Текст книги "В смертельном трансе. Роман"

Автор книги: Р. Зиммерман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 28

Я стоял, прислонившись к балконной двери, и смотрел на темнеющее небо и на озеро Мичиган. Глубоко вздохнул и сказал:

– Если бы все было так просто…

Позади меня Мэдди всхлипнула в своем кресле. Я оглянулся и увидел, что сестра сдернула с лица свои очки «беверли-хиллз» и вытирает глаза тыльной стороной ладони

– Но это еще не все, правда? – спросила она.

– Конечно же. Тут все и началось. По-настоящему пошло кувырком.

Передо мной было озеро, широкое и спокойное, – вибрирующая синева, – и на западе был виден последний блистающий кусочек уходящего солнца. Я только что оборвал транс, одним прыжком перенесся в настоящее и чувствовал себя неважно. Остров, озеро и закат. Было трудно поверить, что я здесь, а все эти дела – убийство Тони и тот апрель – отделены от меня не месяцами, а минутами. Наверное, Мэдди была права. Наверное «сейчас» и «тогда» не так уж далеки друг от друга.

Я глубоко вздохнул. Жаль, что я не курю и не могу в задумчивости высосать сигаретку.

– Мне продолжать? – спросил я.

– Конечно.

Расхаживая взад-вперед, я стал говорить, стараясь изложить конец истории побыстрее и без экспрессии – так, как сделал бы это под гипнозом. Рассказал Мэдди об этом мальчике-полицейском, парнишке, который, наверное, еще не пробовал бритвы. Он служил в парковой полиции и у него даже не было оружия, но был рыкающий голос – и достаточно мужской стати, чтобы заставить Дженкинса сдаться. Затем этот ребенок вызвал по радио «скорую помощь», и через несколько минут она с воем прорвалась сквозь ночь в парк. Тони была мертва, это понятно Они осмотрели и меня – из-за крови, покрывавшей меня сплошь. Это была кровь Тони, я был в порядке. Не ранен.

С Дженкинсом было все не в порядке. Вот свинья. Вот идиот. Фараоны – целой командой – тоже явились через несколько минут. А Дженкинс продолжал твердить что я псих, что он ни в чем не виноват. Его-де сюда вызвали: кто-то оставил в участке на автоответчике запись с просьбой о встрече именно здесь, и он приехал и услышал пальбу. Он клялся, что не стрелял в Тони. Это кто-то другой. Он услышал выстрелы, побежал сюда и стрелял в кого-то другого, в кого-то среди кустарника.

– Тогда у меня и поехала крыша, – сказал я сестре. – Я начал визжать: «Ты лжешь! Он лжет! Я видел как он застрелил ее!»

– Но Дженкинс это отрицал?

– Начисто отрицал, а я в ответ орал все громче. Наверно, из-за этого они его и арестовали – наручники и все такое, и засунули в машину.

– А что насчет Тайлера?

– Я был уверен, что его найдут в кустах с выбитыми мозгами, но его не нашли. Исчез бесследно. – Я вздохнул и стал рассказывать дальше: – Тогда казались официальные штуки, показания под присягой и так далее, и фараоны и детективы пытались разобраться, что произошло и почему. Пошла настоящая путаница. Дженкинс все напрочь отрицал, никто ему не верил. По крайней мере, сначала. Все верили мне и мальчику из полиции, который видел Дженкинса, стоящего перед нами с оружием. Поэтому Дженкинса арестовали и назначили высокий залог за освобождение на поруки. Я рассказал все что знал насчет «драконов», хотел прищучить Дженкинса так, чтобы он не выскочил. Поэтому я ударился в детали насчет «драконов» и нашей поездки на Сент-Крой – когда мы их фотографировали. Рассказал, что произошло в подвале – ну, ты знаешь: о Джоне и о том, как появился Дженкинс.

– Дальше.

– Ну, сначала мне поверили. Привезли Джона и его тоже допросили, но затем дело повернулось. Нашли снимки, что мы сделали на Сент-Крой, изучили их, – верно, там был Дженкинс. Но он был подсадной уткой, это тут же выяснилось. Подсадной «дракон», так сказать. Он расследовал убийство четырех женщин и поэтому проник к «драконам». Пытался уяснить себе, что они такое. Все это было санкционировано, описано, подшито к делу и одобрено начальством. Все было в порядке, он не принадлежал к «драконам».

