Текст книги "О чем поет ночная птица"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Райдо Витич
О чем поет ночная птица

До конца, до смертного креста

пусть душа останется чиста.

Георгий Жженов

Пролог

Она падала в траву, как в воду с обрыва: широко раскинув руки и глядя в небо, бескрайнее и бездонное, как всегда далекое и все же, как никогда близкое. Только раз дано человеку познать его глубину и достичь высоты поднебесья – в тот миг, когда уставшая душа вырывается из оков тела и летит словно птица, поднимаясь все выше и уходя все дальше от земли…

Глава 1

Понедельник

Он сам не знал, отчего снова и снова смотрит на эту девушку. Каждый раз, останавливаясь на светофоре на перекрестке Большой Цветочной улицы с Северной, он поворачивал голову налево и смотрел на девушку, что стояла на другой стороне улицы, подпирала красное кирпичное здание музея минералов спиной, держа в руках какие-то картинки: то ли плакатики – воззвания в пользу какой-нибудь из множества партий, то ли рекламные проспекты, а может панно или вовсе детские мини-книжечки. Он не видел издалека, не мог сказать точно, как не мог понять, отчего его как магнитом разворачивает к этой девчонке каждый раз, стоит только остановиться на этом чертовом светофоре. Что его тянет?

Девушка как девушка: может шестнадцать лет, может двадцать пять. Фигурка стандартная: не полненькая – не худая, без особых выдающихся достоинств из серии тех, что замечаются в первую очередь. Лицо блеклое – не разглядеть. Картинки-то в руках девушки поярче ее внешности будут. Одета вовсе неприметно, стандартно и без изысков.

Любой день недели, любой месяц – она стоит и держит свои картинки в руке выставляя то ли на обозрение, то ли на продажу. Чудиться ему постоянно что-то зашибленное, несчастное в этом образе, раздражающее как совесть. И портит настроение, накатывая тоской. А с чего, почему?

Руслан сжал зубы и дал по газам, обогнал серый «шевроле», спеша избавиться от навязчивой паранойи, уехать как можно скорее с треклятого перекрестка.

Каждый раз, когда он видел девушку, настроение падало, душевное состояние становилось отвратительным. Он было даже подумал, что девчонка ведьма и глазит его.

Несколько раз он пытался изменить маршрут передвижения и рвался к центру города в офис через кольцо по Блюхера или Врангеля, даже через Коммунаров, старую разбитую еще во времена последней революции и тогда же забытую дорогу. Но в первом варианте его ждали пробки где он терял время и терпение и прибывал на работу в жутком, растрепанном состоянии нервов, во втором – блок посты доблестных патрульных, которым словно выдали предписание останавливать синий «лендровер», а в-третьем, прифронтовая полоса, на которой и танки бы траки сорвали, не то что вседорожник. Раз колесо поменял, два в рытвине с грязью застрял, на третий вернулся к исходному маршруту: по Захаренко через Северную. Десять минут пути – благодать, но плата – эта чертова девчонка.

Наваждение. Знать бы еще, откуда у него ноги растут.

Руслан включил радио, чтобы отвлечься. Он терпеть не мог слушать радио из-за тупых реклам, что то и дело вклиниваются, портя впечатление от музыки, и предпочитал диски, но как назло выгреб вчера всю подборку по просьбе Лени, своего друга.

Реклама натяжных потолков и туров в Египет между "Владимирским централом" и "Солнышком лесным" не порадовала, другая волна вовсе убила отделочными материалами и средствами гигиены, а Юмор-FM был неуместен и вызвал оскомину. Зеленин выключил радио и хмуро глянув на охранника на въезде, вырулил на служебную стоянку во дворик высотки – коммерческого центра «Сотников».

Вылез из машины, достал сигареты, закурил и подумал: нужно заканчивать эпопею с неизвестной. Хватит бегать от проблемы, как пацану: нужно пойти и посмотреть в глаза своей паранойе, купить чертову картинку или взять рекламку и забыть, вычеркнуть, послать к чертям вместе с дурной привычкой глазеть на девушку.

"Так и сделаю", – выплюнул окурок прямо под ноги уборщика и попер в офис, не обратив внимания на укоризненный взгляд парня.

