Текст книги "Тур Хейердал. Биография. Книга I. Человек и океан"
Автор книги: Рагнар Квам-мл.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)
Хенри Ли
О Хенри Ли мы знаем лишь то, что в 1909 году он покинул борт одной парусной шхуны, бросившей якорь у Хива-Оа, и что он был из Тронхейма. Жизнь на шхуне с постоянно пьяными капитаном и штурманом и дерущейся командой постепенно стала невыносимой для молодого юнги. Когда его и несколько других членов команды послали на берег за водой, он воспользовался случаем и дал деру. Юнга спрятался в пещере, и, хотя разъяренный капитан предпринял все меры к поиску, его не нашли. В конце концов, капитан плюнул на все и решил предоставить беглеца самому себе.
Вскоре Хенри Ли получил работу на немецкой шхуне, ходившей между полинезийскими островами. Через несколько лет он женился и обосновался на Хива-Оа. Частично с помощью накопленных денег, частично благодаря наследству жены он купил долину на северной стороне острова. Там он основал кокосовую плантацию, ставшую с годами наиболее производительной во всем Маркизском архипелаге. Кроме того, у него был маленький магазинчик, с помощью которого, как и Вилли Греле на Фату-Хиве, он удовлетворял растущие потребности туземцев в товарах нового времени.
Хенри Ли вел тихую и уединенную жизнь. Он довольствовался обществом жены и сына Алетти и редко покидал долину. Когда жена умерла, он съездил на Таити, где впервые в жизни увидел самолет и услышал радио. Поездка была весьма полезной и по другой причине. На Таити он встретил женщину, которая согласилась отправиться с ним на Хива-Оа и стала его второй женой.
Среди туземцев у Хенри Ли друзей не было. Он видел, что и другие белые в этом не преуспели, – белому человеку вообще редко удавалось сблизиться с полинезийцами. Это, по мнению Хенри Ли, объяснялось тем, что у туземцев не было нужды в общении с белыми, кроме тех случаев, когда они могли получить ту или иную материальную выгоду {177} .
Однажды вечером, когда он жарил яичницу, в дверь постучали. Кто бы это мог быть? Он никого не ждал, тем более сейчас, когда уже стемнело.
Он открыл дверь. На пороге стояли мужчина и женщина, оба белые.
– Добрый вечер, – сказали они на местном наречии и представились на языке, который Хенри Ли не слышал уже почти тридцать лет.
Раз в месяц фельдшер Тераи посещал другие населенные пункты острова и справлялся о здоровье людей. Тур и Лив в это время скучали в Атуоне, ожидая, пока раны на ногах заживут. Когда Тераи однажды утром оседлал лошадь, чтобы отправиться в долину Пуамау, где, по слухам, жил один норвежец, они попросились с ним. Фельдшер осмотрел ноги Лив и сказал, что ей по-прежнему нужен покой. Но поскольку оба настаивали, Тераи оседлал еще двух лошадей.
До Пуамау было 45 километров. Тропинка шла по непроходимой местности, в крутых горах. На самой высокой точке пути они спешились и полюбовались видом на море. Вдали они увидели Фату-Хиву. И хотя последнее время пребывания там было для Тура и Лив несладким, они почувствовали некоторую грусть, даже, пожалуй, тоску.
– Как здесь красиво! – сказал вдруг Тераи.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Тур. Ему было непривычно слышать, что туземец говорит что-то хорошее о природе, ему казалось, что местным жителям природа безразлична.
– Горы, джунгли, да вообще все.
Тераи был ровесником Тура, но при этом он был очень похож на Терииероо. Такое же сильное тело, те же чувство юмора и доброжелательность. Та же симпатия к природе.
Тераи приехал с Таити и хорошо знал, кто такой Терииероо. Тур сказал, что его таитянское имя – Тераи Матеата. Тераи улыбнулся – выходит, они были тезками.
Спуск был крутым, они шли не спеша. Спускалась тьма. Всадникам пришлось положиться на то, что лошади найдут дорогу.
