Текст книги "День святого Жди-не-Жди"

Автор книги: Раймон Кено

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

II. Весенник

С шести часов утра Родимый Город начал оживать. Нарастающий гул изобличил пробуждение населения, исполненного надежд. На Эспланаде раскладывали свой товар лоточники и разносчики. На Центральной Площади осторожно разворачивали фаянс и фарфор для Полуденного Праздника. На тротуарах, перед кафе уже выставлялись столики, а на омнибусах и телегах уже прибывали группы сельчан. В половине седьмого Духовой Оркестр сделал небольшой круг, исполнив традиционный и си-бемоль-минорный гимн Родимого Города «Покорители Кучевых облаков». Пробуждение сделалось всеобщим.

Выплывая из сновидения, Роберт зевнул, услышал отдаленную музыку, открыл глаза и сверил время по будильнику. В соседней кровати брат по-прежнему упрямо спал. Роберт немного послушал, как тот дышит, затем прислушался к уличному шуму. Да, действительно, Праздник наступает! Он встал и босиком, в ночной рубашке сходил пописать, после чи-и-и-во опять лег и, обхватив колени руками, с энтузиазмом задумался: в этом году Праздник намечается ошеломительный! Об этом твердит весь город. Говорят, никогда еще не было столько стендов и столько посуды! А сколько туристов! А сельчане[32]32
  В сб. Кено «Буколики» есть стихотворение «Сельчанин», перекликающееся с текстом «Крестьянин, что едет в город».


[Закрыть], что в последние дни валили валом. Среди коих самым знатным в глазах Роберта пребывал дядя Обскар[33]33
  Вклинившаяся буква «Ь» сближает мужское имя Oscar с часто используемым в романе прилагательным obscur (темный, мрачный); ср. обскурантизм.


[Закрыть], виноградарь. Дядя казался изрядно глуповатым, но неисчерпаемо щедрым. Сегодня утром Роберту предстояло встречать его на вокзале. Подумав об этом, он снова посмотрел на будильник, а посмотрев, опять заснул.

Когда он проснулся, на надлежащем приборе отзванивало восемь часов. Брат уже встал, мыльная вода фонтанировала вокруг. Какое-то время Роберт полежал молча с открытыми глазами, внимательно рассматривая и методически отмечая каждый жест брата: Манюэль поливал себя водой из тазика, отчего вокруг ведра образовалась большая лужа, затем начал причесываться. Дело кропотливое. Добившись желаемого результата, он склонился к зеркалу и провел рукой по щеке.

– Со вчерашнего дня выросли? – спросил Роберт.

– Наконец-то проснулся, – ответил Манюэль.

Накануне он первый раз побрился.

– Когда в следующий раз пойдешь к цирюльнику? – спросил Роберт.

– Откуда я знаю! Как начал бриться, отрастает быстро.

– А когда ты будешь бриться каждый день?

– Ты меня достал. Вставай лучше.

Роберт замолчал. Он продолжал наблюдать за различными стадиями братского прихорашивания.

– Так ты встаешь или нет?! – гаркнул Манюэль. – Провозишься, я тебя ждать не буду.

Роберт вскочил, макнул в воду пальцы, капнул себе на нос, в два счета оделся и побежал на кухню, где Манюэль разогревал кофе.

– Роберт, сделай тартинки. Я хочу есть.

– Предок еще не встал?

– Нет. Вчера ты опять сожрал весь сахар, в сахарнице не осталось ни одного кусочка.

Роберт молча резал хлеб и намазывал ломти маслом.

Когда кофе согрелся, оба уселись и принялись тартино-кофейничать.

Они уже заканчивали завтракать, когда открылась дверь и на пороге появилось существо с бледным лицом и мрачно заплывшими глазами.

– Здравствуйте, дети, – проговорило существо.

– Здравствуй, папа, – ответили дети.

– Кофе еще есть?

– Нет, – ответил Манюэль. – Я разогрел вчерашний остаток.

– Сварил бы ты мне новый.

– Некогда, я должен идти на вокзал встречать дядю.

– А Роберт не может сварить?

– Я иду с Манюэлем, пап.

Отец грузно осел на табуретку: зад тянуло, в руках ломило.

– Ах да, Обскар приезжает сегодня утром, – с трудом изрек он, пытаясь ладонью удержать падающую голову. – Значит, кофе нет?

Манюэль и Роберт встали из-за стола.

– Мы пошли, – объявил старший.

– Вы пошли? – спросил отец с рыхловато деланным интересом.

– Ну, ты вчера и напился, – сказал Роберт очень серьезно и даже восхищенно.

– Пф! – отозвался отец. – Ай-ай-ай, – добавил он, зевая.

– Ладно, мы пошли, – сказал Манюэль. – Не забудь сварить себе кофе. Ты сам говорил, это лучшее средство о.с. б.[34]34
  «Опохмелка с бодуна». В оригинале аббревиатура g.d.b. означает фр. идиому gueule de bois (доел, деревянная харя).


