Текст книги "Любовь и честь"
Автор книги: Рэнделл Уоллес
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)
Ради меня Беатриче всю холодную ночь провела в седле, показывая дорогу врачу, и я, не в силах выразить свои чувства, просто сжал ей пальцы.
* * *
Открыв глаза, я увидел у постели Горлова, а с ним какую-то древнюю старуху, ощерившуюся на меня гнилыми зубами, что, вероятно, должно было означать улыбку. Старуха показалась мне знакомой, и я вспомнил, что видел ее, когда мы останавливались у Бережковых после нападения казаков на сани. Жуткая старуха, просто видение из ночных кошмаров. Она приблизилась к постели и, положив пеструю суму у меня в изголовье, перекрестилась.
Беатриче отодвинулась дальше, чтобы не мешать ей, но не слишком далеко.
– Господа, прошу заметить, что я против этого, – подал голос врач, появляясь в комнате.
За ним тихо вошел князь Бережков, и врач обратился к нему:
– Князь, как же вы, считая себя просвещенным, образованным человеком, допускаете такое…
Не знаю, что сделал Горлов, наверное, только глянул на врача, но Стюарт вдруг умолк и, повернувшись, вышел из комнаты, увлекая за собой князя Бережкова.
– Я умываю руки, князь! Я сделал все, что мог, и не несу никакой ответственности, если вы сами хотите доконать его. С вашего позволения, я отправляюсь в бильярдную и выпью виски… – донеслось до нас из коридора.
Старуха все это время улыбалась и кивала головой, хотя явно не понимала ни слова. Как только дверь за князем и врачом закрылась, Горлов кивнул старухе, и она, повернув ко мне голову, улыбнулась еще шире. Это оказалось для меня слишком, и я лишился чувств.
* * *
Когда я проснулся, именно проснулся, а не пришел в себя, сияло солнце. Не открывая глаз, я осторожно коснулся повязок на ране. Жгучей тупой боли не было, хотя рана побаливала и зудела, что всегда бывает, когда она заживает.
– Ага! Что, удивлен? – Я открыл глаза и увидел, что лежу в той самой комнате, где когда-то корчился от боли Горлов, а сам он стоит у окна и прихлебывает суп из деревянной миски.
– Как? – моя голова отказывалась соображать.
– Лучше тебе не знать об этом. А впрочем, если хочешь, изволь. Старуха взяла дохлую ворону с червяками…
– Хватит, – поспешно перебил я.
– Да что ты, у нас так лошадям гангрену лечат. Так вот, взяла она…
– Как только встану, убью и тебя, и старуху, – пообещал я, но тут увидел Беатриче, сидевшую на стуле по другую сторону кровати.
Горлов радостно заржал в ответ на мою угрозу и, выскочив на улицу, заорал в солнечное весеннее утро:
– Живой! Живой!
Я не сводил глаз с Беатриче, но прежде чем я нашел нужные слова, она выскользнула из комнаты.
28
Маша, вскрикнув от радости, бросилась к нам, вытирая руки о белый передник, и, прежде чем Горлов успел подхватить ее, упала ему в ноги. Она отбила три земных поклона, прежде чем ему удалось поднять ее на ноги. Петр, сидевший за кучера, только ухмылялся.
Увидев меня в карете, Маша снова начала креститься, подняв глаза к небесам, но, заметив повязку, перестала креститься и бросилась ко мне, помогая выйти.
Горлов хотел сказать что-то, но вместо этого только махнул рукой. Мне и самому было неудобно опираться на пожилую женщину, но она оказалась на удивление сильной, и забота, с которой она вела меня в гостиницу, не могла не тронуть. При этом Маша говорила, не умолкая, и хотя я не понимал ни слова, но все же догадался, что она хочет, чтобы я посидел в холле гостиницы, пока она приготовит мою комнату. Чуть ли не насильно уложив меня на диван, она ушла наверх. Я заметил Тихона, улыбающегося мне у дверей, но ни он, ни остальной персонал гостиницы не подходили ко мне. Вероятно, кто-то приказал им не беспокоить меня.
Горлов успел заранее предупредить хозяина «Белого гуся», чтобы приготовили все к моему приезду и создали все условия для моего выздоровления. Но, по мнению Маши, не все удалось сделать вовремя. Это я понял, услышав, как она кого-то отчитывает в кухне.
