Текст книги "Любовь и честь"
Автор книги: Рэнделл Уоллес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Но как бы то ни было, Петр с довольным видом повязал ленту поверх своей старой шапки, лихо свистнул, и мы помчались по холодным темным улицам.
* * *
На Невском выстроилась целая вереница саней и карет, направляющихся к резиденции французского посланника. Звуки скрипок и арф серебристым звоном струились вместе с вечерним бризом по всему проспекту и казались порождением серебристой луны и хрустальных звезд, тихо мерцавших в черном небе и отражавшихся в драгоценных камнях, которыми были усыпаны наряды женщин, входивших в распахнутые двери дома в сопровождении блестящих кавалеров. При свете луны и прекрасные лошади, и великолепные экипажи со своими пассажирами казались серыми, но стоило им подъехать поближе к теплому свету, льющемуся из дома, как они, словно по волшебству, преображались.
У дверей их встречал наш вчерашний «вельможа», который передал нам приглашения. По другую сторону дверей стоял его близнец и тоже кланялся гостям.
Мы с Горловым прошли через столовую, где были накрыты огромные столы, в бальный зал.
Освещенная сотнями свечей толпа гостей просто сверкала великолепием нарядов. Женщины томно обмахивались веерами, хотя здесь, в северной столице России, это выглядело несколько необычно.
Оркестр играл вовсю, но никто не танцевал, поскольку объявляли прибывающих гостей. Когда мы с Горловым ждали своей очереди, он внимательно посмотрел на меня.
– Просто парижский знакомый, говоришь? – задумчиво спросил он, поглядывая на разодетых гостей. – И этот «просто знакомый» после вчерашнего визита взял да и пригласил нас на такой бал?
– Именно так, – вздохнул я.
Он, конечно, понял, что я чего-то недоговариваю, но, похоже, это не слишком его волновало. И когда мажордом объявил: «Граф Горлов и мсье капитан Селкерк», Сергей расправил плечи, разгладил усы и гордо прошел через зал.
Я шел рядом с ним, разглядывая гостей, и сразу приметил троих людей, внимательно смотревших на меня. Первый был худощавый, элегантно одетый господин с седеющей бородкой, в котором я инстинктивно признал маркиза Дюбуа. У второго, бледного черноглазого мужчины помоложе, тоже красовалась на шее медаль посланника, а третьей была уже знакомая мне Шарлотта, чьи изумрудные очи на несколько секунд встретились с моими. Она посмотрела мне прямо в глаза, чуть дольше, чем позволял этикет, а потом снова принялась отдавать приказы слугам и служанкам, почтительно слушающим ее.
Я подошел к Горлову, который уже успел представиться прусскому генералу, слишком старому для битв, но не настолько старому, чтобы сутулиться, и тоже представился и поклонился.
После этого я направился прямо к Шарлотте Дюбуа, которая сначала сделала вид, что не замечает меня, но потом вдруг отпустила всех слуг и повернулась ко мне.
– Позвольте поблагодарить вас за приглашение на этот прекрасный бал, мадемуазель Дюбуа, – поклонился я.
– Милости просим. Только это не я послала вам приглашение, а мой отец.
– Я знаю, но… все равно я хотел вас поблагодарить. – Я снова поклонился и повернулся, чтобы уйти, но она окликнула меня.
– Мсье Селкерк, не обижайтесь, я ведь не против того, что мой отец пригласил вас, я только хотела сказать…
Я снова коротко поклонился и исчез в толпе, направляясь обратно к Горлову. По крайней мере, я убедился, что маркиз хочет видеть меня и поговорить со мной как можно скорее, раз пригласил меня на бал. Интересно, как он объяснил дочери это приглашение?
Оркестр заиграл другую мелодию, и все, как по команде, расступились, освобождая сверкающий паркет для маркиза Дюбуа и его дочери, которые своим танцем должны были открыть бал. Танцевали они просто великолепно. Все, как завороженные, следили за изящными движениями этой пары, а я, присмотревшись повнимательнее, заметил, что дело не в их мастерстве, хотя они действительно хорошо танцевали, а в их непоколебимой уверенности, что от них глаз нельзя оторвать. Словно все остальные были приглашены только для того, чтобы полюбоваться их танцем.
