Текст книги "Жара"
Автор книги: Ральф Ротман
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)
– Кто, я? Ну конечно, Эмиль, ясное дело. – Женщина с радостью пошла за мужчинами на кухню.
Я раньше часто готовила, тебя тогда тут еще не было. Яйца под горчичным соусом, очень пикантная закуска. Или творог с льняным маслом. Езжай на свой рынок, мы уж тут как-нибудь сварганим супчик.
Де Лоо поднял мешок, а повар, пройдя тамбур, отделенный прозрачным пластиком, и стоя уже в падающем снегу, всунул еще раз назад голову.
– А дворняжка останется сидеть в конторе!
В кухне стало теплей. Узкие окна наверху запотели, по стенам стекал оседавший водяной пар. Лопатки мешалок были шершавыми, измочаленными, а ручки отполированными до блеска, и человек в джинсовых брюках с нагрудным карманом и толстом пуловере сунул одну из мешалок в суп.
– Понимаешь, он на полу, на четвереньках. Сдался. Тяжело дышит, как загнанный зверь, и я вдруг замечаю, что на нем моя рубашка, точь-в-точь такая же, небесно-голубая. Представляешь, ну, думаю, теперь все закончится мирно. Надеюсь, мне не придется его еще и… То есть, я хочу сказать, он же абсолютно здоровый человек, в расцвете сил, под шестьдесят, как и я. И брюки со стрелкой. В конце концов, каждый может разок проиграть. Оглядываюсь по сторонам – стадион полон. И ни одного пальца, не показывающего вниз, ни одного… Ну что делать, приказ есть приказ. Достаю из-за пояса нож, охренительная такая фиговина, иду на него…
Он нагнулся и уменьшил газ под котлом – сине-голубой огненный венчик.
– Тут уж деваться некуда, вот тебе мое слово. Или он, или я. А он даже глаз не поднимает. Полностью сдался. Хрипит только, бедняга, небось отец семейства, маленькая дочка, а я все равно должен это сделать, иначе они меня…Проклятая ситуация. Я вообще не пришел бы на этот бой, если бы мне раньше про правила-то… Они требовали его голову, темно-русую, с плешью вот тут, а я представил себе, что его мать сидит среди публики или его жена, гладившая ему брюки, и думаю: парень, как же ты это сделаешь? – Он расстегнул молнию на пуловере и перешел к следующему котлу. – Как мне его прикончить, не сделав ему больно?
Он энергично помешал суп. Деревянная лопатка мешалки заскребла по дну.
– И потом, дружище… Такое ведь никому не расскажешь. Так жутко было, я встал в кровати почти в полный рост. Мне кажется, я даже кричал.
Он снял бесплатные очки по рецепту из больничной кассы, потер стекла о рукав и уставился в суп.
– Я определенно не самый чувствительный человек. Служил в Народной армии [11]11
Армия ГДР.
[Закрыть]и все такое. Но с тех пор, как мы стали Западом… Я хочу сказать, я все еще живу в Марцане [12]12
Окраинный район Восточного Берлина, не пользующийся хорошей репутацией.
[Закрыть]. Но теперь мы имеем этот Запад, и мне все время снятся кошмарные сны. До этого ничего подобного не было. – Он обернулся. – А тебя как зовут-то?
– Симон.
– Ну, привет тебе с кисточкой. А меня – Эмиль. Я – Эмиль Клапучек. Но все называют меня Клаппу, потому что Эмилем зовут нашего повара. Небось он тут рвал и метал? Факт, так оно и было. Он меня еще поцелует сковородой. Но что я мог поделать? Когда мне снятся такие сны, я плохо сплю. А когда звонит будильник, я тут же поворачиваюсь на другой бок… Мешать надо очень сильно, Симон. Все время проверять дно. Бобовые очень коварная штука. Если кожура пристанет ко дну и подгорит, тогда жди скандала. Я ненавижу эти дни, когда мы готовим айнтопфы [13]13
«В одном горшке» (нем.) – густой суп, заменяющий первое и второе блюдо.
[Закрыть]. Стоишь и, как идиот, два часа только мешаешь. Работа еще толком не началась, а ты уже конченый.
– Но я делаю все правильно, Клаппу, видишь? Взгляни, ведь я все так сделала, как надо?
– Ты все отлично делаешь, старушка. А где же наш кучерявенький? Что-то его сегодня не видно?
