Текст книги "Любовь и честь"
Автор книги: Рэнделл Уоллес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)
Обычно я запрещал себе думать о Мелинде, но теперь, когда я сидел рядом с Беатриче, с женщиной, которая своей откровенностью и прямотой так напоминала мне ту, которую я потерял, все возведенные стены рухнули и так долго сдерживаемые воспоминания нахлынули на меня. Я вспомнил Мелинду такой, какой впервые увидел ее в церкви, где она сидела рядом с отцом. Собственно, это ее отец попросил меня встретить его после церковной службы, чтобы договориться о выездке недавно купленных им лошадей.
– Когда стали петь псалмы, мы встретились с Мелиндой глазами, и у меня перехватило дыхание от этого светловолосого зеленоглазого видения.
Но полюбил я ее не только за ангельскую внешность и кроткий нрав. И не за то, какими глазами она смотрела на меня, когда после церкви я проскакал у них в имении верхом на жеребце, которого никто не мог даже оседлать. Я мог доверить ей все – и свои страхи, и свои мысли, и свои желания. Когда я возмущался из-за того, что колонисты в поте лица трудятся здесь, чтобы обеспечить богатство кучке аристократов за океаном, Мелинда с тяжелым вздохом соглашалась со мной. А когда я выражал опасение, что бескрайние просторы и богатства Америки породят новое поколение людей, которые будут готовы умирать и убивать за свою независимость, она смеялась и обнимала меня, нашептывая, что это все пустые страхи и нас ожидает прекрасное будущее. Семья. Мир. Покой. С тех пор как она умерла, я не позволял себе вспоминать об этом.
Отец Мелинды владел большой табачной плантацией недалеко от Вильямсбурга и считал, что я не пара его дочери. Я тоже так думал, но несколько по другим причинам, нежели он. Возможно, его упрямство и привело к тому, что к Рождеству того же года мы поженились. А весной Мелинда уже была беременна.
Жили мы в доме, где всегда было холодно и сыро. Когда подошло время рожать, приехал отец Мелинды и сказал, что ей на это время лучше вернуться домой. Я тоже думал, что так будет лучше, тем более что на носу были экзамены в колледже. Тесть сказал, что даст мне знать, когда все начнется, а я, в свою очередь, обещал лететь, как ветер, чтобы успеть вовремя. И Мелинда верила мне, как и прежде, верила. Она всегда мне верила.
Но обо всем, что случилось затем, я узнал от друга тестя, приехавшего в Вильямсбург. Едва родив ребенка, Мелинда умерла от оспы. Ребенок тоже умер от оспы. – Я умолк, чувствуя, как костенеет язык и сжимается горло.
Но все же я не сказал Беатриче, что Мелинда и ребенок два дня не могли дождаться врача, потому что королевский губернатор, зная о моих политических настроениях, нашел для врача более лояльных к Британии пациентов. Ненависть, пылавшая во мне, только разгоралась при мысли о том, что я тоже виноват в смерти жены и ребенка.
– Они похоронили их раньше, чем я успел приехать. Я вернулся домой к отцу и жил там какое-то время, пока мы не начали тихо ненавидеть друг друга. Я сказал ему, что бросаю учебу, но с лошадями тоже возиться не буду, а собираюсь стать солдатом. Наш сосед, которому отец продавал лошадей, говорил мне, что настанет день, когда Америке понадобятся опытные солдаты, и я решил набраться опыта в Европе. Отец оплатил проезд.
Беатриче медленно кивнула.
– А дальше все ясно. Я учился воевать, искал войны и находил их.
– Вряд ли, – тихо сказала она.
– Что?
– Вы часто видите сны, капитан?
– При чем здесь сны?
– Значит, видите.
– Ну, как все, наверное.
– Сны дают выход всему плохому, что накопилось в человеке за день.
– Да какая…
– Вы сердитесь на меня?
– Ну что вы, вовсе нет.
Она только повернула голову, посмотрела на меня так, что мне почему-то стало неловко, и снова отвернулась к огню.
– Послушайте, Беатриче, ничто так не злит человека, как когда ему говорят, что он злится, а это не так, – натянуто улыбнулся я и сам почувствовал, как фальшиво звучат мои слова.
– Извините, я не хотела вас обидеть.
