Текст книги "Послесловие"

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

Посидела в прострации, поднялась:

– Ужинать пошли.

– Я ужинала.

– Угу. Нервы мне не трепи. Пошли. Все равно поговорить надо, – голос глухой от расстройства.

Пошла и Лена за ней хвостиком, пятнами вся от неудобности ситуации.

В коридор Вера влетела, растрепанная, в слезах. Подруг увидела, у стены села и лицо руками закрыла. У Лены сил не было смотреть, как она убивается, рядом пристроилась, обняла ее:

– Ты что, Верочка? Обидел кто?

Та слезы сдерживает, успокоиться хочет – неудобно перед девочками, а не получается. Прижалась к Лене и завыла тоненько.

Домне говорить ничего не надо, поняла, что за трагедия Веру посетила. Притулилась у косяка дверей в свою комнату, руки опустились. "Как жить будем?" – не спрашивала – бессмысленно. Получалось трое теперь на шее у нее. Потянет?

А кто спрашивает?

– Верочка, ну успокойся, Вер? – гладила ее Лена и сама зареветь готова была от жалости к ней.

Из комнаты Сергей вышел с учебником. Оглядел серьезно застывшую фигуру матери и двух ревущих у стены соседок и, вздохнув, головой покачал:

– Ох, бабы, чего ж мне с вами делать – то?

Вера плакать перестала, уставилась на него оторопело, Лена моргнула непонимающе, Домна хмуро посмотрела на сына и вдруг, хмыкнула: гляди ты! Мужчина в доме объявился!

Лена фыркнула и засмеялась до слез из глаз. Вера на нее посмотрела, насупилась и вдруг тоже прыснула. Хохот по всей квартире покатился.

Сережа недоуменно глянул на женщин и потопал на кухню, проворчав:

– Говорю же – бабы. То ревут, то смеются – пойми их.

Женщины просмеялись и Вера с улыбкой сквозь слезы сказала:

– А у меня пятьдесят рублей вытащили.

– Уф! – облегченно вздохнула Домна и осела у двери – ноги не сдержали. – Я думала всю зарплату… Что ж ты, дура, себе и нам нервы мотаешь?!

– Ага? Знаешь, как жалко? Целых пятьдесят рублей! – заревела опять.

– Ох, девочки, – с улыбкой головой покачала Лена. – Ничего, проживем.

– Куда денемся? – глянула на нее Домна. А та Веру подхватила, в душевую умываться потащила.

– Завтра на работу устроюсь, протянем.

– Тебя уволили уже? – услышала Ласкина.

– Да! Вчера! – крикнула уже у ванной.

– Тааак! – протянула Домна, тяжело поднимаясь с пола. – Тогда тебя просто обязаны взять. Слышишь?!

Лена Веру умывала и обе в двери высунулись, спросив в унисон:

– Куда?

– Ко мне! К нам в смысле! Выхода иного нет, – на кухню прошла. Следом девушки приползли, сели за стол и по тарелке горохового супа получили.

– Чего? Успокоились? – шмыгнул носом Сергей.

Лена вихры ему пригладила:

– Мужчина в доме – какой плакать.

– А чего? Вот вырасту и женюсь, – деловито заметил мальчик, суп с хлебом в рот запихивая.

– На всех? – распахнула на него глаза Вера.

Мальчик испуганно уставился на нее:

– На одной.

И все дружно засмеялись.

– Так все, – закончила смешки Домна. – Вопрос серьезный. Лена, завтра со мной идешь, поговоришь с нашей начальницей…

– Куда – к вам?

– Районное управление внутренних дел! Телефонисткой будешь!

– Не умею я…

– Научишься, я Тамаре уже сказала, что ты быстро учишься. Да и ума много не надо штекеры переключать. Там и пультов – то немного: внутренняя, городская, междугородняя и спецсвязь. Тебя по-любому на внутреннюю посадят. Ты главное завтра овцой прикинься, чтобы взяли точно. У нас все в тепле будешь, работа не пыльная, столовка присутствует, цены приемлемые. Хоть обедать нормально будешь.

Лена кивала и молчала. Даже если б ее пытать начали, все равно бы не призналась, что в кармане у нее десять копеек. И какие там цены в столовой – ей в ближайшее время без разницы. Но работа нужна. С Домной хорошо было бы работать.

А та наставления давала, как с Тамарой Ивановной разговаривать.

