Текст книги "Тур Хейердал. Биография. Книга I. Человек и океан"
Автор книги: Рагнар Квам-мл.
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Лив вообще-то привыкла, что трудности делали супруга раздражительным. Она пережила это, когда они сидели в пещере на Фату-Хиве и ждали корабля. То же самое ей пришлось испытать в Свиппоппе перед поездкой в Канаду. «Дорогая мама, я так рада, что нас ожидает что-то новое и Тур снова сможет почувствовать себя молодым и счастливым», – так она писала Алисон перед тем, как их судно покинуло Ставангер.
Она была права: Тур обрел второе дыхание в Белла-Куле, и их любовь расцвела с новой силой. Там он вновь напал на след затерянного прошлого полинезийцев. Лив восхищалась его постоянной любознательностью, она любила слушать его рассказы, и порой ему удавалось ее рассмешить! Он, со своей стороны, не переставал восхищаться ее волей и мужеством, ее терпеливостью. Лив не теряла присутствия духа даже в ситуации, когда сидела в грязной, запачканной углем мрачной комнате и считала последние шиллинги, а живот рос, и нужно было готовиться к родам.
Для Тура ожидание и постоянные разочарования на бирже труда стали не только источниками страдания, но и уроком. Теперь он стал одним из них,бедных и ничего не значащих неудачников, находящихся на самой нижней ступени общества. Будучи выходцем из состоятельных кругов Ларвика, он не знал, что такое бедность, и почти не сталкивался в жизни с несправедливостью. Но теперь он вкусил это в полной мере, каждый день видя апатичные лица людей, которые уже сдались, но по привычке приходят на биржу труда, потому что это единственная дверь, открытая для них. Очередь создавала чувство некоторой социальной общности, там они могли выпустить пар и даже посмеяться над своей судьбой. Годы бедности, тем не менее, заставили их осознавать, что им никогда не попасть в мир богатых, и они, бессильные что-либо изменить, смирились с этим.
Эта общность, однако, надежно охраняла свои ряды и чужаков, подобных Туру, не принимала. Он был ненастоящим. «Редко случалось, чтобы кто-то заговаривал со мной, и если я пытался о чем-то спросить, то получал лишь короткий ответ, – рассказывал он своему биографу Арнольду Якоби. – Одежда, лицо и руки выдавали меня» {300} .
Его положение усугублялось тем, что он был иностранцем. Это были ихрабочие места. Кроме того, многие из них считали, что Норвегия – это гнездо шпионов, сотрудничающих с ненавистными немцами.
Ниже Тура стояли только безработные иммигранты, не знавшие английского языка. Они приехали в Канаду в надежде на лучшую жизнь, но встретили здесь холодный отпор.
Наука пошла Хейердалу впрок. В автобиографической книге «По следам Адама» он писал: «Когда я остался с последними шиллингами в кармане, которых не хватало на следующий взнос за жилье, и смотрел на чудесные продукты в витринах магазинов, но не имел возможности прийти домой с чем-нибудь вкусненьким для Лив и маленького Тура, тогда несправедливость современного культурного общества предстала предо мной в ужасающем виде» {301} .
Казалось, он видел зло везде, где появлялось цивилизованное общество. Раньше он боялся того клина, который современные технологии вбивали между человеком и природой. В Ванкувере к этому добавилась ощущение несправедливости и голода, в которых виновато современное общество. Еды на земле было достаточно для всех, но, тем не менее, некоторым приходилось голодать.
Пришел день, когда семья Хейердал осталась без хлеба. Лив обшарила все карманы и заявила, что у них осталось всего 30 центов. На следующий день надо было вносить плату за жилье, и они рисковали остаться без крыши над головой. Хозяйка не испытывала никакого сочувствия к тем, кто не мог платить.
Они испытующе посмотрели друг на друга. Тур ощутил страх: их жизнь находилась под угрозой {302} . Где они будут спать? Что они будут есть?