[Закрыть] Мы вернемся часов в десять, дождись нас.

– Конечно, дождусь. Конечно.

Он поднялся и поплелся обратно в спальню.

Братья вышли на улицу и бодро зашагали в сторону вокзала. В домах Родимого Города подготовка к празднику шла с удерживаемым рвением и пока еще без особой эхзальтации. В 9.12 прикатил поезд. Дядя в штиблетах с нашлепками засохшей грязи вышел из купейного вагона третьего класса в окружении громогласно гуторящих и гогочущих сельчан. Толпа двинулась к выходу и расползлась по Вокзальной площади. И тут Манюэль заметил Пьера Набонида с чемоданом в руке – одного в своем одиночестве. Манюэль оставил дядю под присмотром Роберта, зашел одинокому путешественнику в спину, случайно толкнул его и извинился.

– Вот так встреча! Вы приехали на Праздник?

– Здравствуй, Манюэль. Не думал, что первым встречу тебя.

– Как прошло путешествие?

Пьер пожал плечами.

– Путешествия – это все ерунда. Что здесь говорят обо мне?

– Да ничего особенного, – неуверенно ответил Манюэль. – Сегодня вечером будет обалденный салют.

– Ты знаешь, что я отказался от Стипендии?

– Да, мне сказали.

– И что об этом говорят?

– Да, в общем, говорят только о предстоящем Празднике.

– А обо мне?

– Не особенно.

– И все-таки что именно?

– Да ничего особенного. Что Стипендии больше нет, вот, ну и, в общем, все. А что произошло? – с неумелой нескромностью спросил Манюэль.

– Все очень просто. Я делал там открытия. Поэтому у меня не было времени на изучение чужеземного языка. Я все объясню отцу. А еще я намереваюсь произнести речь.

Манюэль опешил:

– Речь? Вы произнесете речь?

Пьер улыбнулся.

– До свидания. Я должен идти. Пока больше ничего не могу тебе сказать. Увидимся на Празднике.

– Ладно! – радостно ответил Манюэль.

– Ты давно видел Жана?

– Он ушел на Знойные Холмы. Вчера вечером его еще не было.

Пьер ничего не сказал и пошел своей дорогой, один в своем одиночестве, с маленьким чемоданчиком в руке.

Изумленный Манюэль побежал к дяде и его корзинам.

Набонид[35]35
  Набонид или Навонид (556–538 до Р.Х.) – последний вавилонский царь. Выбор имени персонажа, как это часто случается у Кено, неслучаен: «Набу» – имя ассирийского или вавилонского идола, бога скипетра, бога пера, устроителя мира (от ассир. «наба» (говорить), ср. с евр. «нави» (пророк)). В предисловии к изданию 1948 г. Кено отмечает, что Геродот называл Набонида «Лабинетом». По-французски сущ. binette имеет нарицательное значение (сапка; рожа, харя).


[Закрыть] (так – без упоминания имени – называли только Мэра Родимого Города) сидел в цветном узорчатом халате. Он тщательно проверял механизм автомата, поскольку обычай Родимого Города предписывал верховному эдилу[36]36
  Член городского управления, муниципалитета (ист.).


[Закрыть] его обязательно иметь. Итак, Набонид его обязательно имел и тщательно чистил. Занятый делом, которое не доверил бы никому, он, казалось, был полностью погружен. Причем это не мешало ему внимательно прислушиваться к звукам, доносящимся извне, и быть настороже. Наконец он услышал то, что ожидал: некие шаги в коридоре. Он дважды крикнул: «Поль»; носящий это имя индивидуум приоткрыл дверь, несомненно, для того, чтобы спросить о причине вызова. Набонид пресек возможный вопрос.

Не глядя, спросил:

– Куда ты идешь?

– Пойду посмотрю, все ли правильно расставили.

– Не стоит. Я доверил это Штобсделу[37]37
  В оригинале Quéfasse – искаженная форма гл. faire (делать) в сослагательном наклонении: qu’il fasse (чтобы сделал). Это еще и отсылка к имени одного из учеников Христа (арам. Képha, во фр. транскрипции Céphas / Képhas): «Иисус же, взглянув на него, сказал: ты – Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит: „камень“ (Петр)» (Ин 1, 42).


[Закрыть]. Можешь остаться здесь.

– Может, лучше, если я схожу и гляну в последний раз?

– Ты хочешь выйти, да? Хочешь пойти на вокзал и встретить Пьера? Ты этого хочешь? Пойти на вокзал и встретить Пьера? Так вот, я запрещаю тебе идти на вокзал встречать Пьера. Ясно?

– Но…

– Быть может, ты хочешь сказать, что не собирался идти на вокзал и встречать Пьера?

– Нет…

– Я хочу, чтобы до меня он ни с кем не встречался! Ты понял?

– Да, отец.

Дверь начала закрываться.

– Жан еще не вернулся?

– Нет, отец.

– Хорошо.