Стандартный рабочий день стандартного начальника службы охраны уже стандартного для России коммерческого центра, коих по матушке за последние годы как грибов после дождя в лесу наросло, наделил рутиной и тишиной, суетой и авралом. И закончился как всегда – когда закончился.

Рус возвращался домой по пустым и горящим неоном улицам усталый и оттого спокойный как объевшийся удав. Лишь бы его не трогали, а он не тронет – сил нет.

Не тронули. От казино доблестные служители дорожно-патрульной службы оттаскивали сверкающий порше за неправильную парковку, стая байкеров пролетела мимо пока он стол на светофоре, а дома лезть к нему было некому.

Зеленин разогрел ужин холостяка, съел просто потому что привык есть перед сном и выпил чашку кофе, от которого в отличие от всех своих знакомых быстрее засыпал, чем просыпался.

Принял душ, проходя по коридору в комнату, оторвал лист календаря под именем понедельник и лег спать.

Глава 2

Вторник

День не заладился с утра.

Сначала выяснилось, что Зеленин забыл купить бритвенные станки, хотя вспоминал об этом каждое утро уже вторую неделю. Пришлось снова бриться тупым лезвием, а пока он чертыхаясь боролся с щетиной, на плиту убежало кофе. Посудомоечная машина не вынесла попытку хозяина отмыть турку и, взвыв, отказалась служить.

Руслан с минуту бодал ее взглядом, решая дальнейшую судьбу машины и заметив время на таймере плиты, плюнул на все разом и пошел одеваться.

В ящике с носками оказалась последняя пара новых носков, в ящике с рубашками – последний пакет с рубашкой, а в пачке сигарет одна сигаретка.

"Мне светит супермаркет", – понял и распечатал целлофан упаковки. Застегивая пуговицы, заскочил на кухню и написал в блокноте на холодильнике: бритва, носки, рубашка. Заглянул внутрь агрегата и щедро подписал: продукты.

"Нормальные люди в выходные магазинами занимаются", – попенял сам себе, втискивая стопы в ботинки: "а кто виноват, что ты с Ленькой на рыбалке завис? Сдалась она тебе, рыбак, нашелся"!

И плечами передернул: комары, пейзаж камышей и палящее солнце. А ты как дурак держишь в руке палку и думаешь, какого ляда ты в нее вцепился? Лучше бы искупались без всяких затей. Но как же: уха!

Итог: обгоревшая физиономия, сыпь из трассирующих укусов комаров, пустота в доме и воспоминание о супе из трех пескарей и ерша, в прикуску с литром водки. Водка Руслану понравилась, остальное приятных ощущений не вызвало. Особенно финальная часть – храп Леньки, от которого палатка подпрыгивала.

Мальчишник, мать вашу!

Нет, больше Леня Руслана прелестями воспоминаний о босоногом детстве и романтической юности не приманит. Староват он для подобной экзотики.

Зеленин взял ключи с тумбочки прихожей и вышел из дома.

– Здравствуйте, – милостиво кивнула мужчине молодая эффектная женщина – соседка по таунхаусу, загородив ему выезд своей «ауди». Улыбка гюрзы видно служила смягчающим обстоятельством и Рус не стал заморачиваться – выдавил в ответ дежурную улыбку старого, забившего на все удава и чуть сдал назад: "молодым везде у нас дорога". А то ведь затопчут.

Женщина махнула ему ручкой из приоткрытого окна и помчалась вперед, будто сбежавшего жениха догоняла.

"Н-да, обошлись без ДТП и то спасибо", – глянул на себя в зеркало обзора Руслан: везет тебе сегодня.

И улыбнулся: не смотря ни на что настроение было безоблачным, как небо. Даже радио не раздражало рекламой: на волне "ретро – fm" выдали прогноз синоптиков и котировку валюты, ненавязчиво напомнив, что рабочий день уже начался. Зеленин опаздывал на десять минут, чего делать терпеть не мог. Но "На дальней станции сойду – трава по пояс" скрасило неуютное чувство от опоздания и немного примирило с собой, с неправильно начавшимся днем, толпой машин, что решили устроить собрание уже и на Северной, сползлись всем городским автопарком на одну дорогу. "Попал в пробку" – такие объяснительные Руслан Игоревич пачками порой получает от своих подчиненных, не грех раз и самому написать. Тем более по радио уже зажигала Сандра и обещался спеть Демис Руссос – под таких исполнителей можно два часа в заторе стоять ничуть не печалясь.