И мне вдруг стало так одиноко, что я невольно начал всматриваться в лица гостей, в поисках родственной души, которой так же тоскливо вдали от родного дома, среди равнодушных снегов России.
Что касается Горлова, то он не спускал глаз с танцующей пары, временами вскидывая голову, словно сам танцевал с мадемуазель Дюбуа.
Когда танец закончился, маркиз вежливо поаплодировал себе вместе со всеми остальными и вновь присоединился к группе пожилых джентльменов неподалеку от оркестра. Шарлотта тут же стала приглашать гостей танцевать, и вскоре по залу закружились пары. Мадемуазель Дюбуа сеяла настоящий хаос, разбивая пары и без всяких церемоний представляя друг другу совершенно незнакомых мужчин и женщин, которым после этого ничего не оставалось, как танцевать вместе.
Пока дочь французского посланника развлекалась, я решил, что самое время поговорить с маркизом. Он беседовал с двумя мужчинами, которые стояли ко мне спиной. В одном из них я узнал бледного дипломата, который смотрел на меня, когда я вошел в зал. Другой был огромный дородный мужчина, который немного сутулился, словно стеснялся своих размеров. Маркиз, заметив меня, отошел от собеседников на пару шагов, словно для того, чтобы отдать приказания слугам.
– Маркиз, я очень признателен вам за ваше гостеприимство.
– Капитан Селкерк! Рад видеть вас, – он крепко пожал мне руку.
Вблизи он был меньше, чем казался, когда танцевал с дочерью, но без сомнения был чертовски красивым мужчиной.
– Вы не проголодались, капитан? Давайте я покажу вам, где можно поесть.
С этими словами он взял меня под локоть и повел в столовую, где стояли столы. Бледный дипломат пристально смотрел нам вслед – даже спиной я чувствовал этот взгляд.
Мы остановились у одного из столов, и маркиз встал таким образом, чтобы видеть дверь в бальный зал и при этом заслонить от посторонних взоров мое лицо. Поглядев на меня все с тем же почти веселым удивлением, с каким и встретил меня, он покачал головой.
– Однако вы очень молоды, капитан. Сколько вам лет?
– Двадцать четыре.
Продолжая улыбаться, маркиз тихо сказал:
– Не ожидал увидеть вас так скоро.
– Мы спешили изо всех сил, – ответил я. – И, тем не менее, британский корабль пробился сквозь льды и стоит в порту.
– Кто бы мог подумать? Они не побоялись отправиться в столь рискованное путешествие. Шеттфилд страшно гордится этим, – он перевел взгляд на стол, словно выбирая деликатес повкуснее. – Видели тех двоих, с которыми я говорил? Человек с бледным лицом – это и есть Шеттфилд, мой британский коллега. А здоровяк – это советник по вопросам торговли при дворе императрицы Екатерины, князь Мицкий.
Я потянулся к блюдцу с икрой и незаметно взглянул в их сторону. Шеттфилд что-то горячо доказывал склонившемуся к нему князю.
– Готов поспорить, что он убеждает князя, насколько выгодно для России расширить торговлю с Британией, – рассмеялся маркиз. – Пожалуй, не стоит надолго оставлять их наедине.
Потом он поднял на меня зеленые, как удочери, глаза и серьезно произнес:
– Франклин сказал, что пришлет надежного человека. Вы надежный человек, капитан?
В ответ я молча посмотрел ему в глаза. Он кивнул.
– Екатерина Великая – императрица всея Руси. При этом в ней нет ни капли русской крови. Немецкая принцесса, волею судеб возведенная на трон. Она оставалась девственницей до двадцати трех лет и теперь наверстывает упущенное. Екатерина покровительница гуманистов и философов, личный друг Вольтера и Дидро и постоянно переписывается с обоими. И вы думаете, что сможете… – маркиз Дюбуа замялся, подыскивая нужное слово, – произвести впечатление на такую женщину?
В устах французского посланника, чья борьба против Британии во многом зависела от позиции России, это не было праздным вопросом.
– Бенджамин Франклин поручил мне убедить ее только в одном.
– Да? И в чем же?
– В том, что если Америке навяжут войну, то Америка ее выиграет.
