Текст книги "Над пропастью по лезвию меча (СИ)"

Автор книги: Равиль Бикбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

– Браво молодой человек! – улыбнулся Ефимов, – А где вы работаете, что так хорошо в литературе научились разбираться?

– Я офицер КГБ, – спокойно ответил Торшин.

– Караул! – в притворном ужасе взялся за голову ученый вольнодумец, – нас сейчас всех арестуют!

– Не паясничай Петр, – одернул его юбиляр, – прекрасно знаешь, что никто тебя трогать не будет.

– Ну что ж кому-то надо и там работать, – продемонстрировал понимание и великодушие Ефимов, – так сказать государственные секреты защищать, – и поинтересовался – много шпионов поймали? Или вы все больше по антисоветчикам специализируетесь?

– Это служебная тайна, – мягко ушел от прямого ответа Торшин, – а разве по вашему мнению, Антон Иванович, шпионы только в плохих детективах бывают?

– Наверно нет, – Ефимов рассматривал Торшина спокойно, внимательно, доброжелательно, – вероятно в жизни тоже встречаются, но я человек довольно далекий от этой области и с полной уверенностью судить не могу.

– Лучше всех про шпионов мой дедушка знает, – начал вводить в дело бердянского старичка Торшин, – он во время войны в военной контрразведке «СМЕРШ» служил.

– Да неужели? – удивился Ефимов, – а на вид такой мирный, скромный, тихий пенсионер, – и обратился к дедушке, – может, расскажите, если можно про свою работу, а я на вашем материале попробую книгу, про чекистов написать.

– Мирный, скромный, тихий пенсионер, – смущенно повторил слова Ефимова, полковник контрразведки, и с легкой иронией начал говорить, – так маскироваться не только шпионы умеют, контрразведчикам тоже иной раз приходится. Что до вашего вопроса, то да, доводилось мне и шпионов ловить и, диверсантов, да и предателей разоблачал, всяко бывало. А рассказать могу, что ж не рассказать то писателю, может и вправду книжку напишет. Только я вам Антон Иванович, давно встретиться предлагал, письмо даже написал, ведь мы земляки, оба из Бердянска, даже в одной гимназии учились, вот только вы совсем на того Антошку гимназиста не похожи. Прозвище то, у вас какое было? Помните?

Есть! Пошел контакт, и как искра сверкнула, что-то такое мелькнуло в глазах у Ефимова.

– Да, лет много прошло, мы все изменились, вот я вас тоже не узнаю, – даже на секунду не замявшись, ответил Ефимов, – А прозвище? Нет, не припомню.

Спокойно отвечает, модуляция голоса не изменилась, мимика лица ничего кроме легкого удивления не отражает, вот только атмосфера застолья как бы сгустилась, это все почувствовали не только Торшин. И два немолодых человека такие разные смотрят друг на друга, меряются взглядами, у кого сил души больше. Растет напряжение, растет, вот-вот замкнет, а там как, полыхнет.

– Как интересно! – хозяйка пытается замять неловкость, возникшую в разговоре, снять непонятное ей, но такое почти зримое напряжение, – через столько лет встретились и, не узнаете, друг друга, а я вот всех своих одноклассников до сих пор помню.

– У вас голубушка просто память феноменальная, – с улыбкой поворачивается к ней Ефимов, а полковника приглашает, – Вы приходите ко мне, поговорим, выпьем, былое вспомним.

– Да есть что вспомнить, – принимает приглашение полковник, – у людей Антон Иванович, долгая память, очень долгая.

Народ за столом притих, диалог слушает, люди были с большим жизненным опытом. Знали, что бывают такие сильные движения души, такая выделяется энергия, что даже посторонний ее накал чует.

– Я это знаю, – Ефимов взялся за бокал с коньяком, задумчиво повторил, – знаю, – подумал, поставил бокал, – нет, я обязательно о разведчиках напишу, если успею.

– Успеете, время еще есть, – успокаивает его бердянский старичок и, уточняет, – пока есть, только вот немного его осталось.

