Текст книги "Любовь и честь"
Автор книги: Рэнделл Уоллес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)
Я уже пожалел, что затронул эту тему, но князь продолжал:
– И все равно, хорошо, что я хотя бы попытался это сделать. Крестьяне видели, как я хорошо отношусь к ним, и не тронутся с места, как бы ни разрастался этот казацкий бунт.
Я посмотрел на Горлова, но тот покачал головой.
Князь Бережков взглянул на меня.
– Я ведь прекрасно понимаю, как все плохо. В Санкт-Петербурге не желают ничего знать.
Он со вздохом отвернулся от меня, поскольку в кабинет снова ворвалась злая, как черт, княгиня.
– Это кошмар! Просто позор так принимать гостей!
– Разве все не уладилось, дорогая? – кротко спросил князь.
Княгиня яростно зыркнула на него.
– Уладилось? Дамы чуть не упали в обморок, когда узнали, что немец будет спать на конюшне. Они, конечно, ничего не сказали, но я видела, что они потрясены.
Князь рассмеялся, словно жена рассказала ему анекдот.
– Дорогая, ты все перепутала. Капитан Селкерк – американец.
Княгиня дернула плечом и искоса взглянула на мою форму, давая понять, что невелика разница.
– Я в совершенно невыносимом положении, как ты не понимаешь?
Князь только улыбался в ответ, не зная, что предложить.
Тогда я заговорил по-немецки:
– Прошу прощения, мадам, но я, кажется, могу вам помочь.
Княгиня в замешательстве смотрела на меня. Она явно не понимала ни слова по-немецки. Впрочем, князь тоже. Хозяйка дома мне не нравилась, поэтому я позволил себе эту маленькую насмешку, после чего перевел им эту фразу на французский и добавил:
– Чтобы не ставить вас в неловкое положение, я с удовольствием отправлюсь спать на кухню. Дайте мне пару шкур, и мне будет тепло. Еще мальчишкой я привык спать на кухне. А дамам и слугам скажите, что я сам выразил такое желание.
И тогда княгиня Бережкова впервые улыбнулась.
* * *
Слуги быстро подмели на кухне и убрали все свои сковородки и кастрюли. Истопник поколдовал у громадной печи, оставляя пылающие угли так, чтобы они тлели и грели всю ночь. Старая служанка постелила мне солому, на которую сложили одеяла и шкуры. Постель получилась теплая и очень удобная.
Кухня представляла собой отдельный домик из двух комнат, располагавшийся в нескольких метрах от самой усадьбы. В большой комнате, которая предназначалась для кухарки, на стенах висели различные ножи, ухваты, тазы, кувшины и прочее. Но дверь туда сразу же закрыли, и, оставшись в одиночестве, я принялся было расстегивать пуговицы на мундире, когда дверь отворилась и вошел ухмыляющийся Горлов. Я даже подумал, что это он от князя Бережкова заразился постоянной улыбкой на лице.
– Хорошее местечко, Светлячок. Как раз в твоем духе.
– А ты как устроился?
– Да вот зашел рассказать. Моя комната расположена рядом с комнатой графини Бельфлер, – он снова ухмыльнулся, но теперь я знал, чем вызвана его ухмылка, и понял, что мои опасения напрасны и он не заразился от князя дурацкой улыбкой.
– Что ж, если замерзнешь, то тащи свои вещи сюда.
– Если я замерзну, значит, мне понадобится твоя помощь, будь уверен, – рассмеялся он, но вдруг, как и раньше, схватился за живот и со стоном прислонился к стене.
Я не на шутку встревожился и пощупал его лоб.
– Горлов, у тебя жар!
– Пройдет, – он смахнул мою руку.
– А если нет?
– Я чувствовал себя прекрасно, это после ужина стало хуже.
– Почему же ты молчал?
– Негоже приезжать в гости больным. А уж маяться животом после угощения, сам понимаешь… – Он резко повернулся, вышел на улицу, и его стошнило.
После этого Горлов, заметно приободрившись, вернулся в комнату.
– Ну вот, полегчало вроде. Спокойной ночи, друг мой.
– Зови, если что, – обеспокоенно предупредил я.
– Позову, если только графиня попросит. Но она не попросит, заверяю тебя.