Маленький Тур бегал вокруг родителей по комнате. Он ничего не знал. Пока он мог ложился спать сытым. А что до Тура и Лив, то они, чтобы сэкономить, часто обходились без ужина.
Тогда Лив собрала монетки, пошла в магазин и вернулась с пакетом булочек. «Пойдем, – сказала она, – на улицу, там солнце. Давайте пойдем в парк!»
Хейердалы покинули свое жилище, окруженное кучами угля. Улицы по мере того, как они отдалялись от своего дома, становились все шире и светлее, пока, наконец, не привели их в расположенный на берегу залива парк Стэнли. «Смотри, – сказала Лив и она открыла пакет; ее платье развевалось на легком осеннем ветру. – Сейчас мы наедимся досыта!»
Они поели в обществе установленных в парке высоких фигур тотемов. Руководство парка привезло их из мест обитания индейских племен, чтобы посетители всегда помнили о культуре, что существовала здесь тысячи лет до прихода европейцев.
Булочки не улучшили настроение Тура. «К черту теорию» {303} , – сказал он и посмотрел на один из тотемов. На нем были изображены фигурки людей и животных, боровшихся за восхождение к вершине, – вечная борьба за выживание. А он должен был думать о собственном выживании, о выживании Лив, маленького Тура – и младенца, который готовился появиться на свет.
Тур сам не заметил, как склонил голову и сложил руки. Он молился тем богам, которых знал, – «создателям неба и земли»; не знал он точно только одно: где эти боги находятся – среди звезд или внутри него самого.
В это время показался человек в униформе – он был очень далеко, и Хейердалы не разглядели сразу, полицейский это или просто парковый охранник. Но человек быстро направился прямиком к ним, и они увидели, что это полицейский. Тур и Лив содрогнулись, когда он остановился около них и попросил предъявить документы.
Тур подал ему паспорт, куда были вписаны жена и ребенок. Констебль листал страницы, пока не дошел до отметки о въезде на канадской границе. 4 ноября 1939 года. Два месяца. Разрешено. Не иммигрант. Пониже: 4 января 1940 года. Продлено на четыре месяца. В самом низу: 29 мая. Продлено до августа 1940 года. На самом верху следующей страницы: 28 июня 1940 года. Продлено до 31 декабря 1940 года.
– Вам следует пройти со мной в полицейский участок, – сказал он, закончив изучать отметки.
Неужели что-то не так с видом на жительство? Вряд ли. До сего дня к ним не было никаких претензий, а до конца декабря оставалось еще много времени.
– Не беспокойтесь, – сказал полицейский. – Ничего серьезного {304} .
В участке их ждало письмо для Тура Хейердала – от ванкуверского агента судовладельца Томаса Ульсена. Агент писал, что хочет встретиться с господином Хейердалом в своей конторе – и как можно скорее. Он просил прощения, что пришлось обратиться в полицию, попросив ее разыскать молодую норвежскую пару с маленьким сыном. Этот свой шаг он объяснял тем, что не имел адреса Хейердала и не знал, где его искать.
Было воскресенье, и Туру пришлось ждать следующего дня, чтобы узнать, что хочет от него агент судовладельца. Он не осмеливался думать о причинах неожиданного интереса, но в глубине души надеялся, что речь идет о работе.
Оставив Лив дома с маленьким сыном, Тур-старший в понедельник утром отправился к агенту. Он был немало тронут, узнав в чем дело. Когда началась война, Томас Ульсен обеспокоился тем, как идут в Канаде дела у супругов Хейердал и на что они там живут. В Норвегии о них ничего не было известно.
У самого Томаса Ульсена хлопот хватало. Он был англоманом и не захотел оставаться в Норвегии – из оккупированной страны он совершил побег с драматическими подробностями и оказался в Великобритании, а затем через Галифакс перебрался в Нью-Йорк. Он попытался спасти свое имущество от немцев, и ему удалось увести у них из-под носа большую часть флота, который влился в пароходство «Нортрашип». Но среди этих забот он пустил стрелу в темную ночь, надеясь, что она все-таки попадет в цель, – Ульсен послал телеграмму своему агенту в Ванкувере с указанием найти Тура Хейердала и выдать ему средства, необходимые для поддержания жизни его семьи.
