Текст книги "Игры с призраком. Кон первый."

Автор книги: Райдо Витич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Мирослав своих подале в леса увел, новые городища поставил и кедрачей, что к нему с поклоном пришли, под свое крыло принял. А что делить? Всем аймакам тогда горя хлебнуть выпало. От кедрачей, почитай, треть в живых осталась, от мирян две трети.

Почто разниться в лютую годину? – рассудил князь и слились два племени в одно под сенью вековых дубов, кедров да елей, начали новую жизнь. Да только лук и меч не кинули, старые раны не забываются и болят, долго ноют. У кого мать, у кого дитя, у кого брат али жена, а у кого и вся семья, как у Мирослава, в тот набег полегли безвинно – как забыть, как меч кинуть? А ежели завтра лютичи, аль другой на чужое позарится, в набег пойдет? Вот и учил князь мужей воинскому делу, крепкую дружину справил, дозоры на границе держал, берёжил своих.

Покамест тихо было, но зыбко, а с прошлого лета с других племен гонцы к князю пошли в пояс кланяться на воинское обучение, зашевелились нерадивые. С весны на границах неспокойно стало и слухи поползли тревожные, словно тучи грозовые сбираются, тянет холодом да теменью, сердце будоража, и запах стоит – то ль орешник расцвел, толь земля что плохое чует? А можа просто лесной дух буйствует недовольный. Орехов-то кедровых в прошлый год знатно набрали, было ль такое ранее и старики не упомнят. Да и урожай немалый земля родила, скотинка, опять же, разрослась, почитай, вдвое. Топчет клевер на полянах, листья молодые с кустов обрывает – оно, конечно, лесному богу не в радость, залютовал, ненастье да морок насылает. А вчерась весь дён да вечор хмарые тучи ходили, Гром баловал, страх нагонял, полыхая посуху и вота вам гостинец – черный человек под сосной. Понимай, как знаешь.

Парни взобрались на холм и остановились в метре от князя, дыхание переводя да его вниманья ожидая. А тот и бровью не повел, словно не слышал их молодецкий топот, не видал их. Ждал, когда сопенье умолкнет, тогда только повернулся, сверху вниз на них глянул: чего надобно?

Межату хоть бог ростом не обидел, однако супротив князя – окорёнок, по плечо тому, не более, чего ж о Мериле говорить? Тот и товарищу до подбородка. Вытянулись парни, головы задрали, замерли, пред князем робея. Хоть и не юнцы зеленые – по 24 зимы сравнялось, пятую весну в дружниках ходят, однако ж перед Мирославом до сих пор мальцами неразумными себя почитали.

– Прости, княже, за помеху, – начал Межата, посмелее сотоварища себя считая. – Дело у нас спешное. Под сосной заповедной нашли мы человека черного. Лежит меж корней яки мертвый, одёжа чудная, невиданная, глаза черны, в поллица, и волос черен, короток, а лик-то белехонек, кожа гладенька. Одежа мужеска, а сам худ, пальцы тонюсеньки, рудой обпачканы, сбиты. Ненашенский. Бросить – неладно, а и без ведома твово в городище тащить, не по чину, кабы хуже не было.

– На лютичей он не похожий и на других тож. Вроде человек, а вроде нет. Можа дух лесной учудил? Да разве ж руда у духов выходит? – добавил Мерила.

Князь брови на переносице свел, задумался – что за невидаль? Чужак недобрый аль подарок лесной? На беду аль на радость? К добру аль к худу? Надо ль чужаков в не спокойное время привечать? А ежели подсыльный? Али вправду несчастье с человеком приключилось?

Князь поверх голов дружников обвел задумчивым взглядом крыши домов соплеменников, виднеющиеся у подножья холма, и вдруг дрогнуло в груди, нахмурились брови сильней – Ханга?!

Знахарка – вещунья стояла у святилища на холме, невдалеке от мужчин, и, не мигая, смотрела на князя, словно слышала все, наперед знала. Седые волосы трепал ветер, а морщинистые руки устало примостились на дубовой клюке.