На перекрестке Северной и Большой Цветочной Зеленин автоматически повернул голову налево и опять увидел девушку. Настроение тут же уехало в минор и очарование голоса греческого певца его не спасло. К тому же светофоры сломались и «обнадеживающе» подмигивали бедолагам, спешащим на работу, красным «глазом», обещая длительную стоянку, чего Руслану хотелось меньше всего. Он был готов выпрыгнуть из машины и бегом на своих двоих добраться до офиса, не столько быстрее на работу, сколько поскорее от девушки.

Какого черта?!

Рус убрал стекло дверцы и в упор, назло себе, уставился на девушку: чем она его смущает, пусть хоть раз он ее смутит.

Но тут некстати автомобили двинулись и в бампер «лендровера» Зеленина загудел «Мерседес», намекая, что время и место для решения личных проблем выбрано неверно. Рус с прищуром, как с намеком на посыл в заоблачную даль, глянул в зеркало на торопыгу и нажал на газ. Машины плавно тронулись в путь, как нитка за иголкой следуя друг за другом. И Руслан вдруг понял, что если не сейчас, то никогда он не поймет, отчего эта девушка маячит перед ним как призрак отца перед Гамлетом, если не сейчас, то никогда он не остановится, не подойдет, а так и будет двигаться в одном направлении изо дня в день, зажатый в тиски спешки и обстоятельств, как машина в пробке. И каждый раз откладывать, как покупку станка и носков.

"Я все равно опоздал. К тому же, нужно купить сигареты", – напомнил сам себе и резко ушел влево, перестраиваясь в другой ряд под «носом» маршрутки, перекрывая тем дорогу ей вперед, а себе назад. Теперь только один путь – свернуть на Цветочную, остановиться и подойти к девушке, глянуть в глаза, купить треклятую картинку и успокоиться. Где десять минут опоздания там и двадцать – сути не меняет. Зато завтра он сможет спокойно проезжать мимо, не обращая внимания на загадочную продавщицу загадочных проспектов и больше никогда и ничего не будет нервировать его на перекрестке Северной и Большой Цветочной, не нужно будет бегать от него, как черт от ладана, не придется устраивать себе экстрим по объездной и настроение не будет ухать вниз, напоминая ему об отложенном деле.

Пора понять, что она или он к ней пристал, пора, в конце концов, поставить точку на внимании к этой девчонке. Оно и, правда, не мальчик уже, ерундой заниматься.

Рус припарковался за углом музея у пиццерии, купил сигареты, закурил, поглядывая по сторонам и только тогда медленно двинулся намеченным маршрутом. На углу он остановился. Девушку еще невидно, но стоит сделать один шаг и…

"Оно тебе надо?" – пожевал сигаретку в раздумьях и выплюнул в сторону: "нет, мне хочется продолжения эпопеи!"

"Может просто наплевать?"

"Пытался".

Руслан подкурил другую сигаретку, решаясь на последний шаг и заставил себя сделать его.

С новой точки обзора девушку было видно очень хорошо, но не зря он тянул год, не зря откладывал знакомство.

Он застыл, сигаретка прилипла к губе, а взгляд сверлил незнакомку беспардонно нагло, но мужчина этого не замечал. Он словно в вакуум попал, где нет времени и пространство сжато, и никого, ничего кроме этой девчонки.

Она нерешительно улыбнулась ему: что с вами, дяденька?

Зеленин развернулся, шагнул обратно за угол и прислонился к стене, осел по ней вниз, на кирпичный выступ, не заметив, что делает.

Так бывает. Долго, долго ты бежишь от чего-то и, кажется уже убежал, а оно возьми и возникни вновь, но не позади, а впереди. И не обойти, не уйти теперь.

– Вам плохо? – спросила девушка, склоняясь над ним. Перед его носом замаячили картины формата почтовых открыток. На одной бригантина распустила паруса, на другой яркой зеленью расцветало лето в лесу, на третьей по рассветному небу плыл ангел.