Тур стоял в конторе агента судовладельца и не знал, что сказать. То чудо, о котором он молился перед тотемами в парке Стэнли, случилось. Да, это было настоящее чудо – теперь он сам мог решать, сколько денег им нужно для проживания. Конечно, это ссуда, которую он потом обязан будет возвратить, – но все же!
Хейердал подумал и назвал сумму: пятьдесят долларов. Пятьдесят долларов в месяц. Это были очень скромные деньги, абсолютный минимум, но их должно было хватить. Они привыкли жить скромно и вполне могли провести еще некоторое время рядом с угольными кучами. Кроме того, он будет по-прежнему искать работу – и не может же ему все время не везти?!
Младший сын. Бьорн Хейердал, в просторечии называемый Бамсе, родился в Канаде
Деньги Томаса Ульсена поступили как раз вовремя еще по одной причине. Пятнадцатого сентября Лив родила в ванкуверской больнице второго сына. «Я проснулась в 2 часа ночи, прибыла в больницу в 3 и без десяти 4 появился ребенок» {305} . Его назвали Бьорном в честь медвежонка, которого они видели в лесах Белла-Кулы. Но пока он не стал ходить, его называли Бамсе [22]22
«Бьорн»– по-норвежски «медведь». «Бамсе»– медвежонок, плюшевый мишка
[Закрыть].
Тур был очень рад, что у маленького Тура появился брат, однако написал: «больше детей нам не надо» {306} .
В это время Тур тоже испытывал нечто похожее на родовые схватки. Несмотря на жалкое существование на угольном складе, ему удалось написать довольно большую статью о пребывании на Фату-Хиве. В сопровождении фотографий, большинство из которых были представлены оригинальными негативами, он отправил ее не кому-нибудь, а самому Гилберту Гросвенору, главному редактору журнала «Нэшнл джиографик мэгэзин». Несколько недель прошли в ожидании окончательного ответа, будет ли престижный журнал печатать этот материал.
Работать над статьей Туру помогала журналистка «Ванкувер сан» Дорис Миллиган. С нее, собственно, все и началось. Двадцать четвертого июня она написала письмо Гросвенору. «Здесь, в Ванкувере живет молодой норвежский ученый… <…> в 1936 году попытавшийся сбежать от цивилизации. <…> Эту историю еще никогда не рассказывали на английском. Если журналу будет интересно, он хочет, чтобы я помогла ему с языком» {307} .
Журнал заинтересовался. Из редакции ответили, что с удовольствием посмотрят его статью, но, как мистеру Туру Хейердалу должно быть понятно, не могут что-либо обещать. В конце августа пришло новое письмо. Редакция получила рукопись и собирается внимательно изучить ее. Автор будет извещен, как только они примут решение.
Редакторам материал понравился. Внутренняя редакционная записка гласила: «В наше военное время история побега на тихоокеанские острова особенно понравится читателям. Кроме того, это весьма поучительная история». В другой записке говорилось: «Это лучшая история бегства от цивилизации, которую мне доводилось когда-либо читать» {308} .
Двадцать четвертого сентября Тур получил ответ. Статью приняли! Он впервые будет напечатан на английском языке! Статья должна была выйти в январском номере под названием «Повернуть время вспять в южных морях». Этот заголовок придумала Дорис Миллиган.
К письму прилагался чек на головокружительную сумму – 200 долларов! Деньги, в основном, ушли на оплату пребывания Лив в больнице, покупку необходимых вещей для младенца и празднование дня рождения маленького Тура, которому через два дня исполнилось два года. Все это, конечно, было важно. Но для Тура Хейердала не менее важной была возможность напечататься. Он бы с удовольствием отказался от гонорара, если бы это стало условием появления его имени в журнале {309} .
