Текст книги "В смертельном трансе. Роман"

Автор книги: Р. Зиммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

От отвращения меня чуть не вырвало. Я бы закричал, если бы не перехватило глотку. Зато меня прошиб пот, и я почувствовал, что холодные капли стекают по бокам. Я схватил руку Тони, сжал ее изо всех сил. Она тоже это увидела и зажала рот ладонью. Мертвый распоротый козел, начиненный вареным рисом. Дьявольский ритуал. Поклонники сатаны – вот кто они такие, вот что это за секта. Так они могли расправиться с Лиз. О Господи, вспороли ей живот, потом утопили. Боже, Боже, бедная девочка…

Из задней комнаты послышались ритмичные удары. Мы с Тони посмотрели в ту сторону и увидели, что оттуда вышел еще один человек. Он, конечно, был в черной маске и без рубахи, на груди – густая седая поросль. Как у всех, на руке вытатуирован дракон. Полный комплект. Но сверх того из его маски торчали желтые и красные перья, а в руке он держал посох, увенчанный изображением полной луны. Он вроде был старше остальных. Главарь этих парней? Да, какая-то шишка. Он вошел, дважды стукнул посохом об пол, остальные сгрудились в одном углу, и я понял – начинается. Ритуал, ради которого они собрались. Нам с Тони теперь нельзя уходить, мы должны увидеть воочию, чем они занимаются, на какие мерзости они способны.

Человек с посохом опять ударил два раза в пол, и в комнату вступил еще один, в накидке, разукрашенной лунами и звездами. Очевидно, вожак – остальные уставились на него, следили за каждым его движением. За ним двое мужчин ввели в комнату женщину. У меня едва не разорвалось сердце. Молодая женщина, светловолосая, бледная как мел, с пышной фигурой. Она была завернута в белую простыню. Она дергалась и извивалась, стараясь вырваться. Огромные глаза полны ужаса, рот заткнут кляпом и туго завязан. Боже мой, я не хочу смотреть на убийство! Не хочу видеть женщину располосованной, как тот козел. Разве это возможно?! Да, возможно – один из них уже подошел к ней с длинным ножом, провел им по ее подбородку. На коже проступила темная густая кровь и закапала на снежно-белую простыню, обернутую вокруг невинной жертвы. Вся толпа завыла и зарычала, и я понял, что сейчас, сию минуту они сбросят с помоста начиненного рисом козла, распнут на столе женщину, наверное, изнасилуют, а потом четвертуют и оставят куски ее тела здесь, в брошенном доме, либо утопят в Миссисипи.

Мы не можем ничего поделать вдвоем, их слишком много. Надо бежать к машине, к телефону и звонить по номеру 911. Если не терять времени, мы можем спасти эту белокурую женщину.

Я прижал губы к уху Тони и не прошептал, а прошелестел: «Быстро за помощью!» Она кивнула, и мы оторвали себя от стенки и двинулись к двери в зал. Только бы вырваться из этой тьмы кромешной. Я двигался быстро, слишком быстро, рискуя споткнуться о какую-нибудь доску и переполошить поклонников дьявола. Но я спешил добраться до лестницы, взбежать по ней к свету и безопасности, найти телефон, позвать на помощь полицию.

Мы добрались до зала. Я посмотрел направо, в сторону ритуальной комнаты. Мерцающий свет. Охраны никакой не видно. Мы с Тони, держась за руки, двинулись дальше. Ритуальная декламация за спиной становилась громче. Ритмичное хрюканье и рычание усиливалось как прибой – там призывали духов тьмы. Мы были уже недалеко от лестницы. Почти дошли – я видел слабый свет из двери, ведущей наружу, к свободе. Вот тогда они это и сделали – вынули изо рта женщины кляп. Или, может быть, она сама изжевала его в отчаянии. И мы услышали отчаянный, душераздирающий вопль, он пронзил наши души.

– Не надо, – визжала и молила женщина. – Пожалуйста, не надо!

