Текст книги "Над пропастью по лезвию меча (СИ)"

Автор книги: Равиль Бикбаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

На первом допросе, Ученый наших славных чекистов матом кроет, от улик открещивается, говорит о провокации, тридцать седьмой год матерно поминает, одним словом убежденный враг и ярый антисоветчик.

Потом Всеволодов мне рассказывал, что он самого начала был уверен, что дело, тухлятиной попахивало. Ученого он, осуществляя оперативный контроль, хорошо узнал. Отец Ученого работал часовым мастером, погиб на фронте в сорок втором. Ученый, тогда шестнадцатилетний мальчишка, добровольцем на фронт ушел, года себе прибавил и ушел, войну офицером закончил, командир роты. После войны учился, в своей области ведущим специалистом стал, новую систему навигации разработал, и самое главное сейчас работал, над программой, которая может ломать навигационные схемы противника. Человек умный, талантливый, с большим жизненным опытом, он прекрасно знал и о постоянном контроле со стороны КГБ, и чтобы такой человек мог попасться с вульгарным шпионским аппаратом? Да на хрен ему вообще, что-то снимать надо было в институте, он все принципиальные схемы, будучи разработчиком, мог по памяти воспроизвести. Да и причина для предательства, где она? Деньги? Отпадает, материально вполне обеспечен. Уход за кордон? Так он, не выездной, и прекрасно об этом знает, а просто через границы бежать, находясь под постоянным контролем, почти невозможно. Ненависть к существующему режиму? Отпадает, Всеволодов сам слышал, когда беседу месяц назад прослушивал, как Ученый, хорошо выпив, и рассказав, собеседникам и сотрапезникам, парочку политических анекдотов, добавил: «Идеология это проститутка, пришла отработала, деньги взяла и ушла, а Родина, она тебе сначала как мать, а потом как дети. И споришь и ссоришься, и все недостатки видишь, а все равно любишь!» Ну не мог такой человек по моральным качествам стать предателем, не мог и все. Такой тип, на хутор пошлет, морду набьет, но предавать не будет.

Был у Всеволодова в институте, негласный сотрудник псевдоним «Кострома», он как раз под началом Ученого работал, так сказать изнутри контроль осуществлял. Надежный товарищ, проверенный, с большим стажем сотрудничества с органами. Начал он свою работу, еще, когда за воровство в зону попал, был он тогда еще малолеткой, но быстро понял, что к чему. Своим помощникам, оперативники помогали, и подкармливали, и на досрочное освобождение представляли, все, что могли то и делали. Только негласно помогай с нарушителями бороться, делом докажи, что встал на путь исправления. «Кострома» не раз доказал, что встал на этот самый путь. Его досрочно освободили, а оперативники, по эстафете, как ценного кадра, передали его территориальным органам. Те понятливого юношу оценили, помогли снять судимость, и отправили совмещать учебу в институте со стуком на студентов и преподавателей. Институт был особый, он кадры для оборонных предприятий и учреждений готовил, и там осуществлялся так сказать профилактический оперативный режим, что бы заранее идейно нестойких, от обороны и науки отсеять. «Кострома» и там себя отлично показал, правда, не в учебе. Многим идейно незрелым товарищам по его отчетам, сразу научную карьеру зарубили. После окончания института «Кострому» к Ученому в научный отдел пристроили, дальше совмещать работу с активным сотрудничеством с органами.

Всеволодов мужик основательный, а контрразведчик вдумчивый, он, когда оперативный состав принимал, то личным делом «Костромы» знакомство не ограничил, а запросил, и получил из архива МВД, уголовное дело по которому «Кострома» был привлечен к уголовной ответственности. Так и выяснил, что «Кострома» когда подростком был, карманником работал.

В день задержания Ученого, докладывает Всеволодов начальнику своему, о сомнениях по поводу Ученого, и о версии с «Костромой». Начальник, указывает, Всеволодову на буйную фантазию, и намекает на несоответствие занимаемой должности. Все ясно.

Время уходит, рабочий день заканчивается, «Кострома» вот, вот из института домой уйдет. Просит Всеволодов, Ивлева, тогда еще лейтенанта, помочь ему версию проверить.

