Текст книги "Последние дни"

Автор книги: Раймон Кено

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

XII

Мадам Дютийель гадала на картах. В дверь постучали. Она сказала: «Войдите». Это был он.

– Ну что, не понравилась тебе малютка?

– Не то чтобы не понравилась. Поначалу все складывалось недурно, но потом пошло из рук вон плохо. Всё время казалось, будто ей со мной скучно. Мне бы надо малышку неглупую, с воображением. А твоя белошвейка ничего не могла сделать сама. В общем…

Он вздохнул. И добавил:

– Вот и зима не за горами. Зима будет скверная, совершенно скверная.

– Кто тебе сказал?

– Знакомый официант.

– А он почем знает?

– Он предсказывает будущее.

– Гадает на картах?

– Нет, ему обо всем сообщают звезды. И расчеты большой сложности.

– Я бы познакомилась с твоим официантом.

– Тс-с-с! Это невозможно. Это наш с ним секрет.

– Ладно, ладно. Сыграешь в пикет[51]51
  Карточная игра, в которую играют два игрока колодой из 32 карт.


[Закрыть]?

– Не могу, моя радость, нет времени. Важная деловая встреча.

– Можно узнать с кем?

– С одним спекулянтом, который доверит мне некоторую сумму, чтобы я нашел ему квартиру.

– Ты ему что-нибудь найдешь?

– Нет. Это зажравшийся боров. Разбогател, пока другие подставляли шею на фронте. Он одноглазый, на войне не был. Мерзкий нувориш.

– Ты всегда надуваешь только тех, кто тебе не нравится.

– Как правило. Так что нельзя сказать, что я их надуваю.

– Я все спрашиваю себя, почему ты не пытаешься сорвать куш посолиднее?

– У меня скромные запросы.

– Ну и напрасно, – сказала мадам Дютийель. – Но тщеславие еще может тебя подтолкнуть.

– Хо-хо, – откликнулся месье Дютийель. – Как бы то ни было, с белошвейкой вопрос закрыт, да? Теперь я успокоился до следующего года.

Он приложил губы к ее порочному лбу и вышел. Спустился по улице Сен-Рош до улицы Риволи, проехал в метро до станции «Отель де Виль». Обожравшийся боров должен был ждать его в кафе на углу Стекольной улицы. Но едва месье Дютийель свернул на Архивную улицу, как увидел большое гудящее скопление людей. Сперва он связал это с каким-нибудь дорожным происшествием или незначительной потасовкой, но пришлось с досадой констатировать, что кафе, где у него была встреча, находилось в самой сердцевине этого муравейника.

– Что стряслось? – спросил он в никуда.

– Кого-то убили, – ответили ниоткуда.

Обеспокоенный месье Дютийель подошел ближе, прорезая толпу своим белым жилетом. Он слышал вокруг себя нарастающий гул от разговоров:

– Человека убили.

– Женщина.

– Женщина выцарапала ему глаза.

– Облила кислотой.

– Мужчина проломил ему череп.

– Неправда. Он откусил ему ухо.

– Зверское преступление.

Полицейские успокаивали население. Вскоре послышался звон колокола машины «скорой помощи»; она затормозила перед кафе. Новые полицейские силы принялись маневрировать по ногам прохожих. Дверь кафе приоткрылась. Шеи вытянулись. Месье Дютийель протиснулся в первый ряд. Два добровольца пронесли здоровую тушу с обмотанной бинтами стонущей головой. Тушу затолкали в карету «скорой», которая раззвонилась и исчезла. Месье Дютийель узнал своего нувориша.

– Не везет мне нынче, – пробормотал он.

Ему не доставляли удовольствия возбужденные комментарии соседей. Тем временем полиция, закончив опрос, без всякой осторожности принялась разметать толпу, которая стеклась полюбоваться на криминальщину. Хозяин бистро закрывал заведение от ротозеев. Месье Дютийель подошел ближе.

– А, месье Блезоль, – обратился к нему хозяин, – знаете, что случилось?

– Может, расскажете?

– Ладно, заходите, месье Блезоль. Но я за вами закрою. Если впустить сюда эту шоблу, они растащат все мои кии. Ах, какой ужас, какой кошмар.