Тони остановилась. О Господи, так было с Лиз, подумал я и попытался сдвинуть Тони с места. Не тут-то было. Наверно, она тоже подумала об этом – повернулась в ту сторону и пронзительно закричала. Это была импульсивная реакция врача, попытка сделать что-нибудь, что угодно, чтобы спасти человеческую жизнь, отвести ее от края смерти.

– Не смейте ее трогать! – закричала во тьму Тони.

Ее крик подействовал как удар электрическим током. Там, за стеной, словно крышка захлопнулась – на мгновение стало тихо. Ни голоса. Ни звука. И мы с Тони как окаменели. Я не представлял себе, что теперь будет, тишина как бы оглушила меня. И конечно, один из парней появился в двери, шагнул вперед и уставился на нас. Он был ошеломлен не меньше, чем мы. Тоже застыл – грудь голая, на лице черная маска.

Наконец он заорал:

– Чужие!

Многоголосый звериный рев вырвался из комнаты. Затопали десятки ног, и мы с Тони ринулись к выходной двери. Помчались к ней. Я слышал крики и гиканье, я знал, если они нагонят нас, то затопчут ногами, забьют, раздавят. Сердце рвалось из груди, из горла, летело впереди меня.

Добежав до двери, мы чуть не вышибли ее и выскочили на площадку. Я взглянул вверх – оттуда проникал слабый свет. Два пролета лестницы. За ней – безлюдный проулок. Черт! Нам не уйти. Нам не убежать от этой сбесившейся орды, сейчас она будет здесь. Я захлопнул дверь и навалился на нее плечом. Господи, это безнадежно, мне их не остановить.

– Какую-нибудь деревяшку! – крикнул я Тони.

Она панически оглянулась. Деревяшку?

– Подпереть дверь! Оттуда! – Я показал под лестницу, где мы недавно прятались.

Она поняла и мгновенно выдернула доску, за ней еще одну, подтащила ко мне. Мы уперли один конец доски в дверь под ручкой, другой – в основание лестницы; вторую доску, более длинную, загнали между дверью и второй ступенькой. Едва мы ее поставили, как они забарабанили в дверь. Затем раздался тяжкий удар, рычание – они хором вопили и ругались. Взбегая по лестнице, я глянул вниз. Дверь выгнулась, доски сгибались, как тростинки.

Мы прыгали через две ступеньки, спотыкались, чуть не падали, подгоняемые звериным ревом снизу. Тони мчалась впереди меня, пригнувшись как бегунья – она и была бегуньей. Мы взлетели наверх, в тамбур, оттуда на залитую солнечным светом разгрузочную площадку. Вниз по деревянным ступенькам, по проулку. Разбитые железнодорожные пути, ветхие кирпичные стены – и ни одного бандита.

Я оглянулся. Неужели ушли? Не может быть.

– Алекс, вперед! – крикнула Тони. – У них может быть запасной выход!

Она была права, и мы побежали дальше, промчались по улице – вот она, моя «хонда». Руки тряслись, я кое-как открыл машину, мы вскочили в нее, пыхтя и обливаясь потом. Зарычал мотор, из-под колес полетел гравий, и мы покатили прочь, к свободе.

Мы свернули на Вашингтон-авеню, и тут меня взяло удивление: неужели живы? Быть этого не может.

– Надо найти телефон, – сказала Тони, глядя в заднее стекло.

От радости я почти забыл об этом. Теперь я помчался по широкой улице – гнал, как пьяный, проехал кварталов пять и с. визгом затормозил перед одним из новых ресторанов – низким синим зданием. Вывеска: «Дж. Д.Койт». Мы не парковались, выскочили из машины и ворвались внутрь; обедающие так и вытаращились на нас из своих затемненных кабинок. В углу помещались игровые компьютеры – оттуда тоже смотрели на нас и явно думали: «Этого мы не заказывали». Смотрели с испугом: вид у нас был дикий и расхристанный.