Мужчина смотрел на эти открытки не желая видеть ее, что как укор, как мина с часовым механизмом замедленного действия настигла его. Уйти бы. Еще лучше не приходить. Ехал бы себе в офис, как ездил вчера, неделю назад, месяц. Что его дернуло, что притащило?

Совесть, – понял и поднял взгляд с картинок на девушку, заставил себя посмотреть ей в глаза. В безбрежной синеве не было ни намека на знакомство, ни грамма понимания, воспоминания, укора или отчуждения – в ней плескалась озабоченность, легкая как бриз тревога.

– Вы хорошо себя чувствуете?

А как я должен себя чувствовать? – чуть не спросил Руслан, но язык не повернулся и губы будто свело, сплавило вместе. Только взгляд выдал мольбу: уйди, а?

Так отмахиваются от назойливых воспоминаний, неприятных сцен, что всплывают в памяти, так бегут от приведения и… от себя.

– Вызвать "скорую помощь"?

Уйди, просто уйди, – смотрел ей в глаза и понимал: даже если она уйдет, ему уже не уйти. И ждал, смирившись: отшатнись, вспомни, закричи, ударь, убей! Но ничего, она будто не узнала его, будто впервые видела, а такого быть не могло. Он не мог ошибиться, невозможно. Эти глаза он не смог забыть, как не пытался, и этот взгляд, что не укорял, а сопереживал и благодарил в тот момент, когда должен был минимум осудить.

Впрочем, если бы осуждал, если бы карал, ненавидел или убивал – Рус забыл бы его легко. Таких он видел много, таких как почтовых открыток на почтамте. А этот один и столь же эксклюзивен, как открытки его хозяйки – ни с чем, ни с кем не спутать.

Зеленин поднялся и, опираясь о стену, пошел прочь.

– Вам нужен врач, – преградила ему путь девушка.

Исчезни, а? – попросил ее взглядом: Уйди-иии!!!

Как она не понимает – ему плохо от нее, плохо настолько, что воздуха не хватает, сердце не бьется, в голове гудит, перед глазами туман.

Уйди, уйди!! – попытался оттолкнуть ее, но пошатнулся и, девушка подхватила его:

– Я помогу. Здесь пиццерия в двух шагах, а там телефоны у каждого и аптечка наверняка есть. Вы главное успокойтесь, довертись мне, обопритесь на плечо.

Она заботится о нем?

Издевается?!

Зеленин не сдержался, схватил ее за ворот футболки, встряхнул, притягивая к себе: глумишься? Притворяешься, что не помнишь меня?! Не лги, не лги!! Такое не забывают!!

И закричал бы на нее, высказал… только что и кому. В синеве глаз не было и проблеска воспоминания, толики осуждения, издевки – сочувствие, тревога, огромная как глаза и все.

Руслану вовсе стало дурно, он оттолкнул девушку и рванул к машине, как поп за распятием. С места дал по газам и помчался по улице, не соображая, куда едет. Заехал в какой-то тупик и остановился, уставился на железобетонную ограду с надписью нецензурной, но точно определяющей кто он есть. Мужчина хмуро пялился на высказывание, чувствуя отупение, тяжесть в теле, на душе. Будто эта плита забора придавила его.

Лучше бы убила.

Из транса его вывел звонок. Сотников деликатно покашлял в трубку и мягко спросил:

– Руслан Игоревич, как на счет приступить к своим прямым обязанностям?

– Пробка, Лев Евгеньевич, – бросил глухо в ответ.

– Надеюсь, в течение часа она рассосется, – с намеком, что ему известно, что начальник службы охраны затерялся где угодно только не на трассе таунхаус – коммерческий центр. И Зеленин не стал спорить, уверять в обратном.

– Рассосется, – повторил как попугай.

– Буду рад видеть вас на рабочем месте, – заверил Сотников и отключил связь, а Зеленин так и остался сидеть с трубкой у уха, думая совсем о другом, не соображая, что только что говорил с боссом. И абсолютно четко осознал, что не идет вперед, а возвращается, и ничуть он не изменился за прошедшие годы, как не пытался измениться, чтобы не то что исправить, а хотя бы загладить и вновь бежит, молчит, трусит.

Рус открыл дверцу и закурил.