Стара была вещунья. Сколь зим ей минуло, и сама, поди, не упомнит. Не один набег пережила, а скольких потом родичей выходила и не сосчитать. В последний набег лютичи двух ее сынов да трех внуков сгубили, с тех пор ноги ее и не слушали – по двору еле передвигалась, в княжий терем да в святилище на праздники на руках приносили, а тут и сама на холм взобралась… Надо ж! Князь прищурился и внимательно посмотрел ей в глаза. Она словно этого и ждала, улыбнулась беззубо и, кивнув со значением, развернулась и в городище пошла, медленно переставляя слабые ноги.

` Знать, про гостя ей ведомо. Добро`, – подумал Мирослав: `А и вправду, не дело живого на погибель оставлять. Бог послал – не нам судить. Чай, там разберемся: лесной дух, засыльный аль честной человек`.

– Примем гостя, – кивнул парням князь. – Ко мне в терем несите. Да Устинью упредите – пущай похлопочет.

Г Л А В А 4

Ричард вылез из автоплана и обнял друзей:

– Три недели не был, а словно месяц. Где же моя любимая королева? – улыбался он, поднимаясь по широкой лестнице на крыльцо, обратил внимание, что друзья его не сопровождают. Он обернулся и в недоумении уставился на двух истуканов, застывших с постными лицами на первой ступени.

– Не понял? – выгнул он бровь. Друзья переглянулись меж собой и, с видом приговоренных к казни, нехотя поднялись к королю.

– Рич, Анжины нет во дворце, – тихо сказал Крис, старательно разглядывая резной рисунок входной двери.

– Не вернулась еще? На Энту звонил? Надолго задержится? – спокойно спросил король, не подозревая о плохом, и достал трубку.

Он уже начал набирать номер жены, как рука Пита накрыла телефон. Ричард вскинул удивленный взгляд на друга, вопросительно выгнув бровь. До него, наконец, дошло, что с друзьями что-то не то – хмурые какие-то, потерянные.

В груди кольнуло дурное предчувствие:

– Что-то случилось с Анжиной?

Крис пожал плечами и посмотрел на Пита, упорно не желая смотреть в глаза королю:

– Она жива, однако не могу сказать, что здорова – с головой у нее похоже не в порядке. Она на Сириусе. Подает на развод.

Ричард тряхнул головой и рассмеялся:

– У вас своеобразное чувство юмора, граф.

Друзья не смеялись. Они с совершенно серьезным видом смотрели на него и молчали. И Ричард осекся, нахмурился:

– Повтори.

– Она больше не желает быть твоей женой, – чуть ли не по слогам повторил граф.

– Бред!

– Звонил сам король Сириуса и просил тебя связаться с ним, как только ты появишься. Он выслал адвокатов.

Ричард, силясь понять услышанное, переводил удивленный, недоверчивый взгляд с Пита на Криса:

– Друзья мои, вы здоровы? Какой развод?

Крис отвернулся. Пит пожал плечами. В его глазах плескалось та же растерянность, что и в глазах Ричарда. Король выгнул бровь, все еще не желая принимать их слова на веру, и, набрав номер жены, отошел от друзей к перилам. Сейчас он услышит любимый голос и все встанет на свои места.

– Слушаю, – бальзамом на душу пролился голос Анжины.

– Здравствуй, любимая! – облегченно вздохнул Ричард. – Как твои дела? Ты где сейчас?

– Разве тебе не сообщили?

– Да, я знаю, что ты задерживаешься. – Нет, ты не понял – я ушла от тебя. Разве Иржик не связался с тобой? Он должен был…

– Ушла? Но… подожди… – король совершенно растерялся и даже удивленно посмотрел на трубку. Что-то было не так, и он никак не мог взять в толк – что? То ли голос жены был непривычно холодным, то ли связь плохой?

– Подожди, милая, я… не понимаю. О чем ты? Что случилось?

– Извини, Рич, мне давно надо было это сделать. Я развожусь с тобой. Раз-во-жусь! Мне очень трудно было решиться на этот шаг, но… В общем, я не люблю тебя. Ты прекрасный человек, замечательный муж и отец. Ты молод, красив, богат – у тебя все впереди, все наладится. Ты только не переживай. Извини, я не то хотела сказать… В общем – мы не можем быть вместе. Иржи выслал адвокатов, они решат остальное. Извини, я несколько сумбурно выражаюсь и… да, я понимаю – неожиданно все… Надеюсь, мы останемся друзьями? Как дети? Я бы хотела забрать их через месяц, не надолго…

Ричард слушал родной, до боли знакомый голос и не узнавал его. Он не чувствовал Анжину. Совершенно. Словно разговаривал с чужой женщиной, обладающей голосом его жены. Рич… Она никогда не называла меня – Рич…

– Я приеду, – твердо заявил он, прерывая ее тираду.

