Текст книги "О чем поет ночная птица"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

И словно полог упал между миром и двумя влюбленными.

Девочка мягкая и послушная в его руках как воск, неопытная, робкая как школьница и он, кому она доверилась так же просто и без остатка, как дитя матери и отцу.

Он был нежен с ней и бережен, расплавил, растопил осторожно, боясь вспугнуть, лишить ее красоты этого вечера.

Только раз она попыталась робко оттолкнуть его, но лишь вскрикнула и сдалась, дрожала в его объятьях – когда он вошел в нее.

Всю ночь он не отпускал ее от себя, всю ночь ненасытно ласкал и любовался Витой, ее глазами, в которых появилась поволока в момент, когда он брал ее; влажными, припухшими губами, что раскрывались сами навстречу его губам.

И заснул, крепко прижимая ее к себе, одурманенный запахом счастья, что исходил от ее волос.

А майку она так и не позволила снять.

Глава 6

Суббота

Он думал – это блажь, невинная прихоть – не больше.

Но вид характерных шрамов от автоматной очереди через спину, открывшихся ему – приморозил Руслана к постели. Рука так и зависла в желании бережно укрыть девушку одеялом, а остекленевшие глаза смотрели на задравшуюся маечку, по верхней линии которой и проходили старые рубцы.

Он видел такое и без всяких экспертов мог определить – пули прошли навылет. В грудь стреляли, в грудь…

Лиля!

Чечня. 95 год

Очередное задание, плевое. А их взяли как куропаток в силки!

Навел кто-то, не иначе.

– Эй, русс, хады сюда. Рэзать не буду, буду домой мама отпускать!! – гортанно прокричали из-за камней.

– Черт!! – завыл молодой, только прикомандированный к группе Зеленина пацан – Володя. Сжался на камнях, заплакал. – Не хочу умирать. Не хочу!!

Кобра искоса глянул на него и сплюнул в расщелину меж валунами, передернул затвор:

– Хрен им сукам!

– Положат, – отстраненно заметил Носик.

– Всех положат, – равнодушно кинул Улан, вытаскивая запасной рожок у убитого Шалима.

– Э! Русс!! Мамой кланус!…

Кобра дал очередь на звук голоса:

– Пошел на х…!!

– Не трать зря патроны, – посоветовал Руслан.

– Думаете, придут за нами, товарищ старший лейтенант? – с такой мольбой, такой надеждой уставился на него Володя, что у Зеленина мороз по коже пошел. Отвернулся – нечего ему пацану сказать.

– Прибегут! – сплюнул опять в расщелину Кобра, лицо тыльной стороной перчатки оттер. А толку? Жара, а они в полном боевом, как при параде на каменном пяточке, как на сковороде в преисподней, а вокруг только камни да кусты где – нигде внизу. Пара минут, пот снова глаза заливать начнет.

– Сейчас опять пойдут, – прошептал Носик, напряженно вглядываясь в движение за камнями.

– Приготовились, – бросил Зеленин, занимая позицию. Пять минут передышки – считай ничего и целое царство. По камням шалая пуля вжикнула, срезала кожу над бровью.

Твою!!… Только крови в глаза и не хватало! – отер наспех и дал очередь в ответ.

Заклацало так, что головы не поднять. Шквал. Стволов семьдесят их пасут, не меньше. Куда шестерым против такой кодлы?

– Ааааа…. Суки!!….

С матом начал палить Улан, выковыривая пулями из камней жизни духов.

Володя выл, но стрелял, Кобра методично и точно укладывал цели, Носик бубнил что-то под нос и отбрехивался короткими очередями. И вдруг смол, сник, ткнулся в камни и сполз. Рус к нему – поздно, мертв. Глаза открыты, будто видит еще что-то, а во лбу аккуратная дырочка и тонкая полоска крови к брови ползет.

– Твари!! – выдал очередь Зеленин. Последнюю свою гранату достал и за камни. Грохнуло. С минуту еще поогрызались в ответ и опять тихо стало.

– Э, рус, злой такой, да?! Хады сюда, гаварю! – послышалось.

– Чего они тянут? – прошептал Рус, не понимая маневры боевиков. Чего проще убить шестерых? Гранатами закидал и привет. Но нет, тянут, тянут. Загнали их как крыс в угол, в кольцо взяли и давай на «волынке» играть: то бой, то тишина, то «сдавайтесь», то шквальным огнем утюжат.

Улан аккуратно переложил тело убитого товарища на камни рядом с Шалимом, посидел над ним и на Кобру покосился:

– Курить есть?