Когда он вышел из кухни, я подошел к печи и задумчиво положил ладони на теплые кирпичи. Не знаю, сколько я так простоял, погруженный в свои мысли, как вдруг услышал сзади женский голос:
– Капитан Селкерк.
Я стремительно повернулся. Это была служанка княжны, Беатриче. Она испуганно попятилась к двери, ведущей в большую комнату, и я протянул к ней руку, стараясь успокоить, а другой безуспешно пытался застегнуть полурасстегнутый мундир.
– Подождите. Ради бога, извините, что напугал вас, это я от неожиданности.
Поколебавшись, она снова шагнула вперед, а я, наконец, застегнул воротник.
– Чем могу быть полезен, сударыня?
Она молча смотрела на меня, а я на нее. В своей простой одежде, с заколотыми на затылке волосами, безо всяческих прикрас она выглядела куда более женственной, чем ее госпожа со своими подругами. Я уже позабыл, когда в последний раз видел такую женщину.
Ее губы шевелились, пока она собиралась с духом, и, наконец, она решилась.
– Я зашла, чтобы сказать вам, что ваш французский вовсе не так ужасен.
– А вы… француженка, Беатриче?
У нее был легкий акцент, но я никак не мог определить какой.
– Нет, я полька.
Полька! Я был изрядно удивлен, и это, очевидно, отразилось на моем лице, потому что она кивнула и сказала по-английски:
– Да, капитан, полька.
– Значит, вы и английским владеете?
– Да.
– И, наверное, немецким?
– Совершенно верно, но почему вы улыбаетесь? Вы надо мной смеетесь?
– Нет, нет, что вы, Беатриче!
Она внимательно посмотрела на меня.
– Мне надо идти. Еще я хотела сказать вам, что Зепша… она только прикидывается злой, а на самом…
– Пожалуйста, Беатриче, не уходите. Останьтесь хоть ненадолго.
– Зачем?
– Просто поговорить.
Если ее удивила горячность моей просьбы, то меня эта горячность удивила еще больше. Я был готов не только просить, а умолять ее не уходить, – такая волна одиночества и желания обрушилась на меня. Находясь в этом огромном доме, полном красивых, благородных и доступных дам, и зная, что мой друг Горлов проведет ночь с графиней Бельфлер, я больше всего на свете хотел, чтобы Беатриче осталась. Лишь бы она не ушла и не оставила меня в одиночестве в кухне, которая до ее появления казалась мне такой уютной.
Медленно, с непередаваемой грацией Беатриче прошла по кухне и присела на солому. Я сел рядом с ней и, последовав ее примеру, обхватил колени руками и уставился на тлеющие угли. Не успел я придумать тему для разговора, как она спросила сама:
– А что вы знаете о поляках?
Нервно, словно школяр на экзамене, я облизнул губы.
– О поляках? Знаю только, что их страна лежит между двух других стран, которые то мирятся, то воюют между собой. Но мир между Россией и Германией для Польши еще хуже, чем война, потому что обе державы не дают Польше объединиться и стать независимой. Говорят, что поляки жестоки и глупы, но сомневаюсь, что они сами о себе так думают. Я видел поляков в битвах и знаю, что они бесстрашны и храбры. И еще очень отчаянны и принимают смерть на поле боя как должное.
Беатриче кивнула, но я не понял, как она отнеслась к моим познаниям.
– А правда, что мальчиком вы спали на кухне? Княгиня Бережкова была несколько смущена тем, что простолюдин смог стать офицером.
– Понимаю. Что ж, я действительно в детстве спал на кухне, но не такой большой. Наша кухня находилась прямо в доме, и отец сам готовил еду.
В дверь тихо постучали.
Беатриче бесшумно скользнула в большую комнату и беззвучно закрыла за собой дверь. Я еще мгновение зачарованно смотрел ей вслед, потом поднялся и открыл входную дверь.
На пороге стояла Анна Шеттфилд. Ее лицо в обрамлении серебристых мехов, в которые она куталась, казалось еще бледнее при свете луны. Она скользнула внутрь, и я закрыл дверь.
– Анна!
Она прижала палец к губам.
– Наташина служанка спит?
– Там тихо, – уклончиво ответил я.