Почти перед самой публикацией редакция вырезала несколько абзацев, где Хейердал разъяснял свою точку зрения на происхождение полинезийцев. Как ему сообщили в пояснительном письме, это было сделано, «так как Ваша теория значительно отличается от общепринятой среди этнографов» и потому, что место, отведенное для статьи, не позволяло развернуть дискуссию для разъяснения основ этой теории.
Туру это не понравилось, но он предпочел не афишировать свое недовольство, заметив лишь, что принимает объяснения журнала. В общем-то, у него не было оснований жаловаться. Статья, представлявшая собой сжатое содержание книги «В поисках рая», сопровождалась анонсом на обложке, текст с 33 фотографиями и двумя картами занял 27 с лишним страниц. Написана статья была в форме рассказа путешественника.
Хотя война препятствовала продолжению его научных изысканий, Хейердал не хотел откладывать развитие своей теории. Он попытался заинтересовать ею научные учреждения США, но поскольку Маргарет Мид уже выразила свое негативное мнение, его обращения не встретили откликов. Но теперь у него возник шанс получить помощь от «Нэшнл джиографик мэгэзин», с которым у него сложились хорошие отношения.
В письме в редакцию Хейердал спросил, не будет ли им интересно прочитать научный труд, который он завершил до отъезда из Белла-Кулы. Труд объемом в 60 000 слов получил новое название: «Американские индейцы тихоокеанских островов». Возможное прочтение не предполагало «каких-либо обязательств для обеих сторон». Тур надеялся, что редакция поможет ему с контактами в научной среде, чтобы он смог представить доказательства, на которых базируется его теория. Он достаточно дерзко заявил, что сделанные им открытия представляют «особый интерес для древней истории Америки» {310} .
Ответ пришел положительный, и он отправил рукопись в журнал.
Через несколько недель рукопись вернулась назад. В сопроводительном письме значилось: «Мы прочитали Вашу работу с большим интересом. Но, к сожалению, она не подходит для нашего журнала. Поэтому мы не можем просить Вас переработать материал для печати у нас» {311} .
Его, должно быть, не поняли – ведь он посылал рукопись не для печати. Хейердал снова обратился в редакцию, и ответ пришел довольно быстро. Да, один из сотрудников редакции, к сожалению, неправильно его понял. Теорию Хейердала журнал планировал обсудить с мистером Мэттью В. Стирлингом, руководителем отдела американской этнологии Смитсонианского института в Вашингтоне. Но Стирлинг еще несколько месяцев будет находиться в Мексике, где занят археологическими раскопками, в которых принимает участие и Национальное географическое общество. Если Хейердал пожелает, то он может обратиться в журнал еще раз, когда Стирлинг вернется.
Это уже было кое-что. Доктор Мэттью В. Стирлинг был археологом и экспертом по культуре ольмеков, процветавшей в период между 1300 и 400 годами до нашей эры на части территории современной Мексики, многие считали ее родоначальницей культуры майя. То, что Стирлинг работал в Смитсонианском институте, выглядело в глазах норвежского ученого большим плюсом. Смитсонианский институт являлся уникальным учебным и архивным центром, где, кроме прочего, значительное место отводилось американской истории.
Хейердал поблагодарил за такую возможность и сказал, что отправит рукопись Стирлингу. В это же время Хейердалу поступило неожиданное предложение.
Группа еврейских ученых, сбежавших из присоединенной к Германии Австрии и обосновавшихся в Нью-Йорке, собралась издавать научный журнал под названием «Интернэшнл сайнс» («Международная наука»). Предполагалось, что журнал будет выходить раз в два месяца и заниматься вопросами взаимовлияния различных культур. Среди инициаторов этого проекта был австрийский этнолог Роберт фон Гейне-Гелдерн, который испытывал особый интерес к Юго-Восточной Азии и культурной экспансии оттуда в Америку. Вниманием к себе Хейердал был обязан дискуссии, которая развернулась после того, как «Ванкувер сан» пересказала некоторые аспекты его теории.