И тут они увидели свет, который пробивался между деревьев. Они были у дома норвежца. Тур и Лив пошли к дому первыми. Тераи остался немного позади.
Дверь открыл мужчина с внешностью типичного норвежца. Светлые волосы. Голубые глаза. Ему было, должно быть, около пятидесяти.
Хенри Ли поджарил еще яиц. Затем на столе появилась бутылка.
Когда Тур и Лив проснулись на следующий день, Ли уже ушел работать на плантацию. В комнате, где они спали, было много книг и журналов. Тур пробежался глазами по полкам и с удивлением обнаружил множество книг, знакомых ему по библиотеке Бьярне Крёпелиена.
После завтрака Тераи обработал раны Лив и велел ей отдыхать после утомительного вчерашнего путешествия. Затем он сел на лошадь и отправился по делам. Ему нужно было навестить больных в деревне, находившейся на берегу.
Алетти, сын Хенри Ли, пригласил Тура на прогулку в долину. Вскоре они зашли в плотные заросли. Алетти сделал окошко в густой листве. В его движениях было что-то торжественное. Тур сунул голову в окошко и был потрясен увиденным. Это превзошло все его ожидания:
«Они стояли там, дьявольски гротескные. Неподвижные, величаво возвышавшиеся над местностью. С красным телом, с огромными, как тазы, глазами, и пастью, улыбавшейся от уха до уха. Они напоминали неуклюжих троллей. Огромные, круглоголовые, с маленькими корявыми ножками и ручками, сложенными на животе, они стояли на открытом святилище и улыбались. Некоторые повалились на землю. Беспомощные, лежали они, уставив свои дьявольские маски на звезды, совершающие свой ход по небу. Это боги Пуамау» {178} .
В библиотеке Крёпелиена Тур читал, что на Маркизских островах есть каменные статуи. Теперь он стоял с ними лицом к лицу. Самая большая была три метра в высоту и такая толстая в талии, что один человек не мог ее обхватить. Она была высечена из красного камня и весила несколько тонн. Сама каменоломня, как рассказал Алетти, находилась немного выше в долине. Те, кто сделал эти статуи, надо полагать, умели перетаскивать по непроходимой местности тяжелые и неудобные для транспортировки предметы.
Загадка, которую Тур пытался разрешить с тех пор, как увидел рыбу на камне, вновь встала перед ним во всей красе. Кем были люди, оставившие потомкам наследство, ради создания которого им пришлось приложить столько усилий? В то, что это были полинезийцы, верилось с трудом. На Фату-Хиве и здесь, на Хива-Оа, Хейердал видел, насколько ленивы местные жители, – они предпочитали проводить время, сидя на корточках около своих домов или вытянувшись на соломенных циновках в тени. В отличие от такого человека, как Хенри Ли, «всегда стремящегося расширить свои плантации», у туземцев не было «других желаний, кроме как набивать свой живот или заниматься любовью», считал Тур {179} .
Вскоре стало понятно, что Хенри Ли занимается не только производством копры. Он живо интересовался каменными статуями в долине и, прежде всего, их происхождением. Недаром у него было столько книг по полинезийской культуре и истории. Когда Ли узнал, что Тур тоже испытывает интерес к статуям, он предоставил копру самой себе и на следующий день лично возглавил поход к идолам.
Потом они сидели и обсуждали увиденное. Тур был восхищен познаниями бывшего моряка. Хенри Ли не соглашался с большинством исследователей, которые считали, что люди на полинезийские острова пришли с запада. Норвежец долго жил среди полинезийцев и знал их устные предания, в которых сообщалось о появлении на островах задолго до европейцев некоего народа.
Центральным элементом полинезийской культуры был культ предков. Но, как считала Лив, если бы гигантские статуи воздвигли предки нынешних жителей островов, то рассказы об их создании передавались бы из поколения в поколение. Но ничего похожего в местном фольклоре не было. Иначе говоря, какой-то другой народ расчистил место под святилище и воздвиг каменные статуи, и этот же народ, вероятно, вырезал на камне рыбу, которую Тур видел на Фату-Хиве.