И по дороге утром продолжила. Только пока у проходной Лена ее ждала с пропуском, все забыла. Волновалась сильно.

Мимо военные сновали, на нее поглядывали, и Лена деться, куда не знала.

Домна втянула за барьер, помахав пропуском дежурному:

– Иван Сергеевич, к нам это, новенькая.

И потащила по коридору, впихнула оглядывающую все встречное – поперечное девушку в раздевалку.

Платок скинула, с ног до головы придирчиво осмотрела, кофту поправила. Лена по руке ей шлепнула:

– Что ты, как на смотрины!

– Ладно, пошли, – за руку в соседнюю дверь потащила. А там пульты на столах, девушки, некоторые нарядные, как с картинок модных журналов. Губы накрашены, глаза с подводкой, прически как у певиц.

Лену вовсе свернуло от их вида и взглядов надменных, сжалась и была впихнута в дверь перегородки.

– Здрассте, Тамара Ивановна, – до ушей заулыбалась Домна. – Вот, – Лену выставила и документы ее на стол положила. – Подруга моя.

Санина на Мирошниченко глянула, потупилась – грозной женщина показалась. А та разглядывала – одета скромно, но аккуратно. Кофточка под горло застегнута, а не как у той же Ивановой до самых прелестей расстегнута. И видно – скоромная девушка.

На руки замком на животе сцепленные глянула и, кольнуло – шрамы по душе неприятным прошлись.

Документы изучать принялась. Все на месте, а комсомольского билета нет.

– Комсомолка?

– Я?

– Ну, не я же.

– Аа… ннет.

– Почему?

Лена побледнела, чувствуя себя все больше неуютно:

– Нне знаю.

– Заика?

– Нет, – уставилась на нее, плечами пожав.

– Это она волнуется, – влезла Домна, чуть пихнув подругу: давай чуть бойчее!

– Почему трудовая книжка с сорок шестого года начинается? До этого не работала?

– В эвакуации была. На Урале.

– Но там-то работала?

– Да. В приюте. Воспитателем.

– Почему записи нет?

Лена шею потерла – от волнения душно стало.

– Что молчишь?

– Так Тамарочка Ивановна, с госпиталя она, – ответила за Санину Ласкина и холодного взгляда удостоилась от Мирошниченко. Смолкла, строгость на лицо нацепила.

А Тамара начала кончик карандаша кусать, в раздумьях на девушку поглядывая. Та стояла столбом, в пол смотрела. Жалкое что-то в ней было, что погнать сразу не давало.

– Садись, – бросила, кивнув на стул возле своего стола. – А ты, Ласкина, выйди.

Домна попятилась, вышла, Лена на стул села и как-то успокоилась. Посмотрела уже без волнения на женщину. Ясно стало – не возьмут, может, поэтому все тревоги и улеглись?

– Рассказывай, где работала?

– На почте. Потом дворником.

– Родители есть?

– Нет.

– Родственники?

Лена кивнула:

– Подруги.

– А родственники?

– Они и есть.

– С руками-то что у тебя?

– На гвозди упала, – и вдруг улыбнулась женщине с пониманием. – Не мучайтесь, Тамара Ивановна, я уже поняла, что не подхожу. Ничего страшного.

Успокаивает она ее! – поджала губы Мирошниченко и решила:

– С испытательным сроком возьму. За неделю научишься, останешься.

Бумагу перед ней положила, чернильницу подвинула:

– Заявление пиши. Пойдешь на третий пульт. Пусть Домна тебе покажет.

– Спасибо.

Лена написала, подала и на выход пошла. В двери пожилая строгая женщина в очках влетела, чуть не сбив девушку.

– Тамара, где отчет о прогулах и опозданиях?

– Нет у меня опоздавших!

– Так и пиши! Я что бегать по всему зданию за вами должна? Конец месяца, на подпись надо!

И уставилась на Лену, что так и стояла рядом, ее слушала, не зная, как уйти.

– Здравствуйте, – поздоровалась вежливо. Лидия очки на кончик носа опустила, разглядывая девушку.

– Здрассс… те, – кивнула.

– Иди, Санина, – махнула ей Мирошниченко и Лена вышла.

– Это кто? – очками в сторону закрывшейся двери указала Ковальчук.

– Новенькая.