– Ах, он сидит в конторе. Знаешь, как Эмиль опять его обозвал? Этот оглоед…
Ни с кем не здороваясь, между ними встал мужчина, воткнул мешалку в котел, переставил носком ботинка подачу газа и принялся мешать. На нем был серый халат, золотые браслеты на руках и несколько колец на пальцах, волосы зализаны в стиле рок-н-ролла в утиный хвост. Щуплый, с красными заспанными глазами, он тупо глядел перед собой, а его влажные губы, короткий курносый нос и слегка вздернутые брови придавали лицу несколько капризное выражение, такого вечно обиженного, с уст которого в любую минуту могло сорваться «а идите вы все…», – лицо, подсмотренное у кумиров молодежи. Он втянул носом сопли и послал ударом ботинка ведро в угол.
– Кто воду наливал? Суп слишком густой, ко дну пристает! – сказал он хриплым пропитым голосом. – Добавит мне кто или как? Я, что ли, должен мешать до посинения, пока рука не отвалится?
– Нет, вы посмотрите, наш Казанова продрал глаза! – сказал Клапучек, а старушка захихикала. – Доброе утро, мистер Пресли! Что это вы сегодня припозднились? Пили долго? Или снова никак не могли выпутаться из трусиков Марлены? Похотливый козел! Мне бы твою потенцию! Не отказался бы!
Явно польщенный, парень подавил ухмылку и выдал целый поток ругательств и проклятий, громко выговаривая слово «шайсе» [14]14
Русский аналог: говно,вульгарное, но смачное и популярное немецкое ругательство, особенно в Берлине.
[Закрыть]столько раз, сколько другие люди избегают его произносить. Форма его рта, слегка выпяченные губы, казалось, были даже сформированы этим компактным грязным словечком, выплевываемым им с мрачным присвистом и шипением, но с явным наслаждением. Брызги слюны полетели в суп.
– А теперь, Гарри, давай остановись! – сказала старушка. – Попридержи свой язык. Вечно эта грязная ругань. У нас тут новый человек, самое время для тебя продемонстрировать свою воспитанность. А то что он о нас подумает?
Гарри уставился на Де Лоо и пожевал челюстями, хотя жвачки у него во рту не было. Под носом опять заблестели сопли.
– Шайсе, меня это не интересует! – заявил он и метнул свою мешалку, словно копье, в другой котел.
Кухню окутал густой пар, не было ничего видно до самого тамбура. На потолке оседали водяные капли и падали вниз сквозь переплетенные кабели, а по отражающим голубое свечение газа оконцам под котлами сновали тени – ноги туда-сюда перемещающихся людей. Вялые утренние приветствия, покашливание, искорки сигарет. По кафельным плитам постукивали башмаки на деревянной подошве, кто-то громко рыгнул, а человек, подошедший к соседнему котлу, положил обе руки на конец рукоятки весла и прижался к нему щекой. Мечтательная улыбка на губах.
– А ты, собственно, кто такой?
Де Лоо представился. Тот другой, с толстым, вывалившимся поверх вельветовых брюк животом гурмана, закрыл глаза и вздохнул:
– Я такхорошо спал. – Он был одет в клетчатую байковую рубашку и коричневую кожаную жилетку, свои редкие, но длинные волосы он зачесывал с одной стороны на другую. Водяной пар разгладил морщины его мучнистого лица. – А ты? Ты как спал?
– Сносно, – сказал Де Лоо.
– Вид у него отдохнувший, – изрек еще кто-то.
– И жира нет. А ведь наверняка уже тоже сорок, так? А, да это все равно. Мы все проигрываем бег наперегонки со временем. Зачем ты с такой силой мешаешь, Симон? Ты что, хочешь уже в первый день получить прибавку?
– Мне так сказали, а то фасоль пристанет ко дну…
– Ну и что? Да черт с ней. Не думай об этом. Подгорит или нет, эту бурду все равно есть нельзя. Айнтопф! Что это за обед в одном горшке! Да и звучит-то как неаппетитно, все равно что подштанники. А ты был когда-нибудь в «Apricot» в Хазенхайде [15]15
Лесопарк в районе Нойкёльна; само название Хазенхайде свидетельствует о том, что в прежние времена там водились зайцы и на них велась охота.
[Закрыть]?
– Что-то не припоминаю.
– А я был там вчера. Со своим другом. Аперитив за счет заведения, бальзам для души, на закуску ассорти, а потом мерлуза в кляре, на гарнир – дикий рис с красным перцем и апельсиновый соус-крем, чтоб мне пропасть!