Неприятно, ой, как неприятно осознавать, что в сорок лет ты как в двадцать все тот же слабак. Банальная сволочь.

Взрослый дядька, успешный, неподкупный и принципиальный начальник, которого уважают все поголовно от мелкой шушеры до козырных тузов – на деле конченная сволочь.

Как же он зарывал это позорное пятно в своей биографии, как старательно обходил то лето даже в воспоминаниях, сколько трудов положил, чтобы доказать самому себе: ты не такой, это обстоятельства склонили, заставили, выбора не было, но больше этого не повториться. Минутная слабость, минутное помутнение рассудка, с кем не бывает? Но я другой, я понимаю, что сделал и исправлюсь. Больше никогда, никто не сломает, не заставит, не подавит.

И доказал: двенадцать лет непорочной жизни. А что в итоге?

Эта девочка все же пришла за ним.

А ведь знал, что рано или поздно это случиться – не знал, что воочию придется столкнуться с той, кого зарыл как в памяти, так и в земле.

И что он сделал? Сбежал от нее, как тогда от себя. Опять как черепаха в панцирь с головой и ни звука, ни намека, ни мысли, что это было и было с ним. Не он…

Откинул сигаретку и уставился на свою руку:

– Я.

Пора признаться и откопать скелет из шкафа. Пора, ведь в глаза совести он уже заглянул, а это значит, что убегая, он ничего не изменит, потому что точно знает – от этих глаз не сбежать.

Выбор не было? Вранье! Выбор всегда есть, другое, что выбираешь путь наименьшего сопротивления, идешь наповоду страха, что в тот момент начинает глумиться над тобой, корежа личность на свое усмотрение, как пластилин, как воск, мнет, лепя кривые подобия.

Тогда у него был выбор и сейчас есть.

Руслан захлопнул дверцу и заставил себя завести мотор, поехать обратно, подойти к девушке и бросить:

– Привет.

Она вскинула удивленный взгляд и улыбнулась:

– Здравствуйте. Вам лучше?

Точно издевается, – скрипнул зубами Зеленин. Нахмурился: может, он ошибся? Не может же она его не помнить?… Ну, отчего? Может. Проведение, рок или судьба – как хочешь, назови, и не такие фортеля выкидывает, играет с людьми как юный натуралист с насекомыми.

– Вы что-то хотите? Нужна помощь?

Вот она, судьба. Стоит, ресничками хлопает и задает тупые вопросы, на которые знаешь ответ, но не знаешь, стоит ли отвечать. Четкий вопрос предопределяет четкий ответ, а сказать хочется совсем другое: прости… Я не виноват, я не мог иначе, я солдат, понимаешь, я командир и отвечаю за ребят, я не мог ничего изменить, меня заставили…

Бред. Блеф. Ложь!

Мог.

Сколько раз он думал, возвращаясь туда: чтобы он сделал, повернись время вспять, и находил массу вариантов выхода вполне удобоваримых для совести. Простых и вполне исполнимых. Да, он бы не ушел, погиб, как тысячи других, но после случившегося, ему это уже было неважно. Когда смотришь в глаза смерти, она кажется страшной, но стоит ей отойти и страшнее, оказывается, остаться в живых.

– Ты меня не помнишь? – разжал губы.

Девушка брови на переносице свела, пальчик зубами прикусила от напряженного раздумья и отрицательно мотнула головой.

Может, он ошибся? Может его призрак той мучает, заставляя вернуться назад, оплатить счет?

– Тебя как зовут?

– Вита.

– Как?

– Виталия. Сокращенно – Вита. А вас?

Страшный вопрос. Руслан вздрогнул и будто наяву услышал:

"Лилия. А вас"?

"Рус".

И увидел протянутую руку, тонкую, грязную, испятнанную ссадинами и синяками…

И тряхнул волосами: прочь! Уставился на девушку:

– Руслан Игоревич. Что продаешь?

– А?… Картинки.

– Почем?

– Сколько дадите, – неуверенно пожала плечами.

Руслан не глядя вытащил купюру из кармана брюк, сунул девушке в руки, как откупился от призрака прошлого. Выхватил открытку и пошел к машине: хватит с него сегодня. Хватит вообще!