Тот головой мотнул – час назад последнюю папироску по кругу пустили. Все, теперь хоть уши пухни.

– Нас же не могут бросить, не могут! – запричитал Володя.

– Рот закрой! – цикнул на него Руслан, сел рядом с парнями. Рожу оттер от крови и пота и бросил. – Уходите. Старой тропкой вниз. Там их немного, пятерка от силы.

– Командир…

– Рот закрыли!… Я приказываю уходить! Шансов мало, но здесь их совсем нет.

– Тогда уходим вместе.

Зеленин головой мотнул:

– Тогда смысла уходить нет. Кто-то должен остаться и прикрыть вас, вызвать огонь на себя. Это буду я. И все! Не рассуждаем! – прикрикнул, видя, что Кобра рот открыл для возражения. – Это приказ!… Кобра – первый, Володя – второй, Улан – третий.

Бойцы обменялись тяжелыми взглядами и, Улан достал запасную обойму:

– Пригодится вам, товарищ лейтенант.

– Вам тоже, – сглотнул. Страшно было, так страшно, что внутри инеем все покрылось. – Гранату лучше дай.

И дернул жетон с личным номером с горла, в ладонь Кобры вложил:

– Теперь ты старший в группе.

Тот зубы сжал, так что скулы побелели. Жетон в кулаке зажал и бросил уверенно:

– Встретимся, браток.

Зеленин на камни залег, а ребята ужами вправо по расщелине скользнули.

И началось.

Ушли, не ушли его бойцы – не знал, не думал – некогда было. Лупил по камням, только искры сыпались. Одно понимал: лучше умереть, чем в плен, лучше погибнуть самому, чем своих бойцов терять.

– Выйдут, обязательно выйдут! – цедил, пристреливая высотку.

А потом взрыв и тишина.

Глаза открыл и понял – плен.

Перед носом армейский ботинок, только не схватишь его, не повалишь – руки связаны. Голову поднял и застонал, в траву жухлую лбом ткнулся, зубами скрипя – Арслан.

Никто группу Зеленина не сдавал – сам Рус ее продал…

За два часа до выхода на точку

– Руслан, – заглянул в палатку лейтенант Попов. – Там тебя хачик какой-то спрашивает.

– Что за хачик?

– А я знаю? Спасибо скажи, что не помяли, а то ребята хотели. Пер же прямо на блок пост. Придурок!

И скрылся.

Зеленин свернул недописанное письмо матери, в карман сунул. Автомат прихватил и двинул к посту.

– Тьфу, ты, – сплюнул, узрев белую рубаху Арслана. Опять как на сдачу экзамена вырядился! Ну, что неймется? Точно смерти ищет, ж-жених! Не свои, так чужие снимут, грех по такой цели не пальнуть. – Пропусти его, – приказал караульному.

– Не положено, товарищ старший лейтенант.

– Сюда пропусти, елы! За заграждение, а не в расположение! Ну? – поторопил, пнув по щиту с колючкой.

Караульные пропустили Дагаева, умыв офицера недовольными и осуждающими взглядами. Но Руслан их не заметил – на Арслана смотрел. Бел тот был, как его рубашка.

– Здорово, – ладонь пожал и на ящики кивнул: садись. Сигареты достал, протянул Арслану. – Случилось что?

Мужчина папироску взял, размял в руке и вздохнул:

– Хреново просто.

– А! – хмыкнул Зеленин. – Не тебе одному. А чего хреново-то? – прищурился затягиваясь. – Колись, не мудри. По лицу вижу, случилось что-то.

Арслан вяло улыбнулся и неумело подкурил папиросу, закашлялся.

– Эх, Дага, – хмыкнул Рус, хлопнул друга по спине. – Как не научился курить в школе, так и не умеешь до сих пор. На фига полез?

– Тошно, – признался, поморщившись от дыма.

– Колись, – посерьезнел мужчина.

– Снайпер. Я знаю, кто он. Сдать могу тихо, без боя. Но только тебе.

– Вот уж честь, – проворчал Руслан, обдумывая услышанное, и кивнул. – Пошли.

– Нет. Сейчас без крови не взять. Зачистку устроите. Вечером приду, отведу – тихо возьмете.

– Вечером меня не будет, дай Бог к утру вернуться.

– Уходишь?

– Высотку одну проверить надо, – сплюнул в сторону прилипшую к языку табачную соринку.

– Около ущелья?