– Охотно верю.
– Вот куда надо ходить. И совсем недорого было. Так что, по мне, все было оʼкей, включая и меню и цены. И очень, очень внимательный персонал, хорошее обслуживание. Меня, между прочим, Бернд зовут.
Он завел руку назад, почесал себя сзади под вельветом, и все в помещении так и повалились от дикого хохота, разорвавшего парной воздух в клочья. В конце рядов с котлами Де Лоо заметил двух женщин, шептавшихся друг с другом и то и дело поглядывавших на него. Та, что постарше, худющая, в халате без рукавов и красной бейсбольной кепочке с надписью «Хайди», сунула себе в рот огрызок соленого огурца и, стоило ему только кивнуть им, кокетливо помахала, перебирая пальцами в воздухе. Та, что помоложе, маленькая и кругленькая, крепенькая как яблочко, медленно отвернулась, ощупывая тугие завитки у себя на затылке. Судя по всему, вчерашним вечером она побывала у парикмахера.
Третья, явно беременная, по низко надвинутому на лоб платку – турчанка, стояла одна и чуть в стороне перед котлом. Зажав в локте весло, она сдирала красный лак с ногтей, но тут дверь тамбура с шумом распахнулась, ветер задул сухой снег, разлетевшийся по кафелю, и все голоса смолкли.
– Надеюсь, вы тут заняты делом и мешаете как следует, эй вы, клуши! – заорал Эмиль, открыл щиток рядом с входом и повернул выключатель. Вентиляторы в вытяжных колпаках загудели сильнее. – И ты, толстяк, пошевеливайся, иначе будешь драить сегодня вечером котлы своим золотым зубом.
– О ля-ля, le maître du cuisine [16]16
Шеф-повар (фр.).
[Закрыть]! Как всегда, вежлив и в отличном настроении! – сказал Бернд. – Доброе утро, мой повелитель! Что сегодня мы сделали не так? Нам опять необходим усиленный массаж?
Но Эмиль только плюхнул на стол канистру с «фондором» [17]17
Комплексная приправа для супа.
[Закрыть]и бросил целую связку косичек чеснока.
– Где Клаппу?
Гарри хмыкнул, старушка сняла очки.
– Не знаю. Куда это он запропастился? Только что тут был.
Все сделали вид, что старательно ищут его по углам, а Бернд помешал в котле, потыкал в гущу и закричал, наклонившись к самой середине:
– Клапучек, сладкий ты наш, выходи! Он тебе ничего не сделает. – И, закрыв глаза и тяжко вздохнув, добавил: – Он сегодня утром так сладко нежился в моих объятиях. А я все время говорил ему: любимый, тебе надо идти. Уже пора фасоль замачивать. Но он никак не хотел вставать, так нежно прижимался, ненасытный мой. Вот и заварил кашу!
– Что? Ты чего болтаешь? – Дверь в холодильную камеру отворилась, и несчастный Клапучек появился с двумя ведрами в руках, наполненными копчеными сосисками, локтем он выключил в камере свет. – Никогда не рассказывай таких глупостей, ты! Они ведь действительно начнут думать… Одним словом, у меня никогда ничего подобного с тобойне было!
Эмиль скинул пальто на деревянную колоду.
– Тогда почему тебя утром тут не было?!
В конторе жалобно заскулил пудель. Клапучек поставил тяжелые ведра на стол, скривился и потер ладони, словно ведра весили пуды.
– Почему бы не обмотать чем-нибудь ручки… – Он чувствовал на себе взгляд Эмиля, заворачивавшего до локтя рукава своей белоснежной поварской куртки, но глаз на него не поднимал. – Проспал, – сказал Клапучек. – У меня был жуткий сон, знаешь. Я вскочил, весь мокрый, в поту, измученный, как выжатый лимон, а потом плюхнулся и повернулся на другой бок..
Повар снял потный платок со лба и сунул его в карман своих брюк до щиколоток в черно-белую клеточку – последний писк моды.
– Минуточку! У тебя был – что? – Он рявкнул так громко, что жилы у него на шее вздулись. – Ты что, держишь меня за дурака?! Из-за тебя мы опоздаем с выполнением заказов. Из-за тебя нам всем придется работать сегодня дольше обычного. Из-за тебя определенное число клиентов уйдет к конкурентам, а ты – видел плохойсон?! Я тебе вот что скажу, мой дорогой: твой сон меня мало интересует! За сны здесь не платят, это тебе не курорт в столовой народного предприятия ГДР! Здесь не прохлаждаются! Если еще хоть раз повторится, заработаешь пинком под зад, да так, что будешь отдирать от задницы лохмотья! А потом пойдешь и тут же заберешь свои документы, я понятно выразился?!