Кинул картинку на переднее сиденье, завел мотор и поехал в офис.

Пора поставить точку, пора забыть. Мертвые не возвращаются.

Говорят…

Зеленин явился в кабинет шефа и хлопнул объяснительную на стол.

– Зачем? – с ленцой протянул Сотников, вальяжно покачиваясь на стуле.

– Затем, что порядок такой. Закон, один для всех.

Лев усмехнулся:

– Порой ты меня сильно забавляешь, Руслан Игоревич.

Скинул лист в ящик стола и повернулся к монитору:

– Иди. Меня тут из-за твоей принципиальности монстры убили.

– Прими соболезнования.

Сотников хохотнул и махнул рукой: выметайся, давай, шутник.

Руслан вышел из кабинета и прошел к своему заму. Валентин отчитывал нерадивых охранников, грозя жуткой карой в виде лишения премиальных. Тупой вариант. У этих двоих уже два выговора, а премию они левыми в обход начальства получают.

– Заявление мне на стол, – бросил Зеленин парням. У тех лица вытянулись, потеряв равнодушное выражение.

– Руслан Игоревич…

– Десять минут на сборы, – отрезал. Набрал номер дежурного на выходе и бросил в трубку. – Костыльков и Гребин уволены. Проследите, чтобы они не задержались в здании. Проводить лично с вещами.

И грохнул трубку на аппарат. Парни поняли, что перечить бесполезно и выползли из кабинета с понурым видом.

– Крут, – заметил Валентин. – Можно было…

– Миндальничать дальше? В их смену со склада пропал ящик марочного коньяка. Кто ему ноги приделал для тебя тайна?

Легковесов развел руками:

– Сдаюсь.

– Нет, Валя, ты так просто не отделаешься. Объяснительную мне: с чего вдруг ты воров покрывать решил.

– Я?! – оскорбился мужчина. – Да ты что, Рус?!

– А что? С чего вдруг такая милость к ворам: премию лишу. В шею гнать! И с волчьим билетом! А принимал их, между прочим, ты! – ткнул в его сторону пальцем.

– Так людей не хватало!

– Потому что текучка образовалась! А если есть текучка, значит, есть проблемы в коллективе! Какие, Валя? Ты мой зам и должен знать о каждой мелочи, а ты как дитя, глаза округлил и лепечешь: "премии лишу". Это тебя надо премии лишать! Воздух пинаешь да пальчиком грозишь, все занятия на службе!

– Ну-у… я положим не в армии.

"И этот туда же", – отвернулся Руслан к окну. Сунул руки в карман брюк:

– Все? Что еще скажешь?

– Извини. Не прав. Но пойми, Руслан, не могу я как ты, резать. Людям нужно шанс давать… А если честно, не гожусь я на роль зама. Я тебе сразу говорил, не надо меня на место Резакина назначать.

– Некого было.

– Но сейчас-то есть. Пашков вон, молодой, резвый, как конь. Копытом землю роет. Только свистни всех здесь в трусах и касках на подоконниках выстроит.

– Да? – хмыкнул Руслан. – Ладно, подумаю о резвом. Хотя не конь он – пес сторожевой. С одной стороны хорошо, с другой… – и рукой махнул. – Разберемся. Ты-то чего скис?

– Мне оперативная работа больше нравиться, а это рутина… матов на нее не хватает. Верни меня на старое место, Руслан. Нет, правда, на фига тебе такой зам? Ну, не справляюсь я, видишь же.

– Ты мне второй месяц эту песню поешь и ничего, работаешь.

– Скрепя зубами.

– Ладно, – решился Зеленин. – Пиши заявление с просьбой выделить неделю от отпуска. Просьба у меня к тебе будет, личного характера. Недели на решение хватит. Пока для всех отдыхаешь, я на твое место Пашкова поставлю. Справится – останется, нет, ты вернешься. Другую замену искать буду.

– Согласен, – кивнул. – Что за просьба?

Мужчина вытащил картинку из кармана пиджака и кинул на стол перед Валентином.

– На углу Большой Цветочной и Северной улиц стоит девушка и торгует этими пустяками. Мне нужно знать о ней все: сколько лет, где живет, с кем, чем дышит. Все, Валя.

