Текст книги "Тур Хейердал. Биография. Книга I. Человек и океан"
Автор книги: Рагнар Квам-мл.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
В конце концов Туру Хейердалу удалось заключить контракт с северо-американским газетным концерном «Норт Америкэн ньюспейпер альянс», в который входила газета «Нью-Йорк таймс». И хотя контракт был заключен на сумму две тысячи долларов, толку от него было мало, поскольку деньгами нельзя было воспользоваться, пока плот не будет спущен на воду Тур заключил также соглашение с Норвежским телеграфным агентством о том, что пятьдесят процентов доходов агентства за написанные им статьи о путешествии на плоту, должны пойти на счет экспедиции. Однако эти деньги также принадлежали будущему.
Новый год был на носу. Бальзовые бревна дожидались в Эквадоре. А у Тура не было денег даже на авиабилет.
Единственной радостью было письмо от Мариуса Барбо из Оттавского университета, который прочитал рукопись и имел некоторые возражения. Это, однако, не помешало ему незамедлительно провозгласить Тура Хейердала ведущим мировым ученым в вопросах доисторических связей между Америкой и Полинезией {511} .
Ведущий мировой ученый.Тур с наслаждением смаковал эти слова. Он не смог удержаться и написал об этом Томасу Ульсену. Эти слова были также вставлены в «проспект», изданный для представления экспедиции.
Пришел также ответ от госпожи Рут Бенедикт. Она пока не сделала никаких выводов, но с интересом прочитала рукопись.
Эти сообщения ободряли Хейердала, но, в сущности, они уже не имели решающего значения. В мыслях он находился уже на бальзовом плоту, и его не остановили бы теперь ни Лотроп, ни Спинден. Не хватало только денег.
Возможно, подействовало рождественское настроение, а, может быть, и что-нибудь еще. Но вдруг совершенно независимо друг от друга на помощь Хейердалу начали собираться добрые силы. На этот раз уже не американские, а норвежские. Если американцы, проявившие поначалу интерес к экспедиции, так или иначе поддались на миф о завуалированном самоубийстве, то норвежские спонсоры остались невозмутимы. Если американцы просто согласились с мнением, что плот потонет, то норвежцы положились на Хейердала, говорившего, что плот поплывет. Первым, кто начал действовать, был норвежский военный атташе полковник Отто Мунте-Кос. Он вложил в это дело столько своих усилий и к тому же, подключив посла Моргенштерна, поставил на карту престиж посольства, что не мог потерпеть, чтобы затея с экспедицией на плоту провалилась. Он предоставил Туру Хейердалу личный заем в две тысячи долларов «на покрытие стартовых расходов», как значилось в долговом обязательстве. Деньги подлежали возвращению через год с пятипроцентной рентой {512} .
На четвертый день Рождества Бьорн Рёрхольт пришел в гости к крупному бизнесмену Георгу Унгеру Ветлесену, который родился в Норвегии, но большую часть жизни прожил в США, где занимался судостроением. Во время войны он много помогал норвежцам, в том числе внес значительный вклад в создание военно-воздушных сил в «Малой Норвегии». Когда Бьорн уже собирался уходить, Ветлесен задержал его и сказал: «Если придется трудно, приходи ко мне, и я дам вам несколько тысяч, но только с возвратом» {513} .
В тот же день капитан Вильхельм Эйтрем, работающий в пароходной компании «Фред Ульсен», получил от Томаса Ульсена телеграмму следующего содержания: «Тур Хейердал просит (хочет?) денег. 3 grand if important to him might be interested» [32]32
Первая часть телеграммы написана на норвежском языке, вторая на английском: «3 тысячи, если для него это важно, могут представить интерес».
[Закрыть] {514}
Три тысячи долларов от Томаса! Туру пришлось смириться с выговором, сопровождающим эти деньги. Эйтрем ругал его за то, что он ходил вокруг да около вместо того, чтобы прямо сказать, что ему надо и сколько. Именно в этом была причина того, что судовладелец так медлил с ответом {515} .
