Текст книги "Немного о себе"

Автор книги: Редьярд Джозеф Киплинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 37 страниц)

К нам приезжал мой кузен [33]33
  Мой кузен – имеется в виду Стэнли Болдуин (1867—1947), премьер-министр правительства Великобритании в 1923—1924,1924—1929,1934—1937 годах, консерватор


[Закрыть], ставший впоследствии премьер-министром Англии. Фермер говорил, что мы «портим друг друга». Однако самым худшим, что могу припомнить, была наша самоотверженная война против ос, устроивших гнездо на грязном островке в еще более грязном пруду. Единственным нашим оружием были прутья из метлы, но мы одолели врага, оставшись невредимыми. Неприятности дома возникли из-за громадного пудинга с вареньем из смородины – «пятнистой собаки» длиною в фут. Мы стащили его, чтобы подкрепиться в бою, и вечером немало выслушали от Патги по этому поводу.

Затем мы поехали в Лондон и несколько недель жили в крохотном домике с меблированными комнатами на захолустной Бромптон-роуд.

Принадлежал он бывшему дворецкому с желтым лицом, обладателю роскошных бакенбардов, и его терпеливой жене. Здесь у меня впервые пропал сон. Я поднялся и до рассвета бродил по тихому дому, потом бесшумно выскользнул в обнесенный кирпичным забором садик и смотрел, как восходит солнце. Все было бы хорошо, если б не Плутон, мой любимый лягушонок, привезенный из Эппинг-Фореста. Он почти все время сидел в одном из моих карманов. Мне пришло в голову, что ему хочется пить, я прокрался в комнату матери и хотел напоить его из графина. Но графин выскользнул у меня из рук и разбился, и по этому поводу сказано было очень много слов. Бывший дворецкий не мог понять, почему я не спал всю ночь. Тогда я еще не знал, что такие ночные прогулки мне предстоит совершать всю жизнь или что мой счастливый час будет на восходе солнца, при юго-западном ветерке.

Донельзя усталая мать купила нам с сестрой сезонные билеты в стоявший напротив старый Южно-Кенсингтонский музей [34]34
  Южно-Кенсингтонский музей – расположенный в Южном Кенсингтоне, фешенебельном районе на юго-западе центральной части Лондона, музей Виктории и Алберта, национальный музей изящных и прикладных искусств всех стран и эпох, созданный в 1857 году и названный в честь королевы Виктории и ее супруга Алберта


[Закрыть]. (Предупреждать нас, чтобы мы осторожно переходили улицу, тогда не было нужды.) Вскоре, благодаря регулярным посещениям (поскольку погода стала дождливой), мы «присвоили» весь музей и одного полицейского в особенности. Когда приходили с кем-то из взрослых, он величественно отдавал нам честь. Мы бродили, где только вздумается – от громадного Будды [35]35
  Будда (санскр. «просветленный») – прозвище легендарного древнеиндийского религиозного деятеля Сиддхартхи Гаутамы (563—483 до н.э.), основателя одной из мировых религий – буддизма


[Закрыть]с маленькой дверцей в спине к высящимся в длинных, темных коридорах древним каретам с потускневшей позолотой и резным колесницам, даже заходили в комнаты с надписью на дверях «Посторонним вход воспрещен», где постоянно распаковывали новые сокровища – и по-детски делили все эти богатства. Там были инкрустированные лазуритом [36]36
  Лазурит (лапис-лазурь) – ценный поделочный камень, минерал обычно синего или зеленовато-голубого цвета


[Закрыть], бериллом [37]37
  Берилл – кристаллический минерал преимущественно зеленого, желтовато-белого и серого цвета, разновидностями которого являются изумруд, аквамарин и др.


[Закрыть]и слоновой костью музыкальные инструменты; великолепные позолоченные спинеты и клавикорды; механизм громадных часов из Гластонбери; модели машин; пистолеты со стальными и серебряными рукоятками, кинжалы и аркебузы [38]38
  Аркебуза – фитильное дульнозарядное ружье, появившееся в XV веке и в XVI веке замененное мушкетом (на Руси называлось пищалью).


[Закрыть]– по одним ярлыкам можно было узнать очень многое; коллекция драгоценных камней и перстней – из-за них мы ссорились – и большая синеватая книга, представляющая собой рукопись одного из романов Диккенса [39]39
  Диккенс, Чарлз (1812—1870) – английский писатель и журналист


[Закрыть]. Мне казалось, что этот человек писал очень небрежно; пропускал многое такое, что потом вынужден был втискивать между строк.