Легковесов взял картонку, внимательно изучил незамысловатый рисунок и уставился на босса:

– Вопросы возникают. Ответы будут или?

– Пока: или.

– Ясно, – вздохнул. – Когда приступать?

– Она сейчас на своем рабочем месте.

– Ценно. Пашков тоже тасуется неподалеку.

– Намек?

– Обмен любезностями, – улыбнулся. Руслан не сдержавшись, фыркнул:

– Уговорил.

– Ну, я пошел? – потянулся за своим кейсом Легковесов.

– Ну, иди. Заявление-то напиши, не забудь.

– Не забуду.

– Вот-вот.

– Ага, ага, – поплыл из кабинета, предвкушая свободу от нудных разборок с контингентом служащих.

Через час место Легковесова занял довольный и готовый к трудовым подвигам Пашков, а Зеленин закрылся в своем кабинете. Рука тянулась к коньяку, но после неслабых возлияний в выходные, вид и запах спиртного вызывал изжогу и отторжение. Как и работа. Мысли Руслана были направлены совсем в другую область…

Чечня. 95 год.

Жаркое, удушливое лето. Кипящий котел Чечено-Ингушской республики, в который как в суп кидались жизни, варились амбиции, где каждый готовил свое «блюдо» и каждый желал выйти победителем. Наверху это варево готовили, а внизу его ели, не подозревая, что в него вложено, из чего на самом деле заварена каша. И он, молодой старлей, вскормленный еще лозунгами «мир, дружба, жвачка». Но оказалось, что мир нужно отстаивать оружием, а дружба – понятие растяжимое, и то и другое настолько зыбко, что трудно понять, что вообще прячется под этими определениями. Здесь волки смотрели как люди, а люди, как волки. Здесь бились те, кто еще вчера вместе хлебали из одного котелка под Джелалобадом, глотали пыль Афганских степей, парился в Абхазии, те, кто еще вчера жил по одним законам, в одной стране.

Жизнь Зеленина баловала. Совдепия оставила на память узкие улочки Риги, неспешность эстонских ребят, с которыми вместе в стойотряде перед десятым классом собирали виноград в Молдавии, а сегодня они же так же неспешно палят по ним, убирая уже другой урожай – жизней.

Душанбе, Алма-Ата, Таллин, Кишинев, Килининград, Киев, Волгоград, Ставрополь, Нальчик, Тбилиси. Где Рус только не бывал заботами родителей и собственной неуемностью? Никаких запретов, никаких границ, а десять рублей в кармане – целое состояние, на которое ты можешь уехать в любую точку на карте своей необъятной Родины. Он не знал понятия национализм, расизм, терроризм – это еще не пришло в Великий Советский Союз, не засело в умах, не отложило отпечаток на психику.

В школе он сидел за одной партой с Арсланом Дагаевым, вся родня которого жила в Буйнакске. Жил на одной площадке с грузином и калмыком, дрался с девчонкой – украинкой, которую потом полюбил. С молдаванином воровал вишню в саду, щекоча нервы. Бегал от татарина, что с криком «шайтан», гонял пацанов по двору с пьяных глаз. Мать Руслана была русской, отец белорусом, родная тетка вышла замуж за литовца, а второй муж бабушки был таджиком. Зеленин не видел разницы меж теми и этими, как многие другие не делил народ на народности, а смотрел на качества человеческие.

Но в Чечне все понятия смешались: вчерашние друзья стали врагами, враги в любой момент могли стать друзьями, а друзья врагами или трупами. Свой палил по чужим, чужой по своим, свой по своим, чужой по чужим. Каша, месиво в голове от всей этой крови, грязи, непоняток, а под ногами тоже каша из человеческих останков, кишок, мозгов, сгустков крови, лоскутов кожи.

И не было веры, не было понимания что за херь происходит. Даже гипотетические свои делились на три эшелона, а «славяне» не обозначало – «свои». Они били бандитов, чеченцев, а убивали арзейбаджанцев, грузин, афганцев, литовцев. Те били их из их же оружия, которое даже не поступило на вооружение в российскую армию, а прямиком доставалось боевикам. Они спасали мирное население от боевиков, но то же мирное население сдавало их духам. Они старались не попасть в женщин и детей, а те убивали их, их женщин и детей.