Дверь закрылась. Отверзши ухи, Набонид прислушался к шагам, удаляющимся в правильном направлении, и понял, что сын повиновался. Внимая, как и прежде, исходящим и приходящим звукам, он снова принялся за чистку. Когда в дверь позвонили, он даже не вздрогнул. Он услышал, как старая служанка открыла и сказала «здравствуйте, господин Пьер», а тот спросил: «отец дома». Затем тот прошел по коридору и постучал в дверь.

– Войдите, – сказал Набонид, застыв в позе «в-чистку-автомата-погружен».

Тот вошел.

– Здравствуй, отец.

– Мгум, – промычал Набонид, не меняя позы.

Возникла пауза.

– Я приехал утренним поездом, было много народу.

Потом:

– Ты не очень рассердился? Понимаешь, я решил вернуться. От моего пребывания там нет никакой пользы. Я зря терял время.

Потом:

– Видишь ли, я создан не для того, чтобы быть переводчиком. Мое призвание – в другом. Я понимаю, вся эта история со Стипендией, конечно, неприятна, но…

Наконец Набонид встал. Он был жирный и квадратный. Его руки покачивались, а пальцы подрагивали. Он сурово посмотрел на Пьера, но пылающий взор сына не испепелил.

– Отец, ты читал письма, которые я тебе посылал?

– Ну?

– Я знаю, ты не веришь в это головокружение. Но я докажу тебе, что становлюсь все более головокружительным. Жизнь – вот что я открыл: два аспекта жизни! Жизнь светлая и жизнь мракостная. И именно разглядывая пещерных рыб…

– А-ка-кой-прок-сэ-тих-пе-щер-ных-рыб? – отчеканил Набонид монотонным свинцовым голосом, надвигаясь медленно, тяжело и последовательно.

Пьер печально взирал на вырастающую перед ним огромную массу. С отвращением отметил, что отцовские пальцы перепачканы маслом. Попятился. В конце своего отступательного маневра стукнулся затылком о стену. На ощупь отыскал дверную ручку и вышел спиной вперед. Дверь закрылась. Набонид выскочил в коридор.

Пьер успел подняться на три ступеньки.

– Куда ты направился? – крикнул Набонид.

Жесткий взгляд дал ему понять, что ответа он не получит.

– Тебя никто не держит, дитя мое, – мягко произнес Набонид. – В этом доме не место головокрушительным людям.

Пьер спустился на три ступеньки, прошел мимо отца, не повернув головы, нахлобучил шляпу (по привычке) на макушку, наклонился в сторону, подхватил чемодан и вышел.

Набонид вернулся к проверке работоспособности автомата; в его жестах не было ни малейшей нервозности.

Зострил[38]38
  Имя имеет отдаленное сходство с фр. zostère (водяное растение зостер или взморник).


[Закрыть], Сенперт[39]39
  В «Каменной глотке» этого персонажа звали Saint-Pair (Св. Четный, Св. Равный или Св. Пэр). Saimpier фонетически перекликается с saint-pierre (Zeus faber, солнечник, рыба с круглыми пятнами на боку, являющимися, согласно легенде, отпечатками пальцев Петра, который по приказу Христа вынул изо рта этой рыбы статир, т. е. 4 драхмы (Мф. 17, 27).


[Закрыть] и Капюстёр сели и принялись, выпивая, болтать.

Зострил, заместитель мэра и заодно производитель фосфатината[40]40
  Искаж. фосфат, фосфорнокислые удобрения.


[Закрыть], поставил свой бокал на стол и сказал:

– Удивительно, что в праздничные дни всегда хочется выпить пораньше.

Жестянщик Сенперт поставил свой бокал на стол и сказал:

– В такой день даже привкус у напитка совсем другой. Намного фкуснее.

Он выдохнул, мочевой пузырь сдулся.

Зострил закурил трубку.

– Будет хорошая погода, – уверенно заметил он, глядя на горящую спичку.

Разумеется, это замечание было излишним, так как с момента установки тучегона[41]41
  Неологизм chasse-nuage (дословно: разгоняющий тучи) морфологически и фонетически напоминает chasse-neige (снегоочиститель). Это слово можно было бы перевести и как «снебоочиститель». Родимогородский тучегон – явная реминисценция «маленькой системы для возвращения хорошей погоды и заклинания дождя» из книги А. Жарри «Король Убю» (акт III, сцена 7).


[Закрыть] плохая погода отсутствовала напрочь. Но подобные фразы все еще произносили по привычке, которая беспричинно увековечивала воспоминание о старых добрых временах, когда в метеорологии еще был какой-то смысл.

Поставщик Капюстёр поставил свой бокал на стол и сказал:

– Ваша посуда уже готова?

Два собеседника кивнули.

– В этом году я решил расколоться на пятнадцать тысяч тюрпинов[42]42
  Тюрпэн из Реймса – архиепископ в «Песне о Роланде» (1080). Возможно, turpin образован от Turlupin, персонажа фарса, злого шутника, и от гл. turlupiner (грубо разыгрывать; донимать, изводить). Сущ. tirlupin (оборванец, голодранец) появляется в «Гаргантюа» Ф. Рабле. Кено мог образовать неологизм от лат. turpis (безобразный, постыдный) или изменить согласную в жарг. сущ. turbin (работа, пахота).