В кафе оставалось лишь несколько старых клиентов. Месье Блезоль их всех знал. Они встретили его восклицаниями, в которых гордость перемежалась с испугом.

– Ну что, может, расскажете? – попросил месье Блезоль.

– Ладно, слушайте. Вы ведь знаете месье Тормуаня, одноглазого? Так вот, он сидел тут с нами и пил. Честно говоря, он уже слегка набрался – кажется, дошел до третьей порции перно. В общем, мы рассказывали анекдоты, поигрывали в манилью, как вдруг заходит такой странный фрукт и хочет купить почтовую марку. Странный, потому что у него волосы были по пояс, хуже, чем у всяких художников-малевателей. И тут месье Тормуань, который на предмет шуток сегодня явно был в ударе, говорит: «Надо же, Авессалом[52]52
  Сын Давида (X в. до н. э.). Восстав против отца и потерпев поражение, Авессалом предался бегству, но его длинные волосы запутались в ветвях дерева, в результате чего он не смог уйти от преследования и был убит военачальником Иоавом. (Ветхий Завет, книга Царств).


[Закрыть]!» Естественно, это рассмешило и нас, и даже тех, кто катехизиса не нюхал и со священной историей не знаком. Парень сделал вид, что не слышит. Он ждал сдачу. Тогда месье Тормуань повторяет громче: «Ну, точно говорю: Авессалом!» Мы опять рассмеялись, а моя жена, она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться в лицо этому экземпляру. «Парикмахеры на таких молодцах не разбогатеют», – не унимался месье Тормуань. Мы снова в хохот. Парень получает свою марку, лижет ее и наклеивает на конверт. Тогда месье Тормуань добавляет: «Волосы-то красивые, но всю пыль, небось, собирают». Мы хохочем, а моя жена чуть не описалась, настолько это было смешно. Ну, а этот экземпляр открывает дверь и уходит; он был красный как рак, делал вид, что улыбается, но внутри, должно быть, кипел – сами посудите. «До свидания, Авессалом, – крикнул ему месье Тормуань, – если у тебя мамочка совсем бедная, я куплю ей стригальную машинку». Понятное дело, все давай хохотать. Парень вышел и закрыл за собой дверь, тихо-спокойно, а мы снова принялись играть, как вдруг – не прошло и пяти минут – длинноволосый возвращается; он закрывает дверь, подходит к стойке и просит кружку пива. Тут месье Тормуань как ни в чем не бывало, просто так, уткнувшись носом в карты, говорит: «Надо же, Авессалом вернулся». Только представьте, как мы все снова покатились. Аж бутылки зазвенели. Зато парень не смеялся. Вид у него был суровее некуда. «О, – сказал ему месье Тормуань, – мы хотим поссориться? Ходим с такими прелестными локонами – и недовольны?» В этот момент никто не подозревал, что сейчас произойдет, мы только покатывались со смеху, и было отчего; так вот, месье Блезоль, знаете, что произошло? Этот экземпляр подходит к месье Тормуаню и вдруг – раз! – всаживает ему в глаз ножичек. Ей-ей, не вру. Я даже видел, как этот ножичек заблестел. Ох, как орал месье Тормуань. Моя жена хлопнулась в обморок, а парень слинял так быстро, что и след простыл. Испарился, словно его и не было. А месье Тормуань продолжал реветь и заливал свой пиковый туз тем, что текло у него из глаза. Ножичком пырнул, художник-малеватель. Раз – и в глаз, как говорится. Бедный месье Тормуань, он теперь слепой.

– Ужасно, – сказал месье Блезоль.

– Да уж, есть отчего ужаснуться.

– Надеюсь, мерзавца, который это сделал, гильотинируют, – подала голос супруга хозяина кофейни.

– Его надо поджарить на медленном огне, – сказал кто-то.

– Преступников мало наказывают, – добавил еще кто-то.

– Бедный месье Тормуань, – вновь подхватил хозяин, – он теперь слепой.

– Первый глаз он потерял на войне? – спросил кто-то любопытный.

– Как бы не так, – ответил кто-то недобрый. – Во время войны он разбогател, пока другие надрывались. Потому и окривел, вот так-то!