Посещения эти представляли собой погружение в мир красок и форм, пронизанный более всего особым музейным духом; и оно не прошло бесследно. К концу этого долгого праздника я понял, что мать сочиняла стихи, отец тоже «кое-что пишет»; что книги и картины принадлежат к важнейшим вещам на свете; что я могу читать сколько захочу и спрашивать о том, чего не понял, у кого угодно. Выяснил также, что можно взять ручку, изложить на бумаге то, что думаешь, и никто не обвинит тебя в том, что ты «выламываешься». Читал я много: «Волшебницу Сидонию » [40]40
  «Волшебница Сидония» – роман немецкого теолога и писателя Иоганна Вильгельма Майнхолда (1797—1851), который перевела на английский язык ирландская писательница и общественная деятельница Джейн Франциска Сперанца Уайльд (1826—1896), мать Оскара Уайльда.


[Закрыть] ; поэмы Эмерсона [41]41
  Эмерсон, Ральф Уолдо (1803—18820 – американский философ, поэт и эссеист


[Закрыть]; рассказы Брет Гарта [42]42
  Брет, Гарт Фрэнсис (1836—1902) – американский писатель, с 1880 года живший в Англии, автор приключенческих произведений о золотоискателях, отважных моряках, изгоях общества


[Закрыть]– и выучил наизусть много стихов ради удовольствия мысленно повторять их в постели.

Глава 2. Школа раньше времени (1878–1882)

Затем я оказался в школе на краю Англии. Директором ее был худощавый, бородатый, смуглый человек с медленной речью, которого я знал по «Грейнджу», – Кормелл Прайс, или «дядя Кром». Мать, возвращаясь в Индию, вверила заботу о нас с сестрой трем милым дамам, жившим в конце Кенсингтон-Хай-стрит, у ее пересечения с Эдиссон-роуд, в доме, полном книг, покоя, доброты, терпимости и того, что в наше время назвали бы «культурой». Но эта атмосфера была естественной.

Одна из дам писала романы, положив бумагу на колено, возле камина, куда не доносились разговоры, над ней висели две связанные черной лентой глиняные трубки, которые некогда курил Карлейл [43]43
  Карлейл, Томас (1795—1881) – английский историк и философ, эссеист, переводчик Гете


[Закрыть]. Все люди, к которым меня водили, писали либо книги, либо картины, либо, как мистер и миссис де Морган, расписывали изразцы. Они позволяли мне играть со своими странными липкими красками. Где-то на заднем плане находились Джин Инджлоу [44]44
  Инджлоу, Джин (1820—1897) – английская писательница, автор сборников стихов и баллад, романов и произведений для детей


[Закрыть]и Кристина Россетти [45]45
  Россетти, Кристина Джорджайна (1830—1894) – английская писательница, писавшая преимущественно религиозные и духовные стихи


[Закрыть], но мне так и не посчастливилось повидать этих добрых фей. А на книжных полках вдоль стен можно было выбирать что угодно, от «Фермилиен» [46]46
  «Фермилиен, студент Бададжоза» – пародийное произведение (1854) английского юриста и писателя Отона Уильяма Эдмондстоуна (1813—1865)


[Закрыть]до «Лунного камня», «Женщины в белом» и, как ни странно, всех «Донесений из Индии» Веллингтона [47]47
  Веллингтон, Артур Уэлсли (1769—1853) – английский полководец и государственный деятель, командующий войсками союзников в войне с Наполеоном, в 1828—1830 годах был премьер-министром кабинета тори.


[Закрыть], которые очаровали меня.

Я осознал, что это за сокровища, в течение следующих нескольких лет. А пока что (весной 1878 года) после перенесенного в Саутси перспектива учиться в школе не прельщала меня. Юнайтед-Сервис-кол-ледж представлял собой нечто вроде компании, учрежденной небогатыми офицерами и чиновниками, чтобы дать недорогое образование своим сыновьям, находился он в Уэстворде Хо! [48]48
  Уэстворд-Хо! – курортное место с песчаными пляжами в графстве Девоншир, названное по названию романа английского писателя и священника Чарлза Кингсли (1819—1875).


[Закрыть]неподалеку от Байдфорда [49]49
  Байдфорд – небольшой город в графстве Девоншир на юго-западе Англии.