– Нет! Прошу тебя! Это было бы слишком больно, да и нет необходимости, Иржик…. – взмолился голос.

– Все! – отрезал король и нажал кнопку отбоя. Он с минуту смотрел на смолкнувшую трубку, а потом кинул ее Крису:

– Проверь звонок! – Мы уже проверяли – все чисто, – с сожалением заметил тот.

– Проверь! – приказал король. – Анжина не может так поступить! Это какой-то фарс! Бред!

– Мы тоже так думали, – тихо заметил Пит. – И что заставило вас передумать?! Иржи? Он уже предавал – за ним станется! Нарадоваться, наверное, не может воссоединению семьи! Счастье-то какое – сестра вернулась в родные пенаты, помощь попросила! Как вы могли ему поверить?!

– Успокойся, Рич, – попросил Крис.

–` Рич! … – передразнил король и вдруг замер, сообразив. – Ты когда-нибудь слышал, чтоб она называла меня – Рич?

Крис свел брови на переносице, вспоминая, а Пит облокотился на перила и спросил:

– Ребята, а ее не могли подставить, заставить? Или еще что? Может все это фикция? Монтаж?

Друзья с тревогой переглянулись.

– Ты ведь чувствуешь ее, – напомнил граф королю. – Чувствую, – согласно кивнул тот, – но она далеко. Жива, спокойна – это все. Что дальше?

– Разводится с тобой и спокойна? – недоверчиво сморщился Крис.

– Что ты от меня хочешь?! Я ничего больше не чувствую, но…когда мы разговариваем, я всегда ощущаю ее, а сейчас – нет. Даже голос чужой, холодный, словно не с ней говорил, а с кем-то другим, – Ричард тряхнул волосами. – Хватит. На месте разберемся. Крис, готовь звездолет, летим на Сириус. Пит?

– Нет, я позже прилечу. Дела закончу. Будут новости – сообщите.

Крис и Ричард дружно кивнули ему и, спустившись с крыльца, загрузились в салон автоплана. Пит, проводив их взглядом, пошел звонить на Энту – Кириллу. Анжина летала к нему, может он что знает, разъяснит?

Кирилл был в свое время простым охранником на Сириусе, потом, милостью Анжины, стал капитаном, а сейчас занимал пост наместника Энты. Когда-то он скептически отнесся к ее утопии, однако это не помешало ему принять живейшее участие в осуществлении этой, с первого взгляда, абсурдной идеи.

Кирилл стал для Анжины близким другом, доверенным лицом еще до свадьбы с Ричардом и, естественно, она перетянула его на Мидон.

Волей, неволей Крису и Питу пришлось общаться с ним и вскоре друзья безоговорочно приняли его в свой тесный круг. Кирилл обладал уживчивым, незлобивым характером, острым умом, к тому же, как и они, был патологически влюблен в свою госпожу. Это чувство, не высказанное вслух, не выставляемое напоказ, объединяло и сплачивало сильней, чем проверенная годами дружба.

Каждый из них по-своему пытался бороться с этим `недугом`. Пит откровенно волочился за другими девушками, пускаясь во все тяжкие, стараясь излечиться, потерять в объятьях какой-нибудь горничной обременительную привязанность к жене друга. Он и сам не знал, зачем это делает – пытается обратить на себя ее внимание, вызвать ревность или просто `клин клином вышибает`? В любом случае ему так и не удалось достичь ни одной из этих целей. Чувства к Анжине росли параллельно омерзению к собственной персоне, так и оставаясь безответными, а ее уважение и искренняя расположенность к нему казались мизерной подачкой за труды.

Крис, так долго боровшийся со своим сердцем, наоборот, сдался, поставил крест на своей личной жизни, с обреченностью смертника последовал велениям души и превратился в незримую тень Анжины. Девушка, однако, проявляла к нему не больше чувств, чем к мраморной колонне у центрального входа – есть и ладно.