Работают вдвоем, под грабителей. Всеволодов загримировался, а Ивлева, «Кострома» не знал. Останавливают они его, рядом с подъездом дома, в котором «Кострома» живет, под видом грабежа проводят личный обыск. Находят часики, точь в точь такие же, как у Ученого изъяли. «Костроме» ручки, очень больно, заламывают, и проводят шоковый допрос, тот раскололся как гнилой орех.

Был «Кострома» агентом «инициатором», это тот который сам ищет, связь с иностранной разведкой. «Кострома» будучи нештатным сотрудником, основные принципы работы КГБ знал, и сумел так выйти на заокеанских «друзей», что наши контрразведчики, даже и не догадывались, что «Кострома», решил по совместительству и на их коллег, поработать.

Ребятишки за океаном, хорошо подумали и решили необходимые данные получить, ведущих ученых выбить, а от своего ценного агента, подозрения отвести. Там тоже не дураки сидят, и знали, что об утечке информации рано или поздно русские узнают. «Кострома» на эту роль подходил идеально. Ну а дальше дело техники, агента «Дешевку» светят, дипломата – разведчика светят, Ученого подставляют, нашу контрразведку пускают на ложный след. «Кострома» часики подменяет, для карманника это пара пустяков. И все Ученый, будет осужден, проводимые им исследования, приостановят, его коллеги начнут шептаться о произволе и провокациях КГБ, а вся секретная информация через систему тайников уйдет. А когда до русских дойдут сведения, об утечке данных, то их утешит, то обстоятельство, что источник, уже обезврежен. Просто прелесть, а не операция.

Докладывает Всеволодов своему начальнику, о новых обстоятельствах, тот «Кострому» еще раз лично допрашивает, и анусом чует, что дойди эта информация дальше наверх, то погон ему не сносить. Всеволодов ему рапорт подает, а там написано, что по поручению своего руководителя, он провел оперативные мероприятия по агенту «Кострома». Генерал внимательно на Всеволодова смотрит, и соглашается, да это он Генерал такой умный, потому и отдал такой приказ. А опытные оперативники его отлично исполнили, что привело к срыву грязной провокации против известного Ученого, и разоблачению настоящего предателя. Всеволодов ему предлагает воспользоваться возможностью и закинуть через «Кострому» за океан дезу, о наших разработках, Генерал обещает доложить об этом, лично начальнику второго главка.

Вызывают Ученого. Строгий, убеленный сединами, с утомленным, но добрым лицом генерал – чекист, встает ему навстречу, и поясняет, что из-за оперативной целесообразности был произведен ложный арест Ученого, чтобы полностью разоблачить и обезвредить настоящего изменника. Генерал просит Ученого с пониманием, отнестись к сложной и опасной работе органов государственной безопасности, и, глядя на портрет Дзержинского, клянется восстановить доброе имя настоящего советского человека и патриота. Всеволодов скромненько молчит, и жмется за приставным столиком. Ученый, человек к анализу различных фактов привычный, спрашивает: «А кого извините…, вы тогда на меня в своем кабинете матом орали, и требовали признаний в измене?» Генерал багровеет, и лицо у него становится недоброе. Всеволодов – Ученому: «Вы поймите, это операция была настолько сложная, что мы не были уверенны даже в своих сотрудниках, вот Генералу и пришлось, играть».

Генерал утвердительно, качает головой, и разводит руками, ну что ж поделаешь, нужно было так.

На этом работа Всеволодова по этому делу была закончена, дезинформацией другой отдел занимался.

Вот с тех пор Всеволодову аналогичные дела и поручают вести.

– А зачем им было лишнее внимание привлекать, разве они не могли, спокойно без лишней суеты, через «Кострому» получать все необходимые сведения? – спросил Торшин.

– Точно, чем они руководствовались, принимая такое решение, мы не узнаем, – Григорьев подумал, передвинул на столе рюмки, и продолжил, – может, они умнее всех себя считали, думали, что наша контрразведка также как в тридцать седьмом году работает. Но мое личное мнение, их главной целью Ученый был, у них даже теоретически, не представляли, как системы наведения ракет блокировать. А Ученый как раз над этой теорией работал, и уже выходил на стадию подготовки опытных образцов. Сейчас научные открытия, все решают, у кого выше качество оружия тот победит в возможном конфликте. Вы знаете, что в этой операции самое забавное?