Дженкинс, со своей стороны – объяснял я Мэдди – продолжал клясться, что приехал на озеро Кэлхаун потому, что в участок передали некое таинственное предупреждение и он беспокоился о нас, о Тони и обо мне. Я убедился, что предупреждение действительно пришло – его принял другой служащий, – но был уверен, что это подстроено. Но вот когда действительно все пошло вкривь и вкось, а Дженкинс очистился от подозрений – когда сделали вскрытие. Они располосовали Тони – от этой мысли я едва не рехнулся – и вырезали из головы пулю. И эта проклятая дрянь оказалась не та. От другого оружия, объяснили мне. Не помню, из какой пушки стреляли, но определенно и непреложно не из пушки детектива Тома Дженкинса.

– Это было ужасно, Мэдди. – Я стал ходить вокруг кресла Мэдди, размахивал руками, дрожал, трясся. – После этого все усомнились в моем рассказе. Фараоны. Похоже, они твердо решили доказать, что их человек невиновен, и заставляли меня повторять все снова и снова. Допытывались, не понял ли я что неверно или не упустил ли чего. Они поджаривали меня, выспрашивали так и эдак, словно в проклятом гестапо. Раскладывали все по полочкам и находили прорехи – или говорили, что находят. В какой последовательности раздавались выстрелы и что я при этом видел. И где кто стоял, как все происходило, как Тони падала.

– Да, я помню. Ты мне звонил – это было ужасно, ты был совершенно подавлен.

– Я сломался.

Сломался потому, объяснял я Мэдди, что это было невозможно – принять то, на чем они настаивали. Якобы там был кто-то еще. Кто-то, застреливший Тони. Такую теорию они построили, причем было обстоятельство, еще больше все осложнившее: Тайлер исчез. Начисто. Он сгинул, так что некому было подтвердить или дополнить мой рассказ. Тайлера не было; он уехал из города, из штата, может быть, из страны Я видел парня последним – когда он удирал в кусты. Там не нашли его тела и даже не нашли следов крови, так что его не ранило. Он убежал в кустарник у озера, выскочил без царапины и так и бежал дальше, не останавливаясь Легавые сказали, что они проверили его дом, его приятелей, Колледж живописи и дизайна и не нашли ничего. Ни следа Роба Тайлера.

Обвинение строилось на моих словах против слов Дженкинса, так что они закончили расследование и быстренько, через месяц или около того, прикрыли дело Дженкинса. Прикрыли, утверждая, что есть однозначное объяснение. Засранцы. Проклятая полиция оберегает проклятую полицию. Что-то здесь было не так, я знал это. Главное обстоятельство, из-за которого Дженкинс выскочил, была штука с пулей, которая не подходила к его оружию.

– Вот тогда я начал думать и копать дальше. Я ни чего не делал, просто сидел и пытался представить себе что могло произойти.

– И к чему ты пришел? – спросила Мэдди. Она все еще лежала, вытянувшись в раскладном кресле.

– Кто-то в полиции покрывает Тайлера.

– Ты серьезно?

– М-м… Думаю, кто-то подменил пулю. Понимаешь, может, это вранье – о Дженкинсе, подосланном к «драконам». Предположим, он на самом деле «дракон». И может быть, в полиции есть еще кто-то из них. Так что когда пулю извлекли из Тони, этот другой человек, э-э, убрал эту пулю и подсунул другую. Понимаешь, подменил, чтобы она не подходила. – Я остановился и посмотрел на Мэдди. – Или это так, или… Ну, а что думаешь ты, Мэдди? У тебя ведь есть какая-то идея?

– Давай-давай, заканчивай. Или – что?

– Или Тайлер и Дженкинс были в сговоре с самого начала. Понимаешь, если они оба – «драконы», они могли обвести нас с Тони вокруг пальца. В этом случае Тайлер рассказывает Дженкинсу о встрече у озера, и Дженкинс в засаде ждет Тони. После того, как он застрелил ее – ты помнишь, он погнался за Тайлером, – ну, тогда, может быть, он разыграл погоню, чтобы поменяться с ним оружием. Отдал настоящее орудие убийства Тайлеру, и тот скрылся, как и было задумано. – Я перевел дыхание, вернулся к своему креслу, сел. – Должно быть что-то этом роде, тебе не кажется?

