ваше величество… я не могу принять такую честь именно потому, что это слишком большая награда за то, что я сделал. Граф Горлов русский и знает эту страну, а я американец…
– Все это очень благородно, – с улыбкой, но и с нотками нетерпения в голосе перебил меня Потемкин. – Но мы считаем, что вы этого достойны, и найдем место, где вы сможете…
– Я отказываюсь вовсе не из-за того, что боюсь не справиться. Наоборот, я уверен, что справлюсь. – Потемкин озадаченно взглянул на меня, а я перевел взгляд на императрицу, не сводившую с меня проницательных глаз. – Сколько раз я видел, как молодые храбрые генералы становятся кем-то вроде адъютантов при главнокомандующих. Горлову это не грозит, – он слишком прямодушен и опытен, и такого солдата необходимо использовать по прямому назначению. Но я кавалерийский офицер, и, простите за самонадеянность, не встречал себе равных в искусстве кавалерийского боя, поэтому, если хотите отблагодарить меня, то пошлите в бой. Назначьте Горлова генералом, и я пойду к нему в подчинение. Дайте нам отряд кавалеристов, и мы сотрем в порошок любых врагов Ее Величества.
Горлов к концу речи вышел из полуобморочного состояния, щеки его порозовели, а глаза заблестели.
Потемкин открыл было рот, но царица опередила его.
– Граф Горлов не единственный за этим столом, кто может быть прямодушным, мистер Селкерк, – сказала она. – У нас есть о чем подумать. Мы обсудим все с генералом Потемкиным и дадим вам знать о нашем решении. А пока позвольте предложить тост.
Императрица подняла бокал.
– За храбрость!
Все дружно подхватили тост.
Если я и сомневался в том, что моя речь произвела должный эффект, то теперь по улыбающимся лицам гостей я понял, что все прошло удачно. Даже Горлов встал из-за стола и молча расцеловал меня в обе щеки, после чего так же молча вернулся на место. А Шарлотта, дождавшись, когда я окажусь в центре внимания окружавших меня доброжелателей, жарко поцеловала меня в губы.
Горлова точно так же поздравила графиня Бельфлер. Дюбуа вне себя от восторга обнимал всех подряд дипломатов и, сжав мне руку, прошептал: «Грандиозно! Просто потрясающе!» Похоже, знаки внимания, которые оказывала мне Шарлотта, ничуть не беспокоили его, наоборот, казалось, он поощрял их.
* * *
Ужин был в самом разгаре. Некоторые гости по-прежнему сидели за столом, другие прогуливались по залу, оживленно беседуя. Мне нужно было собраться с мыслями, и я нашел уединение на балконе. Но мое исчезновение не прошло незамеченным, и вскоре у дверей балкона появилась Анна Шеттфилд. Она остановилась в нескольких шагах от меня.
– Я подумала, что, может, вам сейчас нужен друг, – произнесла она.
– Да просто столько всего свалилось…
– И благословение может стать проклятием, если нет любимого человека, с которым хочется его разделить.
– Вы многое замечаете, мисс Шеттфилд.
Она подошла и стала рядом со мной у перил балкона. Я не знал, о чем говорить с ней, уверенный, что это лорд Шеттфилд и Монтроз подослали ее, чтобы вызвать меня на откровенность. И в то же время я чувствовал, что у Анны есть свои, совершенно чуждые им убеждения и идеалы.
– В России, кажется, даже время теряет свою власть, – задумчиво сказала она. – В любой момент может произойти что угодно. Я как-то видела, как рабочие построили дворец за один день специально для ужина, вроде этого.
– За один день?
– Представьте себе. И вот все здесь так.
– Но если дерево не высушить как следует, то оно рассохнется и потрескается.
– Конечно, но никто и не строил надолго.
– Ох, уж эта Россия, – вздохнул я. – Великие замыслы с вечера и похмелье с утра.
– Вижу, вы начинаете понимать русских.
Внизу, где грелась у костров дожидающаяся хозяев челядь – лакеи, кучера, служанки (где-то среди них была и Беатриче), кто-то затянул песню, и все внизу подхватили ее.