Я подбежал к бару, крикнул:

– Дайте телефон, быстро! – Схватил аппарат, набрал 911 и стал кричать в трубку.

Сам не знаю, что я кричал – что-то о секте, о похищенной женщине, о пытках. И об изнасиловании. Я кричал, что надо спешить, иначе ее убьют. «Куда ехать?» – спросил спокойный голос на другом конце провода. Адреса, конечно, я не знал и сказал, что мы сейчас… Где? Да, ресторан Дж. Д.Койта, будем ждать у входа. Скорее!

Мы с Тони выскочили наружу. Я перегнал машину с улицы к подъезду и поставил у пожарного гидранта. Когда я выходил из машины, уже была слышна полицейская сирена, и через несколько секунд они были здесь – одна и следом еще одна полицейская машина. Мы вскочили в первую и, показывая дорогу, стали наперебой рассказывать, как все вышло, – всю историю. «В подвале пятнадцать или двадцать человек», – сказали мы, и полицейские вызвали еще машины на помощь.

Но когда мы приехали на место, подвал был, конечно, пуст. И весь этот проклятый пакгауз. Полицейские оставили нас сидеть в машине, а сами побежали туда с оружием наготове и никого не нашли. Они обшарили все здание сверху донизу и обнаружили только одно подтверждение нашего рассказа – немного риса, рассыпанного на лестнице.

ГЛАВА 11

Полицейские допрашивали нас прямо в проулке, на заднем сиденье патрульной машины. Пока мы повторяли наш рассказ, зашло солнце. Повторив историю в третий раз, я откинулся, посмотрел в заднее окно и увидел почти полную луну, повисшую над пакгаузами. Пробирала вечерняя прохлада, и я подумал – неужели они продержат нас здесь всю ночь?

Тони вкратце коснулась смерти сестры – полицейские знали об этом; они сказали – самоубийство, девушка прыгнула с моста, – но Тони ответила, что не сомневается, это связано с делами секты. Тайлер не хотел с нами встречаться, поехал туда, а там – ритуал, светловолосая женщина с кляпом во рту, уже не говоря о козле, начиненном рисом. Полицейский сказал, что бывает всякое, но как объяснить, что пакгауз оказался совершенно пустым и так называемые служители сатаны не оставили никаких следов, кроме щепотки риса? Мы не могли этого объяснить. Но Тони взъярилась: устроили нам целый допрос и думают, что мы все сочинили! Она спросила о детективе Дженкинсе, полицейские позвонили в участок. Дженкинс был вне досягаемости. Должен вернуться через несколько часов.

С этим мы поехали ко мне домой; добрались только в десятом часу. Самый странный день в моей жизни. Я сварил безкофеинного кофе, достал хлеб, сыр, горчицу, и мы сели ужинать на кухне – она у меня маленькая, белые стены, крошечная стойка, белые табуреты. Мы расслабились, напряжение спало, но вопросов становилось все больше. Тайлер, секта, Лиз. Как это связано и что мы видели сегодня? Зачем им козел и что случилось с русоволосой женщиной? Жива ли она еще? Или ее уже расчленили и бросили в Миссисипи?

Около одиннадцати позвонил Дженкинс. Он уже знал о происшествии в пакгаузе и хотел поговорить с нами. Я сказал – конечно, и минут через двадцать завопил домофон. Значит, Дженкинс уже здесь; ничего удивительного, в Миннеаполисе самая длинная дорога занимает двадцать минут, если только не ехать из предместья Кун-Рэпидс. Дженкинс был одет в коричневую синтетическую спортивную куртку и бежевые брюки и имел при себе казенный желтый блокнот. Лицо усталое, как будто слишком много времени провел на работе. Мы перешли в гостиную и снова принялись за эту историю, начиная с моего звонка Робу Тайлеру из «Питерс гриля» и кончая тем, как мы подперли досками дверь и вторглись к Дж. Д.Хойту.