[Закрыть]. Школа эта была в значительной степени кастовой – примерно семьдесят пять процентов ее учеников родилось за пределами Англии и надеялось пойти в армию по стопам отцов. Когда я поступил в эту школу, она существовала *всего пять лет. Под руководством Кормелла Прайса туда набирались отчисленные из школы в Хейлибери [50]50
  Хейлибери – мужская привилегированная частная средняя школа, основанная в 1862 году первоначально как кадетский корпус, готовивший офицеров для колониальной службы в странах Востока.


[Закрыть], служившей образцом для нашей, и, полагаю, какой-то процент «трудных» из других школ. Даже по меркам тех дней она была примитивно оборудована, а наша пища сейчас вызвала бы в Дартмуте [51]51
  Дартмур – тюрьма в графстве Девоншир (округ Дартмур), построенная в 1809 году.


[Закрыть]мятеж. Не помню времени, чтобы, после того как полученные дома деньги были истрачены, мы не ели перед чаепитием сухой хлеб, если удавалось стащить его с подносов в подвале. Однако лазарет постоянно пустовал, если не считать обыденных несчастных случаев; не помню, чтобы кто-то из ребят умер; эпидемия была лишь одна – ветрянки. Тогда директор собрал нас и начал нас утешать таким образом, что мы решили – занятия немедленно прекратятся, и подняли радостный шум. Но он сказал, что, пожалуй, лучше всего не обращать внимания на этот случай и что до конца семестра «снизит нам нагрузку». Свое обещание он сдержал, и это остановило эпидемию.

Разумеется, атмосфера в школе была довольно грубой, однако, если не принимать во внимание бранные словечки, которым мальчишке нужно выучиться в раннем возрасте и прекратить их употребление к семнадцати годам, она отличалась такой благоприятностью, что о существовании подобной в других школах я не слышал. Не помню, чтобы кого-то хотя бы заподозрили в извращениях, и склоняюсь к мысли, что если б наставники не подозревали никаких извращений, а делали вид, будто подозревают, их было бы поменьше во всех школах. Когда я впоследствии разговаривал о былом с Кормеллом Прайсом, он признался, что единственной его профилактикой против определенных нечистых микробов было «отправлять нас в постель смертельно усталыми». Отсюда широта рамок, в которых мы находились, и его невнимание к нашим постоянным бесчинствам и войнам между домами.

В конце первого семестра, оказавшегося ужасным, родители не смогли приехать в Англию на пасхальные каникулы, поэтому мне пришлось остаться в школе с несколькими большими ребятами, которые готовились к армейским экзаменам, и группой малышей, чьи семьи находились очень далеко. Я ожидал самого худшего, однако, когда мы остались в гулких классных комнатах после того, как остальные с веселыми криками уехали на станцию, жизнь внезапно стала совершенно иной (спасибо Кормеллу Прайсу). Взрослые, далекие от нас старшеклассники превратились в снисходительных старших братьев и позволяли нам, мелюзге, выходить далеко за установленные рамки; делились с нами за чаем лакомствами и даже интересовались нашими увлечениями. Особых дел у нас не было, и мы развлекались вовсю. С началом занятий «все улыбки прекратились», что было совершенно правильно. В порядке возмещения мне предоставили каникулы, когда отец приехал домой, и я отправился с ним на Парижскую выставку 1878 года, где он заведовал индийским павильоном. Отец предоставил мне, двенадцатилетнему мальчишке, полную свободу в этом большом, дружелюбном городе, возможность ходить по всей территории и зданиям выставки. Это мне многое дало и положило начало моей неизменной любви к Франции. Кроме того, отец позаботился, чтобы я научился читать по-французски, хотя бы для собственного удовольствия, и предложил начать с Жюля Верна [52]52
  Верн, Жюль (1828—1905) – французский писатель, один из создателей жанра научной фантастики, автор многочисленных научно-фантастических, приключенческих, социально-утопических романов


[Закрыть]. Французский язык в то время не поощрялся в английских школах, знание его означало склонность к безнравственности. Для меня:

 
Согласен я с тем, кто песню ту пел,
Ее в книгах нет – вот досада,
Гулять по Парижу юным, без дел,
Летом – и рая не надо.
 

