355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Рэнделл Уоллес » Любовь и честь » Текст книги (страница 13)
Любовь и честь
  • Текст добавлен: 19 ноября 2017, 12:30

Текст книги "Любовь и честь"


Автор книги: Рэнделл Уоллес



сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Только бы найти правильные слова!

Никановская, оставившая меня в коридоре, вернулась и знаком пригласила следовать за ней. Но не успели мы сделать и нескольких шагов, как из бокового коридора появился Потемкин в сопровождении личной охраны.

– Итак, – улыбнулся он, – вы получили то, к чему стремились, – аудиенцию у императрицы…

Он наклонился ко мне и тихо сказал на ухо:

– Если императрица останется вами довольна, я дам вам все – богатство, власть, влияние. Но если она будет разочарована – вы умрете.

Я остолбенел от такого заявления, но Потемкин уже ушел, а Никановская потянула меня дальше по коридору.

– Подождите, – запротестовал я, останавливаясь. – Я не понимаю, что…

Она вдруг прижала меня к стене и поцеловала в губы. Потом нажала на какой-то рычаг, и панель повернулась, открыв темный провал потайного хода. Никановская втолкнула меня туда, и панель снова повернулась, оставив меня в кромешной тьме.

– В чем дело? Что происходит?! – крикнул я, стараясь не показать, что я разозлился. Похоже, я стал жертвой какого-то нелепого розыгрыша, которыми часто развлекались при дворе, и в этом случае полагалось показать, что у меня есть чувство юмора, иначе все будет потеряно.

В темноте меня обняла другая женщина. Судя по духам, это была графиня Бельфлер. Она тоже страстно поцеловала меня в губы, после чего толкнула по коридору в полутемную комнату, где меня подхватило множество женских рук. Незнакомки гладили, ощупывали и целовали меня, то посмеиваясь, то сладострастно постанывая. Мои глаза привыкли к полутьме, и я смутно различал женщин в масках.

– Что… – начал было я, но, прежде чем я успел договорить, меня втолкнули в комнату, ярко освещенную сотнями свечей. Пол был застлан огромным ковром из соболиного меха.

– Полковник, – раздался низкий и глубокий женский голос.

Я обернулся и увидел ее – Екатерину, императрицу России. Она сидела за письменным столом в своем великолепном, сверкающем бриллиантами платье. На руках, на шее, в волосах и в ушах ослепительно сияли россыпи алмазных звезд.

– Или я могу называть вас просто Кайреном? – спросила она, словно кто-то мог перечить ее желаниям.

– П-пожалуйста, м-моя королева, – пробормотал я.

Она протянула мне руку, и я почтительно коснулся ее губами.

– Я хотела поблагодарить вас за все, что вы сделали для меня. Королева никто без верных слуг, а вы доказали, что на вас можно положиться.

Меня сразу насторожило, что она говорит со мной как с одним из своих подданных. Но в следующую секунду я удивился еще больше, когда императрица вдруг взяла мою руку и поцеловала мои пальцы. Я был в таком изумлении, что даже подпрыгнул, когда в дверь постучали. Императрица засмеялась, забавляясь моей реакцией на происходящее, и крикнула:

– Войдите!

Тотчас целая толпа слуг в мгновение ока накрыла великолепный стол рядом с камином.

– Я подумала, что мы можем поужинать здесь, если вы проголодались.

Я не был голоден, но стол был уже накрыт, а слуги исчезли, поэтому я пододвинул стул для Екатерины и поспешно занял свое место, едва не опрокинув при этом бокал с вином.

– Я вижу, что вы нервничаете, – заметила императрица.

Я затравленно взглянул на нее, но она улыбалась такой искренней и обаятельной улыбкой, что я невольно улыбнулся сам.

– Что вы, нисколько, – я прокашлялся. – Просто мой путь к вам был несколько… э-э… необычным.

– Что, мои статс-дамы позволили себе лишнее? Надо будет поставить их на место. Они становятся просто несносными!

Екатерина не смотрела на меня, отвернувшись к пламени камина, но я видел, что она едва сдерживает смех. Разумеется, она сама придумала весь сценарий вечера.