– Господи, ну вы и везунчики! Как вас не разорвали на куски? – сказал Дженкинс.

Тони пропустила его слова мимо ушей, она думала о своем.

– Тайлер пытался что-то убрать с глаз долой, – сказала она. – Он что-то знает о смерти Лиз, если не сам ее убил. Я уверена в этом. И это как-то связано с сектой. Лиз хотела о них написать и просила меня сделать фотографии. Это очевидно.

– Возможно, – сказал Дженкинс. – Но на мой взгляд, вы оба безумцы. Полезли в этот пакгауз! Счастлив ваш Бог – вы от них ушли. Это очень скверная группировка.

Я спросил:

– Иными словами, вы о них что-то знаете?

Он посмотрел на меня, явно взвешивая, что он может и должен сказать.

– Знаю. – Он почесал бровь. – Это группа «драконов». Она под наблюдением. Мы не так много о них знаем, кроме того, что это очень опасная банда. Вы ведь знаете об убийствах? Четыре женщины? Убийства начались в январе, все убиты, э-э… причудливым способом. Возможно, это как-то связано. Больше ничего не могу сказать, кроме одного: не суйтесь в это дело.

– Это почему? – взвилась Тони.

– Держитесь от них подальше и держитесь подальше от Роба Тайлера. Избегайте его.

– Не понимаю. – У Тони от негодования заалели щеки. – Почему вы молчите, черт побери? Почему не говорите прямо, что гибель моей сестры могла быть связана с этой сектой?

– Потому что я так не думаю и потому что мы пытаемся скрыть дело от газетчиков.

– Но…

– Дело в том, что четырех женщин убили ритуальным способом. Вашу сестру – нет.

– Да, но у Лиз была связь с членом секты, Боже мой!

– Послушайте, те женщины были изнасилованы, расчленены и пригвождены к деревьям. У вашей сестры в анамнезе депрессии, она уже пыталась покончить с собой, принимала лекарства, и ее нашли в Миссисипи.

Что-то здесь не так, думал я. Что-то еще происходит, что-то скверное. Но что?

– Алекс, придержи этот момент. Дай выход всему, что есть в подсознании, посмотри на эту сцену со стороны, как на картину. Что именно происходит?

Я задерживаю дыхание и как бы беру время в плен. Чувствую, что не сижу больше на диване, а парю над нами – детективом Дженкинсом, Тони и, как ни странно, над самим собой. Рассматриваю нас под другим углом, словно фото. Да, что-то еще происходит. Но что?

– Благодаря гипнозу ты вернулся к этой встрече с Дженкинсом. И сейчас ты знаешь больше и больше понимаешь, чем при реальной встрече.

Уже тогда, в моей квартире, после приключения в пакгаузе, Дженкинс знал больше об этой секте, да и о смерти Лиз. Но я тогда не понимал, почему он молчит, почему нам приходится самим вести охоту. Мы ее повели, ясное дело. И в– конце концов поняли все.

– О чем ты говоришь?

Да о том, что там был еще один слой, что мы только поскребли по поверхности, что Дженкинс не был…

Я задыхался, легкие мои скрипели, я набрал полную грудь воздуха, и это вернуло меня в прошлое, в мою квартиру в Миннеаполисе. Была поздняя ночь. Нам предстояло извлечь на свет божий реальность, скрытую за скупыми словами Дженкинса. Единственный способ – без суеты пройти все шаг за шагом. Медленно и логически.

– Поверьте, – говорил Дженкинс, – я сейчас пытаюсь организовать расследование как можно лучше. По-моему, смерть вашей сестры не связана с «драконами», но я могу и ошибаться. Несомненно, есть обстоятельства, требующие проверки, и, если я обнаружу что-то новое, вы узнаете об этом первыми.

Тони кивнула.

– Отлично. Доверьтесь мне. Я делаю все возможное. – Дженкинс взял с колен свой блокнот. – Сейчас мне нужна ваша помощь. Вы можете описать ту женщину в пакгаузе?