– Беатриче, вы… вы не поняли меня… Да, вы правы, я злюсь, потому что вы говорите так, словно знаете обо мне что-то такое, чего я сам не знаю. И получается, что вы считаете меня недостаточно сильным, чтобы сказать мне об этом прямо.
Она подняла на меня свои завораживающие глаза.
– Прошлой ночью, когда от вас ушла мисс Шеттфилд, я долго не могла уснуть и услышала странные звуки, доносившиеся из комнаты, в которой вы спали. Я тихо прокралась в вашу комнату и увидела, что вы стонете и плачете во сне. И рукой словно пытаетесь обнять кого-то и не находите, и тогда снова стонете, горестно так, безнадежно. – Она не сводила с меня глаз, пока говорила.
– Сон не всегда один и тот же, – тихо ответил я. – Бывает, всякое снится. Снятся лица, которых я никогда не видел, люди, которых никогда не знал. Мама вот снилась, а я ведь совсем не помню ее. И отец снится. И жена. И ребенок… А вообще, сны не часто приходят, обычно только после того как днем что-то произошло. Или что-то взволновало меня.
Теперь я припомнил те странные взгляды, которые Горлов, бывало, бросал на меня по утрам. Может, он тоже видел то, что видела Беатриче.
Я взглянул на Горлова, но он крепко спал.
– Сны ведь бывают и счастливые, Беатриче. Пытаешься удержать это счастье во сне, а оно ускользает, вот тогда действительно бывает плохо. Не знаю, всегда ли я так открыто плачу, но это плохо, что я не знал об этом, не подозревал о своем странном поведении во сне… Спасибо, что сказали, Беатриче.
Она молча кивнула, и в эту ночь мы больше не разговаривали. Не помню, как я задремал на стуле у огня, но сны мне точно не снились. А когда я проснулся, то обнаружил, что укрыт одеялами, а огонь уже потух. Но это было позже. А пока я спал. Спал сладким безмятежным сном, чего со мной давно уже не случалось.
17
– Горлов! Проснись! Подъем!
Его голова болталась из стороны в сторону, когда я тряс его. Потом его глаза открылись.
– Сам выбирай, сабли или пистолеты, – слабым голосом сказал он. – Я убью тебя, как только отмоюсь от блевотины и… всего остального.
После этого он снова закрыл глаза, явно собираясь опять сладко уснуть.
– Горлов, не спи! Как ты себя чувствуешь?
– Что? A-а… мы что… опаздываем?
– Что? Да! Надо ехать. Встать можешь?
Горлов вскочил, словно молодой жеребчик. С отвращением взглянув на загаженную постель, он скривился.
– Это что, все я? Мы где?
– Вернулись к Бережковым, – пояснил я. – Иди мойся.
Солнце уже сияло вовсю, отражаясь яркими бликами от белых сугробов. Мы направились к реке, где недалеко от проруби стояла баня. На Горлове были только сапоги, и он кутался в одеяло, а я ежился от холода в своей походной форме, испачканной кровью.
Дамы уже давно встали, полагая, что мы уедем на рассвете, и теперь завтракали в оранжерее вместе с княгиней Бережковой. Графиня Бельфлер увидела, как мы ковыляем по снегу, забыла о своем надкушенном круассане и крикнула так, что мы услышали сквозь стекло:
– Слава Всевышнему! Граф Горлов выздоровел!
Граф Горлов, посиневший от холода, подобрал одеяло и, повернувшись, отдал ей честь.
Мы двинулись было дальше, но все дамы вдруг оказались на крыльце и стали наперебой что-то кричать нам вслед.
– Капитан, мы скоро едем? – разобрал я голос Шарлотты.
– Да-да! – крикнул я в ответ. – Через час! Собирайтесь!
Мы поспешили дальше, несколько смущенные своим внешним видом, надеясь побыстрее войти в баню, но за нами увязалась Зепша. Она кривлялась, имитируя походку Горлова и отдавая честь графине Бельфлер, как это сделал он, и дамы покатывались со смеху. Горлов шел впереди и ничего этого не видел. И хорошо, что не видел. Но карлице этого было мало. Она догнала нас и разразилась радостными воплями:
– Граф Горлов, наконец, очухался с перепоя! Ура! Ура!