– Все-то ты знаешь, – прищурился Рус.

– Но молчу, – успокоил его Арслан. – Худо, что уходишь.

– Приказ, – что здесь пояснять? – Снайпера брать надо, я или другой – фигня.

– Нет. Только ты.

– Упрямый ты Дага. Не могу я, а ждать тоже нельзя – положит ведь сегодня ночью еще кого-нибудь.

– Вчера положил? – покосился на него Арслан.

– Нет, – признался. Пятый день о Ночной птице ни слуху. Перекрестится бы, да кабы не сглазить. Вопрос, к чему Дагаев спрашивает?

– И сегодня не выйдет. Почему не спрашивай, не могу я сказать.

– "Как ныне взбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам"?

Арслан взгляд отвел.

– С ними ты уже, да?

– Нет, – бросил с яростью и Рус облегченно вздохнул, сразу поверив. – Но это мой тейп, пойми. Ты мать не предашь, как мне свою можно?

– Твоя, насколько помню, на Север с твоим отцом рванула за длинным рублем. В Нижневартовск, по-моему.

– Там и осели, а меня сюда послали. Не знали, получиться ли устроиться, да и поступать мне надо было. А здесь родня. Обязан я им, пойми. Кровь родную не продают.

– А если на крови этой, чужой океан? Если дядька твой – людоед? – процедил Рус.

– Обидеть хочешь? Не обидишь. Знаю, о чем говоришь. Защищать не стану – прав ты. Глаза ему власть и деньги застят. Князем себя считает… Только родню не выбирают. И не лезь в душу, я в твоей не копаюсь, я к тебе как к другу, брату.

– Ладно, – папиросу откинул, плечо ему сжал. – Не горячись. Извиняться не буду, но тему продолжать тоже. Сейчас о более важном речь – снайпер.

– Вернешься – лично тебе его приведу, – поднялся.

– И у тебя к нему счет?

– Я – человек, а не зверь.

Только печально это вышло, неуверенно.

– А все же, утаиваешь ты что-то, – заметил Руслан. – Фигня какая-то приключилась.

– Приключилась, – голову свесил. – Только не спрашивая какая.

– Помощь нужна?

– Помощь? – Арслан развернулся к нему, оглядел задумчиво. – Взрослые мы, Рус, не дети. И проблемы у нас не детские, только как играли, так и играем: один в футбол жизнями, другой в войну настоящим оружием. А песочница наша теперь весь мир. Только законы те же. Кто-то у кого-то замки далеко не из песка рушит, кто-то на чужую машинку зарится, кто-то норовит прочь непонравившегося вытолкать.

– Это ты к чему? – насторожился.

– А к тому, что как был ты мальчишкой, так и остался. И хорошо. И не дай тебе Бог повзрослеть и взрослую проблему на плечи взвалить. Ею, Рус, как детской, не поделишься. Один потащишь.

Руслан и обиделся и разозлился: философ, блин! Стоит, рассуждает, а у его родни руки по локоть в крови!

– У меня нет взрослых или детских проблем, потому что у меня одна проблема на всех нас, – обвел рукой простор и ткнул пальцем в сторону Арслана. – Вы!

Тот головой качнул:

– Ничего ты не понял, – шагнул в сторону выхода и остановился, повернулся к другу. – И не поймешь, пока не коснется.

– А и коснется, ныть не стану, – процедил.

– Уверен?

Не понравился Зеленину взгляд друга – чужой он был и старый как мир.

– Уверен, – бросил тише, спокойнее.

Арслан подумал и кивнул, глаза пряча:

– Может быть. Может. Только говоришь ты так, потому что думаешь – знаешь себя. Ты же у нас сильный, волевой. Всегда таким был – правильным. Только не ты это, а шаблон что тебе привили. Нам всем. А вот какой ты на самом деле – вопрос.

– Вопросы у следователя, а у меня автомат.

– Вся сила в оружии? А что ты без него? Кто?! – завелся, к Руслану подошел в лицо заглядывая. – Представь, нет оружия у тебя, и поддержки нет, ничего, никого – и что ты один? Ты – один! Все! Пыф! Пузырь мыльный! Думаешь сильный, думаешь монумент непробиваемый?! А ты человек. И у тебя есть слабости, не может не быть, именно потому что ты человек. И главная война не здесь, – махнул рукой в сторону и ткнул пальцем в грудь Руслана. – В тебе. Самая затяжная, самая дурная война! С собой.

– Если совесть чиста, воевать не с кем и не зачем.