– Его могли призвать хотя бы на нестроевую, – сказал кто-то неизвестный.

– Несправедливость была, есть и будет, – проговорил какой-то субъект.

– Это не мешает преступникам всегда оставаться безнаказанными, – добавила какая-то личность. – Закон на их стороне. Взять хотя бы Ландрю…

Месье Блезоль оставил их рассуждать и вышел, бормоча «это ужасно». На улице месье Дютийель проворчал: «Две тысячи – мимо носа». В «Суффле» месье Браббан спросил у официанта:

– Скажите, Альфред, сегодня был благоприятный день?

– Смотря для чего, месье.

– Вы правы. И вообще, если обо всем этом думать… Вам никогда не случается ошибаться, Альфред?

– Да как-то так, месье…

– Что ж, Альфред, – сказал Браббан, удовлетворенный таким ответом, – дайте мне перно и «Интранзижан[53]53
  «Непримиримый» – радикальная газета, в которой Кено работал репортером в 1936—38 гг.


[Закрыть]».

XIII

– Вы читали, мадам Шоз? Ландрю приговорили к смерти.

– Да пусть его хоть сто раз приговорят, мне от этого ни жарко, ни холодно, и вообще, думаете, у меня есть время читать газеты?

– У меня тоже нет времени, мне рассказал приятель.

– Развели бодягу – подумаешь, десяти теток не стало!

– А как же женская солидарность, мадам Шоз?

– Надо же, скажите, какие мы галантные.

– Кажется, вас внизу кто-то спрашивает.

– Что надо? – ревет мадам.

– Месье Ублена нет?

– Нет! Собрал манатки и уехал, вернулся в Гавр. Это все, что вы хотите знать?

– Спасибо, мадам, – отвечают снизу.

– Студент вчера убрался восвояси. Сказал, дома неприятности. Ну и пусть катится, а то пугал мою дочурку своими космами.

Смена времени. Смена места.

– Привет, Вюльмар, как дела? Похоже, ты решил бросить медицину?

– Ну да. Кстати, читал, что Ландрю приговорили к смерти? Ты еще всем вкручивал, что его не существует.

– Конечно, не существует. Это все спектакль. Ландрю придумали, чтобы пропихнуть Версальский договор[54]54
  Договор, положивший конец Первой мировой войне и подписанный 28.06.1919 г. странами-союзницами (в т. ч. Францией) – с одной стороны, и Германией – с другой.


[Закрыть]. Публика была занята Ландрю, а не будущим Франции.

– Мюро, дорогой, ты в душе – Жанна д’Арк.

Смена времени. Смена места.

– Ну как, – говорит Роэль, – уже знаете, что «они» приговорили его к смерти?

– Да. Сволочи.

– Крестьяне и торгаши посмели осудить такого замечательного человека! Рассказать вам историю? Он переодевался в маркиза и обходил всех своих подруг[55]55
  Есть сведения, будто Анри Ландрю имел любовную связь с 283 женщинами.


[Закрыть]. Каждой он говорил: «Простите, но я всего на пять минут. Понимаете… бал-маскарад».

– А воспоминания Фернанды Сегре в «Журналь» читали? Когда она сообщила ему, что война кончилась, знаете, что он ответил? «Слишком рано».

Смена времени. Смена места.

– Ну вот, месье, «его» приговорили к смерти.

– Бедняга, – вздыхает месье Мартен-Мартен.

– Как, месье, вам его жалко?

– Я уверен, что он невиновен.

– Тогда вы единственный, кто в это верит.

– Да, я убежден, что он невиновен.

– Кстати, хотел вас спросить: вы помните, что говорили мне вчера?

– Что я вам вчера говорил?

– Обещали выплатить долг за два прошлых месяца.

– Это совсем некстати. Денежки уплыли из-под носа. С моим клиентом произошел несчастный случай. Подождете до следующей недели?

– Я кормлю престарелую мать, месье, и двух маленьких братишек.

– У вашей матушки были поздние дети?

– Одиннадцатимесячные, месье.

– Какая остроумная девочка! Ну, прямо парижский воробышек!

Смена времени. Смена места.

– Вы не читали об этом в утренней газете? – спрашивает очень взволнованный месье Толю.