– Это русская баллада, – пояснила Анна. – Они поют о том, что лучше быть живым один день, чем мертвым всю жизнь… Знаете, а я завидую им.
Я внимательно взглянул на нее.
– Вы счастливы, мисс Шеттфилд?
– Была… пока не встретила вас.
Я чуть не задохнулся от изумления, но в этот момент в дверном проеме возник Потемкин.
– Капитан… э-э… я хотел сказать, полковник Селкерк, мы поговорим о делах завтра, здесь во дворце. Приходите один.
Едва он ушел, как появился лорд Шеттфилд и произнес:
– Анна, нам пора.
Она покорно пошла за отцом и ни разу не оглянулась, зато лорд Шеттфилд уже в дверях бросил взгляд в мою сторону.
Я снова посмотрел во двор, где пели слуги, не подозревая о том, что Беатриче стояла прямо под балконом и поэтому слышала все, о чем мы говорили.
21
После полудня меня разбудил Горлов.
– Одевайся, Петр уже ждет в санях.
– Куда мы едем? – спросил я, когда мы выходили из «Белого гуся», но он не ответил.
Выпавший за день снег затруднял дорогу. Мы проехали через весь город, пересекая каналы, мимо прекрасных дворцов и скелетов будущих зданий, а то и пустых мест, где сотни рабочих осушали болота, чтобы построить на этом месте новые дворцы.
Сани остановились у большого мрачного дома, выходившего окнами на Зимний дворец. Видимо, это был один из первых роскошных домов в Санкт-Петербурге, построенных еще в петровские времена. Дом был большой, старый, но с колоннами, и походил на богатого, но старомодно одетого вельможу среди современных щеголей. Но выглядел он довольно мрачно – ни огонька, ни дыма из трубы, а стекла были кое-где разбиты.
Горлов, не обращая внимания на все это, вошел в дом. Я последовал за ним, и первое, что бросилось мне в глаза, это груда запыленной мебели в огромном холле. Горлов уверенно переходил из комнаты в комнату, нигде не задерживаясь, пока, наконец, мы не вошли в одну из комнат на третьем этаже.
– Ну вот, Светлячок, – он неожиданно повернулся ко мне. – Это дом моего отца. Здесь я вырос.
Я не знал, что сказать, когда позади нас на лестнице раздался пронзительный крик. Я обернулся и увидел седую женщину, которая, кутаясь в красную шаль, удивленно уставилась на Горлова, словно не верила своим глазам. Одной рукой незнакомка схватилась за сердце, а другой рукой за распятие, висевшее у нее на шее. Она снова вскрикнула, но теперь я понял, что это крик радости. Даже Второе Пришествие не способно вызвать такой восторг и обожание, с какими она смотрела на Горлова. Женщина перекрестилась и повалилась ему в ноги.
Горлов широко улыбнулся.
– Маша, – сказал он и попытался поднять ее, но она вцепилась ему в колени, орошая слезами сапоги.
В дверях я заметил Петра, посасывающего погасшую трубку. Горлову, наконец, удалось поднять женщину, и она пустилась в пляс от охвативших ее чувств.
– Это Маша, жена Петра, – пояснил Горлов и представил меня этой достойной женщине, которая тут же покрыла мою руку благодарными поцелуями.
Она отвела нас всех в другое крыло дома, на кухню, где приветливо пылал огонь, и напоила чаем с вареньем. Она без конца то говорила, то смеялась, то плакала, то крестилась.
В конце концов, она все-таки отпустила нас, и мы с Горловым прошлись по дому, заваленному мебелью, и уселись на диван в одном из залов.
– Ну, как тебе дом? – спросил он.
– Отличный дом… и, вижу, с мебелью проблем нет.
– Жена часто покупала мебель.
– И часто переезжала.
– Кто тебе сказал? – покраснел Горлов.
– Да кто бы на такое осмелился? И кого я стал бы слушать?
– Тогда откуда ты знаешь, что она часто переезжала?
– Я догадался об этом, взглянув на мебель. Один диван новый, другой старый, третий давно пора выбросить. И стили не сочетаются, поэтому я подумал, что она каждый раз покупала себе мебель там, где жила, а потом перевозила ее сюда, как в кладовку.