Горлов вошел в холл и широко улыбнулся мне.
– Маша! – крикнул он, услышав ее голос в кухне. – Хватит суетиться! У них здесь есть кому готовить и убирать!
Она невнятно отозвалась, и Горлов фыркнул, но, увидев, что я пытаюсь встать, снова рявкнул:
– А ты-то куда! Лежи, тебе говорят! Маша обещает, что выходит тебя, но с таким пациентом как ты ее саму придется выхаживать.
Но я все-таки встал и торжествующе посмотрел на него.
– Видишь! Я и сам уже прекрасно могу стоять.
– Эй-эй! Ты куда? Ты что делаешь?
– Поднимаюсь по лестнице, если сам не видишь. Я не собираюсь… – в этот момент Горлов подхватил меня на руки как ребенка и доставил в мою комнату.
– Пусти, медведь косолапый! Ну вот, закапали кровью пол.
– Вот и замечательно, – огрызнулся он. – Маша будет счастлива – ей теперь есть что отмывать.
Горлов оказался прав. Увидев, что кровь пропитала бинты. Маша сразу перестала суетиться и развела бурную деятельность, но теперь она точно знала, что делать. Она тщательно перевязала меня свежими бинтами, и по ее приказу Петр принес в комнату стол, который просто завалили разнообразной едой. Горлов к тому времени успел помыться – чего мне, к сожалению, не позволили, – и присоединился к нам как раз в тот момент, когда Петр внес самовар.
– Надо было оставить тебя на диване внизу, – заявил Горлов. – Похоже, Маша решила перетащить сюда все кухонные запасы. Петр! Садись с нами, сегодня будем есть здесь. Надо было весь полк пригласить, здесь, по-моему, хватит на всех.
Я ел, сидя в кровати, а Горлов и Петр держали свои тарелки в руках, так как на столе не было места из-за стоявших на нем блюд с разнообразной снедью.
Я быстро наелся и отдал Маше свою тарелку, но она, коснувшись пальцем осетра на столе, сказала:
– Рыба.
– Рыба, – повторил я русское слово.
– Это не урок русского, дурень, – пробурчал Горлов. – Она хочет, чтобы ты съел рыбы.
– Так ведь я уже ел.
– Она хочет, чтобы ты съел еще.
Я улыбнулся Маше и, подбирая немногие русские слова, которые знал, мягко произнес:
– Нет. Спасибо. Я… – не зная, как сказать по-русски, что наелся, я похлопал себя по животу и улыбнулся.
– Рыба, – настойчиво повторила она.
Я вздохнул и взял кусочек.
– Хлеб, – невозмутимо подсказала Маша.
– Слушай, Горлов, скажи ей, что я уже взрослый мальчик и сам знаю, когда хочу есть, а когда нет.
Но, тем не менее, из вежливости взял хлеба.
Маша внимательно выслушала Горлова, который перевел ей мои слова, покивала и, указывая на стол, сказала:
– Мясо.
* * *
– Эй, Светлячок, маркиз Дюбуа пожаловал.
Петр только что задвинул в угол стол, который Маша тут же принялась обновлять для следующего приема пищи, и я подумал, что обидно будет умереть от обжорства, после того как я не умер от гангрены.
– Мсье! – Маркиз Дюбуа слегка коснулся шляпы золоченой рукоятью трости, стуча каблуками, прошел через комнату и уселся на стул, поправляя накидку. – Итак, вы опять вышли победителем и обманули смерть.
– Мы сделали все, что могли, – вежливо отозвался я, поглядывая на Горлова.
– Насколько я слышал, вы взяли в плен Пугачева? Похоже, мы все опять должны благодарить вас. – Но вместо того, чтобы рассыпаться в благодарностях, он умолк.
В наступившей паузе даже Горлов сообразил, что надо делать, и, сославшись на то, что ему необходимо отдать Маше распоряжения, вышел из комнаты, правда, оставив дверь открытой.
Маркиз, стараясь не стучать каблуками, тихо подошел к двери, закрыл ее и повернулся ко мне.