– О чем именно? О смертном приговоре Ландрю?

– Ну, нет, нет. Ужасный случай в хронике происшествий. Не читали?

– Да нет же, – отвечает месье Бреннюир.

– Какой-то художник-малеватель выколол глаз прохожему, который смеялся над его мазней.

– Правда? Какой кошмар.

– Этот жуткий случай произошел возле Ратуши. Наверняка художник изображал какой-нибудь живописный уголок, их в этом квартале полно. Впрочем, здесь не все ясно, поскольку журналист говорит, что это гнусное нападение произошло в кафе.

– Знаете, Толю, журналисты всегда переиначивают события.

– Я еще не сказал вам самого страшного. Дело в том, что прохожий уже был кривой.

– На другой глаз?

– На другой глаз!

Смена времени. Смена места.

– Ну как, твоей матери лучше? – спрашивает Мюро.

– Да, – отвечает Понсек. – Кстати, знаешь, кого я встретил в Гавре?

– Нет. А ты слышал, что Ландрю приговорили к смерти? Устроили фарс!

– Угадай, кого я видел в Гавре.

– А еще я только что встретил Вюльмара. Он и правда бросил медицину.

– Спорим, не догадаешься, кого я видел в Гавре сегодня утром?

– Ублена?

– Откуда ты знаешь?

– Просто угадал.

– Вот как? Представляешь, он подстригся.

– Да ну?

– Едет в Бразилию. Похоже, дядя подыскал ему место в какой-то кофейной компании.

– Что ты мне мозги компостируешь?

Смена времени. Смена места.

– Здравствуйте, господа. Альфред, перно.

– Здравствуйте, мой дорогой. Ну, и что вы думаете об этом смертном приговоре?

– На самом деле не было ни одного доказательства, – говорит Браббан.

– Ну, не совсем, не совсем, – говорит месье Бреннюир.

– Я вам уже столько раз втолковывал, что не было ни одного доказательства.

– Возможно, вы не так уж не правы, – говорит Толю. – К тому же поджарить мертвых женщин в печи ничуть не хуже, чем оставить кривого без глаза.

– О чем это вы?

– Вот, посмотрите хронику происшествий.

Смена времени. Смена места.

– Ты знал, что Ублен уезжает в Бразилию?

– Кто тебе это сказал?

– Понсек. Он видел его в Гавре сегодня утром.

– В Бразилию… – произносит Тюкден.

Смена времени. Смена места.

– Наверное, это был кубист, как вы считаете?

Смена времени. Смена места.

– Он уехал в Бразилию. Вот так – сегодня здесь, завтра там. Все бросил и отчалил.

– Поверить не могу.

– А мы не можем оторваться от наших старых привычек, от Сорбонны, от Латинского квартала, от Святой Женевьевы, от кафе…

– И от улицы…

– …Конвента.

Смена времени. Смена места.

– Из-за этой сволочи я потерял 2000 франков. Пусть он мне только попадется! А спекулянтишка Тормуань теперь слепой. Мне везет, как утопленнику. Дожил до таких лет, а все получаю щелчки по носу. У меня и впрямь слишком скромные запросы.

Смена времени. Смена места.

– Вы не находите, что приговор несправедлив, мадемуазель?

– Кто вам позволил со мной заговорить, месье?

– Я видел, что вы читаете газету. Меня очень интересует мнение женщин о деле Ландрю.

– Не представляете, какая тоска читать газеты. И вообще, я с вами не разговариваю.

– Если вам тоскливо, можно пойти посмотреть «Малыша» в «Макс-Линдере».

– Это еще что?

– Фильм Шарло[56]56
  Имеется в виду Чарли Чаплин.


[Закрыть].

– Боже, как скучно, – говорит она.

Смена времени. Смена места.

Время действия – ночь; место действия – комната в Париже. Винсен Тюкден представляет, как Жан Ублен отправляется в Бразилию. Нас терзают морские ветра[57]57
  Фраза, взятая из романа «Песнь экипажа» (1918 г.) – первой книги Пьера Мак Орлана (1882–1970). Наиболее известны его романы «Набережная туманов» (1927 г.), «Бандера» (1931 г.). Мак Орлан был одним из любимых авторов Кено.