Горлов, не обращая на нее внимания, шел дальше, но Зепша поравнялась с ним и, подмигнув мне, снова заголосила:
– Как животик у графа? Если мы еще пачкаемся, то могу предложить свою простыню вместо пеленок! Я даже помогу вас спеленать…
Горлов, продолжая идти тем же ровным, но тяжелым шагом, вытянул руку и, схватив карлицу за горло, чуть изменил направление, продолжая держать ее на вытянутой руке. Теперь он направлялся к огромной бочке из-под дегтя, внутри которой копошились несколько перемазанных крестьян, чистивших ее. Поскольку одна рука у него была теперь занята, он пытался поддерживать одеяло другой, но его импровизированная накидка все равно сползла – сначала с одного плеча, потом с другого. Тогда Горлов просто бросил одеяло и зашагал дальше в одних сапогах, по-прежнему держа Зепшу на вытянутой руке, как нашкодившего щенка.
Дамы ахнули и прикрыли ладошками рты, но не глаза. Они стайкой упорхнули обратно в оранжерею, откуда продолжали наблюдать за происходящим.
Горлов молча швырнул Зепшу в бочку и снова зашагал к бане. Даже не обернувшись, он вошел туда и захлопнул за собой дверь, предоставив мне подбирать за ним одеяло.
Едва я подошел к бане, как из женской половины вышла раскрасневшаяся, свежая и причесанная Беатриче. Она была одета в чистое платье, поверх которого набросила шубу.
Сначала она опустила было глаза, но потом подняла голову и улыбнулась мне.
– Я приказала выстирать и выгладить ваши с графом мундиры. Все уже готово и лежит в предбаннике. Там же и свежее белье.
– Спасибо вам, Беатриче. Вы столько успеваете сделать… Наверное, очень рано проснулись?
Мне показалось, что она слегка покраснела.
– Эгей! Капитан! Капитан Селкерк! – раздался позади меня мужской голос.
Я обернулся и увидел князя Бережкова, который вышел из конюшни и семенил ко мне. На нем был совершенно нелепый для здешних мест костюм английского сквайра.
– Мы починили упряжь, – сияя, сообщил он. – Подправили сани и наладили печку… Господи помилуй, это еще что? – Он изумленно уставился на бочку, из которой пыталась выбраться перемазанная с головы до ног Зепша. Она орала и осыпала проклятиями испуганных крестьян, пытавшихся помочь ей.
– Пустяки, князь, – заверил я его. – Это Зепша, если вы помните. Она по просьбе графа Горлова решила посмотреть, хорошо ли вычистили бочку.
– По просьбе графа? – Наш хозяин растерянно перевел взгляд на оранжерею, где дамы приводили в чувство его супругу, лишившуюся чувств при виде голого графа Горлова. Помнится, в прошлый раз она упала в обморок, когда увидела мертвого кучера и казака, поэтому я не очень беспокоился за нее. Впрочем, князь тоже совершенно хладнокровно заметил:
– Похоже, она опять лишилась чувств, не правда ли? Что случилось на этот раз?
Я коротко, но почтительно изложил происшедшее.
– Совсем голый, в одних сапогах? – удивленно переспросил Бережков и тут же расхохотался. – Вот это да! Надо же, какой остренький соус к нашему пресному салату, не так ли, капитан? – усмехаясь, добавил он.
– Прекрасно сказано, князь.
– Прошу прощения, мадемуазель, – он повернулся к Беатриче. – С добрым утром.
Князь снял шляпу и поклонился ей, и в этот миг я просто обожал его.
– Доброе утро, князь, – отозвалась Беатриче. – Позвольте поблагодарить вас за баню. Это просто замечательно.
– Рад, что вам понравилось, – наклонил голову Бережков. – Так говорите, что граф Горлов выздоровел? Прекрасная новость… Собственно, я хотел сказать, что упряжь и сани мы починили, насколько это возможно здесь, в деревне. Могу ли я чем-нибудь еще быть вам полезен?
– С вашего позволения, мне бы хотелось послать гонца в Санкт-Петербург. Можно ли кого-нибудь отправить?
– Кого-нибудь? Кого-нибудь… Господи, да кого угодно. Да хоть сына моего повара. Он хороший наездник.
