Текст книги "О чем поет ночная птица"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Судьба посмеялась над ним, вернув то, что не мог бы вынести и святой – привязанность к живому мертвецу, к тому, кого убил не осознавая что полюбил, и любил, прекрасно понимая, что убил.

Подумать только, какие незначительные события ложатся в основу значительных перемен? Мелочь, пустяк. Всего лишь взгляд синих глаз.

"Лилия. А вас?"

"Рус"

И все, как кандалы накинули.

Не уйти теперь, не сбежать.

И вся жизнь, как с обрыва вместе с телом девушки.

Он думал, что мучился, преследуемый виной, призраком убитой девчонки, но не знал, что тот ад был всего лишь преддверием настоящего ада. Сейчас, когда смотришь в доверчивые синие глаза и понимаешь, что выжили они не благодаря тебе, а страдают только из-за тебя.

И не уйти от судьбы, не замолить грех, не избавиться от вины.

Он осторожно обнял девушку со спины, поцеловал жмурясь шею, щеку.

– Сломаешь дом, – предупредила Вита, намекая, что он ей мешает. С замком на песке он еще не соревновался, и смел надеяться, что имеет большую ценность чем он.

– Иди ко мне, – попросил тихо.

Вита вздохнула, минуту думала и повернулась к мужчине, послушно подставляя ему губы. Руса как током пронзило: кто откажется от такого счастья, пусть горького, но его, какого заслужил.

Он целовал ее, пил сладость забвения с ее губ. Миг полного покоя и счастья, разве это много?

Зеленина оттолкнули в сторону. Он увидел злые темные глаза и кулак, что обещал встречу с его лицом… но не встретился. Вита обняла Руса, образовав заслон меж ним и братом, и с удивлением и долей испуга рассматривала кулак Андрея. Тот опустил руку и выпрямился, в глазах мелькнула растерянность.

– Что ты делаешь? – вздохнул Руслан, качнув головой. Андрей молчал, сообразив, что сорвался, чуть не перепугал сестру.

– Он не умеет ругаться, – напомнила Вита.

– Не сомневаюсь, – поджал губы Зеленин, взглядом давя ретивого соперника: пацан, что ты знаешь, что понимаешь? Куда лезешь?

Он бы ответил – сестра мешала, смотрела безоблачно наивными глазами и обнимала за шею Руслана, прижавшись щекой к его плечу.

Невыносимо. Андрея перекосило от боли, словно зуб здоровый без обезболивания выдернули.

– Виталя, принеси мне попить, – попросил хрипло, но мирно. Она соображала секунд тридцать и выдала:

– Минералки нет.

– Обычной воды принеси.

– В стакане?

– В чем угодно, – голос ровный, спокойный, но чуток дребезжит выдавая нетерпение, раздражение.

Вита наконец сложила, что-то в своей голове и пошла к домику, а Рус поднялся и встал почти вплотную к Андрею:

– Драться не будем, не мальчики. Да и смысла нет. Я не отойду.

– Я тоже.

– Ты брат.

– А ты никто.

– Жених.

– Сегодня. Завтра она имени твоего не вспомнит.

– Напомню.

– Слушай, что тебе надо от нее?! – зашипел в лицо и Зеленин заподозрил, что руки сжал в кулаки в карманах, чтобы от мордобоя воздержаться. Хотелось ему душу отвести на Руслане, но тот не поддавался на провокации и так себя поставил, что дернись и ты же дурак. Кипел Андрей, но имиджу не мальчика, но мужа соответствовать пытался.

– Трудно?

– Что?!

– Смириться. Сколько ты ей за брата?

– С рождения!

– Лжешь.

– Нет. Но ты не поймешь.

– Это почему?

– Потому что мразь!

Это не зло вышло – брезгливо. Руслан отвернулся: он бы сказал целую речь против, четко и планомерно разбил эмоции Шустрикова аргументами.

Но Андрей был прав. Как бы не бегал Руслан от правды, как бы не обелял себя, чтобы не говорил – все было бы ложью.

Он – мразь и с этим ничего не поделать.

– Ты прав, – сказал глухо. Скулы побелели от напряжения, и взгляд стал стеклянным, в сторону. – Но ей я больше не причиню вреда.

Андрей нахмурился:

– "Больше"?… Ты знал ее? – протянул пораженный догадкой. – Конечно знал, поэтому ты здесь, поэтому она считает тебя своим и допускает… Да ты не мразь, ты хуже. Чечня? В Буйнакске служил? – мужчину перевернуло. Схватил Зеленина за грудки, к себе подтянул. – Ты ее туда притащил? К тебе она приезжала?