Еще один повод к радости дали две тысячи долларов, предоставленные фабрикой «Мустад» из Йовика.
Однако решающую роль в спасении экспедиции сыграл самый старший Хейердал. В начале Нового года он сообщил, что основательно порылся в своих карманах – как и в прошлый раз перед путешествием Тура и Лив на Фату-Хиву. На этот раз он предоставил сыну двадцать одну тысячу крон. Кроме того, он согласился выплачивать женам членов экспедиции ежемесячно по 500 крон в течение полугода, пока их супруги будут отсутствовать {516} .
Тур Хейердал-отец редко видел сына с тех пор как тот в 1933 году переехал в Осло, и в архивах нет сведений о том, что они часто переписывались. Отец узнавал о делах сына в основном из писем, которые Тур посылал Алисон и которые она по просьбе Тура ему зачитывала. Однако нерегулярность контактов нисколько не мешала ему восхищаться достижениями сына. Осенью 1941 года, когда Тур и Лив находились в Балтиморе, он получил письмо от невестки, которое затем переслал матери Лив в Бревик. К письму Хейердал-отец приложил небольшую записку следующего содержания: «У меня нет слов, чтобы описать радость, которую доставляет мне Тур. Как я уже написал Алисон, это дает нам, его родителям, основания забыть те качества, которые он не унаследовал, потому что ему несомненно достались наши лучшие качества» {517} . Пивовар нисколько не сомневался в том, что в конце тихоокеанского путешествия сына ждет новая победа.
Таким образом, на пути Тура больше не было препятствий, если не считать двух проблем деликатного свойства. Дело в том, что ни Торстейн Роби, ни Кнут Хаугланд не получили отпуска. А кроме того, Тур не мог воспользоваться деньгами Томаса Ульсена и своего отца, пока сохранялись валютные ограничения на перевод денег в США.
Большие начальники в Вашингтоне забеспокоились. В организации экспедиции участвовало американское военное ведомство, в военной карьере членов команды мелькали такие названия, как Веморк и «Тирпиц». К тому же благодаря активности норвежского посольства у американской военной элиты сложилось впечатление, что экспедиция получила благословение от норвежского правительства. Так почему же тогда Тур Хейердал не может получить деньги, предназначенные для экспедиции? {518}
Рано или поздно все, вероятно, удалось бы утрясти, но Тур спешил и поэтому вместо того, чтобы идти по инстанциям, решил обратиться прямо в высшие сферы. Вопрос с отпусками был решен путем неформального контакта с министром обороны Йенсом Кр. Хауге {519} . А с помощью Лив, выступившей координатором для Томаса Ульсена и Тура Хейердала-старшего, Арвиду Монсену, директору «Андресенс-банка», удалось в виде исключения получить разрешение от Норвежского банка на перевод средств {520} . Лив не случайно обратилась именно к Арвиду Монсену – ведь он был женат на Ингерид, сводной сестре Тура.
После отъезда мужа Лив жила в Лиллехаммере. Однако, когда в начале 1947 года дело приняло плохой оборот, исполнительный директор экспедиции в Вашингтоне Бьорн Рёрхольт попросил ее приехать в Осло, чтобы попытаться помочь экспедиции с норвежской стороны. Бьорн и Лив были хорошо знакомы. После войны он налаживал линии радиосвязи в Рустахогде недалеко от Свиппоппа, и заходил к Хейердалам в гости. Тур обычно рано ложился спать, а Бьорн нередко засиживался с Лив до поздней ночи {521} .
О том, что Тур все-таки принял решение отправиться в плавание на плоту, Рёрхольт узнал из его письма. Он сразу же понял, что стоит перед выбором – либо начать отговаривать друга от этой безумной затеи, либо наоборот, «помогать ему по мере сил?» Бьорн переписывался с Лив, и под воздействием ее позитивного отношения к экспедиции решил оказывать Туру посильную помощь {522} .