Постепенно к их разговорам подключился третий человек – француз, живший в долине; это был единственный человек, которого Хенри Ли считал своим другом. Страсть к приключениям однажды заставила его отправиться по миру, и он хвастался, что охотился на медведей в Канаде, мыл золото на Аляске и был пастухом в Новой Зеландии. Затем он нанялся коком на яхту, но быстро разочаровался, как и Ли, в судовой жизни и, прибыв на Хива-Оа, сбежал на берег. Оба они ощущали недостаток образования, но при этом, как ни странно, свело их друг с другом именно интеллектуальное общение.
Однажды вечером, когда Ли, Тур и Лив собрались в достаточно примитивном жилище француза, он извлек книгу, в которой описывалось путешествие по Южной Америке, и обратил внимание присутствующих на опубликованные в ней фотографии.
– Что ты об этом думаешь? – спросил он Тура.
На одной из фотографий была изображена статуя, как две капли воды похожая на самую большую статую в долине Хенри Ли: «Голова составляла почти две трети всей фигуры, оставшаяся треть пришлась поровну на короткое тело и удивительно кривые ноги; руки, скрещенные на толстом животе, притягивающее демоническое лицо с огромными круглыми глазами, плоский широкий нос и очень широкий рот с толстыми губами, улыбающийся от уха до уха» {180} .
Снимки были сделаны в одном из районов Колумбии, называвшемся Сан-Августин.
– Посмотри на руки!
Француз еле сдерживался. Каждая из статуй на Хива-Оа, сказал он, имеет «такое же особенное положение – согнутые под прямым углом локти и руки, переплетенные на животе».
Выходит, предки полинезийцев прибыли из Южной Америки?
Хотя никто с уверенностью не мог сказать, откуда произошло древнее и нынешнее население Полинезии, Южную Америку все эксперты единодушно исключали. В любом случае, такая постановка вопроса казалась настолько странной, что большинство ученых считали ее не заслуживающей даже статуса гипотезы. Не предприняв ни малейших изысканий для подкрепления своих убеждений, эти ученые утверждали, что южноамериканские аборигены в принципе не могли проделать путь со своего континента на острова Тихого океана. Объяснение было простым, можно даже сказать банальным – у них отсутствовали транспортные средства, способные выдержать столь далекое и опасное морское путешествие. Кроме того, делались заявления, что у южноамериканских аборигенов для этого вряд ли хватило бы мужества. Утверждалось, что никто не мог справиться с этим огромным расстоянием, пока любопытные европейцы не преодолели его на своих каравеллах в XVI веке.
Юный Тур Хейердал разделял эту точку зрения, навязанную книгами, – в них без обиняков говорилось, что острова были населены людьми, прибывшими с запада, а не с востока. Но оказавшись в Полинезии, он увидел, что ветер здесь все время дует с востока. С востока на запад направлялись и морские течения. Во время плавания с Фату-Хивы на Хива-Оа Тур на практике понял, как серьезно влияет все это на мореплавание в здешних водах и как трудно противостоять стихии.
И вот теперь он сидел с норвежцем, которого Тихий океан забросил на Хива-Оа, и с французом – другом этого норвежца. Они считали, что люди впервые пришли сюда по морю откуда-то с американского побережья. Они ничего не могли сказать об их транспортных средствах, но были уверены, что статуи, высеченные из красного камня и стоящие в долине за их домами, не только похожина статуи из Колумбии, но можно сказать, ничем от них не отличаются.
Вполне возможно, что это случайность. «Но нет ли тут какой-нибудь связи?» – задумался Тур. Поначалу, увидев фотографии, он попросту растерялся. Ученые говорили «нет»: по их мнению, первые люди, нашедшие дорогу в Полинезию, не могли прибыть сюда из Южной Америки – они родом из Азии, утверждали ученые, у южноамериканцев не было подходящих плавсредств. Но владелец плантаций, его новый друг Хенри Ли говорил прямо противоположное, приводя в подтверждение своей гипотезы веский аргумент: статуи лгать не могут.