– Нет.

Это сбивало. Стройная версия мужчины треснула и разлетелась, но была столь понятной, столь ясно объясняющей происходящее, что он не хотел ее терять:

– Значит к какому-нибудь твоему дружку, рыбаку вон, клоуну!

– Нет.

Андрей засопел и выпустил Руслана.

– Первая любовь?

– Нет.

– Сестра друга?

– Нет.

– В одном дворе с ней жил?

– Нет.

"Я просто ее убил". Но попробуй, скажи это вслух.

Зеленин замкнулся, Шустриков рядом затоптался, пытаясь найти еще какую-нибудь удобную версию. Но при всей его фантазии, Рус мог на что угодно смело спорить – мужчина никогда бы не догадался, даже близко бы не подошел к разгадке, к той самой правде, которую скрывал Зеленин.

– Госпиталь?

Руслан отрицательно качнул головой. Сел в траву и закурил:

– Не надо переживать из-за меня, Андрей, нервничать. Я не враг ей, я враг себе.

– Тогда уйди.

– Не могу.

– Задание?

Руслан прищурился на него:

– Конспирации, намек твоего друга на внутреннюю разведку, теперь «задание». Во что ты втянул Виту? Не тяни: сейчас самое время сказать. Я на ее стороне, поэтому на твоей. Помогу, чем смогу.

– Уйди. Исчезни.

– Или исчезните вы? Глупо. Бегство не решает проблемы, поверь, я знаю, о чем говорю.

– Я похож на идиота?

– Нет, – признал. – Но иногда нужно рисковать и чем-то поступаться, чтобы достичь цели. А цель у нас с тобой одна – спокойствие и жизнь Виты. Рано или поздно я все равно узнаю, что ты скрываешь, пойму, почему ты сторонишься чужих и девушку от них закрываешь. Лучше рано. Если будет поздно, я заставлю тебя за это ответить.

Андрей хмыкнул. Постоял и сел рядом с Зелениным, заглянул ему в лицо:

– Кто ты такой? Понять не могу: крученный, верченный, мутный, а послушаешь – душа-парень.

Появилась Вита со стаканом в руке и подала Андрею, села рядом с ним к неудовольствию Руслана с застенчивым видом косясь на него, будто видит первый раз. А ведь не видела пять минут.

Мужчина выпил воду, с насмешкой глядя на него: понял?

– Это Руслан, – кивнул на него, хлопнув стакан на траву.

– Рус, – поправил Зеленин помня «магию» воздействия имен на Виту.

– Руслан, – упрямо повторил Андрей.

Невозможно так быстро забыть, – подумал Руслан.

Можно, – заверила девушка:

– Я принесла пить.

И все сошлось. Вита заняла ум только одним, остальное вылетело из головы, не удержалось и сейчас требовало восстановления.

Зеленин даже на секунду позавидовал – ему бы хоть на миг забыть что было.

Скольких он убил на той войне? Сколько видел смертей? Разве помнил?

А Вита как засела занозой в совести, в душе, памяти, так и сидела.

Говорят, с годами все забывается.

Ни черта!

Говорят, самое простое, что нужно сделать, чтобы избавиться от угрызений совести, от чувства вины – переложить ее на другого, найти любую удобоваримую причину своему поступку.

Легко. Но ни одна причина, ни одни плечи не подошли, как он не примерял.

– У Руслана ававенсис, – сказала девушка, настороженно поглядывая на него из-за брата.

– У меня лендровер, – пошел стопами ее логики Зеленин. Вита моргнула, сложила что-то в голове и заулыбалась.

– Это Рус, – показала в его сторону рукой, заверяя брата.

– Ты ему веришь или мне? – уставился тот на нее.

Не честно, даже подленько, но видно других способов сохранить свой единоличный авторитет Шустриков не нашел.

Девушка расстроено сжалась: выбор был неосуществим для нее, невозможен.

Ее жалкий вид рассердил Руслана, а Андрея заставил чувствовать себя виноватым. Он попытался ее обнять, но его опередил мужчина – подошел, подхватил Виту за талию, заглянул ей в глаза:

– Слушай себя, только себя.

Она секунду думала и кивнула:

– Ты Рус.

Успокоилась и прижалась к нему, а он обнял ее, по голове погладил, глядя на Андрея: кто же из нас мразь?