– Нет, а что?

– У Ученого много научных оппонентов, было, не верили они, в возможность создания, таких систем. А тут он с нашей подачи, зеленую улицу получил, для проведения исследований. Раз за бугром его работу признали для них опасной, значит, у нас надо ее продолжить и ускорить. Это так сказать побочный эффект этой операции. Так что Леша мотайте на ус, и старайтесь видеть все возможные варианты.

Глава 7

– А зачем нам надо всю биографию Ефимова изучать, – Торшин страдальчески морщился, подскакивая на скамье в кузове грузовика, подвыпивший водитель гнал машину, не считаясь с бездорожьем, машину и пассажиров в кузове бросало из стороны в сторону. – Взять активный период деятельности, и работать по нему.

– Наш полковник по образованию историк, он любит повторять, прошлое формирует настоящее, и отбрасывает тень в будущее, вот эту тень нам и предстоит найти, – капитан Ивлев, постучал по крышке кабины водителя и, крикнул, – Эй куда гонишь! Ты и нас и машину угробишь!

– Будешь выступать, высажу, прись пешком до деревни, и полезно и безопасно, – проорал из кабины, водитель не снижая скорости.

– Сунуть ему под нос удостоверение, сразу бы протрезвел, как шелковенький бы стал, – предложил Торшин, еле удержавший в кузове.

– Если будешь без дела удостоверением махать, грош тебе как контрразведчику цена, – Ивлев подскочил, когда машина прыгнула на кочке, прикусил язык, невнятно выругался, прошепелявил, – какой ты спец, если каждая бабка будет знать, кто ты, откуда, и чем интересуешься.

– Запрос бы отправили, не выезжая из Москвы, все, что надо из ответа бы узнали, – не сдавался Торшин.

– Ага, запрос в местный орган, – скривился Ивлев, – и получил бы ответ, что все дореволюционные данные утеряны. Ты только посмотри, так язык прикусил, что кровь пошла, – Ивлев сплюнул на платок, – Кроме нас, эти сведения никому не нужны, и искать их толком никто не будет. Мы с тобой уже установили, что все архивы дореволюционные, погорели, во время войны. Тогда не до архивов было. А церковно-приходские книги, где раньше все рождения, крестины, свадьбы, и смерти отмечались, в тридцатые годы в период борьбы с церковью, комсомольцы пожгли. Одна надежда, что хоть кто-то из местных стариков, Ефимовых помнит, да может, фотографии их старые найдем.

Машина затормозила в центре деревни, рядом с невзрачным магазинчиком, пассажиры выпрыгнули из кузова, водитель вывалился из кабины.

– Тебе не водителем, попом – акушером работать надо, – Ивлев передал парню, помятую купюру.

– Почему? – удивился тот, набычился, сжал кулаки грудью толкнул Ивлева, – Обидеть хочешь? Или так задираешься.

– Ты не толкайся, – Ивлев отстранил парня рукой, – а то так толкну, мало не покажется!

Парень перевел залитые вином глаза с Ивлева, на Торшина, – Двое на одного, – сосчитал он, – так я один, вас обоих, мозгляков городских уделаю, – и перешел от слов к делу, с развороту от всей пьяной деревенской души, двинул Ивлева. Тот легко сделал перехват, выверт, и парень с заломанной назад рукой захрипел, – Пусти козел! Больно!

Ивлев его отпустил.

– Так почему попом, да еще акушером, мне надо работать, – миролюбиво спросил парень, потирая занемевшую после захвата руку.

– Я пока с тобой ехал через слово то Бога, то маму вспоминал, – засмеялся Ивлев, протянул парню руку, представился, – Дмитрий.

– Коля, – парень пожал протянутую руку, – А силен, ты Дима, драться, где служил, то?

– Погранцом, там и наловчился, – ответил Ивлев.