– Надеюсь, вы придете в себя после этого потрясения.

– Я тоже надеюсь на это, моя королева.

– Может, вам будет удобнее называть меня Екатериной? – Она расстегнула алмазную пряжку, и соболиное манто, наброшенное на плечи, скользнуло на пол, оголив крепкие плечи и декольте, открывавшее ее грудь.

Я чувствовал, что надо мной подшучивают, и это не очень нравилось мне, поэтому я решил не оставаться в долгу.

– Екатерина, – сказал я. – Но ведь вас звали не так, когда вы только приехали в Россию.

Ее глаза блеснули. Она поняла, что я не задаю вопрос, а констатирую факт, и разгадала мое намерение повернуть разговор в более удобное для меня русло.

– Да. Тогда меня звали Фике.

– И вы не всегда были императрицей.

Ее тон сразу стал… нет, не то чтобы угрожающим, но предупреждающим.

– Никто… никогда… не говорит со мной об этом.

– Я не против стать исключением.

– Вы остроумны… Кайрен. – То, что императрица назвала меня по имени, показало ее отношение к моим словам.

– Я пытался подготовиться к встрече с вами, прочитал о вас все, что мог. Я прочел ваши любимые книги и все равно – вы совершенно правы – я нервничаю. Я никогда не управлял огромной империей и даже представить себе этого не могу. Поэтому я вспомнил, что вы ведь знаете, как это – быть обычным человеком.

– Хотите обезоружить меня? И что же вы еще знаете обо мне? – поинтересовалась Екатерина.

– Только то, что написано в книгах, и еще то, что книги – это ведь только книги.

Она взяла бокал с вином и сделала несколько глотков.

– Я родилась в Германии и была в дальнем родстве с королевской фамилией. В детстве у меня было всего одно нарядное платье. – Екатерина вдруг поняла, что слишком откровенна со мной, но продолжила: – Кто-то при дворе Фридриха Второго услышал, что императрица Елизавета ищет невесту для своего племянника Петра, наследника русского трона. Мое имя внесли в список кандидаток, и царица пожелала видеть меня в России. Мне было пятнадцать лет.

Как ни был я увлечен ее рассказом, но все равно не удержался от вопроса:

– А вы знаете, почему Елизавета выбрала именно вас?

– Тогда не знала. Оказалось, что царевичу нравились немецкие девушки, и царица хотела доставить ему удовольствие, – императрица ненадолго умолкла, задумавшись, и я догадался, что она не часто рассказывала о своем прошлом, если вообще кому-то об этом рассказывала. – Родители не хотели, чтобы я уезжала, но они понимали, что это мой шанс. Отец согласился, но взял с меня два обещания. Первое – я навсегда останусь лютеранкой. Второе – я никогда не буду связываться с политикой.

Я не удержался и слегка улыбнулся. Императрица тоже улыбнулась, но тут же погрустнела.

– Больше я никогда не видела отца. Я приехала в Россию и познакомилась с царевичем. Он оказался просто свиньей. В свое время он учился в Германии и ненавидел все русское – и язык, и религию, и даже императрицу, родную сестру своей матери. А потом я встретилась с самой императрицей Елизаветой, дочерью Петра Великого.

По ее лицу, освещенному желтым светом пылающего камина, я увидел, какой беззащитной юной девушкой она была когда-то.

– Я взглянула Елизавете в глаза и сразу поняла, что она видит: теперь я знаю, что ее племянник слишком жалок, чтобы стать императором. Это означало, что из России меня не выпустят. И тогда я сказала ей: «Ваше императорское величество, у меня к вам две просьбы. Первая – научите меня русскому языку. Вторая – окрестите меня в православие».

Екатерина перевела дух и закончила:

– Через три месяца я вышла замуж за ее племянника. А еще через месяц его задушили, и я стала царицей[7].

Я слушал как зачарованный, понимая теперь, как она одинока, а Екатерина, расчувствовавшись от воспоминаний, сжала мою руку, лежавшую на столе. Я машинально, желая ее успокоить, сжал в ответ ее руку, когда вдруг увидел, что императрица в упор смотрит на меня. Взгляд у нее был чарующий и притягивал как магнит. Вдруг, перегнувшись через стол, она поцеловала меня в губы.