Тони опустила голову, подумала и сказала:

– Высокая, примерно пять футов десять дюймов. Не худая, можно сказать, полная. Блондинка.

– Яркая блондинка, – прибавил я. – С желтизной.

– Лицо круглое.

– Лет тридцати.

Дженкинс нахмурился, почесал затылок и вынул из желтого блокнота фотографию.

– Это она?

Я взял снимок – черно-белый, глянцевый, пять дюймов на семь. Улыбающаяся женщина явно германского или скандинавского типа. Круглые щеки, широкая улыбка, белые зубы, светлые волосы. Так выглядит половина женщин Миннесоты. Она стояла на тротуаре, смотрела куда-то через плечо. Привлекательная женщина с мягким взглядом – я мог бы с ней подружиться.

– Господи, не знаю, – неуверенно сказала Тони. – Как ты думаешь, Алекс?

Главные характеристики совпадали. Миловидная, полная женщина. Светлые волосы. Лицо женщины в подвале было искажено страхом и негодованием. Здесь – счастливое, улыбающееся, молодое. Думай, приказал я себе, восстанови ее образ.

Лицо как бы выпорхнуло из памяти, и я быстро ответил:

– Да, это она.

– Вы уверены? – спросил Дженкинс.

– Абсолютно. Я помню ее глаза, я на них смотрел, они были такие испуганные. И подбородок – они ткнули в него ножом. Ее подбородок.

Тони сжала губы, не решаясь согласиться со мной. Секунду спустя все же кивнула. Я был прав. Фотография той женщины, что была в подвале, – завязанной в белую простыню, с кляпом во рту.

– Согласна, это она, – сказала Тони. – Почему вы спрашиваете?

– Потому что эта женщина, – сказал Дженкинс, пряча фотографию, – исчезла неделю назад из «У». Бесследно. Ушла в библиотеку и как сквозь землю провалилась.

Господи, где же ее найдут, подумал я, на каком дереве? В каком поле? Мне было тошно об этом думать. В нашу жизнь вползает безумие. Кровавое безумие. Что случилось с Америкой, если студенты не могут спокойно пройти через кампус? Когда мы стали страной страха? Студентка шла в библиотеку, и вот вам. Конечно, живой ее не найдут. Дженкинс наверняка это знает. Так же, как и ее родители.

– Ладно, я намерен разобраться с нашим мистером Тайлером, – сказал детектив. – Поеду к нему домой завтра же… Не застану – поищу в Колледже живописи и дизайна. – Он провел рукой по своим редеющим волосам. – Говорю вам это вот почему: не хочу, чтобы он знал, что его видели на их сборище. Во всяком случае, пока. Я намерен держаться этой тактики. Но боюсь, если вы с ним встретитесь, это сборище станет темой – как бы это назвать – обсуждения.

– Да уж, – пробормотала Тони. – Мы там насмотрелись… А я никогда не умела держать язык за зубами.

– Так что, будете держаться от него подальше? – спросил Дженкинс и посмотрел на меня, на Тони, потом опять на меня.

– Конечно, – ляпнул я.

Тони кивнула.

– Договорились. – Дженкинс встал. – И ради Бога, не суйтесь к «драконам». Оставьте их мне. Я буду держать вас в курсе. Звоните в любое время, особенно если что-то надумаете.

Было поздно, он очень устал, мы с Тони тоже были в полном изнеможении. Дженкинс пробормотал что-то еще. Тони пробормотала слова благодарности. Я проводил его до двери, мы обменялись рукопожатием, и мне почудилось, что он когда-то учил детей физике. Вот кого он мне напомнил. Усталого школьного учителя, который поменял педагогику на более романтическую работу. Если это можно назвать романтикой.

– Спасибо, что потрудились зайти, – сказал я ему через порог. – Тони вам очень благодарна. Все это было очень тяжело для нее.