– Санина? Я не ослышалась? – и осела на стул, кончик дужки очков зубами прикусила в задумчивости: Санина, и лицом с той, что на фото Николая Ивановича схожа как близняшка. Бывает же такое? Случайность или может у жены Санина сестра близнец действительно была? Опять же фамилии… Путаница какая-то.

– Ты чего, Лида? – нахмурилась Мирошниченко.

– Так, – отмахнулась. – Документы давай.

– Заявление заодно забери.

– Угу, – прочла его и вовсе в раздумья ушла: Санина Елена Владимировна. Как погибшая жена Николая Ивановича. И лицо одно, если конечно Лида маразмом не страдает.

Женщина пошла, подруге даже слова не сказав и напрямую в кабинет полковника, соображая, как бы тактично узнать о гибели жены. Может вовсе и не погибла – путаница, какая произошла. На войне все было. Вот соседке похоронка еще в сорок втором на сына пришла, убивалась, думали, помрет с горя. Выдюжила. А прошлой осенью сын к ней живехонек заявился!

Документы на подпись Санину подала – тот не глядя росчерк поставил на всех экземплярах и опять в дела уткнулся. А Ковальчук стоит, не знает что сказать – мысли одолевают – не лезла бы ты. Но опять и жалко: а если действительно, путаница была, и раскидала война двоих. Живут, друг о друге не ведая, страдают. Может, поможет она им?

Взгляд в снимок вперила – нет, ну удивительное сходство!

Николай заметил, что женщина не уходит и смотрит как-то странно, но не на него, на фото на его столе. Откинулся на спинку стула:

– Лидия Степановна? – бровь выгнул, взглядом давая понять, что пора бы кабинет освободить.

– Эээ, простите, Николай Иванович, – смутилась она и вздохнула, смелости набираясь. – Можно вопрос личного характера?

– Да?

– Как погибла ваша жена?

Мужчина растерялся – неожиданный вопрос, не в тему, не в настроение. Оно и ушло к плинтусу.

Николай папиросы достал, закурил: послать бы любопытствующую к чертям!

– Прямое попадание снаряда, – бросил глухо.

Ковальчук ком в горле сглотнула: Боженьки мои!

– Вы… уверены?

Николай тяжело уставился на женщину, челюстью подвигал: не зная как бы ее послать со своими вопросами. Раздражение, что задели по больному, нарастало:

– Если вам в руки попадет лоскут гимнастерки с залитыми кровью документами вашего родственника, вы будете уверены, что он погиб? – спросил зло и неприязненно.

Ковальчук отшатнулась:

– Простите, – прошептала и поспешила покинуть кабинет.

Николай зубы сжал и глаза ладонью закрыл: убил бы всех любителей в чужой жизни покопаться!

Лидия Степановна в потрясении осела на стул и застыла, тупо пялясь на печатную машинку. Зачем она полезла с расспросами? Как лучше хотела, а получилось худо.

Нет чудес на свете-то, нет. А она дура, все верит.

Глава 58

Лена на удивление быстро освоилась с пультом. Даже Домна удивилась – к концу смены девушка с ним управлялась, словно несколько лет телефонисткой проработала.

С работы шли обе в припрыжку и осени радовались, как весне.

Казалось, все будет теперь хорошо, обошли беду.

Но первого октября грянуло другое горе – всех троих перевели на карточки служащих.

Когда Лена получила их вместе с пропуском, как уже постоянный сотрудник – чуть не упала. Домна тоже зеленая стояла.

Как жить? – даже не спросили друг у друга. Глупый вопрос.

– Тебя в другую смену перевели, – бросила только глухо Ласкина и в раздевалку пошла. Лена за ней ринулась и свои карточки ей сунула в руку.

– Чего?

– Я все равно потеряю. Память дырявая, ты знаешь.

– Тебе есть надо…

– Тебе сына кормить! – одернула ее. – Я о себе сама позабочусь, не маленькая. Иди. Твои они, все.

Женщина возразила бы, но телефонистки из другой смены собирались, поэтому при людях промолчала. Кивнула, пальто взяла и пошла. А Лена глянула на женщину в углу за столом, что чай пила и на них все время поглядывала. Опрятная, строгая, подтянутая, в форме, волосы русые заколоты на затылке, брови в разлет – красавица.

Чем-то своей она Лене показалась и по взгляду будто и взаимно. Подошла, села напротив.

– Новенькая?

– Лена, – кивнула.

– Ира. В нашей смене теперь?

– Да.