– Мне понадобится перо и бумага.
– Отлично, – кивнул князь и зашагал к дому, где его жена уже пришла в себя.
– Дражайшая моя! – воскликнул князь, приближаясь к ней. – Что с вами? Что вас так взволновало?
Беатриче отправилась вслед за князем исполнять свои обязанности при дамах, а я открыл дверь и вошел на мужскую половину бани. Горлов уже совсем разделся, – то есть, снял сапоги. Двое крестьян поливали его сверху горячей водой, а он яростно тер себя мылом и фыркал от удовольствия…
Мы долго и с наслаждением мылись и с не меньшим удовольствием надели чистое белье и мундиры, которые приготовила нам Беатриче, когда услышали, как открывается дверь в женскую половину, и голос Зепши:
– Приготовились! Я захожу!
Горлов, застегивая мундир, ухмыльнулся и подмигнул мне.
Судя по всему, крестьянки на женской половине облили ее горячей водой, потому что Зепша разразилась воплями: Нет! Нет! Ну хватит! Пожалейте бедную Зепшу! Не трогайте меня!
Мы с Горловым встревоженно переглянулись, но тут же сообразили, что Зепша продолжает развлекать дам, поскольку ее крики были прекрасно слышны в оранжерее.
– Не надо! Не насилуйте меня, пожалуйста! Я такая маленькая и голая, не надо-о-о-о!
– Идем, – толкнул я Горлова, – покажем им всем, что мы не имеем к этим воплям никакого отношения. А потом неплохо бы еще раз закинуть ее в бочку с дегтем.
– Да погоди ты, дай одеться. – Оказывается, Горлов не застегнул еще пару пуговиц.
После того как он прошествовал в баню в чем мать родила, это заявление позабавило меня, но улыбка исчезла с моего лица, когда Зепша разразилась новой серией криков:
– Не набрасывайтесь на меня вдвоем! Лучше возьмите Беатриче! Она готова на все! Ее возьмите!
Я застыл от негодования и готов был уже плюнуть на все приличия и задать карлице настоящую трепку, но меня остановила мысль, что, открыто вступившись за Беатриче, я могу только навредить ей. Тем не менее я все еще колебался, когда мы услышали, как открылась дверь женской половины и раздался голос Беатриче, вернее даже не голос, а шипение:
– Еще раз назовешь мое имя – и я вырву твое гнусное сердце и брошу его собакам.
Судя по воцарившейся тишине, они смотрели друг на друга. Потом снова хлопнула дверь. Я вышел наружу и тут же увидел Беатриче.
– Если вы отдадите мне вашу грязную одежду, я прикажу ее постирать.
Я чувствовал, что все дамы в оранжерее смотрят на нас. Мне хотелось сказать Беатриче что-то хорошее, но я не мог найти слов. Следом за мной вышел Горлов с ворохом грязной одежды. Беатриче потянулась было за ней, но я остановил ее.
– Я не позволю вам прикасаться к моей грязной одежде, Беатриче.
– И к моей тоже, – громко заявил Горлов, чтобы его услышали дамы, стоявшие уже на ступеньках у входа в оранжерею.
– Будет вам, – улыбнулась Беатриче и забрала у Горлова охапку одежды. – Вы что же думаете, я стыжусь этого?
Она поглядела на Горлова, потом на меня и, увидев мое расстроенное лицо, снова едва заметно улыбнулась.
* * *
Мое послание было коротким:
«Атакован казаками южнее Бережков. Женщины в безопасности. Кучер убит. Потерял двух лошадей. Возвращаемся в Санкт-Петербург сегодня. Будем ехать по N-ской дороге. Селкерк».
После того как казаки напали на нас всего в одном дне езды от северной столицы, приходилось принимать дополнительные меры безопасности, поэтому, посовещавшись с Горловым, мы выбрали другую дорогу.
Написав на конверте «Вручить князю Мицкому или маркизу Дюбуа», я отдал письмо гонцу и велел скакать без остановки.