Когда Тераи побывал во всех близлежащих деревнях и ему пришло время возвращаться в Атуону, Хенри Ли попросил норвежских гостей остаться. Он хорошо знал болезнь фе-фе и мог заняться их лечением. «Никогда не ходите босиком, и сразу же обрабатывайте любую царапину», – сказал он Туру и Лив, а ведь они, в своем стремлении подражать первобытным людям, давно выбросили обувь. Таким образом, они – по крайней мере, отчасти, – сами были виноваты в том, что заболели.
Тур и Лив обрадовались приглашению. Ведь благодаря ему Тур получил возможность основательно изучить святилище и статуи, а Лив смогла продолжить восстановительное лечение в более комфортной обстановке. Но, погостив у Хенри Ли неделю, они почувствовали, что им пора отправляться отсюда. Им не нравилось на Хива-Оа. Надо было на что-то решаться.
Прервать свой эксперимент и возвращаться в Норвегию? Поджать хвост и признаться, что попытка вернуться к природе не удалась? Французское военное судно с губернатором на борту вот-вот должно было прийти в Хива-Оа, и их, конечно же, взяли бы до Таити. Или, несмотря на все пережитые на Фату-Хиве неприятности, дождаться оказии и вернуться туда, чтобы они продолжить начатое дело? {181}
Лив решительно отказалась просить о помощи. Раны уже зажили, и ей хотелось начать жизнь с начала на Фату-Хиве. Тур не возражал ей, по его мнению «было бы глупо все бросить, не попробовав еще раз» {182} . Он хотел вернуться на Фату-Хиву и по другой причине. Под кроватью на королевской террасе были спрятаны черепа и коллекция собранных им культурно-исторических экспонатов. Он не мог оставить такое сокровище. Кроме того, хотя наскальные рисунки и особенно статуи на Хива-Оа заставили Хейердала попрощаться с биологией, он обещал профессору Бонневи пробирки с заспиртованными жуками и улитками.
Губернатор не часто наносил визиты на острова. Администрация Хива-Оа собралась на заседание – чтобы подготовиться перед встречей с ним. Был составлен внушительный список просьб и пожеланий – возглавляла его просьба устроить на острове такое же уличное освещение как на Таити. В середине горячей дискуссии кто-то задал вопрос, не пора ли послать фельдшера и на Фату-Хиву? Предложение тут же отвергли. Кто-то сказал: «Фату-Хиву уже не очистить. Лучше пусть они вымрут сами по себе», и собрание целиком и полностью с этим согласилось {183} .
Тем временем, к берегу пристала шхуна, направлявшаяся на Фату-Хиву, и Тур и Лив поднялись на ее борт. Стоя во время нового путешествия на корме, они наслаждались свежестью морского воздуха. Когда они высадились на Фату-Хиве, на острове шел дождь; оказывается, все шесть недель, что они были на Хива-Оа, он лил, не переставая. От земли шли испарения, комары роились, как никогда, и туземцы не могли припомнить времена, когда насекомые докучали им так сильно.
Последний каннибал. Теи Тетуа хвастался, что ел человечину. Он рассказал о боге Тики, приплывшем с востока по морю. На снимке он играет на носовой флейте
Каннибал
Прибыв обратно на Фату-Хиву, Тур и Лив решили не останавливаться в деревне, а поскорее отправились в верхнюю часть долины Омоа, к своей хижине. Теперь, наученные горьким опытом, чтобы избежать царапин на ногах, они соответствующим образом оделись. Как дети, они радовались возвращению на знакомые тропинки. Но на королевской террасе их ожидала прискорбная картина. Джунгли завладели хижиной, и они не сразу разглядели ее в свежих зарослях, даже бамбуковые палки, служившие хижине каркасом, пустили побеги. Крыша продырявилась, а стены стали хрупкими, как бумага. Везде ползали сороконожки и пауки.