Она лежала совсем тихо, потом стала качать головой.

– Ну, не так уж и обязательно. Конечно, Дженкинс мог убить Тони, но почему уцелел ты? Он знал, что вы заодно, так почему он не взялся за вас обоих?

– Потому что появился этот мальчик и остановил его – в самый момент, когда он собрался выстрелить.

– Я говорю о другом: Дженкинс не мог быть уверен, что вы оба там. Тони обещала прийти одна – зачем тогда Дженкинсу было ее убивать? Это бы значило, что ты останешься в живых и укажешь на него как на убийцу – что ты доблестно и сделал, – сказала Мэдди. И легко, как в светском разговоре, добавила: – Нет уж, я уверена, что, если бы Дженкинс решился убить Тони, он совершенно неизбежно должен был убить и тебя.

Я опустил голову, потер лоб, потянул себя за волосы.

– На это я все время и натыкаюсь. Единственная деталь, которая все лишает смысла. – Я опять вскочил и стал ходить по залу. – Ну хорошо, если Дженкинс ни при чем, то как насчет Джона? Может, он тоже «дракон», и Тайлер спрятал его в кустах. И это он стрелял из другого пистолета. О дьявол, не знаю. Может, все это чепуха. И все равно, это мог быть он. Предположим, Джон – просто сумасшедший, который помешался на женщинах, живущих в его доме. У него были ключи от квартир Лиз и Крис, он мог войти и убить и ту и другую.

Как бы думая вслух, Мэдди медленно проговорила

– А как насчет Лоры?

Тут я взглянул на сестру повнимательней: интересно, стоит ли что-то за этим вопросом?

– М-м, я и о ней думал. Она была в Миннеаполисе в начале дня и предположительно могла поехать вслед за нами в парк. Но была ли Лора настолько зла на Тони? То есть так ли она ее ненавидела, чтобы ее застрелить? И где, к дьяволу, она сейчас? Я ей писал, пытался ее найти, и без толку.

От всего этого можно было рехнуться, я лопнуть был готов. Куча информации, я прокручивал ее без конца, но не мог найти настоящую правду, на которую можно бы опереться. Я стоял и смотрел на сестру, лежавшую передо мной, вытянувшись в своем кресле, потом взглянул на сине-черное озеро.

– Ладно, Мэдди, бросай это.

– Что бросить?

– Черт побери, Мэдди, кончай эти игры! – крикнул я. – Ты что-то знаешь.

– Алекс, почему ты со мной так разговариваешь?

– А что, черт побери, происходит? Тони рассказала тебе что-то на похоронах Лиз? Ты знаешь о Лиз что-то, чего я не знаю? И что тебе известно о Лоре?

Мэдди, не приподнимаясь, взялась обеими руками за очки, сдвинула их на нос, помассировала висок. Глубоко вздохнула. Взяла себя за левое запястье, нащупала часы.

– Ладно. Кое о чем я тебе не рассказала. Но я хочу есть, и…

– Мэдди!

– Алекс, уже больше половины десятого, я оголодала. Соланж оставила в холодильнике бутерброды. Спустимся вниз, добудем что-нибудь поесть, и я тебе расскажу.

– О Господи!

– Алекс, милый, перестань. Расслабься. Я ничего не скрою.

Я перевел дыхание, посмотрел на свою твердокаменную сестру.

– Обещаешь?

– На сто процентов.

Я знал, понятное дело, что верить ей глупо, но она всегда умела меня заморочить. Скажем, когда мы были детьми, она притворялась, что умирает, – начинала задыхаться, кататься по земле и умоляла меня передать последнее «прости» маме и папе. Я попадался раз пять или шесть, пока не образумился. Или вообразил, что образумился, потому что тогда она стала божиться – мол, теперь все взаправду, она действительно умирает. Она проделала это еще раз пять, и я каждый раз ловился. Самая подлая штука из всех, что она со мной проделывала, эта ежедневная забава, – так почему мне чудится, что сейчас то же самое? Что в ее голосе напомнило мне о том времени?

– Пошли, Алекс, – сказала она. Оттолкнулась от кресла, села. – Я умираю от голода. А ты?