То же самое, в сущности, делала Лив.
Десятого января Тур сел вместе с Германом Ватцингером в поезд, идущий из Вашингтона в Майами. Они решили не рисковать и не лететь самолетом, поскольку из-за плохой погоды самолет мог задержаться. Во Флориде стояла солнечная погода, и 12 января они полетели дальше, в портовый город Гуаякиль в Эквадоре.
Они прибыли сюда, чтобы купить бревна для постройки плота. Но пока они решали проблемы экспедиции в первобытном лесу, в Вашингтоне грянул гром. До этого все несчастья сыпались на экспедицию извне. Сейчас удар был нанесен изнутри.
Кнут Хаугланд и Торстейн Роби прилетели в Нью-Йорк 18 января. В аэропорту их встретил Бьорн Рёрхольт. Они должны были привезти каждый по тысяче долларов из норвежских средств, но не смогли этого сделать, поскольку не были до конца утрясены проблемы, связанные с валютными ограничениями. Таким образом, они прибыли без гроша в кармане. Рёрхольт сообщил им, что финансовое положение экспедиции не лучше. На данный момент касса пуста.
Бьорн повел Кнута и Торстейна к Георгу Унгеру Ветлесену, который жил в фешенебельном доме номер один на Бекман-плейс в центре Манхэттена. Ветлесен ранее дал понять Рёрхольту, что поможет экспедиции деньгами. Однако состоявшийся разговор дал неожиданный результат. Как пишет Ветлесен, когда Рёрхольт «рассказал о господине Хейердале и его денежных делах, я очень удивился и теперь не хотел нести никакой ответственности за экспедицию на „Кон-Тики“ и вообще, чтобы мое имя упоминали в этой связи. Это мое личное мнение, и я надеюсь, что я ошибаюсь. Рёрхольт ведь очень увлекающийся человек, и возможно он слишком увлечен и поэтому не может трезво смотреть на вещи» {523} .
Два члена экспедиции без гроша в кармане, внезапно оказавшиеся в гостиной у Ветлесена, свалились на него «как снег на голову». Вместо того чтобы дать деньги на экспедицию, он выдал Хаугланду и Роби по тысяче долларов каждому – чтобы спасти их от унизительного положения. Это был своего рода знак признательности их военных заслуг {524} . Хаугланд и Роби приняли подношение Ветлесена, однако, будучи людьми чести, рассматривали его не иначе как заем {525} .
Правая рука. Герман Ватцингер первым согласился принять участие в путешествии на плоту и оказался незаменимым в трудных ситуациях
После посещения Унгера Ветлесена Бьорн стал настаивать на том, чтобы Кнут и Торстейн положили полученные деньги в кассу экспедиции. Они отказались по двум причинам: во-первых, потому, что это будет противоречить желанию Ветлесена, и, во-вторых, потому что, к своему удивлению, обнаружили – учет средств экспедиции не ведется. Тем не менее, они выразили готовность выделить часть денег, полученных от Ветлесена, на общие нужды, однако с условием, что все крупные выплаты будут производиться с их согласия. Их первым действием в качестве кассиров-самозванцев была выдача Туру, находящемуся в Эквадоре, 500 долларов, о которых он попросил Рёрхольта.
Через несколько дней Рёрхольт направил в Гуаякиль письмо следующего содержания: «Дорогой Тур, я пытаюсь изо всех сил таскать для тебя каштаны из огня. <…> Ветлесен считает, что ты обманул его насчет финансов и что с моей стороны было неправильно покрывать тебя в этом. Он сначала выписал чек на две тысячи долларов на твое имя, но затем передумал и выписал два чека по тысяче долларов Хаугланду и Роби».