– Карточкам порадовались? – усмехнулась и подвинула девушке сухари и кружку с чаем. – Жуй.

– Нет, – улыбнулась. Есть жутко хотелось, но кому нет? Подло это других объедать.

– Ешь сказала, – приказала женщина резким тоном и Лена глянув на нее, взяла один сухарь, чая глотнула.

– На фронте не делились, все пайки в кучу складывали, а здесь что будем ерундистикой заниматься?

Лене неуютно стало, поняла, что Ира ее за фронтовичку приняла. Надо правду сразу сказать, – решила:

– Я не воевала, – женщина кивнула, мимо ушей пропустив. Чая хлебнула.

Не ее это дело, что фронтовички от своего прошлого отказываются. Понять их Ирина могла – сама зуботычин да плюх за то что воевала хлебала. Но чем больше получала, тем больше злилась и упрямилась. Не снимет она форму и от прошлого своего не откажется. Не стыдное оно у нее, и стыдно было бы сдаться, и обидно до слез, что за то, что мир в страну вернули вместе с мужчинами, женщины – военные отчего-то фактически изгоями стали.

Лена – молодая, понятно все с ней – жить хочет как все нормально, а не ходить на отшибе мимо, только лишь касаясь нормальных отношений, что с женщинами, что с мужчинами.

– Долго забывала? – спросила тихо.

– Что?

– Войну.

Лена помолчала – в груди тесно отчего-то стало, а пойми почему? Ведь не воевала…

– Не воевала.

– А рубцы откуда?

– Какие?

– Все, – глянула холодно и Лена не стала отвечать. Чая отпила, на щебетавших у шкафчиков девушек посмотрела – красавицы. Платья такие, что хоть под венец в них.

– Высокая, надменная – Зоя Иванова. Та, что пониже, пухленькая – Тамара Спивакова. Змеи. Подальше от них держись, – ровным тоном сказала Ира.

– Спасибо, – на полном серьезе поблагодарила девушка.

Подружки томными взглядами одарили сидящих за столом и процокали каблучками на выход.

– Королевы, – заметила Лена.

– Куда уж, – хмыкнула Ира, папиросы достала. – Куришь?

– Нет.

– А я – да, – закурила. – Давно у нас?

– Вторую неделю.

– И как? Со всеми познакомилась?

– Особо некогда было.

– А Домна?

– Живем вместе.

– Понятно. Так на каком фронте воевала?

Никого не было в раздевалке – можно было секретничать. Но девушка упорно головой мотнула, отвернулась к входной двери, которая приоткрыта была и можно было видеть, как мимо люди снуют.

Ира внимательно рассматривала Лену, особенно шрамы на виске. Затушила папироску в банке, на окно убрала. И бросила, вставая:

– А рубцы от осколочных ранений, – к выходу пошла.

Санина насторожилась, за ней двинулась:

– Откуда взяла?

Ира усмехнулась, приостановилась у дверей:

– Глаз наметанный. Перевидала такие за три года выше головы.

– Но у меня и военного билета нет.

Женщина хитро улыбнулась, руки на груди сложила, плечом косяк подперев и в коридор уставилась – а там мужчины в форме – кто со смены, кто на смену.

– И хорошо, что нет, – протянула. – Значит, шанс есть жизнь наладить. Этим, – кивнула на мужчин. – Фронтовички не нужны. Встречалась с одним, все хорошо было, даже планы строили, а потом узнал, что мы с ним на одном фронте воевали и испарился. Был и нет. Ничего, не норма вроде бы. С другим познакомилась. Хороший мужик и не сбежал, как узнал. Только я для него не женщина, а «сестренка». Вот так, – с поволокой во взгляде посмотрела на Лену, прятала обиду.

Саниной ответить нечего было – грустно, то о чем Ира поведала, мягко говоря.

– Нет, я сказал! – рыкнуло справа. Лена выглянула из-за двери и увидела полковника с седыми висками, а лицом молодого. Тот майора суетливого обойти пытался по коридору.

Вроде ничего такого, а сердце зашлось, и словно огромным стало – не то что в груди – в животе и горле запульсировало. Бух, бух, в висках, и взгляда оторвать не может от мужчины.

Ира покосилась на нее, на Санина и усмехнулась.

– А очередь встань.

Ничего ни ей, ни Ире здесь не светит.

– Ты о чем?

– О полковнике. Его наши кошки уже в глухую оборону взяли, не подступись.