– А я танкистом! До сих пор на машине как на танке гоняю, – Коля, разгладил купюру, – А вы я смотрю ничего ребята, пошли выпьем за знакомство, я угощаю.

От дешевого суррогатного вина, что стояло в магазине, Ивлев отказался, Торшин помалкивал, Коля предложил к бабке самогонщице сгонять. Подъехали, разлюбезная бабулька вынесла бутыль, собрала закуску, пригласила за стол. Угостились, за знакомство – раз стакан, за дружбу – еще один, за жизнь – третий. Коля осоловел, пошатываясь, вылез из-за стола, подошел к машине, и вольготно развалился в тени отдыхать.

– Вы кто ж такие будете, – поинтересовалась бабуля, – на Колькиных, дружков не похожи, одежа городская у вас, и по виду совсем не пьянь деревенская, на начальство районное тоже непохожи, те сразу в сельсовет идут, да и самогон не сразу пить начинают, с водки, али вина начинают.

– Мы бабушка историки, – объяснился Ивлев, – материалы собираем по истории области. Документы, фотографии для музея. Вот вы нам не подскажите, у кого из старожилов можно об истории вашей деревни, до революции спросить, фотографии посмотреть.

– Стариков, что ли поспрашивать хотите? – бабушка присела за стол, – так только я одна с тех времен и осталась, никак Господь не приберет.

– А фотографии с тех времен остались у вас? – спросил Ивлев, – если есть покажите бабуля. Может мы, что для музея и купим.

– Как не быть есть, – оживилась бабушка, – сейчас принесу, – поднялась из-за стола, медленно прихрамывая, пошла в дом, по пути бормотала, – Ох старость не радость, ревматизм проклятый замучил, видать к перемене погоды, раньше бывалоча птицей летала, а сейчас бреду как инвалид – безногий.

В открытое окошко избы было видно как бабушка, перебирая вещи, ищет альбом. Торшин и Ивлев сидя за столом молчали. Торшин чувствовал как медленно, подкатывает тошнота, от усталости, жары, выпитого самогона, кружилась голова. Торшин сглотнул и, не справившись с рвотным позывом, резко вскочил и, побежал за угол избы.

Когда вернулся, бабушка, разложив на столе старый обтянутый выцветшим бархатом альбом, рассказывала:

– Отец мой молодой мужик еще, – бабушка показала на карточку, где была сфотографирована, группа крестьян, в центре в плотной суконной поддевке, обутый в хромовые сапоги стоял крупный мужчина, – он мне, рассказывал, что когда городской с аппаратом приехал, то купец тутошний, всех кто на него работал и, повелел на карточку снять. Вот батька, мой, – старуха показала пальцем, на стоящего слева молодого парня.

– А как зовут его?

– Кого милый? Отца моего?

– Нет, купца этого.

– Ефимов, он лесом торговал, с дочкой его Дашкой подружками были.

– А сыновья были у него?

– У кого? У отца моего, были, как не быть, были у меня братья, трое было.

– Да нет бабушка, у купца, сыновья были?

– Дай-ка припомнить, – вспоминая, старуха пожевала, бесцветными губами, – были, двое было, старший Антон, шустрый такой мальчонка был, а младший, как звать и не припомню, хворал все.

– А фотографии детей Ефимова, у вас есть?

– Откудова, да зачем они мне? Ты вот сюда милый посмотри, вот свадьба моя, видишь, какая я молодая и красивая была, рядом муж мой, убили его в войну, и братьев моих поубивали, в деревне после войны почитай одни вдовы, и остались, двое мужиков только вернулись, да все израненные, не работники, вот мы бабы одни детей и поднимали.