– Вы что имеете ввиду, – с недоуменной гримасой поднял брови юбиляр.

– Только старость, – объяснился старичок, – немного нам коптить на земле осталось.

– У всех по разному, – включился в диалог вольнодумец, – вы любезнейший, – это он бердянскому старичку, – может, и коптите, а мы ученые светим.

– Досветились, так освятили всю землю, что от ядерной вспышки, вся планета засветится, может, – вздохнул юбиляр.

– Именно поэтому наша партия и ведет неуклонную борьбу за мир и ядерное разоружение, – товарищ их ЦК внес свою идейную лепту в разговор.

– Вот это, верно, борется, – подержал товарища из ЦК, вольнодумец, – вот только, средства на новые исследования в области ядерного синтеза не жалеет.

– Хватит о грустном! – решила прервать разговор хозяйка, – предлагаю потанцевать. – Дамы, которым разговор начинающий приобретать совершенно ненужную на юбилее остроту, тоже не нравился, поддержали ее одобрительными кивками. – Кавалеры приглашают, дам! – объявила хозяйка, подошла к магнитофону включила музыку.

Нежно полилась мелодия, запел женский голос о надежде на любовь, на встречу с единственным.

Не грусти там далеко, далеко, мой единственный! Есть моя любовь, и ждет она тебя, мы встретимся, чтобы не расставаться, а пока, есть, у меня песня – мечта, и вера, что так и будет.

Что за чудо прекрасная мелодия, что за чудо ласковый голос, как прекрасна, надежда на любовь, что ждет тебя там далеко, далеко, а пока грустит она по тебе и ждет.

В медленном танце в объятиях кружат по паркетному столу мужчины и женщины и, забыты тревоги, странный спор, а есть только он и она.

Пропеты последние слова, закончился танец, но осталась вера и надежда на чудо.

– А ну молодежь! Покажите, нам старикам, на что способны! – весело кричит Торшину и Маше, юбиляр, и нажимает клавишу магнитофона.

Ахнули трубы, исступленно забили барабаны, набирает разгон музыка, и вот уже полетела по крови, забурлила, весельем. Затанцевала принцесса, и нет уже нежной печали, вызов и страсть в каждом движении девушки и, отвечая на вызов, вошел в бешеный круг танца Торшин. А она кружит рядом, манит и дарит обещанье. Смелая уверенная в непобедимой своей силе юная женщина. Летит Торшин вокруг нее и хочет поймать свою жар-птицу. Рано, еще пожар не превратился во все пожирающий огонь, задорно кричит танцем девушка.

Горит огонь танца, сгорают в нем танцоры, и так сильная юная страсть, что входят в круг танца и остальные гости, испить из волшебной чаши страсти, ощутить огненный накал, вернуть на мгновенье ушедшую молодость.

Прошла страсть, утихла музыка. Остывают гости. Без зависти к цветущей молодости кричат: «Браво!»

После танцев гости стали расходиться, прощальные пожелания юбиляру сказаны, выпито на «посошок». Юбилей – Рубикон, перейден, до новой даты. Чиновные гости отъезжали на машинах, люди попроще ловили такси, или спешили к станциям метро. Ефимов ушел одним из первых.

Торшин на прощанье целовал Машу. Эх, кружится голова от близости девушки, от выпитого вина, от танцев, все горит, так не хочется уходить.

– Может, я останусь, все-таки жених, а у тебя своя комната, – просит он у принцессы.

– Нет, неудобно, так не хочу, чтоб каждому скрипу прислушиваться, нет, – девушка отрывается от жениховских поцелуев, делает шаг назад, – ты, не думай, я не ломаюсь, но первый раз по другому хочу, чтоб только ты и я. Потерпи милый.

Совсем не деликатно кашляет на лестничной площадке «дедуля», торопит Торшина.

– До свиданья Маша! – прощается Торшин.

– До завтра, – смеется девушка.