Анна прошлась по комнате и повернулась ко мне. Если Беатриче стояла за дверью и слушала, то мисс Шеттфилд находилась как раз между нами. Увидев лицо Анны, я сразу понял, что она нервничает и в любую секунду готова убежать обратно.
– Я… я пришла предупредить вас, капитан.
– О чем?
– Обо всем. – Увидев мое недоумение, она попыталась объяснить:
– Здесь больше опасностей, чем я могу перечислить.
– Опасностей для меня лично или для всех нас?
– Кое-что опасно для всех, а кое-что лично для вас. И, боюсь, вы слишком… наивны, чтобы заметить опасность.
– Вы несколько смущаете меня, мисс Шеттфилд.
– А вы меня, капитан.
– Анна… я не понимаю… вы пытаетесь помочь мне, или вам самой нужна помощь?
– Мне уже не поможешь.
Любой мужчина запротестовал бы, услышав такие слова из уст восемнадцатилетней девушки, но она произнесла их так убежденно, что я не нашелся, что ответить. Воспользовавшись моим замешательством, она направилась к двери, но я окликнул ее:
– Анна! Что такое прувер?
Она медленно повернулась и прижалась спиной к двери.
– Возможно, это только слухи, но исходя из того, что я знаю, это, скорее всего, правда. Царица – женщина сладострастная и романтическая, поэтому часто меняет любовников. Если появился новый кандидат, то выбирают прувера – женщину, которая переспит с ним, чтобы убедиться, что он будет достоин императрицы в постели и не оконфузится.
Пока я обдумывал ее слова, она открыла дверь.
– Анна, погодите! А среди тех, кто едет с нами, есть прувер?
Но она уже скользнула в ночь, оставив меня без ответа.
Я задумчиво прошелся по комнате, обдумывая слова Анны, и остановился у двери в большую комнату.
– Беатриче, – тихо постучал я. – Вы еще не спите?
Она ответила что-то невразумительное.
– Извините, я не расслышал.
На этот раз голос ее прозвучал четко и достаточно громко:
– Я не прувер.
13
Мы покинули усадьбу Бережки ранним утром. Князь и княгиня махали нам вслед. Я заметил, что княгиня что-то высказывает супругу, а тот, как обычно, улыбается, словно радуясь, что гости уехали и можно опять вернуться к своей спокойной буколической жизни.
Лошади хорошо отдохнули и резво мчались по заледеневшему тракту. Мы с Горловым оба ехали верхом, обеспокоенные вчерашним упоминанием князя Бережкова о казацком бунте. Посоветовавшись, мы решили, что ехать верхом посменно будем только в том случае, если замерзнем или выбьемся из сил.
Состояние Горлова очень тревожило меня. Едва поместье Бережковых скрылось из виду, как он тут же потерял всю свою молодцеватость и выправку, присущую кавалерийским офицерам, когда они гарцуют на глазах у зрителей. Теперь он мешком сидел в седле, и я сомневался, хватит ли у него сил продержаться хотя бы десять верст.
– Похоже, что графиня Бельфлер совсем истощила твои силы, – заметил я.
– Тебя бы она и не так измочалила, если бы ты ей позволил, – отмахнулся Горлов, пытаясь выпрямиться в седле. – Что ж, я сам виноват, что разбудил в ней такую страсть. А ты тоже хорош, развратник! Две дамы сразу! Не ожидал от тебя!
– О чем ты? – спросил я, хотя прекрасно все понял.
– Я знаю, кто был у тебя вчера ночью. – Горлову, очевидно, стало немного легче, и он выпрямился в седле. – Мы с Антуанеттой – графиней Бельфлер – видели из окна, как Анна Шеттфилд вошла к тебе в кухню, когда ты был там с маленькой полькой. Надеюсь, Беатриче присоединилась к вам? Ведь трудно быть так близко к акробатам и не поучаствовать в цирковом представлении.
Горлов, разумеется, знал, что это не в моих правилах, но ему хотелось, чтобы я рассказал, что же действительно произошло. А грубый солдатский юмор был призван всего лишь для того, чтобы заглушить боль в животе, терзавшую его.
– Значит, графиня Бельфлер знает, что Анна была у меня?