– Ага… Что ж. – Он тоже набрал ложечкой икры. – Русские ничего так не ценят, как уверенность и силу. И не обольщайтесь насчет императрицы. По рождению она немка, но теперь она русская до корней волос, – он отправил в рот ложку с икрой и вытер губы. – Пойдемте. Я познакомлю вас с друзьями. Нашими друзьями.
Раскланиваясь и обмениваясь шутками с гостями, маркиз вел меня через бальный зал, показывая великолепные скульптуры и лепку на потолке, сверкающие стеклянные двери, в которых отражались танцующие пары. Шеттфилд, увидев, что мы направляемся к ним, немедленно прервал свою речь и улыбнулся.
– Клод! Представь нам своего юного друга.
Дюбуа удивленно вскинул брови, словно совершенно забыл, что они здесь.
– О, прошу прощения, господа, что оставил вас так надолго, когда вам совершенно не о чем говорить. А мой юный друг – это капитан Селкерк, прибывший из Парижа, где у нас с ним много общих знакомых. Капитан, позвольте представить вам князя Мицкого и лорда Шеттфилда, – после этого на лице маркиза отразилось приятное удивление, словно он заметил кого-то из хороших знакомых, и он исчез в толпе, оставив нас втроем.
Мицкий вяло пожал мне руку, даже не взглянув на меня; его, казалось, вообще ничего не интересовало, таким сонным он выглядел. Зато Шеттфилд крепко стиснул мою ладонь и живо спросил:
– Селкерк? Это же шотландская фамилия.
– Да, – ответил я по-французски, поскольку он обратился ко мне на этом языке.
– Давно были в Шотландии?
– Вообще никогда не был. Я вырос в Виргинии.
– Далековато вас занесло.
– Всех нас тут далековато занесло. Кроме князя, – я кивнул в сторону Мицкого, который равнодушно попивал шампанское из бокала.
– Значит, вы не плантатор? А я думал, все в Виргинии плантаторы, – Шеттфилд перешел на английский.
– У меня не лежит душа к сельскому хозяйству.
– Простите, что задаю так много вопросов. Это такая редкость – встретить гражданина Британской империи, с которым можно побеседовать. Похоже, вы образованный человек. Учились в Англии?
– Я учился в колледже Уильяма и Марии в Вильямсбурге.
– Я наслышан о колониальных колледжах. И что вы изучали?
– Философию, искусство, языки и теологию. Когда я был студентом, бытовало мнение, что молодой человек должен иметь понятие об этих науках.
– А сейчас?
– Сейчас приоритет отдается военному делу.
– И поэтому теперь вы тоже военный?
– Только волею судеб. Я же говорил, что мне не удалось стать плантатором.
Шеттфилд поправил кружевные рукава.
– Маркиз сказал, что у вас рекомендательные письма от общих друзей в Париже. Вы долго там были?
– Не очень.
– Не кажется ли вам странным, что солдат и гражданин Британской империи приезжает в Париж, столицу враждебного империи государства, и заводит там дружбу с потенциальными врагами? – с улыбкой спросил лорд.
– Иногда у врага можно научиться большему, чем у друга, – ответил я. – И вообще, я не заметил никакой враждебности со стороны французов. А, кроме того, разве британскому джентльмену прилично задавать такие вопросы, находясь в доме французского джентльмена?
– Тише! – рассмеялся Шеттфилд, и, перейдя на французский, мы несколько минут обсуждали Санкт-Петербург и суровую зиму.
Но вдруг в наш разговор вмешался князь. Я-то думал, он скучает, но оказалось, он ловил каждое слово, и как только мы перевели разговор на тривиальную тему, он заговорил с лордом по-русски, а я поспешил откланяться и направился к Горлову. И, конечно же, сразу столкнулся с Шарлоттой.
– О, мсье Селкерк! Не танцуете?
– О нет, мадемуазель Дюбуа, пока нет.
– Тогда надо найти вам подходящую пару. Кстати, вы ведь до сих пор не представили меня графу Горлову.
Граф Горлов нарочито стоял к нам спиной. Он подождал, пока я назову его полным титулом, и только затем повернулся с удивленным видом.