Торшин и бердянский «дедуля» пешком прошли, одну остановку, дедуля подтрунивал над женишком, Алексей вяло отбивался, все о Маше думал. Подъехала за ними служебная машина, за рулем Всеволодов, рядом на переднем сиденье Ивлев. Очень уж, не терпится им узнать, был ли толк от оперативного мероприятия.

– Это не он, не Ефимов Антон, – уверенно заявил старичок, – не мог так человек изменится, что бы я его не узнал. И потом пока наш женишок танцами занимался, каблуки отбивал, я Ефимова пытался на разговор вытянуть о детстве, о гимназии, уходил он от детских воспоминаний, на память ссылался. И потом почуял я, чужой он.

– А он? – Всеволодов заглушил мотор автомобиля, повернулся к Торшину и старичку, сидевшим на заднем сиденье.

– Понял он, что флажками его со всех сторон обложили, вот только пойдет ли на выстрел? – сомневался старичок.

– Поживем, увидим, будем ждать результатов экспертиз, ответов из Лондона и Дели, и проверим у кого нервы крепче, теперь будем вести его в наглую, я наружному наблюдению команду дам. Должен он сорваться должен.

– А если нет? – спросил Торшин.

– Реально предъявить ему, нам по прежнему нечего, – Всеволодов, отвернулся, от собеседников, посмотрел сквозь лобовое стекло на ночную улицу, угрюмо повторил, – абсолютно нечего, – после паузы с восхищением добавил, – вот это волчара, матерый волчара, о такого любой волкодав может зубы обломать.

– А что с академиком делать? – задал Торшин Всеволодову, мучавший его вопрос, – продолжать разработку или как?

– А он объектом разработки и не являлся, нам надо было, предъявит Ефимову, одноклассника в неожиданном для него месте, мы это сделали, а академик нас больше не интересует. Кстати, – что было совсем не, кстати, и к работе прямого отношения не имело, но Всеволодов, решил предупредить Торшина, – из командировки приехала твоя жена, вернулась к вам в квартиру с вещами. Ты уж Леша быстрей вопрос реши, или домой к жене, или к академику в зятья.

– Ну не знаю я, что делать! – со злобой воскликнул Торшин, – не знаю!

– Что тут знать, раз такая масть выпала иди в зятья, через пять лет нами всеми командовать будешь, у академика рука длинная и волосатая, он и председателя хорошо знает, да и к генеральному секретарю вхож. Давай Леша действуй! – засмеялся Ивлев, – глядишь генералом станешь, и нас сирых не забудешь.

– Да пошел ты…! – выругался Торшин.

– Вот и поговорили, – спокойно подвел итог Всеволодов, – пора по домам а, завтра с утра пораньше, я с Григошиным иду к руководству, докладывать об успехах. Вы меня на конспиративной квартире ждите. Получим мы от начальства кренделей и, будем решать, как дальше действовать.

* * *

В квартиру Торшин, вошел с твердым намерением объяснится, так, мол, и так дорогая, «прошла любовь, завяли помидоры». Пахло в доме свежезаваренным чаем, его любимыми котлетами, по домашнему пахло, уютно и, вымыт дом, вещи все по местам разложены и ждет его законная супруга.

– Здравствуй Леша, – это супруга говорит, а какая она красивая, только печальная, чует что ли.

– Привет, – отвечает Торшин. Не раскисай, решил, так давай объясняйся, ну начинай же, – Вернулась? Что решила гнев на милость сменить?

– Проходи на кухню, поужинаем, да и поговорим, как дальше жить будем, – предлагает она.

– Я уже ужинал, есть не хочу.

– То-то от тебя вином и духами пахнет, – отводит взгляд жена, – тогда в комнату проходи не говорить же в коридоре.

– Чем от меня пахнет, тебя не касается, ты первая ушла, бросила меня одного, а теперь попрекаешь, – настроенный на ссору Торшин, идет за ней в залу. Как они радовались, когда Торшин эту квартиру получил, ремонт вместе делали, смеялись, мечтали, первые дни даже на полу спали, потом теща первую мебель привезла, поздравляла зятя, о внуках мечтала.