Кириллу, казалось бы, пришлось хуже всех. По натуре и так верный, он, к несчастью, оказался еще и однолюбом. Впрочем, сам он почитал это за счастье. Анжина была для него смыслом жизни, бесценным подарком судьбы, а с судьбой, как известно, не поспоришь. И он не спорил – жил в безоговорочном подчинении этой хрупкой, изумительно красивой женщине с разноцветными глазами, копной золотистых волос, точеной фигуркой, чарующим голосом, заливистым смехом и затейливой логикой. За это и получил `награду ` – искреннюю привязанность и полное доверие с ее стороны, что вызывало открытую неприязнь и жгучую ревность у Криса и легкую зависть у Пита.

Пит шел по коридору в свой кабинет и слушал тишину в трубке. Наконец, когда его терпение лопнуло, она ожила.

– Мне бы Кирилла.

– Не узнаешь, старичок? Привет! Какими судьбами? Праздник души намечается или ностальгия одолела? – смеялся голос в трубке.

– Я по делу, Кирилл. А дела у нас здесь чудные творятся. Вопросы у меня к тебе возникли.

– А что случилось?

– Давай на видеосвязь перейдем и спокойно поговорим, – Пит толкнул дверь в кабинет.

– Без проблем, – трубка смолкла и на столе Пита тут же зажужжала кнопка связи. Через секунду на стенном экране появился Кирилл, загорелый, в белоснежной рубашке. Он внимательно смотрел на зеленоглазого атлета и ждал.

– Прекрасно выглядишь, – отметил Пит и уселся в кресло. – Нравлюсь? – широко улыбнулся парень.

– Ага. Смотрю на тебя и думаю, может это из-за тебя королева коленца выкидывает? Кирилл недоуменно нахмурился, и улыбка тут же исчезла с лица, уступая место беспокойству.

– Не понял. Что случилось?

– Да так. Анжина загадку загадала, вот и силюсь отгадать. Поможешь? Ты зачем Анжину на Энту вызывал?

– Что с ней? – побледнел парень.

– Откуда мне знать? – сморщился Пит. – Жива, не переживай.

– Ты меня так в крематорий загонишь, – облегченно вздохнул парень. – Ты по– человечески объяснить – в чем дело – сможешь?

– Попытаюсь. Хорошо сидишь? Анжина с Энты на Мидон не вернулась, на Сириус к брату полетела и решила с Ричардом развестись. Братик адвокатов уже выслал. – Твой юмор отдает сарказмом Криса. Если это шутка, то весьма дурного тона.

– Мне не до смеха. Я до противности серьезен.

Шерби во все глаза смотрел на друга и понимал – тот не шутит. Зеленые глаза смотрели непривычно серьезно, да и вид у хронического оптимиста был такой, словно ему на плечи неожиданно свалилась гранитная скала, да так и осталась.

Кирилл погладил свой затылок, пытаясь сообразить и переварить услышанное, найти хоть какое-нибудь объяснение неожиданному известию.

– Ничего не понимаю, – наконец, выдал он, покачав головой.

– `Свежая' мысль, – кивнул Пит. – Жаль только, что она одна на всех. Ты мне лучше скажи – зачем Анжина к вам прилетала? Как себя вела? Может, говорила что? Намекала? Ты ведь у нее доверенное лицо.

– Ничего она не говорила, тоже мне, доверенное лицо нашел! Решили вопрос с местом для строительства нового города и все. Мне нужно было, чтоб она одобрила архитектурные проекты, но у нас пошли разногласия по месту их расположения. Вот она и прилетела, чтоб разрешить этот вопрос. Ты же знаешь, что здесь творится – заявлений от потенциальных поселенцев больше, чем мы можем принять! Начинали с трех городов, а теперь их 27, и все равно места не хватает. Население растет и хоть бы одно заявление на отъезд! У нас только за первые три месяца этого года 157 младенцев и еще 94 на подходе. Вот и думай! Решили по весне расшириться, хотя бы еще два города построить, глядишь, к осени можно было бы их заселить, но Анжина не желает изменять природный ландшафт, вот и застряли. Как я города построю без смены ландшафта? 12 проектов показывал по видеосвязи и все не то. Уперлась! Вот и решили на месте посмотреть. Она была-то здесь 4 дня, график плотный, поесть некогда было. Все гнала, хотела успеть вернуться к приезду Ричарда. Сказала, что он детей на Аштар повез, с дедом повидаться. Переживала по этому поводу. С одной стороны – дети еще малы, чтоб по гостям разъезжать, с другой, старика уважить надо, стар он, чтоб сам приехать, а по правнукам скучает. Она к ним недели через две собиралась. Деда, говорит, проведаю и детей заберу…. Какой к черту развод? Что за глупость? Я бы заметил, если б… Ты же знаешь, как она к Ричарду относится! Может, вас обманули? Ты вообще уверен, что это Анжина затеяла?