Турчанка передразнила его за спиной и постучала пальцем по лбу. Но Клапучек только едва заметно кивнул и смущенно ухмыльнулся. Его очки запотели, он нервно перебирал пальцами длинные, вылезающие из ведра сосиски, поправлял их, словно цветы в вазе.
– Оʼкей. Идет. Мне очень жаль. У нас сегодня белая фасоль, а?
Какую-то минуту Эмиль еще раздумывал, бушевать дальше или уже хватит. Он был весь красный, глаза сверкали от бешенства. Но потом он взглянул на часы, развернулся и взял бумажный мешок с полки.
– Так какая у нас сегодня фасоль – белая или нет? – повторил Клапучек, и шеф-повар нахмурил брови.
– Конечно белая. Что за идиотский вопрос.
– А вот и нет! – пронзительно крикнула женщина в бейсбольной кепочке. Странный такой резкий голос – смесь уксуса с возрастом. Она снова держала в руках надкусанный соленый огурец. – На бумажке написано совсем другое.
Повар ходил от котла к котлу и сыпал маленькой лопаточкой соль в суп.
– Вот как? – буркнул он. – И что же там написано?
– Мексиканский фасолевый суп в горшочке! – крикнула женщина. – La Signora [18]18
Госпожа (ит).
[Закрыть]все заново написала. Еще позавчера.
Эмиль застыл в оцепенении. Он посмотрел на ведра на столе, покачал головой, уставился на котел, из которого шел пар.
– La Signora случайно не стукнулась головой о шкаф? Мексиканскийфасолевый суп с немецкимисосисками?! Можете поцеловать меня в одно место, вы, идиоты…
Гарри порубил топором кусок мороженого свиного жира и побросал его на сковороды. Бесшумно заскользив по горячему металлу, жир распался сначала на отдельные кусочки, постепенно терявшие свою форму, и через несколько минут полностью растопился, превратившись в три прозрачные лужи, в которых взрывались срывавшиеся с вытяжных колпаков капли воды. Бернд опрокинул в сковороду таз с горой сырых сосисок для жаренья и распределил их с помощью деревянных щипцов равномерно по всей площади, а Клапучек притащил из холодильной камеры несколько мешков овощных полуфабрикатов со специями и зеленью, производство фирмы «Leipziger Allerlei» [19]19
«Всякая всячина из Лейпцига» (нем.).
[Закрыть], и высыпал их на остальные сковородки, куда турчанка тут же побросала кусочки сливочного масла, облизав потом себе пальцы.
– Хайди, коричневый соус!
Газ под котлами с супом выключили, но на слегка вздымающейся поверхности еще булькали пузырьки. Женщина сняла с полки бутылку с ручкой и выпустила в суп, приобретший уже желтоватый цвет, несколько длинных струек карамелизированного сахара. Жидкость сразу приобрела более интенсивный буро-коричневый цвет, а повар добавил еще измельченные в порошок стручки чилийского перца, немного паприки и сказал:
– Вот вам ваш мексиканскийфасолевый суп в горшочке. Ешьте на здоровье и на первое и на второе. Перемешать. Разлить.
Крепышка подвезла тачку из нержавеющей стали под сливной кран, открыла его, и густой суп, хлюпая и чавкая, потек из крана. Она подала тачку к конвейеру, где Эмиль уже поджидал с половником в руках перед стопкой суповых алюминиевых тарелок. Он нажал на пусковую кнопку, составляя левой рукой тарелки одну за другой на грохочущую ленту конвейера и практически одновременно наполняя их супом одним шлепком правой руки. Это происходило так быстро, что крепышка едва успевала суетливо добавлять в каждую порцию по две копченых сосиски из ведра, отделяя их от выползавших оттуда длинных связок. Сосиски то и дело падали на пол, и иногда ей приходилось догонять уже уехавший суп, чтобы вложить туда полагающийся по прейскуранту ингредиент.
– Эй, Эмиль, черт тебя побери, уменьши скорость, я не поспеваю с этими проклятыми сосисками!