Мужчина скрылся, а Лена лицо оттерла от выступившей испарины:

– Красивый, – прошептала, не понимая, что с ней.

– Для кого как. По мне – обычный. По мнению той же Зойки – идеал, потому что в погонах… Пошли на рабочее место. В обед поболтаем.

Лена сидела за пультом и все думала о том полковнике – что в нем? А сердце только от мысли о нем сжимается, и тревожно становится.

Странно. Но с другой стороны… Что плохого если ей понравился мужчина?

Поездка удалась.

Загрузились они Александром подарками и всякими вкусностями под завязку. Санин месячный оклад полностью решил молодым отдать.

Невеста Белозерцева очень всем понравилась.

Встреча с Мишкой, с Семеновским, который тоже на свадьбу прийти смог, превратилась в действительно праздник. Сашка привел своего однополчанина – отличного человека, Яна Вспалевкого и гудели компанией два дня, счастливые, что снова все вместе и будто вернулось что-то важное в жизнь. А свадьба она как-то на заднем плане была, ремарками. То ленинградцы москвичей к себе тянули, то москвичи ленинградцев, предчувствуя опять длительную разлуку, и в итоге постановили каждый год девятого мая собираться в Ленинграде на квартире у Семеновского на Литейном проспекте.

Уезжать домой вовсе не хотелось.

Рутина ждала каждого и была смерти подобна.

К тому же Николай был серьезно обижен на сестру и видеть ее не мог. С поезда к Сашке отправились, у него и заночевал.

А с утра опять бардак в управлении в порядок приводить принялся. «Летали» в понедельник все, кто под руку попался.

Во вторник генерал к себе вызвал и молча докладную Санину протянул.

"Довожу до вашего сведения, что полковник Санин Н.И, систематически ведет себя как тиран, поносит офицеров, кричит и требует воинской дисциплины, в то время как управление внутренних дел не является военной организацией".

– Чушь, – бросил отодвинув. Но подпись заметить успел – майор Карпов. Паспортный отдел. Понятно. Как раз вчера Санин Карпову взбучку устроил.

Павел Аркадьевич хитро посмотрел на Николая и подвинул другой лист – наградной. Два удостоверения: за взятие Зееловских высот полковник Санин награждается орденом Александра Невского, за взятие Берлина – медалью за взятие Берлина.

– Поздравляю, Николай Иванович, герой ты у нас! – пожал руку мужчине. – На счет остального, – вышел из-за стола и прошелся по кабинету, нагнетая обстановку. Только Санину на нервы таким образом капать было глупо после фронта, и видно понял то генерал, бросил ерундой заниматься. – Претензий у меня нет. Более того! – палец выставил. – Могу только содействовать твоим методам, ибо приводят они к самой высокой трудовой дисциплине по сравнению с другими управлениями. В общем… Хоть закричись ты там, хоть лично всем по мордам наддай, главное, чтобы показатели были не хуже нынешних. К премии тебя хочу представить. Заслужил, что и говорить, – улыбнулся. Листок с доносом взял и порвал. – Сильно Карпова притеснил?

– Есть подозрения на взятничество. Пустил в негласную разработку.

– Вот как? – генерал бровь выгнул и покивал. – Что-то такое и думал. Ну, давай тогда, действуй, а то ишь, забегал. Тут если не он тебя – ты его, не ты – он. Выбор невелик.

"Не новость", – согласился молча. И подумал: "а если б не нулевые проценты по опоздавшим и прогульщикам, не девяносто восемь процентов раскрываемости, не слаженность работы подразделений, что удалось наладить – порвал бы он тогда докладную?" И был уверен – нет. И награды бы не помогли.

– Спасибо, все понял, – поднялся. – Могу идти?

– Да, иди. И… по Карпову доклад по ходу расследования мне лично.

– Есть!

Худо в октябре было, голодно, как никогда.

Лена все боялась в голодный обморок упасть. Таблетки пригоршнями пила, лишь бы на ногах устоять. Зарплаты ждала и все девчонок веселить старалась. Домна вовсе осунулась, видно было, что ест ее сложившаяся ситуация поедом, страхи гложут. Вера тоже притихла, только все чаще напиваться начала – то наливка, то самогон.

А потом зарплату выдали и все чуток повеселели. Лена вообще от счастья прыгать готова была, только сил на это не было. Хотела молока купить на радостях, но подумала и купила картошки, подсолнечного масла, часть денег отложить решила – Сережке и девочкам к Новому году какие-никакие подарки сделать.