Мужчина не выдержал то ли обвиняющего взгляда, то ли того что сделал, но вину поспешил переложить на Руслана. Встал, одарил взглядом непримиримым и злым: еще посмотрим, чья взяла! И пошел к дому, бросив через плечо:

– Между прочим, Катерина одна там пашет!

Против помощи беременным Зеленин ничего не имел, тем более Вита просительно уставилась на него. Пришлось встать на борьбу с сорняками, выказывая трудовой порыв и жуткую любовь к сельхозкультурам. Но не долго – звонок вывел мужчину из строя борцов за урожай.

В трубку молчали.

Руслан помолчал в ответ, поглядывая на Виту, беспечно разглядывающую листья салата на грядке и тихо сказал:

– Как решишь сказать, что тебе надо – позвони, а в молчанку с девочками играй, – и отключил связь, уставился на надпись на дисплее: номер абонента не определен. Можно конечно пробить, но отчего-то кажется, что бесполезно.

Он позвонил Иванову:

– Леня, кому ты давал мой телефон?

– Глупый вопрос, – буркнул тот и взвился. – Из-за тебя подлещик ушел!

Зеленин дал отбой и посмотрел на девушку: через оператора узнали. Не проблема, если знать данные человека, номера машины. А скорей всего знают – в прятки он не играл: не с кем, не за чем. Вопрос, зачем в молчанку играть, если так стараются его найти?

Не нравилось ему это, ой, не нравилось. Угрозу чуял не себе. И даже стал подумывать как ловчее и незаметнее вывезти отсюда Виту, как не травмируя спрятать на время. Но тут опять позвонили. Тот же не определившийся номер, с той же настырностью.

Рус оттянул насколько возможно и соединился:

– Надумал?

– Здравствуйте, Руслан Игоревич, – вяло поприветствовал его молодой мужской голос. – С вами хотят встретиться по важному для вас вопросу. В восемь, в парке Чкалова у кафе.

– Кто?

– Придете, узнаете.

– Не приду. Не настолько меня любопытство мучает, чтобы выходной из-за него вам дарить.

– Руслан Игоревич, в ваших же интересах…

– Ты меня пугаешь? Мне удивиться или к черту послать?

– У вас будут неприятности.

– Угу. Давай.

И отключил связь: было, проходили. Конкуренты Сотникова порой более изощренные методы воздействия выдумывали. Но Зеленин не попадал на их наживки – взять его не на что: компромата нет, родных близко тоже. А что с одиночки возьмешь? Чем зацепишь? Угрозой жизни разве что, так это вариант дохлый. Тоже было. Но смерть Руслана не берет – не нужен он ей.

Во дворе Иванов появился, удочки поставил у дома, на крыльцо сел, поглядывая на друга выжидающе.

– Новый номер просекли? – спросил, когда Зеленин рядом сел, закурил.

– Угу.

– Чего хотят?

– Жду, когда родят.

– Старое развитие событий или новая история?

– Вопрос. Хотя звонят уже месяц. В молчанку играют.

– Значит, новоявленные знакомцы не при делах.

– Вроде бы.

Вновь зазвонил телефон.

– Здравствуй, брат.

Все сразу встало на свои места и одарило Руса тремором. Он подкурил вторую сигарету от первой и только тогда выдал:

– Козлы горные тебе братья.

Руки ходуном ходили.

– Ругаешься? У меня дело к тебе. Встретимся…

– Если мы встретимся, один из нас не уйдет.

– Руслан, к чему такие страсти? Оставь эмоции – я не враг тебе. Что было, было между нами и как у вас говорят, "быльем поросло"… Или нет? Ты оказываешь мне услугу и расходимся.

– Услугу тебе смерть окажет.

– Ну, что за траурное настроение? Короче, Рус: в восемь, парк Чкалова. Не придешь…

– Не приду.

– Тогда я приеду.

Зеленин покосился на Виту и бросил:

– Завтра. Десять. Парк. «Прага».

На той стороне связи подумали и согласились:

– Хорошо. Завтра в десять. Не опаздывай и да, к слову, чтобы лишним свой ум не занимал – я легальный бизнесмен, никакого криминала за мной не числиться и интереса для структур я не представляю.

И отключился. Зеленин убрал трубку и потер лицо, посмотрел на Виту и Андрея, что втирал ей что-то.

Чему удивляться: появился один «призрак», проявился и второй. Но не дай Бог им встретиться.

– Кто это? – спросил Леня.