Для тех, кому могут быть до сих пор интересны такие подробности, я описал ту часть своей жизни в «Сувенирах из Франции» [53]53
  «Сувениры из Франции» – книга воспоминаний о Франции, опубликованная Киплингом в 1933 году и объясняющая, за что он «любит Францию»


[Закрыть], очень верно отражающих события того временя.

Мои первые полтора года в школе были тягостными. Назойливее всего тиранствуют не старшеклассники, те просто дадут пинка и идут дальше, а четырнадцатилетние дьяволята, скопом изводящие одну жертву. К счастью, физически я был развит не по годам, а заплывы в открытом море и прыжки в воду с обрыва стали достижениями, которые ставились мне в заслугу. Еще я играл в регби, но тут мне опять-таки мешало зрение. Меня не допускали даже во вторую команду.

На четырнадцатом году, когда я неожиданно окреп, тиранства прекратились; и то ли природная леность, то ли опыт удерживали меня от того, чтобы тиранствовать в свою очередь. К тому времени я обзавелся двумя друзьями, с которыми благодаря тщательно разработанной системе взаимопомощи переходил из класса в класс, придерживаясь лишь принципов сотрудничества.

Как мы – прототипы Хитреца, Индюка и Жука [54]54
  ..прототипы Хитреца, Индюка и Жука – о своих школьных товарищах и школьной жизни Киплинг рассказал в книге «Сталки и К», опубликованной в 1899 году (русский перевод «Шальная компания», 1925)


[Закрыть]– сошлись впервые, не помню, но наш Тройственный союз прочно сложился до того, как нам исполнилось по тринадцать. Нас угнетал рослый, грубоватый парень, обиравший наши жалкие шкафчики. Мы схлестнулись с ним в долгой, беспорядочной потасовке, очень похожей на подлинное сражение. Под конец все трое выбились из сил (мы насели на него подобно тому, как пчелиный рой «облепляет» матку), и он навсегда оставил нас в покое.

Индюк относился с незыблемым равнодушием – значительно превосходящим обычное пренебрежение – ко всему миру и обладал язвительным языком. Более того, искренне именовал учителей «дядьками», что звучало не без шарма. Общей позицией его была позиция Ирландии в английских делах того времени.

В том, что касалось руководства, организации налетов, ответных ударов и отступлений, мы полагались на Хитреца, нашего главнокомандующего и начальника штаба, состоявшего из одного человека – его самого. Он происходил из семьи со строгими взглядами и, думаю, продолжал заниматься на каникулах. Индюк не рассказывал нам о своих родных почти ничего. С каникул он возвращался ирландским пакетботом, обычно с опозданием на день-два, замкнутым, непроницаемым, неуживчивым. На нем лежало бремя украшения нашей комнаты, так как он служил странному богу Рескину [55]55
  Рескин, Джон (1819—1900) – английский писатель, критик и искусствовед. Прототип маленького Хартоппа – Киплинг имеет в виду учителя естественных наук мистера Эванса, который учил школьников любить и изучать природные явления и организовал в школе общество естественной истории.


[Закрыть]. Мы ссорились друг с другом «постоянно и рьяно, как муж и жена», но любые счеты на стороне дружно сводили втроем.

Наше «обобществление образовательных возможностей» создавало нам в школе неоспоримый авторитет, пока прототип маленького Хартоппа, задав лишний вопрос, не обнаружил, что я не знаю, что такое косинус, и не сравнил меня с «низшим животным». Все познания во французском языке Индюк получил от меня, в свою очередь он пытался обучить нас с Хитрецом понимать кое-что по латыни. Эта система заслуживает всяческого внимания, если вы хотите чему-то научить мальчишку. Он запомнит то, что узнал от сверстника, тогда как слова учителя забудутся. Таким же образом, когда Хитрецу понадобилось, чтобы я поступил в хор, он учил меня выводить дрожащим голосом «Я знаю деву, радующую взор», гоняя меня по всему крикетному полю ударами в почки. (Но легкое осложнение из-за стеклянного шарика, пущенного тайком по ступеням на кафельный пол церкви, положило конец этому предприятию.)