Я был страшно голоден. Но не желал в этом сознаваться.

– Хорошо, но мне надо услышать все.

– Услышишь. – Она, словно баронесса, протянула руку, полуприкрытую рукавом, и ждала, что я ее возьму. – Помоги мне, пожалуйста.

Я не обратил внимания на эту чепуху, на эти штучки с ручками, и в утверждение своей власти и силы обхватил ее талию одной рукой, вторую просунул под ноги, поднял ее из кресла и перенес в каталку. Она испугалась. Я видел это по ее лицу, ощутил, когда она обхватила руками мою шею. Ей было сказано: нет больше Старшей Сестры, нет дерьмового Маленького Братика. Понятно? Затем, не спросив разрешения, я покатил ее, потому что хотел контролировать положение, хотел ясно показать, что ей не ускользнуть, что придется рассказать все до конца.

– Ой, Алекс! Двери остались открытыми. Закрой их, пожалуйста.

Я заколебался, но не выпустил спинку каталки. Что это она делает – пытается доказать, что по-настоящему она – хозяйка положения? Я оглянулся на балкон: здоровенная дверь стоит нараспашку. Мэдди была права. Если заштормит, все зальет дождем, так что я вернулся закрыл двери и как следует запер. Вернулся к каталке и стал толкать ее дальше.

– Я могу сама – сказала Мэдди.

– Довезу.

Я сказал это рассеянно, безразлично, словно у нее не было выбора. Она сидела спокойно и не сказала ни слова, пока мы ехали под куполом Тиффани – и под световым окном над ним, – пока выезжали из огромного зала в заднюю часть чердака. В меньшую комнату – с единственной голой и тусклой лампой посреди потолка, со шкафами и креслами, зачехленными грязноватыми пыльными простынями.

– Соланж оставила сандвичи с говядиной и суп газпачо я думаю, – сказала Мэдди. – Она готовит отличный газпачо – вкусный, со специями, но не слишком острый.

Было до чертиков противно слушать, что она говорит. И как говорит. Так непринужденно. Да хоть бы нас икра там ожидала. Я хотел одного – покончить со всем этим и промолчал, потому что иначе не сумел бы скрыть злость. Покатил ее вокруг старой мебели и ящиков с хламом в коридор, ведущий к лифту. Когда миновали последний ящик, руки Мэдди вдруг опустились на колеса каталки.

– Минуту, Алекс. Насчет окон – одно осталось открытым. Я собиралась позвать Альфреда, чтобы он закрыл, и забыла. Закроешь?

Тут меня совсем скрутило и я сказал

– Мэдди, оставь…

– Пожалуйста, Алекс. На прошлой неделе залетала стая голубей, я уверена, они влетели там.

Я глубоко вздохнул, заставил себя успокоиться – хотя бы еще на несколько минут.

– Где?

– Там, в угловой спальне.

Она развернулась и проехала футов десять – пятнадцать к угловой спальне, одной из заброшенных комнат для прислуги. Я заглянул туда, увидел старый комод глазчатого клена с отбитым уголком, плетеное кресло-качалку и голубиное дерьмо. Его было полным-полно на полу.

Мэдди остановилась у дверей, показала в глубь комнаты:

– Наверно, это заднее окно. Которое выходит на зады дома. Здесь должно быть бра, сразу слева, верно?

Я шагнул в комнату и вправду обнаружил светильник – латунный, потемневший, с цепочкой, свисающей с патрона, – и спросил:

– У тебя что, весь дом – памятник прошлому?

– Примерно так.

Потянул за цепочку – ничего не последовало. Потянул опять – не горит.

– Лампочка не в порядке? – спросила Мэдди.

– Света достаточно.

Я двинулся дальше и мимо старого телевизора, двух или трех матрасов и нескольких ящиков протиснулся к дальнему окну. Но, добравшись до него, обнаружил, что оно наглухо закрыто.

– Все в порядке, Мэдди. Эта штука за…

За спиной что-то скрипнуло и хлопнуло. Я повернулся. Дверь была закрыта.

– Мэдди! Мэдди, что такое?

Я заторопился назад, натыкаясь на всю эту старую мебель и ящики. Господи Боже, это ветер? Или что-то еще? Чужой в доме? Мэдди не могла проделать такую штуку – здесь есть кто-то еще, как я и подозревал? На меня накатила паника: Мэдди в опасности.