Не попав под влияние критики Маргарет Мид, редакция журнала поинтересовалась у Хейердала, не согласится ли он написать статью для первого номера. Средств на выплату гонорара у журнала не было, но Хейердал, польщенный вниманием, набросился на работу. Впервые он сам представит свою теорию – в серьезном научном журнале! Эту статью, напечатанную в мае 1941 года, он назвал «Происходила ли полинезийская культура из Америки?».
Тур начал с риторического вопроса: «Кто такие полинезийцы?» и констатировал, что ответов на него существует множество, а работ на эту тему еще больше. После этого он прямо приступил к собственномуответу. Хейердал рассказал читателям «Интернэшнл сайнс», что он попробовал взглянуть на этот вопрос со всех возможных точек зрения, но всегда приходил к одному результату. Его выводы оставались в целом такими же, какими он представил их Томасу Ульсену, когда просил о дешевых билетах до Ванкувера. Но отточенные заключительные формулировки показали, что пребывание в Белла-Куле способствовало еще большей уверенности в своих взглядах: «Кроме незначительного меланезийского влияния, все, что мы знаем о Полинезии, можно приписать американскому происхождению. Азиатские народы никогда не добирались до восточных тихоокеанских островов. Это сделали американские индейцы».
Как и «Нэшнл джиографик мэгэзин», «Интернэшнл сайнс» с трудом приняла то, что написал Хейердал. Но вместо купюр редакция сопроводила статью послесловием, в которой выразила несогласие с некоторыми выводами. Среди тех, кто отвергал американское происхождение полинезийцев – северное или южное – был Гейне-Гелдерн. Но, несмотря на замечания, и он, и его коллеги нашли статью побуждающей к размышлению – по их мнению, она «в высшей степени» заслуживала того, чтобы быть напечатанной.
Оценка была, конечно, довольно лестной. Но средств у издателей было мало, и журнал вышел очень небольшим тиражом. Он не стал достоянием широкой научной общественности, и Хейердалу, таким образом, не удалось, как он надеялся, достучаться до антропологических кругов. Если кто-то и захотел подискутировать с Хейердалом на страницах журнала, ему никогда не представилось такой возможности. Первый номер «Интернэшнл сайнс» стал единственным.
Этим общественный интерес к его трудам ограничился. Тур еще некоторое время надеялся на то, что его книгу «В поисках рая» удастся издать в США, – одно из крупнейших здешних издательств «Дублдэй Доран» предприняло даже попытку ее пробного перевода. «Но перевод оказался некачественным», – писал разочарованный Тур матери, и ему пришлось смириться с тем, что и на этот раз ничего сделать не удалось.
Вообще-то Хейердал предпринял поездку через Атлантику не для того, чтобы продавать книги, хотя американское издание прибавило бы чести. Он приехал на Американский континент, чтобы развивать свою теорию, и он нашел, что искал. Наскальные рисунки в Белла-Куле укрепили его аргументацию в такой степени, что он начал говорить об открытиях и доказательствах, будто теперь обладал истиной в последней инстанции, а не гипотезой, как раньше. «Я знаю, что смогу подтвердить свои утверждения», – писал он в «Нэшнл джиографик мэгэзин» {312} .
Говоря иначе, с уверенностью в себе у молодого исследователя было все в порядке. За решительностью также дело не стало. Но впереди его ждала смена декораций, которая должна была стать важным испытанием для его характера. Жизнь в комнатке над угольным складом была нелегкой. Но то, что ожидало новоиспеченного заводского рабочего Тура Хейердала, выглядело намного хуже.
Плавильный завод в Трейле. Война вынудила Тура Хейердала остаться в Канаде на неопределенное время. Чтобы содержать семью, он устроился на работу на этот завод
Заводской рабочий
Когда-то город окружали зеленые лесистые холмы. Парки изобиловали цветами. Чистая и прозрачная река несла свои воды. Ночью на небе можно было видеть звезды.