[Закрыть], – сказал Зострил. – Один лишь красивый фарфор.

– Вы держите свою планку, – сказал Сенперт, горько и завистливо.

В жестяном деле он только и делал, что «изводил серебро».

– Я выставил две тысячи семьсот пятьдесят кофейных чашек, – настойчиво продолжал производитель фосфатината.

Капюстёр присвистнул от восхищения.

– Я отделаюсь одной тысячей. Для меня и этого достаточно. Я не собираюсь становиться мэром.

– В этом году, – сказал Зострил, – у него колоссальная выставка. Он потратил на нее половину своего состояния.

– Еще бы, – сказал Сенперт, распуская пузо, – должен же он как-то смывать позор, которым его обмазал сын.

– Не будем употреблять столь громких слов, – прошептал Зострил.

– Вы слышали? – спросил Капюстёр. – Говорят, он сегодня возвращается.

– Нет, – сказал Сенперт.

– Да слышали, слышали.

Зострил поспешил высказаться. Он считал, что все и всегда знает лучше других.

– Я не просто об этом слышал, я в этом уверен. Он приехал сегодня утром.

– И что он будет делать дальше? – спросил Капюстёр.

– Довольно печальная история, – сказал Зострил. – Парень имел такое прекрасное будущее. Впереди, разумеется, а не сзади.

– Разумеется, – подхватил Сенперт. – Впереди.

– А чем же он занимался в этом Чужеземном Городе? – спросил Капюстёр у Капюстёра.

– Пф, – легкомысленно фыркнул Зострил. – Девицами.

– Это у него от отца, – заявил Сенперт. – Мне кажется, тот уже припускает чуть ли не за своей будущей невесткой.

– Может, ему вскружила голову какая-нибудь молодая особа? – предположил поставщик. – Хотя он и без этого выглядит не очень сообразительным.

Задержав фразу на весу, он нарушил тишину глубоким вдохом окружающего воздуха, после чего выдохнул:

– Этот недоросль.

– Вот-вот, это наверняка из-за какой-нибудь юбчонки, – согласился заместитель, нервозно почесывая грудь.

Он побаивался.

– Тогда непонятно, почему он вернулся, – возразил Капюстёр, проявляя недюжинный логический напор.

Зострил замолчал. Капюстёр продолжал:

– Я слышал другое, и это имеет отношение не к девочкам.

– К мальчикам? – спросил Сенперт.

– Нет, нет! Там, в Чужеземном Городе, Пьер Набонид якобы сделал какое-то открытие.

– Открытие? – удивились собеседники.

– Да. Открытие по поводу рыб.

– Ну и ну! Это довольно странно, – сказал Сенперт.

– А откуда вы знаете? – завистливо спросил Зострил.

– От его брата Поля. Но по секрету. Пусть это останется между нами.

– Ах, так вам об этом рассказал Поль, – задумчиво произнес Сенперт. – Если вам рассказал Поль, тогда…

– А что вы думаете о младшем брате? – спросил Зострил. – Вы считаете, нормально уходить в горы и сидеть там дни и ночи непонятно зачем напролет?

– Набонид прощает ему любые причуды, – сказал Капюстёр.

– Вот-вот официально объявят о помолвке Поля и малышки Эвелины Лё Бестолкуй, – сказал Зострил.

– Пф! Похоже, она хватается больше за отца, – заметил Сенперт. – За отца, который ее прихватывает, – добавил он.

– И вы это сами видели? – серьезно спросил Зострил.

– А вот и он, – сказал Капюстёр.

Набонид с автоматом под мышкой вошел в кафе.

– Я еще успею выпить стаканчик?

– Можно отправляться минут через десять, времени вполне достаточно, – ответили остальные.

– Чертовская жажда. В день святого Жди-не-Жди меня высушивает с раннего утра.

– Сейчас полдвенадцатого, – заметил Зострил.

– Вы уже были на Площади?

– Я проходил в восемь часов, – ответил заместитель. – Все шло как по маслу. А ваша выставка – это что-то потрясающее.

– Около четырехсот тысяч предметов.

– Ого! Такого еще никогда не было.

– Даже выставка дедушки Бонжана, пятьдесят лет тому назад, не смогла бы сравниться с вашей, – сказал Капюстёр, считавший себя знатоком истории Родимого Города. – В той было не больше двухсот тысяч предметов.

– Теперь Спиракулям и прочим Квостоганам останется только заткнуться. Знаете, что они принесли на праздник?

– Одну дребедень, – сказал Зострил. – Я видел сегодня утром.

– Вот видите! Говнюки надеялись мне нагадить этим недоразумением с Почетной Стипендией! Я их размажу своей посудой!

– Браво! – вскричал Зострил, судьба которого была тесно связана с судьбой мэра. – Браво! Приятно слышать, что вы размажете всю эту гнусь.