– Мои источники при дворе сообщают, что британцы увеличили число солдат, которых они просят у императрицы, до тридцати тысяч.
– Тридцать тысяч? Вы уверены?
– Сэр! – оскорбленно вскинул голову Дюбуа.
Я прекрасно понимал, что его «источник» при дворе – это Шарлотта, и сведения, скорее всего, верны.
– Тридцать тысяч. Тогда это означает, что война в Америке уже началась.
– Еще нет, но это показывает, насколько серьезно положение в колониях Америки и как сильно британцы хотят сохранить свои владения.
Мне стало не по себе. Тридцать тысяч закаленных в боях с турками солдат против колонистов Америки? Они ведь будут вести себя так же, как казаки Пугачева. Для маркиза это были только дипломатические интриги, но для меня это был вопрос жизни и смерти.
– Видите ли, несмотря на то что Россия и Британия демонстрируют свои добрые отношения, на самом деле они соперничают друг с другом. Франция, Англия, Пруссия и Австрия – каждая страна пытается сделать Россию своим союзником и настроить ее против остальных. Еще год назад Екатерина вела две войны – против турок и против казаков. Турок вынудили подписать выгодный России мир, и теперь Екатерина может вертеть европейской политикой, как хочет, тем более что и с казацким бунтом уже покончено, а значит, вся имперская армия пребывает в бездействии. Конечно, императрица заинтересована в территориях на американском континенте, и британцы играют на этом, предлагая в обмен на русских солдат часть Калифорнии, на которую претендует Испания.
– Франция поможет нам?
– А как она может помочь? И чем? Если Екатерина пошлет войска в Америку, то Франция ни в коем случае не будет вмешиваться и останется нейтральной. Британцы прекрасно знают, что Франция будет охотно воевать против англичан, но не станет стрелять в русских солдат, чтобы не испортить отношений с Россией. Поэтому им и нужны именно русские войска.
– Значит, Америка останется одна.
Дюбуа коротко кивнул.
– Послушайте, маркиз, я не дипломат, но прекрасно понимаю, что это значит для моей страны. Кто может помочь мне убедить императрицу? Кто настолько влиятелен? Потемкин?
– Потемкин поддерживает британцев.
– Но ведь он – один из богатейших людей в России, а то и в мире! И в чем же его выгода?
– Они позволили ему использовать британские корабли для торговли, причем бесплатно. Он узнает, какой из английских кораблей, заходящих в Санкт-Петербург, куда направляется, и грузит на него товары. Даже один такой рейс может сделать человека богатым, а представьте, какие возможности у светлейшего!
– Сколько же ему надо?
– Вижу, вы не знаете богатых людей.
– Может, это какие-то политические интриги? – Я уже не знал, за какую соломинку хвататься. – Франклин, возможно, что-нибудь придумает…
– Британцы уже заверили Потемкина в своей полной поддержке его губернаторства на захваченных у турок землях. Императрица отдала эти земли под его управление. Это делает Потемкина еще более могущественным. Франклин может предложить ему что-то получше?
Я промолчал, чувствуя, как меня охватывает отчаяние, но когда снова взглянул на Дюбуа, он улыбался мне.
– Я просто хотел, чтобы вы ясно представляли себе масштабы этой проблемы.
– И что толку? – отозвался я. – Что я могу сделать?
– Напротив, друг мой, вы многое можете сделать. Когда императрица узнала о вашем ранении, она приказала Потемкину лично позаботиться о том, чтобы вы поправились. Она понимает, насколько опасно ваше положение, и опасается неожиданных сюрпризов. Сейчас императрица на три недели выезжает в Москву, но по возвращении примет вас лично.
Дюбуа многозначительно посмотрел на меня, а я все не мог поверить, что план Франклина все-таки сработал.
– У вас есть три недели, чтобы окончательно окрепнуть и как следует подготовиться к этой встрече.
С этими словами он повернулся и, кивнув мне, вышел из комнаты.
29
После того как Пугачева провезли через всю страну, показывая в каждом городе, он был обезглавлен на площади в Санкт-Петербурге[5]. На казни присутствовала сама императрица в короне и бриллиантах, наблюдавшая за происходящим с деревянной платформы в окружении придворных. Мы с Горловым в новых мундирах, украшенных наградами, тоже стояли неподалеку от Екатерины в числе других офицеров, отличившихся в кампании.