[Закрыть]. Приключения в тот год были в моде. Им посвятили маленький журнал. Винсен Тюкден двенадцать раз перечитал «Песнь экипажа» и остался в Париже.

Смена времени, смена места.

Время действия – ночь; место действия – судно. Ублен стоит в классической позе, опершись на леер, и смотрит, как вдали исчезают огни города. Теперь он в кофейной фирме.

XIV
АЛЬФРЕД

Ну вот, на этот раз все кончено, его приговорили к смерти. Я такой поворот предвидел, как предвижу и то, что его гильотинируют. Все это прочитывается в расположении планет и в моих расчетах; мне понадобилось лишь взглянуть на них, чтобы увидеть, что произойдет. Месье Ландрю будет гильотинирован. Месье Браббана, судя по всему, очень взволновал этот приговор; он не верит в виновность осужденного. И спорит со знанием дела: наверняка прочел все, что написали об этом в газетах. Само дело, безусловно, загадочное, и было бы ужасно, если бы голову отрубили невиновному. Он ничего не сказал и больше ничего не скажет. Месье Браббан надеется, что его помилуют. Но я-то прекрасно знаю, что надежды нет: его голова полетит в корзину. Я имею в виду, голова месье Ландрю, а не месье Браббана. Чем дальше, тем более занятным кажется мне этот клиент. Он такой же загадочный, как месье Ландрю, но только по-своему, что меня лично не удивляет, потому что под влиянием планет в нашем мире одновременно вращаются личности, слепленные из одного материала; но каждый из них в своем роде неповторим. Благодаря планетам и расчетам, которые я провожу, мне прекрасно видно, что существуют целые сообщества людей, которые никогда не встречались, и я воспринимаю месье Браббана как брата месье Ландрю. Я ни в коем случае не хочу сказать, что месье Браббан режет женщин на кусочки и сжигает их в домашней печи, если предположить, что именно так все происходило в Гамбэ. Я также не хочу сказать, что в его жизни есть тайна того же свойства, что и в жизни месье Ландрю. Нет, но походят они друг на друга, как два брата. В сущности, я прекрасно знаю, что за тип Браббан. Мне это хорошо известно; я уже не желторотый птенец. У меня есть некоторый жизненный опыт, который позволяет распознавать людей, различать с первого взгляда планеты, которые ими управляют, видеть, в какую статистическую группу эти личности определены, под каким статистическим определением группируются. С месье Браббаном все очень просто: он жулик. Я бы даже добавил – мелкий жулик, примитивный жулик, жулик мелкого пошиба. Надо признать, что месье Ландрю из того же теста. Месье Ландрю тоже был примитивным жуликом, жуликом мелкого пошиба. Разумеется, его случай особый – все-таки этот человек уничтожил десять женщин и одного подростка, но я сразу увидел, какой он породы. Месье Браббан точно такой же, но и у него наверняка есть нечто особое, иначе он не был бы месье Браббаном. У него есть имя, а имя многое значит. Что следовало бы выяснить, так это какого рода жульничеством он занимается. Время от времени он просит у меня совета. «Как вы думаете, удастся ли мне провернуть это дело?» Но он никогда не говорит, о каком деле идет речь. Еще он страстный игрок. Если бы открыли казино «Энгьен», он был бы там на следующий день; он всегда готов держать пари по любому поводу. У него совсем не такие повадки, как у месье Бреннюира и месье Толю. Эти играют только в бильярд или в пике. Вот в чем разница.

Мне отлично видно, в чем особенность предпринимателя: он почти каждый день пьет аперитив с двумя господами. Вместе с месье Толю он часто отправляется поиграть в бильярд в квартале. Скоро год, как они знакомы. Я все отлично помню. Месье Браббан виду не показывал, но он искал знакомства с этими господами. Получил свое, но ничего не изменилось. Я рассудил так: не месье Толю ему нужен – этот на человека при деньгах не тянет, ему куда более интересен месье Бреннюир. У того наверняка денежки припрятаны, а месье Браббан предложит ему поместить их в выгодное дело, например, в шахты Конго или в выделку кроличьих шкурок в Новой Зеландии. Такие дела известны. Но до сих пор ничего похожего между ними будто бы не произошло, и, следовательно, никак не доказано то, что месье Браббан – это месье Браббан, а не кто-то другой.