Но вот металлургический завод начал испускать яд. Лес умер, цветы завяли, речка помутнела, а промышленный смог закрыл звезды. Сменяющие друг друга управляющие объясняли, что во всем виноват прогресс. Технологическое развитие нельзя остановить.
Ядовитых отходов было много. Хуже всего на природу воздействовали пары серной кислоты. Из-за них в радиусе нескольких десятков километров от завода болели деревья и другие растения. Со временем болезни начали проявляться и у рабочих.
В дыму было много и других ядовитых веществ. Завод производил кадмий, магний, свинец, цинк, ртуть, медь, фосфат и мышьяк – весьма опасные вещества. Однако руководство завода совсем не волновал вред, который их производство приносило природе и людям. Соображения выгоды были для них на первом месте.
Завод, называвшийся «Объединенная горнодобывающая и металлургическая компания Канады», находился в Трейле, маленьком городке на берегу реки Колорадо в пяти-шести сотнях километров к востоку от Ванкувера, к северу, если идти от американской границы. Его основали на рубеже веков после открытия месторождения минералов, и со временем он стал одним из крупнейших в отрасли.
Жители Трейла не имели другой возможности заработать себе на жизнь и зависели от этого предприятия, поэтому они молча смотрели на загрязнение окружающей среды. Но американцы по ту сторону границы думали иначе. Когда вредные выбросы завода дошли и до них, они потребовали принятия мер. Руководство завода пропустило их заявления мимо ушей, и американцы обратились в суд. Они выиграли, и завод получил предписание остановить выбросы или прекратить деятельность.
Такая постановка вопроса представляла прямую угрозу интересам предприятия, и заводские инженеры получили задание что-нибудь придумать. Одного из них звали Робертом Лепсё, он был выходцем из Норвегии. Лепсё внедрил некоторые технические усовершенствования, и дым, исходивший из высоченной трубы, стал менее ядовитым. В 1938 году Лепсё за свои заслуги получил ежегодную премию лучшего работника металлургической индустрии.
У него был сын, изучавший медицину в Ванкуверском университете; таким образом, встреча Лепсё-младшего и Тура была практически неизбежна. Тур рассказал новому знакомому о тяготах безработицы. Лепсё-младший, которого, как и отца, звали Робертом, сразу вспомнил об отцовском заводе в Трейле. Он ничего не обещал, но сказал, что попытается что-то сделать.
Оказалось, что у инженера Лепсё есть нужные связи, и ему удалось, хотя и не без труда, получить для Тура разрешение на работу. В результате Тур смог получить место на металлургическом заводе в Трейле. Сообщение об этом пришло в один из октябрьских дней 1940 года, и Хейердалы сразу же начали собирать вещи. Вскоре они уже были в пути.
Тяжелейший запах металлургического производства ударил им в нос, как только они вышли на перрон в Трейле. Сквозь желтоватый туман они могли видеть очертания завода. Как неприступная крепость, лежал он на холме над городом.
Тур с презрением относился к современной цивилизации и ее разрушительному влиянию на окружающую среду. В Трейле, как ему показалось, он очутился в самом эпицентре разрушительных сил. Куда ни брось взгляд, везде он видел вредоносные следы заводских выбросов. Даже лица людей и те носили страшный отпечаток. Теперь ему также предстояло стать жертвой ядовитой силы.
Лепсё устроил его на работу, и за это Тур был благодарен инженеру. Но работа была такова, что вскоре он ее возненавидел. Тура смущала не грязь под ногтями, хотя впервые ему пришлось зарабатывать деньги физическим трудом; прежде всего ему не давала покоя мысль о ядовитых веществах, действию которых он постоянно подвергался. Донимало его и унизительное обращение мастера, причину которого он видел в возобладавшем на заводе мнении, что Норвегия сражается на стороне немцев.
