Текст книги "Над пропастью по лезвию меча (СИ)"

Автор книги: Равиль Бикбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

– Да вы прямо ангелы! Только не из рая, а из ЧК, – иронизирую я, – так уж прямо все и было! И не сажали, в дурдома не прятали. А вот Виктор Петрович! Он что-то под твою категорию «мучеников» не подходит, статья «клевета на советский строй», и срок от звонка до звонка отсидел.

Предварительно деликатно покашляв, в кабинет вошел официант, расставил с подноса горячее, забрал пользованную посуду, заменил приборы, поинтересовался, не надо ли чего уважаемым гостям, и плавно ступая, удалился.

– Сажали, – вздохнул Ивлев, – только понимаешь, и в КГБ тогда дураков хватало, на многих высоких постах партийные выдвиженцы сидели, идеологическую невинность блюли, следили, чтобы выполняла организация руководящие распоряжения «родной» партии. Им тоже показатели были нужны в работе, шпионов и предателей не так и много было, ловить их сложно было, да и знаний у партийных товарищей таких не было. К внешней разведке их и близко не подпускали, тут Председатель был решительно настроен. А тут раскрытие целого «антисоветского заговора», успех, доказательство, что не зря хлеб едим, а «высоко сидим, далеко глядим», вот твой Виктор Петрович под их пресс и попал. На следствии никого не сдал, всю вину на себя брал. Идеалист, под такую его. Вот за идеализм ему и впаяли по полной программе. Только и в лагере ему мой приятель, ну тот, что деньги ему дал, помог, не лес валить, устроил работать в библиотеку. Предлагал ему покаяться, взамен, освобождение, только знакомый твой, не того поля ягодка, каяться не стал. Все хватит, – неожиданно прекратил рассказ Ивлев, – давай горячее есть, а то остынет. А ты выпей под горячее то, не выделывайся, я и, правда, рад бы выпить да не могу.

Я молча выпил, закусил, есть не хотелось. Ивлев тоже без аппетита, поковырял в своей тарелке, выпил воды, снова вздохнул.

– А хороший он мужик, – тихо сказал он.

– Кто?

– Да, Виктор Петрович, – пояснил Ивлев, и уж совсем неожиданно для меня, добавил, – Я бы с ним в разведку, пошел. Такой в спину не ударит, и прикроет если, что.

– Еще вопрос взял бы он тебя в эту самую разведку, – я отодвинул свою тарелку, достал сигареты, закурил.

– А ты, – спросил он меня, – ты бы пошел?

– Да! Я тебя в деле видел и, Леша про тебя только хорошее говорил. Я пошел бы. – Ответил на вопрос. Искренне ответил, что не говори, а он меня от тех сволочей спас, – Только я уже давно в разведку не хожу, и ходить не собираюсь. – Подумал, глядя на Ивлева, спросил, – А ну признавайся генерал, ты на лечение Виктору Петровичу, тоже денег давал?

– Нукай, на лошадь, а не на меня. И чего ты взял, что я деньги давал? – с раздражением спросил Ивлев, – я не сентиментальная барышня, а бизнесмен.

– Да? – протянул я, – А скажи-ка бизнесменский господин-товарищ, откуда ты вообще про Виктора Петровича узнал? Ты же в контрразведке работал, к диссидентам отношения не имел, рассказать тебе о нем только твой работник мог, и только в том случае если бы от тебя помощь бы потребовалась. Давай колись чекист! Облегчи душу.

– Ты что поп? – Ивлев разозлился, – чего ко мне в душу лезешь. Вот хрен тебе а, не исповедь, – Ивлев показал мне хорошо известную комбинацию из трех пальцев, – и жаргон брось, словечки типа «колись», тебе не к лицу. – Слил раздражение, успокоился, усмехнулся, хмыкнул, – Знаешь, а я бы тебя в контрразведку, взял работать, умеешь версии строить.

– Нет, не для меня эта работенка, – я, чуть передразнивая его, хмыкнул, – у меня и своих грехов за глаза хватает. А с вами и последнюю надежду на райские сады и прекрасных гурий потеряешь. Ты мне лучше про Ефимова расскажи, Леша то мне не все поведал.