Повар, со злорадным ехидством в уголках глаз, сунул руку под конвейер.
– То есть как это? Уж не хочешь ли ты устроить себе сиесту и немного вздремнуть? – Он повернул ручку, и конвейер побежал еще быстрее. – Ты как миленькая разложишь по тарелкам все сосиски до одной. До сих пор ты всегда успевала это проделать!
Он вовремя наклонился. Крепышка, ухмыляясь, швырнула в его сторону пару копченых сосисок, они пролетели мимо и ударились о кафельную стену, а оттуда шлепнулись на сковороду с полуфабрикатами фирмы «Leipziger Allerlei», оправдывая ее название. Клапучек как раз размешивал на сковороде овощи с пряными добавками.
– Спасибо тебе, Лаура! – И он смачно откусил кусок сосиски.
В конце конвейера алюминиевые тарелки проходили через небольшой туннель, где их автоматически закатывали фольгой, после чего Гарри принимал готовую продукцию, проверял, плотно ли закрыты тарелки, и царапал ногтем большого пальца на фольге букву Ф. Затем тарелки отправлялись дальше, к Де Лоо, который складировал их в термоконтейнеры.
За окном уже рассвело. Собаки, вернее, их тени на фоне тамбура, отступили перед мужчиной в белом халате. Он хлопнул пару раз в ладони, прогнал их, махая руками, со двора и, похоже, не заметил, как маленькая серенькая кошечка прошмыгнула между его ног в кухню. Наморщив лоб, он огляделся, сунул кончик пальца в суп, понюхал палец и заговорил с поваром. Тот кивнул, но не прервал своей работы, а только указал половником на Де Лоо, и хозяин, лишь взглянув в его сторону краем глаза, быстро прошел дальше.
Ему пришлось втянуть голову в плечи, чтобы войти в дверь конторы.
Молоденькая кошечка, дрожа всем тельцем, сидела между термоконтейнерами и беззвучно приоткрывала свои маленькие, почти прозрачные зубки – ее мяуканья за шумом работающей упаковочной машины не было слышно, и Де Лоо наклонился к ней, дав кусочек сосиски, но в этот момент его толкнула турчанка. Она перехватила тарелки с супом, катившиеся по наклонной плоскости, и крикнула:
– Ты ходить шеф!
Хозяин сидел за письменным столом, курил короткую сигару и что-то писал в своем блокноте. Его густые седые волосы были аккуратно расчесаны на прямой пробор и тщательно приглажены щеткой. Возможно, он спал ночью с сеткой на голове. Мясистое лицо, рыжевато-бледная кожа, кончик носа почти фиолетово-синий. Рука, которой он писал, дрожала. Глаза большие и круглые, взгляд ясный и острый.
– А что вы делали до этого?
Под расстегнутым халатом рубашка кремового цвета и жилет от тройки с цепочкой для часов, на которой висела золотая зажигалка, сигары не так быстро раскуриваются. Он поднял брови.
– Заграница? [20]20
Фамилия Де Лоо указывает на голландское происхождение.
[Закрыть]Какая такая заграница? Через Тегель или Моабит? [21]21
Тегель – международный аэропорт в Берлине; Моабит – берлинская тюрьма.
[Закрыть]
– Нет, – усмехнулся Де Лоо. – Не из тюрьмы. Я был…
Мужчина поднял руку и сразу опустил ее, словно она была тяжелой для него, на крышку стола.
– Ну ладно. Подробности опустим.
Глухой голос, слегка грубоватый по тону, и еще эта манера разговаривать медленно, как бы нерешительно, маскируя свой быстрый ум.
– Собственно, знаете ли, у нас полный комплект. Но мне стало трудно ездить по городу быстро. Везде опаздываю. Да еще лестницы в офисах, а у меня сосуды, сердце… И если уж наши клиенты что ненавидят, так это отсутствие пунктуальности в работе. Вы женаты?
Старая женщина вошла в контору, ласково потрепала собаку, сидевшую под раковиной, открыла платяной шкаф и достала оттуда шарф. Мужчина выпустил к потолку кольца дыма, внимательно осмотрел пол.
– Ну вот, видишь, старушка, похоже, у тебя наконец-то появились те очки, что нужно. Блестит во всех углах. Наша шефиня будет очень довольна. – Ему было трудно дышать. Где-то глубоко в бронхах все клокотало. – Как ты думаешь? – Он показал на Де Лоо. – Новые водители должны появиться для разговора только в понедельник, но раз уж он тут… Не взять ли нам его?