Перед казнью Пугачева бросили на колени к ногам императрицы. Он поднял на нее глаза, полные мольбы, но во взгляде Екатерины не было милосердия. Она посмотрела на здоровенного палача в капюшоне, с огромным топором на плече. Палач, такой же гигант, как и Горлов, обошелся без помощников. Он одной рукой уложил Пугачева на колоду, а другой – отсек ему голову с первого удара.
Толпа взревела, а палач поднял отрубленную голову Пугачева, чтобы видели все.
Маркиз Дюбуа похлопал меня по плечу, выражая свое одобрение, но я не чувствовал вкуса победы. Я смотрел, как императрица в окружении придворных спускается с деревянной платформы к ожидающей ее карете, когда чья-то рука легла мне на плечо. Я обернулся, ожидая увидеть маркиза Дюбуа, но тот уже растворился в толпе, а на его месте стоял Потемкин.
– Мои поздравления, – произнес он и сразу же перешел к делу, с прямотой человека, который твердо решил, что именно он хочет сказать. – На третий день после Рождества состоится праздничный бал. Вы приглашены в качестве почетного гостя, так что будьте готовы.
– Готовы к чему? – спросил я.
Но он только странно посмотрел на меня и, повернувшись, зашагал прочь. Я снова повернулся и увидел, как отъезжает золоченая карета императрицы, переливаясь и сверкая на белом, недавно выпавшем снегу. Все взгляды были прикованы к карете, и только Шеттфилд и Монтроз смотрели в мою сторону. Собственно я только поэтому и заметил их. Они безусловно видели, что со мной беседовал Потемкин, и на лице Шеттфилда читалась озабоченность. А вот у Монтроза был совсем другой вид. Тогда я еще не знал, что такое сосредоточенное выражение присуще людям, принявшим судьбоносное решение.
Я оглянулся на Горлова, но он садился вслед за Потемкиным в карету светлейшего. Карета была из полированного дерева, инкрустированного драгоценными камнями. На вид она была не такая эффектная, как у императрицы, но стоила, по всей видимости, не меньше. Горлов и Потемкин уселись в карету и, продолжая о чем-то беседовать, умчались прочь.
* * *
Беатриче сидела у окна и что-то пришивала к платью княжны, когда раздался стук в окно, и она замерла, увидев меня по другую сторону стекла. Быстро набросив накидку с капюшоном, она вышла из комнаты, чтобы впустить меня в дом князей Мицких.
– Их все еще нет, – сообщила она сразу же.
– Знаю, – ответил я. – Но я приехал к вам. Я ведь не успел поблагодарить вас за все, что вы сделали для меня.
– Поблагодарить? – Беатриче торопливо взяла платье, которое шила, и присела на стул. – За что?
Я прошел следом за ней и остановился рядом, ожидая, что она поднимет на меня глаза, но Беатриче избегала моего настойчивого взгляда.
– Вы скакали целую ночь по диким и опасным местам, чтобы спасти мне жизнь, и вы спасли ее.
Она покачала головой.
– Просто я привезла к вам врача, который оказался совершенно бесполезным.
– Я не о враче. Я о вас, Беатриче. – Я опустился на одно колено, чтобы поймать ее взгляд, но она по-прежнему отводила глаза. – Ваше присутствие дало мне волю к жизни, желание жить…
– Прошу вас, перестаньте, – прошептала она. – Я всего лишь служанка.
– Не для меня, – заверил я, и она впервые взглянула на меня. – Скоро я уеду домой, в Америку. И я хотел бы, чтобы вы уехали со мной. На моей родине не имеет значения, чем занимались ваши родители, там смотрят на то, чем занимаетесь вы.
– Таких стран нет.
– Есть. И должны быть. Надо только в это верить, и у нас будет такая страна.
– Я бы очень хотела в это верить, но я не могу. Такого никогда не было и не будет.
– Мы можем создать такую страну.
Она опустила глаза.
– Беатриче, – прошептал я, и она снова подняла на меня взгляд. Он поразил меня в самое сердце, и я все понял без слов. Наши губы слились в безмолвном и бесконечном поцелуе, от которого у меня замирало сердце и подкашивались ноги.