Сергей несколько секунд смотрел на меня, а потом печально улыбнулся.
– Иногда ты изумляешь меня, Светлячок. Ты бываешь довольно сообразителен. Да, моя жена часто переезжала. От мужчины к мужчине. Она не хотела жить со мной в этом доме.
Он пнул ногой одно из кресел.
– Маша была мне вместо матери. Конечно, у меня были и учителя, и гувернеры, но она убаюкивала меня в детстве, утешала, когда мне было больно, и это она молилась за меня ночами.
– А твоя мать умерла, когда ты был маленьким?
– Наверное, – задумчиво ответил Горлов и пояснил свой загадочный ответ: – Мой отец тоже был кавалеристом в Преображенском полку. Это один из самых элитных гвардейских полков. Он отослал мою мать в монастырь, и я никогда не видел ее. Как-то, лет в двенадцать, я застал Машу рыдающей на кухне, но когда я спросил, почему она плачет, она вдруг принялась утешать меня, хотя так и не объяснила, чем вызваны ее слезы. Может, в тот день умерла моя мать?
– Горлов! – не выдержал я. – Что ты несешь? Как можно отослать жену в монастырь?
– В России можно, – мрачно ответил он. – В наказание за неверность.
– Прости…
– Да откуда ты мог знать? – махнул он рукой. – И это еще удел дворянских жен. Крестьянин запросто может забить неверную жену до смерти. Монастырь же является уделом и неудачливых претендентов на престол, которым удалось избежать казни или яда. Им милостиво позволяют гнить в монастыре. – Сергей помолчал, но потом продолжил:
– Маша говорила мне, чтобы я не думал плохо о матери. Она, мол, всего-навсего только переписывалась с одним офицером из отцовского полка. Так это или нет, мне никогда не узнать, потому что когда отец нашел письма, он немедленно отправил ее в монастырь, чтобы больше никогда не видеть, а офицера вызвал на дуэль и убил.
И с тех пор все покатилось по наклонной плоскости. Мать была в родстве с Меншиковыми, и у отца под различными предлогами отобрали почти все земли. Но он и глазом не моргнул. Кремень человек был. Я всего два раза видел, как он улыбается. Первый раз мой отец улыбнулся, когда я стал офицером, а второй раз, когда его назначили командиром в одну из частей во время кампании против турок. Он умер от воспаления легких, здесь, в этом доме, в комнате наверху. – Горлов прошелся по залу и повернулся ко мне. – Когда я женился, то, как и положено солдату, часто уезжал, оставляя жене все, что мне досталось от отца: вот этот дом и еще один в Москве. Там она сейчас и живет. Во всяком случае, она живет в Москве, а дом использует под склад, как и этот.
Я тоже поднялся, слишком взволнованный, чтобы говорить, и мы с Горловым бесцельно бродили по дому, пока не забрели в кабинет. Горлов взял с полки какую-то коробку со стеклянной крышкой, вытер рукавом пыль, и я увидел множество орденов и медалей на красном бархате.
– Награды отца, – пояснил Горлов. – Он был полковником. А я теперь генерал. Полагаю, что сейчас он улыбнулся бы в третий раз…
Сергей помолчал, а потом вдруг заторопился.
– Пора уходить. Я вообще-то не должен был появляться здесь.
– Это почему? Ведь это твой дом!
– Нет, брат, не мой. Он принадлежит моей жене. Он перешел к ней после того, как она стала любовницей одного вельможи. – Он сдвинул брови и взглянул на меня. – Помни, что царица милует, но она же и казнит.
Горлов достал из кармана часы и щелкнул крышкой.
– Однако действительно пора. У тебя ведь встреча с князем Потемкиным.
Вернувшись в «Белый гусь», я переоделся в русский мундир и спустился вниз, чтобы отправиться во дворец. Горлов кивнул мне и продолжил беседу с окружившими его военными, желавшими присоединиться к нам в походе против казаков. Петр ожидал меня у входа.
На ступенях дворца меня встретил человек в штатском и, представившись секретарем его светлости князя Потемкина, пригласил следовать за ним.