– Этого? – Женщина нырнула в пальто и застегнула шапочку на пуговку под подбородком. – Конечно, мы его возьмем. Он такой миляга. И Ксанф его сразу полюбил. Прыгал вокруг него как полоумный. Он так себя только с вами ведет.
– Вот как, – сказал шеф и снял чехол с компьютера. На чехле вышитый лейбл со словами протеста против тридцатипятичасовой рабочей недели. Он кивнул Де Лоо. – Значит, пудель уже принял вас на работу. Ну, тогда я не буду вмешиваться. Помогите им при разливе. А в одиннадцать мы поедем.
Хайди, повернув козырек назад, вымыла тем временем три опустевших суповых котла и снова наполнила их наполовину водой. Когда из котлов стал подниматься пар, она вылила в каждый из них по двухлитровой банке консервированного молока и высыпала по мешку картофельных хлопьев, а Гарри придвинул электромотор с мутовкой в форме виселицы и нажал ногой на педаль – неоновые лампы тут же погасли, упаковочная машина остановилась, вентиляторы заглохли, а Де Лоо сделал во внезапно наступившей тишине неверный шаг и оступился.
Чертыхаясь, Эмиль направился к щитку с предохранителями. Свет в лампах снова судорожно задрожал, потом замигал, последние порции супа были расфасованы, а миксер принялся истошно выть, что казалось чем-то противоестественным, словно звук стремился материализоваться, превращаясь в желе. Кошечка выбралась сквозь щель в тамбуре наружу.
Турчанка положила обе руки себе на живот. Раздувая щеки, Клапучек освободил сковороды от механических зажимов, опрокинул содержимое в пластиковый бачок и поставил его рядом с сосисками на конвейер. Вой постепенно затих, в ушах остался только легкий звон, и Гарри, откинувший мутовку кверху, вдруг заорал:
– Вот дерьмо! Нет, вы только посмотрите! Рехнуться можно! Ну и видок у меня, как, как…
Как у штукатура. Его халат был забрызган картофельным пюре. Ребром ладони Гарри счищал его с себя и с отвращением кидал назад в котел.
– Эта пакость перепортит мне всю одежду! Старая рухлядь! Его давно пора выкинуть на свалку, черт! По-настоящему стоило бы заявить в отдел по наведению порядка, или какая там, черт побери, шарага занимается этими делами!
– Не сотрясай воздух, – сказал Эмиль и облизал свой палец, пробуя пюре на вкус. – Опять ты забыл положить мускат. – И тут же свистнул. – Эй! Бернд, Имре! На разгрузку котла!
Произнося под нос ругательства, Гарри лопатой перегрузил картофельную массу в термобачки и поместил их в водяную баню, тут же поставив на конвейер новую пирамиду из алюминиевых тарелок. В отличие от суповых они были разделены на три части, и Эмиль, с лопаточкой в руке, опять запустил конвейер и принялся накладывать пюре в тарелки – шлеп-шлеп в первую из трех секций. Двумя шагами дальше турчанка добавляла овощи, а. Хайди, в розовых резиновых перчатках, раскладывала по тарелкам жареные сосиски. Бернд, сложив губы трубочкой, поливал из большого кувшина пюре соусом, а Де Лоо принимал закрытые фольгой тарелки, выезжавшие из тоннеля с горки, и передавал их дальше. Клапучеку, укладывавшему их в ящики из полистирола; он действовал согласно длинному списку, заляпанному жирными пятнами.
Дверь в контору неожиданно открылась, и в кухню прошмыгнула старушка. Она прятала за спиной поводок, держа его накоротке, так что Ксанф, у которого вывалился язык из пасти, вынужден был мелко семенить, словно приклеенный к ее ногам. Тем не менее повар заметил его.
– Эй! Что это такое? Твоей вонючке здесь не место!
Старая женщина, совсем неприметная среди огромных сковородок и их поднятых крышек, вздрогнула от испуга.
– Да-да, хорошо! Мы уже уходим. Я только хотела попрощаться с вами. Ну не будь ты вечно таким неприветливым, Эмиль!
Лопаточка ритмично скребла по краю сверкающей чистотой тарелки.
– Это кто же здесь неприветливый?! – рявкнул шеф-повар. – Ты уже попрощалась, давай проваливай отсюда!
Шапочка надвинута на самые глаза, старое пальто застегнуто наперекос. Старая женщина, шмыгая подошвами, прошлепала в своих «дутиках» вдоль конвейера.