Фотографии, фотографии смотрят с них люди кто напряженно, кто улыбается, мужчины, женщины, дети. Маленькая история, большой семьи, история страны. Вот этот снят до революции, до первой мировой, как смешно одет, босой, но в картузе. «Отец мой. Убит в германскую, – вздыхает старуха, – мать моя криком кричала. Чем я вас кормить то буду, сиротки мои, по миру пойдем. Не пошли». Косоворотка, домотканые штаны, фуражка блином со звездочкой, напряженно смотрит с карточки, красноармеец. «Это мой дядька, младший брат отца, значит, – поясняет старуха, – убит в войну гражданскую, а других дядьев, что против продотрядов выступили, чекисты расстреляли». Ивлев отвел глаза, а старуха все рассказывала, показывая на фотографии: «Муж с братьями своими, все на фронтах полегли, убили их, значит фашисты, а женам только дети да похоронки остались». Немолодая женщина в окружении молодых мужчин, так похожих на нее упорным взглядом и спокойной улыбкой. «Это мои, – с гордостью, показывает своих детей мать, – одна их подняла, выучила, в люди вывела, сейчас в городе живут, пишут, приезжай мама, да куда я из своего дома поеду, я хозяйкой привыкла быть, а там жены у сыновей, чего я чужую жизнь заедать буду, а внуки каждое лето приезжают».

– Бабушка, а про Ефимова, кто еще знать может? – поинтересовался Ивлев.

– А зачем он вам? – насторожилась старуха, – ну был купец, да сплыл, сколько лет уж прошло. Не знаю, я ничего, – твердо закончила она.

– Да вы бабушка не бойтесь, – стал вдохновенно фантазировать Торшин, – Ефимов, что у вас тут жил, старший брат деда моего, вот я как сюда в командировку поехал, так и подумал, может из родственников кого встречу, интересно как у них судьба сложилась.

– Ну, надо же, интересно ему, – старушка развела руками, потом поджала губы и усмехнулась, – тому черт не нужен, кто его за плечами носит, – почти дословно процитировала она Гоголя, – вон твой родственник в тени отдыхает, – и показала на пьяного в умат, шофера.

– Он что Ефимов? – удивился Торшин.

– Ефимов не Ефимов, а твой родич точно, – рассмеялась старушка, – Купец то, хоть и женатый был, и дети у него, а большой ходок по бабам был. Колькина бабка, еще до войны первой, загуляла с ним, муж то ее, на заработки уехал, а купец подъехал, видали люди как он к ней хаживал, мужа нет, а брюхо растет. Муж приехал, люди добрые ему все и рассказали, да он и сам видел, что живот у жены не от ветра надуло. Поучил он ее как положено, да снова в город уехал, а там и пропал, в деревню больше не вернулся. Матрена родила мальчонку, да к родителям в соседнюю деревню уехала, только от позора не уедешь, все знали, что мальчонка приблудный. Вот этот мальчонка и есть Колькин отец, твой братец значит. Вот у него про Ефимова и спроси, куды он и семья его делись. Ладно, заболталась я с вами, а дела стоят, ну что из альбома брать будете?

Ивлев купил фотографию, где группой были изображены купец Ефимов и его работники, пообещал, старушке переснять и вернуть. Торшин расплатился за угощенье.

Подошли к грузовику. Пьяного Кольку взяли под белые руки и, закинули в кузов, тот захрипел, не открывая глаза, заерзал, поудобнее устраиваясь на досках кузова и, снова безмятежно захрапел. Торшин сел рядом с ним. Ивлев устроился в кабине, сел за руль, газанул, и покатили. Покатили к Кольке домой, в соседнюю деревню, адрес им старушка сказала. У речки остановились. Искупались сами, привели в чувство Кольку.

– Жена! Гостей принимай, – закричал из кузова Колька, когда машина остановилась у его дома.

– Сейчас! – молодая женщина вышла из дома, – Только матери твоей скажу, что ты сам пьяный и собутыльников домой тащишь. Мама идите сюда, Коленька с друзьями приехал! – позвала она.

– Ой, – съежился Колька, – ребята лучше поехали отсюда, – предложил он Ивлеву и Торшину.

Сбежать не успели.

– Ирод! – пожилая мощного сложения женщина вышла на крыльцо, – Вечер еще не наступил, а ты уже готовый, – густым басом закричала она. Торшин содрогнулся. Колька уменьшился ростом. Ивлев не стал выходить из кабины. – Господи! Долго он над нами издеваться будет? – обратилась к небесам женщина с вопросом. И вероятно, получив только ей слышный ответ, подбежала к машине, протянула руки к кузову и мощным борцовским движением, сгребла Кольку, Торшин и ахнуть не успел, как тот оказался на земле. Скрутила сыночка, потащила к дому. Обернулась к оставшимся, приказала, – марш отсюда, и чтобы духа тут вашего не было. Пьяницы!