– К вашим услугам, мадемуазель. Но, к сожалению, вынужден вас разочаровать. Я проделал с капитаном весь путь из Парижа до Санкт-Петербурга. Мы ехали на санях через снега, спали, укрываясь одним одеялом, и, бывало, даже в одной кровати, но я не могу служить ему подходящей парой для танцев. Люди могут нас неправильно понять.
Шарлотта, откинув голову, громко расхохоталась, а Горлов не сводил с нее горящих глаз.
– Рада знакомству, граф, – мадемуазель Дюбуа быстро взяла себя в руки и заговорила почти холодно. – Вижу, вы в курсе нашего разговора, хотя делали вид, что не слышите.
Горлов поцеловал протянутую руку.
Молодой поклонник Шарлотты, услышавший ее смех в компании незнакомцев, подошел к нам.
– Шарлотта! Пойдемте со мной! Я хочу… я хотел бы…
– A-а, Родион, – протянула она, словно разговаривала со щенком, путавшимся у нее под ногами. – Познакомьтесь с полковником Селкерком и графом Горловым. Господа, позвольте представить вам моего друга Родиона Дмитриевича Ростова… э-э… князя Ростова.
– Капитан Селкерк, – уточнил я, протягивая руку нахмурившемуся Ростову.
– Капитан, полковник… какая разница? – рассмеялась Шарлотта.
Ростов, не глядя, пожал нам руки и снова обратился к ней:
– Шарлотта, может быть… я хотел бы… вы отдадите мне следующий танец?
– Вам? Я бы с удовольствием, но я уже обещала следующий танец капитану Селкерку.
С этими словами она увлекла меня за собой.
Побледневший от гнева Ростов молча смотрел на нас. Горлов тоже. Да что там говорить, как только я закружил Шарлотту, мне показалось, что все смотрят на нас.
Мы кружились в танце, и я видел только Шарлотту и мелькающие вокруг лица, когда одно лицо, а точнее, пронзительно голубые глаза на этом бледном, словно фарфоровом лице, привлекли мое внимание. Они смотрели именно на меня, но когда, оказавшись неподалеку, я снова нашел в толпе гостей это бледное лицо, бесстрашный взгляд потупился и щеки на кукольном личике порозовели.
Смущенный, я сосредоточился на Шарлотте, пока не закончился танец. Выслушав о том, как легко со мной танцевать, я сопроводил ее обратно, но, прежде чем Ростов открыл рот, Шарлотта схватила за руку Горлова и увлекла его в водоворот следующего танца.
Ростов только скрипнул зубами, увидев, что Горлов так неистово встряхнул гривой волос, что черная прядь упала ему на лоб, и не сводит глаз с мадемуазель Дюбуа.
– Слышал, вы с графом были наемниками в Крыму и сражались против турок? – произнес князь.
– Да, нам платили, – спокойно ответил я, хотя терпеть не мог слово «наемник», – как и всем солдатам. Но мы воевали, чтобы постичь искусство войны, и враг давал нам тяжелые уроки.
– Граф говорил, что и в Париже вы были вместе.
Я кивнул.
– Наверное, вы произвели настоящий фурор среди парижан своим изяществом, – он явно хотел задеть мое самолюбие. – Еще вчера я обратил внимание на ваши элегантные сани. Да и сегодня заметил, какой щеголь ваш кучер.
Я вспомнил о ленте, которой так гордился Петр, и холодно взглянул на Ростова.
– Кучер – слуга графа Горлова, а не мой. Если граф узнает, что вы насмехаетесь над его санями или над одеждой кучера, он убьет вас. А если вы хотите оскорбить самого кучера, то я убью вас собственноручно.
Ростов даже отступил на шаг.
– Вы что же, хотите сказать, что вызываете меня на дуэль, капитан?
Надеюсь, мой взгляд объяснил ему, что вообще-то я только хотел, чтобы он перестал нагло улыбаться и попридержал свой язык, но с радостью прикончу его, если мне представится удобный случай. Но в то же время я понимал, что у него не хватит смелости ответить на мой вызов.
– Что здесь у вас произошло? – голосом строгой учительницы спросила Шарлотта, появляясь рядом с нами в сопровождении Горлова.
– Этот… этот… оскорбляет меня! – задыхаясь от ярости, пропыхтел Ростов, лицо его побагровело.