Князь Бережков наотрез отказался от какой бы то ни было компенсации за убытки и расходы, даже когда я посоветовал ему на всякий случай сжечь изгаженную Горловым постель. Даже мои уверения, что все расходы оплачиваются не из моего кармана, не изменили его решения. Более того, он предоставил в наше распоряжение двух своих лошадей и отдал одного из своих слуг, который должен был заменить погибшего кучера. Так что мы покидали Бережки с десятью лошадьми, с починенной упряжью и санями, с новым кучером и совершенно здоровым Горловым, бодро сидевшем в седле.
18
– Ну, куда теперь? – спросил я Горлова, когда мы доехали до развилки.
– Сам решай.
– Ничего себе! Это же твоя страна. Откуда мне знать?
– Не волнуйся. Здесь, в окрестностях Санкт-Петербурга, любая дорога приведет в столицу.
– Любая?
На полпути к Санкт-Петербургу мы попали под дождь.
Сначала лишь слегка моросило, а потом дождь усилился. Наша одежда намокла, но разгоряченное скачкой тело не чувствовало холода. А вот мокрое лицо, которое не могла закрыть даже подаренная Горловым медвежья шапка, мерзло нещадно.
Уже темнело, когда мы подъехали к этой развилке и остановились, чтобы решить, куда ехать дальше.
– По-моему, эта та дорога, по которой мы ехали с Петром? – полувопросительно сказал я, после того как выяснилось, что Горлов первую половину дня просто скакал рядом со мной, полагая, что я знаю, куда мы едем, в то время как мне представлялось, будто это он ведет нас.
– Помнишь эту дорогу?
– Ты ведь был со мной, – буркнул он.
– Но это не моя страна, и город незнакомый.
– Тогда было темно.
– Сейчас тоже скоро стемнеет. Тогда разберешься?
Горлов зевнул.
– Поворачивай куда знаешь.
– Куда знаешь? То есть это я должен решать?
– А ты думаешь, я хочу, чтобы мне досталось на орехи, если что-то случится с тремя самыми знатными барышнями России? Нет уж, ты все это затеял – ты и решай.
Я наугад тронулся по одной из дорог, но буквально через несколько минут мы увидели всадника, скачущего навстречу нам. Не успели мы окликнуть его, как он натянул поводья, развернул коня и поскакал обратно, что-то выкрикивая на языке, которого ни я, ни Горлов не смогли узнать. Поскольку всадник был явно не казак – судя по одежде, это был слуга какого-то богатого помещика – мы двинулись дальше.
Едва лес закончился, как дорога привела нас к мосту через один из каналов Санкт-Петербурга. На одной стороне располагались черные покосившиеся хибарки, перед которыми молча стояли люди, в основном женщины и дети, глазевшие на нас. А с другой стороны моста собралась толпа в несколько сот человек, которая разразилась восторженными криками, едва мы въехали на мост. Кучер пустил лошадей шагом, чтобы никто из людей не попал под копыта, и я было встревожился за безопасность дам, но тут же увидел богатую карету, из которой вылез князь Мицкий, а следом за ним маркиз Дюбуа.
Как только открылась дверца саней и дамы начали выходить оттуда, отцы бросились к своим дочерям. Князь ринулся к Наташе, но она сперва перекрестилась и только потом, сияя, протянула руку отцу, которую тот покрыл поцелуями. Шарлотта, никого не стесняясь, сразу бросилась в объятия отца, целовавшего ее в щеки и в лоб.
Мы с Горловым слезли с коней и немного неверным шагом – после долгой скачки онемели мышцы – направились к тем, кто нанял нас для защиты своих дочерей.
– Господа! Господа! – повторял князь, сжимая мою руку обеими ладонями, потом он тряс руку Горлова и снова мою. Окружающим нравилась эта сцена счастливого возвращения, и все вокруг улыбались.
Я заметил и вторую богатую большую карету, откуда высыпали богато одетые кавалеры, встречавшие остальных дам. Сразу несколько придворных осведомлялись о самочувствии графини Бельфлер, а она что-то отвечала им, томно обмахиваясь веером под черным небом. Госпожу Никановскую и даже Зепшу тоже окружили придворные, поздравляя их со счастливым возвращением.
Подкатила и третья карета, запряженная четверкой всхрапывающих коней, и из нее выскользнул лорд Шеттфилд в сопровождении того самого молодого человека, которого он представил мне недавно как Монтроза.
– Что все это значит? – спросил я маркиза Дюбуа. – Я-то полагал, что мы тайно вернемся в город.