– Меня уже нет, или ты думаешь, меня здесь что-то удерживает? Мне надо только на минутку подняться наверх… Привет, Имре! – Она кивнула турчанке, приложила палец к губам и привязала собаку к ручке двери в холодильную камеру. После этого она поднялась по лесенке в мойку.
Клапучек весь взмок. Он уже заполнил зеленые ящики тарелками и составил их в две стопки возле выхода. Небольшая, подсунутая под крышку бумажка трепыхалась на сквозняке, он протянул. Де Лоо список и сказал:
– А теперь мои клиенты, у меня самый длинный маршрут. Читай вслух, так будет быстрее.
Слева в списке стояли имена клиентов, в основном разные фирмы, учреждения, институты, справа – количество заказанных порций и начало обеденного перерыва, и, принимая выползавшие из туннеля тарелки. Де Лоо читал:
– Бюро Саваде: три порции фасолевого супа, семь порций жареных сосисок. Репро-Блиц: два раза суп, два раза жареные сосиски. Фрау Паулюс: одни жареные сосиски. Бреннер, бюро по недвижимости: четыре порции жареных сосисок. Студия синхронной звукозаписи: четырнадцать порций фасолевого супа. – И так далее. При этом он заметил, что Клапучек совсем не придерживается точного числа заказов, чаще всего кладет в ящики одну-две порции лишние.
По лесенке осторожно спустилась старушка, покопошилась, отвязывая поводок.
– Ну вот, ребятки, я ухожу. Всего вам хорошего!
Эмиль взглянул на часы и пустил конвейер быстрее.
– Я думал, тебя уже давно нет.
– Пока, морковка! – крикнула крепышка, она чистила котел проволочной щеткой. – Привет твоему любимому хомячку!
– Спасибо Лаура, обязательно передам. Он так радовался миндалю, ты даже себе не представляешь. – И она засмеялась дробным смешком.
Бернд помахал ей вслед кувшином из-под соуса.
– Чао, старушка! У тебя уже конец рабочего дня?
– К счастью. До свиданья, толстяк. Я ушла. – Она потянула за собой пуделя и зашаркала назад в контору. – Но до того я еще скажу шефу, как здесь повар обращается со старейшим работником предприятия. Такого раньше никогда не было. Уж что правда, то правда.
Эмиль задрал подбородок.
– Ну что там еще? – крикнул он. – Как я с тобой обращаюсь? Может, прикажешь тебе ноги помыть?
– Нет-нет, боже упаси, – сказала старушка и повернулась к нему спиной. – Я уж как-нибудь сама справлю свой туалет. А вот глазунью мог бы разок для меня сделать.
Снег превратился в сточных канавах в грязное месиво, а замерзшее собачье дерьмо в прозрачные обледенелые катышки. Де Лоо повернул старенький пикап марки «фольксваген» к Котбусскому мосту в районе Кройцберг, но вынужден был остановиться перед светофором. Люди на тротуарах закутанные, как мумии, их потенциальные покупатели, изо рта вырывается пар. Двое нищих положили руки на капот только что припарковавшегося автомобиля. Турецкий рынок на берегу обводного канала.
Перед бетонированным спуском к воде стоит толстая женщина в старом, местами изодранном дождевом плаще. На голове у нее огненно-рыжий парик. Она сыплет зерна риса голубям, нашедшим под перилами моста укрытие и замершим там в неподвижности. Мгновенно раздалось воркование, голуби тут же затоптались на одном месте, и земля чуть не закипела под их серым волнующимся оперением. Со всех сторон сюда ринулись еще и другие птицы, их становится все больше и больше, то одна, то другая садится на плечо или парик этой женщины, а та улыбается и посматривает на случайных зрителей. Стоило ей вытянуть руки, в ладонях полные пригоршни риса, чуть ли не все птицы устремились к ней, вцепляясь коготками в любое свободное местечко на плаще благодетельницы, они даже забирались ей под плащ и в карманы, и почти неразличимая уже женская фигура, облепленная хлопающими крыльями птицами, медленно, шаг за шагом, продвигалась к мосту. Огромное пернатое существо, в пуху и перьях, которому прохожие уступали дорогу.
– Сумасшедшая старуха, – пробормотал шеф, а Де Лоо нажал на газ. – Какое-то время она работала у нас… Теперь вон там впереди направо… Между прочим, разве вы не будете, оставаясь кинооператором, зарабатывать больше, чем у меня?