Во всяком случае, это длится уже двенадцать месяцев. Все началось с началом зимы, с началом года. И вот новая зима, а это трио по-прежнему здесь; есть и новенькие – молодые люди, которые тоже начинают заводить свои привычки, а также подхватывать венерические болезни от вертихвосток, которые приходят сюда посмолить сигаретку. Кроме того, в нынешнем году основали несколько небольших журналов, но их основание происходило уже не здесь. Вообще-то, эти вещи меня не касаются, но я говорю о них, чтобы осознать ход времени: так входит в наше сознание появление плащей, жаровен, торговцев каштанами и людей, топчущих мертвые листья на асфальте в ожидании трамвая под дождем. С временами года не поспоришь.

Я по-своему философ и, наблюдая сезонные перемены, говорю себе: о, сейчас повторится это, а затем вот это, и все происходит именно так и не иначе. Если только нет катастроф, войн или эпидемии испанки, но даже они не застанут меня врасплох. Все дело в планетах. Круговорот планет подобен круговороту людей. Я неподвижен, а вокруг вращаются блюдца, бутылки с аперитивом, люди; в одном круговороте с месяцами и временами года. Я стою на месте, это они совершают круг и возвращаются. Их это более-менее устраивает. Я их вижу и одновременно не вижу. Только знай себе заканчиваю с расчетами, чтобы отправиться, наконец, на ипподром для исполнения того, что мне предначертано; ибо таков мой удел. Я самолично прочел о своем предначертании по звездам. Очень удобно, когда делаешь это сам, когда не приходится никого ни о чем просить, а значит, разрешать посторонним совать нос в свои дела. Каждый раз я буду выигрывать, так мне предначертано, цифры начертали это в небе с помощью крошечных огоньков.

Какие же странные бывают предначертания. Я подумал об этом в тот день, когда Ландрю приговорили к смерти, а точнее, на следующий день, когда об этом написали в газетах. И подумал не в связи с месье Ландрю (хотя мог бы), а в связи с одним кривым, которому какой-то тип выколол единственный глаз. Заметка в хронике происшествий не на шутку взволновала месье Толю – взволновала намного больше, чем смертный приговор месье Ландрю. Происшествие было пересказано из рук вон плохо. Толком не ясно, что произошло. Это остается загадкой. В любом случае кривой теперь стал слепым. Вот оно, предначертание! До чего же предначертание странная штука! Я предполагаю, что этот кривой каждый день приходил в одно и то же кафе, возможно, в течение лет двадцати, – это просто предположение. Изо дня в день он появлялся и появлялся, как солнце каждое утро или звезды каждый вечер, и совершал годичный цикл вместе с временами года. Когда раскрывались первые листья, он, должно быть, говорил «весна пришла», а когда они падали в грязь, наверное, произносил «зима наступила». Один и тот же официант каждый день подавал ему один и тот же аперитив, и старик, несомненно, рассчитывал, что так будет продолжаться еще долго, возможно, он ожидал – всегда. Теперь все закончилось. Все ожидания рухнули. Однако это наверняка можно было прочесть по звездам, но кто подумал на них посмотреть?

Когда я вижу, как вращается вокруг меня мой крошечный мир, я думаю о том, что однажды предначертанное свершается; и тогда кто-нибудь уходит. Иногда для этого требуются годы и годы. Некоторые превратились в стариков, из раза в раз повторяя природные циклы, оседлав свой очередной день рождения, как деревянную лошадку. При виде такого постоянства можно подумать, что они не остановятся никогда, что ось у них смазана превосходно и колесо их жизни не перестанет вращаться. Но однажды предначертанное свершается. Иными словами, однажды они умирают. Те, кто помоложе, крутятся здесь не так долго, а когда исчезают, это означает, что они крутятся теперь в другом месте. Я же в природные циклы не вовлечен, и смена времен года меня не затрагивает. Времена года зависят от положения планет, а поскольку их путь мне известен, то я словно иду вослед времени. Завсегдатаи ни о чем не подозревают, и от этого мне иногда хочется рассмеяться.