Не знаю, сколько длился этот поцелуй, но я пришел в себя, только когда оторвался от губ Беатриче. И тут же услышал, как в соседней комнате перешептываются слуги, которые, похоже, подслушивали. Но мне это было безразлично.
– Беатриче, – прошептал я, сжимая ее в своих объятиях. – Сколько нужно времени, чтобы сшить подвенечное платье?
* * *
У «Белого гуся» меня ждал Тихон, вручивший мне записку, которую написал Горлов. Я пробежал глазами текст и, нахмурившись, посмотрел на Тихона. Тот пожал плечами, всем своим видом показывая, что должен был только отдать послание.
Я вернулся в конюшню, где конюхи еще не расседлали мою лошадь и, следуя инструкциям Горлова, отправился искать указанный адрес. Пользуясь простыми указаниями в записке вроде «пятый поворот налево» или «дом с аркой справа», я без труда нашел нужный адрес и застыл в изумлении. Это был дом Горлова, который он показывал мне. Но это место больше не казалось мне мрачным и запущенным. Дом был словно новый, все окна целы и освещены, а из двух труб на крыше из недавно выложенной черепицы вился дымок. Справа от дома среди деревьев виднелась добротная конюшня, построенная из свежих бревен, – даже отсюда я слышал запах сосны. Я завел свою лошадь в конюшню и сразу увидел жеребца Горлова в одном из стойл. Рядом висело богатое седло. Здесь же неподалеку стояли сани Петра. Двое молодых конюхов почтительно приняли у меня поводья и заверили, что позаботятся о том, чтобы моя лошадь была сыта и напоена.
Я пересек заснеженный двор и, поднявшись на крыльцо, постучал в застекленную дверь. Посмотрев сквозь замерзшее стекло, я увидел Горлова, стоявшего посреди ярко освещенного канделябрами фойе, спиной ко мне. Услышав стук, он провел рукой по глазам, словно смахивая паутину, и только после этого открыл дверь.
– Потрясающе! – воскликнул я, оглядевшись по сторонам. Интерьер дома теперь был не хуже, чем в особняке у маркиза Дюбуа. А ведь прошлый раз перед моими глазами предстало плачевное зрелище. – Просто невероятно! Что здесь случилось?
– Все. И ничего. – Глаза Горлова были влажными от слез. – Это Потемкин сегодня привез меня сюда. Ты ведь помнишь, что я вырос в этом доме… Вон там на полу я играл в солдатиков, а в том кресле отец читал мне книги… По приказу Потемкина сразу после нашей победы дом отреставрировали, и он снова мой. И еще мне вернули земли. Как награду за верную службу.
– Горлов… дружище… Я так рад за тебя! Теперь мне легче будет уехать.
– Уехать? – Вся задумчивость тут же слетела с него, и брови нахмурились, словно сама мысль о том, что я когда-то вернусь в Америку, казалась ему невероятной. Он посмотрел на меня, как на сумасшедшего.
– Ты что? Ведь тебя наградят точно так же.
– Я должен сделать то, зачем я приехал сюда, а потом я уеду домой, – мягко ответил я. – Мне жаль расставаться с тобой, но я рад, что у тебя все хорошо.
Я сжал его плечо и быстро вышел, чувствуя, что слова с трудом срываются с моих губ. Я ведь прекрасно понимал, какого друга оставляю и как трудно будет нам прощаться навсегда.
* * *
Когда я вернулся в конюшни, расположенные неподалеку от «Белого гуся», то с удивлением обнаружил, что никто меня не встречает, хотя все выглядело так, словно конюхи только что вышли. Я еще, помнится, решил, что, возможно, они отлучились выпить горячего чая. Уверенный, что они скоро вернутся, я сам расседлал лошадь, накрыл ее попоной и, повесив седло на стену, вышел на темную заснеженную дорогу, ведущую к «Белому гусю». Из гостиницы доносился гомон голосов, но вокруг конюшни было тихо. Я несколько раз окликнул конюхов и по-немецки, и по-французски, и по-английски, и даже по-русски, но никто не отозвался. Это показалось мне странным, но я постарался отогнать дурные предчувствия и зашагал по заснеженной дороге к «Белому гусю», стараясь не вспоминать, что на этой самой улице был убит Марш.