– Конечно, я во всем виновата, а ты ангел из ЧК, – ишь ты иронизирует, еще.

– А причем тут моя служба? – злится Торшин, только не очень получается, жалко, какая то она не своя и, слушает и отвечает, а как будто и не здесь она, а в другом мире плывет.

– Твоя служба притом, что ты грань перестал видеть, когда ты по службе врешь, а когда близким, – она уселась на диван, сложила руки на животе, – разве ты таким был Леша? Помнишь, как ухаживал за мной, как замуж звал? Что с тобой случилось?

– Ничего, – отвечает. Он тогда курсантом был, когда познакомился с ней, как пьяный от любви ходил, в самоволку к ней бегал, ребята по курсу смеялись, но прикрывали. Куда же все ушло? Вот и она о том же.

– Куда все ушло? Леша!

– Не знаю.

– Ты мне скажи, ну что тебе другие женщины, дать могут того, что нет у меня?

Странный вопрос, глупый, вот только сказать нечего, сколько женщин его задавали, а вразумительного ответа так и не получили. Да и не получат. Не при нас началось, не при нас закончено будет.

Молчат мужчина и женщина, и тишина рядом с ними нежеланным гостем пристроилась, перестала быть квартира для них домом, а стала жилплощадью. Так квадратные метры можно и разделить, вот только память разделить трудно.

– Я беременна, – спокойно говорит женщина, – а ты решай, будет у ребенка родной отец, или нет. Я могу с чистого листа начать, попрекать не буду не бойся. Решай Леша!

* * *

Почтальон позвонил в дверь, Маша открыла, сонная, счастливая, и сон ей чудесный снился, как плывет она по ромашковому полю, рыцарь рядом идет, за руку ее держит.

– Вам телеграммы срочная, – протягивает почтальон бланк, – вот тут в получении распишитесь.

И поплыли перед глазами телеграфные слова: «Выехал в срочную командировку, за рубеж, отказаться не смог. Прости. Алексей».

Не плачь принцесса, ну, пожалуйста, не плач. Видно судьба такая, не ты первая не ты последняя, не гадай по ромашке из счастливого сна «любит, не любит», жалко тебя принцесса, честное слово, до слез жалко, но будет у тебя и замужество и дети и, любовь к тебе вернется, пусть другая, но обязательно вернется. Ты только верь, если сможешь.

Глава 9

Он почуял их сразу, как говорят охотники, верхним чутьем, вот только был он не добытчиком, а дичью.

День сразу не задался, и встал с чугунной головной болью, и сердце пошаливало, и прогулка солнечным утром по парку не в радость. А тут еще эти. Откуда они вели наблюдение, он не видел, да и знать не хотел. Только покажи что засек слежку, так сразу и определят, что против них профессионал работает. Он шел привычным маршрутом и обошел все контрольные точки. Один раз в неделю он шел этим маршрутом, один раз в неделю сотрудник посольства Ее Величества, сидя на лавочке и, наслаждаясь утренним пока не загазованным воздухом, фиксировал идущего по улице немолодого, крупного человека. Раз идет этим маршрутом значит оснований для тревоги за его безопасность нет. Ефимов последний раз шел этой дорогой, завтра он выберет другой маршрут, пройдет мимо памятника Гоголю, купит в киоске газету и пойдет дальше. А другой дипломат посольства Ее Величества, зафиксирует изменение в маршруте и расшифрует поданный сигнал: «Я под наблюдением. Опасность!»

Дипломат не спеша, вернется в посольство и передаст шифрограмму в Лондон, а он останется один. Как всегда один на «холоде» в этой холодной стране. Он слегка улыбнулся каламбуру, «холод» – враждебное окружение разведчика нелегала, холодная Россия это образ этой страны.