– Мэдди! – завопил я. – Мэдди, ты в порядке?

Зацепил лампу, что-то упало за моей спиной, мягко рухнуло на матрас. Подбежал к двери. Захлопнута. Или заперта? Было слышно – кто-то звенит ключами. Господи, нет! Это не ветер закрыл дверь. Я дернул ее изо всех сил. Заперто наглухо.

– Мэдди, Мэдди! Что такое? Что происходит? Мэдди, отзовись!

Я принялся лупить кулаками по тяжелой двери. О, черт. Моя сестра!

– Мэдди, что с тобой?! – пронзительно вопил я.

У самой двери послышалось сопенье, зазвенели ключи – динь-дон. Я замер, умолк, но больше ничего не было слышно, кроме ударов моего сердца. Я приготовился снова навалиться на дверь и тут услышал голос.

– Мне очень жаль, Алекс, – говорила Мэдди у самой двери низким, спокойным голосом. – Правда, правда.

– Мэдди, что происходит, черт возьми?

– Прости, но иначе нельзя. Я начала одно дело и должна его закончить.

– Да что ты несешь?! – Я стоял в темноте, сжав кулаки, тряся головой. – Слушай, Мэдди, открой дверь.

– Нет, не могу.

– Мэдди! – взвизгнул я и заколотил ногами в дверь, в косяки, в стену.

Проклятая дверь была столь же основательна, как и все в этом доме. На дереве не оставалось и царапины, ничто не поддалось, не треснуло.

– Алекс, мне очень жаль, честное слово. Тебе придется побыть там. Я заперла дверной замок и еще висячий. Это прочная дверь – монолитный дуб. Тебе не выбраться.

Да что это такое? Что делается? Моя удивительная сестра, моя непристойно богатая сестра – у нее окончательно крыша поехала? Ее доломали долгие годы слепоты и паралич? Очень возможно. Никогда я не мог понять, как она это выдерживает – полный мрак и неподвижность. Так что происходит? Зачем ей понадобилось меня запирать?

Я перевел дыхание, принудил себя говорить как можно медленней, без угрозы – убедительно и ласково:

– Но в чем дело, Мэдди? Зачем это нужно? Ну давай, отопри дверь, и мы все обсудим. – Я услышал, что она плачет – не навзрыд, тихо. – Мэдди, скажи что-нибудь!

– Я во всем виновата, Алекс. Я говорю о Тони и Лиз.

– Что? Послушай, не глупи. Это невозможно.

– Ох, возможно. Еще как возможно. Я виновата, что они погибли – и Крис тоже, – и должна довести дело до конца, вот так. Потом ты все поймешь. Потом все объяснится.

– Мэдди, не оставляй меня здесь! Нельзя так делать!

– Я должна это сделать. Кроме того, я не хочу, чтобы ты пострадал. Если все удастся, вернусь примерно через час. Сиди на месте и не волнуйся. Это – мое дело. Ты не можешь в нем участвовать. В любом случае утром вернутся Альфред и Соланж.

О Господи… Она все это спланировала. Тайком обдумала и все рассчитала. Вот почему она их отослала – Альфреда и Соланж. Чтобы спокойно меня запереть, чтобы заняться… Чем? Пугающая мысль – не связано же это с кем-то из ее бывших пациентов?

– Мэдди, – взывал я, колотя в дверь. – Не уходи! Не оставляй меня! Мэдди, что это за дело? Что происходит? Мэдди!

– Алекс, помнишь, я попросила тебя о помощи? Помнишь? Ну вот, ты уже мне помог. Я хочу, чтобы ты это знал. Мне нужна была помощь в очень важном деле, и я ее получила. Ты этого не подозревал, но здорово помог. Спасибо тебе, Маленький Братец.

– Прекрати это свинство, прекрати! – Я услышал скрип колес – кресло покатилось – и стал биться и выть: – Мэдди!

Она гневно фыркнула:

– Сам прекрати, Алекс! Ты ничего не можешь поделать. Я тебя не выпущу, так что успокойся и жди. Сейчас у меня дело с убийцей Тони.

Я притих.

– О чем ты говоришь?