Примерно на полпути я услышал за спиной шаги, но, обернувшись, никого не увидел, только закрытые двери лавок. Я двинулся дальше и уже был почти на углу, когда услышал короткий лязгающий звук и характерный хруст костей, когда сквозь них проходит клинок.
Отскочив в сторону, я резко обернулся, выхватив саблю, но все уже было кончено. В двух шагах от меня стоял Монтроз с кинжалом в руке. Глаза у него были широко открыты и с недоумением смотрели на двадцать дюймов сабельной стали, торчащей у него из груди. Потом его взгляд остекленел, и он рухнул на снег.
Горлов спокойно вытащил саблю из трупа и вытер ее о плащ Монтроза.
– Это кто? – поинтересовался он, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто, кроме нас, не видел, что произошло.
– Н-не знаю, – соврал я, пытаясь прийти в себя.
Горлов присмотрелся к телу.
– Похоже, это англичанин. Одет хорошо. Явно не грабитель. Зачем ему понадобилось убивать тебя?
– Не знаю.
Горлов кивнул, словно и не ждал другого ответа, а потом, снова оглянувшись по сторонам, вдруг схватил меня железными пальцами за горло и впечатал в деревянную стену дома. Тщетно я пытался освободиться – силища у него была невероятная.
– Я пошел следом за тобой, потому что заметил, что ты чего-то не договариваешь, а если ты рискуешь своей жизнью, то значит, подставляешь под удар и меня! – прорычал он.
Горлов ослабил хватку, чтобы я мог дышать, но не отпускал меня. Должен признать, что я часто думал о том, как рассказать ему о своей миссии, но никогда не предполагал, что в этот момент мой лучший друг будет держать меня за горло, а у моих ног будет лежать окровавленное тело моего несостоявшегося убийцы.
– Знаешь, – я потер онемевшую шею. – Я верю в демократию…
Он коротко хохотнул.
– Это для тебя смешно, – немедленно ощетинился я. – А для меня нет. И для тех людей, которые послали меня сюда, демократия не пустой звук. Я говорю о тех, кто дал мне задание убедить императрицу не помогать нашим врагам – британскому правительству, для которого я и мои соотечественники – люди второго сорта, не имеющие права на свободу.
Горлов еще больше насупился.
– Значит, ты приехал в мою страну как шпион, а мне даже словом об этом не обмолвился?
– Вроде того, – признал я.
Он несколько секунд смотрел на меня, а потом отпустил.
– Это все, что я хотел знать, – буркнул он и пошел было прочь, но вдруг обернулся. – Помнишь, я тебе говорил, что один могущественный вельможа был любовником моей жены, но в итоге был наказан я?
– Помню.
– Это был Потемкин.
– О Боже! – вырвалось у меня.
– Помни, что здесь Россия. И не забывай, как я выбросил купца на съедение волкам.
30
Я сидел в комнате на втором этаже дома Горлова и просматривал книги, которые нашлись у него в библиотеке, – тома французских, греческих и древнеримских сочинений об устройстве государства и политике, – когда внизу раздался звонок, и я услышал звонкий голос Шарлотты Дюбуа и тихий говор Маши, впустившей ее в дом. Она сообщила Шарлотте, что Горлова нет, но я наверху, и я несколько секунд раздумывал, сбежать ли мне через окно или укрыться под кроватью. Шарлотта впорхнула в комнату и поцеловала меня в щеку.
– Бонжур, Светлячок, – прощебетала она, называя меня прозвищем, которое дал мне Горлов. – А где Серж?
Я встал, чтобы поздороваться, а потом снова сел на кушетку и сгреб книги в одну кучу. Пока Шарлотта здесь, нечего было и думать о том, чтобы подготовиться к аудиенции у императрицы.
Шарлотта прошлась по комнате, поправив шторы на свой вкус, и почему-то нахмурилась, глядя в потолок.
– А Горлова нет, – сообщил я. – И я не знаю, куда он ушел.
– Может, он придет к обеду? Пора бы уже. Вы уже ели сегодня?
– Я? Что? A-а… нет.