Тысяча тревожных мыслей пронеслись у меня в голове, и среди них была мысль о том, что слуги, ожидавшие за дверью и, несомненно, слышавшие звон посуды, могут подумать, что я напал на их царицу. Но я уже понимал, что ничего подобного они не подумают, потому что уверены, что императрица делает то, что желает.

Екатерина увлекла меня на пол, на ковер перед камином, и стала покрывать мое лицо поцелуями, пытаясь расстегнуть мой мундир.

– Подождите, – попытался остановить ее я.

– Чего ждать? Я уже готова.

– Да нет же… Я ведь пришел поговорить с вами об Америке.

– Утром поговорим, – она впилась устами в мои губы и попыталась засунуть руку мне в штаны.

Я перехватил ее запястье и повалил ее на ковер. Она тут же улыбнулась, думая, что наконец получит то, чего так явно добивалась. Но когда Екатерина увидела, что ошиблась, она открыла рот, чтобы закричать, и мне пришлось накрыть ее губы ладонью. В глазах императрицы вспыхнул гнев.

Положение было отчаянное. Я лежал на полу, навалившись на Екатерину, и зажимал ей рот ладонью. Я понимал, что это было не совсем то, чего ожидал от меня Франклин. Что можно было сделать, чтобы спасти положение?

– Ваше величество, – начал было я, понимая, как глупо звучит подобное обращение в данной ситуации.

Она только сверкнула на меня глазами.

– Да послушайте же! Я знаю, что как только я отпущу вас, то мне конец, поэтому все равно скажу то, зачем пришел. Если вы пошлете своих солдат в Америку, мы убьем их. Не я лично, конечно, поскольку я уже не вернусь на родину, но это сделают такие же американцы, как и я. Мы не хотим убивать ни ваших солдат, ни солдат короля Георга, и кого бы то ни было, но будем драться до последней капли крови за то, во что верим.

Похоже, императрица все-таки услышала мои слова, хотя и продолжала бороться изо всех сил. Ее тело обмякло, а глаза сверкали уже не так яростно, и я продолжал:

– Я мужчина. У меня есть право выбора. И я не хочу зависеть от прихотей королей… или императриц. Я проехал полмира, чтобы сказать вам то, что сказал.

Екатерина лежала неподвижно, глядя мне в глаза.

– Сейчас я уберу руку, и вы можете позвать охрану и приказать отрубить мне голову, как Пугачеву, тогда я буду знать, что вы такая же императрица, как он император.

Я убрал руку. Она все так же неподвижно лежала на ковре, а потом тихо, но отчетливо сказала:

– Уходите…

Я встал и, поправляя мундир, замешкался, пытаясь найти слова извинения, но она снова повторила, на этот раз уже громко:

– Уходите!

Больше я не колебался и, не оборачиваясь, вышел за дверь, оставив ее лежать на ковре, зная, что она сейчас плачет.

* * *

Но этой ночью я был не единственным человеком, под чьими ногами разверзлась бездна.

В тесном кругу дам, где княжну Наталью, наконец, привели в чувство настолько, что она смогла снова бросать гневные взгляды на Беатриче, хоть и уверяя ее при этом, что она теперь одна из них, появилась Шарлотта, вернувшаяся из покоев императрицы.

– Итак, дело сделано, – таинственно сообщила она сгорающим от любопытства дамам.

Беатриче побледнела, понимая, что означают эти слова.

– Поздравляю, Анна, – многозначительно сказала Шарлотта Анне Шеттфилд, давая понять остальным, кто именно нашел нового любовника для императрицы.

Анна вспыхнула от этих слов, но опустила глаза и едва слышно ответила:

– Благодарю.

* * *

Я пробрался через толпу гостей к Беатриче, стоявшей в другом конце зала. Увидев меня, дамы зашептались, а Шарлотта ахнула:

– Так скоро? Что случилось?

Я наткнулся на Горлова и, взяв его за плечо, шепнул на ухо несколько слов.

Навстречу мне уже бежали гвардейцы. Я попытался пробиться к Беатриче, но меня отрезали от нее и схватили за руки и за плечи.