Ночь Тур и Лив провели в лесу на ложе из листьев, накрывшись сеткой от комаров. Прибавилась и еще одна напасть – дождь, и к рассвету они вымокли насквозь. Облако комаров ожидало, когда они встанут и откинут сетку, эти кровопийцы весь следующий день роем преследовали их повсюду.
Стало ясно, что на старом месте жить больше нельзя. Лив особенно боялась рецидива болезни фе-фе. Она считала, что нужно последовать примеру туземцев и переселиться на побережье, где постоянный ветер мешал вольготной комариной жизни.
Тур и Лив отправились к Пакеекее за советом, и тот сразу предложил им пожить у себя. Но ни за что на свете молодые норвежцы не хотели селиться в деревне, где правили бал болезни. Они не для того возвращались к природе, чтобы жить с прокаженными и больными слоновой болезнью!
Как не раз прежде, на помощь пришел Тиоти, который посоветовал Хейердалу перебраться на восток острова, где всегда дул пассат. В тех местах, в деревне под названием Оуиа, одиноко жили два человека – старик и его приемная дочь. Путь через горы был труден, и Тиоти выразил желание проводить их. Пока они разговаривали, Лив заметила, что одна нога у звонаря распухла. Бедняга, слоновая болезнь поразила и его!
Старика звали Теи Тетуа. При появлении гостей он пришел в восторг, тут же была заколота свинья и устроено застолье. Без лишних церемоний Теи Тетуа пригласил Тура и Лив пожить у него. Он пообещал им помочь с постройкой дома. Еды здесь хватало; правда, не было муки и риса, но зато в изобилии имелись свинина, куры и фрукты. Туру и Лив в Оуиа понравилось, и они решили остаться.
Когда-то в деревне Теи Тетуа бурлила жизнь, у него было двенадцать жен, и он правил четырьмя родами. Но после того, как пришли двойные люди, все его подданные умерли один за другим. «Двойные люди» – так Теи Тетуа называл белых, потому что они носили головные уборы: когда двойные люди снимали шляпы, под ними оказывались головы. Двойные люди носили обувь, и когда они ее снимали, выяснялось, что у них есть «вторые» ноги. А когда они снимали одежду, показывалось новое тело. Но у них было не только второе тело внутри тела. К сожалению, они принесли с собой лихорадку. Пока не пришли двойные люди, никто в долине не умирал от болезней, – так, во всяком случае, считал Теи Тетуа.
Он был очень стар, так стар, что жители острова по ту сторону гор уже начали причислять его к предкам. На это у них имелось полное право, поскольку Теи Тетуа был единственным жителем острова, который ел человечину. Он был последним каннибалом Фату-Хивы.
«Люди по вкусу похожи на сладкий картофель», – рассказывал он. Они обычно заворачивали человеческое мясо в банановые листья и запекали между горячих камней – так же, как готовят свинину. «Лучшие кусочки, – рассказывал Теи Тетуа с улыбкой, – это внутренняя часть руки молодых женщин».
Лив содрогнулась.
Как и многие другие местные обычаи, каннибализм исчез после появления на тихоокеанских островах миссионеров. На Фату-Хиве последняя трапеза с блюдами из человечины состоялась где-то в конце XIX века {184} , когда Теи Тетуа был еще молод. Среди ученых шли споры о том, насколько было распространено людоедство. Однако ясно, что оно не было всеобщим, – традиционно каннибализма придерживались только вожди и воины, и поедали они, в принципе, только врагов. Это помогало утолить жажду мести; еще более важную роль в сохранении людоедства играло представление о том, что поедание мяса врага придает победителям магическую силу и наносит вред вражескому племени. Случалось также, что людоедство происходило по нужде. Перенаселенность маленьких островов – не редкий феномен, к тому же случались неурожаи.
Воины считали, сколько людей они убили и затем съели, делая пометки на своем оружии. С появлением каждой новой метки рос статус воина. Каннибализм также был своеобразным религиозным обрядом, начало которому положили сами боги {185} . Выполняя ритуал, пленника сначала волокли в святилище и убивали там в качестве жертвы богам, а затем уже он отправлялся в котел.