– Да все, у кого окна выходили на ту сторону, видели ее. А теперь и остальным наверняка об этом известно. Все купцы, которые не могут продать свой товар, просто болваны. Достаточно найти одну женщину, шепнуть ей пару слов и сказать, что это секрет, – и об их товаре тут же узнают все вокруг.
Я промолчал, но Горлову было уже не до моих откровений. Спазмы снова скрутили его, однако прошло не менее часа, прежде чем я убедил его хотя бы временно перебраться в сани. Он, наконец, согласился, и я остался на дороге один.
* * *
Вообще-то я был даже рад остаться наедине со своими мыслями. Я думал об Анне Шеттфилд, о визите к ее отцу, о Марше и Франклине и, конечно же, о Беатриче.
– Помни, – наставлял меня Франклин, – человек, который открыто заходит в дверь, вызывает гораздо меньше подозрений, чем тот, кто пытается ее выломать.
И вдруг в этот момент я увидел всадников. Много всадников! Я чертыхнулся и натянул поводья, заставляя жеребца остановиться и повернуть. Рука сама легла на рукоять сабли, но тут я разглядел, что всадники были в мундирах. И не просто в мундирах, а таких же точно, как у меня. Прусские наемники!
Я повернулся в седле и сделал знак кучеру, чтобы он сбавил ход, а сам остался на месте поджидать приближающийся отряд. Их было человек двадцать – немцы, голландцы, ирландцы, шведы, – все выглядели опытными, видавшими виды солдатами. Их предводитель в чине лейтенанта был всего на несколько лет старше меня. Похоже, он был пруссаком – об этом свидетельствовала его внешность: узкие тонкие губы, подбородок и нос. Присмотревшись к нему повнимательнее, я еще больше убедился в том, что не ошибаюсь. Офицер носил монокль, через который разглядывал меня, в то время как я, небрежно опираясь на луку седла, ждал, когда он отсалютует мне. После короткой паузы он четко отдал честь. Я кивнул в ответ.
– Охотитесь, лейтенант? – спросил я по-немецки.
Он собирался было ответить, но тут заметил подъезжающие сани, и его глаза расширились от удивления. Кучер натянул вожжи, и лошади, всхрапывая, остановились рядом с нами. Остальные наемники остались на дороге, не уступая нам место, но и не приближаясь. Они просто сидели на конях и с любопытством рассматривали роскошные ливреи кучера и лакея, выглядывавшие из-под тулупов, прекрасных лошадей и удивительные сани.
– Нет, мы не охотимся, – наконец ответил лейтенант. – Мы в учебном походе, но мне приказано проверять каждого, кто покажется мне подозрительным.
– Тогда, надеюсь, вы научите своих людей дисциплине, лейтенант.
– Можете в этом не сомневаться, капитан, – ответил он. – А кого вы сопровождаете?
– Я никого не сопровождаю, просто путешествую и оказываю услугу друзьям. Это императорские сани, как видите. В них один из великих князей. Он слегка не в себе, и это ставит семью в неудобное положение. Некий монастырь, я не в праве сказать какой, согласился взять его под свою опеку до конца его жизни. Они будут заботиться о его высочестве и следить, чтобы он не причинил вреда ни себе, ни короне. Он незаконнорожденный, – последние слова я произнес доверительным тоном, но достаточно громко, чтобы меня слышал Горлов в санях.
– Нам придется взглянуть на него, – сказал всадник справа от лейтенанта.
По акценту я определил, что он русский. Он был в звании сержанта. Его ухо было отрублено, но он пытался скрыть это при помощи меховой шапки, сдвинутой на бок. Глядя на его лицо, сразу можно было признать участника многочисленных битв.
– Заткнись! – рявкнул на него лейтенант и снова повернулся ко мне.
Конечно, я мог бы послать их ко всем чертям и скомандовать кучеру погонять лошадей, но в сложившейся ситуации все зависело от того, послушаются ли они приказа и пропустят нас или же нет. А мне не хотелось рисковать, испытывая терпение двух десятков вооруженных забияк и дебоширов, которые неделями не видели красивых женщин. Нас могли бы запросто ограбить, убить или же учинить насилие над дамами, а затем все свалить на казаков.