Это письмо Тур прочитал, когда они с Германом Ватцингером вернулись в Гуаякиль, девять дней провозившись в джунглях с бревнами. Поначалу он надеялся, что они смогут раздобыть бревна в городе, однако оказалось, что во время войны западные державы скупили в доступных местах всю бальзовую древесину, которую использовали в авиапромышленности, чтобы сделать военные самолеты более легкими. Поэтому им пришлось взять у американского военного атташе в Киото джип с водителем и отправиться на заготовку самим – несмотря на многочисленные предупреждения о том, что дороги стали непроходимы по причине наступившего сезона дождей. По илу и грязи Тур и Герман пробились к небольшому поселку в джунглях под названием Кеведо, где владелец плантации дон Фредерико позволил им срубить нужные деревья. Затем они связали бревна и сплавили их по реке к побережью.
Бальзовые бревна. Туру пришлось отправиться в джунгли Эквадора, чтобы найти подходящее дерево для постройки плота. Он сплавлял бревна по реке к побережью океана
Эта поездка затянулась. Проведя пять дней на импровизированном плоту, Тур «очень устал» {526} . Он открыл письмо от Рёрхольта и не поверил своим глазам. Обвинения Ветлесена в нечестности он воспринял как настоящее оскорбление. Неприятен показался ему и тон письма Бьорна, особенно в конце: «Если ты хочешь, чтобы я по-прежнему на тебя работал, то я не имею ничего против, но только при условии доверенности. Я говорю начистоту. Не забывай, что мои условия в связи с этим делом еще не рассматривались, и только моя дружба к тебе и твоей семье побуждают меня действовать. Но не забывай, что нельзя этим слишком злоупотреблять. С наилучшими пожеланиями, Бьорн».
Оставив Германа Ватцингера в Гуаякиле охранять бальзовые бревна и заботиться об их дальнейшей отправке в порт Кальяо в Перу, где должен был быть построен плот, Тур сел в самолет и полетел в Лиму для завершения формальностей. Он останавливается в гостинице «Боливар» и здесь пишет ответное письмо Рёрхольту.
Он констатирует, что Бьорн Рёрхольт за последнее время оказал ему неоценимые услуги, но в то же время написал «письма полные таких чудовищных обвинений, что у меня внутри все обрывается, когда я читаю их. <…> Я лучше чем кто-нибудь другой понимаю, что тебе пришлось пережить чертовски трудные времена. При таком большом объеме работ, отсутствии персонала и времени совершенно естественно, что все не могло пройти гладко. Я благодарен тебе за то, что ты сделал, поверь мне,но и у меня есть чувство чести. Утверждения некоторых о том, что я был нечестен в описании финансового положения, есть обвинение настолько чудовищное и несправедливое, что я хотел бы поподробнее узнать об этом, когда приеду».
Тур пишет также, что не совсем понимает, что имеет в виду Рёрхольт, когда сообщает, что нельзя так злоупотреблять его дружескими чувствами. И все же, какую-то вину Тур за собой чувствует, ибо затем он добавляет: «Если там и был беспорядок, то отвечаю за это я».
В своем письме Рёрхольт сообщил также, что направил копию письма Мунте-Косу, и непонятно, зачем он это сделал. Впрочем, он проинформировал не только военного атташе. Рёрхольт изложил свою версию происшедшего также и Лив, после чего она написала очень сердитое письмо Туру, который, в свою очередь, с горечью пишет Рёрхольту: «Если тебя это интересует, то я могу сообщить, что Лив глубоко потрясена тем хаосом, который я оставил, уезжая в Перу, и совсем не хочет ехать на Таити» {527} .
Тур, признаться, сильно разозлился на Лив за то, что она думала, будто он развлекается в Эквадоре. В длинном письме матери он рассказывает, в каком он был отчаянии, когда вышел из джунглей с «обетованными» бревнами: «Если Лив думает, что я здесь прохлаждался как турист, то я могу вас заверить, что если бы я не установил нужные контакты и не организовал джип и поездку в джунгли, то нам пришлось бы строить плот из досок и столбиков» {528} .