Вроде и живи теперь, а ей не ко времени плохо стало, сказалось полуголодное существование. Утром с постели себя поднять не могла, путалась, заговаривалась, простейшее вспомнить не могла, а тут еще почти в конце смены прямо на работе свалилась. Сидела и упала. Очнулась в подсобке у Мирошниченко и та сидит напротив, смотрит головой качает – хмурая. Рядом Ира стоит, тоже как туча грозовая.

А Лена ни ту, ни другую вспомнить не может. Села, ворот кофты оттянула, чтобы не так душно было и взгляд вниз, в попытке вспомнить – кто, что?

Женщины шрамы на грудине ближе к шее увидели, переглянулись. Мирошниченко руки стиснула от жалости, Сироткина рот ладонью прикрыла: Господи ты Боже мой!

– Вот что, ты домой-то сможешь пойти? – спросила у Саниной, качнувшись к ней. Лена наоборот отдвинулась, уставилась на женщину: кто такая?

Ира не выдержала:

– Вы что, Тамара Ивановна? Какой ей сейчас домой одной? Видите же, не в себе она.

Села рядом, за плечи обняла:

– Ты как? Часто это у тебя?

Лена смотрит и понять не может: кто такие?

– Вы… вы кто?

– Ох, ты, – вздохнула Тамара.

– Ты чего? – нахмурилась Ирина. – Не помнишь?

– Должна?

Женщины уставились друг на друга – беда.

– Вот что, – засуетилась начальница. – Чаю сейчас налью, сахара кусочек у меня есть, погуще заварки. Отпоим крепким да сладким.

Лена лицо ладонями оттерла – нет, все равно не помнит ни черта!

Волосами тряхнула – тот же эффект.

– Ты хоть себя помнишь? – спросила Ирина, взгляд такой, что хоть прикуривай.

– А… – и даже слова вспомнить не может.

Женщина руку на пульс ей положила, а там не то что-то. Глянула – шрамы на запястьях. Самой душно стало.

– Я за Лену отработаю, – бросила Мирошниченко. Та отмахнулась:

– Я посижу. Давай в ум сперва введем, а то ж смотреть невозможно.

– Может умыть?

Лена качнулась, поглядывая на Сиротину:

– Кого умыть?

– Тебя, горемыка, – вздохнула. Полотенце взяла у начальницы, вышла. Вернулась Мирошниченко Саниной чай выпоить пытается, а та шарахается и от кружки и от женщины, как полоумная.

Ирина подошла и мокрым краем Лене по лицу провела. Холодное влажное, как кожи коснулось, так словно из воды вынырнуть помогло. Задохнулась на пару секунд и, как щелкнуло, что-то в голове – прояснилось.

Вспомнила всех и, стыдно стало, хоть стреляйся. А еще страшно, что погонят с хорошей работы, а ведь какое бы подспорье подругам и Сереже было, если б у нее такая зарплата, как получила, осталась.

– Легче? – с тревогой заглянула ей в глаза Ирина.

– Чай на, – сунула ей в руку кружку Тамара. – Я за пульт, а ты Ира, давай займись.

И вышла. Лучше поработать, чем девчонку молоденькую в таком состоянии видеть. Жаль брала – спасу не было.

Лена чай молча, но жадно выпила и дух перевела. В голове еще шумело, но состояние сносное было.

– Погонят меня, – протянула потерянно. Ира головой мотнула:

– Тамара женщина хорошая. Совесть у нее есть.

Девушка грустно улыбнулась:

– А у меня?

– А у тебя? Право на жизнь есть, – с прищуром глянула на нее Сироткина. – Пытали?

Лена нахмурилась: о чем ты?

– Ладно, не говори, – отвернулась. – Ложись и спи. Через час смена закончится, я тебя домой отведу.

– Сама, – прошептала, а в голове опять плывет и в сторону тело заносит. Ира ее уложила, но девушка того не поняла, как не помнила, как заснула, как потом ее будили, как Ира с пришедшей на смену Домной ей одеться помогла и, на улицу вывели. Вот там очнулась от стылого ветра в лицо, дождя.

Как до дома добиралась – опять отрывками помнила. В квартире уже ее у Иры Вера приняли, уложили в комнате. Девушка мгновенно в сон ушла и, словно не было этого дня – вычеркнут из памяти и из жизни.