– Вы уже бывали во дворце? – спросил он на ходу и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Вон там библиотека, а там скульптурная галерея… вот эта вещь стоит восемнадцать тысяч рублей…
Он показывал мне разные залы и комнаты и так хорошо знал их, словно сам был здесь хозяин. Потом он показал комнату, где останавливался Дидро, и говорил о нем, словно о личном друге, равно как и о других знаменитостях, гостивших здесь.
– Вы же знаете, государыня переписывается с Вольтером, – рассказывал он.
Остановившись перед одной из дверей, секретарь почтительно постучал, открыл дверь и пропел:
– Сэр Кайрен Селкерк на аудиенцию к его светлости!
Я вошел в кабинет, и он закрыл за мной дверь.
Воздух в комнате был спертый от множества свечей, горевших там. Еще ни разу я не видел, чтобы комната была так завалена коврами, подушками, мехами. На стенах висело множество картин и гобеленов. На диванах, кушетках и креслах лежало столько подушек, что невозможно было определить стиль мебели. Я поймал себя на мысли, что именно так представлял себе покои турецкого паши. И действительно, в комнате было много восточных вещей, включая кальян.
– Мсье Селкерк, – раздался сонный голос. – Прошу вас, присаживайтесь.
Я не только не видел места, куда бы я мог присесть, но мне до сих пор не удалось рассмотреть и хозяина апартаментов. Но тут гора подушек на кровати зашевелилась и встала. На Потемкине было что-то вроде шелковой ночной рубахи до колен, а голые ноги он сунул в мягкие тапки. Он бросил на кровать какой-то документ, который читал до моего появления, хотя, судя по его глазам, ему было не до чтения.
– Вон там вам будет удобно, – кивнул Потемкин на груду мехов, под которыми оказался стул. Сам он уселся на другой стул и, указав на уставленный напитками столик между нами, спросил:
– Выпьете?
– Нет, благодарю вас.
– Нет, сэр. Я ведь генерал все-таки.
– Прошу простить, сэр.
– Не очень-то я похож на военного, да?
– У себя дома каждый волен одеваться, как его душе угодно.
– Вчера вы были более откровенны. Ну, давайте начистоту. Не очень-то я похож на военного, как вы полагаете?
– Как вам сказать, сэр… по моим личным представлениям о воинской выправке вы не очень соответствуете своему званию.
Он громко расхохотался.
– Ага, значит, я все-таки отличаюсь от других генералов, которых вы знали? Впрочем, не думаю, что вы были знакомы со многими из них. И уж точно не с такими молодыми, как я. Но раз уж вы так откровенны, скажите, вы находите меня эксцентричным?
– Простите, сэр?
– Не делайте вид, что не понимаете.
– Не мне судить…
– Не вам? Но ведь вы прямой и откровенный человек, это все вчера заметили. Отвечайте на вопрос! Я желаю услышать ответ.
В его голосе не было гнева или раздражения, только властная нетерпеливость.
– Если вам интересно мое мнение, сэр, то извольте – было бы гораздо лучше, если бы вы спрашивали мое мнение по военным вопросам, а не по личным, ибо я чувствую себя компетентным только в солдатском ремесле.
Ответ, похоже, пришелся Потемкину по душе, но он все равно продолжал сверлить меня взглядом.
– Отличный ответ, сэр! Настоящий благородный рыцарь! Вы этого хотите добиться? Стать американским рыцарем императрицы? Храбрый, честный, благородный. Она ценит это в мужчинах, вы это знаете? Ах да, простите, это бестактный вопрос и мне не следовало его задавать.
Потемкин соединил кончики пальцев и вдруг усмехнулся мне.
– Ваша просьба удовлетворена. Горлов будет генералом. Хотя почему будет – он уже генерал. А вы будете полковником, но это не означает, что вы можете избегать поля боя и отсиживаться в тылу с нами, штабными крысами. Вас с Горловым ждут настоящие дела, настоящие битвы, как у истинных рыцарей! Но я хотел сказать вам еще кое-что… полковник Селкерк…
Он вдруг понизил голос и наклонился ко мне через стол.
Я тоже наклонился к нему, и тут Потемкин коснулся пальцами своего правого глаза и… вынул его[4].