Как не имеющий специальной подготовки, Тур был назначен разнорабочим. Учтя предшествующий опыт издевательств в очередях на бирже труда в Ванкувере, он попробовал выглядеть так, как и большинство новичков-рабочих. Он пришел в зеленых рабочих штанах, запачканных известью и краской, рукавицах и грязной шапочке; с собой принес мятую коробочку с едой. Чтобы больше походить на обычного трудягу, перед выходом на работу Тур три дня не брился.
Мастер посмотрел на него и засмеялся:
– Пошли со мной, Мак.
Мак?
– Я не Мак.
– Мне наплевать. Для меня ты Мак.
Костюм Тура не произвел на него впечатления. Мастер сразу понял, что ему прислали вовсе не рабочего – и какого дьявола ему тут надо? Он вручил Туру тачку и поставил его в бригаду, таскавшую цемент к бетономешалке. Люди шли по кругу, по очереди нагружали тачки, гуськом друг за другом везли и сгружали. Чтобы добраться до бетономешалки, предстояло взобраться наверх по наклонной доске. Тур оценил ситуацию и заранее набрал скорость, но не смог преодолеть препятствия. Ему пришлось вернуться и попробовать еще раз; рабочие позади него начали ругаться – он сбивал их с ритма. Цемент был тяжелым, и после нескольких кругов Тур устал до головокружения. Наконец он не смог правильно въехать на доску, промахнулся мимо нее, и тачка перевернулась. Мастер разразился руганью, а рабочие засмеялись.
Унижений было много. Как и на бирже труда в Ванкувере, Тура здесь считали отбросом общества. Как только находилась какая-то грязная работа, мастер назначал на нее Тура. После нескольких дней работы с тачкой он научился с ней управляться, у него налились мускулы. Он радовался, что работает на улице, а не в ядовитых цехах фабрики. Но вот мастер отправил Тура на дно огромного резервуара. Его снабдили лопатой и резиновыми сапогами, доходившими до бедер. Пока он спускался вниз, ему сказали, что дно покрыто серной кислотой и его задача состоит в том, чтобы выгнать эту кислоту через отверстие. Усмехаясь, мастер попросил его держаться на ногах. Если он упадет, то едкая кислота прожжет и одежду, и кожу, и мясо.
Как-то Тур, намереваясь создать карикатуру на всеобъемлющую мечту человечества о прогрессе, нарисовал картинку, где основное место занимали пыль и шум. На заводе в Трейле ему пришлось увидеть этот рисунок воочию. Когда он выгнал всю кислоту до последней капли, ему дали пневматический бор, маску для рта и носа и фонарик. Ему следовало забраться в одну из плавильных печей и убрать грязь со стенок. Он сам рассказал, каково это было:
«Пневматический бор работал так, что казалось, будто в ушах без конца раздается пушечная стрельба, и все это вместе с пылью, недостатком вентиляции в маленькой плавильной печи, с потом, струившимся от тяжелой работы, почти сводило меня с ума. Я практически не слышал собственного голоса, я помню, что с каждым ударом я кричал одно и то же: „Ненавижу!“» {313} .
В такие моменты он думал о том, почему же все-таки тысячи людей покидают поля и отправляются на работу в шахты или фабричные цеха. Ему казалось, он нашел ответ: «Они хотели принять участие в танце вокруг машин, как народ Моисея танцевал вокруг золотого тельца» {314} . Это, однако, был такой танец, которому не позавидуешь. Этот телец был сделан не из золота, а из грязи. Тур понимал, что он не будет рабочим до конца жизни. Он надеялся, как только ситуация позволит, вернуться к своим научным занятиям. Но парни в Трейле знали точно – они будут брести по ядовитой долине, пока их путь не подойдет к концу… Когда-то Тур думал, что зло цивилизации можно ликвидировать, вернувшись обратно к природе. Эту мысль опровергла Фату-Хива, и теперь он не видел никакого выхода для третируемых парней из «Объединенной горнодобывающей и металлургической компания Канады».