– Благодарю вас, Зострил, – сказал Набонид.

– За это мы могли бы выпить, – предложил Сенперт, не желая уступать в раболепстве.

Четыре официальных лица заказали бутылку шипучей фифрыловки[43]43
  Неологизм fifrequet образован от фр. fifre (флейта, дудка) и fifrelin (пустяк, грош).


[Закрыть], чокнулись, выпили и рыгнули.

– Теперь уже пора, – сказал Капюстёр.

– Пошли.

Набонид взял свой автомат и вышел в сопровождении Капюстёра и Сенперта. Зострил с элегантной клюшкой для гольфа завершал процессию.

Мачут, Мазьё и Мандас[44]44
  Мачут от фр. mâchure (текст, дефект на ворсе; след от удара). Мазье от фр. marqué (меченый, клейменый). Имя Мандас могло быть образовано от санскр. mandala (мандала, символ в буддийской философии), фр. mandale (оплеуха, пощечина) и/или mandant (передающий полномочие, избиратель).


[Закрыть] сгруппировались вокруг уже липкого стола и, опорожняя кувшинчики фифрыловки, принялись комментировать события.

Мачут, виртуозный практик колбасного дела, – поставил свой пластмассовый стаканчик на стол и сказал:

– Забавная штука: как праздник, так у меня пересыхает в горле с первыми петухами.

Мазьё, торговец целлофаном (Родимый Город потреблял его в очень незначительном количестве), поставил свой стаканчик на стол и сказал:

– То, что пьешь обычно, кажется намного вкуснее в такой день, как сегодня. Больше вкуса.

Он щелкнул языком. Мачут закурил трубку.

– Погода будет хорошая, – уверенно заявил он, гася спичку в лужице фифрыловки.

Это заявление было совершенно бесполезным, поскольку с тех пор, как на конце шеста заколыхался тучегон, в Родимом Городе погода была хорошей всегда. Но само выражение по-прежнему иногда употребляли; это было чем-то вроде просторечной поговорки, которая не выходила из обихода. Импортер Мандас (хотя родимогородцы не особо жаловали товары чужеземного производства) поставил свой стаканчик на стол и сказал:

– Ваша посуда уже на месте?

Два собеседника утвердительно прожестикулировали.

– Я там лишь для проформы, – продолжал он. – Если бы я захотел, то мог бы вообще не участвовать.

– Вы совершенно правы, что держите свою планку, – сказал Мачут.

– Я считаю, что для моего положения одной сотни ганелонов[45]45
  Ганнелон – рыцарь-предатель во французском эпосе. В «Песне о Роланде» из-за предательства Ганнелона при битве с сарацинами (778) в Ронсевальской долине погиб Роланд, 12 пэров и весь французский отряд. Возможно также, что неологизм образован от гл. gagner (зарабатывать) и прил. long (долгий, длинный).


[Закрыть] вполне достаточно, – сказал Мазьё.

– Вам лучше знать, – сказал Мандас.

– Не все могут тратить целое состояние, как это делает мэр, – добавил Мазьё в свое оправдание.

– Посуда, которую он выставил на этот раз, – что-то потрясающее, – сказал Мачут.

– Еще бы, – отозвался Мазьё, дергая себя за ус, – ему же надо как-то подкрасить свою репутацию после истории с Почетной Стипендией!

– Он вроде бы приезжает сегодня, – сказал Мачут.

– Кто приезжает?

– Сын Набонида, тот, у которого была Стипендия.

Мандас, претендующий на исключительную осведомленность, сразу же выдал:

– Он приехал сегодня утром. Сын Бонжана видел, как он сходил с поезда.

– Он с ним говорил?

– Да. Тот якобы собирается произнести речь.

– Как это, речь? – забеспокоился Мазьё. – Что это значит: он собирается произнести речь?

– Он расскажет о своих открытиях, – пояснил Мандас.

– Ничего не понимаю, – сказал Мазьё, дергая себя за ус. – Этот парень что – изобретальщик?

– Да, изобретальщик. И он собирается произнести речь, – подтвердил Мандас в замешательстве.

– Тут что-то не так, – сказал Мачут.

– Это уж точно, – поддержал Мазьё.

Мандас обиженно замолчал.

– Все-таки я удивляюсь, – удивился Мазьё. – И как он мог стать изобретальщиком? Помню, когда мой сынишка был с ним в одном классе, то иначе как обалдуем его не называл.

– Это правда, – подтвердил колбасник.

– Ведь чтобы стать изобретальщиком, в голове надо что-то иметь, – вполголоса продолжал торговец целлофаном.

– Признаться, по части странностей семья Набонидов переплюнет кого угодно, – сказал Мандас.

– Вы по-прежнему не знаете, почему младший снюхался с сельским почтальоном? – спросил Мазьё.

Увы, никто ничего не знал. Мандас с удовольствием бы выдумал, но это было ему не по силам.

– Совершенно непонятно, – пожаловался Мачут. – И никак не выяснить.