– Беатриче! – отчаянно крикнул я, пытаясь вырваться. – Беги с Горловым! Уезжай отсюда!

Горлов ринулся к схватившим меня солдатам, но ему в грудь уперлись острия сабель.

Откуда-то появился князь Мицкий.

– Этот человек офицер! – заревел Горлов, пока солдаты осыпали меня ударами.

– Больше нет! – презрительно бросил Мицкий. – Светлейший объявил его шпионом.

Я боролся из последних сил и даже умудрился встать и протащить повисшую на мне свору несколько шагов. Последнее, что я помню, – это отчаяние на лице Горлова и двух гвардейцев, уводивших Беатриче из зала. Потом меня чем-то ударили в висок, и я потерял сознание.

* * *

Не знаю, как долго блуждал я в сумраке беспамятства, но когда я очнулся, то обнаружил, что раздет догола и лежу на холодном каменном полу подземелья. Перед моим мысленным взором мелькнули сапоги двух солдат, избивавших меня на допросе, хотя меня ни о чем и не спрашивали. Затем дверь за ними с лязгом закрылась, и я остался в темной комнате, жалея, что они не убили меня.

Было очень темно, и снаружи не доносилось ни звука, поэтому я понятия не имел, сколько прошло времени. Стражники, заходившие в темницу, сказали, что я здесь уже неделю, хотя я думал, что прошел всего лишь день, а когда, как мне казалось, прошла неделя, они заявили, что я здесь всего один день. Стражники делали все, чтобы сломить мой дух. Бывало, они так долго не появлялись с отвратительной похлебкой, которой меня кормили, что я начинал думать, что обо мне вовсе забыли. А потом вдруг они меняли тактику и появлялись так часто, что я желал, чтобы они обо мне забыли, потому что каждый раз они жестоко избивали меня, отчего мое тело становилось одной сплошной раной. Но во всем этом была одна непонятная странность – они никогда не били меня по лицу. И это внушало мне слабую надежду на освобождение.

* * *

Я лежал голый на холодном каменном полу, покрытом вонючей соломой, когда оба моих тюремщика с грохотом распахнули дверь, навалились на меня и связали по рукам и ногам так, что я мог шевелить только пальцами. Затем они прижали меня к полу и начали лить в ухо ледяную воду.

Помню, в детстве я сунул в ухо соломинку, чтобы выгнать какое-то насекомое, которое, как мне тогда представлялось, поселилось там и жужжит. Боль была такой резкой и ошеломляющей, что я предпочел оставить воображаемое насекомое там, где оно есть.

Эффект от ледяной воды, которую заливали в ухо, был в сто крат сильней. Я закричал, но тюремщики тут же заткнули мне рот какой-то вонючей дерюгой. Мой мозг, казалось, превратился в лед, но я зря надеялся, что это заморозит боль. Наоборот, она только усиливалась. Я бился в судорогах, тщетно пытаясь потерять сознание. Сколько продолжался этот кошмар – не имею ни малейшего понятия. Тюремщики повернули мою голову на другую сторону, и, прежде чем они начали заливать воду в другое ухо, я услышал чей-то голос:

– Сознавайся… сознавайся… сознавайся…

И снова струя ледяной воды. Потом они оставили меня ровно настолько, чтобы я начал надеяться, что допрос окончен, и снова принялись за дело.

35

N-ский монастырь был тем самым местом, куда русские цари и царицы отсылали нелюбимых жен, опостылевших мужей, строптивых сестер, претендовавших на трон братьев, которые мешали единолично править Россией, и матерей, влияния которых опасались.

Здесь можно было увидеть лишь снующих по двору монашек да солдат, охранявших этот не то монастырь, не то тюрьму.

Беатриче никогда раньше не слышала об N-ском монастыре и поэтому не имела представления, где он находится. Двое солдат, которые увезли ее из дворца, набросили ей на плечи плащ и завязали глаза. После часа езды в карете они долго куда-то вели ее, а когда сняли повязку, то Беатриче обнаружила, что находится в большой комнате с зарешеченным окном и кроватью у стены. У окна стоял стол с письменными принадлежностями, но бумаги на нем не было – только православное Евангелие. Беатриче понятия не имела, где она находится. Место было очень похоже на тюрьму, но не для простых узников.