Он опять всем своим существом почувствовал, чужое, направленное на него внимание. Чужой взгляд. Подошел к лавочке в парке, присел, лениво осмотрелся, никого нет. Но взгляд продолжал жечь его нервы. Он достал трубку набил ее табаком, поднес спичку, раскурил трубку, целый ритуал, привычный, успокаивающий нервную систему. Выкурил трубку, аккуратно выбил пепел, встал, пошел прогулочным шагом по аллее парка. Увидел пожилого паркового работника, уныло убирающего мусор и складывающего в объемную грязную сумку пустые бутылки. Подошел к нему, спросил, как лучше пройти к станции метро, тот, не глядя ему в глаза, обстоятельно ответил. Грязный туповатый мужичок с провинциальным выговором, нескладной речью, мучается с похмелья бедолага, смотрит на грязную сумку мысленно пересчитывает пустые бутылки, мечтает о пиве. Вот только почему внутри так все похолодело? Все готово, пошел ток запредельного знания, обостренной интуиции! Все ясьненько, вот вы и объявились, товарищи чекисты, а хорошо работать стали, натурально с фантазией. Мужичонка не дернулся, не поднял глаза, но Ефимов понял, что и он почуял, что обнаружен, что импульс интуитивного знания, отразился от него Ефимова, и попал в агента наружного наблюдения. Ефимов, вежливо поблагодарив мужичка за помощь, пошел дальше. «А может это все паранойя, – успокаивал он себя, – просто я устал, за эти годы, вот и чудится невесть, что» И точно знал, что это не так. Наблюдение было, и его уровень говорил о том, что это не стандартная рутинная проверка, которую по плану в целях профилактики осуществляет ЧК, нет, его зацепили. Вот только где? В чем ошибка? «Узнаю на допросе, – невесело подумал он, – кажется, у нас дома, это называется черный юмор».

У нас дома? А где интересно ваш дом, господин хороший? Наверно он уже и сам не знал где его настоящий дом. В Индии, где он появился на свет и провел детство, в Англии, где он получал знания в отрочестве и юности, или здесь в России.

В России, куда он приехал молодым человеком и, где жил, учился, работал, дружил, любил. В России, откуда родом его первая жена, чей прах развеян по ветру, где родилась его вторая супруга, которая окружила его нежной заботой и вниманием, где появился на свет его сын, и где он продолжает жить и любить. Жить, любить и собирать и передавать секретную информацию врагам этой страны. Бить в спину тем, кто ему верил, считал своим другом. Он оправдывал себя, необходимостью, он оправдывал себя долгом, перед своей Родиной. Наверно он представлял себя тем самым героем из последнего написанного им романа «Время буйвола». Тем, кто, прибыв с миссией добра из счастливой Земли, добровольно остался на страшной зловещей планете Шорман, чтобы бороться против чудовищной диктатуры. Он и его герой остались, а его друзья, из романа, кто погиб, а иные бежали.

Понимал ли он что обманывает себя? Не знаю. Может, он был и искренен с собой, может быть.

Но те, кто ему противостоял, те люди кого он по привычке называл чекистами, они тоже любили свою страну и, выполняли свой долг перед ней, так как могли.

И мы люди этой страны, которую мы зовем не страшной и зловещей планетой Шорман, а Россией – матушкой, да разве нам так уж нужны, посланцы из «прекрасных» земель, что будут нас учить, что нам делать и как нам жить. Нет, не нужны, сами разберемся. На своей шкуре знаем, или, выражаясь, не матерно, а по научному, в генетической памяти у нас, знание о том, как приходили к нам, на нашу землю, такие вот «благородные» посланцы из «прекрасных» земель, и сколько нам стоило крови, слез, горя выкинуть их туда, откуда они пришли.

Знал ли он об этой особенности нашего народа? Наверно знал, нет, не наверно, точно знал, это по его книгам видно. Он так долго жил среди нас, что вольно или невольно усвоил и наш безалаберный образ жизни, и частично наш образ мыслей. Усвоил, но все равно оставался чужим, одиноким, как Маугли среди волков.