– Ты его не знаешь.

– Доставать «винчестер» из схрона?

Зеленин встал, потоптался и опять сел: убить просто, но для начала нужно узнать, зачем он всплыл. Да и не мог он убить. Не сейчас. Как представил, так сразу этот вариант отмел – не решал он проблему. Знал уже по опыту – мертвые возвращаются, становясь худшим укором жизни.

Но к чему, отчего, зачем, почему, с чем, кем связано явление «Мефистофеля»?

Взгляд на Виту упал и ответ сам пришел. Зеленин не мог точно сказать, от чего так решил, но как "отче наш" знал – подобных совпадений не бывает.

– Телефон, – требовательно протянул руку к Лене. Тот подал свой мобильник слова не сказав. – Займись Витой. Глаз с нее не спускай. Далеко не уходи.

А сам рванул к Андрею, без слов схватил его за плечо и потащил в дом. Мужчина брыкнуться думал, но лицо Зеленина увидел и притих. Тот его в комнату втолкнул, к стене, дверь ногой хлопнул и палку от сломанной удочки вместо засова в ручку двери сунул. Уставился на Андрея:

– Быстро и четко: кому вы перебежали дорогу и по какому поводу. Резвее, сержант, шутки закончились.

Андрей нахохлился, руки на груди сложил, ноги широко расставил и взгляд буром на оппонента – хоть стреляй, ничего не скажу.

– Дурак, – процедил Рус. – Последний шанс, две минуты на раздумья. Либо рассказываешь, вместе складываем, что знаю я, соображаем, как выйти из ситуации. Нет – забираю Виту и решаю проблему один. Ты гребешь отдельно и, как придется.

– Пошел ты, – огрызнулся вяло, взгляд уверенность потерял, но веры Зеленину в нем не прибавилось. А тому некогда ее завоевывать. Набрал номер телефона Легковесова на мобилке Иванова, не спуская взгляда с мужчины:

– Когда Шустриковы на Цветочной поселились?

– Договор о купле продаже заключен в мае прошлого года.

– У них есть друзья…

– Варлеевы. Катерина Юрьевна, Михаил Анатольевич. Последний, как Шустриков, сержант запаса. Уволен по ранению в мае девяносто шестого. Место службы Чечня. Они в одном взводе служили. Махра. Демобилизованы с интервалом в месяц. Шустриков раньше ушел. Родился в Петрозаводске, но после службы пробыл на Родине только полгода. Куда уплыл, пока не выяснил. Откуда сюда явился – пока тоже. Темная лошадка, этот Шустриков. А сестра вовсе привидение. Нет ее по документам. В квартире не прописана, на учете нигде не стоит, даже карты медицинской нет. По гражданству пытаюсь пробить, время надо.

– Приведение. Это точно… Мне нужна гавань. Быстро и тихо. И пробей Арслана Дагаева. Возможно, он на днях прибыл в наш город. Возможно не Арслан или не Дагаев. Бизнесмен.

– На гавань дай двадцать минут, остальное позже.

– Сделай параллель.

– И так. Но выходной, жара…

– Плевать.

– Сделаю. Тюльпаны нужны?

– Нормальные. И никаких рекламных акций, – убрал телефон и сказал Андрею. – Ты бегаешь по городам и весям двенадцать лет, таскаешь за собой больную девчонку, у которой нет даже медицинской карты. Скажи, что ты непоседа по натуре и я дам тебе в зубы.

Андрей молчал – думал и никак не мог прийти к одному знаменателю в своих мыслительных изысканиях.

Послышался еле различимый шорох слева и Зеленин понял – гости. И даже догадался кто, поэтому вида не подал, что что-то услышал, суетиться не стал. Стоял и усиленно мерялся взглядом с Шустриковым. К виску приставили ствол:

– Мне нужно, чтобы ты быстро и тихо убрался отсюда в неизвестном нам направлении.

– Что иначе? – даже не пошевелился. – Завалите? Идиоты? Тогда к чему демонстрация арсенала?

Михаил вздохнул и нехотя опустил ствол:

– Уходи, просто уходи, – посоветовал.

Руслан подождал, что скажет Андрей, но тот молчал и Зеленин согласился:

– Хорошо, я ухожу. Вместе с Витой.

– Нет, – выдал Михаил.

– Посмотрим?

– Вита вместе с Катериной посиделки под яблоней затеяли. Не будешь же ты брать грех на душу и пугать двух ранимых женщин.