– Самое главное он тебе рассказал, а технику нашей работы, извини, я раскрывать не собираюсь, – Ивлев с тоской смотрел на мою сигарету, шевелил ноздрями, аромат табачный ловил.

– Закуривай, – протянул ему пачку, – не мучай себя.

– Изыди сатана, – замахал руками Ивлев, творя святой крест, – даже и не надейся, не предам КГБ ради сигареты.

Мы оба рассмеялись, напряжение, бывшее в начале встречи прошло. Сатана, убоявшись крестного знамения, изошел, сигарету я потушил. Деликатный официант, появился на пороге. Выслушал распоряжение Ивлева, испарился. Через несколько минут снова материализовался, с кофейным сервизом и бутылками ликера. Лукавый был официант, хороший психолог, заметил, одинокий окурок, принес сигары и все аксессуары к ним. Молодец! Наверно он чаевых состояние сделает.

– День твой последний настанет буржуй, – весело процитировал Маяковского, отставной чекист – коммунист, налил себе из кофейника кофе, обрезал и закурил сигару. И стал точь в точь похож на этого самого плакатного буржуя.

– А как же, вред от курения, – кивнул я на сигару, – ты же бросил.

– Так я не взатяжку, – преувеличенно серьезно ответил Ивлев, – только для аромата и настроения. – Выдохнул ароматный дымок, хлебнул кофе, расслабился, подобрел, благожелательно разрешил, – Ладно задавай свои вопросы, по Ефимову, а то смотрю тебе и водка не в радость, кофе не пьешь, мучает тебя бес любопытства, ох как мучает.

– Почему Григошин предупредил Ефимова, что подтолкнуть его хотел, это так по плану, было? – начал задавать я давно подготовленные вопросы.

– Нет, это его личная инициатива была, по другому Ефимов, умер бы в результате «несчастного» случая. А так Григошин, по своему конечно, ему свое уважение продемонстрировал. Мы знали об этом, но промолчали, в рапортах, о встречи Джеймса и Григошина не сообщали. Я и сейчас думаю, что прав Григошин, в конце концов, Джеймс не предатель был, он своей стране служил. А это всегда заслуживает уважения.

– Почему обыск у Ефимова делали, через десять дней после его смерти, зачем это надо было, он же весь компромат уничтожил?

– Дураки выслужиться хотели, я же тебе говорил, что у нас полно партийных выдвиженцев было, вот они после драки и решили кулаками помахать, погнали пену с обыском. Только ничего не нашли.

– А откуда слухи пошли, о шпионаже?

– Круг ученых и писателей, он узкий в то время был, кто – то из наших, ради «красного словца», в их среде проговорился. Да и обыском много напортачили, а шила в мешке не утаишь, вот слухи и поползли. Да и надо было, как-то объяснять, почему Ефимова печатать перестали, а тут слухи гуляют, никто вопросов и не задавал, боялись в пособники угодить. Только друг Ефимова писатель Казанкин, напрямую в Политбюро обратился, требовал разъяснений. Ему ничего не значащей отпиской ответили, дескать, идет следствие, оно выяснит все обстоятельства дела.

– А как вообще так вышло, что полвека, никто ничего не заподозрил, ведь шла серьезная утечка, и КГБ не могло об этом не знать?