Пока шел до дома Ефимов вспоминал вчерашнею встречу на юбилее, молодого высокого парня с красивым волевым лицом, девушку, что явно и безоглядно была в него влюблена, и старика, явно сотрудника ЧК, который ему почти прямо заявил: «Я знаю, что ты не Ефимов!». Ну, кто бы мог подумать, что через столько лет, они найдут гимназиста одноклассника Антона, и этот одноклассник окажется сотрудником контрразведки. Думай не думай, решай не решай, а от судьбы не уйдешь, Ефимов вздохнул, и продолжил прогулку. Последний путь, посмеялся он над собой. У него было достаточно сил и мужества, чтобы смеяться и над собой и над судьбой.

Глава 10

Резидент КГБ в Индии, он же второй секретарь посольства СССР, пришел к гуру в ашрам (прим. автора. ашрам – место для занятий йогой.) и попытался выполнить асану «Шавасана», внешне самая простая, она требовала при полной внешней неподвижности, и одновременно при полном расслаблении, глубокого сосредоточения, очищения сознания, упорства в выполнении, но тем кто овладел посредством этой асаны, своим сознанием, она давала спокойствие и отдых, ее правильное выполнение уже через час, снимало усталость, приносило облегчение телу, освежало ум. А полковник сильно нуждался в том, чтобы снять напряжение, он и его сотрудники рылись в архивах учебных заведений Индии, что были основаны еще англичанами, в тот период, когда Индия была всего лишь «жемчужиной в британской короне», а над Британской империей никогда не заходило солнце.

Индусы сотрудники этих образовательных учреждений, что сохранились со времен британского владычества, недоумевали, но их просили и они помогали. Больше всего полковника раздражала, видимая бессмыслица этой работы, но он давно работал в разведке, и хорошо знал за любой бессмыслицей стоят обстоятельства, о которых ему знать не положено.

Но все, равно даже выполняя асану не мог отделаться от раздражения.

– Ты обеспокоен, – участливо спросил гуру, – не можешь обуздать поток мыслей, и очистить свое сознание?

– Да, – коротко ответил разведчик, – сегодня у меня был трудный день.

День был действительно трудный, сбор архивных материалов не освобождал резидентуру, от массы других дел, тех, что собственно и составляет предмет деятельности его службы. Людей не хватало. А накачка из столицы только ухудшила его карму на этот день.

Гуру, покачал головой и предложил ученику перейти к выполнению других асан. Движения тела то плавные, нарочито замедленные с фиксацией каждой позы, то резкие динамичные, требовали полностью сосредоточиться на их выполнение. Сначала полковник, начав занятия делал волевое усилие, чтобы заставить себя правильно выполнять каждое движение, а потом, совершенно, незаметно, раздражение, вялость мышц и, усталость мозга, все исчезло. Осталась приятное ощущение свежести сильного, хорошо развитого тела, бодрость ума. Час занятий привел полковника в отличное настроение.

«Есть же недоучки, которые, не зная и не понимая, запрещают йогу», – подумал полковник, омывая тело, свежей чистой водой после занятий.

После занятий гуру предложил выпить чаю. Сам он пил только чистую воду, но учеников, особенно иностранцев, охотно угощал напитком из чайных листьев.

Этот гуру был настоящим наставником для тех, кто выбрал путь йоги. Полковник, пришел к нему на занятия, сначала из любопытства и служебной необходимости. Ему, для ведения эффективной работы, надо было понять эту страну и этот народ, он выбрал путь познания через йогу. А йога это не просто занятия, а именно культура и образ мыслей многих индусов, можно даже сказать, душа этой земли. Полковник постепенно шаг за шагом увлекся этой нравственной системой, которая является сразу: философией; наукой; и нормой поведения в быту. Кроме всего прочего, это резко улучшило его показатели в работе. Совесть полковника совершенно не мучила, Индия не была врагом СССР, да против этой страны он и не работал, а вот вербовки иностранцев, приезжавших в Индию в поисках новых ощущений, проводил виртуозно. Среди учеников и знакомых гуру, было немало тех, кто занимал высокие посты в руководстве этой страны. Заметив подлинное, увлечение полковника йогой, историей и культурой Индии, многие высокопоставленные чиновники и политики (а скажите, кому не лестно, что к его Родине относятся с искренним уважением и интересом), даже зная или догадываясь о его, не обозначенной в вверительных грамотах деятельности, в частном порядке сообщали ему информацию, которая, строго говоря, не являлась государственной тайной, но которую получить по официальным каналам было совершенно не возможно.