– Не поверишь, на мне столько грехов, что еще один ничего не изменит.

– Тогда мне придется стрелять, – предупредил.

Мальчик, ты хоть понимаешь, о чем говоришь? – уставился ему в глаза Рус, заметив, как тот профессионально и не навязчиво взял его на мушку.

– Это не так легко, как кажется, выстрелить в человека, который смотрит на тебя. В человека к которому ты не испытываешь ненависти, человека, который не соперник тебе, не враг, ни чем тебя не задел, ничего плохого не сделал, человека с которым ты познакомился и точно знаешь, он – свой. Это не война, сержант Варлеев, я – не Дух.

Речь казалось, не произвела впечатления на мужчину. Но Андрей вздохнул:

– Он прав. Опусти ствол, Миха, – и осел прямо на пол, взъерошил волосы на голове. – Полсуток тебя знаю, а ты мне уже все нервы вытянул!… Рус, да? Армейская разведка? – и сплюнул в сторону. – У тебя в группе поэт был, стихи классные читал. Лорка. Я его хорошо запомнил.

– Его звали Женя. Евгений Белянин. Он читал стихи Гарсия Лорки. Потом парня "Ночная птица" сняла.

– Было. Эту суку сколько не ловили, никак взять не могли, а потом само рассосалось. Видно левый кто-то постарался. А ты с группой в плен попал, но счастливо отделался.

– Было.

– Говорили: покрутили да в чисто поле выкинули. Чудеса просто. Ребята не верили.

– Факт.

– Кто у вас за Чапая был? – прищурил глаз Варлеев.

– Чапай и был. Вася Шесторенко.

– Слышал я про тебя. Ладно, поговорим, везунчик, – убрал пистолет за пояс брюк Михаил, ногой табурет пододвинул и хлопнулся на него. – Чего тебе от нас надо?

– От вас – ничего.

– Ну, от Витальки.

– Где вы ее нашли?

– В детском доме! – буркнул Андрей.

– Какая разница? – спросил Миша.

– Большая. Кто с вами был?

– Нас много было. Четыре взвода на прочес кинули. Штабные навернулись с вертушкой. А район поганый, духов в каждой щели, как тараканов в общепите.

– Нашли?

– Двоих. Трое в хлам.

– Без боя забрали?

– Абсолютно. Духи, как вымерли, чудно даже было.

– Виту по дороге туда или обратно нашли?

– Ну, обратно.

– Понятно, – вздохнул. Знал Арслан об акции «федералов», потому рисковать не стал, шуметь, зажимать штабных. Свои дела решил быстро: Виту в расход, Руса с ребятами – на фиг. И чисто в селении. Мирные жители и только. Не нужна была ему заваруха.

Почему?

"Чистым" хотел остаться? Зачем? Почему это было так важно для него?

– Про Дагаева слышали?

– Тот, что группировкой местной руководил, козел старый?

– Тот, кого ты прощупать через дружка хочешь? – спросил Андрей. – Был такой, Дагаев – "Белая рубашка". Интеллигент хренов. Так по этой рубашечке шмальнуть хотелось, что палец о курок чесался. Грязь, кровь, бардак, а он в белой рубашке, как с какой-нибудь конференции на симпозиум. Бред! Кто-нибудь его бы точно снял, не те, так эти, я уверен был, хоть и все знали, лоялен он, даже помогает нашим. Но раздражал сука, до спазма печени.

– Жив.

– Значит, ты его щупаешь? Не перекрасили его рубашечку в красный цвет? Повезло. И что?

– А то, что он учился в Грозном с сестрой Виты. Потом ее семья погибла, а он в благодетели для девчонки записался, в свой тейп привел, у тетки устроил. Любовь к русским, тем более женщинам, ты знаешь. Шансов у нее выжить было, один на миллион. А когда сам Дагаев, племянник, кстати, того князька, к своим приводит русскую, за невесту выдает, совсем другой коленкор. Другое – зачем он это сделал? Простую девчонку – иноверку дядя бы не потерпел, и плевать, что там племянник хочет. Понимал то Арслан или нет, не знаю, но чувствую, что есть что-то за всем этим. Кто были родители Виты? Чем она была выгодна Дагаевым даже после смерти родителей? Вряд ли она сама представляла интерес. С женщинами у козлов один разговор был, и какой, не мне вам рассказывать. Никто бы с ней не миндальничал, а ее берегли.

– Угу. Так берегли что… – сверкнул глазами Андрей и отвернулся.