– Не знаю, но по всему выходит – да. Сначала братец ее позвонил. Потом она сама Ричарду подтвердила, при нас. Звонки проверили – все чисто. Под крылом Иржи она и сюда не собирается

– Постой, это что получается? Да не верю я! Она Иржи терпеть не может, так и не простила ему прошлого. Если б она к Сержу побежала, а к Иржи – нет, тем более в планы свои посвящать… Зачем? Даже если предположить, что у нее накопились претензии к Ричарду… Обиделась или еще что? Да ты что, Анжину не знаешь? Она бы ему в лоб все сразу высказала, не ждала бы и уж точно об этом никого другого посвящать в свои планы не стала! Тем более брата! А улететь к нему без предупреждений, объяснений, никого не поставив в известность, вот так, резко, ни с того, ни с чего, и так, чтоб никто даже не догадался о ее планах?! Ты мне про какую Анжину толкуешь?

– Про нашу, Кирилл, в том-то и дело.

– Не-ет. Ты мне случай из жизни незнакомки рассказываешь. Сюжет бульварного романчика с припадочной героиней, вставшей на путь феминизма. А Анжина больше к классике тяготеет. В ее лексиконе слово развод не имеет места, а в сознании – смысла.

– Теперь имеет, – грустно посмотрел на него Пит. – Я думал, хоть ты в курсе… Ладно. Может, позже все прояснится.

– А Ричард что говорит? Он-то понимает, в чем дело?

– Он понимает не больше нашего. На Сириус улетел, с Крисом разбираться.

Кирилл в раздумье забарабанил пальцами по столу и выдал через минуту:

– Я тоже полечу. Вечером наш звездолет идет курсом на Сириус, с ним и отправлюсь.

– Зачем?

– Выяснить хочу в чем дело. Сам, понимаешь? Не верю я. Неестественно все это, неправильно. Не то здесь что-то.

– Давай. Как говорится – две головы хорошо, а три…еще хуже, – понуро кивнул Пит. – Я экипаж ее звездолета дождусь и тоже к вам. Бывай.

– Свяжемся, – кинул Кирилл и отключился. Экран погас.

Г Л А В А 5

Межата боязливо потоптался вокруг `черного' человека и, наконец, решился, поднял на руки, испуганно замирая и подивился – легок-то, что перина маманина.

У того голова безвольно мотнулась и то, что парни приняли за глаза, съехало и шлепнулось на траву. Межата чуть не выронил ношу со страху, зажмурился, дичась: а ну там кость голая, али космы лешачьи? Кинуть бы, да не дело.

Парень приоткрыл глаза и вопросительно покосился на товарища – что там?

А тот, как зачарованный, таращился, рот открыв, голову набок – дурень дурнем. Межата нахмурился и тож глянул, обалдел. На него смотрели огромные золотистые глаза, то подслеповато щурясь, то изумленно расширяясь.

Парня в жар кинуло, и сердце захолонуло от открывшейся взору не виданной до селе красоты – никак бога приветили?

– Богиня! – выдохнул Мерило, подойдя вплотную.

– От дурень! Глаз разуй! – рявкнул Межата, – Волос короток, одёжа мужска! Где девку узрел?

– Сам таков! Ослеп, чай? Девку от мужа не отличаешь? На лик глянь! – ответил тот и склонился над девушкой, спросив ласково, – прозвана-то как, да чья будешь? – `голубка` хотел добавить, да не посмел, не ладно так, не по чести. Мало ль кто перед ними – ежели девка проста, так ей и без того позору хватит, волос-то вона под шею срезан. Кто знает – за что? Да тут еще угораздило в обществе двух неоженков оказаться, без присмотру – поди, отмойся оттого, что после злые языки начешут! А ежели и вправду богиня? Им ли, смертным, язык распускать? А ну осерчает?