Монашка, снявшая повязку с глаз Беатриче, безмолвно удалилась, закрыв за собой дверь на засов. Судя по звуку, засов был довольно мощный.

Беатриче прошлась по комнате, пытаясь собраться с мыслями, и выглянула в окно. Зрелище, открывшееся перед ней, было малоутешительным. Всего в нескольких шагах от окна вздымалась отвесная гранитная скала, возле которой был построен монастырь. В скалу были вбиты железные крючья, на которых в прошлом вешали тела изменников, чтобы обитатели комнаты могли о многом поразмыслить, глядя на них. Погода и птицы потрудились над останками несчастных, и то, что увидела Беатриче, было лишь частью скелета с остатками длинных прядей на черепе. Похоже, последней жертвой была женщина.

Беатриче поспешно отошла от окна, обещая себе, что больше никогда не подойдет к нему.

* * *

Пока я лежал на полу своей темницы, трое всадников неслись по дороге через заснеженные леса в окрестностях Санкт-Петербурга. Они летели сквозь зимний лес, словно призраки, и когда вырвались на поляну, где расположилось крохотное поселение лесорубов, все обитатели поселения замерли, похолодев от ужаса. Сами они никогда раньше не видели казака по прозвищу Волчья Голова, но столько слышали о нем, зачастую от людей, которые тоже знали о нем только понаслышке, что сразу поняли, кто к ним пожаловал. Они просто оцепенели, словно страшное чудовище, всегда казавшееся просто ночным кошмаром, вдруг выскочило к ним навстречу из заснеженной чащи.

Волчья Голова и еще два казака ехали между домами, направляясь к деревянной церквушке, расположенной в центре поселка, рядом с колодцем.

– Кто староста?! – рявкнул Волчья Голова на оцепеневших крестьян.

Кто-то указал на толстенького человечка, пытавшегося укрыться за штабелем бревен. Он уже хотел было удрать, но Волчья Голова толкнул коленями коня и, быстро догнав старосту, схватил его за шиворот и доставил к колодцу. Швырнув его на снег, казак прямо из седла вскочил на деревянный сруб колодца.

– Граждане России! Слухи о том, что я сбежал в Сибирь, – это ложь, распускаемая царским двором! Вот он я, здесь, и хочу получить то, что мне полагается! Вы небось забыли меня и платили в казну, а?

С этими словами Волчья Голова расстегнул штаны и помочился на спину старосты. Совершенно обескураженные крестьяне, открыв рот, смотрели на это зрелище, хотя кое-кто и прятал ухмылки.

Волчья Голова застегнулся, вскочил в седло и в сопровождении своих казаков исчез среди заснеженных деревьев.

На следующий день дрожащий от страха староста предстал перед царицей. И самое страшное было даже не то, что его привезли во дворец, где ему пришлось со всеми подробностями рассказать о случившемся. Самым страшным был пылающий гневом взгляд императрицы. И этот взгляд она устремила на столпившихся перед ее троном генералов.

– Вы что же, не смогли поймать его даже со всей армией?

– Он исчез, ваше… – пытался было оправдаться один из генералов.

– Никто не исчезает бесследно! – резко перебила его императрица. – Я послала горстку наемников схватить Пугачева, и они разбили целую армию казаков, чтобы добраться до него. А теперь вы не можете поймать одного разбойника, разгуливающего практически у меня под носом?!

Генералы попятились под ее гневным взором, прекрасно понимая, что императрица может покарать их за недобросовестное исполнение обязанностей, тем более что этот староста был не единственным, чье поселение подверглось набегам Волчьей Головы. Тревожные вести о его вылазках поступали отовсюду из окрестностей Санкт-Петербурга.

Это ставило императрицу в щекотливое положение, словно казнь Пугачева и торжественное празднование победы было не более чем ширмой, скрывающей то, что власть в России на самом деле принадлежит казакам, которые делают что хотят и уверены, что за пределами городов им сам черт не брат.