– Вчера я сообразила, кто убил Тони, – вот о чем. И Лиз, и Крис. Ты кое-что сказал в трансе, добыл кусочек информации, и я поняла. Так вот, я послала за убийцей, и этот человек сейчас в пути, прямо сейчас, н появится примерно через полчаса.

– Мэдди, о чем ты говоришь? – Поверить в это было невозможно. – Слушай, Мэдди, если ты взаправду делаешь такое… Этот человек опасней дьявола. Убито столько людей. Ты слышишь меня? Мэдди!

– Я тебя люблю.

И все – только мягкий шелест колес, слабый стук руки по стене – ищет дорогу, и наконец – жужжание и бряканье лифта. Мэдди въезжает туда, закрывает дверь и отправляется с третьего этажа вниз, к неведомой судьбе.

Я все завывал: «Мэдди!», лупил ногами и руками в дверь, но Мэдди оказалась права. Не было, к чертовой матери, способа выдраться отсюда наружу.

ГЛАВА 29

Я перестал колошматить в дверь только минут через десять – у меня был настоящий приступ бешенства, такого не бывало с детских лет. Дело не в том только, что от меня скрыли правду об убийце Тони. И не в том, что меня обдурили и заперли. Нет. Если Мэдди на этот раз сказала правду, то она, моя старшая сестра – самый близкий мне человек во всем свете, и самый любимый, – вляпалась в жуткую опасность.

Я был весь мокрый и задыхался. Постоял в полутьме, попятился и упал в плетеное кресло. Что она творит? Вышла из берегов, совсем рехнулась? Как она устроила, чтобы убийца Тони явился сюда? Как она заманила его на остров? Думая об этом, я едва не лопался от беспокойства. Если это Дженкинс, то у него есть оружие – как слепая, парализованная женщина сумеет защититься от него да и от кого другого? Может быть, Тайлер? Что, если Мэдди нашла его – вот это номер, но что будет с моей сестрой? Что, если это оба – Дженкинс и Тайлер? О Господи… Что, если они приведут компанию «драконов»? Они ее изуродуют на свой обычный манер и принесут в жертву Луне. И что останется делать мне – здесь, наверху, – слушать ее крики, если я смогу что-то услышать из этого глухого угла? «Драконы»… Я мысленно видел, как они бегут по острову, убивают Мэдди, потом – меня, разносят весь дом и, возможно, поджигают его, а наутро убивают Альфреда и Соланж. Что будут знать об этом в большом мире? И, черт меня возьми, зачем я попросил убрать собак?

Голова трещала от тревоги, тревога, как пот, текла из всех пор, и я вскочил, кинулся к двери, опять стал пинать ее и кричать:

– Мэдди!!

Ответа не было, конечно же. Только звякнула дверная ручка – упала на пол, потому что мне удалось ее отодрать. Замечательно. Что теперь?

Наступили серые сумерки – последний дневной свет. Я повернулся, посмотрел на дальнее окно – с которым Мэдди меня провела. А вдруг выйдет, подумал я, подбежал к окну, ударом кулака открыл щеколду, рывком поднял раму. Если вы не можете пойти обычным путем, найдите другой – я отодвинулся и ударил ногой по оконной сетке. Рама с сеткой вылетела, грациозно спланировала и упала на землю футах в пятидесяти внизу. Я высунулся из окна, насколько возможно: эта стена была ровная, отвесная, обшитая фасонной доской.

Тогда я отчаянно кинулся к другому окну, мансардному, – продавливая матрасы, перелезая через ящики. На окне была тонкая занавеска, старая и драная. Я ее содрал, врезал кулаком по щеколде и поднял стекло. Снова вышиб ногой раму с сеткой. Выглянул и увидел нижний край крыши, футах в трех под окном, и под ним могучий медный желоб водостока.

Я уцепился за оконную раму, высунулся и огляделся. Рядом была пристройка для шахты лифта – она наполовину уходила в крышу, другая половина торчала снаружи. Между ней и выступом моего слухового окна был небольшой проем, фута в два – достаточно широкий, чтобы в него пролезть, и достаточно узкий, чтобы в нем удержаться.

До земли ох как далеко, подумал я, но выбора-то нет. Вцепился в оконную раму, высунул наружу левую ногу и надавил на желоб. Он скрипнул и застонал. Держась за раму, я перенес вес на левую ногу, установил, что желоб держит, и медленно, осторожно опустил туда правую ногу. Взглянул через плечо вниз, на землю. Упаду отсюда – я покойник.