Во время своих путешествий Джеймс Кук наблюдал каннибализм у маори в Новой Зеландии, полинезийцев в Тихом океане и индейцев на западном побережье Северной Америки {186} . Однажды он стал свидетелем того, как маори содрали, поджарили и съели мясо с головы пятнадцатилетнего мальчика, и совершенно естественно выразил отвращение по поводу такой бесчеловечной жестокости. Кук писал, что, судя по всему, этот обычай передается по наследству со времени сотворения мира. Пока жизнь маори не основывается на христианских ценностях, считал Кук, отвратить их от этого варварства будет трудно. История показала, что в этой части он оказался прав; кстати, кое-кто из миссионеров тоже попал в кастрюлю, прежде чем христианство победило. В общем, именно католицизм отвратил Теи Тетуа и его друзей от людоедства.
Вскоре Тур и Лив перебрались в новый дом на сваях на берегу. После всех неприятностей они переживали достаточно приятные времена. Здесь хорошо дышалось, и совершенно не было комаров. Часами они могли сидеть в тишине и смотреть на море, наблюдая, как ветер гонит волны к берегу.
– Странно, – сказала однажды Лив, – странно, что такого прибоя никогда не было на той стороне острова.
Вечерами Тетуа часто приглашал их в гости. Обычно ели свинину, которая была неотъемлемой частью здешнего меню. Приемную дочь Теи звали Тахиа-Момо, ей было одиннадцать-двенадцать лет. Она обнимала Лив с такой нежностью, будто узнавала в ней свою мать.
Однажды вечером, пока костер разгорался, Теи Тетуа начал петь. Его длинная песня была об истории сотворения мира, Теи слышал ее от своего отца, а тот – от своего. Тики, бог людей, жил на небесах, он сотворил землю. Он сотворил воду, рыб, птиц и фрукты. Тики создал свиней и, наконец, он сотворил людей.
– Ты веришь в Тики? – спросил Тур.
Теи Тетуа посмотрел на него.
– Я католик. Но я верю в Тики, – ответил он. – Тики и Иегова – одно и то же {187} .
Когда пришли миссионеры, Теи Тетуа и его народ посчитали, что они, когда рассказывают о своем Боге, говорят именно о Тики. То, что миссионеры называли Тики другим именем, было не более удивительно, чем то, что у них имелись другие слова для камня, который Теи Тетуа называл kaha,или костра, который для него был ahi.
Тур сказал, что у предков Тетуа, наверное, было много богов, а не один только Тики.
– Ну да, – сказал Тетуа, – выдающиеся вожди становились богами, когда умирали. Но Тики был единственным создателем.Это Тики привел его предков через море на острова.
Тур навострил уши.
– Откуда?
– С востока {188} .
Старик не покидал свой маленький мирок на подветренной стороне Фату-Хивы. Всего два раза в своей жизни он бывал в деревне по ту сторону гор. Там он посетил церковь и видел, что христиане изображают Иегову так же, как его собственные жрецы вырезают Тики из камня. Наряду с Терииероо и Тераи, Теи Тетуа был самым что ни есть настоящим полинезийцем из всех, с кем Туру довелось познакомиться близко. И вот именно он сказал, что его предки пришли из большой страны на востоке – оттуда, где встает солнце. У Теи Тетуа, в отличие от Хенри Ли, не было фотографий каменных статуй по ту сторону океана. Зато он хранил легенду своего народа, облеченную в историю сотворения мира.
Хенри Ли рассказывал Туру о живущих на Хива-Оа стариках, утверждающих, что их корни на востоке. О том же Тур прочитал у Эдварда С. Крэйгхилла Хэнди, американского этнолога, который в 1930-х гг. издал много книг о культуре туземцев Маркизских островов. Хэнди ссылался на одно предание, передававшееся из поколение в поколение. Предание утверждало, что однажды мужчины, женщины и дети, жившие на Хива-Оа, ступили на борт большого судна и отправились на поиск земли предков. Они добрались до цели, и некоторые остались на земле предков, а остальные вернулись. В 1933 году немецкий этнограф Карл фон ден Штайнен опубликовал книгу о мифах Маркизских островов, в которой с удивлением писал о том, что туземцы говорят о земле на востоке {189} .