Я отпрянул, потому что никогда раньше не видел искусственного глаза и не подозревал, что Потемкин носит такой. Я повидал много ужасных ран на поле боя, но это бескровное вынимание глаза среди гобеленов и восточной роскоши почему-то показалось мне куда более жутким и зловещим, чем любые раны.
Потемкин опустил глаз в стакан с водой, стоявший на столе, и развернул его так, что глаз смотрел на меня из стакана. Другой глаз светлейшего князя тоже уставился на меня, причем Потемкин широко открыл веки, так что мне надо было либо отвести взгляд, либо смотреть в пустую глазницу.
– Знаете, как я лишился глаза? – улыбнувшись, спросил он. – И откуда взял этот, искусственный? Ах да, я опять задаю вопросы, в которых вы э… э… некомпетентны. Поэтому рассказываю. Григорий Орлов был любовником царицы и со своими четырьмя братьями помог ей избавиться от безумного мужа и взойти на трон. Орлов жил вот в этой самой комнате, а вон та лестница, – Потемкин махнул рукой, указывая на винтовую лестницу в углу комнаты, – эта лестница ведет прямо в спальню императрицы. Но Орлов изменял ей и разбил ее сердце. Удивительно, правда? Он соблазнил Екатерину, возвел ее на трон, а потом чуть ли не в открытую заводил себе любовниц. Что ж, он был человек прямой. И ревнивый. Но я и сам был прямой. И поступил так же, как и вы – попросился на войну с турками. И на Екатерину это произвело впечатление. Причем такое, что Орловы, все пятеро, вечером спровоцировали драку в бильярдной и так измолотили меня, что я лишился глаза. Тем не менее я все-таки отправился на войну, а когда вернулся, то снова встретил Григория Орлова и спросил его: «Как здесь дела? Что нового?» А он мне в ответ: «А новость у нас только одна – ты идешь в гору, а я качусь вниз».
Потемкин на секунду опустил веки, но тут же снова поднял их.
– И вот теперь я фаворит императрицы, полковник Селкерк. И я счастлив, потому что люблю ее больше жизни и она отвечает мне взаимностью. Екатерина очень щедра со мной. Кстати, этот искусственный глаз она заказала для меня в Париже. Ну и, сами понимаете, подарила мне куда больше, чем этот глаз…
Он перестал улыбаться.
– Она научила меня видеть. Вы понимаете, о чем я, полковник Селкерк? И я буду внимательно следить за вами, где бы вы ни были…
После этих слов он так долго и задумчиво смотрел на меня, погруженный в свои мысли, что я решился напомнить о себе.
– Могу я идти, ваша светлость?
– Да… идите.
Я встал и отдал честь. Потемкин тоже отдал честь, но не двинулся с места, поэтому этот жест показался мне скорее насмешкой, чем данью традиции.
22
Рано утром следующего дня в «Белый гусь» прибыл посыльный от Потемкина с официальными бумагами, в которых значилось, что генерал Горлов назначается командиром отряда, который отправляется на юг на помощь войскам, уже ведущим боевые действия против повстанцев, возглавляемых Пугачевым. Полковник Селкерк назначался его заместителем.
Мы с Горловым сразу же приступили к организации и смотру нашего войска, но оказалось, что оно состоит из опытных волонтеров, а не из рекрутов, так что нам оставалось только подобрать пять-шесть офицеров. Среди профессиональных наемников, живших в «Белом гусе» и близлежащих гостиницах, недостатка в желающих не было.
Целый день наши соседи по «Белому гусю» – Макфи и норвежец Ларсен приводили людей, и мы беседовали с претендентами на офицерские должности, стараясь выбрать наиболее подходящих. Разумеется, самого Макфи и Ларсена мы взяли в первую очередь. И весь день я невольно возвращался мыслями к Беатриче. Очень хотелось увидеться с ней, но я никак не мог придумать предлог. Мне было трудно сосредоточиться на делах, и поэтому я облегченно вздохнул, когда Горлов объявил, что на сегодня достаточно и мы можем вернуться в свои комнаты.
Через несколько минут в дверь постучали. Я открыл и с удивлением увидел Тихона, позади которого стоял нахмурившийся Горлов. Впрочем, так он хмурился, когда пытался скрыть улыбку.