Когда Тур вернулся из джунглей, его ждало также письмо от Кнута Хаугланда, который был настолько потрясен положением дел, что умолял Тура вернуться в Вашингтон и «заняться всем самому или ограничить полномочия Бьорна, ибо тот делает совершенно безумные вещи» {529} .
Бьорн Рёрхольт был начальником Тура во время войны, когда они служили в условиях строго подчинения. Звездочки на воротнике определяли их место в системе. Теперь роли переменились, и Тур стал начальником Бьорна. Однако роли были очерчены не очень четко, сотрудничество было добровольным, и они больше не имели звездочек. Тур был искренне рад, когда Бьорн предложил свои услуги, и хвалил его за то, что он придал экспедиции больший размах, нежели предполагал Хейердал {530} .
Но, кроме обаяния, удивительной энергии и таланта решать трудные проблемы, Бьорн обладал еще и редкостным самомнением. Когда к Рождеству создалось нагромождение трудностей, и Тур проявил нерешительность, возник некоторый вакуум власти, которым Рёрхольт сразу же воспользовался. Он организовал работу так, как привык действовать, будучи командиром в норвежской армии, и за очень короткое время экспедиция нашла доступ в высшие сферы в Вашингтоне. Именно Тур разработал чрезвычайно смелый план экспедиции и привлек к участию в ней увешанных медалями героев войны, а Бьорн Рёрхольт всего лишь проявил себя отличным организатором, но стоило Рёрхольту оказаться в центре внимания, он начал высказываться таким образом, что у всех создалось впечатление, будто он и есть настоящий руководитель проекта. Это впечатление подтверждалось тем, что он вел переписку о подготовке к экспедиции {531} . В одном из писем Лив Рёрхольт зашел настолько далеко, что пригласил ее в Вашингтон, чтобы она была его правой рукой, пока Тур плавает на плоту. Об этой идее Тур ничего не знал, пока ему не сообщила сама Лив. Ему было приятно узнать, что она сразу же отклонила это предложение {532} .
Тур сделал вывод, что «Бьорн… <…> написал целый ряд писем, свидетельствующих о том, что он хочет выдать себя за центральную фигуру экспедиции, а меня представить как рассеянного ученого, которому принадлежит только сама идея путешествия» {533} .
Чувство радости от дружеской помощи сменилось сожалением о том, что он позволил Рёрхольту зайти так далеко. Тур решил вернуться в Вашингтон и оставить Ватцингера одного для решения практических проблем, связанных со строительством плота.
«Я надеюсь, что ты получила кое-какое представление обо всем и что Лив поймет, что я занимался делами, а не устраивал беспорядок. Не забывай – я начал с пустыми руками», – заканчивает он длинное письмо матери.
Вернувшись в Вашингтон, Тур узнал, что норвежское министерство обороны направило в посольство письмо, в котором говорилось, что «Бьорн Рёрхольт никогда не получал назначения на должность помощника военного атташе» {534} . Называть себя так разрешил ему полковник Мунте-Кос. Дело в том, что он был не только начальником Рёрхольта, но и его дядей; впрочем, когда полковник испросил официального согласия министерства на назначение племянника, ответ пришел отрицательный {535} .
Но гораздо серьезнее с точки зрения Тура было то, что Рёрхольт настолько разругался с Хаугландом и Роби, что они отказывались даже разговаривать с ним. Тур поручил ему раздобыть радиоаппаратуру для плота, однако он не стал обсуждать свои планы с теми, кто должен был использовать это оборудование, и не выполнил поручения. Когда Тур начал допрашивать Рёрхольта с пристрастием, выяснилось, что он не приобрел «ни одного винтика или кусочка антенны. Наши два радиста были потрясены до глубины души» {536} .