– Вполне возможно.
– Да? А тогда что же? Не смогли найти место?
Де Лоо покачал головой.
– Я и не искал.
Первый клиент – портной, занимающийся с четырьмя своими помощниками переделкой и подгонкой одежды, – посмотрел на часы и выразил неудовольствие, что обед привезли слишком рано. Господин Поль признал его правоту и извинился перед ним, но стоило им выйти из ателье, как он пренебрежительно махнул рукой.
– Главное, чтобы последние клиенты не жаловались на задержку…
– Да, но где десерт? – спросила секретарша в школе изучения иностранных языков, принимая заказанную ее коллегами еду, и шеф, запустив руки в карманы своего халата, выложил ей на стол киви, прилагавшиеся сегодня к фасолевому супу.
– О-о-о, – протянула она разочарованно, обирая острыми пальчиками ворсинки с плодов. – Только фрукты?
Поль покачал головой, вскинул брови.
– Да ведь это же «заколдованная картошка», – сказал он, а Де Лоо принял вчерашний зеленый ящик и зажал его под мышкой.
Большие и маленькие офисы, магазины, где можно перекусить стоя, ремонтные мастерские, торговые конторы и даже церковь – так сказать, жареные сосиски для мастеров органного дела. Поль, без конца смотревший на часы, дирижировал маршрутом через Кройцберг и Нойкёльн вплоть до Брица в Западном Берлине, а оттуда снова в Восточный Берлин: Адлергештель и Плентервальд в Трептове.
– Здесь поезжайте по семьдесят пятой, – говорил он, – тогда мы еще успеем проскочить у следующего светофора на желтый… Вот здесь можно срезать, смотрите только, чтобы вас не тормознули… Осторожно, за третьим плакатным щитом часто стоят регулировщики с пушкой… Если вы сумеете вписаться задним ходом в эту улочку с односторонним движением, мы сэкономим пять минут… Там впереди можно повернуть на третьей скорости… Теперь на четвертую. И газ.
Они быстро проходили коридорами фабрик, по цехам, складам строительных материалов или запчастей, лабиринтами из письменных столов, мимо припаркованных автомобилей или рядов клеток с подопытными белыми мышами в лабораториях. Поль приветствовал рабочих и начальников смен, представлял Де Лоо как своего нового шофера, а тому все чаще казалось, что они доставляют свои зеленые ящики все время в одно и то же помещение, предназначенное для обеденного перерыва: те же металлические шкафы, везде таблички с названием профсоюза, кофеварки, столы с ножками из хромированной стали и контрольные часы возле двери, пробивающие время обеда на карточках служащих.
– Ну вот и прекрасно, мы уложились почти вовремя, – сказал он, когда они четверть третьего подрулили к последнему клиенту в Восточном Берлине, владельцу огороженной территории по сбору металлолома. Курт Аккерман, Штралау, —оповещали стальные, неумело сваренные буквы над забором из проволочной сетки. Три цепи на воротах, огромные висячие замки. – Отправляйтесь к боковому входу, вон там, между кустами. И не пускайтесь с ним в долгие разговоры. Я подожду здесь…
Он вышел из машины и исчез в руинах дома чуть в стороне от дороги, где уже образовался пустырь. На крыше – запорошенные снегом пучки травы. Совсем уже выцветшая пластиковая табличка: «У Вилли и Ренаты».
Едва Де Лоо толкнул проржавевшую проволочную калитку, издавшую пронзительный визг, и сделал первые шаги между кучами металлолома, раздался громкий собачий лай, и он остановился, оглядываясь в поисках конторы или ремонтной мастерской, но тщетно. Позади аккуратно сложенных штабелями буферов, горами наваленных моторов и расплющенных кузовов он разглядел не то стрелу крана, не то экскаватора – пустой крюк в вышине и пошел на него.
Лай усилился. Масляные лужи на земле, раздавленное тяжелой техникой в крошку стекло, и только одна-единственная сорока прыгала по куче боковых зеркал, но потом и она перелетела на акацию. Позади дерева – вагон Имперской железной дороги [22]22
Единое для Германии название железной дороги сохранялось и на территории бывшей ГДР.
[Закрыть], окна забиты досками, собака между колесами внезапно умолкла и села на землю. Серо-белая шерсть клоками свисает на глаза, посреди свалявшегося войлока блестит влажный нос.