– Сэр… Я… это… мы… – Тихон оглянулся на Горлова, который ободряюще кивнул ему. – Сэр, мы с мамой… хотели… это… пригласить вас на ужин, если вы не заняты вечером, сэр!
Я взглянул поверх его головы на ухмыляющегося Горлова.
– У меня много дел и много знакомых, с которыми я могу поужинать, Тихон, но уж если ты меня приглашаешь, то я не могу отказаться. И для меня будет большой честью познакомиться с твоей мамой.
Глаза у паренька радостно заблестели, а грудь часто вздымалась от сдерживаемого восторга и нетерпения.
– Ну, так пойдемте же! Прямо сейчас! Петр ожидает на улице. Мама приготовила пирожки с мясом. Граф Горлов уже готов…
Я молча снял с вешалки шубу, а Горлов, пропуская меня в дверях, подмигнул и сжал мое плечо.
Петр действительно ожидал в старой карете Горлова, и колеса застучали по проступившей через подтаявший лед мостовой. Петр, видимо, знал дорогу, и вскоре мы очутились в одном из торговых районов Санкт-Петербурга. Здесь не было дворцов, но дома стояли добротные, а магазины и лавки чистенькие и опрятные, некоторые из них даже были покрашены, что в северной столице являлось свидетельством достатка.
Мы остановились у дома с белым фасадом. На калитке была нарисована иголка с ниткой. Петр погнал карету в ближайшие конюшни, а мы подошли к двери. Тихон на секунду задержался перед входом и оглянулся на нас. Горлов снова ободряюще кивнул ему. Комната, в которую мы вошли, была типичной швейной мастерской. Повсюду висели и лежали готовые и наполовину готовые платья, костюмы, мундиры, а также разноцветные ленты и куски ткани – сукна, бархата.
– Мама! – позвал Тихон.
Из соседней комнаты отозвался женский голос, который показался мне смутно знакомым.
Мы прошли в следующую комнату, где был накрыт небольшой стол. Женщина как раз ставила на стол блюдо с дымящейся картошкой. Она подняла голову, и я обомлел. Это была та самая портниха, которая обмеряла нас у князя Мицкого и шила нам мундиры.
– Здравствуйте, господа. Тихон, может, познакомишь меня с гостями?
– Мсье… капит… полковник Селкерк, – выдавил из себя Тихон.
– Мадам, – я поцеловал ей руку. – Рад снова видеть вас и наконец-то познакомиться.
Она с улыбкой кивнула и покосилась на Горлова.
– Итак, генерал? Вы снова пришли?
– Я надеялся, что меня не прогонят, – ответил Горлов.
– Что ж, может и найду для вас лишнюю тарелку, – ответила женщина, хотя стол был сервирован на четверых.
За ужином я узнал, что маму Тихона зовут Мартина Ивановна Шевлова и что она вдова. Ее муж был убит шесть лет назад во время войны с турками, и о нем она отзывалась очень коротко: «Он, глупец, отправился туда и сгинул ни за грош, но пока он жил с нами, он был добр к сыну и ко мне». Я слушал ее, а Горлов, по-моему, больше смотрел, хотя и пытался скрыть это. Обращался он к ней по имени-отчеству или «мадам».
– Что же вы не кушаете, генерал? – с едва заметным сарказмом спросила Мартина Ивановна Горлова, который так засмотрелся на нее, что забыл о еде. – Или мне называть вас «ваше сиятельство»? Что-то не так?
– Ну что вы, что вы! Все прекрасно.
– Тогда почему не едите?
– Я всегда ем не торопясь, – ответил Горлов. Он, конечно, соврал. Когда он был голоден и оказывался за столом, то ел все подряд, не останавливаясь, и лучше было поберечь пальцы, если ты сел с ним рядом.
– Какая приятная неожиданность – видеть хорошие манеры у русского дворянина.
– Если вы так чутко к этому относитесь, то я съем все до крошки прямо сейчас… М-м… очень… очень вкусно… просто изумительно, заявляю это при всех.
– О, значит, вы знакомы с хорошей кухней? Это удивляет меня даже больше, чем хорошие манеры.