– Еще бы…

Он ушел, тяжело ступая, а я захлопнул дверь, запер ее на второй замок, проверил, закрыто ли, – я так делал каждый вечер перед сном. Шагнул от двери – и понял: у меня есть еще один гость. Тони. Почему я решил, что она в эту ночь останется у меня?

Я двинулся в гостиную, спрашивая себя: неужели это вернулось? Тони и я – мы опять вместе.

ГЛАВА 12

Я стоял в дверях гостиной и думал, что повлечет за собой сегодняшний день. Наши отношения с Тони остались невыясненными, во всяком случае, для меня. Просто все оборвалось. Тогда я не понял почему, но сейчас, я чувствовал, что-то начинает проясняться. Мы можем открыть новую главу.

Может, во мне говорит сексуальное напряжение и тоска, накопившаяся за эти годы? Если честно – в большой степени так. И вот я стою на пороге и думаю, как и что надо сделать, чтобы она принадлежала мне и мы спали вместе, и если так, будет ли это повторяться – еще, и еще, и еще? Господи, неужели мы снова будем вместе?

Я не хотел торопить события и напугать ее. Да, я лукавил, обдумывая свой маленький заговор. Но дело-то шло о моей любви. Я стоял неподвижно, думал и смотрел на Тони Она меня не видела. Она вдруг спрятала лицо в ладони и расплакалась. Тогда я подошел к ней. Конечно же, чтобы ее успокоить – она была измучена и думала о смерти своей сестры, и сегодня нас самих могли убить, но была у меня и подспудная мысль. Тони сейчас ослабела, ее оборону, наверно, будет легко преодолеть. Затея не из благородных, но мне было все равно. Я люблю ее и, наверно, всегда буду любить. Я только поцелую ее, скажу ей все это. Прямо сейчас, на этом диване.

– Алекс, ты можешь опустить это, если хочешь. Ты не обязан вдаваться в…

Я не мог остановиться. Все это было очень важно для меня. Я чувствовал, что обнаружится много такого, чего я не знал, но о чем догадывался. О Тони и, возможно, обо мне. Конечно, меня вело вожделение, но был и альтруистический мотив – стремление к честности и ясности.

Я прошел вдоль длинного зеленого дивана и сел рядом с Тони. Она сидела, съежившись, и всхлипывала. Я начал обольщение с того, что медленно и неуверенно потянулся к ней и обнял обеими руками, притянул к себе. Получилось вроде бы неплохо.

– Все хорошо, Тони, – сказал я. – Ты молодец.

Она как будто спряталась в моих объятиях – вместе со своей болью. Она всхлипывала, а я обнимал ее, и баюкал, и бормотал, что все будет хорошо, просто сейчас очень поздно, и позади такой длинный день, и она вымоталась. Она прижалась ко мне, я держал ее крепко, вдыхал ее свежий запах. Зарылся пальцами в ее волосы, прижал голову к своей груди. Так мы сидели, прильнув друг к другу. И само собой получилось, что я уткнулся лицом в ее волосы, и тут у меня дух захватило от воспоминаний – волосы ее пахли сладостно, это был ее запах. Я стал целовать ее. Сначала просто чмокнул в макушку, как бы для утешения. Потом поцеловал волосы над ухом. Я как будто пробовал тонкую корочку льда сколько она выдержит. После четвертого поцелуя Тони подняла голову, обвила рукой мою шею, прижалась щекой к моим губам.

Тони, Тони, стучало мое сердце. Я совсем воодушевился и легонько поцеловал ее в ухо, еще раз, еще. Я уже не утешал ее, я возвращался в прошлое и боялся, не отвергнет ли она меня снова. Но нет, Тони придвинулась ко мне, подняла голову. Я провел ладонью по ее щекам, ощутил нежную, влажную от слез кожу. Я улыбался и дрожал.

Прошлое слилось с настоящим: Тони подняла ко мне лицо, и наши губы встретились. Я крепко поцеловал ее, пожалуй, слишком крепко, но я не мог удержаться. Тони легла на спину, положила голову ко мне на колени. Лежала и смотрела на меня. Невозможное свершилось. Это было неправдоподобно; я ощущал себя скорее не участником этой сцены, а сторонним наблюдателем.