– Ладно, – кивнул я. – Если у вас есть приказ, то пойдемте, лейтенант. И вы тоже, сержант, если хотите.
Мы втроем спешились и подошли к саням.
– Но имейте в виду, господа, – скорбно предупредил я. – Это не слишком приятное зрелище.
Я тихонько постучал в дверцу. Она немного приоткрылась, но тут ж захлопнулась.
– Ну, будет вам, ваше высочество, – сказал я таким тоном, словно разговаривал с капризным ребенком. – Эти господа хотят видеть вас.
И доверительно сообщил господам, что иногда их высочество бывает не в настроении.
– Позвольте, я помогу вам, – с преувеличенной любезностью предложил сержант и рванул дверцу на себя.
А дальше все смешалось. Дверца распахнулась, и сержант, обливаясь кровью, с воплями покатился в снег, держась за окровавленную голову, а из саней, дико вращая глазами, с ревом вывалился Горлов, размахивающий саблей. Он колол и рубил, отбиваясь от неведомых врагов, и так усердствовал в своей роли, что едва не задел саблей меня и побледневшего лейтенанта.
– Господи, – прошептал пруссак, – он огрубил ему второе ухо!
И действительно, на снегу лежало отрубленное ухо. Горлов тут же схватил его и со зверским лицом откусил половину, которую выплюнул в сержанта, а другой половиной запустил в лейтенанта. После этого последовало нечто невообразимое – Горлова стошнило прямо на лежавшего на снегу сержанта.
Скорее всего, Горлова стошнило вследствие его недомогания, но для прусского лейтенанта это было слишком.
– Прошу вас, ваше высочество, вернитесь в сани, – попросил я.
Горлов тупо посмотрел на меня.
– Идите же, – мягко убеждал я. – А когда приедем в монастырь, монахи дадут вам ту куклу, о которой я вам говорил.
Горлов улыбнулся бессмысленной улыбкой идиота, залез обратно в сани и закрыл за собой дверцу.
Прикусив себе язык, чтобы не расхохотаться, я повернулся к побледневшему лейтенанту.
– Майн готт! – потрясенно прошептал он. – Эти русские и в здравом рассудке ведут себя как сумасшедшие, а уж безумные… О, майн готт!
Сержант поднялся и, прижимая шапку к кровоточащей ране, побрел к лошадям.
– Прошу прощения, что пришлось потревожить вас, сэр, – сказал пруссак. Теперь он преисполнился заботой о нашей безопасности. – Вы поосторожней, капитан, здесь бродят казаки.
– Вы их видели?
– Мы с месяц гонялись за одной бандой, вожак которой носит шапку из волчьей головы. Крестьяне так и называют его – Волчья Голова. Он знал, что мы преследуем его, и его банда разделилась. Мы тоже разделились и преследовали оба отряда. Но они опять разделились, и нам пришлось сделать то же самое. Большинство казаков словно сквозь землю провалились, но когда наш отряд снова объединился, многие из моих солдат были убиты. Некоторых мы находили изрубленными на куски. Потеряв не меньше дюжины, я решил больше не разделять отряд. Так что фарс, называемый учебным рейдом, продолжается.
– Это чтобы не сеять панику среди населения?
– Нам нужно больше людей, – задумчиво сказал лейтенант, словно размышляя вслух. – Причем лучших из лучших. Правительство не волнует несколько сожженных деревень и дюжина убитых наемников. Но ничего, подождите, казаки доберутся до Москвы и, может, тогда в Санкт-Петербурге перестанут ломать комедию и закрывать глаза на все, что здесь творится.
Мы сели на лошадей и, отдав друг другу честь, разъехались в разные стороны. Напоследок я оглянулся на удаляющийся отряд. Сержант ехал позади всех, прижимая окровавленную руку к голове.
14
Незадолго до полудня мы остановились у замерзшей реки, и кучер на ломаном французском объяснил, что хочет напоить лошадей и дать им немного передохнуть.
Пока лакей рубил топором полынью, я велел кучеру поставить сани на противоположном берегу у густого заснеженного кустарника, на случай, если дамы захотят уединиться.
– Какой замечательный вид! – воскликнула Шарлотта, выходя из саней. – Капитан, у вас врожденное чувство прекрасного!