– Знали, искали, даже сажали, – Ивлев поморщился, задавил сигару в пепельнице, с горечью продолжил, – Тебе Леша говорил, что в сорок пятом, английскую агентурную сеть вскрыли? – Я утвердительно кивнул, – так вот, тогда сообщения расшифровали, круг лиц имеющих доступ к изложенной там информации очертили, Ефимов там отсутствовал, месяц наблюдение вели…, а потом, – Ивлев безнадежно махнул рукой, – Начальство стало давить, а подать нам английского резидента! А то ваши головы полетят! Вот всех кто в списке был, и взяли. Допрос с пристрастием провели, и сразу трое признались, что они эти самые шпионы и есть. Так то. А утечка не прекращается, дальше пошли головы лететь. С пятьдесят третьего, после смерти «отца народов», головы уже не летели, но людей под подозрением держали, доказать ничего не могли, так карьеры людям ломали, от серьезной работы отстраняли. Понимаешь, основа работы контрразведки это анализ, а шпионы и предатели, они почти всегда на трех этапах ловятся: первое – данные об утечке, такие данные, как правило, от своей разведки получают; второе – доступ к информации, по которой идет утечка, это уже контрразведка определяет, кто такой доступ имеет; третье – способ передачи информации, тоже контрразведка вычисляет. Так вот Ефимов в этом плане уникум был, прямого доступа к данным не имел, информацию через книжки передавал напрямую, без посредников, взять его на связи было невозможно, да никто и не думал, что и так можно. Сам был весь из себя положительный, любимец руководства страны, вне подозрений. Так и работал. Куда там до него, всяким агентам с двумя нулями. Были у него и экстренные каналы связи, один мы вскрыли, про остальные не знаем.

– Дима, объясни мне вот что, Джеймс полвека нелегалом в СССР работал, информацию добывал, исключительной важности, так почему об этом успехе, Служба ничего не говорит, Джеймсу уже повредить нельзя, а для их престижа это большое бы значение имело!

– Ты так уверен? – улыбнулся Дима Ивлев, – что история Джеймса, повысила бы их, престиж? – Я кивком головы подтвердил, да уверен. Ивлев веско, мотивированно объяснил, – Для любой разведки, престиж заключается не только в качестве и количестве получаемой информации, но и в том, что она своих сотрудников, не бросает и не предает. Служба, Джеймса сдала, предали его, даже попытки не предприняли его вытащить, на его провале, хотели нам «свинью» подложить. Нет, в этом они никогда не признаются. Кто – же после этого с ними сотрудничать будет? Они все больше о предателях шумят, о таких как Гордиевский и Резун, подчеркивают, как хорошо им после измены живется. Как бы говорят, не бойтесь, продавайте Родину, вам у нас хорошо будет. О том, как они агентов сдают, помалкивают, а кроме Джеймса, таких случаев полно было.

– Последний вопрос, лет много прошло, скажи, если знаешь, что с нашим разведчиком стало, который про Рикки сообщил?

– Тоже, что и с Ефимовым, – Ивлев отодвинул чашку с кофе, налил себе воды, выпил, после паузы, сообщил, – Сдал его генерал Гордиевский, вот уж кто тварь, так тварь, много он наших ребят угробил. Гадина! Тот сотрудник, про которого ты спросил, он уже из Службы ушел, на пенсию, ему наши предлагали в Союз перебраться, отказался. Деталей особых не знаю, но ему, люди из Службы предложили на выбор, или скандальный процесс, пожизненное заключение, клеймо предателя и позор для его близких, или он сам этот вопрос решает… Вот он его и решил. Его семью британцы тоже трогать не стали, и огласки не допустили.

Ивлев, как потускнел от воспоминаний, состарился, ничего в нем от озорного, бойкого мужичка, удачливого бизнесмена с буржуйским видом смаковавшего сигару, не осталось, видавший виды, битый жизнью пожилой мужик, сидел передо мной, смотрел в сторону, не на мои вопросы отвечал, свою жизнь вспоминал. Да не веселый у нас ужин получился.

* * *

«Вот эта улица, вот этот дом, вот эта барышня, что я влюблен…» – я навевал песенку из почти забытого фильма, и нашел и эту улицу, и этот дом, и даже ту подворотню, в которой Торшин дрался, защищая Машу.

До поезда оставалось много времени, и я подгоняемый не осознанным любопытством, шел посмотреть на принцессу, по чьей любви прокатилась та давняя история и раздавила ее. Зачем? Да не знаю! Про Ефимова – Джеймса, я почти все, что меня интересовало, выяснил. И куда это я прусь, столько лет прошло. А вдруг принцессе будет интересно узнать, что стало с рыцарем, а может и зря буду ворошить золу воспоминаний. Выставит меня принцесса вон, и будет права, что ж, если даже и так, не обижусь, нечего в чужие души лезть.