Думаю, во все войны и примирения нас бросало нечеловеческое равнодушие Хитреца к себе. Он смотрел со стороны не только на нас, но и на себя, и впоследствии, когда мы встречались в Индии и других местах, эта черта не исчезла. В конце концов когда, располагая ненадежными легковыми «фордами» и отрядами солдат из всевозможных родов войск, он затеял поразительный блеф против большевиков где-то в Армении (это описано в его книге «Приключения Данстерфорса») и едва уцелел, он доложил об этом командованию. Я спросил, что за этим последовало. «Мне сообщили, что в моих услугах больше не нуждаются», – ответил он. Я, естественно, посочувствовал. «Ты не прав, как всегда, – сказал бывший глава комнаты номер пять. – Если бы подчиненный мне офицер написал в Военное министерство то же, что я, я бы его тут же разжаловал в рядовые». Что дает хорошее представление об этом человеке – и о мальчишке, который командовал нами. Думаю, я был чем-то вроде буферного государства между его указаниями, окриками и кампаниями, в которых мы играли роль держав, и сокрушающе язвительным Индюком, который, как я писал, «жил разрушением иллюзий», однако всегда тянулся к прекрасному. Они занимали столы, где я собирался писать; вторгались в мои фантазии; высмеивали моих богов; похищали, отдавали в заклад или продавали мои далеко упрятанные или забытые пожитки; но – я не мог прожить без них недели, а они без меня.

Но отплачивал я с лихвой. Я уже говорил, что физически был развит не по годам. На последнем году учебы я демонстрировал в классе свой неприглядный подбородок учителю К. В конце концов он взорвался, заявил, что больше не может выносить этого зрелища, и приказал мне побриться. Я передал его слова воспитателю. Воспитатель, давно уже видевший во мне тайное вместилище всевозможных пороков, обдумал это подтверждение собственных подозрений и выдал мне письменный заказ одному байдфордскому парикмахеру на бритву и все прочее. Я любезно пригласил с собой друзей и на протяжении всех трех миль пути сетовал на тягость обязательного бритья. Язвительных замечаний по этому поводу не было. Сквернословия не было. Но как Индюк и Хитрец не перерезали себе горло, экспериментируя с этим инструментом, ума не приложу.

А теперь вернемся к той грубой жизни, в которой «свершались» все эти необычайные события.

Мы, разумеется, курили, но если попадались, наказания бывали суровыми, так как только старостам, ученикам «армейского класса», готовящимся к поступлению в Сэндхерстское [56]56
  Сэндхерстское военное училище – военное училище сухопутных войск, расположенное близ деревни Сэндхерст в графстве Беркшир на юге Англии


[Закрыть]или Вулиджское [57]57
  Вулиджское военное училище – Королевское военное училище, основанное в 1741 году и до 1946 года находившееся в Вулидже, историческом районе в восточной части Лондона.


[Закрыть]военные училища, разрешалось с некоторыми оговорками курить трубки. Если кто-то из учеников попадался с сигаретой, то представал перед старостами не по нравственным мотивам, а за притязание на привилегии правящей касты. Классическая фраза звучала так; «Возомнил себя старостой? Ладно же. Будь добр, зайди ко мне в комнату в шесть». Это, пожалуй, действовало сильнее, чем душеспасительные беседы или даже исключения, к которым прибегали в некоторых школах, чтобы покончить с этим ужасным грехом.

«Шестерок», как ни странно, в школе не было, хотя этим словом постоянно выражалось презрение к младшим ученикам и превосходство над ними. Если кому-то требовался «паж» для уборки в комнате или службы на побегушках, это было вопросом частного соглашения, платой служила единственная наша валюта – еда. Иногда такая служба обеспечивала защиту, так как угнетать официального «пажа» считалось вопиющей наглостью. Я из-за своей неаккуратности никогда не шел на эту службу; но в нашей комнагге время от времени появлялся «паж», и мы трое подробно объясняли ему все хозяйственные обязанности. Но, как правило, комнату прибирал Индюк, и мы называли его старой девой.

Спортивные игры, если не имелось официального освобождения, были обязательны. Наказанием за уклонение от них являлись три удара ясеневой тростью от старосты игр. Некоторым людям очень трудно объяснить, как парень семнадцати-восемнадцати лет может таким образом бить другого, младшего всего на год, а после этого наказания идти с ним на прогулку, притом ни тот, ни другой не испытывают ни злобы, ни гордости.

Так и во время войны 1914–1918 годов многим юным джентльменам было трудно понять, что адъютант, который обливал их сарказмом на плацу, но был вежлив и дружелюбен в столовой, вовсе не подлизывался к ним, чтобы загладить недавнюю грубость.