Шарлотта снова сдвинула брови, прекрасно зная, что это хмурое выражение зеленых глаз только подчеркивает ее красоту. Она отошла от пылающего камина и села рядом со мной.
– Знаете, мне кажется, я догадываюсь, где он.
– Да? И где же?
– Думаю, он поехал к жене, чтобы поговорить о разводе.
– К жене? – изумился я.
Шарлотта кивнула с такой уверенностью, словно личная жизнь Горлова давно не секрет для нее и она не имеет никаких сомнений на этот счет.
– Разумеется. Все знают, что его награда подразумевает императорское разрешение на развод.
– Погодите! Что значит «все знают»? Я не слышал ничего подобного.
– Дорогой мой, – улыбнулась Шарлота, коснувшись моей руки. – Вы просто не бываете в светских салонах. Да об этом сейчас весь Санкт-Петербург сплетничает. Когда супруга Горлова добилась всего, чего хотела, над ним смеялись, но теперь, когда он вернулся, овеянный славой, общество на его стороне. Я говорила со многими светскими дамами, и они от него в восторге.
Теперь я понял, что ошибался, полагая, что Шарлотта не заставит меня отвлечься от своих мыслей.
– А вы, Шарлотта? Вы тоже от него в восторге?
– Ну разумеется! Я нахожу Сержа очень привлекательным. Но вы, конечно же, хотели спросить, люблю ли я его? Да, я люблю его как человека, как друга. А как мужчину? О, поверьте, я вижу, что он настоящий мужчина, но люблю его только как друга, – она улыбнулась, очень довольная тем, что так ясно и лаконично объяснила мне свое отношение к Горлову.
– Значит… значит, над ним уже не подсмеиваются?
– Ну что вы! Разумеется, нет. Теперь все знают, что это его жена была во всем виновата. Конечно, когда над ним все потешались, ни одна дама не захотела бы иметь такого любовника, зато теперь все в один голос заверяют, что жалели Горлова, когда его жена так подло с ним поступила. Но я-то знаю, что когда она была в фаворе, они все почитали за честь дружбу с ней. Но теперь… – Шарлотта задумчиво подняла бровь, словно размышляя, говорить ли мне об этом, и, наконец, слегка покраснев, решилась.
– Помните наше путешествие в Москву? Графиню Бельфлер?
Как будто я мог об этом забыть!
– Она… э-э… как вам сказать… Вы знаете, что такое прувер?
– Знаю.
Шарлота многозначительно кивнула.
– То есть вы хотите сказать, – начал я, – что она специально поехала, чтобы выбрать…
– Вас или Горлова? Не совсем так. Это не было… м-м-м… целью поездки. Не думаю. Анна тоже так считала.
– Как? – Я уже совершенно запутался, кто о чем думал.
– Когда графиня Бельфлер в последний момент присоединилась к нам, Анна была уверена, что ее специально подослали проверить вас. И не надо делать вид, что вы изумлены. Что здесь такого? Это же естественно – проверить мужчину, чтобы узнать, какой он любовник.
– Это я понимаю, – кивнул я, стараясь выглядеть невозмутимым. – Так значит, Анна вам сразу сказала об этом. А вы были другого мнения?
– Да мы столько обсуждали эту тему, что решили спросить у самой графини, но она только улыбалась в ответ. Думаю, это не было ее задачей, просто Потемкин не возражает против того, чтобы у императрицы появился новый любовник…
– Погодите, погодите. Так кто же посылает пруверов – Потемкин или императрица?
– Хороший вопрос, хотя ответить на него трудно. Их желания очень часто совпадают.
– Прошу прощения, продолжайте.
– Да в общем и так все ясно. Графиня Бельфлер выбирает любовника для себя, но если ей попадается кто-то исключительный, она может порекомендовать его императрице, и если той он придется по вкусу, то она не поскупится на милости. Графиня была в таком восторге от ночи, проведенной с Горловым, прежде чем Серж заболел, что не собиралась уступать его даже императрице. Она заявила об этом всем нам. Репутация Сержа как мужчины и любовника была спасена, и всем стало ясно, что в супружеской неверности виновна только его жена.