Добротной сталинской постройки, отделанный по фасаду гранитом дом, дверь в подъезд с кодовым замком, она так и говорит: «Пошел вон, ты здесь чужой!» Что, верно, то верно. Дверь без скрипа отворилась, вышел дородный мужчина, а я, пользуясь моментом, мимо него шмыгнул в подъезд.

– Вам кого? – неприветливо спросил портье – охранник. Он дежурил в вестибюле подъезда. Молодой парень с угрюмым лицом.

– Я Машу ищу, – признался я.

– Какую Машу, – насторожился охранник, – в какой квартире живет?

А номер квартиры, я и не знаю, даже фамилии Маши, мне Торшин, не сказал, да и дом я только по визуальным приметам нашел.

– Ну, это…, – замялся я, – у нее еще папа академиком был.

– Не знаю такую, – парень встал из-за столика, жестко предложил, – уходи.

– Тебе что! Трудно сказать, живет здесь такая, или нет?

– Или сам уйдешь, или я тебя выкину, – не поддаваясь на мой просительный тон, заявил охранник, и повернулся ко мне боком, чтобы выйти из-за стола, и выполнить свою угрозу. На его плече сквозь белую рубашку, я увидел знакомую наколку, «парашютист в свободном падении», такие татуировки себе десантура колет.

– Ты, в какой части служил? – миролюбиво спросил его я, и представился – я в ДШБ в Афгане.

– Псковская дивизия ВДВ, Чечня, – парень остановился, потребовал от меня, – Докажи! А то я много «героев» видал, что пороху не нюхали.

– Ах ты…, – завелся я, и пошел крыть его, используя специфические выражения которые в ходу, у десантуры, и по которым можно без особого труда, по духу, определить своих.

Слушая родную речь, парень заулыбался, когда я закончил, пожалел, – Жаль что я на смене, а то бы выпили, поговорили. Нам про Афган наш полкан (жаргонное выражение: полкан – командир полка) много рассказывал. Во командир был! – Парень поднял вверх большой палец сжатого кулака.

– А как фамилия? Случаем не…, – поинтересовался я, назвав своего первого командира в Афганистане, он тогда лейтенант был, только после училища.

– Точно он, – обрадовался парень, – А ты его знаешь?

– Был моим взводным, – улыбнулся я.

– Во дела, – парень развел руками, – кому сказать не поверят! Тогда ты и Татарина должен знать, ну того, что жратву, у афганских коммандос отобрал, и на операции в горах водку достал. Нам полкан, про него рассказывал, когда учил, что десантник еду и водку всегда найдет, если он десантник конечно.

– Не Татарин, а Татарча, – поправил я парня, и скромно признался, – это я.

– Не похож, – с сомнением посмотрев на меня, покачал головой парень, – я его другим представлял.

– Хотел бы я на тебя посмотреть, через двадцать с гаком лет, на кого ты похож, будешь, – обиделся я, и привел идентифицирующую мою личность, доказательство, – жратва была плов, а водка «Столичная» две бутылки, я их на магнитофон у летунов сменял.

Через полчаса я уже все знал и о Маше, Марии Анатольевне Трофимовой, чем занимается, кто муж, где дети, даже адрес по которому находится ее фирма, сообщил мне парень.

А потом, натура у парня наша расейская, вот он и не выдержал, сбегал все-таки за бутылкой. Мы выпили, поговорили, покурили, выпили. Сравнили две войны. Он в первую чеченскую компанию воевал. В тактике и вооружении, ни хрена не изменилось, но нас в Афгане хотя бы свои не предавали, а их в первую войну…., парень рассказывал, накипело, как говорится, я даже боялся ему сказать: «хорош пить, ты же на работе».

– Так то братан, – закончил рассказ парень, – Кто в золоте, после той войны, кому повезло в гробу, а мы в дерьме.

– Вылезай, – посоветовал ему я, – жизнь, продолжается, мы тоже через это прошли, и ничего живем. Не сдавайся, – я помедлил, не люблю высоких слов, но здесь они как-то к месту пришлись, – Не сдавайся Брат! – Да он и был мне младшим братом, по духу, по оружию, и по стране, которая так легко посылает на смерть своих детей.