Он улыбнулся и заговорщицки подмигнул мне.
– И поэтому послали впереди себя герольда?
– Какого герольда? Гонца? Но он должен был тайно сообщить вам о нашем возвращении.
– Ну будет вам, капитан. Вам же надо было приобрести здесь репутацию, и вы ее приобрели, как и было задумано. Вас обоих можно поздравить, – все с той же улыбкой отвечал маркиз Дюбуа, словно заранее предвидел все, что случилось, и теперь был доволен этим.
Несколько раздраженный таким заявлением, я взглянул на Горлова. Тот стоял рядом со скучающим лицом – у него всегда был такой вид, когда он бывал крайне удивлен, но не хотел показывать этого.
Князь тем временем поцеловал руки всем дамам, даже Беатриче, правда, Зепшу он только потрепал по голове.
– Мои дорогие девочки! – повторял он по-французски. – Как я был счастлив узнать, что вы в безопасности. Со слезами на глазах я перечитывал твое письмо.
Он говорил это Наташе, а не мне.
– Вы написали отцу письмо? – спросил я Наташу. – Когда?
– Когда мы находились в Бережках, конечно, – ответила она. – Я написала отцу обо всем, что случилось, и отправила письмо с вашим гонцом.
– И что же вы написали?
– Все! И о том, как вы сражались с казаками, и о мертвом кучере, и о сломавшихся санях, и о тех казаках, которым вы срубили голову в поединке. Все-все!
Она так восторженно щебетала, что оставалось только догадываться, сколько казаков она умертвила в своем рассказе о стычке на замерзшей реке.
– Да-да! – поспешно закивал князь. – Ты еще упоминала пленного казака. Где же он?
Толпа загудела. Всем хотелось увидеть нашего пленника. Княжна величественным жестом указала на крышу саней. Лакей взглянул на меня и, истолковав мой взгляд как согласие, залез на крышу и поднял связанного казака. Толпа отшатнулась и ахнула от такого героизма, а потом зашумела, выкрикивая что-то в посиневшее лицо пленника. Я тоже взглянул на его лицо, но не заметил никаких признаков страха или раскаяния.
Теперь я понял, почему собралась такая толпа. Мы привезли наглядное свидетельство того, что смертельная угроза – всего-навсего беспомощный связанный мужик.
При встрече с дочерью лорд Шеттфилд вел себя куда более сдержанно, чем остальные, хотя и не менее сердечно. Отец и дочь стояли друг напротив друга, и лорд успокаивающе гладил руку дочери, сжимая ее обеими ладонями. Потом он виновато оглянулся на Монтроза, словно просил прощение за то, что отнимает время у кого-то более важного. Шеттфилд отступил в сторону, и Монтроз, шагнув вперед, обнял Анну за плечи и поцеловал ее в лоб. Затем, обхватив ее за талию, он повел Анну к карете. Она успела бросить на меня взгляд, и в ее голубых глазах я заметил тоску и сожаление.
Я оглянулся в поисках Беатриче и сразу увидел ее в открытых дверцах саней. Она заметила, как я смотрел на Анну. Я глазами попытался сказать ей, что все хорошо, но она уже отвернулась и принялась собирать разбросанные на полу вещи, которые благородные дамы, опьяненные счастливой встречей, оставили в санях.
Один из придворных вдруг что-то выкрикнул по-русски, и толпа тут же принялась скандировать эти два слова.
– Горлов! – перекрикивая шум, позвал я. – Что они кричат?
Он с тем же скучающим выражением взглянул на меня, только глаза заблестели, и перевел:
– Они кричат нам «Рыцари Царицы».
* * *
Я проснулся от тихого стука в дверь.
– Да-да! – бодро отозвался я, словно и не думал спать.
Дверь из черного дерева отворилась, и седой слуга-англичанин с поклоном доложил:
– Восемь часов, сэр. Завтрак накрыт в гостиной.
– Благодарю.
– Прикажете открыть шторы?
– Будьте так любезны.
Он неслышно пересек комнату и раздвинул тяжелые шторы. Холодная солнечная синева северного неба ворвалась в комнату, на мгновение ослепив меня.
Слуга остановился в дверях.