– Сахул[46]46
  Измененная орфография имени Саула, сына Киса из колена Венеаминова и первого царя Израиля (1 Цар. 9, 31). Его история начинается с поисков ослиц отца; быть может, неслучайно персонаж Кено перемещается не иначе как на осле. Sahul напоминает близкое по звучанию сущ. sahel (сахель, зона полупустынь в Северной Африке, а также пустынный ветер, сирокко).


[Закрыть] об этом не говорит, даже когда напивается, – сказал Мандас.

– Во всяком случае, дело темное, – сказал Мазьё.

Собеседники согласно затрясли головами.

– И чего он все время разгуливает по Знойным Холмам? – спросил Мачут. – Ну, скажите, какой в этом смысл?

– Все это плохо кончится, – мрачно предрек Мандас. – У меня по этому поводу есть кое-какие соображения.

– Да? – заинтересовался Мачут.

Мандас даже не вздрогнул, поскольку лгал.

Возникла пауза.

– По-вашему, кто выиграет Весенник в этом году? – спросил Мазьё, дабы выйти из области неведения и вступить в область предположения.

– Есть шанс у Роскийи, – сказал Мачут.

– И у Бонжана тоже, – сказал Мандас, – он – настоящий знаток и наверняка будет среди лидеров.

– Бонжан вчера так нажрался! – сказал Мазьё. – Пришлось нести его до дому.

– А вот и он сам, – сказал Мачут.

И действительно, в кафе вошел Бонжан в сопровождении двух сыновей и брата-сельчанина. Мандас, надеясь выудить дополнительные сведения от Манюэля, зацепил квадригу:

– Бонжан! Идите сюда! Здесь свободно!

Все очень шумно расселись.

– Ну и ну, – сказал Бонжан, – я бы чего-нибудь пригубил. В день святого Жди-не-Жди едва встанешь, а во рту уже засуха.

– Уж здесь-то мы не завянем, – сказал дядя, заказывая фифрыловки на всех.

«Вот сельчанин, каких уже не бывает», – подумали торговцы.

– Ну, как, вы уже все расставили? – спросил Бонжан.

– Да, – сказали остальные.

– Сейчас глянем, – сказал дядя. – Хоть стоило ради этого приезжать-то?

– Мэр устроил такую выставку, какой не было со времен выставки вашего деда, – сказал колбасник.

Мачут очень гордился своим Родимым Городом; он в подробностях знал его историю, особенно малую, и в своей профессиональной деятельности обогащал речь примерами и анекдотами, которые черпал из местных анналов. Родословную каждой свиньи – наизусть.

– Ну, поглядим, поглядим, – сказал дядя, которого прошлогодний праздник скорее разочаровал.

– Ну, Манюэль, ты после этого еще видел Пьера Набонида? – спросил Мандас.

– Не-е, гыспадин Мандас, – ответил Манюэль. – Наверное, он готовит свою речь.

– Что значит «речь»? – спросил Мазьё.

– Без четверти двенадцать, – закричал Мачут. – Мы опоздаем.

– Надо бежать, – сказал Мандас.

Трое торговцев утерли усы и вскочили.

– Еще увидимся, – крикнул Бонжан.

– Само собой, – согласились они и вышли, оставив дядю расплачиваться за напиток.

– Ну, – спросил Бонжан у сына, – теперь, когда они ушли, скажи-ка мне, шоэтта за речь такая.

– Да брось ты, – сказал Обскар, – тебя всегда тянет заморочиваться.

Он хихикнул, что обычно делал, употребляя городские вокабулы.

На Центральной Площади было море посуды. Сотнями растягивались полные столовые сервизы и композиции из отдельных предметов. На транспарантах указывались имена владельцев коллекций; сами они стояли рядом и ожидали начала Праздника, назначенного на полдень. Груды посуды были более или менее значительными и весьма различались как количеством, так и качеством. Циркулирующая толпа беспристрастно оценивала предметы и, не задумываясь, безжалостно критиковала скаредно или скудно представленные экшпозиции.

Бонжан, дядя Обскар, Манюэль и Роберт смешались с толпой. Первым участником, встретившимся на их пути, оказался колбасник Мачут. Возле него стояли всего одна стопка блюд, несколько глиняных мисок и набор маленьких чайных чашек.

– У вас вроде бы одно блюдо треснутое, – подозрительно предположил Бонжан.

Это предположение немедленно привлекло внимание тех, кто его услышал, и вокруг Мачута сразу же образовался круг. Колбасник яростно запротестовал:

– Да за кого вы меня принимаете? Это ж надо такое сказать! И потом, какое из них треснутое, ну скажите!

Бонжан ткнул пальцем. Мачут принялся вертеть блюдо во все стороны.

– Ну, что? Треснутое? Где треснутое?

Блюдо было не треснутое.

– Ладно, ладно, хорошо, – успокоили его.

– Не намного же вы раскалываетесь в этом году, Мачут, – не сдавался Бонжан.