* * *

Не могу сказать, насколько эти тревожные новости волновали Потемкина. Зато, зная его заинтересованность в альянсе с Британией и стремление задавить независимость американских колонистов и догадываясь о его договоренностях с Шеттфилдом, я приблизительно представляю себе этот разговор.

Потемкин с важным и самоуверенным видом великого стратега и мыслителя и Шеттфилд, прекрасно умеющий играть на его тщеславии, встретились в апартаментах светлейшего.

– Преклоняюсь перед вами, князь, – говорит Шеттфилд. – Я жалкий любитель по сравнению с вами. Это было гениально – предоставить возможность императрице самой выбрать себе нового любовника, и тут же показать, как жестоко она ошиблась. Теперь царица усомнится в своих суждениях и еще больше будет полагаться на вас.

– Сам удивляюсь, как мне удалось это провернуть, – отвечает Потемкин.

– Теперь вам осталось только доказать предательство Селкерка, но здесь я не смогу вам помочь. Мое имя не должны связывать с этим делом.

– Обойдусь. Я все равно получу от него признание, так или иначе.

– Тогда зачем вы послали за мной?

– У нас есть проблема. И эта проблема связана с вашей дочерью. Вот перехваченная записка, которую она пыталась переслать в N-ский монастырь… По-моему, ей пора отбыть домой…

* * *

Пытаясь сохранить спокойный вид, лорд Шеттфилд стоял у себя в кабинете лицом к лицу с дочерью, пытаясь не сорваться и не наорать на нее.

– Ты воспользовалась моей печатью, чтобы передать эту записку! Это государственное преступление! И в этой стране и в нашей!

Анна стояла перед ним, не чувствуя ни вины, ни отчаяния, а только горькое сожаление, что записка не дошла до адресата.

Лорд потряс запиской и прочитал ее вслух:

– «Беатриче, пишу Вам, сгорая от стыда. Я солгала о человеке, которого Вы любите и которого люблю я. Он никогда не был моим любовником, но у меня не хватило духу признаться в этом, и все завидовали мне. Вы оказались честнее и лучше, чем все мы. Простите меня». – Шеттфилд опустил записку и тихо застонал. – Боже мой!

– Что вас так рассердило, отец? То, что я прошу прощения, или то, что я люблю?

– Любишь?

– А чему вы удивляетесь? Вы ведь сами поощряли мои отношения с Селкерком.

– Да, я поощрял, но я не ожидал, что ты поведешь себя как… как…

– Как женщина? Да, я влюбилась, потому что он храбр и благороден. Он…

– Он шпион американских мятежников!

– Неправда!

– Его прислал Франклин, чтобы завоевать расположение Екатерины. Если Селкерк и флиртовал с тобой, то только для того, чтобы добраться до императрицы!

– Он никогда не флиртовал со мной! И если я восхищаюсь им, то, возможно, именно потому, что он первый настоящий мужчина, которого я встретила в своей жизни!

36

После двух недель заточения к Беатриче впустили посетителя. К удивлению узницы, это была Зепша.

Беатриче прекрасно знала, как это нелегко – делать вид, что тебе весело или грустно в зависимости от прихоти госпожи, и восхищалась тем, как Зепша играет свою роль. Карлица никогда не жаловала Беатриче, предпочитая считать себя одной из подружек своей хозяйки. Беатриче тоже не доверяла ей, понимая, что Зепша пришла сюда не потому, что соскучилась или сочувствует ей. Да и кто ее пустил бы? Значит, ее прислала Наташа. Впрочем, несмотря на то что княжна была недалекой и легкомысленной, назвать ее злобной было бы несправедливо.

Беатриче сидела у стола, спиной к ужасному окну, пока Зепша выкладывала из сумки фрукты, сладости и какие-то супы.

– Царица шлет тебе свои соболезнования, – сказала Зепша. – Но ты не отчаивайся. Я слышала, что уже через шесть месяцев тебя выпустят, если ты будешь хорошо себя вести.

– Шесть месяцев? – тихо ахнула Беатриче. Ей ведь никто до этого не говорил, за что она здесь и сколько продлится ее заточение.

– Ну да, это ведь обычное дело. Ты ведь была в связи со шпионом.

– Он не шпион!