И хотя оркестр все еще играл, кое-кто из гостей неподалеку услышал его слова и повернулся в нашу сторону. Шарлотта тяжело вздохнула и закатила глаза.
– Господи, вас все оскорбляют, – она взяла князя за руку и потянула в зал.
Ростов сначала картинно сопротивлялся, но потом сдался и уже ничего не видел, кроме ее глаз.
– Ты действительно оскорбил его? – лениво спросил Горлов.
– Нет, конечно. Просто сказал, что я убью его.
– За что?
– Ему не понравилось, как я танцую.
– Не верю. Ты, конечно, не эталон грациозности, – он окинул меня критическим взглядом, – но танцуешь вполне сносно. Так из-за чего вы поссорились?
– Хорошо, скажу правду. Ему не понравилось, как танцуешь ты.
Оставив Горлова в растерянности смотреть мне вслед, я нырнул в толпу гостей. Мне не хотелось открывать ему истинные причины ссоры и повторять оскорбительные намеки. За насмешливые слова в адрес Петра Горлов действительно запросто мог прикончить кого угодно.
Добравшись до того места, где я увидел удивительные голубые глаза, я огляделся. Где искать эту девушку? И, словно по наитию, мой взгляд упал на открытые стеклянные двери, за которыми блестели в свете луны каменные перила веранды.
Сначала мне показалось, что на веранде никого нет. Я подошел к перилам, глубоко вдохнул морозный воздух и, бросив взгляд на замерзшую набережную, решил уже вернуться в зал.
Она стояла возле стены у дверей. Все выглядело так, будто я преследовал ее, но отступать было поздно.
Она чуть повернула голову в мою сторону, но потом вновь обратила взор к замерзшей реке. Я подошел к ней и, не в силах найти слов, тоже уставился на реку. Пауза затягивалась, а я все никак не мог преодолеть спазм в горле, но потом все же собрался с духом.
– Прошу простить меня, мадемуазель, но сегодня я уже дважды имел счастье видеть вас и…
Так великолепно начатая фраза замерзла в воздухе, когда прекрасная незнакомка повернулась ко мне, и я увидел отблеск луны в ее глазах. Я просто не мог говорить, а она молча смотрела на меня, как вдруг раздался крик.
– Вон она! Вон там! Там!
Я резко обернулся. Кричал французский офицер, тоже вышедший с дамой на веранду, чтобы подышать свежим воздухом. Его дама присоединилась к крику, показывая рукой куда-то за реку.
На веранду повалили все гости, и эта сцена мне сразу напомнила встречу в порту британского корабля. Французский офицер продолжал показывать рукой за реку, где огненной змеей двигались сотни факелов, постепенно собираясь вместе. При свете факелов что-то сверкнуло и, отражаясь в затянутой льдом реке, показались сверкающие бриллиантовым отблеском сани, запряженные десятком лошадей в сбруе из сияющего золота.
И тогда маркиз Дюбуа, прижатый к перилам толпой гостей, крикнул:
– Да здравствует императрица всея Руси! Урра!
– Урра! Урра! – старательно подхватили все гости, словно императрица, закутавшаяся в соболя, могла слышать каждого и в зависимости от усердия будет решать, кого казнить, а кого миловать.
Маркиз махнул музыкантам, и танцы продолжились прямо на веранде. Все так неистово плясали, словно царица и впрямь награждала за это.
– Царица приехала отпраздновать оттепель. Русские всегда так ждут весну, – неожиданно произнесла незнакомка.
– Вы… хорошо говорите по-английски.
– Вы тоже… для немца.
– Я не немец. Просто служил в прусской армии.
– Это там вас учили танцевать?
Я подозрительно взглянул на нее, но, увидев в ее глазах искорки смеха, вдруг рассмеялся.
– Никогда раньше не бывал на балах, – признался я и тут же пожалел, что сказал это.
– Тогда понятно.
– Вы имеете в виду мой танец?
– Нет. Ваше лицо… Вы здесь, наверное, единственный, кто что-то чувствует.
Я растерялся.
– А мне казалось… все такие… веселые.
– Не следует всегда доверять своим глазам. На Руси способны чувствовать только те, у кого в животах пусто и кто идет хотя бы взглянуть на чужое великолепие и богатство, – она кивнула на сотни крестьян с факелами, шагавших за блестящим кортежем царицы в надежде на милость.