– А эти чайные чашки? – возразил колбасник. – Разве некрасивые? Свадебный подарок моей тетки. Взгляните. Привезено из Чужеземья. У них это что-то вроде маленьких солнечных часов. Как только чужеземцы видят такую чашку, то сразу же знают, что уже пять часов пополудни.

Бонжан не любил рассказы о путешествиях и перестал придираться. Следующие разделы не представляли собой ничего выдающегося: банальная кухонная посуда, но в достаточном количестве, дабы не вызвать презрение общественного мнения – много фаянса и мало фарфора. Дальше размещалась коллекция Зострила: В этом году он отличился как количеством, так и однородностью: выставил две тысячи семьсот пятьдесят фарфоровых кофейных чашек. И ни одной треснутой, что подтвердил сегодня утром городской страж. Восхищенный шепот окружал владельца экшпонатов, который элегантно опирался на клюшку для гольфа. Предмет вызывал у зрителей сильное любопытство.

– А это что такое? – спрашивали у Зострила.

– Подарок моего друга Мандаса. Привезено из Чужеземья.

– А для чего это? – спрашивали у Зострила.

– Ну, это все ихние штучки. Чужеземцев вообще трудно понять. Это якобы для того, чтобы в газоне делать дырки.

Роберт и Манюэль застыли, снедаемые яростным желанием заиметь такую же штуковину, но тут их внимание привлек соседний участок. Коллекция состояла исключительно из старых и довольно редких тарелок, которые Лё Бестолкуй постарался представить как можно выгоднее. Они не выстраивались в стопки, а лежали на земле порознь. На некоторых были видны следы реставрации, но, учитывая их историческую ценность, это не явилось поводом для дисквалификации. Роберт и Манюэль задержались, рассматривая экшпонаты с картинками юмористического, а местами и скатологического характера. Насмеялись вдоволь. Мандас представлял всего лишь две салатницы и три соусницы; в этом году он выступал во внеконкурсном показе. Чуть дальше располагался Капюстёр со своей коллекцией десертных тарелок, иллюстрированных ребусами. Но ребусы уже демонстрировались в прошлом году, к тому же, по мнению любителей, коллекция Роскийи была намного полнее. И наконец, на краю площади, вдоль специально возведенного ограждения, красовалась посуда мэра. Она вписывалась в прямоугольный параллелепипед стометровой длины, десятиметровой ширины и пятиметровой высоты. Было выставлено более 5000 тарелок, 12 000 кофейных чашек, 20 000 чайных чашек, 7000 супниц, 300 графинов, 250 десертных тарелок, 1200 круглых блюд, 1500 овальных блюд, 2000 салатниц, 4123 соусницы, 20 розеток, 350 сахарниц, 7 масленок, 12 000 кофейников и не менее 317 000 подставок для яиц.

Перед всем этим скоплением прогуливался туда-сюда сам мэр Набонид: вздернутая голова, массивный торс, грудь колесом. Он держался в стороне от остальных, как того требовал обычай. Он был одет в костюм охотника, обут в зверски начищенные высокие сапоги, которые блестели на солнце, и сжимал в руках красивый автомат, сверкающий не хуже сапожной кожи. Вокруг него пресмыкалась гробовая тишина. При его виде зрители замирали, разинув безмолвные рты. Здесь смолкал и одобрительный шепот с восторженным охохоханьем, и саркастическое кряхтенье с презрительным улюлюканьем. Роберт, Манюэль и их родичи смешались с созерцающей толпой и прониклись всеобщим настроением, которое было вызвано импозантным присутствием мэра, поразительным великолепием посуды и яростной надраенностью автомата.

Тем временем волнение усиливалось с каждой минутой. На балконе мэрии городской страж Штобсдел готовился дать сигнал к началу Праздника.

Без одной минуты двенадцать возбуждение стало ощутимым. Все засуетились, выбирая себе место по вкусу. С первым ударом муниципальных курантов Штобсдел начал надувать красный воздушный шар из бодрюша[47]47
  От фр. baudruche – газонепроницаемая пленка из кишок животных.


[Закрыть], который из плоского комочка стал принимать разные причудливые формы и постепенно превратился в эдакий набухающий дирижабль, устремленный в небо[48]48
  «Самое странное свойство члена, способность восставать против силы тяжести […], приводит к символическому представлению в виде воздушных шаров из бодрюша, летательных аппаратов, и в последнее время, в виде воздушного корабля Цеппелина», – отмечает З. Фрейд в одной из «Лекций по введению в психоанализ».


[Закрыть]. Штобсдел тужился масштабно: надутые щеки, налитые кровью глаза, сморщенный – словно болезненная устрица – лоб. С пятым ударом курантов шар раздулся до чудовищных размеров, и люди замолкли. Никто не кашлял, не шушукался, не шептал и даже не дышал. Недвижимая и немая толпа взирала на вздутие бодрюша и испуганно вопрошала себя, что лопнет сначала: голова Штобсдела или предмет, который он удерживал в руках. С десятым ударом ожидание уже сопровождалось изменениями физиологического характера: черепа освобождались от серого вещества, спинномозговая жидкость стекала в шестеринки[49]49
  В оригинале brayette – искаженная форма от фр. braguette. См. объяснение термина в историко-революционном романе ирландской писательницы С. Мара «С ними по-хорошему нельзя».