– Часто у нее такое? – кивнула на заснувшую Ира.

Вера молча в свою комнату ушла, бутылку и папиросы достала. Хлебнула наливки из гола, закурила и все женщине подвинула: угощайся.

– Часто, – бросила. – Почти год вместе живем и все время знакомимся.

Сироткина от угощения отказываться не стала – хлебнула из горла и папироску подкурила.

– Воевала?

– Я? Нет. Сейчас воюю. Но чую, сдаю позиции. А Ленка? По документам нет – чудно даже. А весной осколок удалили из бронхов. Все лето кашляла. Привели из больницы, как ты ее с работы. Неделю, как привидение. Потом ничего, оклемалась.

Ира опять наливки хлебнула:

– Сурово.

– Кто спорит, – тоже приложилась. – Ты у нас оставайся, у Домны в комнате. Чего на ночь глядя переться. Общаговская поди?

– Точно.

– А и вообще, к нам переезжай. Женщина, смотрю, ты нормальная. Авось впятером не так тошно будет.

– Как по одиночке? – усмехнулась. – А пятый кто?

– Серега, сын Домны. Отличный мужик растет. Вот так.

Сироткина подумала и кивнула:

– А чего нет? Если вы не против, я тем более только «за». В общаге не поспать, не помыться.

– А еще городские молодые ущипнуть норовят, – с пониманием кивнула Вера.

– Есть такое, – хмыкнула. – Значит, бабьим отделением жить будем?

– Чего «бабьим» – мужчина в доме есть – Сережа. Приходит правда еще один, но он недоразумение, сволочь редкая. Фронтовик, мать его безрукого. Как увидишь, в шею гони без минуветов.

– Расклад ясен, – улыбнулась. – Еще какие-нибудь указания?

– Полы Ленке мыть нельзя. Наклонится – ляжет, потом опять знакомиться с ней будешь. У Сережи бронхит, так что, курим только у меня, а на кухне и в коридоре да ванной, ни-ни. Продукты, зарплата – на общаг, кто сколько может. Домне сдаем, она самая хозяйственная, всех тянет. Лене нельзя – забудет или вытащат, я, – вздохнула, в бутылке остатки наливки взболтав. – Пропью.

И выхлебала все до капли.

– Чего пьешь?

Вера ладонью занюхала и бросила:

– Не твоего ума дело. Ясно?

– Ясно. Если условия принимаются?

– Иди спать. К Домне.

– Это куда?

– Пятая комната. Пацана не разбуди.

– Поняла.

Вера проводила ее взглядом и голову на руки уронила, заплакала тихо: ну вот, подруженьки, будет вам авось подспорье, когда меня не станет. А плоха новая жиличка – так прогоните.

На работе у девушки расследование шло, а за Верой через майора Карпова немало грешков числилось. Чуяла – загребут. И главное, нажилась бы! Так, стольничек, два на разживу, а ведь возьмут, будто тысячи гребла!

Вот ведь жизнь собачья?

Канул Устинушка и Вера с ним канула. Нет той озорной и бойкой девчонки, выпила жизнь поганая до донышка, всю душу высушила.

Ира утром к Лене до звонка будильника зашла, голову вытирая после душа. Разбудить хотела, но на секунду не успела – будильник зазвенел. Девушку подкинуло. Увидела Иру и закричала:

– Ложись!!

Рухнули на пол обе – рефлекс сработал.

Лежали, обалдело смотрели друг на друга.

Вера как ни в чем не бывало прошла, аккуратно перешагивая лежащих, при этом позевывая и сонно ресницами хлопая. Шлепнула по будильнику ладонью, останавливая жуткую трель, и руки в бока уперла, дурочек рассматривая сверху вниз.

– Ну, чего? Завтрак на пол или до кухни доползете?

– Доползем, – буркнула Санина. Сиротина хмыкнула и вдруг смехом залилась:

– Не воевала, да? Значит двое нас здесь, не с фронта?

"Контуженная что ли?" – вопросительно покосилась на Веру Лена и в ванную пошлепала, умываться. Потом завтрак греть, Сережу поднимать, кормить и вперед всей квартирой – одному в школу, другим на работу.

Как утро началось, такой и день задался.

Девчонки косились на Лену, оглядывали, шептались. Санина понять не могла, что с ней не так, что пристали. Мирошниченко тоже, раз десять к ней подошла просто так, да еще и улыбнулась подбадривающе.