– Да мы мамаша… – попытался оправдаться Ивлев, но женщина, зашвырнув сына в дом, повернулась к ним, по-бойцовски подвернув рукава, старенькой кофты, двинулась навстречу непрошеным гостям.

Комитет государственной безопасности в лице своих сотрудников, позорно капитулировал, и бежал, оставив поле битвы за разъяренной женщиной.

– Вот таких баб, надо на военных парадах, вместо танков показывать, – с восхищением сказал Ивлев, – вот она истинная русская силушка.

– Надо Кольку выручать, – проявил мужскую солидарность Торшин, – пили, то вместе, как бы они его не забили.

– Раз бьют значит любят, – захохотал Ивлев, – пошли на второй приступ.

Подошли к дому, вежливо постучались в дверь. Открыла мощная женщина Колькина мать, – Вот я сейчас ухват возьму, – приветствовала она гостей.

– Да мы тетенька, только, спросить, – заюлил Ивлев, – а Колю, вы зря, ругаете, ну выпил чуть, разморило на солнце, с кем не бывает.

– Ишь адвокат выискался, а то я сына своего не знаю, – усмехнулась женщина, спросила, – да вы кто будете, раньше я вас не видела.

– Мы из областного музея, – представился Торшин, – собираем материалы об истории области.

– Из музея? Ври больше, – женщина нахмурилась, внимательно осмотрела визитеров, – Ты, на рожу свою глянь, за три дня корова не обгадит, а в музеях женщины тихие работают скромные. Мужиками у нас в музеях и не пахнет.

– Могу удостоверение показать, – предложил Торшин, и достал удостоверение, только по ошибке, не то показал, спохватился, да поздно.

– Комитет государственной безопасности, – прочитала женщина тисненые на обложке слова, изменилась в лице, – Коля ничего такого не делал, ну выпьет чуток, ну анекдот расскажет, а так комсомолец и передовик, – стала она защищать сына.

– Да мы совсем по другому поводу, – Ивлев укоризненно, посмотрел на Торшина, перешел на казенный тон, – Вы не волнуйтесь гражданочка, мы с Колей случайно встретились, видим, водителю худо стало, решили помочь ему машину отогнать. Вы про нас никому ничего не говорите, мы так проездом по своим делам.

– Ну, коли так, – перевела дух, женщина, – милости просим в дом, перекусить, чего Бог послал. За то, что кричала, не серчайте, пьяниц не люблю, а гостям всегда рада.

На столе, разварная картошка, соленая капуста, домашний окорочок, мед в сотах, свежие огурцы, помидоры и, непременная бутыль с темной жидкостью.

– Настойка, сама делала, – сказала хозяйка, развивая, напиток по рюмкам, – если умеренно выпивать, то для здоровья вещь очень полезная.

– Дим, а вы чем мать, успокоили, – тихонько поинтересовался Колька.

– Сказали, что лучше тебя шофера в вашем районе нет, – спокойно соврал Ивлев. Торшин ухмыльнулся.

– За знакомство, – женщина, пригубила рюмку, мужчины выпили до дна. Закусили.

– Настойка, то получше, чем коньяк, которым нас угощали, – шепнул Торшин.

– Намного, – согласился Ивлев.

Колька потянулся к бутыли, разлить по второй.

– Я сказала умеренно, – привычно рыкнула женщина, сын убрал от бутыли руки, – сначала горячего поешь. Надя! – позвала, она сноху, – если внучок проснулся, приходи с ним вместе поешь.

Из соседней комнаты вышла молодая женщина с годовалым младенцем на руках. Передала ребенка свекрови, малыш заулыбался, потянулся ручками, сама села за стол.

– Внучок мой, Сёмушка, – показала женщина, малыша гостям, – сынок Колькин. Продолжатель рода нашего. Коля как с армии вернулся, так сразу женился.