Офис фирмы, что принадлежала Марии Анатольевне Трофимовой, располагался в большом современном, из стекла и бетона, административном здании. Дальше вестибюля охрана меня не пустила. Допрос учинили: кто, зачем, по какому вопросу. Вели охранники себя вежливо, корректно, но непреклонно. Узнав, что вопрос личный, дали телефон секретаря, и пока я звонил по внутренней линии, один из охранников ненавязчиво стоял рядом, слушал разговор, бдил значит.

– Соедините с Марией Анатольевной, мне с ней надо переговорить по личному вопросу, – прижавшись щекой к телефонной трубке, попросил я.

– Кто вы? – нежным голосом спросила трубка.

Я представился. После короткой паузы, трубка без всяких нежностей сообщила, что Мария Анатольевна, меня не знает и знать не хочет, что, собственно говоря, и не удивительно, мало ли кто ее драгоценного начальника, желает оторвать от наиважнейших дел. – Охрана вас проводит на выход, – закончила разговор трубка, но не успела отключиться, как я заявил, – Мне у Марии Анатольевны, надо выяснить обстоятельства связанные с Ефимовым и с Торшиным. Это еще в семидесятые годы было.

– Семидесятые? – недоуменно спросила трубка, – но тогда нашей фирмы еще не существовало.

– Зато была милая девушка Маша! Ныне, в миру, ее зовут Мария Анатольевна Трофимова.

– Попробую спросить, – с любопытством ответила трубка, – ждите.

– Что с Торшиным? – жестким властным уверенным голосом спросила трубка, через минуту, – Он жив?

– Да.

– А вы кто такой? – холодно продолжила допрос Мария Анатольевна.

– Знакомый его, – пояснил я, – я только хотел спросить у вас…..

– Слушай сюда! Знакомый! – Властно прервала, меня, бывшая принцесса, – А катись ты вместе с Торшиным…, – тут Маша, такое завернула, что я сразу понял две вещи: первое – русский язык она не только по литературе знает, но и по «матушке» тоже; второе – катится мне надо как можно быстрее, во избежании печальных для меня последствий.

Я уже подкатывался к станции метро, как меня догнал охранник.

– Эй, знакомый! – позвал он. Я обернулся. Охранник вежливо, предложил, – Мария Анатольевна, приглашает вас зайти, – и вероятно повторяя слова и интонацию хозяйки, уточнил, – если считаете нужным.

«Все-таки баба, она есть баба, сколько ее вумен не зови, все равно любопытство у нее бабье остается» – так с извечным превосходством восточного человека над слабым полом, думал я, поднимаясь по лестнице здания, и подходя к «святая святых», кабинету начальника. Впрочем, человек я не совсем восточный, скорее и точнее восточноевропейский, даже не восточноевропейский, а… ну это меня опять понесло, по вехам российской истории, по любимой теме: «формирование российского этноса». От волнения, что ли? А я волновался, и уж конечно не от офисного великолепия здания, что наглядно свидетельствовало о процветании фирмы, насмотрелся я всяких офисов за время юридической карьеры. Волновался я перед встречей с Машей. Что я ей скажу? Зачем мне это все надо? Хотя мне то что? Не я же ее бросил.

В кабинете генерального директора, от моего, так сказать, восточного превосходства и следа не осталось. Женщина что сидела за столом, и небрежным кивком предложившая мне присесть на жесткий офисный стул, как-то не располагала к мыслям, о слабой женщине. На меня смотрела новейшая популяция российских женщин, отлично ухоженная, холеная, уверенная в себе, бизнес – леди. Ядовитая змея, рыночных отношений. И назвать эту очковую змею, милой Машей, принцессой, было даже в мыслях, трудновато.

– Кофе? – начала бизнес ритуал, очковая Змея. Очковая потому что носила очки в элегантной оправе, ну а почему змея, думаю понятно.

– Воды! – простонал я, тоном смертельно раненого змеиным укусом бойца, и спросил, – курить разрешите?