Как странно… Я признался, что никогда не был на балах, и она высказала мне одну из своих тайных мыслей.
– Вижу, вы уже познакомились с моей дочерью, – раздался голос позади меня.
Я повернулся и увидел лорда Шеттфилда.
– А я все думал, как вам удалось так быстро добраться сюда. Маркиз Дюбуа рассказывал невероятные вещи. Он утверждает, будто вы с другом проделали весь путь от Парижа до Петербурга в открытых санях! Надо было сильно спешить, чтобы, не дожидаясь корабля, отважиться на такое.
– У меня морская болезнь, и я предпочел добираться по суше.
– Но это гораздо опаснее.
– Ну что вы! За исключением волков и казаков, нам ничто не угрожало.
Франклин советовал мне говорить громко и держаться самоуверенно до наглости. Оркестранты уже вошли в дом, но на веранде было еще много гостей, беседовавших друг с другом. Все вдруг стихли, едва услышав слово «казаки», хотя я, невзирая на советы Франклина, говорил не так уж и громко.
В наступившей тишине лорд Шеттфилд резко рассмеялся.
– У вас в Виргинии нет казаков, мой юный друг. Вы даже не знаете, как они выглядят.
Все засмеялись, покачивая головами, словно удивляясь моей глупости.
– На них были волчьи накидки, а у вожака был шлем из головы волка, – чуть громче сказал я.
На этот раз молчание было оглушительным.
– Господа! – поспешно вмешался Дюбуа. – А не станцевать ли нам еще один танец?
Он сделал знак оркестру, и гости потянулись в зал, смеясь и оживленно беседуя, словно ничего не случилось.
– Прошу простить меня, джентльмены, но завтра рано вставать, – вслед за этими словами лорд Шеттфилд откланялся и удалился.
Я поискал глазами его дочь, но ее нигде не было. Зато я увидел ухмыляющегося Горлова, который направлялся ко мне.
– Ну, ты и учудил!
– А что, казаки здесь запретная тема?
– Казаки-разбойники не существуют потому, что это ставит императрицу в неловкое положение.
– Что же это за страна, в которой для того чтобы быть хорошим гражданином, надо быть слепым?
– А ты в какой стране живешь?
– Надеюсь, что скоро буду жить в лучшей, чем твоя.
– Баран ты, понял? Я вот сейчас напьюсь и тоже буду таким же бараном, тогда и продолжим нашу беседу, – махнул рукой Горлов и пошел мимо шепчущихся о чем-то Дюбуа, Мицкого и Шеттфилда.
А я снова задумчиво посмотрел на ослепительный кортеж императрицы, окруженный толпой верноподданных крестьян.
* * *
Горлова я нашел за одним из банкетных столов, где он вливал в себя добрую порцию спиртного.
– Пойдем отсюда, Сергей. По-моему, я и так наделал достаточно глупостей для первого раза.
– Вздор, – фыркнул он, наливая себе водки. – Пить и дебоширить – один из путей к успеху и признанию. Пока не напьешься, здесь тебя не признают.
– Пойдем, пойдем, – я потянул его к выходу.
Но, когда мы пробирались к саням, нас догнал слуга маркиза.
– Господа! Маркиз Дюбуа хотел бы поговорить с вами.
Нас провели в маленькую деревянную хижину, расположенную неподалеку от дома. Я искоса взглянул на Горлова.
– Нас что, в сарай ведут?
Он мрачно пожал плечами. Трезвый он ничего не боялся, а пьяный вообще на все плевал.
Слуга постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, отворил ее, пропустив нас внутрь. Мы оказались внутри домика садовника, где всюду лежали грабли, мотыги, садовые ножницы и лопаты. При свете единственной свечи нас поджидали маркиз Дюбуа и князь Мицкий, коротавшие время за курением трубок и водкой.
Дюбуа заговорил первым.
– Завтра мы и кое-кто из наших друзей отправляем очень ценный груз в Москву. Нынешняя политика двора такова, что разбойников-казаков не существует, и поэтому мы не можем отправить эскорт для охраны. Но если вы видели Волчью Голову…
– Клод! – нервно одернул его князь, словно само это имя было под запретом.