Гости красотой и умом малыша восхитились, бабкино сердце таяло, мать малыша счастливо улыбалась.

– Знать бы еще, на какую его войну отправят, – Николай, уже не оглядываясь на мать, взял бутылку разлил по рюмкам, никого не дожидаясь свою опрокинул.

– Ты потише сынок, – предостерегла мать.

– Тише, громче какая разница, – Николай откинулся на стуле, – деда, на гражданской шлепнули, отец с фронта весь израненный пришел, не долго пожил, я в Чехословакии, чужой кровью весь замарался, а ему что достанется? Не долго мужики в России живут.

– Коля давай пластинку смени, – Ивлев отстранил свою рюмку, – не война виновата, что ты пьешь. Завязывай. А то нарвешься.

– А ты мне за моим столом не указывай! – Николай стал наливаться хмельной злобой, – Понял?

– Понял! – Ивлев поднялся, – могу уйти, если гонишь, только не мужское это дело, детей на баб одних бросать, выкорми, выучи, а потом пей, да нарывайся, коли охота есть.

– Садись! – Николай остыл, – из дома и из-за стола, гостей, не гонят.

– Ты Коля про деда и отца говорил, может, их фотографии покажешь, – Торшин спешил разрядить обстановку.

– Мать! Покажи альбом, да и если гости пить не хотят, бутыль убери.

– Я сынок пока самоварчик поставлю, – женщина, встала подошла к сундуку, достала альбом, передала сыну, – Сам гостям покажи.

Опять фотографии еще одна альбомная летопись семьи, и страны, в которой эта семья живет.

– А вот это кто? – Торшин показал, на групповой снимок, на старой дореволюционных времен карточке, застыли в центре мужчина, рядом женщина, по краям дети два мальчика и девочка, все напряженно смотрят вперед.

– Это? – Николай смущенно покряхтел, достал папиросы, закурил, поймал недовольный взгляд жены, потушил папиросу. – Это, бабка говорила, родственники, наши какие то, дальние, только они купеческого сословия, давно из наших краев уехали. Бабка говорила, что мальчонка младший у них все, болел, вот они к морю и подались, в Бердянск, городок такой есть. Бабка все отцу говорила, храни фотографию, может, кто и объявится, кровь то она не водица. Только не объявился никто, видать в революцию все сгинули.

– А фамилия у них, какая была? Может в архивах поискать?

– Фамилия? Дай Бог памяти. Фамилия у них как у писателя, что про туманность книжку написал, я ее в армии читал, а вспомнил, Ефимовы.

– А ты Коля не дашь нам фотографию, эту, а мы через архивы запрос сделаем, может, и найдем, родственников твоих.

– Берите, делайте если не трудно, чем черт не шутит, может, и найдете кого, бабка то права кровь она не водица, она голубушка все к родне тянется.

* * *

Бердянск, южный городок у Черного моря, городской архив, днем они искали документы, вечером ходили купаться на море.

– Вы понимаете, все документы, связанные, поступлением, учебой, Ефимова Антона Ивановича, в учебном заведении хранились в гимназии, и в городской архив не передавались, – оправдывалась перед ними пожилая женщина – архивариус, в архиве было душно, вентилятор не работал, – где они сейчас можно только гадать. Скорее всего, они в неразберихе гражданской войны пропали. Если Ефимовы приехали в наш город в 1915 г., то следа в документах они не оставили, домовладельцем Ефимов Иван Харитонович, не был, если здесь и жил, то снимал квартиру, или дом, а такие данные в то время не отмечались.

– Значит документальных следов пребывания этой семьи, найти невозможно? – Торшин чихнул, на пыль времен у него была аллергия, а небольшая комната, где они беседовали с архивариусом, была заставлена полками с архивными папками, которые впитали в себя неимоверное количество въедливой архивной пыли.

– Увы, нет, – женщина, протянула Торшину стакан с жидким чаем, посоветовала, – промойте носоглотку чаем, – и пожаловалась, – у нас все сотрудники аллергики.

– А если поискать людей, которые в то же время учились в гимназии, и в настоящее время, проживают, в городе, – предложил Ивлев.