– Да, вид действительно чудесный, – подхватила Анна, появляясь вслед за ней, и я был удивлен, услышав ее веселый голос. Казалось, она стала такой же беззаботной, как и остальные.
– Может, здесь обитают снежные духи?! – весело крикнула Шарлотта.
– У нас в Англии нет снежных духов, – вздохнула Анна. – Какие они?
Из саней, кутаясь в соболью шубу, показалась княжна Наташа и включилась в разговор.
– Они огромные, с синими лицами, все усатые и с бакенбардами, даже женщины.
– Усы у женщин? – переспросила Шарлотта. – Это как у графини Гельниковой?
Все рассмеялись.
– Нет-нет, – сказала Анна, – у нее только усики.
– Да, а у снежных духов еще и борода, – подтвердила княжна.
– Так и графиня Гельникова уже отращивает себе бороду, – заявила Шарлотта, и все снова покатились со смеху, убеждая ее, что это не так, а она продолжала упрямо настаивать на том, что это правда.
– У кого борода? – Зепша пропустила начало разговора и, раздраженная тем, что не понимает причины смеха, переводила взгляд с одной дамы на другую. – О чем это вы?
Девушки прекратили смех и посмотрели на нее.
– О снежных духах, – таинственным шепотом сообщила Шарлотта.
– Маленьких, хитрых и противных, – добавила Анна, и все три девушки кинулись на Зепшу, пытаясь вывалять ее в снегу. Она с воплями вырвалась, но в глубоком снегу ей было трудно убежать.
– Эй ты! – гаркнул я, увидев лакея, который пришел с реки и начал выпрягать лошадей. – Не всех сразу! По две, понял?
Он испуганно смотрел на меня, не понимая, чего я хочу.
К счастью, из саней показалась Беатриче, и я поспешил обратиться к ней.
– Беатриче, вы не могли бы помочь мне и объяснить лакею, чтобы он поил лошадей парами. Остальные восемь должны оставаться в упряжи и быть наготове, на случай опасности.
– Боюсь, вам лучше попросить об этом княжну или одну из дам, – ответила она. – Лакей исполнит приказание куда лучше, если ему прикажет госпожа.
Беатриче подошла к барахтающимся и визжащим в снегу дамам и, присев в реверансе, что-то сказала княжне.
Наташа сразу же подошла ко мне.
– Капитан, вы очень предусмотрительны. Я сейчас же прикажу лакею то, что вы сказали.
Она величественно повернулась и пошла к саням.
– Уже есть вода? – спросила Беатриче.
– Да, там внизу, я провожу вас.
– Нет, благодарю вас, я сама.
Я стоял и смотрел, как она достала из саней хрустальный кувшин и направилась к реке.
Поскольку Горлов не появлялся, я решил навестить его, и то, что я увидел, очень расстроило меня. Горлов лежал на шкурах, прислонившись головой к стене, бледный, с испариной на лице. По обе стороны от него сидели графиня Бельфлер и Никановская. Графиня выглядела очень встревоженной, а Никановская пыталась напоить Горлова каким-то отваром.
– Горлов! – Я опустился на колено рядом с ним.
Он медленно открыл глаза и снова закрыл их, словно стыдясь своего беспомощного состояния.
– У него жар? – спросил я у графини.
– Напротив, его морозит, – ответила она и уверенно добавила: – Это все проблемы с желудком.
Никановская, которая, вероятно, и была источником познаний графини, кивнула.
– Скоро пройдет. Хотите лечебного чая, капитан? Это согреет и ободрит вас, – с этими словами она протянула мне большую чашку.
С нарастающей тревогой я, не обратив внимания на чашку, пощупал пульс на шее Горлова.
– Ему нужен врач.
– Ближайший хороший врач в Санкт-Петербурге, если, конечно, вы хотите вернуться, – пожала плечами Никановская. – Но поверьте, капитан, врач ему поможет не больше моего.
– Вы можете пустить ему кровь?
– Пустить кровь? Вы что, шутите?
– Ему нужна помощь.
– Капитан, а вам самому когда-нибудь пускали кровь?
– В медицинских целях – нет. Но я видел, что некоторым помогает.
– Некоторым помогает, а другие от этого умирают. Нет-нет, заверяю вас, капитан, что скальпель ему не поможет.