«Теперь была моя очередь собирать такие же сведения – на Фату-Хиве, где еще никто не был», – писал Тур Хейердал {190} .
Рыба на камне, статуи на Хива-Оа, а теперь – легенда, живое предание, услышанное от Теи Тетуа. Есть ли тут связь?
Переполняемый мыслями, Тур упал в кровать. Но прежде чем заснуть, он добавил еще одно звено к этой цепочке загадок. Когда он готовился к путешествию в Норвегии, он тщательно изучил вышедший в свет в 1931–1935 годах трехтомник американского ботаника Фореста Брауна, посвященный полинезийской флоре. В то время его еще не интересовали пути миграции в Тихом океане. Он читал Брауна преимущественно с целью узнать побольше о съедобных растениях в Полинезии, поскольку они с Лив надеялись жить тем, что дает природа. Но сейчас, лежа и слушая постоянный шум прибоя, он вдруг понял, что Браун сделал нечто большее, чем просто описание флоры. Если он сам прибыл на Фату-Хиву, чтобы изучать происхождение местной фауны, то американец задавался тем же вопросом относительно флоры.
Случай заставил Брауна однажды подняться в горы над заброшенной деревней каннибалов. На высоте 900 метров он обнаружил вид ананаса, произрастающий только в Южной Америке; позже Тур и Лив с помощью Теи Тетуа нашли эти ананасы и объедались ими {191} . Браун был уверен, что ананасы произрастали на островах Маркизского архипелага намного раньше появления здесь первых европейцев. Этот фрукт не способен сохраниться в воде, дрейфуя с морским течением, – следовательно, на острова его могли завезти только люди. То же самое касалось и других растений – сладкого картофеля (батата), папайи и бутылочной тыквы. Их родина Южная Америка, но в доколумбово время они широко распространились и в Полинезии.
Находки Брауна поставили под сомнение главенствующие теории антропологов. Он ничего не понимал в судах и мореплавании и поэтому не мог аргументировано опровергнуть утверждения, что аборигены Южной Америки не имели судов, способных вынести такое плавание. Но в то же время он не мог закрывать глаза на результаты собственных исследований. «Хотя основные миграционные потоки в Полинезию, похоже, шли с запада, в направлении противоположном тому, откуда появилась местная флора, несомненно, существует какая-то связь между туземцами американского континента и Маркизских островов», – пишет он в третьем томе своего ботанического труда {192} .
Лив засыпала, а Тур все говорил о каменных статуях на Хива-Оа, что похожи на своих собратьев из Южной Америки, о времени, прекратившем существование, о том, как «сейчас» заменило в Полинезии и «завтра», и «вчера», о Тики, чей корабль он своим внутренним зрением видел стоящим в бухте с поднятыми парусами, о мужчинах и женщинах, бредущих по воде, несущих корзины, полные кореньев и фруктов, которые они потом посадят, о…
Лив слышит его, но откуда-то издалека. Неужели Тур опять говорит о Южной Америке? Она засыпает и лишь бурчит что-то в ответ.
Счастливые дни у Теи Тетуа оказались недолгими. Благодаря Тиоти весть о беззаботной жизни у старого каннибала распространились и по другую сторону гор. Там полно свиней и кур, рассказывал звонарь, а кроме того, – и это подчеркивалось особо – они там наслаждаются огромным количеством варенья, которое белая пара привезла с Хива-Оа. Однажды вечером Тур и Лив отдыхали в своей хижине, когда вдруг раздался сильный шум. Через несколько минут в деревню ворвалась толпа мужчин, женщин и детей; за ними следовали лающие собаки. Теи Тетуа запрыгал от радости и тут же кинулся резать свиней. Он пригласил всех оставаться, сколько им угодно, и они остались.