Трейл находился на высоте 1400 метров над уровнем моря на западной стороне Скалистых гор. Огромный завод возвышался над горожанами; при взгляде с холма, где он располагался, люди казались карликами. Некоторые постройки вздымались подобно башням, другие вытягивались в длину на сотни метров. Посреди завода в небо устремлялась гигантская труба, испускавшая желтый дым.
Рабочие завода не имели ничего против того, чтобы жить внизу, в городе, где, будто пойманный в котел, постоянно лежал туман. Жилье там стоило дешевле, чем на лесистых холмах, где жили функционеры. Но Тур возражал, чтобы Лив и дети дышали грязным воздухом. Поэтому он снял маленькую квартирку, состоящую из комнаты и кухни, в соседнем городке под названием Россленд. Он писал матери:
«Огромное спасибо за доброе письмо с добавлением, которое показывает, что до тебя дошла новость о присоединении Бамсе к нашей семье и что ты тоже в восторге от этого! Он уже большой и сильный карапуз, который преданно отдается в восторженное, но грубоватое обращение Тура-младшего. Горный воздух, похоже, чудесным образом действует на них обоих, они краснощекие и светятся здоровьем. <…> Здесь мы живем в сельской идиллии, хотя я работаю в соседнем городе. Таким образом, я еду на машине 11 километров каждое утро, чтобы добраться до работы» {315} .
Фабричный рабочий. Возвращение после длинного тяжелого и опасного для здоровья рабочего дня
Хейердал не упоминает о том, что он – индустриальный рабочий, с которым плохо обращаются, и потому ли, чтобы оградить мать, он умалчивает о своих неприятностях? Скорее, его молчание можно расценить как выражение стыда, ибо он никак не мог примириться с тем, что он живет среди отбросов общества. Дома в Ларвике он всегда держался на достаточном расстоянии от рабочего класса, он и разговаривал-то с рабочими лишь по необходимости.
Пришла зима, холодный ветер со Скалистых гор дул над заводом. Тур получил назначение в бригаду кровельщиков, работающую на крыше нового восьмиэтажного здания. Он замерзал и боялся высоты. Но это все равно было лучше, чем серная кислота и пневматический бор.
Однажды в январе, когда кровельщики заканчивали ланч, появился человек в галстуке, который сказал, что будет инспектировать их работу. Но понаблюдав немного, инспектор спросил рабочего по фамилии Хейердал. Один из парней показал на Тура.
Инспектор подошел к нему и спросил, не он ли был в Тихом океане и написал статью об этом в «Нэшнл джиографик мэгэзин». Тур ответил утвердительно.
– Не согласились бы вы выступить с докладом в здешней торговой палате? – спросил он громко – так, что это слышали другие рабочие.
Да, он сделает это с удовольствием.
– Хорошо, так и договоримся. В четверг, шестнадцатого числа. Вечером. Темный костюм.
Работяги вытаращили глаза. В торговой палате? Перед «белыми воротничками»?
День настал. Тур не успевал заехать домой и прихватил костюм с собой в чемоданчике. Ему разрешили закончить работу на полчаса раньше, чем обычно, и он успел принять душ и переодеться.
Предполагалось, что после доклада будет специальный ужин, и там будут приезжие. Среди присутствующих был и инженер Лепсё {316} .
Тур рассказывал о Фату-Хиве и показывал слайды. Ко всеобщему удивлению он упомянул, что был в Белла-Куле и нашел там доказательства того, что полинезийцы состоят в близком родстве с индейцами с побережья Британской Колумбии.
На следующий день местная газета опубликовала подробный репортаж о докладе. В нем Тур Хейердал упоминался как норвежский студент, временно проживающий в городе и вынужденный из-за войны и сложностей с получением материальной поддержки из дома работать на заводе. Газета ничего не написала о том, кем работает Хейердал, но утверждала, что доклад получился захватывающий {317} .