– Ее изнасиловали, очередью прошили и контрольный в голову сделали, – хмуро поведал за друга Миша. Оба помолчали и обоим одно и тоже привиделось…

Чечня. 95 год

Ворон кружил над травой. Вокруг ни души, а он кружит.

– Чего-то там не так, товарищ старший лейтенант, – кивнул на заросли травы под обрывом рядовой Свирский.

– Вижу, – процедил тот.

Хайрулин огляделся: вроде никого. И ткнув пальцем в сторону Варлеева и Хомягина, жестом указал на заросли: сходите и посмотрите. Парни рысцой и перебежками туда и выпрямились во весь рост, застыли, как изваяния.

В первый момент Мише показалось, что глюк у него, «фазу» в голове замкнуло, как бывало здесь нередко и с повидавшими, с теми, у кого крепкие нервы. Он же, первогодок этим похвастаться не мог. С марта он в Чечне, а все мутит от вида крови, колотит мелкой противной дрожью в пиковых ситуациях и орать хочется, уши зажав.

Вот и сейчас стоял и морщился, сглатывая ком дурноты, вставший в горле, дрожал как осина на ветру, а глазам все равно не верил. Лежала перед ним красивая русская девчонка и синими глазами в небо смотрела. И так хотелось заорать на нее: какого рожна ты тут делаешь?! И в шею, пинками к маме, папе, к кому сам бы побежал… но эта уже не добежит. Во лбу дырочка, висок в крови и платье, а ткань на груди, как прострочена.

И вдруг всхрип, протяжный как у старухи вздох, губы судорогой подернуло и опять мертвая, опять тишина.

– Мать моя!… Она жива, – пролепетал Хомяк и закричал забывшись. – Товарищ лейтенант!!

Миха его в бок автоматом: заткнись ты! Хорош духов радовать!

Тот не заметил, ребята уже к ним ломились, окружили. Хайрулин подлетел и по голове костяшками пальцев:

– Ты баран!!…

И смолк – девчонку увидел.

– П… – протянул кто-то.

– Она… это, дышала, – растерянно прошептал Хомяк. Лейтенант над девушкой склонился.

– Сдурел, рядовой? Какой к хрену дышать? Легкие простреляны, контрольный как звезда горит, – тьфу, сплюнул с досады. Не место жали на войне, да и жалелки на всех не хватает, а тут… Маты одни!

– Наша, – прошептал кто-то. – С такой бы на танцы…

– Потанцевали с ней уже боевики, – буркнул мужчина, подол платья поправляя. И дернулся в сторону, услышав хриплый, клокочущий вдох.

– Жива! – Андрей в потрясении соседа оттолкнул, на колени рядом с ней встал. Ладонь на сонную положил – бьется пульс. Чуть, а жизнь в девчонке теплится. – Жива! Точно говорю!

Бред! Подумать так только то, что русская молодая девочка в этом аду – уже бред, что с контролем в голову и жива – вовсе в голове не укладывается. Но только один хлипкий шанс дай пацанам и не остановить – засуетились, кто, за чем полез, аптечки, фляжки со спиртом все в круг:

– Перевязать…

– До наших дотащим…

– Хирург классный…

– Отставить!! – рявкнул лейтенант, сам пульс проверил под пристальным взглядом бойцов и тяжелого – Шустрикова. Заподозрил тот, что кинуть девушку Хайрулин решил, оставить. И только бы он слово сказал – в горло бы ему вцепился.

Нельзя надежду отнимать у осатаневших от смерти, нельзя! Она же, как знамя, как стяг, пока жива они живы, как эта девушка – выживи и им в смерть больше не верить.

Хайрулин смерил парня хмурым взглядом, фляжку свою открыл, капнул на губы раненой – спиртом запахло, губы скривило и хрип послышался.

Жива. Хоть как крути – жива. Живых не бросают! – кричал взглядом на него Андрей.

Кто-то уверенно заявил:

– Дотащим.

– Кто-то в офицеры записался?!…

И выругался грязно, протяжно, всю злость что в душе накопилась вкладывая.

Не довезут, не выживет – это ясно, но так же понятно, что оставить нельзя. Даже если бой, даже если духи сейчас набегут – нельзя. Против естества и души это, против всего святого, что еще в сердцах теплится.

– Взяли, – приказал глухо. – Нежно взяли, как мать родную. Остальные рассредоточились и прикрыли. И перебежками до «коробочек»!