– Да ты не вини себя так, дорогая. Этот ирод настоящий искуситель. Не только ты и Анна, но и Шарлотта, и Никановская…

– Анна? Шарлотта?

– Да-да, они тоже проверяли его пригодность.

– Но Наташа говорила…

– Ха, Наташа! Она же единственная, с кем он не переспал, разве ты не знала?

Беатриче не хотела верить, но слова Зепши звучали так убедительно.

– Но если ты подпишешь бумагу о том, что он пытался узнать у тебя сведения о царице, то тебя выпустят немедленно.

Беатриче опустила глаза.

– Я никогда не подпишу никаких бумаг, независимо от того, кто он на самом деле.

– Ты хотела сказать, кем он был? – со сладкой улыбкой поправила Зепша. – Разве тебе не сказали, что вчера ему отрубили голову?

Беатриче побледнела.

– Бедняжка. – Зепша подошла к ней и погладила по голове. – А может, это место как раз то, что тебе нужно?

Карлица направилась к двери, но на пороге обернулась.

– Посетителей сюда пускают раз в год. Так что я приеду следующей зимой.

Дверь за ней закрылась, и лязгнул тяжелый засов, словно убивая последнюю надежду на освобождение.

* * *

Но к изумлению Беатриче, вскоре дверь вновь распахнулась, и вошел охранник. (Охранников N-ского монастыря набирали из личной гвардии Потемкина.) Он сообщил, что Беатриче разрешено выйти на вечернюю прогулку, и хотя к воротам монастыря подходить запрещено, она может подняться на колокольню.

Оставив дверь открытой, охранник вышел. В другое время внимательная и сообразительная Беатриче заподозрила бы подвох, но сейчас ей было не до этого. Погруженная в свои мысли, она медленно поднялась на звонницу, откуда открывался прекрасный вид на необъятные просторы. Она подумала о свободе, которую уже не надеялась обрести. Беатриче смотрела вдаль, не подозревая, что она не одна на колокольне. В нескольких шагах от нее, у нее за спиной, спрятавшись за угол, притаилась Зепша. Она жадно вглядывалась в полную скорби фигуру Беатриче, страстно желая всей своей злобной душонкой, чтобы Беатриче поддалась отчаянию и сама бросилась вниз на отполированные временем гранитные ступени.

Но не в характере Беатриче было помышлять о самоубийстве. Ветер освежил ее лицо и высушил слезы. Она попятилась от края стены, и, наверное, это и подтолкнуло Зепшу к решительным действиям. Карлица, конечно, могла воспользоваться ядом, чтобы отравить Беатриче, но она понимала, что если охранники вовремя доставят толкового врача, то ее попытка окажется напрасной. А даже если все пройдет гладко, такой подозрительно безвременной смертью могла заинтересоваться императрица, а уж ее врачи наверняка обнаружат яд. Зато если Беатриче в отчаянии бросится с колокольни, это никого особенно не удивит. Это будет как раз то, что нужно Потемкину, и то, что нужно самой Зепше.

И она ринулась вперед, выставив перед собой коротенькие ручки и визжа от напряжения, как делала всегда, когда решалась на отчаянный поступок.

Услышав ее не то визг, не то крик, Беатриче обернулась, машинально сделав шаг в сторону, и карлица с воем полетела вниз.

Всего мгновение понадобилось Беатриче, чтобы понять, что произошло. Она осторожно взглянула вниз, откуда донесся предсмертный крик карлицы, и увидела Зепшу, неподвижно лежавшую на гранитных ступенях.

И в этот момент Беатриче поняла, что я жив.

* * *

Потемкин полировал свой искусственный глаз, когда к нему в кабинет ввели Горлова. Светлейший вставил глаз в глазницу и сделал знак солдатам, чтобы они вышли.

– У меня есть определенные трудности с Кайреном Селкерком, – сообщил он, устремив пристальный взгляд на Горлова. – И вы, граф, должны мне помочь. Моя интуиция подсказывает мне, что ваш друг Селкерк рассказывал вам, что он послан сюда с секретным заданием, чтобы уничтожить монархию и здесь в России, и у себя в Америке, и вообще по всему миру.