Помню, со мной лишь раз двое воспитателей вели беседу о морали и добродетели. Не всегда уместно волновать религиозные чувства молодого человека, судя по всему, одна нервная система взаимодействует с другими, и бог весть, какие мины может взорвать «внушение». Но в наших продуваемых ветром спальнях не было дверей, в классных комнатах не было запоров. Учителя наши, за исключением одного, были неженатыми и жили при школе. Школьные постройки, некогда дешевые пансионаты, стояли прямой линией на склоне холма, и ученики ходили туда-сюда вдоль нее. Штрафной батальон не мог бы находиться под более пристальным надзором, правда, мы не понимали этого. К счастью, мы не знали почти ничего помимо насущных дел и необходимости вступить в армию. И поэтому, думаю, трудились усерднее, чем ученики большинства школ.

Мой воспитатель был очень добросовестным и обремененным многочисленными заботами о своих питомцах. Чего он добивался своей добросовестностью, не знаю. Ошибки его были следствием бескорыстной, чрезмерной доброты. Ко мне и моим друзьям он относился с глубокой, мрачной подозрительностью. Поняв это, мы, маленькие звереныши, заставляли его потеть; с ним это случалось при малейшей провокации.

Когда я подрос, главным авторитетом для меня стал К., учитель английского и классического языков, гребец с великолепным телосложением, ученый, лелеявший надежду подобающе перевести Феокрита [58]58
  Феокрит (конец IV – первая половина III века до н.э.) – древнегреческий поэт, основатель жанра идиллий, описывающих простую, безмятежную жизнь людей на лоне природы


[Закрыть]. Он обладал вспыльчивым характером, что не является недостатком при общении с ребятами, привыкшими к резким словам, и даром учительского «сарказма», который, видимо, был для него средством отвести душу, а для меня оказался сущим кладом. К тому же он был добр и увлечен своим делом. Благодаря ему я понял, что словами можно пользоваться как оружием, так как он оказывал мне честь, ведя со мной долгие разговоры, а наши пререкания на занятиях из года в год давали обоим пищу для размышлений. У хорошего, пусть и впадающего в гнев ученого можно научиться большему, чем у двадцати спокойных, усердных зануд, а становиться мишенью для насмешек при полном классе – неплохая подготовка к будущим испытаниям. Думаю, теперь такой «подход» не поощряется из опасения травмировать душу подростка, но, в сущности, это не страшнее, чем бренчать жестью или стрелять петардами под носом у жеребенка. Я не помню, чтобы испытывал что-либо, кроме удовольствия или зависти, когда К. обрушивал на мою голову свои изощренные сарказмы.

Я попытался дать, пусть бледное, представление о его стиле, когда он воспарял духом, в книге «Хитрец и компания» в рассказе «Регул», но мне хотелось бы отобразить, как он воспламенился однажды при разборе большой оды «Клеопатра» [59]59
  Ода «Клеопатра» – очевидно, ода римского поэта Горация, написанная по случаю победы римлян над египтянами и самоубийства Клеопатры (69—30 до н. э.), последней царицы Египта из династии Птолемеев.


[Закрыть]– двадцать седьмой строфы третьей книги. Я вывел его из себя отвратительным истолкованием первых строк. Уничтожив меня, он бросился через мой труп и дал несравненное по яркости и проницательности объяснение остальной части оды. Даже армейский класс затаил дыхание.

Должно быть, еще существуют учителя, обладающие таким же задором; и граммофонные записи уроков таких людей, на грйни профанации, бьющихся над каким-нибудь латинским стихом, для образования были бы гораздо полезнее множества печатных книг. К. научил меня ненавидеть Горация [60]60
  Гораций (Квинт Гораций Флакк, 65—8 до н.э.) – римский поэт, автор лирических стихов, од, сатир, философских посланий, а также трактата «Наука поэзии».


[Закрыть]в течение двух лет; потом забыть его на двадцать; потом любить его на протяжении всех остальных моих дней и в течение многих бессонных ночей.

После второго года учебы в школе у меня начался период писательства. Во время каникул те три дамы слушали – я не желал ничего большего – все, что я мог предложить их вниманию. Я многое заимствовал из книг, из «Города Страшной ночи» [61]61
  «Город Страшной ночи» – поэма (1874) английского поэта Джеймса Томсона (1834-1882)


[Закрыть], потрясшего меня до глубины моей незрелой души, из «Притчей природы» [62]62
  «Притчи о природе» – наиболее известное сочинение (в пяти томах, 1855– 1871) английской детской писательницы Маргарет Гэтти, «Тетушки Джуди» из одноименного детского журнала.