– Совесть? Совесть только у святых чиста, а мы все грешники.

– Вот тебе твои грехи покоя и не дают. В философию, смотрю, ударился, – прищурился недобро.

Арслан долго смотрел ему в глаза, словно разговаривал. Руслану неуютно стало, отвернуться бы, да не привык он позиции сдавать. Вот и пялились друг на друга минут пять, пока Дагаев не спросил:

– Значит ты без греха и с чистой совестью? И мне грешному да бессовестному помочь хочешь? Что ж, ты сам сказал, сам помощь предложил. Я ее принял, – и развернулся, пошел к выходу.

– Эй, Дага?… – окликнул. В глазах вопрос: снайпер?

– Я же сказал – тебе сдам. Завтра. Может, забыл? Мое слово крепкое, – и пошел не спеша прочь от поста.

Руслан не остановил, потому что знал – как сказал Арслан так и будет. Он слов на ветер и мальчишкой не кидал.

Только что ж его взвело? Что у него случилось?…

– Ну и сволочь же ты, – прохрипел Зеленин с ненависть глядя на друга. Не узнать того – не в белой рубашке – в камуфляже стоит, автомат умело держит.

Тварь хитрая!

Руслана подняли и поставили на ноги перед Дагаевым.

Командир мать его! – ощерился Рус.

– Ругаться не надо, – спокойно предупредил мужчина

– Ты мне руки развяжи, я тебе ими пару баек расскажу. Не про совесть, но по совести.

– Ты о своей подумай. Тебе сдаться предложили? Зачем отказался? Зачем за своих бойцов решил жить им или умереть? Была бы у тебя совесть, ты бы матерям их сыновей вернул, а не земле подарил.

Больно, падла, бьет, по самому тонкому метит.

Руслан зубы сжал и взглядом все ему высказал. Только толк? Мрак на душе у Зеленина: Арслан мразь, но и он сволочь. Размяк, поверил. Как дурак попался! Да ладно б сам – ребята…

– Троих ты этим скалам подарил, а сколько другим? – и кивнул в сторону. Зеленин взглядом проследил и стон еле сдержал – Кобру и Улана вели, связанных, грязных, в крови. Кобра зол, видно, контужен, лицо посечено, но не ранен. А Улан еле на ногах стоит – плечо разворочено.

– Чего ты хочешь? – пересилив злобу, спросил Зеленин Дагаева.

– Сыновей матерям вернуть. Ты не хотел – я сделаю.

Руслан моргнул: не верил он ему, хоть и помнил – слово с делом у Арслана не расходится. Но собственная вина оглушающей показалась и разум затмила. Рванул на бывшего друга и получил прикладом в лицо от рядом стоящего с Дагаевым боевика.

Очнулся он уже в яме. Кобра ему кровь с лица краем тельника оттереть пытался.

– Ничего, лейтенант, заживет, – сказал, с его взглядом встретившись. – А дружок твой гад редкостный.

Рус застонал, сел, голову руками накрыл:

– Бутырин?

– Погиб. Сам напоролся – вылез по не хочу.

– Улан как?

– Не знаю. Утащили куда-то.

– Мы где вообще?

Кобра хмыкнул, к стене затылком прислонился:

– "Знал бы прикуп, жил бы в Сочи"… Голова гудит, сил нет.

– Контузили. У тебя кровь в ухе. Слышишь как?

– Нормально, – вздохнул. – В голове только звенит. Мозг, наверное, – хрюкнул.

Зеленин вымучил в ответ улыбку. Кривая получилась, скорбная.

– Это я виноват, – сказал тихо.

Кобрин помолчал и вздохнул:

– Ни фига, лейтенант. Ну, оказался дружок твой сукой – ты причем? Что теперь грехи всех ублюдков на себя взвешивать, только потому что суку за человека принимал?

Зеленин лег на землю и глаза рукой прикрыл: не понял его Кобра, не мог понять. Не знал он, что Рус проговорился, куда и когда группа выходит. А рассказать – язык не повернулся.

В тот момент Зеленин думал, что совершил самое тяжкое преступление, что взял самый жуткий грех на душу и нет ему прощения. Чувствовал себя не просто раздавленным – убитым. Тварью равной Арслану.

И не знал, что это «цветочки», а самое худшее еще впереди.

Дагаев действительно не бросал слов на ветер….

Рука дрогнула. Руслан осторожно начал щупать кожу под волосами на виске Виты и замер – шероховатость.