Через две недели из-за гор явилась новая партия гостей. Поскольку передовой отряд запировал у Теи Тетуа и не вернулся обратно, остальные жители деревни на западе сделали вывод, что рассказы Тиоти об изобильной жизни у Теи Тетуа чистая правда. Для Теи Тетуа их приход был только в радость, он постоянно улыбался и резал свою живность, чтобы накормить пришедшую в гости ораву.
Прибывшие со второй партией оказались не такими приятными людьми, как их предшественники. Среди них были худшие жители Омоа, которые, по мнению Тура, не умели в жизни ничего другого, кроме как варить апельсиновую брагу, напиваться допьяна и шуметь почем зря. Казалось, что этот спектакль под предводительством одного типа со странным именем Наполеон будет продолжаться вечно, и бедный Теи Тетуа каждый день будет готовить на них на всех. Однако случилось такое, чего ни Тур, ни Лив не могли себе даже представить. Наполеон ухитрился натравить на них добряка Теи Тетуа. Однажды утром последний каннибал Фату-Хивы явился к ним в состоянии сильного похмелья, с покрасневшими глазами и вдруг потребовал деньги за проживание. Он хотел получить плату за еду, предоставленный участок земли и работу. Подарки, полученные им от Лив и Тура, здесь, понятное дело, не учитывались.
Когда один туземец собрался посетить свою деревню, Тур попросил его за плату передать письмо Пакеекее, но туземец отказался. Стало ясно, что против них составляется заговор. Вскоре несколько пьяных после буйного вечера залезли в их хижину в надежде чем-нибудь поживиться, и норвежцам пришлось признать, что ждать больше нельзя: у них нет другого выхода, кроме как убраться отсюда. Наполеон и его соратники были преисполнены ненависти к ним.
На следующий день, рано утром, пока гости Теи Тетуа еще не проснулись, они, не попрощавшись ни с кем, отправились в путь через горы. Ночью они разбили лагерь в одном из ущелий. «Мы не хотели возвращаться в долину Омоа. Нам надоели эти коричневые» {193} . Поскольку королевская терраса тоже не могла больше служить им местом жительства, они не знали, как быть и что делать.
Голод, однако, заставил Тура и Лив спуститься в деревню. Здесь Вилли Греле пригласил их на солонину. Потом они пошли за советом к Пакеекее и Тиоти, и еще раз звонарь выручил их. Он предложил проводить их на южную оконечность острова, где есть пещера, в которой можно жить, и пообещал время от времени приносить пищу.
Тур и Лив ничего не оставалось, как согласиться на это предложение.
Хейердал попросил сообщить, когда придет шхуна. Теперь он хотел домой. Проект, на который возлагались такие большие надежды, не увенчался удачей. Оказалось, что вернуться к природе невозможно. Он осознал, что не сможет жить так, как жили люди тысячи лет назад. Он понял, что человеку на современной стадии развития цивилизация необходима и сбежать от нее невозможно. Без котелка, подаренного Терииероо, они бы не смогли приготовить пищу. Без мачете ему не удалось бы заострить кол, которым он вскрывал кокосовые орехи. Без лекарств Тераи Лив осталась бы без ног. Кроме того, с опозданием Тур подумал, что если вдруг многие захотят сменить цивилизацию на примитивный образ жизни, то всем места не достанет. Ему и Лив еды хватало вполне, но случались дни, когда они не знали, удастся ли завтра добыть хоть что-нибудь на обед, – к примеру, когда Иоане воровал фрукты на королевской террасе, они по настоящему голодали. Возможно, полинезийцы собирали эти плоды, за которые Тур, как он считал, заплатил, вовсе не потому, что католики хотели выжить белую пару «протестантов» с острова. Могло быть и так, что они приходили сюда с мешками, потому что им самим нечего было есть. Шхуна не приходила, у них кончились запасы муки и риса; ясно, что вовсе не нарывы Лив, а именно недостаток продовольствия заставил Вилли Греле выйти в море на дырявой шлюпке.