– Так оно и есть.

Что? Нет, я там, рядом с ней, и она больше не плачет. Это прошло. Я целовал ее губы, лицо, еще и еще, и гладил ее, и трогал. Я почти забыл, какая она, – упругость ее живота, ее запястья, нежные, как масло. Но многое еще помнилось – прогиб спины под моей рукой, крепкие груди. Я дрожал от желания, жаждал в нее войти, раствориться в ней и никогда ее не оставлять. Вытянул ее рубаху из-под джинсов, пробежал пальцами по коже, потом просунул руку под ремень и под трусики. Ноги ее раздвинулись, и моя рука прошла вниз до конца, и кругами, и опять вверх.

И тогда я снова обнял ее, схватил за плечи – настала моя очередь плакать. Глаза покраснели, я это почувствовал. Внутри все жутко болело, будто меня проткнули насквозь. Одиночество. Я побыл с Тони – совсем немного – и понял, как убийственно одинок был я все эти годы. Зачем-то держал три очень дорогих велосипеда, но не было у меня ни подруги, ни семьи. Мне были нужны они, а не треклятые велосипеды…

Я вздохнул, опустил голову на ее плечо.

– Тони…

Она разворошила мне волосы, прошлась пальцами по спине и сказала:

– Я скучала по тебе.

Спасибо, подумал я. Спасибо за признание – что между нами что-то было. Значит, я не все выдумал. Я все-таки был ей нужен, и она не бросила меня, как ненужную вещь. Господи, весь год после разрыва я думал о ней каждый день.

– Так что произошло?

Я не собирался обвинять ее или ссориться. Надо наконец-то объясниться. Кроме того, у меня были некоторые подозрения.

Она оттолкнула меня, взглянула в лицо – голова ее все еще покоилась у меня на коленях. Тылом ладони провела по моей щетинистой щеке.

– Ты так и не понял?

Ну, я не пень и не дурачок. В глубине души я все уже знал, когда за ней захлопнулась дверь. Но я хотел, чтобы она сказала, – в конце концов это она ушла, а не я.

– Не понял.

Вожделение угасло в нас обоих. Она отодвинулась, подобрала волосы и перебросила за плечо. Села, поджав под себя ногу, потянулась ко мне и взял мою ладонь обеими руками.

– Прости, Алекс, я должна была тогда все объяснить.

Я кивнул. Конечно, должна. Вместо того, чтобы собрать вещи и уйти, вычеркнув меня из своей жизни. Оставив меня наедине с загадкой.

Тони прокашлялась и сказала:

– Еще когда мы жили вместе, я познакомилась с одним человеком. – Она отвернулась и прикусила губу. Понятно, ей было неловко. – Я тогда была интерном.

– Я так и думал, – сказал я. Нетрудно догадаться. Я был уверен, что еще тогда все понял. – И ты влюбилась?

Она кивнула.

– Что я делал не так?.. – забормотал я. И осекся: бесполезно, что там говорить. – Почему ты не сказала?

– Не могла, Алекс. Тогда не могла.

– Это был врач?

– Нет.

Но наверняка он работал в больнице. Она там дневала и ночевала.

– Кто-то из администрации?

– Нет, Алекс. – Она опустила голову, сглотнула и взглянула на меня. – Из младшего персонала.

Я уставился на нее и попробовал задать вопрос по-иному:

– Не тот парень – как его звали? Фил? Не он?

Хорошо, если так. Он или кто-нибудь еще из этих больших коричневых парней, добрых и внимательных, которые переносят больных с кровати на каталку и тому подобное. Я знал нескольких из них, играл с ними в софтбол[7]7
  Игра, схожая с бейсболом.


[Закрыть]. И надеялся: это один из них украл у меня Тони.

Но все было не так.