Тихон, ничего не понимая, переводил взгляд с матери на Горлова. Разговор продолжался в том же духе, и каждый раз женщина выбивала гостя из седла. Но, по всей видимости, он ничуть не обиделся, и когда Мартина Ивановна с сыном вышли на кухню с тарелками, Горлов, наклонившись ко мне, заметил:
– Великолепная женщина, не правда ли?
– Без сомнения, – без колебаний согласился я.
– Знаешь, я ведь заходил сюда вчера, – сообщил он. – Она мне еще тогда, у князя, приглянулась.
– А ты знал, что Тихон ее сын?
– Ты что? Нет, конечно. Я взял адрес у князя, чтобы… э-э… поблагодарить ее за прекрасно сшитый мундир.
– Горлов, мне казалось, что между нами нет секретов, но вижу, что это не так.
– А ты думал… – начал было Горлов, но тут в комнату вошла Мартина Ивановна, чтобы забрать оставшиеся тарелки, и он, подождав, пока она выйдет, продолжил: – А ты думал, я лягу спать, пока ты проворачиваешь свои дела при дворе? И представь мое изумление, когда мне открыл Тихон. Я тут же вспомнил, что его мать портниха. И вот стою я перед ней и что-то бормочу насчет того, что очень доволен сшитым мундиром и хотел бы в знак благодарности дать ей еще немного денег. А она, молча так, смотрит на меня, а потом отказывается от денег. Я, говорит, свой гонорар получила, а лишнего мне не надо. Представляешь? Вот это женщина!
Горлов снова умолк, поскольку хозяйка поставила на стол самовар и принесла клубничное варенье. Ягодки в нем были маленькие, явно выращенные в теплице, но варенье показалось мне просто восхитительным.
Когда Петр увозил нас, Мартина Ивановна с сыном стояли в дверях и махали нам вслед.
Итак, Горлов нашел перед походом то, что нужно солдату – хотя бы тень любви и надежду, которая будет согревать его сердце. Надежду на то, что кто-то в этом мире будет горевать, если ты не вернешься с поля боя, или будет счастлив твоему возвращению.
23
В полдень грохот барабанов наполнил Санкт-Петербург, когда мы с Горловым ехали впереди гусар, возглавлявших колонну уходящих войск. Колыхались боевые знамена, и толпа на улицах радостно приветствовала нас. Особенно громко кричали солдаты, которых специально назначили стоять вдоль улиц, на пути нашего марша. Они-то оставались в Петербурге, поэтому кричали особенно радостно.
– Тебя ничего не удивляет? – спросил я Горлова, гарцующего на коне рядом со мной.
– Что именно? – спросил он, купаясь в лучах всеобщего внимания.
– То, что триста наемников идут воевать с казаками, а двадцать тысяч русских остаются здесь.
– Они боятся казаков, – равнодушно бросил он, пожав плечами.
– А может, они что-то знают?
Горлов громко расхохотался.
Колонна прошла мимо дворца, где на балконе стояли Екатерина и Потемкин. По команде Горлова весь полк обнажил сабли в воинском салюте. Толпа вельмож и иностранных гостей, собравшаяся у дворца, разразилась восторженными криками, глядя, как императрица благословляет своих солдат восстановить порядок в ее стране. Чуть дальше стояла Никановская, Анна и шепчущиеся лорд Шеттфилд с Монтрозом, то и дело зыркающие в мою сторону. Я не сомневался, что они обсуждают, что делать, если я вернусь победителем и буду пользоваться еще большим влиянием у императрицы.
На балконе этажом ниже стоял князь Мицкий со всей своей родней. Там же, позади княжны Натальи, я увидел Беатриче, но как мне ни хотелось заглянуть ей в глаза, я только раз позволил себе посмотреть на нее, а потом заставил себя глядеть прямо перед собой, уставившись в горизонт.
* * *
Расставив часовых, мы с Горловым оправились в свои палатки. Надеясь быстро разбить мятежников и, вернувшись победителем ко двору, заняться выполнением своей непосредственной задачи, я был сильно разочарован темпами нашего продвижения.
– Мы отошли всего на пять миль от города и уже стали лагерем? – спросил я Горлова. – С такой скоростью мы доберемся до Пугачева только к следующей зиме.