[Закрыть]миссис Гэтги, которым я подражал и мнил себя оригинальным, из десятков других. Я совершал всевозможные нарушения формы и стихотворного размера, и мне все они нравились.

Кроме того, я обнаружил, что язвительный, насмешливый лимерик [63]63
  Лимерик – популярная в Англии разновидность шутливого абсурдного стихотворения, состоящая обычно из пяти строк.


[Закрыть]сильно действует на моих товарищей, и мы с одним красноносым парнишкой капризного характера долго эксплуатировали эту идею – не без скандалов и возмущений; затем, что размер «Гайаваты» избавляет от заботы о рифме и что человек по имени Данте, живший в итальянском городке, расходился во взглядах с окружающими и для большинства тех людей изобрел впечатляющие мучения в аду, состоящем из девяти кругов, увековечил их там для грядущих столетий. К. сказал: «Он, должно быть, стал из-за этого адски ненавистным». Я взял за образец оба авторитета.

Купив толстую американскую тетрадь в тканевом переплете, я принялся писать поэму «Ад», в которой обрекал на заслуженные муки всех товарищей и большинство учителей. Она доставляла мне громадное удовлетворение, так как я мог проскандировать жертве, проходящей под окнами нашей комнаты, ее загробную участь. Потом, «как происходит с необычными вещами» [64]64
  ...«как происходит с необычными вещами»... – несколько видоизмененная строка из стихотворения Р. Браунинга «Еще одно слово» (1833).


[Закрыть], моя тетрадь исчезла, и я потерял интерес к размеру «Гайаваты».

Теннисон и «Аврора Ли» [65]65
  «Аврора Ли» – поэма английской поэтессы Элизабет Баррет Браунинг (1806—1881), в которой героиня рассказывает историю своей жизни


[Закрыть]попали мне в руки в свое время на каникулах, а «Мужчин и женщин» [66]66
  «Мужчины и женщины» – сборник поэтических произведений Роберта Браунинга 1840—1850 годов; некоторые из них называются ниже.


[Закрыть]К. буквально швырнул на уроке мне в голову. В этой книге я обнаружил «Епископ заказал себе гробницу», «Любовь среди развалин» и «Фра Липпо Липпи», не очень отдаленного – смею думать – моего предшественника.

К поэзии Суинберна [67]67
  Суинберн, Олджернон Чарлз (1837—1909) – английский поэт, драматург, критик


[Закрыть]я, должно быть, впервые приобщился в доме у тети. На мой весьма незрелый разум он не производил впечатления «чего-то особенного», пока я не прочел «Аталанту в Калидоне» [68]68
  «Аталанта в Калидоне» – поэтическая драма Суинберна (1865), написанная в духе древнегреческой трагедии с хором


[Закрыть]и одну строфу, ритм которой в точности соответствовал моему плаванию на боку в больших волнах под обрывом. Вот эту:

 
Как тот деньнам вернуть?
Каждый былбы так рад( Переворот.)
Вслед за голубем путь
Вновь пройти, где летят (Еще переворот.)
Брызги в узком устье Босфора [69]69
  Босфор – пролив между Мраморным и Черным морями


[Закрыть]
От сходящихся скал Симплегад [70]70
  Симплегады – согласно древнегреческому мифу об аргонавтах скалы, которые, сближаясь, уничтожали всех, кто между ними проплывал; после того как искатели золотого руна на пути в Колхиду их успешно преодолели, скалы навсегда стали неподвижными.


[Закрыть] (Продолжать с силой.).
 

Если вам удастся дочитать последнюю строку в тот миг, когда волна разобьется о вашу голову, каденция будет полной. Я даже простил Брета Гарта, которому многим обязан, за то, что он попусту использовал этот размер в своем «Язычнике Ван Ли» [71]71
  «Язычник Ван Ли» – рассказ Брета Гарта из сборника «Счастье ревущего стана» (1870)


[Закрыть]. Но до сих пор не могу простить К. за то, что обратил на это мое внимание.

Лишь много лет спустя – в разговоре с «дядей Кромом» – я понял, что несправедливости подобного рода были умышленными.

– В те дни, – протянул он, – ты нуждался в ежовых рукавицах, вот К. и держал тебя в них.

– Не только он, – сказал я, – но и Г.