Девушка вглядывалась в два блеклых пятна, маячивших перед ней, и никак не могла взять в толк – кто это? Откуда взялась? Вроде лица, да не разглядеть, стелется туман перед глазами, не тает. Голоса вроде мужские, но незнакомые, и вопросы заковыристые задают. И что им ответить, если сама не знает – кто она? Память подводит, молчит. В голове пусто, как в высохшем колодце, только одно слово эхом бродит, бьется в виски. Его и сказала:

– Ха лене…

Парней так к месту и приморозило, краска с лиц сошла, уставились друг на друга, не зная, что и думать. Можа ослышались? Голос-то тихий, еле слышный, будто и нет его, так, прошелестело что-то и стихло. Мало ль?

Они только дух перевели, а девушка вновь повторила, да отчетливо, не усомнишься: Ха лена. И сама не понимала – зачем? Ей пить хотелось попросить, а этим, в тумане, имя подавай! `Никто я – ха лене. Что ж теперь и напиться не дадут?` – огорчилась девушка и провалилась во тьму.

Парни переглянулись и, как сговорившись, поспешили в городище. Вечерело уже, но кованые ворота не затворены – их ждут. Ребята вошли с гордым видом, словно не из лесу, а с поля брани вернулись, и не только выжили и победили рать нечестии, но еще и клад нашли.

Они несли девушку в княжий терем, как Мирослав приказал. Его домина справа от ворот стояла, высилась, почитай, над всем городищем, как дозорный. Крепкая, из дубовых бревен слаженная, в два этажа, с высоким крыльцом, резными перилами и лошадиной мордой над крышей, из деревяшки искусно вырезанной, а уж внутри просторная, что алань за святилищем – и князю, и княжьей родне, и ближним дружникам места хватает, не запинаются за дружку, а и гости пожалуют, не утеснят.

На крыльце стояла пожилая, круглолицая женщина, ладони под передник прятала – их поджидала. Устинья князю по материной линии теткой доводилась. Как в прошлый набег лютичи племя посекли, так одна кровная осталась. С тех пор и жила с родичем под одной крышей, и мать всем дружникам, и стряпуха, и для молоди, что вечером княжья светлица сбирает – пригляд.

Тетка, упрежденная о болезнном госте, нижнюю светлицу занавеской огородила, красно чистое да воду приготовила и вышла на крыльцо поджидать. Ее приемная дочь – Верея, шестнадцатилетняя скромница, молчаливая да работящая, на скамье у крыльца сидела, хлопала белесыми ресницами, вишневые губы поджав, летник на коленях оглаживала. А ну как понадобится подсобить? Она вот – и позвать кого, и подать что – только кликни…

Любопытство девку мучило – что за гостя им лес послал? И рдели девичьи щеки в ожидании, сердечко колотилось – можа красив, да пригож гость незванный и не сговоренный – приглянется Верее, любым станет.

Устинья лишь головой качала, глядя, как дочь розовую ленту на русых волосах поправляет, знала, о чем глупая думает. В возраст давно вошла – сговаривать пора. Дружники княжьи, молодцы ладные да пригожие, что ликом, что статью, как на подбор, хороводят вокруг дочери. Любой в мужья годен, а Верея словно без ума – скользит взгляд голубых глаза мимо, никого не привечает. И чего девке надобно? – вздыхает мать недовольно. Но неволить не хотелось – пущай еще в девках побегает, успеется бабьей доли хлебнуть.

Устинья вдаль глянула и по бедрам от досады ладонями хлопнула:

– Купалу лешак несет! Как же! Куды без него?

От холма, с борбища, вниз по улочке, к терему вышагивал невысокий, коренастый мужичок, пылил кожаными сапожищами, поспешал, ребятишек резвящихся обгоняя.

– Ишь, бежит базыга кривоглазый! Неймется старому! Одни б не управились, что-ль! – ворчала Устинья не по злобе – для порядка.