Они с боями брали населенные пункты, а потом сдавали по приказу начальства.

Их отправляли на задание и забывали вытащить из – под обстрела.

Один отдавал приказ взять высоту, другой отзывал с нее.

Руслан смотрел на весь этот бардак и ни черта не понимал. И меньше всего себя, придурка, что с детства грезил карьерой военного, лаврами разведчика и лычками минимум полковника.

Все так красиво в книжках, фильмах. Доблесть, честь, долг. На деле неясно кому и какой долг платит восемнадцатилетний пацан, который и с бабой – то не был, какая честь у «своего», что сдает боевикам оружие оптом и в розницу по сходной цене, какая доблесть в том, чтобы тупо полечь взводом на высотке, о которой начальство вспомнило один раз, когда выслало туда бойцов.

Радиосвязь – как Бог на душу пошлет, карт нет, где кто дислоцируется – неясно. Снайперы – бабы, "белые колготки", а то и вовсе «свои» – русские, лупят по ногам и командирам, за деньги продавая свои пули и чужие жизни.

Грязь, кровь, смерть, как норма жизни, как единственный закон. И можно было бы смириться, свыкнуться, если бы знать зачем.

Выбить боевиков? Ура!

Но сегодня выбивают, а завтра выпускают, откровенно пропускают. Приказ. Мораторий. А им по фигу на него. Им плевать на юбилейную дату – пятьдесят лет со дня победы в Великой Отечественной войне, плевать на собственных жителей родных поселков, селений, городов, плевать на то дерьмо, что топит и своих и чужих.

Здесь война совсем обезумела и довела до абсурда полигон военных действий. Война среди начальства, война среди подчиненных, война среди местного населения, война между политиками и олигархами. И не найти правых, не найти виноватых, а вокруг посмотришь, и очень хочется найти хоть кого-то, кто б ответил за убитых, что куда не глянь – горами. Свои, чужие, чужие, свои – смерть всех уровняла, всех примирила. А как быть живым? Как им примириться?

– Нефть, – бросил Улан, оттирая губы от жирной тушенки. – Все она. На кой ляд она, а лейтенант?

Зеленин сплюнул в сторону и крепче обнял автомат: к черту политику, к черту ресурсы и деньги. Если б хоть один баррель, хоть один доллар мог вернуть погибших товарищей и друзей.

Улан, Носик, Кобра и он, Рус, их командир – все, что осталось от группы армейской разведки после этой самой разведки. И ее черт дери!

Всему его учили в военном училище, всему. Вот только терять друзей и смиряться с потерями – нет.

– Топливо, – буркнул Кобра, выковыривая армейским ножом кусок мяса из банки.

– И что?

– Темный ты человек, Улан. Нефть, это стратегический запас топлива, это будущее, это бизнес.

– На крови, – вставил свое слово Носик.

– Я слышал, что вся эта херь началась при Горбаче, – удобнее устраиваясь на ящиках, сказал Кобра. – Когда Ингушетия и Чечня разделились и от нас отделиться решили. Ну, понятно, волну погнали на нас, воззвания там всякие, захват оружия начался. Свобода, равенство, самостоятельность… Тьфу, а то их, блин, ущемляли! Короче, Горбач решил Дудаева припугнуть, кинул десант сюда. Только чего хотел? Ребят в одном аэропорту посадили, а самолет с оружием в другом. Прикиньте? Наши сидят и кумекают: кой ляд они сюда прибыли, если из средств защиты и нападения только кулаки? Короче, пока сидели, думали, Горбач передумал и обратно их отозвал. А Дудаев под это дело постановление: вооружайтесь и всем составом на защиту прав и свобод, пока Москва нас не придавила.

– Блеск, – криво усмехнулся Носик.

– Сдалось вам в этом копаться. Проблем мало? – лениво спросил Рус.

– До "х", – согласился Улан.

– Ребята вчера зачистку проводили, – протянул Кобра. – Так в одном дворе, в яме, троих наших нашли. В цепях. Рабами хозяину были. Со ставрополья мужики… Доходяги…

– А я девчонок – студенток забыть не могу. Приехали погостить и… два года их! Вот только за это этих упырей давить надо, – процедил Носик.