– Вам европейцам трудно понять что счастье и спокойствие, не во внешнем материальном мире, – начал беседу гуру, – а находится в душе самого человека, поэтому для вас так труден путь йоги, и очень немногие могут пройти по нему до конца, – гуру сидел на коврике, перед ним на низеньком столике, было поставлено скромное угощение для ученика, чай, фрукты, чистая вода.

– Я не европеец, – ответил полковник, и точно он родился в Приморском крае, а национальность его было вообще невозможно определить, русские, казаки, татары, корейцы, даже тунгусы, все, самым естественным путем, вложили в него свои гены, добавили изюминки во внешность и свойства характера. Русским полковник был только по паспорту. А может и не только, а может как раз он, и многие ему подобные и были как раз истинными русскими. Как знать?

– Вот ты смог бы оставить внешний мир, что бы жить только жизнью своей души? – спросил гуру.

Полковник представил свой рапорт, начальству с просьбой об отставке, с мотивацией жить жизнью своей души. Улыбнулся. «Направляя меня к психиаторам, мне бы даже искренне сочувствовали, жалели, дескать, сгорел на работе без остатка» – продолжая улыбаться, подумал полковник. Потом он всегда помнил, что у него двое детей, которых надо доводить до ума, жена, хорошая квартира в Москве, реальная перспектива стать генералом.

– Нет не смог бы, – честно ответил он.

– Ты честен с собой, – продолжил разговор гуру, – а с другими?

– Так вы считаете, что путь йоги, это не путь европейцев, – поинтересовался полковник, обходя вопрос о честности с другими. Они часто так беседовали, спокойно с полным уважением к друг другу. Как полагал полковник, это было частью, той науки йоги, за изучение которой он взялся. И великолепной техникой вербовки, это он как профессионал определил.

– Я так не говорил и не думаю, – гуру отпил глоток воды, – многие люди в Европе, да и не только там, идут путем йоги, они выбирают путь души, путь ее совершенства, до полного слияния с Богом.

– Например?

– Христианские святые и подвижники, святые Ислама, поклонники Будды, все они идут путем йоги. Тебя удивляет, что мы считаем их йогами?

– Да уж!

– Откажись от привязанности к внешнему облику слова, посмотри в суть и, ты увидишь, что для этих людей душа стояла и стоит на первом месте, и путь ее это слияние с Всевышним. Многие из тех, кого ты знаешь как христиан, мусульман, буддистов, путем усиленной медитации – молитвы, воздержанием, отказом от материальных утех, добивались этого слияния. Мы йоги называет это состояние – Самадхи. В других странах и на других континентах это называют иначе, просто другим словом, но суть одна. Мы идем разными дорогами к одной цели.

– Тогда почему вы считаете, что для людей иной культуры, назовем ее материальной культурой, так трудно пойти по пути души? – спросил полковник.

Странное было у него ощущение, как будто он уже слышал этот спор, или читал о нем, ощущение было похоже на ложное воспоминание, но он то знал что его психика в полном порядке. Это воспоминание тревожило его как заноза, отвлекало от спора, он пытался, но не мог вспомнить.

– Материальный мир и мир духовный едины, и найти грань этого единства, и пойти по ней, это все равно, что пройти по лезвию меча над пропастью. Большинство людей материальной культуры видят только, зримую вещественную сторону жизни, а духовную заполняют шелухой обрядов, и в этой пустоте произрастают сорняки. Немногие находят грань, но им страшно идти по лезвию над бездной, другие смело идут по ней, но, не имея достаточно силы, падают в пропасть. Йог закаливает тело и душу и без страха идет по лезвию над бездной страстей человеческих, и чем дальше он продвигается, тем легче ему идти, а лезвие меча, превращается в широкий мост, в конце которого ждет Самадхи.