Дальнейшее расследование показало, что Рёрхольт необходимую радиоаппаратуру все-таки приобрел, но, как пишет Хейердал «сознательно ввел нас в заблуждение, в надежде оказать на нас давление». А когда Тур сообщил ему, что им удалось раздобыть такое же оборудование самостоятельно, Рёрхольт признался, что «это был бизнес. Он прямо сказал, что хотел получить деньги за то, что сделал» {537} .
Этот момент Тур пережил очень тяжело. Рёрхольт был его наставником во время войны, его единственным настоящим товарищем. Во многом благодаря Рёрхольту он попал в Финнмарк, и именно Рёрхольт научил его руководить людьми. Но теперь уважение к Рёрхольту исчезло, и, чтобы спасти экспедицию, надо было с ним распрощаться. О том, чтобы в подготовке одновременно участвовали и Рёрхольт, и Хаугланд с Роби нечего было и думать. Однако Тур был стольким обязан своему старому другу, что попытался все же избавиться от него «без скандала» {538} .
В эти же дни Тур занимался поисками человека, который мог бы держать в руках все нити, пока он находится в океане, – отвечать на вопросы журналистов, следить за средствами экспедиции и выполнять роль связующего звена между плотом и землей; этому человеку предназначалась непростая роль поддерживать трудные и весьма деликатные контакты с родственниками членов команды в Норвегии.
Такой человек нашелся. Ее звали Герд Волд, и она работала в посольстве. С молчаливого согласия посла Герд получила разрешение выполнять роль секретаря экспедиции.
Во время войны Герд Волд работала в шифровальном отделе норвежского Верховного командования, и сыграла серьезную роль в обеспечении деятельности группы Линге. После войны она очень хотела поехать в США, и долго не раздумывала, когда ей предложили должность в посольстве в Вашингтоне. С Туром она познакомилась через Бьорна Рёрхольта – человека, которого ей предстояло заменить. Она сообщила Туру, что сотрудничать с Рёрхольтом было трудно, – тот смотрел на Герд свысока, потому что она была женщиной. Поэтому, с энтузиазмом согласившись вести дела, пока Тур будет в отъезде, Герд Волд выставила условие, что именно она, а не Рёрхольт, получит полномочия представлять интересы экспедиции {539} .
«Герд Волд – очень приятная женщина и всем нравится, она – очень порядочная и толковая девчонка. Она почти как парень, и пользуется всеобщим доверием», – написал довольный Тур в письме к матери в Рустахогду {540} .
Кнут Хаугланд и Торстейн Роби полностью поддержали назначение Герд Волд. Они видели, как она работает, и не могли нахвалиться на нее {541} .
Приближалось время отъезда в Перу. Тур вспоминает о Ватцингере, находящемся в одиночестве в Кальяо, и пишет ему: «Здесь пришлось разгрести столько дерьма, сколько не снилось ни одному ассенизатору, но сейчас все налаживается». Самое важное, о чем сообщает Тур, – «письма Лив говорят о том, что она начинает что-то понимать» {542} .
Тур думает также о полковнике Мунте-Кос, который как он опасается, пришел в растерянность, узнав об отстранении от дел экспедиции своего племянника Бьорна Рёрхольта. Тур пишет полковнику о своем сожалении, что «разногласия и открытый конфликт, случившиеся внутри тесного круга друзей в Нью-Йорке и Вашингтоне, <…>…сосредоточились вокруг Рёрхольта». При этом Тур благодарит полковника за решающий вклад в удачное начало экспедиции, который тот сделал как военный атташе и как частное лицо {543} .
В то время как Хаугланд, Роби и Тур собирались лететь в Лиму, Хессельберг пересекал Атлантику, держа курс на Панаму, на борту теплохода «Лауриц Свенсон», принадлежащего Томасу Ульсену.
В экспедиции по-прежнему не хватало шестого участника.
Южная Америка. Тур Хейердал рубил бальзу в Эквадоре и строил плот в Перу