– Кофе, воды и пепельницу, – приказала Змея, вышколенной секретарше, та выполнила образцовый строевой прием «поворот кругом» и вышла, почти чеканя шаг, и совершенно не играя бедрами, что для юных красавиц совершенно не свойственно, я бы даже сказал, противоестественно. Вспомнилось, как Леша в своем рассказе отметил, что у Маши были все задатки полководца. Видно, что теперь она эти задатки полностью реализовала.

– Я Вас слушаю, – Змея холодным гипнотизирующим взглядом уставилась на меня.

Гипнозу я не подвержен, врожденный страх перед змеями, могу преодолевать. Не на того ты голубушка напала. Я у тебя не кредит пришел просить. И знаешь, что! Не меня одного та давняя история волнует, а раз так….

– Я Вас Машенька, совсем другой представлял, – ласково по семейному, как нежданной сестренке, сказал я. Брови Змеи, поползли вверх, выражая высшую степень недоумения, негодования и некоторую растерянность, видно Машенькой, эту телефонную матершинницу давно никто не называл. Но тоже видать сообразила, что не бизнес – договора, я пришел обсуждать, тон приняла, с едким сарказмом спросила:

– Джульетой, что ли, меня видел?

– А разве это плохо? Джульетой быть!

– Для зрителей может и хорошо, слезу на спектакле пустить, слюни утереть, и домой, на диван, к жене под бочок. А для Джульеты каково? Ты об этом думал? А Шекспир…. – Маша осеклась, в кабинет вошла секретарь с подносом, услышав про Джульету и Шекспира, из уст очковый Змеи, образцовую строевую осанку потеряла, нежный ротик приоткрыла, поднос в руках у нее чуть задрожал, но бизнес – адъютант Машин, с неожиданностью справилась. Что принесла, расставила, строевую стойку восстановила, только глаза таким неуемным любопытством засветились, что мне даже жаль ее, стало, стены и двери в кабинете, специальные звуконепроницаемые, подслушать бедная девочка никак не сможет. Змея, когда деловое гнездо оборудовала, все предусмотрела.

– Иди, – сурово нахмурилась на бизнес – адъютанта Змея, – меня в течение часа не с кем кроме Президента не соединять.

Бизнес – адъютант, повторила «поворот кругом» пошла к двери, я ей вслед посмотрел, а бедрами девочка чуть покачивать стала.

Слава Аллаху! Воистину Он Милостивый и Милосердный!

Преисполнен Он любви к нам.

И дал Он мужчине – женщину, а женщине – мужчину,

и повелел им любить друг друга.

Все эти бизнес – леди и прочие прибамбасы, это только макияж для работы, мимикрия можно сказать, чтобы не сожрали. А женщина пусть женщиной и остается, желанной, и требующей от мужчины этого желания, и вызывающей его желание. А для этого и бедрами не грех покачать.

Маша мой взгляд перехватила, с ласковой насмешкой похвалила:

– Кобель!

Точно Леша про нее сказал, отличная она девчонка. Из кожи змеиной вылезла, принцессой, опять обернулась. А годы? Да и… с ними. Осталась ты Маша и принцессой, и прекрасной женщиной. И замок твой, под офис заколдованный, тебя не испортил, душу не изгадил.

Я преспокойно, закурил, подвинул пепельницу поближе, и всем своим видом показал, что полностью в змеином логове освоился.

– Как он? – спросила Маша.

– Кто? – стал прикидываться я.

– Я вот тебе, сейчас кофе, на башку вылью, – по родственному пригрозила Маша, озорством блеснул ее взгляд, – Не придуривайся! Леша как?

– Пьет пиво, по телевизору смотрит футбол, живот отрастил, подтяжки носит, – начал рассказывать я принцессе о рыцаре, – пенсия нормальная, подрабатывает, с сумой не стоит, не побирается. В общем по возрасту.

– Пиво, футбол, живот, пенсия, – растерянно повторила Маша, представив картину. А что же ты ждала, голубушка? Годы то идут! Но Маша тут же уверенно, заявила, – Не ври мне, не надо! Если бы только так было, то что бы ты тут делал? Так бы он тебе, все, про нас, и рассказал.