– Или того, кого вы приняли за Волчью Голову, – не обращая на него внимания, продолжал маркиз, – и казаки рыщут здесь, в окрестностях Санкт-Петербурга, мы вынуждены считаться с этой угрозой.
Горлов навалился мне на плечо и прошептал так, что услышали все:
– Спокойно. Я сам отвечу.
Он подошел и взял у князя бутылку с водкой.
– Вы позволите? – Он отхлебнул и причмокнул. – Крепка русская водка… Так значит, мы вам нужны.
– Именно вы, – быстро добавил Дюбуа. – Вас еще никто здесь не знает, и вам легче будет сойти за путешественников.
– Опасное дело, – задумчиво покачал головой Горлов.
– Вовсе нет. Сани, которые мы посылаем, исключительно быстрые и ускользнут от любой погони.
Горлов снова хлебнул из бутылки, поставил ее обратно на стол и кивнул мне.
– Пойдем отсюда. Пусть найдут себе кого-нибудь другого.
– Но… но нам нужны смельчаки! – воскликнул князь и, прокашлявшись, добавил: – Я бы даже сказал, отчаянные смельчаки.
– Чтобы охранять частный груз от угрозы, которой не существует.
– Да, этот груз очень ценен для нас, – признал Дюбуа.
– А мы, значит, должны рисковать за него жизнью, так? – многозначительно уточнил Горлов.
– Мы заплатим вам тысячу рублей золотом, – объявил Мицкий, и Горлов даже закашлялся от неожиданности, а князь, убежденный, что мы не откажемся от столь щедрого вознаграждения, продолжал:
– На рассвете за вами приедут сани и отвезут к моему дому, откуда вы и повезете груз. Лошади, провиант, рекомендательные письма людям, чьи владения вы будете проезжать, – все будет обеспечено.
Горлов вернулся к столу, снова взял бутылку водки и сделал добрый глоток.
– Что ж, князь, похоже, вы нашли подходящих людей.
– Нет, – покачал я головой. – И плевать мне на деньги.
Горлов перевел дух после водки и просипел мне:
– Тысяча золотом.
Я подошел к князю и Дюбуа.
– На публике вы подняли меня на смех, а теперь просите защитить от угрозы, которую я, как вы говорите, выдумал. И предлагаете за это кругленькую сумму. Мы сохраним ваш бесценный груз, но когда вернемся, вы обеспечите нам возможность служить в имперской кавалерии.
Дюбуа с князем переглянулись, и француз посмотрел на меня почти с восхищением.
– Договорились.
– И заплатите две тысячи. По тысяче каждому.
– Ладно, – кивнул князь.
Я повернулся к Горлову и подмигнул.
…Когда я помогал ему забираться в наши сани, он все еще изумленно бормотал:
– Ну, знаешь… я такого от тебя не ожидал…
Сани лихо рванулись с места, а Горлов, не в силах сдержать радости, заорал так, что, наверное, слышали и в Москве:
– Я вернулся в Россию с гением!
9
Когда Петр подвез нас к «Белому гусю», Горлов поднялся с пола саней, куда сполз во время поездки, отряхнулся и с достоинством шагнул из саней. К сожалению, он не попал на подножку и растянулся на скользком тротуаре. Петр, никак не отреагировав на это, свистнул и умчался прочь, оставив меня помогать графу подняться на ноги.
Горлов вытер рукавом кровь, текущую из носа, и, увидев гостеприимно освещенные окна таверны «Белый гусь», гаркнул «Ага!» и решительно направился туда. Я не пытался удержать его, по опыту зная бесполезность таких попыток. Кроме того, я и сам был настолько возбужден событиями этой ночи, что лечь спать было просто невозможно.
Едва мы зашли в таверну, как все знакомые при виде наших мундиров разразились приветственно-одобрительными возгласами. Горлов приказал налить всем по чарке водки, и в таверне стало уютно, как бывает уютно в компании друзей.
Но не прошло и получаса, как хозяин гостиницы принес мне письмо. Распечатав конверт, я прочел короткое послание: «Приходите немедленно. Один. Белый дом в конце улицы. Письмо сожгите. Лорд Шеттфилд».