– Что он ел? – спросил я у графини.
– Сыр, хлеб… ну бренди еще пил… довольно много, – задумчиво сообщила она.
– Ладно, – решил я. – Едем дальше, но если к вечеру ему не станет лучше, то мы найдем врача, где бы он ни находился. И прошу вас не давать ему больше бренди.
Я выскочил из саней, злой, как черт, и на Горлова за то, что тот напился, хотя был уже болен, и на дам, которые потакали ему в этом. Какие-то смутные подозрения одолевали меня, но я не мог понять, какие именно.
Тем временем лакей и кучер водили лошадей на водопой, а дамы пили воду из кувшина, который принесла Беатриче. Я тоже подошел попить, но когда Беатриче налила мне чашку, княжна сама подала ее мне, и пришлось благодарить ее, а не ту, которая так волновала мое сердце.
– Ну, как ваш друг? – спросила княжна.
Я только покачал головой.
– Что ж, если с ним Бельфлер, то он в надежных руках, – заявила Шарлотта и добавила: – Даже если эти руки чересчур шаловливы.
Княжна и Анна прыснули со смеху, прикрывая рты ладошками, словно стеснялись смеяться слишком громко, зато Зепша от хохота снова свалилась в снег. Шарлотта, хотя и несколько смущенная такой бурной реакцией на свою шутку, подмигнула мне. Похоже, дамы принимали болезнь Горлова за попытку привлечь к себе побольше внимания со стороны графини.
Лакей и кучер напоили последнюю пару лошадей, и я повел на водопой своего коня и коня Горлова. Внизу, на реке, ветер был куда сильнее, и сквозь его завывания я расслышал звук, который сразу встревожил меня – ржание лошади. Я сразу повел коней обратно к саням. Остановившись среди густых заснеженных кустов на опушке потрескивающего белого леса, я долго вслушивался в завывания ветра и уже было подумал, что мне почудилось, когда увидел их.
Четверо конных казаков неторопливо спускались к реке. Они совершенно непринужденно сидели в седлах, хотя лошадь одного из них еле переставляла ноги и явно подыхала. Тем не менее всадник каким-то чудом принуждал ее двигаться вперед.
Я потянул своих лошадей за собой и, оказавшись у саней, крикнул:
– Все в сани! Живо!
Графиня Бельфлер и Никановская, которые, похоже, только-только вышли из саней, недоуменно уставились на меня. Я схватил их за руки и втолкнул в сани, успев заметить Беатриче, хлопотавшую над Горловым, и остальных, сидевших вокруг.
– Мы будем скакать без остановки, – торопливо заговорил я. – Если сани остановятся и дверца откроется без моего предупреждения, Горлов или вы должны убить любого, кто попытается войти.
Я захлопнул дверцу и повернулся к кучеру.
– Будь начеку. Казаки.
– Где?
Мне не понравился тревожный блеск в его глазах. Казалось, он сию же секунду готов погонять лошадей и мчаться без оглядки.
– Везде, – спокойно ответил я. – Мы окружены. Но им не известно, что мы здесь, и я знаю, как можно от них уйти, если ты будешь молча и четко исполнять мои приказы.
Он кивнул. Я привязал лошадь Горлова к саням, а сам, держа в поводу свою, пробрался сквозь кусты, чтобы наблюдать за казаками. Они уже подъезжали к тому месту, где мы пересекли замерзшую реку. Я сразу понял, что эти четверо – только часть большого отряда, который разделился из-за преследовавших его прусских наемников. Эту тактику я хорошо знал. Казаки разделялись, заставляя разделяться и своих преследователей, а потом мелкие отряды собирались в условленных местах и нападали на мелкие подразделения противника. Беда в том, что я не знал, где у них места сбора и как далеко эти казаки оторвались от основных сил.
Остановившись у подмерзшей полыньи, они о чем-то оживленно заговорили, а потом один из них, заметив следы от полозьев, уверенно показал рукой в нашу сторону. Я больше не стал ждать и, вскочив на коня, шагом (чтобы не было слышно топота копыт) подъехал к саням и тихо велел кучеру следовать за мной. Все так же тихо, хотя нервы были на пределе, мы выехали на главную дорогу, и здесь я приказал кучеру гнать во весь опор, всей душой надеясь, что ветер не разнесет стук копыт и я не услышу позади казацкие окрики.