Г. был тем самим женатым учителем, которого боялась вся школа.

–  Это я помню, – ответил Кром. – Да, тоже моя идея.

Однажды мы писали сочинение на тему «День на каникулах» или что-то в этом духе. Задание дал К., но выставлять отметки должен был Г. Мое сочинение было красочным, но проникнутым вульгарностью, видимо, позаимствованной из журнала «Розовый». Ничего более отвратительного я никогда не писал. Обычно тетради с отметками Г. отправлял К. без комментариев. Однако на сей раз (шел урок латыни) Г. вошел и попросил слова. К. с усмешкой позволил ему говорить. Тут Г. к восторгу моих товарищей отчитал меня, блеснув насмешливым, язвительным стилем. Закончил он несколькими замечаниями общего характера о падении до уровня «бульварного журналиста». (Теперь я полагаю, что и Г. читал журнал «Розовый».) Содержание, тон и слог его речи были в должной мере жестокими – как натяжение узды для усмирения слишком уж своевольного жеребенка. После ухода Г. К. добавил несколько своих замечаний.

(Но впоследствии Аллаху угодно было наказать Г. Я встретил его в Новой Зеландии директором «смешанного» колледжа, где он преподавал латынь юным леди. «А, делая ошибки в долготе слогов, как и ты в свое время, они строят мне глазки». Я вспомнил суровую атмосферу на уроках древнегреческого, где он бесцеремонно давал волю рукам, и пожалел его от всей души.)

Да, видимо, Кром и учителя, получавшие от него указания, заботливо «нянчились» со мной. Отсюда, когда он понял, что я навсегда связал себя с чернильницей, он приказал мне редактировать школьную газету и разрешил мне свободно пользоваться книгами из его кабинета. Отсюда, полагаю, такое же разрешение К., которое он то давал, то отменял в зависимости от превратностей нашей войны. Отсюда идея директора, чтобы я занимался с ним русским языком (я сумел выучить несколько самых употребительных фраз) и затем краткописанием. Последнее означало тщательное уплотнение сухого материала при сохранении всех существенных фактов. Все это смягчалось воспоминаниями Крома о друзьях своей юности и негромкой, медлительной речью; постоянно дымя трубкой, он проливал свет на то, как работать со словом. Да простит меня Бог! Я думал, что снискал эти привилегии выдающимися личными достоинствами.

Многие любили директора за то, что он для нас делал, но я обязан ему больше, чем все остальные, вместе взятые; и думаю, любил его больше, чем они. Потом наступил день, когда он сказал мне, что через две недели после конца летних каникул 1882 года я отправлюсь в Индию, буду сотрудником газеты в Лахоре [72]72
  Лахор – главный город исторической области Пенджаб, которая в результате англо-сикхских войн в середине XIX века была захвачена англичанами, а Лахор стал штаб-квартирой вице-короля; сейчас Лахор находится на территории Пакистана


[Закрыть], где живут мои родители, и стану получать сто серебряных рупий в месяц! В конце учебного года он специально для меня придумал приз за лучшее стихотворение – на тему «Битва при Ассайе» [73]73
  Битва при Ассайе – сражение в 1803 году на юге Индии около индийской деревушки Ассайе между английскими войсками во главе с Артуром Уэлсли и превосходящими их по численности армиями местных радж. После победы при Ассайе Артуру Уэлсли был дарован титул герцога Веллингтона


[Закрыть], который я выиграл, поскольку не было ни единого соперника, подражанием своему последнему «кумиру» – Хоакину Миллеру [74]74
  Мимер, Хоакин (1841—1913) – американский поэт и юрист, служивший судьей в штате Орегон


[Закрыть]. И когда я принял призовую книгу, «Соперник» Тревельяна [75]75
  Тревельян, Отто Джордж (1838—1928) – английский историк, в 1862 году посетивший Индию и написавший там две юмористические книги, одной из которых является «Соперник»


[Закрыть], Кром Прайс сказал, что если буду и дальше писать, то, возможно, прославлюсь.

Последние несколько дней перед отплытием я провел с любимой тетей, в маленьком коттедже, который Берн-Джонсы купили в Рот-тингдине для летнего отдыха. Там я смотрел на стоявший за лужайкой и прудом для купания лошадей дом за каменной стеной, называвшийся «Вязы», на церковь напротив него и – тогда я не знал этого – на «Тех людей, которых ждут Дома рождения и смерти».