– И что еще подсказывает вам ваша интуиция? – с холодным презрением поинтересовался Горлов.

– А еще она подсказывает мне, граф, что если вы расскажете об этом императрице, то сразу же удвоите ваше состояние. А если нет – то опять останетесь ни с чем.

* * *

– И он сам вам об этом рассказал? – спросила императрица Горлова, когда услышала, как он повторил ей слова, которые подсказал ему Потемкин.

Тон у нее был как у умудренного опытом судьи, который слышал так много лжи, что и правде теперь не всегда верит.

– Да, Ваше Величество, – поспешно, нарочито поспешно заверил ее Горлов. – Прямо на балу, данном в честь победы над Пугачевым.

Он стоял навытяжку перед императрицей, а за его спиной почтительно внимали разговору Потемкин и лорд Шеттфилд.

– Почему же вы раньше не предупредили нас? – спросила Екатерина.

Но Потемкин был готов и к такому вопросу.

– Ваше Величество, генерал Горлов был в смятении. Он воевал вместе с Селкерком и считал его верным и храбрым товарищем. Селкерк весьма популярен у женщин, и многие из них могли быть скомпрометированы, даже дочь лорда Шеттфилда.

Императрица бросила холодный взгляд на Шеттфилда и снова обратила взор на Горлова.

– И вы решили сообщить об этом сейчас, когда ваш друг арестован? – спросила она, словно давая возможность Горлову объясниться, почему он, всегда такой храбрый и прямой, сейчас ведет себя как трус и подлец.

Екатерина за свою жизнь повидала немало храбрецов, которых пообломали при дворе, и, вероятно, ее не удивило, что Горлов не стал исключением, но ему показалось, что в ее глазах мелькнуло разочарование.

Зато Потемкин, наоборот, благосклонно улыбался.

– Благодарю вас, граф, вы можете идти.

Горлов уже направился к двери, но тут вперед выступил Шеттфилд.

– Ваше Величество, поскольку Селкерк является американцем, а следовательно, подданным Британской империи, я чувствую вину за то, что вовремя не разглядел предателя, и прошу вас передать его нам. Мы сами повесим его, чтобы не ставить вас в затруднительное положение.

– Что? – рассеянно переспросила Екатерина, погруженная в свои мысли. – А-а… это пусть решит князь Потемкин. Что вы хотите сделать с ним, светлейший?

– Мы не отдадим его англичанам, – немедленно ответил Потемкин, и Горлов, остановившись у дверей, замер в ожидании. Потемкин заметил это, но, как ни в чем не бывало, продолжил: – Мы отрубим ему голову по русскому обычаю. Завтра на рассвете.

Когда Горлов вышел, императрица все еще сидела на троне, опустив голову, и о чем-то размышляла.

* * *

Из дворца Горлов отправился прямо в «Белый гусь». Он долго сидел в таверне, глядя на огонь в камине и не обращая внимания на попытки знакомых заговорить с ним. Только когда появились Макфи и Ларсен, он перекинулся с ними парой слов и вскоре ушел. Наверное, это был единственный раз, когда он ушел из трактира, не выпив ни капли.

Добравшись до своего прекрасного дома, купленного ценой собственной совести, Сергей не стал заходить туда, чтобы не прощаться с Мартиной Ивановной и Тихоном, а прошел сразу в конюшню. Там бродили два десятка кур, и Горлов, схватив одну из них, свернул ей шею и вскочил на коня.

Он скакал за город, к зимнему лесу, словно поджидавшему его. В сгущающихся сумерках Горлов остановил коня на поляне и, спешившись, несколько раз громко крикнул, чтобы прогнать благородное животное. Едва стих топот копыт, как Горлов кинжалом отрезал голову курице и обмазал кровью руки и грудь. После этого он просто уселся на снег и стал ждать.

Ожидание было недолгим. Где-то рядом послышался волчий вой, потом еще и еще, все ближе и ближе.

А Горлов сидел на снегу и ждал.

37

Уже несколько часов я лежал на полу, а мои мучители все не приходили в темницу. Это несколько удивило меня – ведь раньше мне никогда не давали уснуть надолго, это было частью пытки, направленной на то, чтобы сломить мой дух.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю