Текст книги "Memento"

Автор книги: Радек Йон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

А что это такое липкое?

Он поднял ладони к глазам.

Кровь! Конец! Скотская жизнь и совсем уж скотская смерть. Курам на смех. Пырнули походя из-за пары паршивых кубиков.

Он сдержал смех – боялся, что дрожь диафрагмы снова разбудит эту боль в животе. Что-то сморщенное и холодное внутри.

И жуткий холод, идущий оттуда вверх и вниз, к ногам. Ужасающий холод, будто он замерзал, а не умирал от ножевой раны. Все расплывается, мутнеет. Зимний пейзаж. Такой тихий, величественный, с пологими горками – как раз для лыжников. Когда я видел такое в последний раз?

Только истошный плач Евы нарушает смиренную – черта с два, смиренную! – невыносимую тишину. Ну околей же, червяк!

Сирена «скорой».

– Вам повезло, что ваша приятельница нашла вас вовремя. Еще минут десять-пятнадцать, и вы бы тут сейчас не лежали, – улыбается Михалу на обходе самый молодой доктор. – Артериальное кровотечение. – Он многозначительно вытягивает брови и кивает головой.

Опять повезло.

Повезло?

А как же иначе! Не то все было бы уже позади. И суды, и тюрьмы. И страшная боль в ноге. И скотская жизнь без Евы. И я сам. Ну и что?

Снова закрутилась шарманка. Расследование, кто это был и почему. Осмотр места преступления до того, как Ева успела прибраться.

Только идиот мог не заметить химическое стекло в углу за матрацами.

Повезло. Тот дебил, что пырнул меня, разгромил всю квартиру в поисках своей дурацкой дозы. Все, кроме химического стекла. До него он не дотронулся. Благоговел небось. Остальное разнес в клочья. А вот сортир этот кретин не допер хорошенько осмотреть. Две дозы чернухи, неприкосновенный запас, припрятанный за бачком, ясное дело, должны были найти милиционеры.

Значит, недозволенное хранение, если уж не смогут пришить производство. Все равно это одна статья. Плюс тунеядство. Да еще предки Клары Коларжевой донесли. Евина гениальная идея! Хуже, чем связаться со всеми торчками мира и основать массовое производство наркотиков. Те хоть поставщика не заложили бы. А Кларины предки так очумели от ужаса, что готовы наплести черт-те что. К тому же выведалибольше, чем все остальные родители всех кайфоловов, вместе взятые. Или, может, те просто на суде помалкивали – отпрысков своих прикрывали от уголовки. Неужто родители выслеживали эту дурную ворону прямо до наших дверей?

– Лучше посадите ее, пан судья. Только бы от них подальше, – заявил Кларин отец.

Михал, как громом пораженный, замер на скамье подсудимых. Значит, мы хуже, чем тюрьма?

– Прошу вас, не торопитесь, давайте все по порядку, – доносится голос судьи. Михал отчаянно пытается сосредоточиться.

– Когда Клара пришла домой, она бредила, глаза у нее были выпучены, она искала двери там, где их никогда не было, принимала меня за кого-то еще, не узнавала и мать. Говорила с людьми, которых в нашем доме сроду не бывало. Посылала меня в аптеку, вроде за какой-то едой. Просила, чтобы я купил ей лекарство в аптеке где-то на Поржичи. Мол, возьми столько, сколько тебе дадут. Я заплачу, приказывала она мне. Мы с женой попытались уложить ее в постель, но она ни за что не хотела спать. И вдруг закричала, показывая на подоконник, где стояли цветы: «Змеи! Берегитесь, змеи!» И все тащила меня из комнаты. Я пробовал объяснить ей, что у нее галлюцинации, что надо выспаться, но через секунду она снова вскочила с кровати, бросилась к столу, влезла на него, в испуге оглядывала пол комнаты и вопила: «Крысы! Крысы!» Мы с женой до самого утра глаз не могли сомкнуть.

Зачем мы позволили ей уйти домой, она ведь еще летала, мысленно злился Михал. Да потому, что у нас своих проблем было по горло. Как можно скорее сварить дозу! До той поры я ведь даже толком не просек, что происходит. Я и Ева – каждый со своими ломками. Разве я заметил, когда ушла Клара? Но нам это обойдется чертовски дорого. Всякая ерундовина – вроде бы наплевать и забыть – вдруг выстраивается в цепочку и на долгие годы затаскивает человека в лагерь. Как же мы могли быть такими идиотами?

– Когда мы приходили на свидания с дочерью в психиатрическую больницу, лечащий врач предостерегала нас от контактов нашей дочери с подсудимой. Сама она не в силах была этому помешать. В больнице палаты не изолированы, молодежь ходит, куда хочет и когда захочет. Как же мы могли этому воспрепятствовать? Когда позже, на рождество, Клара сказала нам, что идет на встречу с подружкой из школы, мы ни сном ни духом не ведали, что это та самая Попелкова, которая учит мою дочь употреблять наркотики. Мы догадались об этом, только когда она вернулась домой явно не в себе.

– А я говорю, мы вовсе не принуждали Клару Коларжеву принимать наркотики, – пытается выкрутиться Ева. – Просто ей было интересно, и на самом деле это она все время клянчила у нас, хотела попробовать.

Все суета, суета, суета… звучит в голове Михала.

Снова двадцать восемь месяцев строгого режима. Изготовление и хранение наркотических веществ и ядов, тунеядство, аморальное влияние на несовершеннолетних.

Неожиданно даже в темноте Михал ощутил вокруг себя какую-то тревогу. Отдаленный вой сирены «скорой». Мельтешение сестер. Резкий свет из коридора. Громыхание лифта.

В открытых дверях мелькнула каталка. Исхудавшее тело, седая голова, морщинистое лицо с неестественно раскрытым ртом.

Очередной пациент. Звяканье инструментов в коридоре. Такая же карусель, как со мной несколько дней назад. Вечный круг. Приглушенные приказания врача.

Михал только сейчас почувствовал, как мучительно хочется пить. До спазм. Будто все в тебе ссохлось в комок. Спекшиеся губы, судорожно сжатое горло, язык, который невозможно отлепить от нёба.

Позвать сестру. Не сейчас. У них хватает других хлопот.

Достаточно посильнее качнуть рукой или пару раз приподняться в постели, пронеслось у него. Монитор, к которому его присоединили, зарегистрировал бы изменение пульса и включил звуковую и световую сигнализацию. Время, отмеренное сигналами тревоги при каждом ухудшении состояния любого из четырех пациентов этой палаты. Жизнь от тревоги до тревоги. Сколько их еще осталось у каждого из нас? Две? Три? Вдруг заработает зуммер, и дело будут решать секунды.

А сколько времени мы потеряли там, на воле, когда человек и не вспоминает ни о каких зуммерах. Сколько лет? Сколько дорог, по которым можно было попасть совсем в другое место? Ничего уже не вернуть.

Он терпеливо ждал, когда в коридоре погаснет рефлектор и седовласый человек на каталке появится в дверях палаты. И только тогда попросил у сестры чаю.

Там, на воле, сейчас, наверное, вечеринки в полном разгаре, закрываются дискотеки, парочки идут заниматься любовью, остальные просто спать, кто же станет думать о каких-то сигналах тревоги. Об этом вспоминаешь, когда уже слишком поздно. Михал лежал с открытыми глазами и наблюдал за отсветами городских огней на потолке.

Принудительное лечение суд определил еще в прошлый раз. Теперь вне очереди мне выделяют место сразу после отбытия срока.

Решетки такие же, как в тюрьме. Режим похожий. Регулярно анализ мочи, не принял ли ты ненароком какую-нибудь дрянь. А выписка – когда разрешат врачи. Через полгода, год…

Сдаю лагерное тряпье. Это нечто! Кто не был там, никогда не оценит. Только вместо свободы за воротами – марш в дуровоз. Доставка до самой психушки. Исключительно для привилегированных пассажиров.

Люди на пражских улицах. Как будто ничего не случилось.

Так ведь ничего и не случилось. Женщины в очереди за мясом и арбузами. Мужчины за полуоткрытыми дверями пивных. Девчонки и ребята в очереди у кинотеатра. «Путь наркотиков». С Фабио Тести в главной роли. Все нормально. Просто один придурковатый наркоман позволил себя заловить. Давай-ка в Богнице.

И снова зарядка, застилание коек, утренний туалет, завтрак, рапорт, трудотерапия, обед, ужин, вечерняя программа, личная гигиена, вечерняя поверка…

Михал набрался достаточно опыта, чтобы не замечать, как во время бесед врачи прощупывают его.

Решают, когда можно будет включить в группу психотерапии или при надобности позволить работать на территории больницы? Нанизывать бусинки или, паче чаяния, ковыряться в саду, что означает повышенные шансы на побег? Только некуда мне бежать. Да и ни к чему. Нет у меня сил, неужели не видите?

В палате вместе с семью алкашами. Дядьки лет пятидесяти, которым дашь все семьдесят – коричневатого оттенка морщинистая кожа выдает плохую работу печени, мозги давно уже пропиты, так что говорить абсолютно не о чем.

А ты чего хотел? Отдельную палату для токсикоманов? А может, лабораторию?.. Все равно тут у наркоманов свой король – Рихард. Встреча после долгой разлуки.

Вот уж правда, только тебя мне здесь не хватало, подумал Михал, когда впервые увидел его в коридоре больницы.

А рядом с ним кто? Толпа почитателей, ждущих, что́ король Рихард изволит им передать из своего богатейшего опыта.

Резкий контраст с больницей у Аполлинара. Здесь уже сплошные торчки. Принудительное лечение по суду. За плечами у каждого какой-нибудь конфликт с законом. Кроме пары алкашей – у тех пока еще с административной комиссией. Минимум – хулиганство на работе или по месту жительства, иногда – неуплата алиментов. Есть и неудавшиеся самоубийцы – кто спьяну, кто под дозой. Это если им больше двадцати одного и их не могут держать в отделении для малолетних. Будто съехал человек еще ниже по этим американским горкам с черной дырой вместо надежного спуска.

Михал заметил восхищенные взгляды молодых токсикоманов.

Моя слава лучшего варильщика в Праге давно проникла за стены больницы?

Сколько из них, наверное, отведали мои шедевры, подумал он. И заплатили за это здоровьем? Да уж, не только деньгами…

На третий же день зачислен в группу. Определили, что готов к контакту? А разве это неправда? Разве сумел бы я еще раз пережить возвращение в лагерь? Только бы они научили меня, как обойтись без кайфа. Меня и Еву.

– Михал, а не хотели бы вы для лучшего знакомства коротко рассказать здесь свою историю?

Ну да, рассказать свой случай, остальные дадут оценку, такую, чтобы выслужиться перед доктором, а потом в сторонке будут шептать, что они меня уважают больше всех пражских нарков[22]22
  Наркоманов (жарг.).


[Закрыть], в надежде, не открою ли я тайну своего производства. Благодарю покорно. Я довольно бодро с этим справился – про Олину с Евой не сказал ни слова, хотя вдруг понял, что выгляжу перед остальными полным идиотом. Дискотека, любопытство, глупость семнадцатилетнего паренька. Остальное касается только меня. Поскорее бы все отбарабанить. Чтобы доктор не упрекал за нежелание сотрудничать.

– Хорошо, для начала спасибо, – отозвался доктор. Он постарался скрыть легкую иронию, заметив разницу между интерпретацией Михала и тем, что прочел в истории его болезни.

Михал внимательно разглядывал врача. Снова один из тех типчиков, которые отпускают длинные волосы, носят кроссовки, а под халатом майку «Левис» или «Адидас».

– Кто из вас считает, что его история похожа на историю Михала? – спросил врач. Все расселись кружком на стульях посреди комнаты с видом на больничный парк.

Взгляд Михала скользнул по снопику солнечных лучей, пробивающихся сквозь решетки.

– Томаш? – вызвал врач высокого блондина с кучерявым нимбом над головой.

– Ну, может, – допустил Томаш. И немного смущенно улыбнулся.

Вот на кого девицы небось клевали, подумал Михал. Типичный школьный заводила.

– Скажите Михалу, в чем сходство? – подбодрил врач.

– Ну, я тоже начал более-менее случайно…

– Вы говорите, случайно. А как?

– На вечеринке, в восьмом классе. Нас было семеро, а выпивки маловато. Пришел одноклассник, который уже летал в этом, и у него с собой была машинка. Ну, шприц, значит. Он обшарил домашнюю аптечку, нашел алнагон и вкололся. А мы попробовали после него. Алнагон ведь дешевле, чем выпивка. Да нам бы ее и не продали в магазине.

– Ладно, ну а потом почему вы продолжили? – следовали вопросы врача. – Вам понравилось?

– Скорее, мне нравилось это ощущение.

– Какое?

– Ну, что я не фрайер. И колюсь, как самый настоящий наркоман.

– А разве сам наркотик вам не доставлял удовольствия?

– Нет. Это как с курением. Кому хорошо от первой сигареты?

– А дальше?

– Потом наступила пора, когда мне было плохо всегда – кололся я или не кололся. Я уже просто привык.

– Но все-таки вам удавалось регулярно посещать школу. До какого времени?

– Почти до восемнадцати. Пока не попробовал кайф, который мне подошел по-настоящему.

– Какой именно?

– Болтушку. Я на ней с первого раза заторчал. Достанешь, бывало, болтушку и гудишь, ну скажем, неделю по наркоманским квартирам. И никто не знает, где ты.

– Значит, в школу вы перестали ходить практически сразу, как попробовали болтушку. А дальше?

– Потом меня бросила девчонка, которую я любил.

– Почему она с вами рассталась?

– Когда я балдел под болтушку, то к ней и по две недели не заявлялся. Но вместе с тем, я везде искал ее. На улице чуть не за каждой кидался, все думал, это она. А вот домой к ней зайти мне как-то в голову не приходило. А она, когда поняла, что я ширяюсь, сразу меня бросила. Вот тогда-то я и загудел по-черному.

– За что вас судили?

– Два года я гужевался по Праге без передряг с милицией. А потом мне пришили тунеядство.

– Где вы брали деньги эти два года?

– Мать давала на карманные расходы.

– Она знала, что вы употребляете наркотики?

– Знала. Но я все время обещал бросить и найти работу.

– Насколько мне известно, вас осудили не только за это?

– Да. Еще за растление несовершеннолетних. Но это была ошибка.

– Как так?

– На суде твердили, что я кололся перед несовершеннолетними, но я что-то не припоминаю. А если и так, на наркоманской сходке не спрашивают, есть тебе восемнадцать или нет.

– Вы говорите, ошибка, – улыбается доктор. – Но насколько мне известно, эта ваша вечеринка в восьмом классе сделала наркоманами сорок восемь человек.

– Как это? – Томаш поднял брови.

– Вся ваша семерка, которая была там, стала наркоманами. И каждый из вас вовлек в это дело других. Сорок восемь человек прошли через мои руки. Думаю, на суде вам еще повезло, что не сумели найти всех, кого вы приучили к наркотикам.

Тишина. Хочет произвести впечатление, понимает Михал. Квадратик солнечных лучей лениво перемещается по полу.

– Вы слышали историю Михала. Как вы думаете, есть у вас подобные черты характера? – снова спрашивает доктор.

– Трудно сказать. Я его мало знаю, – отрезает Томаш, уставившись взглядом в землю.

– Ладно. Тогда расскажите об особенностях вашего характера. Что вы думаете?

Томаш пожимает плечами.

– Я всегда хочу все попробовать… Не могу ни от чего отказаться… Заставить себя…

– Пан Отава, есть сходство? – врач обращается к Михалу.

– Что? – вздрагивает Михал.

– В его и вашем характере?

– Возможно, – допускает Михал. – В какой-то степени.

Господи, да ведь это свойства любого наркомана, если он проделал часть пути по своим американским горкам.

– А какие еще ваши характерные свойства, Михал?

Что же еще, раздумывал Михал. Ради девчонки, которая нравилась, я был способен на все. Самоотверженность? Да они меня на смех подымут.

– Я слишком дорожил дружбой, – сказал он.

– Это интересно, – отозвался врач. – Обратите на это внимание, – сказал он двум кроликам. – А дальше? – снова повернулся он к Михалу.

Неужели у меня не осталось ничего, кроме желания вмазаться, лихорадочно раздумывал Михал.

– Все? – спросил врач. Михал кивнул.

Не может быть, подумал он.

– А вам не кажется, что этого маловато? Почему? Подумайте об этом до следующей беседы, – словно издалека доносится голос врача. – Ну, хорошо. Кто из вас считает, что его история совсем не похожа на историю Михала?

Слава богу, пронесло, выдыхает Михал. На этот раз.

– Пан Вацлав?

Толстячок с рыжими, тщательно выбритыми щеками – только полосочка усов над верхней губой. Сглотнул и наклонился вперед.

– Ну, во-первых, я старше, а во-вторых, начал употреблять наркотики совсем по другим причинам.

– Сколько вам лет?

– Тридцать.

– А когда вы начали?

– Лет пять назад. Когда перешел на должность, связанную с определенной ответственностью.

– Вы работаете… – начал врач.

– Я служащий, – перебил мужичонка. – Заместитель начальника отдела в одном довольно серьезном учреждении. Мне не хотелось бы…

– Хорошо. Итак, почему вы начали?

– Все дело в том, что я не предполагал, будто что-то начинаю.

Это точно, промелькнуло у Михала.

– Сначала мне прописали тазепам. Как успокоительное. Чтобы заснуть. А я принимал его перед каждым трудным совещанием. Потом, чтобы не было так страшно, когда надо что-нибудь решить. Или перед заграничной командировкой. И как-то само собой получилось, что стал принимать по двадцать-тридцать таблеток в день. А в экстремальных ситуациях и вдвое больше.

– Где вы доставали лекарства?

– Сначала легально в нашей поликлинике, позже через знакомых медиков.

– Ну, и в конечном счете вы решили, что самоубийство – единственный выход из этой ситуации. А почему вы не обратились к врачу?

– Не знаю. Стыдно было. Не хотелось, чтобы кто-то узнал…

– Зато потом все узнали, что вы пытались покончить с собой…

– Когда принимаешь порошки, вообще ни о чем не думаешь, – встрепенулся толстячок. – Мне вдруг стало просто страшно. Я больше не мог этого выдержать. Ужас перед людьми. Панический страх. Боязнь где-то упасть и остаться лежать. Страшная подавленность. Вот почему я принял столь нерациональное решение.

– Хорошо. Следовательно, наркомания как бегство от стрессовых ситуаций на ответственном посту, – резюмировал врач. – Что скажет Иржи? На какую историю больше похожа ваша?

– Думаю, где-то посредине.

Короткая стрижка, худое невыразительное лицо, весь в скорлупе замкнутости, неприступности, раздумывал Михал.

– Я часто выпивал. Потом кто-то сказал, что лекарства лучше. Нет запаха. Если тебя качает, люди думают, что ты больной, а не пьяный. Вот я и перестал поддавать, а перешел на наркотики…

– А почему вы сначала чувствовали потребность пить, а потом употреблять наркотики?

– Порой меня мучил страх, что я в тупике. Что выбрал не ту дорогу. Не смогу найти себя, быть полезным на работе. Я совсем не так представлял себе свою будущую специальность. Мне стало казаться, что, изучая ее, тащишь массу ненужного балласта. Вот я и начал убеждать себя, что наркотик освободит меня от стрессовых ситуаций. Приняв дозу, я становился энергичнее, лучше говорил, не страдал от разных комплексов… Так что это немного похоже на случай Вацлава.

– Только с другим концом, – перебил врач.

– Да, я принял слишком большую дозу. И тоже мог умереть…

– Однако у вас это была не попытка самоубийства, а результат неопытности. Кстати, вы отдаете себе отчет, как в действительности обстояли дела? Сколько стрессовых ситуаций было на самом деле, а сколько вы просто выдумали, чтобы принять дозу?

– Через какое-то время я сам себя уговорил, что все вокруг – сплошная стрессовая ситуация и надо ее снять. В конце концов для меня стало стрессом встать утром с постели. Или пойти купить рогалик. Я начал считать стрессовой каждую ситуацию, чтобы был повод принять дозу.

– Ну, и чем все это закончилось?

– Меня выгнали из института. А в конечном счете посадили за тунеядство и производство наркотиков из лекарств, бывших в свободной продаже.

– Вы видите? Стресс, подавленность. Состояния, которые не губят здоровье человека. Не уничтожают так, как вещества, которые начинают принимать, чтобы поднять настроение. Стресс и подавленность намного безопаснее наркотиков. Подавленность прекрасно снимается разговором. Надо только знать, с кем говорить. Последствия от наркотиков гораздо страшнее, чем от подавленности. Подавленность пройдет. А разрушение печени, изменения в мозгу, исколотые до дыр вены устранить нельзя. Наше общество привыкло ко всемогуществу лекарств. Вам нездоровится? Примите таблетку. Панацея! Чудо! Все вы на этом воспитаны. Никто никогда не предостерегал: помните – любое лекарство может принести вред! Вот одна из ошибок, последствия которой трудно предугадать. Ибо сегодня неуверенные в себе люди ищут опору и успокоение в наркотиках. Возьмите токсикоманов, ведь большинство из них хотя бы в глубине души стремятся компенсировать собственные комплексы чем-то из ряда вон выходящим. Привлечь к себе внимание.

Михал разглядывал сидящих в комнате. Вон Рихард и два знакомых кролика, из тех, кто ищет компанию и хозяина, который за мелкую услугу ссудит кайфом. Скорее всего, им просто не повезло, повязали где-нибудь на хате, когда там варили болтушку. А заодно впаяли и тунеядство. Пестрая компания!

– Я еще в школе лечился от желудочного невроза. Бывали тошнота, сердцебиение, плохой сон, депрессия, подавленность. Собственно, я даже не знал, что мне давали наркотики. Просто я не мог от них отказаться… Может, надеялся, они поддержат меня морально, – говорит один из кроликов.

– А как вы думаете, Михал? – вырывает его из раздумий врач. – Давайте начнем с вас?

– Не понял?

– Вы не слушали? Сегодня мы попытались хотя бы немного объяснить причины, почему люди начинают употреблять наркотики. Итак, попробуем обобщить…

Почему? Михал пожал плечами. «Почему?» – в этой примитивной истории, которую я рассказал для всех, и «почему?» – на самом деле? Ужасно то, что человек задает себе этот вопрос слишком поздно. Вначале он не придает наркомании такого значения, какое она приобретает потом.

– Назовите, ну, скажем, хотя бы одну из ваших причин? – продолжает врач.

Кое-кто начал, пожалуй, просто из любопытства, интересно все же, да и вообще, откуда нам было знать, на какой путь мы выходим. И куда он ведет. Не имели никакого понятия об этих американских горках с кайфом.

– Любопытство, – ответил Михал.

– Любопытство. Хорошо. Кто еще? – Врач оглядывает остальных.

– Бегство от проблем, с которыми не можешь справиться, – говорит толстячок с рыжими усами.

– Хорошо.

– Бегство от скуки, – отзывается один из кроликов.

– Гм, а Ондржей?

– Это нечто исключительное. Оно выделяет человека из стада.

– В самом деле?

– Точно. Позволяет не быть как все, одним из толпы. Штамповкой. Служащим, рабочим, крестьянином, интеллигентом. Должны же люди хоть чем-то отличаться. Цветом, оттенком. А не быть этой серой массой, которой полно на улицах.

– Но наркомания тоже сбивает вас в стадо. В стадо наркоманов. В ваших компаниях царит чувство стадности. Ведь многие из вас принимают наркотики именно потому, что это делают остальные. А результат? Развалины плюс абсолютная зависимость от наркотиков. Каждый – точная копия другого. И это, по-вашему, яркие личности? Что вы об этом думаете?.. Никто ничего? Ондржей? Ничего? Хорошо. Значит, наркотики дают вам ощущение полноты жизни, разнообразия. Вам кажется, что наконец вы находите что-то новое, интересное. Но почему обязательно с наркотиками? Разгонять скуку – это правильно. А нельзя ли это сделать как-нибудь по-другому? Во всяком случае, чтобы не вредить здоровью? Ну, чем бы вы предпочли заняться? А? Мартин… Или кто-нибудь еще. Чем вы могли бы увлечься, не будь наркотиков? Никто ничем? Даже Рихард?

– Да нет, почему же. Любым делом, которое развивает активность. Где можно показать себя. Выделиться среди других.

– А почему же вы ни разу не попробовали?

– Мне это недоступно.

– Почему?

– Не каждый может учиться или работать там, где ему нравится.

– Не может делать то, что ему нравится? А как же хобби?

Рихард пожимает плечами.

– А не потому ли, что вы слишком ленивы? Хотите получать удовольствия даром? Получать, ничего не давая взамен. Не приложив никаких усилий? Вы мечтаете об эйфории, не пытаясь при этом даже пальцем пошевельнуть. Лишь бы ничего не тратить. В лучшем случае деньги, да и те большинство из вас получают от родителей. Ну и, конечно, собственное здоровье. Когда человек занимается общественно полезной деятельностью, добиваясь определенных успехов, уверяю вас, он тоже ощущает подобную эйфорию, а может, даже большую и, уж конечно, более продолжительную, нежели та, которую вы вызываете искусственным путем. Почему вы не хотите испытывать радость от собственного умения, от того, что вас кто-то любит, восхищается вами?.. Что вы думаете на этот счет, Мартин?

Пожатие плечами.

– Химические эмоции даются вам легче, тут ведь не надо напрягаться, чтобы вызвать положительные эмоции в своем собственном мозгу. Достаточно взять шприц. Или я не прав? Но в конечном счете эти химические эмоции подменяют все остальное.

– А что мне, по-вашему, делать? Я принимаю наркотики, потому что меня тошнит от людей. От того, каков этот мир. Не хочу с ним иметь ничего общего, – срывается Мартин.

– А какой, по-вашему, этот мир?

– Жестокий. Одни лезут по трупам других ради денег, ради карьеры, ради успеха. И у всех потрясающе острые локти. Никто не пытается понять другого, побывать в его шкуре. Только и зыркает, как бы на ком проехаться. Чихать я хотел на такой мир.

– Понятно, – говорит врач. – Ну, а вы? Вам ведь никто не мешает делать что-нибудь для людей. Пусть даже они такие, как вы говорите. Может, именно вы сумеете открыть им глаза. И они не будут такими. Не лучше ли зажечь маленькую свечку, чем проклинать темноту?

– А мне-то что с того?

– Эйфория. Я уже вам говорил.

Мартин ухмыляется.

– Выходит, вы тоже предпочитаете эксплуатировать других? – продолжает врач.

– Как это?

– Сидите на родительской шее, а доколетесь до пенсии по инвалидности, то висите на шее такого жестокого, по вашим словам, общества. Разве я не прав?

Как четко мы отгораживаемся от алкоголиков. Словно принадлежим к высшей касте, думает Михал, ужиная за столом наркоманов. А на самом деле такие же зависимые, как и они. Только от веществ, которые доконают нас гораздо быстрее. Если бы кто-нибудь сумел начисто стереть из моей памяти мысль о наркотиках. Интересно, что бы в ней тогда осталось?

– В результате мы все кончим как Зденек, – улыбается Рихард.

– А что с ним? – Михал поднимает голову.

– Ты не знаешь? Шел по улице, свалился от истощения и умер. Потом только выяснилось, что он не ел по крайней мере месяц.

Зденек? Михал застыл от ужаса.

– Черт подери, неужели никто не мог ему помочь?

А я? Но я был в тюрьме.

– Разве никто не знал, что с ним? – Он оглядел остальных.

– Помогать такому наколыцику? – поднял глаза Мартин. – Минуту с ним потреплешься, глядишь – он у тебя часы спер. Тырил, как сорока. Да еще на всех кидался.

А что ему оставалось, он ведь не умел варить сам, подумал Михал.

– Вот вы и бросили его подыхать, – начал было он, но внезапно понял, что это бессмысленно.

Снова вся эта карусель. Прямоугольник солнечных лучей в который раз перемещается по полу комнаты групповой терапии.

– Так. Сегодня мне хотелось бы узнать, о чем мечтал каждый из вас, исключая наркотики… Никто ни о чем? Чего бы вы хотели? Что вас могло заинтересовать? – старается врач.

– Хватит и кайфа, – буркнул Мартин.

Хочет привлечь внимание. Показать, какой он орел, осеняет Михала. Достаточно видеть улыбку Рихарда.

– И все же, чего бы вы хотели еще?

– Разочек вмазаться, – снова вступает Мартин, воодушевленный предыдущим успехом.

– Кроме наркотиков, – напоминает врач. – Важнее ничего нет, да, Мартин?

– Чтобы вены были хорошие, тогда можно все время вмазываться.

– Об этом надо было позаботиться раньше. С такой изуродованной артериальной системой, как у вас, уже ничего не поделаешь, – улыбается Мартину врач. – А что скажете вы, Михал?

Быть с Евой. Только о таком не говорят вслух. Он пожал плечами.

А если на полном серьезе, чего бы я еще хотел? Михалу стало страшно, он ведь и вправду не знал, что ответить.

– Что-нибудь вас интересует?

Тишина. Все более гнетущая.

– Какова ваша шкала ценностей? – повторяет врач.

Один раз вмазаться, потом можно терпеть, мелькнуло у Михала. И, конечно, Ева. Близость с ней. Только зачем это, если кайф дороже любой близости.

– Так кто может что-нибудь сказать? – Врач поворачивается к остальным. – Что, по вашему мнению, приносит человеку счастье?

Мартин снова заерзал.

– Кроме наркотиков, – предупреждает врач.

Быть с Евой. Выдержать все и никогда больше не загреметь в тюрьму, повторяет про себя Михал.

– Кроме кайфа, все ерунда, – опять выступает Мартин.

– Действительно нет ничего другого, что может принести радость?

– Найти силы не принимать их, – сказал толстячок с рыжими усами.

– Хорошо. А теперь ответьте, что движет человеком?

Нужда достать дозу, тут же мысленно отвечает Михал. А дальше? Потом уже и правда все равно, понимает он. Но ведь это ужасно!

– Вы понимаете теперь, что с вами происходит? – снова спрашивает врач. – Вы не способны говорить ни о чем другом, только о наркотиках. Все остальное вне вашего понимания. У вас совершенно искаженное представление о мире. Собственно, вы о нем очень мало знаете. Не можете сказать ничего конкретного ни о какой сфере человеческой деятельности, кроме наркомании. И не только говорить, вам думать ни о чем не хочется, кроме наркотиков. И еще у вас нет цели, ради которой вы могли бы с ними покончить. Вы не знаете другого способа испытывать радость, только с помощью наркотиков. Не научились за свою жизнь, как другие люди. Вы слишком рано начали принимать наркотики, и они отрезали вас от всего мира. Для вас существует своя эйфория, бесплатная. Правильно? Вы понимаете, что за всю свою жизнь не получили никаких настоящих впечатлений, кроме тех, что вам дали наркотики? И опыта никакого. Ничего, кроме наркомании. Полное отсутствие интересов. Знаете, как это называется? Эмоциональная опустошенность. Оскудение. Угасание. Тупость. Нет людей более выхолощенных и лишенных естественных эмоций, чем токсикоманы. Наркотики искалечили вас. Может, пройдет несколько месяцев, а для тех, кто рано начал, и лет, пока вы выкарабкаетесь из этого состояния. Разумеется, если вы всерьез решите покончить с наркотиками. Это самая большая проблема вашего включения в нормальную жизнь. Большинству из вас будет казаться, что для этого требуется слишком много усилий. Вот почему столько токсикоманов срываются после выхода из больницы. Вы просто не привыкли прилагать усилия. Или я не прав?

– Значит, тогда все равно, – вдруг атакует Ондржей. – Какая разница – мучиться месяцы или годы. Чихать мне, есть у меня какие-то там интересы или нет. Тупой я или нет. Мне незачем жить, если у меня отнимут наркотики.

– Отлично. Знаете, как это называют? – Врач поворачивается к остальным. – Синдром немотивированных поступков. У человека нет того, ради чего стоит жить. Он совершил единственную ошибку – не сумел найти цель в жизни. Или вообще не пытался искать. Вы думаете, что люди, у которых есть в жизни цель, нашли ее без особого труда? Ничего подобного, найти ее совсем не просто. К ней надо пробиваться. Тогда это и лекарство от скуки. Если вы хотите чего-то достигнуть, на скуку времени нет. Важно только найти цель. Самое главное. На что стоило бы тратить собственные силы.