– Ничего, они пойдут быстрее, когда забудут эти пышные проводы.
Я хотел сказать ему, что это и есть его обязанность – заставить людей идти быстрее, но вдруг один из часовых крикнул, что слышит конский топот.
Наши солдаты быстро и без суеты, как и положено опытным воинам, схватили мушкеты и сабли. Однако это были не казаки и не их страшный предводитель. В подъехавших санях сидели придворные дамы. Княжна Наталья и Шарлотта, поднявшись на ноги, махали руками молодым солдатам.
– Вообще-то у нас военный лагерь, – доверительно сообщил я Горлову.
– А мы, вообще-то, в России, – так же доверительно просветил меня он и шагнул вперед, чтоб подхватить едва не выпавшую из саней княжну. За ней с веселым гомоном вышли остальные дамы. И только одна закутанная в накидку фигура безучастно сидела в глубине саней.
– М-мы приехали, чтобы попрощаться с вами лично, – заявила захмелевшая от вина Наталья и, упав в объятия Горлова, приникла к его губам. Остальные дамы подходили к улыбающимся офицерам, у которых горели глаза от легких прикосновений женских ручек к эполетам и эфесам сабель. Шарлотта, хихикающая, как школьница, поманила к себе лейтенанта Ларсена.
– А я тебя помню, только вот имя позабыла…
Я подошел к Беатриче, все так же одиноко сидевшей в санях. Она не смотрела на меня, но и не отворачивалась.
– Не присоединитесь ли к нам на минутку, сударыня? – спросил я.
– Я не аристократка, как они, – ответила она тихо.
– Я тоже, но я счастлив, потому что вы здесь.
Она чуть повернулась, и в отблесках бивачных костров я увидел, как блестели ее глаза.
– Не надо, капитан, – почти с мольбой попросила она. – Я ведь ниже вас по положению, и вы отлично это знаете.
– Вы плохо обо мне думаете.
– Разве?
– Я сужу о людях вовсе не по тем меркам, по каким судят они, – я кивнул на придворных дам. – Более всего я ценю храбрость и благородство.
– Верится с трудом. Вы идете воевать вместе с наемниками, которые жаждут славы, денег и чинов. Таким мужчинам нужны женщины вроде Шарлотты, Наташи или Анны.
Я пропустил мимо ушей упоминание об Анне, хотя ее не было среди приехавших дам.
– Вы меня совсем не знаете.
– Зато я знаю, что такое война. Многие оттуда не возвращаются. Но я надеюсь, что вы вернетесь.
Дамы между тем снова усаживались в сани, хихикая над вытянувшимися от разочарования лицами офицеров, которые надеялись, что они останутся на ночь.
Кучер развернул сани, и они помчались прочь. Дамы махали напоследок офицерам и солдатам, а я надеялся, что Беатриче хоть раз обернется, но она не обернулась.
* * *
Мы продвигались все дальше и дальше через бесконечные леса и вышедшие из берегов реки, которые по ночам сковывал лед. По дороге мы выполняли различные маневры, стараясь сделать из отряда хорошо слаженную воинскую часть. Наши люди постоянно находились в боевой готовности, и в любой момент могли как атаковать, так и обороняться. Но единственные неприятели, которых мы встречали на своем пути – это холод и дождь. Казаки, которые во время нашего путешествия в Москву, казалось, прятались за каждым деревом, сейчас словно растаяли вместе со снегом. Возможно, им, как впрочем, и нам, очень не нравилось месить грязь под холодным дождем.
Как-то вечером у костра я решился задать Горлову вопрос, который давно вертелся у меня на языке.
– Слушай, Сергей, мы все здесь профессиональные солдаты, наемники, но ты единственный русский среди нас. У императрицы большая армия – почему же она не посылает своих солдат? – Франклин высказал мне свое мнение по этому поводу, но мне хотелось знать, что думает об этом Горлов.
– Не доверяет, – буркнул он.
– Как так? Они же целых шесть лет сражались за нее, чтобы выиграть войну с турками.
– Казаки – это совсем другое дело. Русские боятся казаков, но в то же время любят их. Каждый в детстве мечтает стать казаком.