– И графиня обсуждала это с вами в присутствии Беатриче? – спросил я, глядя в пол. Я специально упомянул имя своей возлюбленной, понимая, что, судя по всему, Шарлотта пришла поставить меня на место после моего визита к Беатриче в дом князей Мицких.
– Беатриче всего лишь служанка. И к тому же полька.
Это краткое замечание сразу все объяснило. Для Шарлотты и ее подруг служанка была чем-то вроде собаки, при которой никто не стеснялся говорить и делать, что ему вздумается.
Я, конечно, мог возразить, что Беатриче по отцу шведка. А мать? Что ж, Польшу столько раз завоевывали, что там смешалась практически вся Европа. Но я не сказал этого, потому что Беатриче вряд ли это понравилось бы. А ведь западные поляки могут запросто называть себя немцами, а те, что живут на востоке – русскими. Что же касается поляков, которые пытались искать лучшей жизни в России, то они могут называться кем угодно, и, тем не менее, Беатриче сказала, что она полька. Поэтому слова Шарлотты и тон, которым эти слова были произнесены, сразу вызвали у меня глухое раздражение.
– Послушайте, Шарлотта…
– Светлячок, – перебила она, взяв меня за руки. – Мы все знаем, что вы обратили внимание на Беатриче. Вы восхищались тем, как она ездит верхом, в тот день, когда спасли нас от казаков. Но вы же не можете…
– В тот день, когда я спас вас? Так вы изволили выразиться? – в свою очередь перебил ее я. – А я вам сейчас скажу, Шарлотта, как перед Господом Богом! Никто из нас не сидел бы здесь, если бы не Беатриче. Мы с Горловым были бы мертвы, а вы и остальные благородные дамы… – Я не договорил, но не потому, что не знал, что сделали бы казаки с благородными дамами, а от неожиданной горечи, захлестнувшей грудь.
– Знаю, знаю, – закивала Шарлотта и улыбнулась. – Вы уже говорили об этом. И князю, и Шеттфилду, и, по-моему, всему Санкт-Петербургу. И мы восхищались вами, вашей честностью и прямотой. Дорогой мой Светлячок, я сама обожаю вас за это. Вы поступаете, как истинный джентльмен. Но все же не стоит позволять благородству влиять на наше восприятие, вы понимаете, о чем я?
Не знаю, что ответил бы я на эти слова, но в это время внизу хлопнула дверь и до нашего слуха донесся истерический вопль женщины: «Никогда! Ни за что! Не бывать этому!»
Мы с Шарлоттой, не сговариваясь, вышли из комнаты и осторожно выглянули вниз. Там по холлу, словно тигрица по клетке, расхаживала черноволосая, с тонкой талией и высокой грудью женщина, которую смело можно было назвать красавицей, если бы не раскрасневшееся от гнева лицо. И тут же мы увидели Горлова, который спокойно снимал шубу и шапку, словно не замечая этой женщины. Он небрежно бросил вещи на руки озадаченного слуги и куда-то вышел, но вскоре вернулся с дымящей трубкой и стал задумчиво прохаживаться по комнате, по-прежнему совершенно не обращая внимания на негодующую женщину.
– А я тебе говорю – этому не бывать!
Шарлотта подтвердила мою догадку, прошептав:
– Это же графиня Горлова!
А сам Горлов, между тем, все так же задумчиво направился в столовую. Графиня последовала за ним, продолжая выкрикивать одни и те же слова.
Выглянув в окно, я увидел две кареты, стоявшие у дома. Одна из них, принадлежавшая Горлову, тронулась с места и свернула в конюшню, а другая, вероятно, та, на которой приехала графиня, осталась у крыльца. Я был так поглощен разговором с Шарлоттой и своими чувствами к Беатриче, что даже не слышал, как они подъехали к дому. Я представил, как графиня в карете преследовала Горлова через весь город, выкрикивая те же слова, что кричала сейчас.
Горлов и графиня снова появились в холле. В одной руке Горлов держал бутылку вина и бокал, а в другой – дымящую трубку. Он направился к лестнице, ведущей наверх, и мы с Шарлоттой, смутившись из-за того, что невольно стали свидетелями семейной драмы, поспешно вернулись в комнату и, усевшись на кушетку, сделали вид, будто всецело увлечены разговором и ничего не видим и не слышим.