Больше ничего не надо было, ничего. Прострация, ступор. Но очнулся, встал с постели, не соображая, где он, кто. Вышел из спальни, осторожно, чтобы не разбудить девушку, прикрыл двери и прошел на кухню. Достал блок сигарет из навесного шкафа и закурил, рассматривая рисунок обоев на стене, но не видел его.

Чечня. 95 год.

По глазам ударил свет – в проем на потолке опустили лестницу. Бородатый дух заглянул внутрь и замахал Руслану:

– Эй, иди. Ты, да?

Зеленин нехотя поднялся. Кобра ему ладонь сжал: держись.

– Давай, давай, – замахал боевик уже дулом автомата.

Руслан вверх полез, уверенный – убьют сейчас.

Его за шиворот выволокли, толкнули из сарая на улицу, а на встречу два боевик и девушка. Зеленин как споткнулся, остановился, девушка напротив. Волосы русые, глаза синь бездонная, и молодая совсем девчонка, лет семнадцать от силы… а лицо, руки в синяках, крови, губы разбиты, платье изодрано.

И вдруг улыбнулась ему, руку протянула:

– Лилия. А вас?

– Рус, – выдохнул и смотрит. Не хочет смотреть, не хочет видеть следы побоев и насилия, а не может отвернуться, не может уйти, как к земле прирос. И боевики, как назло их не разводят.

Сказать бы ей что, а слов нет – ком в горле, в сердце жгутом отчаянье.

Ее-то за что? Ее-то зачем?

Девчонка ведь совсем!…

Откуда она здесь? Как попалась?

Звери!

Руслана в спину толкнули на выход, Лилию в соседний сарай потащили.

Минута и за спиной дикий крик раздался, больной, жалобный, молящий. Перевернуло Зеленина, мурашки по коже пошли. Рванул туда, хоть и знал: бесполезно, глупо.

Скрутили, попинали и нож к горлу приставили, голову за волосы выворачивая:

– Понравилась дэвка, да? Хочешь?

Руслан зажмурился, зубы до хруста сжав, а в ушах крик ее стоит, дикий от ужаса.

– Э, сладко ей, слышишь, да?

Лейтенант не дышал. Он жалел, что жив, жалел о том, что родился, о том, что нет у него автомата, пистолета хоть с одним патроном.

– Как жили падалью, так падалью и подохните, – процедил. Он надеялся, что горячая кровь взыграет в жилах чеченца и тот убьет его, лишит возможности слышать, как уже не кричит, а хрипит девчонка. Но тот лишь прицокнул, поморщившись:

– Злой ты, а?

Поднял и толкнул вперед. Зеленин поплелся, не понимая, зачем вообще идет, зачем жив, зачем дышит. И все равно было, куда ведут.

В дом привели, в двери комнаты втолкнули, богатой, коврами устланной, а там Арслан за столом сидит с бутылкой наедине.

Меньше всего Руслану бывшего одноклассника видеть хотелось. Но кто спросил?

Дагаев на стул кивнул и Зеленина на него пихнули. Руки развязали и вышли.

Арслан мрачным хмельным взглядом оглядел его и молча разлил водку по двум стаканам. Один ему пододвинул, другой залпом в рот отправил. Зажмурился, лицо судорогой свело. Открыл глаза, взгляд осмысленный, тяжелый, как плита надгробия.

– Пей, – сказал тихо.

– Я с такой сукой как ты, – начал Зеленин, но язык не слушался, колом стоял. И ни злости настоящей, ни ярости не было – упадок. Раздавила его та девочка сильнее предательства Арслана, убила не выстрелив.

Дагаев видно и сам не в лучшем состоянии был. Поморщился и попросил:

– Не надо, Руслан, не сейчас.

– Хреново? Как той девочке, что твои козлы сейчас трахают?! – закипело внутри все, вздернулось. Вскочил и… осел, получив по пояснице от влетевших псов.

– Не трогать!! – заорал мужчина. – Вон!!

Тихо стало. Зеленин сжался, со всех сил стон боли сдерживая, уставился на Арслана. Тот глянул и отвернулся, сигареты достал. Закурил, пачку однокласснику кинул. В аккурат у стакана легла.

– Выпей и покури. Полегчает, – посоветовал глухо.

Лейтенант послал бы его, да знал слишком хорошо. Если б речь о нем только шла – плевать бы тогда, все равно бы до горла добрался, загрыз. Но перед Русланом Лилия стояла, крик ее в ушах, и как смысл жизни – одно желание – хоть ее выторговать, отвоевать у Дагаева.