[Закрыть] и разбухающее в них сознание принимало форму орудийных стволов. Казалось, что заурядный шар из бодрюша, пусть даже и муниципальный, не может достичь такого поразительного объема. Нервы скрипели под кожей.

Двенадцатый удар курантов низвергается в пропасть прошлого. Шар лопается. Праздник начинается.

Зострил поднимает свою клюшку для гольфа, размахивается и одним резким мощным ударом сметает по меньшей мере двести три тарелки. Повсеместный посудобойный звон возносится в небо, за считанные секунды достигая предельной громкости. Участники и зрители с воплями бросаются на фаянс и фарфор. Одни ударом ноги раскалывают салатницы, другие запускают тяжелыми супницами в ряды компотниц, и все крошится со страшным грохотом. Соусницы и масленки вальсируют в воздухе и звонко тюкаются на землю. Знатоки, специализирующиеся на блюдцах, методично разбивают их о собственные лбы. Некоторые жонглируют и вдруг прерывают демонстрацию своей ловкости: на какое-то мгновение тарелки словно зависают в воздухе, после чего пикируют и разбиваются. Кто-то плюхается на большие овальные блюда и давит их своим весом. Один оригинал засунул голову в огромную сахарницу и высвободил ее ударом кофейника. Лё Бестолкуй с рычанием топчет собственную коллекцию. Манюэль каблуком плющит ребусы Капюстёра. Под усердными ногами Роберта чайные чашки Мачута уже давно превратились в крошку. Звон и грохот смешиваются с громкими воплями. И тут к этому неистовству присоединяется автоматное тра-та-та.

Набонид крушил свою посуду самостоятельно. Он поливал автоматной очередью шестьдесят пять тысяч семьсот пятьдесят фарфоровых предметов (не считая подставок для яиц), которые приберег до последней минуты; и подскакивали масленки, и кололись соусники, и трескались закусницы, и взлетали стопки тарелок; с каждой секундой росла груда осколков.

За каких-то десять минут не осталось ни одного целого предмета. Владельцы и посетители перестали вопить. Несколько упрямцев продолжали выискивать тарелки, ускользнувшие от уничтожения. Теперь раздавался только треск автомата, Набонид измельчал груду осколков. Осколки крошились, крошки распылялись. Облако пыли возносилось к небу. И вот наконец стрельба прекратилась[50]50
  Сцена боя посуды – транспозиция древнего обычая североамериканских индейцев (в частности у племени куакиютль) под названием потлач (potlatch): две семейные группы сходятся на мирный поединок, их вожди по очереди бросают в огонь часть своего имущества, чтобы доказать сопернику пренебрежение к материальным благам. Этот ритуал, существующий также у меланезийцев и полинезийцев, описан в работе М. Мосса «Эссе о даре. Форма и причина обмена в архаических обществах» (1924), которую Кено читал в 30-е гг.


[Закрыть].

Праздник закончился, вся Площадь была покрыта густым – не менее десяти сантиметров – слоем осколочного месива. Оказалось всего пять раненых: двое пострадали от огнестрельного оружия Набонида, одному неосторожному туристу Зострил, расправляясь с тарелками, расколол череп своей клюшкой для гольфа, и еще двое поранили себе глаза летящими осколками.

– Папа, ну и досталось же от меня чашкам Мачута!

– Ах, ребята! Как я вмазал каблуком по соусницам Мандаса! – радостно ответил Бонжан. – После такого сразу же чувствуешь себя лучше.

– Что будем делать теперь?

– Я бы пропустил стаканчик, – высказался дядя, который потрудился на славу.

К ним присоединились Мачут и Мазьё.

– Промочим миндалины, – предложил последний. – От этой пыли ну просто дьявольская жажда!

– А в следующем году – ваша очередь выставлять, – сказал Мачут, обращаясь к Бонжану.

– Это уж точно, – ответил тот. – Выдам не хуже вашего.

– Посмотрим, – ответил этот.

– В общем, не зря приехали, – подытожил дядя. – Одна куча мэра чего стоила!

– Да, но из-за этого чертова автомата никто не мог подойти и долбануть по его посуде, – заметил Бонжан.

– Действительно, – признал Мазьё. – Это неправильно! Он перебил все сам, это нехорошо!

К ним присоединился Мандас.

– Вы так не считаете? – спросили у него. – Что за манеры – бить все самому.

Мандас покачал балдой:

– Именно это про себя говорил я себе в мыслях своих последних.

– Нехорошо так поступать, – не унимался Мазьё. – Это пренебрежение населением, собственно говоря.

– Лучше бы он этого больше не делал, – изрек Мачут с внезапной угрозой в голосе.

– Да вы не нервничайте, – сказал ему Бонжан.

– А его сыновья? – вдруг воскликнул Мачут. – Ни одного не было.