* * *
Идти по заледеневшему неровному тротуару было трудно, и я вышел на дорогу. Впрочем, все, кто в этот час был на улице, также передвигались с трудом, поскольку были пьяны. Я заметил двух шведов, что-то горячо обсуждавших у давно закрытой булочной, и трех немцев, с хохотом командовавших двумя проститутками, которые в свою очередь орали песню на французском. Горлов утверждал, что любая шлюха в Санкт-Петербурге, независимо от происхождения, выдает себя за француженку. Голос самого Горлова было слышно даже на улице, – он рассказывал армейские байки.
Улица, на которой стоял «Белый гусь», была застроена современными трехэтажными зданиями, в которых размещались гостиницы, магазины и таверны. Но наряду с ними были дома и победнее, где находились бордели, из которых сейчас доносились пьяные вопли, смех, ругань.
– Развлечься не хотите? – спросил по-французски тихий женский голос.
Я обернулся, всматриваясь в темный дверной проем ближайшего дома. Там стояла женщина, закутанная в шубу. Я вздохнул и, вынув из кармана последнюю монету, протянул ей. Тонкая рука забрала монету, а я зашагал дальше, тревожно вслушиваясь в ночные звуки темной улицы. Где-то сзади со звоном разбилось стекло и послышались проклятия. Один раз мне показалось, что рядом со мной мелькнула чья-то тень, но, сколько я ни оглядывался, так никого и не увидел. И зачем Шеттфилду понадобилось так срочно меня видеть?
Добравшись до дома лорда, я со скрипом отворил тяжелые железные ворота и зашагал по дорожке к дому с мраморными колоннами. Из плотно зашторенных окон пробивался слабый свет. Я постучал в дверь, и мне открыл сам лорд Шеттфилд. Он впустил меня внутрь, закрыл дверь и только после этого радостно поприветствовал меня.
– Капитан Селкерк! Как мило, что вы пришли.
Я тут же уловил слабый запах цветов. Так пахло от дочери Шеттфилда. Мне даже послышался шелест шелка на лестнице, ведущей на второй этаж. Я невольно поднял глаза, но, к своему разочарованию, никого не увидел, и поспешно пожал протянутую руку лорда. Он сам принял мой плащ, повесил его на вешалку красного дерева, провел меня в свой кабинет и усадил в одно из двух высоких кресел, стоявших у пылающего камина. Кабинет был украшен картинами, изображавшими английских джентльменов, скачущих в окружении охотничьих собак. Запах табака только подчеркивал особую, сугубо мужскую ауру этой комнаты.
Усевшись в другое кресло, Шеттфилд сразу повернулся ко мне.
– Добрались без приключений?
– Да, все в порядке.
– Вы говорили кому-нибудь о моем приглашении?
– Нет, – ответил я.
Я-то не говорил, а вот он точно кому-то об этом сообщил, иначе кто тогда шел за мной по пятам? Я уже почти не сомневался в том, что за мной кто-то следил.
– Выпить хотите? Я отпустил сегодня всех слуг, но бренди у меня есть, – Шеттфилд кивнул на шикарный резной буфет.
– Нет, благодарю.
– Тогда, может, трубку? На «Конквесте» привезли отличный табак из Виргинии, и не мне вам объяснять, что это лучший табак в мире.
– Нет, благодарю, сейчас не хочется. А вы, пожалуйста, курите.
– Не возражаете? Отлично. – Он раскурил уже набитую трубку, выпустив облачко голубоватого дыма.
– Сэр, – заговорил я, поскольку пауза затянулась, – может, мы перейдем к делу?
В этот момент дверь в кабинет неслышно открылась, и в комнату вошел тот самый темноглазый человек с «Конквеста», которого я видел на пристани.
Надеюсь, мне удалось скрыть свое удивление, тем более что лорд Шеттфилд сразу представил нас.
– Мистер Персиваль Монтроз. Капитан Селкерк.
Монтроз подошел ко мне и пожал руку. У него были длинные и сильные пальцы воина.
– Прошу прощения, капитан, – продолжал лорд, – но я не знаю вашего имени.
– Кайрен.
– Кайрен, прекрасно. – Монтроз уселся на диван, не спуская с меня внимательных глаз, да и лорд тоже изучающе смотрел на меня на протяжении всей беседы.