– Князь ожидает вас в девять, сэр. Будут ли какие-нибудь распоряжения?
– Благодарю вас, никаких.
Когда я вошел, Горлов уже сидел за накрытым столом и срезал верхушку с яйца всмятку. Увидев меня, он ухмыльнулся.
– Ага, вот и ты! Мучаешься с похмелья?
На пиру в честь благополучного возвращения дочери, который закатил вчера князь Мицкий, я не пил спиртного, а сам Горлов символически выпил каких-то четверть литра водки. Но это была его старая шутка, когда он просыпался более бодрым, чем я.
– Князь подарил тебе весь дом или только слуг? – вместо ответа поинтересовался я, наблюдая за тем, как один из слуг подносит блюда к столу, другой чистит мундир Горлова, а третий уже, почтительно поклонившись, несет начищенные до немыслимого блеска сапоги. Горлов тут же натянул их на шерстяные чулки, в которых сидел за столом, и глубокомысленно заметил:
– Главное качество полководца – это умело использовать свои войска.
Намазывая масло на благоухающую булочку, я с улыбкой поглядывал, как Горлов уплетает за обе щеки все подряд, что приносят слуги.
– Вижу, у тебя зверский аппетит.
– У меня всегда зверский аппетит.
– Ты думал о том, где ты мог подцепить ту заразу, что свалила тебя в пути?
– Думал, – проворчал он, не отрываясь от еды. – И мне пришлось всерьез поломать над этим голову. Это могло быть из-за вишен.
– Вишен? Каких вишен?
– У Антуанетты – графини Бельфлер – были вишни в шоколаде. Ей прислали их из Франции, и она меня угостила. Совсем немного – у нее самой почти не осталось.
– Вот как?
– Сладости могут быть очень вредны для желудка. Уверен, что это из-за вишен. Хотя, конечно, не исключено, что это из-за бренди. Ты же знаешь, после него я всегда себя неважно чувствую. Ты заметил, что вчера я старался не пить его?
– Да, разумеется. Вижу, ты всерьез решил заняться своим здоровьем и теперь кроме водки ничего не пьешь.
– Поверь, я очень трепетно отношусь к таким вещам, как здоровье. Поэтому к черту бренди! Отныне – водка и только водка, клянусь тебе… Да и болезнь была… гм… в общем-то пустяковая.
– Вне всякого сомнения, – легко согласился я, вытирая салфеткой губы. – Ты не знаешь, зачем нас хочет видеть князь?
– Надеюсь, чтобы обсудить сумму вознаграждения. Один из слуг сказал, что вскоре должен пожаловать лорд Шеттфилд.
19
Князь принял нас, сидя в обитом бархатом кресле, в том самом зале, где накануне закатил пир. Только вчера зал был полон табачного дыма и винных паров – это была мужская пирушка. Смех, звон бокалов, гул голосов, прерываемый громкими тостами, хрустальные хлопки разбиваемых об пол рюмок. Казаки, которые еще недавно были запретной темой, вдруг стали предметом горячего обсуждения. В наше отсутствие правительство, наконец, признало существование этой угрозы и пообещало разделаться с мятежниками. На восток уже потянулись первые воинские части. И пока придворные пили за победу над казаками, выяснилось, что неофициально боевые действия против них ведутся уже несколько месяцев.
Но сегодня зал был чисто убран и проветрен, а князь, вчера такой возбужденный, казался спокойным и расслабленным в своем любимом кресле. Увидев нас, он закрыл книгу и поднялся.
– Доброе утро, господа! Надеюсь, вы хорошо выспались? Прошу вас, присаживайтесь.
Мы сели, и князь тут же предложил закурить виргинского табака из большой жестянки, которую принес лорд Шеттфилд на вечеринку. Еще вчера она была полной, а теперь там почти ничего не осталось.
Я отказался, а Горлов протянул свою трубку, которую князь щедро набил таким ценным здесь виргинским табаком.
– Лорд Шеттфилд должен быть с минуты на минуту, – сообщил он. – Хорошо выспались? Ах да, я уже спрашивал об этом. Ну, наконец-то, вот и он!
По подтаявшему льду мостовой загремели колеса кареты, из которой стремительно вышел лорд и, на ходу швырнув перчатки лакеям и расстегивая плащ, направился к нам.