Водку пить не стал, как не хотелось всю бутылку в себя влить и хоть на миг забыться, боль в теле и на душе заглушить – сигареты взял. Закурил:

– Отпусти девчонку. Не зверей.

У Арслана лицо закаменело и посерело. Смотрит на Руслана глазами огромными, пустыми и молчит.

– Ты же не совсем сука, Дага. Ну, мы с тобой – ладно. Война гребанная… тоже. Девчонка причем? Ленку Сидоренко помнишь? Ты же любил ее, стихи вон писал. Эта на нее похожа. Считай Ленку сейчас твои козлы…

И дымом от неожиданности подавился – Арслан стол перевернул одним взмахом. Полетел тот вместе с сигаретами, водкой к окну, а мужчина к однокласснику, заорал в лицо:

– Молчи!! Молчи сказал!!

Руслан притих в надежде, что беснуется Арслан не спроста – задело его все-таки, царапнуло, совесть проснулась. Смешно думать, а все же нельзя иначе. Должна быть у человека надежда, ничто он без нее. Никчемный.

Дагаев выпрямился:

– Красивая, да? Не в глаза смотрит – в душу, – сказал тихо и смолк. Губы ниткой, лицо серое, закаменевшее, а в глазах старость, та, что уже смерть зовет.

Руслан взгляд опустил – прошило его догадкой: не эта ли Лилия невеста Арслана? И даже волосы дыбом на затылке встали: это же какой падалью быть надо, чтобы невесту на потеху своей своре отдать?

С кем же учился Зеленин? С кем футбол гонял, с уроков сбегал, у кого списывал, кому помогал? С кем одним завтраком делился, яблоком, мечтами, мыслями?

– Что же она тебе сделала? – севшим голосом спросил.

– Мне? – покосился на него Арслан, отвернулся. – Ошибаешься.

Отошел к окну, сигареты поднял и закурил, стоя спиной к Руслану:

– Жалко ее тебе? – голос не дребезжит уже, как пустая тара на столике в купе – тягучий стал, вязкий. – А тех, кого она положила, нет?

Зеленин сморщился, щуря глаз на Дагаева: что еще за чушь ты мне втираешь?

– Сколько ваших "Ночная птица" забрала? Тридцать? Сорок человек?…

Руслан молчал, ничего не соображая. Отупел как-то в миг.

– … Сколько селений вы зачистили за это?… Одна ее пуля двоих убирала.

"Ее?"

– Не веришь мне? – повернулся к мужчине. – А я тебе, как на исповеди. Ведь это я привел ее сюда, я. Как ты своих в западню, ничего не подозревая. Последний разговор помнишь? Ты не понял тогда, как мне. Чужую боль не понять пока тебя она не коснется. Есть вещи, которые ты бы рад забыть, а не можешь. Тайны, о которых и сказал бы, а язык не поворачивается. Они сидят внутри тебя неразглашенные и убивают.

Арслан подошел к Руслану:

– Ты правильно понял, я эту невестой назвал, а хотел «женой». Подумай, каково это мне?… К чему мне на нее наговаривать? Я пальцем ее не тронул, дышать в ее сторону боялся, думал другая она, святая… Я в Грозном вместе с ее сестрой на одном факультете учился, когда началось все от ее семьи никого не осталось. Анна в 93 пропала, следом отец… Ваших здесь давно не любят. Сюда ее привез, к тетке, это как знак – своя.

– В смысле – твоя.

Мужчина головой покачал:

– Я ее обнять не смел… А сейчас поздно. Она как змея в сердце вползла… в селение, всех подставила: своих, чужих. Знать не хочу зачем.

– Война…

– Не надо, Рус! – вскинулся. – Не о политике речь! О женщине, что должна детей рожать, а она их убивала. Своих же била, лишая матерей сыновей, и тем убивала тех, кто ее приютил. За отца мстила, сестру? Знать не хочу. Она нарушила все законы, всех предала. Я бы понял ее, если бы она не такой страшный способ выбрала. Она жила в доме моей тетки, хлеб ее ела, кров делила, к ней, как к дочери относились!… Она всех подставила. Приди ваши, найди винтовку – конец. А ее бы вы не тронули – своя. Тетка бы расплачивалась, село, что змею эту пригрело. И я. Мне теперь платить, как тебе. Из-за нее, из-за меня всех бы зачистили – она ведь, змея, винтовку под кроватью держала, не пряталась.