Держась обеими руками за раму, стал потихоньку продвигаться. Одолел еще фут, втиснулся в проем между лифтом и окном. Поворачивать назад нельзя, это было ясно, так что я оторвался от рамы, прижался к стене лифтовой шахты и полез вверх, отчаянно цепляясь за доски и планки. Кое-как продвигался. Очень медленно. Затем перевел дыхание, наддал и остаток пути проделал быстро. Через считанные секунды прополз мимо медного позеленевшего купола над шахтой лифта и дальше – на верхнюю часть крыши. Откос там был куда менее крутой.

Снова остановился, приподнялся, чтобы осмотреться. На верху медного купола торчало здоровенное копье громоотвода; справа от меня был огромный выход вентиляции. Подальше – дымовая труба красного кирпича. В той части дома, что пониже. А вот и другая труба, очень большая, – там, где крыша поднимается над основной частью дома. Все верно, подумал я. Там, под этой частью крыши, – зал на чердаке, где Мэдди вводила меня в транс, и купол Тиффани.

Я прополз на самую верхушку крыши, оседлал конек, чуть посидел и осмелился распрямиться. Теперь я стоял над вершинами деревьев; дул ветер – свежий, но не слишком сильный. Обзор был невероятный. Озеро уходило в темноту, как в бесконечность, – пресноводное море колыхалось и дышало, и вдалеке плыл танкер или сухогруз, опоясанный огнями, словно огромный прогулочный катер. Позади меня горизонт прочерчивала длинная полоса белого света. Мост Макинак? Да, наверно. А что впереди? Городок Петоски. Точно. Что-то мелькнуло наверху, я взглянул туда и увидел желтые и красные вспышки, зигзаги, полосы – они пульсировали надо мной, загорались и исчезали. Северное сияние плясало там, в небесах, пока мы, несчастные слизняки, сражались здесь, внизу.

Но медлить было нельзя, и я вздохнул и подумал: что теперь, куда двигаться? Как спускаться с этой крыши? Есть ли здесь стационарная лестница или лаз для ремонтников или трубочистов? Ничего такого не было видно, по крайней мере поблизости, и я повернулся и двинулся по коньку огромного дома, расставив руки, словно шел по канату.

Слева, от берега, послышался шум мотора, показались лодочные огни. Приличных размеров прогулочный катер, скоростное судно, которому по плечу озеро Мичиган. Господи, подумал я, пусть это будут Альфред и Соланж. Может быть, они передумали и решили вернуться сюда на ночь. Я заторопился вперед, к главной части дома – крыша там расходилась на две стороны, как перекладина буквы «т», и поднималась еще футов на двенадцать. Я встал на четвереньки и без страха полез вверх, мимо светового окна над куполом Тиффани, к большой печной трубе, высокой кирпичной штуке, торчащей на самом верху. Ухватился за трубу – она была выше меня на добрых два фута – и вытянулся во весь рост. Одежда зашелестела на ветру, и на мгновение меня охватило невероятное чувство силы и превосходства.

Катер. Соланж. Альфред. Где они? На востоке, у ангара? Разве они не там должны пристать? Нет. Я услышал шум мотора, поискал взглядом катер и увидел его прямо перед домом, подтягивающимся к маленьким мосткам для купальщиков. Были видны пятна красного и зеленого света на носу и белая мигалка сзади, и я удивился – что это они делают, плывут среди здоровенных камней в этом мелководье. Альфред никогда не подвел бы сюда лодку: один удар волны, и стеклопластиковый корпус вдребезги разобьется о камни. Я стоял у трубы, держась одной рукой за кирпичи, и наблюдал за таинственным катером. Он проскользнул к мосткам, приостановился ровно на мгновенье – какой-то человек прыгнул с него, перелетел на мостки, и катер осторожно двинулся задним ходом – еще, еще, еще, – наконец развернулся, двигатель зарокотал на полных оборотах, и катер рванул к материку.

Я стоял неподвижно, не сводя глаз с чужака. Он нес в руке чемоданчик или сумку. Я прижался к трубе, укрылся в ее тени, чтобы меня не увидели. Плохо быть безоружным. В ход можно пустить только внезапность, и действовать против этого человека, кто бы он ни был, надо обдуманно и искусно.