Женщина она добрая была, всех жалела и этого вредного мужичка, правую руку Мирослава, то ж, но больно не по нраву ей было, что лез он в ее владения. Им вровень зим было, а разнились, почитай, во всем. Ворчливый Купала никому спуску не давал, все поучать норовил, да лез, куда не просят, и в женские дела то ж. И сколь хлебов напекла и ладно ль в горнице девицы убрались, да крепкое ли кросно наткали – до всего дело старому было. Тряхнет русыми кудрями и давай пытать: кто из дружников с девками в светлице засиделся, да почто Мариша с Беликом по воду долгонько ходят? Что ему дело молодое – объясни старому вотлаку, что милуются – до утра бухтеть станет, спасу не будет, изведет, а после забудет, словно не было. Вот и спрашивается, чего бажил? Одно слово – кедрачник. В крови у них ворчать да любопытничать. Послал Солнцеяр Мирославу десничего!

– Пойду я, матушка? – вскинулась Верея.

Боялась она Купалы – страсть! Глянет тот карими глазом на выкате, близна на вежде полуприкрытом, пожует полными губами, тряхнет бородкой, да как зыкнет – сердце девичье в пятки уходит, кожа лягушачьей становится. Одно слово – филин. В правду похож, правильно княжьи дружники его прозвали.

– Иди, дитятко, – кивнула Устинья. – В светелке погоди. Кликну, ежели понадобишься.

И сдуло девушку, словно и не было, только ветка рябинки качнулась. Застучали резвые ножки по гладкой лестнице и смолкло все. Устинья в сторону глянула, чуяла, неспроста Купалу несет, знать скоренько и гость будет – не ошиблась. Молодцы от ворот топали, гордые, словно одаренные, а кого тащат – не разглядеть, черное что-то, только руки безвольно свесились, болтаются. Видать совсем хвор чужак, гость неведомый.

Парни к терему в аккурат с Купалой подошли, в светелку вместе протопали, куда Устинья указала, а та все разглядеть норовила – каков посланец?

Межата положил ношу на лавку, застеленную лоскутным одеялом, осторожно, словно ларчик с бечатами, и, отойдя, крякнул: Вота!

Мерилу Купала сразу плечом оттер – иди, мол, погуляй, нечё те здеся! И к скамье подошел деловито, ладони за пояс кожаный сунул. `И меч не снял, вотлак! – недовольно поджала губы Устинья, но промолчала, не до того, лясы с ним точить, да баруздить, и бочком, бочком поближе протиснулась, разглядеть – чего черен гость?

– Да-а, – протянул мужик, затылок почесал огромной ладонью.

– Халеной сказалась, – со значеньем молвил Межата. Устинья так и всплеснула пухлыми ладошками, к губам прижала, глаза тараща – чур, чур, страх-то какой!

– А меня Солнцеворотом! – недобро глянул на парня Купала и кудри огладил, крякнув. – Девка, значит.

– Халена! – настойчиво повторил дружник.

– Ладно тебе! Иди ужо, без тебя чай разберем! – прикрикнул старшой. Парень затоптался, страсть, как уходить не хотелось. Вот откроет девица глаза свои распрекрасные, его увидит…

Купала так глянул, что Межата и думать про все забыл, вмиг за занавесь вынесло. Мерило на товарища сочувственно посмотрел, вздохнули оба недовольно: вот и честь добыли!

Они нашли, в городище принесли, а их, как молодь желторотую, вон гонят! Переглянулись и потопали, погрустнев, из терема, с княжьим десничим не поспоришь – лют дядька, спокою не даст.

А тем временем тетка место Межаты заняла, чтоб на девушку половчее глянуть, любопытство свое удовлетворяя, да так и ахнула:

– Батюшки светы!

До того лик пригож оказался – дух захватило! Это ж где такую красу взять, ежели не божьем тереме? Молоденька, личико белехонько, кожа словно светится, бровки ровные, черные, вразлет, ресницы длиннющие, подрагивают, вежи с посинетой, а волос черен, да короток, затылок видно, выя голехонька.

`Это какой же ахид на таку красу руку поднял? За что опозорил, спрашивается? ` – заохала жалостливо Устинья.

– Ну, чего закудахтала? Помогай, давай! – осёк тетку мужик, и начали они девицу раздевать. Верх-то быстро скинули – приподняли, черная кожанка с рук и соскользнула, только за ворот тряхнули, а остальное?

Купала опять затылок почесал – вот ведь удружил дух лесной! Девица, как ни крути, грудь вон рубаху безрукавную вздыбливает. Ему ли вдовому раздевать?