Зеленин молчал – сумбур в голове, а веры нет. Не может он Лилию с винтовкой снайперской представить, не может принять, что она ребят по ночам отстреливала. Вдуматься – бред, а если за правду принять – мурашки от жути по коже. Потому что прав Арслан – не подумали бы на нее, не тронули, а селенье бы под корень. Автомата для зачистки достаточно, а снайперская винтовка, это вообще, конец.

Но зачем своих?…

"Лилия. А вас?" и улыбается разбитыми губами.

Не в себе?

Да здесь все ненормальны от и до.

– У нее первый разряд по стрельбе, золотая медаль об окончании школы. Она очень умная девочка: винтовку на виду держала. Что на виду – не найти. А если найдут – повод к зачистке, – словно мысли друга прочитав, сказал Арслан.

– Мало среди ваших снайперов? – прищурился.

– Таких? Что одних бьют, других подставляют, в две души разом плюют, и ни законов, ни принципов – твари!

– Зачем козлам своим отдал?

Дагаев долго смотрел на него и кивнул: пошли.

Толкнул плечом дверь, закричал боевикам. Те по машинам, в одну Зеленина запихнули, в другие кого – не видел. К полу его придавили ботинками.

Ехали недолго, минут пятнадцать от силы.

Зеленин ни о чем не думал, все ровно было, но в сердце сидел холодок – что еще Дага придумал?…

Его выволокли на площадке перед обрывом. Внизу трава, кусты и пустота вокруг.

Арслан рядом встал:

– Ты помочь мне хотел?…

Из другой машины девчонку выволокли, к краю поставили. Руслана парализовало, глаза стеклянные стали. Стоит, смотрит на нее, она на него и молчат оба. Ему бы отвернуться, не видеть синих глаз в которых нет мольбы или страха, только непонимание, как у ребенка, которого не за что отшлепали, но не мог, как будто силой его ее глаза удерживали. Или вид? Избита, изпятнана, платье изорвано, в крови.

"Она ведь была замужней, а мне клялась, что невинна", – возникло в голове. Не потому ли Арслан ее бандюганам своим отдал?

– …. Помоги. Но не только мне – себе и своим бойцам. Они в той машине. Одному медицинская помощь нужна, срочно.

Зеленин искоса уставился на Дагаева: что ты хочешь, падаль?! Закипало внутри, как водоворот, смерч, нарастала дикая ярость, готовилась вскрыть корку льда – отчаянья, отупения от боли.

Арслан пистолет достал, обойму проверил и подал его Руслану:

– Здесь один патрон. Тебе больше и не надо. Три варианта: можешь убить себя – глупо. Этим ты распишешься в собственной трусости, сбежишь, оставив нам твоих бойцов, снимешь ответственность за них со своих плеч. Предашь. Второй: убить меня. Можно, но тоже глупо. Следом убьют тебя, а ребята твои сдохнут ни за хрен. Им такую жизнь устроят, что смерть наградой будет. Не мне тебе рассказывать, ты не вчера сюда явился. Третий вариант. Тот что я тебе предлагаю. Честно скажу, рука у меня не поднимается ее убить, своим не дам – они свое взяли, теперь вам ее судить. Один патрон. Он может нанести мучительную рану, может сразу убить – выбор твой.

– Нет, – одними губами сказал Руслан.

– Как только ты ее убьешь, я буду считать, что мы квиты. Ты и твои бойцы будут свободны. Подумай, Рус: на весах жизнь этой змеи, что твоих и моих ложила, и твоя, ребят твоей группы. Их всего двое осталось, остальных ты уже не спасешь. Этих можешь. Убей ее и уходи, – вложил пистолет в руку.

Зеленин в прострации смотрел в синие глаза и делал мучительный выбор. Он никому не верил, ни чему, даже себе, и все же понимал, что должен спасти ребят, спастись сам, чтобы спросить потом с Арслана, с каждого из боевиков. Но убить девочку?… Снайпер? Какой к чертям снайпер?… Почему эта синеглазка платит отступное двум противоборствующим сторонам?

– Знаешь, что ждет твоего раненного бойца? – спросил Арслан тихо.

Зеленин знал и потому скрипнул зубами.

– Его будут резать и слушать, как он кричит. Второй молодой, сильный – пахать будет, пока не превратится в доходягу. За него потребуют выкуп, но не отдадут. Ты. Тебя ждет тоже самое. Я ничего не смогу сделать. Я сказал – ты мой друг, брат, но это нужно доказать. Тебе. Докажешь – уйдешь, нет – ад раем покажется. О себе не думаешь, подумай о тех, кто тебе доверился. Что они тебе и что она? Ты хотел найти снайпера – я тебе его нашел. Ты хотел его порвать – порвали. А где ты? Что ты сделал для тех, кого она убила? Сорок человек только твоих. И эти двое, которых ты отдаешь ей же.