Через несколько сот ярдов я, наконец, увидел то, что искал, и мы свернули с дороги и поехали вверх по реке. Конечно, на снегу видны были следы полозьев, и оставалась лишь слабая надежда, что казаки на полном скаку промчатся мимо, не обратив на них внимания.
На льду подковы лошадей грохотали, как мне казалось, словно канонада, и я крикнул побелевшему кучеру:
– Гони! Гони во всю прыть и не останавливайся, пока я не скажу!
Сани рванулись вверх по реке, а я, уже захваченный азартом близкой драки, то и дело оглядывался назад. Кровь так и бурлила у меня в жилах, и если бы я в тот момент увидел казаков, то запросто мог выхватить саблю и, презрев опасность, ринуться в драку, не задумываясь о последствиях.
Опомнившись, я взял себя в руки и попытался проанализировать ситуацию. А будут ли четверо усталых казаков, которые сами уходят от преследования, пускаться в погоню? А смогут ли они по следам понять, что здесь проехал необычный экипаж, возможно даже царский, а если смогут, то отпугнет ли это их или, наоборот, превратит в волков, почуявших добычу? Волки… Волчья Голова…
Кучер гнал лошадей, как безумный, хотя река сужалась на крутых поворотах, а по берегам громоздились глыбы льда. Если на такой скорости полозья что-нибудь заденут, то через несколько секунд сани превратятся в бесформенную деревянную коробку, кувыркающуюся на льду, которую влекут за собой десять обезумевших лошадей.
Но только через добрую милю я смог догнать сани и, поравнявшись с кучером, сделал ему знак остановиться.
– Полегче, – сказал ему я. – Не надо так гнать, иначе ты угробишь и лошадей, и пассажиров. И смотри, где можно выехать с реки на дорогу.
– Берега слишком крутые, – прохрипел он. – Мы здесь, как в западне.
Я нахмурился.
– Ты видел казаков? Нет? Вот и делай, что велят, и тогда доедешь целым и невредимым до Москвы, а потом вернешься обратно в Санкт-Петербург, понял? – Я в упор посмотрел на него. – А теперь скажи лакею, чтобы поглядывал назад и следил за моими сигналами.
Кучер кивнул, и сани тронулись. Я повернул коня назад и остановился за деревьями проверить, есть ли за нами погоня. И я их увидел. Все четверо растянулись цепью и все так же, не спеша, но уверенно двигались по следам полозьев по льду. Двое ехали по берегам, а двое по реке.
Теперь ждать было нечего. Моя уловка не удалась. Я снова повернул коня и поскакал вслед за санями, отчаянно махая лакею. Он увидел мой знак, но неверно истолковал его, и сани резко рванулись вперед. Чертыхаясь, я погнал коня следом. Сейчас не время для такой бешеной скачки. Полная скорость будет нужна, когда мы выедем на дорогу. А впрочем… при такой скорости казаки будут долго нас догонять.
Но в этот момент показался деревянный мост, и кучер, видимо обрадовавшись, что, наконец, сможет выехать на дорогу, погнал лошадей к нему. Я пустил коня в галоп, предчувствуя беду. Так оно и случилось. Пологий склон, который использовали для переправы рядом с обледеневшим заснеженным мостом, находился по другую сторону, а сам мост был слишком низким, чтобы сани могли проехать под ним. Берег с нашей стороны был слишком крут и заснежен, чтобы подняться по нему, но лошади так разогнались, что кучеру уже ничего не оставалось делать, как направить их на крутой склон, чтобы не врезаться в мост. Лошади на большой скорости въехали в сугробы и, постепенно замедляя ход, пошли наверх, но потом что-то случилось, и передняя пара стала заваливаться назад, за ней последовали другие лошади, несколько упало, остальные барахтались в глубоких сугробах, а сани, дернувшись, перевернулись набок. Лакея бросило на мост, а кучера прямо под копыта лошадей. Когда я подъехал к саням, то первое, что бросилось мне в глаза, – это задравшиеся полозья саней. Сани наскочили на поваленное дерево, скрытое под снегом, из-за чего и опрокинулись.