– Глянь, чего у голубки! – ткнула Устинья в сгибы на локтях. Дядька склонился – руки тонкие, белёхонькие, а на сгибах руда запеклась, синева растеклась и утыкано чем-то, словно шилом кололи. Выпрямился дядька, озлился на поганцев, сотворивших такое с лебедкой, и на тетку гаркнул:

– Рубаху сымай! – понимал, что от таких ран не помирают, а ежели квелая лежит, да без разуму, знать, где– то посерьезней болячка упрятана, не до стыдливости таперича!

Устинья рубаху стаскивала, подперев плечом безвольное тело, а Купала за обувку взялся, да не тут-то было. Не дается странный бот, хоть ты тресни, словно к ноге прилип намертво, уж и тетка на помощь кинулась, и так они его, и эдак, а не идет и все тут, только с ногой разве что? Осерчал дядька, рванул поболе и улетел к стене, спиной в брёвна с размаху врезался. Следом Устинья всем задом чуть не в лицо ему ткнулась, только понева холщевая взметнулась. Да брякнулась всем весом баба глупая об половицы, охнула.

– Да-а, видал сапог, да не тот! – брякнул Купала, подпирая спиной и плечами стену, разглядывая не виданную до селе обувку. В ладони повертел – мал сапожок да горазд и вычурен – где ж такой сробили, какой дока взялся? Устинья поднялась, охая, собрала вещички, на сундук у оконца кинула:

– Что дале, старый?

– Что, что? – забухтел мужик, поднимаясь да на голые ступни девицы заглядываясь – ишь, гладенькие какие, да ровненькие, мягонькие, наверное, как подбрюшек у жеребёнка.

И устыдился мыслей своих, глаза спрятал, чтоб тело белицы не видать, а все равно увидел, в жар кинуло:

– На живот вертай! Гляну! – гаркнул.

– У-у-у, охальник, глаза бестыжие! – взвилась тетка, наготу девичью прикрыла, подсадила, да так и ахнула – чего над горлицей утворили изверги?!

– Эва! – крякнул Купала, раны на вые разглядывая. По хребту, вдоль глубокий ровный след с двух сторон байрудой подернут.

– Чего расселась? Неси красно чистое да брагу! – приказал.

Тетка мигом за занавесь вылетела, звонко по половицам шлёпая, а Купала сел на лавку, прислонил к себе тело девичье, дичась, осторожничая – больно хрупка, косточки пересчитать можно, и все ранки рассматривал, чудилось, в нутрях раны что-то блёскнуло. Пригляделся – и вправду что-то есть, на железку схожее, глубоко, да в обеих ранках. `Разве ж ладно девку так-то? Это ж каким скверником сотворёно?! Ужель богов не страшились, женщину забижая? Тьфу, вереды бесстыжие! Вот и Халена! Как же! Допустили б боги такое будь и вправду Халена? Навряд`.

Дрогнула занавеска – Устинья вернулась, что просил, принесла. Лицо белое, словно в муку по дороге ткнулась.

– Как же это?… – Уймись! – цыкнул и нож свой в балакирь окунул. Подержал да в рану – чужое злобство убирать, а не идёт, словно вросла железка. Пришлось выковыривать, как ни жалел белицу. Руда хлынула шибко, но рана чужое отдала. Вытащил Купала чудную вещицу, блескучую, тонюсенькую, с шипами еле видными, железка – не железка, острие – не острие, и давай вторую ранку чистить. Устинья только руду утирать успевала. Девица застонала, забилась было, да осела вновь безвольной куклой.

– Крепись, голубка, шибко засела, – попросил дядька, извлекая вторую штуковину, один в один, как первая. Вытащил, покрутил, дивясь, да на кросно Устинье кинул:

– Оботри, опосля князю покажем. Да не стой аюклой! Кросно подай! – прикрикнул на бабу, зажимая руками руду лебёдке. Промыли раны, стянули натуго через грудь, только розовые пятна выступили, но не ползли, не сочились шибко – унялась рудица.

– Рубаху давай! – недобро зыркнул на тетку десничий – что за баба? Воловодица! Очнулась, подала. Натянули вдвоем чистую холщевку, стиранную, не новье, до пят девчушке. С пяток таких хилых упрятать можно.