Арслан говорил, Зеленин слушал, но слабо понимал, о чем речь – он видел синие глаза, сжимал пистолет и не мог пошевелиться. Со скрипом, сопротивлением приходило решение – он должен убить. Даже если она не снайпер – выхода у него нет.

Она и трое бойцов.

Женщина и трое мужчин.

Одна жизнь против трех, что смогут забрать минимум десять, за тех, кто уже не с ними.

– Какой мне смысл лгать? Я мог ничего тебе не рассказывать, но рассказал, поделился. Потому что ты делился со мной, потому что ты должен был понять, каково мне. Ты сам этого хотел.

В это Зеленин поверил. Поднял руку, прицеливаясь, но не смог спустить курок, замер.

– Она или ты и двое твоих ребят. Час и одного уже не спасти. Их жизнь в твоих руках.

Как в забытье, в тумане, Рус нажал на спусковой крючок. Пуля вошла в лоб девушке.

Она падала, не спуская с него своих синих глаз, а он все стоял, держа пистолет на вытянутой руке.

Арслан забрал его, но и этого Руслан не почувствовал. Он смотрел перед собой, на край обрыва, на котором уже никого не было.

К краю подошел боевик и дал очередь вниз. Поправил лямку автомата и пошел к машине, заверяя в чем-то Дагаева. Тот машинально кивнул и уставился в глаза Руса. Долго смотрели друг на друга.

– Прощай, – сказал Арслан и, кинув к ногам жетон с личным номером Зеленина, потопал к машине.

"Нет, до свидания", – проводил его взглядом Руслан. Его толкнули к другой машине, запихнули в кабину и надели на голову мешок. Куда ехали, сколько – не знал, не помнил. Он ничего не чувствовал, помертвел, потерялся.

Его выпихнули из машины у холмов, следом вытолкали Кобру и вынесли Улана. Развернулись и уехали.

Кобра проводил машину растерянным взглядом и уставился на командира:

– За что ж такая милость? Дружок снизошел?

Рус сел в траву и обхватил колено. Только сейчас он начал понимать, какой страшный выбор сделал, но не мог понять, как сделал. Оправданий было масса, но они не спасали.

– Лейтенант, что случилось-то? – нахмурился Кобра, забеспокоился – вид у Зеленина был, как у смертельно раненного.

– Не лезь ты к нему, – прохрипел Улан. Его голос немного привел Руса в себя – цель появилась – раненный товарищ, которого нужно доставить в госпиталь.

Они выбрались. Часа не прошло – на своих вышли. Ребята радовались, а Руслан не мог ни говорить, ни улыбаться. Он один знал цену их спасения, он один был ответственен и за спасенных и за убитых его группы, и за убийство. Никому о том не говорил – и не мог и боялся.

За связь с боевиком, племянником Дагаева по голове не погладят, за убийство гражданского лица тоже. И как не крути, куда не смотри – везде он повязан. Ребятам в глаза смотреть не мог, на себя в зеркало, духов люто возненавидел и по краю пошел, за который шагни и нет своих и чужих – пелена и трупы. От Арслана подлянки ждал – шантажа, по ночам спать не мог – вслушивался в звуки, ждал вестей о Ночной птице.

Но снайпер больше не появился, как не давал о себе знать Дагаев.

Кобра благополучно дембельнулся, Улан выжил, был комиссован.

Возможно это служило Руслану оправданием, но таким слабым, что оно исчезало, как только всплывали в памяти синие глаза.

И вроде радуйся, а Зеленин мучился. Угрюмым стал, замкнутым, слова лишнего из него не вытянуть. Смерти искал, но она от него отвернулась.

В 96 получил осколочное ранение и под это дело расстался с армией, хоть и мог остаться…

Он не заметил, как выкурил почти пачку сигарет.

Оглядел прокуренное помещение – дым стоит, даже воздухоочиститель не спасает. Только что Русу до того? Встал с пола, лицо умыл и замер над раковиной: это что получается? Вчера убил, сегодня любил? Снайпера? Невинную жертву? Игрушку боевиков? Невесту Арслана? И хоть ту, хоть другую – не легче ему, тяжело на душе.