– Доброе утро, джентльмены! – Шеттфилд снял шляпу и, небрежно бросив ее ожидающим слугам, так же стремительно уселся в кресло справа от Мицкого.
Князь, несколько сбитый с толку таким стремительным появлением столь ожидаемого гостя, заулыбался.
– Граф Горлов. Капитан Селкерк. Маркиз Дюбуа просил извинить его, но поскольку он является в России вашим… покровителем, то его присутствие здесь может поставить маркиза в щекотливое положение. Поэтому эта честь выпала мне и лорду Шеттфилду. Разве мы не поблагодарили вас за то, что, рискуя жизнью, вы спасли наших дочерей? Конечно же, поблагодарили, и не раз! Но сейчас я хочу сделать это снова. Выражаю вам свою отцовскую признательность, джентльмены! – Князь встал и сердечно пожал руку мне и изумленному Горлову.
Шеттфилд кивком выразил свое согласие и одновременно сделал жест рукой, предлагая князю продолжать. Однако тот не спешил.
– Но признательность и благодарность это ведь не одно и то же, не так ли? Признательность на хлеб не намажешь и дом на нее не купишь, хотя заверяю вас, что все, что мое – ваше. Можете оставаться у меня, сколько пожелаете, хоть насовсем! Вы ведь спасли мое самое ценное сокровище.
Шеттфилд покосился на князя, и я заметил, что хоть он и не сомневается в искренности слов Мицкого, но считает, что тот говорит слишком много, в то время как речь идет всего лишь об уплате за услугу, пусть даже очень важную.
– Тем не менее, – продолжал князь, – именно благодарность, а не признательность смазывает колеса личных отношений.
Он на секунду умолк, очень довольный такой метафорой, но здесь терпению Шеттфилда пришел конец.
– Если позволите, я объясню вам в двух словах, джентльмены, что хочет сказать князь. Господин Мицкий имеет в виду, что мы должны вам денег. И не знает, как сказать о том, что мы не готовы заплатить.
Я в недоумении бросил взгляд на Горлова, но тот мрачно смотрел в угол, что было плохим знаком. Князь, тревожно заерзавший в кресле после слов Шеттфилда, сконфуженно потупился.
– Так что же вы хотите? Изменить размер нашего вознаграждения? Или отстрочить оплату? Или и то, и другое?
– Ни то, ни другое, – отрезал Шеттфилд.
Князь примиряюще поднял руку.
– Господа, господа! Вы нас неправильно поняли. Мы просто хотели сказать вам, что молва о ваших подвигах достигла ушей императрицы, и она пожелала видеть вас завтра во дворце. И возможно, поймите меня правильно, только возможно… она выразит вам свою признательность и даже… благодарность. Так стоит ли нам с лордом опережать своей благодарностью Ее Величество? Это не совсем тактично.
Я все еще не мог понять, что все это значит, но тут неожиданно заговорил Горлов:
– Эти двое хотят сказать нам, что боятся платить!
Князь и Шеттфилд вскинули головы, но он только яростно сверкнул на них глазами.
– Поверь, так оно и есть! Видишь ли, мы победили в схватке с казаками как раз тогда, когда правительство еще не решило – рубить их в капусту или по-прежнему не замечать. Поэтому совершенно неизвестно, как отреагирует императрица на наши подвиги. Если князь и лорд заплатят нам, а она просто ущипнет нас за щеки и скажет, какие мы хорошие мальчики, то они будут выглядеть дураками, или и того хуже – людьми, которые осмеливаются иметь собственное мнение по поводу того, что мы с тобой совершили. И наоборот, если императрица щедро вознаградит нас, то их… э-э… благодарность может показаться ничтожной по сравнению с царской. Они оба очень богаты, но их богатство, так или иначе, зависит или получено от императрицы. А Екатерина не любит тех, кто скупится, когда она так щедра к ним. И можешь быть уверен, она точно узнает, сколько нам заплатили.
– Граф Горлов! – попытался возразить князь, но Сергея уже трудно было остановить.
– Видишь, Светлячок? – гремел он. – У нас всегда так. Все делается только в надежде угодить императрице. Платить или не платить долги, посылать или не посылать подарки, отказать или принять. Браки устраивают, невест покупают и продают…