– Нет. – Тони покачала головой.

Теперь я откашлялся и заставил себя сказать настоящую правду:

– Может, ты из геев?

Тони кивнула и сжала мою руку.

– Да, я лесбиянка.

– А… Я так и подумал.

– Помнишь мою приятельницу, Лору Коул?

– Она помогала тебе собираться. – Голос у меня был сиплый.

– Да. Мы полюбили друг друга и с тех пор почти не расставались.

Так я и подозревал, и был готов в это поверить. Особенно когда вспомнил, как они себя вели. Я видел Лору несколько раз до того, как Тони ушла от меня. Однажды мы втроем ходили обедать в какое-то итальянское заведение. У Лоры было широкое лицо славянского типа, маленькие глазки. Белокурые волосы, очень длинные и прямые. Не толстая, но и не худышка. Шутки у нее были бордельные. Я помнил это потому, что всегда забываю анекдоты, но один из ее анекдотов все-таки запомнил. «Знаете анекдот про медсестру? – спросила она, когда мы управлялись со второй бутылкой. – Которая ходила по больнице, заложив за ухо термометр?» – «Нет», – ответила Тони. «Нет», – как эхо повторил я. «Кто-то из врачей спросил, что это, а она схватила термометр и завопила: «О Господи! Я оставила карандаш в чьей-то жопе!»

Точно. Она смешила нас весь вечер – особенно Тони. Несколько раз они начинали истерически хохотать, я пытался соответствовать. Отчетливо помню мое ощущение в тот вечер – я третий лишний. Значит, вот когда это началось. Сейчас это тоже имело значение.

Антуанет Доминго – лесбиянка? Да, слово наконец сказано. Факт, который нелегко принять, но я могу и должен его принять. И все-таки нам с Тони было хорошо! Как мы потрясающе трахались!

– Я очень тебя любила, Алекс, – сказала она. – Правда. Но я не могла быть с тобой, притворяясь тем, кем не была. Я не могла тебе врать. Поэтому ушла. Я понимаю, это была скверная игра. Дерьмовая. И мне теперь стыдно.

Я смотрел на большой камин, отделанный дубом. Думал, просеивал события, пристегивал один факт к другому.

– Зря ты не сказала – я получил бы под дых, но понял. – Я прижал ее руку к губам. Я знал, что буду всегда любить ее, но теперь на иной лад. – На деле я чувствую себя дураком. Вроде пялишь на ногу ботинок и злишься, что он не лезет, хотя должен бы лезть. Наконец через десять лет тебе говорят: «Эй, приятель, этот потрясающий ботинок – на левую ногу, а ты суешь в него правую!»

– Знаю, Алекс, прости меня. Могу только сказать, что решиться на однополый брак было невероятно трудно. Трудно смотреть в лицо правде. Мне не нужно было решать, кто я, нормальный человек или лесбиянка. Я выбирала – хочу я быть честным человеком или нет.

– Понятно. – Теперь я смотрел на Тони по-новому и видел, что ей больно, но она в мире с собой. – Ты счастлива?

– Последнее время было паршиво, и не только из-за смерти Лиз, но не будем в это лезть. Так что не все идет гладко. Я не говорю, что предпочла бы выйти замуж и наплодить полный дом детей, но… В общем, знаю, что решила верно.

Я погладил ее по руке и спросил:

– Можно я тебя обниму?

– Это будет очень славно.

Мы легли рядом на зеленый диван – моя грудь к ее спине, – как две старые ложки в коробке. Я поцеловал ее в шею, она обвила себя моими руками и спросила:

– Мы можем снова стать друзьями? Я имею в виду – настоящими друзьями.

– Знаешь, я малость ошарашен. – Я прижал ее к себе. – Но думаю, если нам нельзя быть любовниками, я возьму тебя в друзья.

Мы лежали молча, и обоим было скверно, потому что мы знали: ничего из этого не выйдет. Боль сменилась забытьем, и сон смыл с нас все беды.