В общем, не ясно, что к чему, но отчего-то неприятно.

На обед Лена не пошла, попросила Иру булочку ей купить, и как не уговаривала та до столовой самой сходить, в раздевалке осталась, кипятка себе приготовила.

Дроздов жевал горошницу и на девушек у «раздачи» поглядывал. Одна внимание привлекла – осанистая, стройная, высокая. Взгляд «битой» и форма. Подумал, понаблюдал и подсел к ней. Дальше дело техники.

Ира вернулась уже к концу обеда, чай Ленин давно остыл.

– Что так долго?

– Так, – улыбнулась, плечом повела и закурила. Санина быстро с булочкой управилась и на подругу покосилась:

– Что-то ты скрываешь.

– Ничего, – а улыбка томная, странная. – В общагу к себе сегодня поеду.

– Хорошо, – а как иначе? К чему вообще говорит?

– Ты Вере передай, наверное, не буду я у вас жить, подумаю.

– А она предлагала?

– Да. Я не против, «за» даже, но обстоятельства пока не разрешают, потом далеко к вам ехать. Вечером не жди меня.

– Не собиралась. Спасибо хоть сказала про предложение Веры. А то получается без нас нас женят.

Ира хмыкнула:

– Обиделась?

– На что?

– Так. Не обижайся, свидание у меня сегодня. Может, получится что.

Лена улыбнулась и искренне пожелала:

– Удачи.

Ира рассмеялась, глаза блестели задором. Видно сильно ей человек свидание назначивший понравился.

– Спасибо. Удача это хорошо, но мне бы счастья чуток.

Стыдно любопытничать, но Лене страсть интересно было. После смены коря себя, все же не сдержалась – не ушла, а за деревом спряталась недалеко от здания управления. Если Ира одна пройдет – Лена уйдет, а если не одна, то хоть посмотрит, какое оно, счастье подруги.

И увидела минут через тридцать, когда уже замерзать начала – шла Ира с высоким капитаном приятной наружности. Всем хорош, но прищур насмешлив и взгляд свысока от этого казался.

А и какая ей разница? Главное Ире он точно нравится – улыбается та, и он все болтает, болтает, смешит ее.

Лена из «засады» вышла, постояла, с мягкой улыбкой глядя им вслед и, пошла к метро, счастливая в надежде, что хоть у одной ее знакомой личная жизнь налаживается. Может, повезет Ире на этот раз? Должно, заслужила она.

Глава 59

Закрутилось.

Ира расцвела, вместо формы строгое, но элегантное платье носить стала, улыбаться мягче и женственнее. На дворе ноябрь, а у нее весна, и от этого даже у Лены глаза светились:

– Когда поженитесь?

Ира сапожком покачала, дым колечком выпустила, жмурясь:

– Далеко заглядываешь.

Опять затянулась.

– Как хоть зовут?

– Саша.

Как – то особенно она это произнесла, с придыханием, томностью вроде бы ей несвойственной. Девушка рассмеялась, передразнив:

– "Саша".

– Ты, кстати, тоже найти могла бы.

– Да ну.

– Серьезно. Купи платье, сними это тряпье. Давай с другом Александра познакомлю.

– Что за друг?

– Пока не знаю, но друзья у него хоть как есть.

Лена улыбнулась:

– Верю. Привет передавай, если познакомишься.

– Я серьезно.

– И я.

– Познакомиться не хочешь? Семью, ребенка?

– Есть один.

– Чужой.

– Кому как, – посерьезнела. – Не до платьев мне, не до свиданий. Туго Домне одной с Сережкой, а Вера как с ума сошла – что ни день, то пьяная. Ругаем, ругаем – толку ноль.

– Вот так всю жизнь на чужие проблемы потратишь. Много их наши проблемы касались? Нет. Почему мы заботиться должны? Смени одежду, купи помаду, косичку эту заплетать перестань и давай с нами на ноябрьские праздники.

– Платье покупать не стану, другие траты планирую.

– Черт с тобой, упрямая, найду тебе платье.

– И на счет остального потише. Девочки семья моя, нет у нас как личных проблем так и радостей, все пополам.

– Не обижайся, я не против них, я против того, чтобы ты в старуху раньше времени себя превращала. Дом, подруги, работа – хорошо, но нужно и личную жизнь устраивать, согласись. При муже и самой легче будет и подругам помощь больше будет.