С молитвой всем святым, – чуть не добавил да только сплюнул в сторону: какие святые здесь? Здесь Дьявол лютует, его это война, его территория, раздолье. Гребет падла, души лопатой.

Бойцы как взять девушку не знали, затоптались – Андрей решился. Заклинило, что-то в его голове и очень важно было вытащить синеглазку, пусть самому лечь, ее вытащить. То что от него это не зависело – не понимал, знать не хотел.

Как на руки ее взял, так словно повенчался. Но понял это позже, когда глаза ее все так же бессмысленно таращились на него, но уже были живыми. Тогда же о другом думал, как остальные – уйти бы на духов не напоровшись.

Но словно выходной у тех – тишина. Может, удача девушку прикрыла и бойцов с ней?…

– Мы ее в больницу доставили, хирург там молоток, маг и чародей просто. Хотя как выжила, по-моему, и он не понял.

Руслан подавлено молчал: выходила Виту в тот же день ребята его же части спасли. Разговоры наверняка шли, а он не слышал. Как?… К своим через пять дней попал. Пил, зубами на койке скрипел и никого знать не хотел, слышать, видеть. Потом Грозный. Августовское взятие его было более кровавым, чем новогоднее, в которое Бог миловал попасть Руслану. В том кошмаре было не до баек, слухов, историй – куда не глянь сплошная история, в которую одни входили мертвыми, другие вписывали свои имена чужой кровью.

Хотя было, Саблаев – двухгадюшник, как – то в философию ударился: живучее, мол, животное – человек. И пойди, объясни с научной точки зрения, какие процессы им управляют в пиковый момент. Организм один вроде, а реакция у всех разная. Один от царапины умирает, другой после контроля в голову живехонек, один в обморок от вида крови, другой с прострелянными ногами бегает, палит.

Но из Зеленина тогда что слушатель, что собеседник неблагодарный был – послал он Саблаева грубо, но доходчиво, потом их в штурмовую группу кинули и понеслась. Короче закрутилось, словно не было ничего или было, но не с ним.

Омертвел он будто, ничего не доходило.

Дагаев только маячил, достать его хотел, а тот как в воду канул.

Всплыл.

– Дагаев в городе. Завтра ждет меня на встречу. Чую, разговор Виты коснется.

Лица мужчин вытянулись:

– Ты завязан с ним?

– Учились когда-то вместе, потом я пулю для него берег. Долго, – признался честно.

– А сейчас?

– Мертвые молчат, а я знать хочу. Много знать.

Андрей шею потер, обдумывая, и бросил:

– Не стоит женщин одних оставлять.

– Они с Леонидом и моими людьми. Рассказывай.

– Нечего.

– Тогда почему по стране бегаешь? Сколько городов сменил?

– Теплое место искал.

– Вита нигде не числится по той же причине?

Шустриков упрямо молчал.

– Ладно, молчи, а я пошел. С Витой, – развернулся, уже выйти хотел, как услышал в спину:

– Она что-то знает: то ли шифр, то ли код, – сказал Михаил. Рус повернулся к нему, потом к Андрею. Тот вздохнул:

– Набор слов, цифр. По бессознанке еще в больнице что-то на эту тему говорила и потом несколько раз. Я смекнул, что есть, что-то за этим, только когда в Петрозаводск за нами приехали. Внушительные ребята, чуть помешкай – раскатали бы так что и ушей бы не осталось. Ушли. В Калининграде та же ерунда – пасти начали. Только в Омске нас потеряли. Потом Миша сюда перетянул. Я надеялся, что все закончилось.

– Но не верил?… Что за шифр, код? Отчего, откуда?

– Не знаю. Спрашивать бесполезно – не помнит она ничего, не понимает, а если начинает вспоминать или понимать, тут же в себя уходит, сутками сидит, в одну точку смотрит или… как она "дышать забывает", ты видел.

– Ты этот код знаешь?

– Нет. Может, спросил бы – сказала, только меня мама учила: меньше знаешь, лучше спишь. Тебе зачем?

– Скинуть его, как карту.

– А если он ключ к важному замку?

– Скорее всего.

– А если за этим замком черти что?

– Надо выяснить. Если за ним нет стратегического запаса и доступа к «красной» кнопке, то скинуть и зажить нормально.

– Как бы еще узнать.

– Это я беру на себя. Если Арслан из-за Виты проявился, значит, знает о коде, значит, буду знать я. Пока придется пожить у меня. Здесь не надежно, как и у вас дома.