Итак, что там, за спиной? Почему мне показалось, что здесь должен быть люк? Мысли панически помчались в десяти разных направлениях. Нет, я не помнил, чтобы внутри был какой-нибудь лаз, и понял, как я влип. Все было напрасно – весь этот путь от окна и через крышу, – теперь стою здесь, как пришитый, еще более беспомощный, чем раньше.

Я оторвался от трубы и пополз вниз, мимо обширного светового окна, вмонтированного в крышу над куполом. Скользя на заднице мимо стекол, увидел голубоватый свет, поднимающийся изнутри. И вот тогда обнаружил лестницу, которую искал. Затормозил прямо за окном. Под ним был купол Тиффани – в четырех или пяти футах от его застекленных рам. И там было приспособление для ремонта.

Кровельщики знали, что раз в несколько лет им придется подниматься сюда и промазывать стекла, так что они установили стремянку – поверх купола, прямо к световому окну. Я посмотрел, куда она поднимается, – да, все правильно. Одна рама с петлями, ее можно открывать и закрывать.

Поскорее прополз туда, подсунул пальцы под металлическую раму, отколупнул, открыл – шибануло волной теплого воздуха, хлынувшего из дома. Не теряя ни секунды, забрался внутрь, осторожно спустился на старую лестницу. Остановился, прислушался. Услышал, что звонят в дверь. Вот говнюк. Вежливый какой убийца.

Я быстро и осторожно слез по лестнице и скоро очутился в большом зале, там, где лежал в трансе, где оживил для себя последние дни Тони. Отряхнул руки, двинулся к двери, выходящей на главную лестницу. Остановился. Нет-нет. Нельзя там идти, нельзя пробираться вниз посреди дома – лестница открытая. Меня обнаружат в два счета.

Внезапно и пугающе наступила полнейшая тьма. Я взглянул вверх, на купол. Он больше не светился. Что такое? А, понятно. Добро пожаловать в дом Мэдди. Добро пожаловать в ее мир. Она всегда действует по плану, и часть теперешнего плана – вырубить электричество. Темнота дает ей единственно возможное преимущество.

Я выбрался в заднюю часть чердака. Кругом была абсолютная чернота. Спотыкался о стулья. Хламу не было конца. Пролез через все это. Прорвался. Вот черная лестница – крутая, ведущая в коридор для прислуги. Я нащупал ступени, оскользнулся и едва не упал. Кое-как спустился на второй этаж и при едва заметном свете обнаружил несколько дверей. Так, а вот и следующая лестничная площадка. Рванулся туда, нащупал могучие дубовые перила. Это – продолжение лестницы, прямой марш.

Я побежал вниз. Остановился. Нельзя шуметь. Нет-нет. Надо тихонько. Но надо спешить. Только так. Быстро прохожу вниз, останавливаюсь. Лифт прямо передо мной. Открыт? Да, можно различить, что кулиса поднята, то есть Мэдди где-то здесь, на нижнем этаже. Так… Кухня – впереди и слева, кладовая – впереди и справа.

Справа от меня была дверь. Я осторожно взялся за ручку, повернул. Приоткрыл дверь. Надо мной – насколько я мог различить – возвышалась огромная голова какого-то зверя. Американский олень. За ней – голова антилопы. Это бильярдная; я пошел через нее потихоньку, шаг за шагом, и мертвые животные таращились на меня стеклянными глазами. Входной вестибюль был впереди и справа, по ту сторону бильярда – за широким проемом в стене.

Еще шаг – я замер. Позади скрипнуло. Я слегка повернулся – снова скрип. Что это, фокусы старого дома или слабый, едва слышный стон половицы под ногой? Кто-то сзади, в кухне или даже в заднем коридоре? Но мог ли убийца Тони так быстро пройти на половину прислуги?

Из вестибюля послышался глубокий мужской голос:

– Мэдди! Мэдди, ты здесь? Это я.

– Добро пожаловать в мир слепого. Я здесь, справа от тебя и в нескольких шагах впереди, – отвечала сестра.

Чертовщина. Кто он такой и почему Мэдди подзывает его к себе и говорит так ласково?