«От чего шли, к тому и пришли, – с легким раздражением подумал полковник, – занимайтесь йогой, идите над пропастью, а все остальное, добывать пищу, ткать одежду, строить жилища, воспитывать детей, пусть делают, другие, слабые духом, не йоги».

– Это не так, – ответил гуру, полковника часто поражала эта его способность отвечать на невысказанные мысли собеседника, – путь йоги открыт для каждого, но не каждый имеет достаточно сил и самое главное желания идти по нему. Йог может и не уходить от мира, не отказываться от своих мирских обязанностей, но при этом он всегда помнит что высшая цель йога, это слияние его души со Всевышним. Асана, праяма, медитация, это только ступени лестницы ведущей к совершенству. Я знаю, что ты не согласен со мной, ты думаешь, что можно совместить свою работу, свой материальный мир, и духовный поиск. Ты хочешь сам выковать свой меч, и идти по нему над своей бездной. Удачи тебе и помни, что для тебя нет невозможного, пусть твой путь станет еще одной тропинкой, что приведет тебя к вершине, а я буду в меру своих сил помогать тебе.

Полковник наклонил, в знак согласия и благодарности, голову.

– И вы считаете, что мою работу, мое мировоззрение можно совместить с путем йоги? – спросил он.

– Да. Раз ты выбрал этот путь, то иди по нему, – гуру чуть заметно улыбнулся, – и только от тебя зависит, как далеко ты уйдешь.

– И многие сделали именно такой выбор?

– Многие люди материальной культуры выбирали и выбирают именно этот путь, мой учитель учил меня, что само понимание, того, что выбор существует, это первая ступень на пути йоги, первый шаг по лезвию меча, над пропастью. Я его ученик, сам ставший учителем передаю это знание тебе, а ты передашь его своим ученикам.

Полковник вспомнил своих подчиненных по резидентуре в посольстве, некоторые, как он надеялся без подхалимажа, называли его наставником, и мысленно ухмыльнулся, представив как сидя в позе «падмасана – лотоса» на служебном столе, раздает им поручения приправленные цитатами из религиозно – философского трактата «Бхагавадгиты».

– Ваш учитель, мудрый человек, – полковник усилием воли подавил смешную картинку, он в мундире, сидя на столе в позе «лотоса», учит йоге, офицеров КГБ, – хотел бы я взглянуть на него.

Гуру легко встал, и принес из соседней комнаты альбом с фотографическими карточками, пролистал страницы, достал и передал полковнику снимок.

– В центре мой учитель слева я, – пояснил гуру.

Он узнал его сразу. И с облегчением освободился от занозы воспоминания. Он не только узнал его, но и припомнил, что эта беседа почти дословно повторяет, сцену из романа Ефимова «Лезвие меча», даже термины лезвие, бездна, чувства, Ефимов приводил в своем романе те же, что и гуру в разговоре с ним. Он узнал его сразу, еще и потому, что именно этот роман, где почти впервые в советской прозе рассказывалось о йогах и их духовном поиске, он с удовольствием прочитал, слегка удивляясь тому, как это автору не бывшему в Индии, так достоверно удалось, воссоздать в романе, колорит и атмосферу этой страны. А на оборотной стороне титульного листа прочитанного им романа была фотография автора, крупного красивого немолодого человека. А теперь с фотографии, которую дал ему посмотреть гуру, на него смотрел юный Ефимов Антон Иванович, он стоял справа от учителя его гуру. «Значит, его заподозрили, и сейчас почти вслепую, через десятки лет, ищут доказательства» – понял смысл полученного задания, полковник.

– А кто это стоит справа от вашего учителя? – безразлично спросил полковник.

– Это Джеймс, мы вместе начали наши занятия, – пояснил гуру, – он был очень способным мальчиком. Но вскоре он уехал в Англию. Я иногда размышляю о том, как сложилась его судьба.

– А что вы еще помните о нем? – полковник решил узнать как можно больше, и что бы мотивировать свой интерес пояснил, – он очень похож на одного моего знакомого.