– Да вы хоть, представляете какой объем работы надо выполнить, и сколько время это займет? – возмутилась архивариус, – тут даже требование обкома партии ничем не поможет.

– А вы все-таки попробуйте, – настойчиво потребовал Ивлев.

Вышли из архива, с наслаждением, вдохнули, напоенный запахом моря, воздух. Вечер, жара чуть спала, легкий ветерок, освежал, хотелось купаться, флиртовать с южными красавицами, слушать музыку в ресторане, пить легкое сухое вино, просто жить не думая, об архивах, шпионах, и начальстве, что ждало их отчета.

– Товарищ Ивлев? – спросил молодой, но очень суровый мужчина, который поджидал их у гостиницы.

– Расслабьтесь коллега, – посоветовал суровому товарищу Ивлев, – а то от вас за версту, государственной безопасностью прет.

– Вам срочное сообщение из Москвы, – суровый мужчина, не желал расслабляться, – вас требуют в управление, машина ждет, – суровый чекист показал на черную «Волгу».

– Кто требует? – разозлился Ивлев, на сурового «идиота», на черную машину, на праздную публику, на швейцара, что стоял у гостиницы, и точно знал, откуда эта машина, и где служит суровый «идиот».

– Начальник управления, полковник Горов, – с придыханием доложил идиот от государственной безопасности.

– Я вашему полковнику не подчиняюсь, – тихо со злобой прошипел Ивлев, – поэтому он меня может, не вызывать, а только приглашать, это раз, – Ивлев достал паспорт и отдал его идиоту, – полистайте мой паспорт, так чтобы это выглядело как проверка документов, и валите от сюда, а если еще раз в таком виде, да еще с машиной, ко мне подойдете, я на вас рапорт подам, где укажу, что вы болван, дешифровали, сотрудника столичного управления, и тем самым сорвали выполнение оперативного задания.

Идиот онемел, тупо уставился на общегражданский паспорт, почему-то открыл и посмотрел графу «Семейное положение», вернул документ Ивлеву, и пошел к машине.

– Зачем ты так, – с недоумением спросил Торшин, – теперь будут говорить, что все москвичи «козлы», помогать не будут если, что.

– Не переживай и так говорят, а если я прикажу, будут не помогать, а летать. Видал субчик какой? Нравится ему, что перед ним, аж за версту стелятся, как же КГБ. Тут даже диссидентов нет, про разведчиков и говорить не чего, вот они оперативную хватку и потеряли. Вся работа, это ходить выпендриваться, сплетни собирать и выдавать их за информацию, полученную оперативным путем. Ладно, пошли пешком до управы прогуляемся, и узнаем, чем это нас Москва обрадовать хочет.

Шифрограмма.

Капитану Ивлеву.

По представленной вами фотографии эксперты не могут в полном объеме осуществить идентификацию известного вам лица. Предлагаю вам, изыскать возможность получить более поздние снимки.

Полковник Всеволодов.

Шифрограмма.

Начальнику управления КГБ по городу Бердянск

полковнику Горову.

Приказываю Вам оказать содействие командированной в город Бердянск группе капитана Ивлева.

Начальник Второго управления

Генерал-лейтенант ***

– Значит так товарищ полковник, – Ивлев барской непринужденностью столичной штучки, и хама, развалился на стуле в кабинете начальника управления, – вы немедленно свяжитесь с начальником городского управления МВД, и потребуете от него, что бы вам доставили листы паспортного учета, на лиц от 1900 до 1909 годов рождения. Выделите группу сотрудников, которые проверят все учетные данные, и выберут из представленных документов уроженцев города, и тех, кто приехал сюда на жительство за период 1900–1917 гг. Из указанных лиц оперативным путем установите тех, кто учился в мужской гимназии в период 1914–1917 гг. Самостоятельно опрашивать указанных лиц, вашим сотрудникам запрещается. Я надеюсь, – Ивлев строгим тоном подчеркнул последние слова, – вы представите мне возможность, указать в своем рапорте, о помощи которую получила моя группа от вашего управления. И еще старшего лейтенанта Чупрынникова, что приезжал ко мне с вашим поручением, к этой работе не допускайте. Срок исполнения трое суток.