– Поможешь, значит?

– Помогу.

– Почему?

– Тупой вопрос. Ответь на него сам.

Убрал палку из ручки двери и вышел. Следом мужчины на крыльцо вывалились, сели на ступени с озабоченно-задумчивым видом.

Зеленин нашел Леню на берегу. Он сидел и смотрел как женщины смеясь, хлюпают по воде и обрызгивают друг друга, дурачатся как дети непосредственно и беззаботно.

– Сматывай удочки, Леня, уезжаем, – сказал ему Рус, с тоской глядя на веселье Виты. Девочка, девочка, чьей пешкой ты стала, в игру чьих амбиций влезла? Специально, невольно, впутали? Зачем?

– Уже смотал, – глухо сообщил мужчина и добавил. – Чует мое сердце, эта девчонка не принесет тебе добра.

Зеленин помолчал, вглядываясь в беззаботное, радостное лицо Виты и заметил:

– Я не жду от нее добра, я жду прощения.

– А я думал, любви, – хмыкнул, но невесело, вяло и устало.

– Не подкалывай, не до шуток.

– Не поверишь, мне тоже. Минут двадцать на нее смотрю и думаю: какой черт тебя с ней свел? Чем же ты перед ней провинился, раз прощения ждешь? – глянул на него с недоверием мужчина. Рус промолчал: возможно, когда-нибудь он все же сможет рассказать другу ту историю, спокойно, не размениваясь на эмоции передать, что чувствовал тогда, как жил потом… Возможно когда-нибудь, но не сейчас.

– Страшно мне за тебя, – тихо сказал Иванов, поднимаясь с травы, кивнул в сторону Виты. – Она прямая дорога в ад.

"Я уже в аду, она же – дорога из него", – подумал мужчина и пошел к Вите, вытянул из воды за руку, обнял:

– Нужно ехать.

Она доверчиво прижалась к нему и притихла, кивнув.

– Куда же вы? Оставайтесь, шашлык позже сделаем, посидим, – предложила Катерина.

– Спасибо. Не следует злоупотреблять вашим гостеприимством да и дела.

– Андрей с вами уезжает?

– Да. В каком составе приехали в таком и уезжаем. Спасибо за чудесный выходной, мне было приятно познакомится с вами, – протянул руку Руслан и неожиданно для женщины, поцеловал ее, а не пожал. – Желаю вам здоровую, красивую и умную дочку.

– У нас будет сын, – улыбнулась Катерина и положила ладонь на живот.

– Тогда… пусть он будет воином, но никогда не станет солдатом.

Люди умирают, погибают и тем навсегда перечеркивают обратную дорогу живым. Им не испросить прощения у мертвых, а потому не обрести покоя. Но Рус надеялся, судьба дала ему шанс и он его использует. Пусть это будет стоить ему жизни, но лучше умереть за жизнь, чем жить за мертвых.

Ему легко было это сделать – он любил.

Как это случается? Что притягивает, в какой момент? Профиль, глаза, фигура, голос или манеры привлекают внимание, заставляют задержать дыхание, впитывая образ? Он не знал, не думал. Смотрел на дорогу, а голова сама поворачивалась к Вите, взгляд устремлялся к ней, а не к ленте шоссе, ведущей вдаль вереницу машин. Пальцы сами липли к ее рукам, нежной коже, дающей уверенность, что она не мираж, не призрак, что ходил за ним столько лет. Он гладил ее и слушал щебетание о великих пейзажистах, природе, временах года, а слышал лишь ее голос и млел, невольно тая от его мягкой нежности, ноток восхищения простыми, незаметными в суете жизненного бега вещами.

Тяжело было на душе, больно от мыслей, что это создание прошло огонь войны и чуть не сгорело в нем, как бездушная засохшая веточка, подкинутая в костер.

Не место на войне мальчикам, тем более не место девочкам. В прочем, войне вообще не место в жизни. И забыть бы все, перечеркнуть, припасть к губам Виталии, напиться тишины и покоя, да впереди «бой». Арслан.

Зеленин пытался понять, почему не испытывает к нему ненависти. Перегорел? Было, он ненавидел его так, что покажи Дагу на холме за полком, он бы этот полк в одиночку положил, пролагая дорогу к горлу врага. Но сейчас он то ли жалел его, считая более убогим и покалеченным чем те, кого он калечил, то ли все чувства и желания без остатка ушли в сторону Виты, не оставив и толику на раздувание ненависти, былой неприязни к былому другу.