А интуиция, у нее будь здоров, не зря в бизнесе преуспела.

– Он Маша тебя вспоминает, думаю, он любит тебя, или воспоминание о тебе. Точно не знаю.

– У него уж внуки, поди? – пригорюнилась принцесса, и тут же расцвела, похвасталась, – у меня так двое.

– Один он живет.

– Да?! – оживилась Маша, – Ты точно знаешь? – Поникла, – Да какая теперь разница. Жизнь то почти прожита. – Спросила меня, – А ты что Ефимова, то сюда приплел?

– Маша, ты Ефимова, на юбилее отца видела! Расскажи, что запомнила, я материалы по нему собираю. Помоги если можешь.

– Помоги! – усмехнулась Маша, – Да я, тогда как пьяная от любви была, кроме Лешки не на кого особенно и не смотрела, да и не помню ничего, а то, что помню, тебя не касается. – Маша глянула на мое вытянувшееся лицо, сжалилась, – С Лешей, старичок какой то был, что-то он Ефимову сказал, тот ответил, как шаровая молния по комнате пролетела и взорвалась. У Антона Ивановича настроение сильно испортилось, только он виду не подавал. Я это по тому и запомнила, что Леша рядом был, и не то чтобы слушал, а настроен был уловить эту самую молнию. Потом отец, рассказал, что Ефимова подозревали в шпионаже.

– А ты не веришь?

– Да какая мне была разница! – с горечью сказала Маша, – у меня тогда душа как разрезанная была. Знала я, что врал Лешка, в телеграмме своей, только понять не могла почему, я же видела, что любит. Мама через своих знакомых все выведала. Про жену беременную, что сам отказался Леша дальше встречи продолжать, и что услали его за границу. Мама, когда узнала, что не было у нас, как сейчас говорят секса, сказала, что он как порядочный человек поступил. Только я все равно простить его не могла. Через год замуж вышла, с мужем спала, детей рожала, любовников заводила, да все не то.

– Маш! Не горюй, может все и к лучшему, – жаль, мне ее стало, захотелось утешить, – Представляешь, что было бы у Ромео и Джульеты, если их любовь и жизнь продолжились?

– Что? – без всякого интереса спросила, не до Шекспира, было Принцессе.

– Джульета, каждый год рожала детей, тогда предохранятся толком не умели, беременность, роды, дети всю ее юность и красоту, быстро бы высосали. Превратилась бы она, в толстую, вечно занятую сварливую бабу. Ромео, стал бы пить вино, и задирать подолы молодым служанкам. Вот тогда бы и были основания написать, что нет повести печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульете. А так их любовь, юность и красота, остались неизменными, прекрасными, и волнуют нас, а потом будут волновать наших детей, внуков, и так до скончания времен. У тебя, может эти твои воспоминания, самыми прекрасными остались, самыми чистыми, грязью жизни не залапанные.

– Дурак ты! – всплеснула руками Маша, – и вы все мужики дураки, фантазеры, в жизни ничего не понимаете. Все выдумываете себе! А жизнь то, она проще. Любовь, дети, и близкий человек рядом. Все! Остальное только средство это обеспечить. Вот ты женат?

– Да.

– Дети есть?

– Сын.

– Ну и как живешь?

– Нормально.

– Вот это и есть самое главное. Запомни это дурачок! – засмеялась Маша, и неожиданно, пригласила, – Приходи сегодня вечером в гости, я тебя с внуками познакомлю, пирожками накормлю. А пока извини, у меня работа.

– Спасибо, – я был благодарен принцессе и разговор и за приглашение, и даже за нотацию, – Но я, уезжаю, домой, поезд через три часа.

– Тогда удачи! – Маша встала, проводила меня до двери кабинета, – Спасибо, что зашел, а за ругань, уж прости.

Я открыл дверь, помедлил и решился:

– Маш! Жизнь не кончается, – я достал из кармана вновь купленного пиджака листок бумаги, передал ей, – здесь Лешин телефон.