Текст книги "Печаль без конца"

Автор книги: Присцилла Ройал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

И то, и другое ранение, подумал Томас, выглядели не совсем обычно для людей, не принимавших участия в крестовых походах. Во всяком случае, судя по всему, они наверняка побывали за морем: такой загар, как у старшего, и выцветшие волосы младшего можно приобрести только там, под варварским солнцем Палестины. Но почему же они тогда сорвали со своей одежды кресты? Чего стыдятся? Что скрывают? Насколько Томас знал, даже самые закоренелые грешники, кому совсем нечем было гордиться за время этих походов, не снимали кресты, приносившие им, видимо, хоть какое-то утешение и дававшие лишний повод для тщеславия.

В ожидании, пока брат Биорн освободится, Томас продолжал наблюдать за этими двумя, и ему пришло в голову, что они в чем-то похожи друг на друга. Внешне. У них разного цвета волосы, различный рост, телосложение, возраст, но черты лица определенно в чем-то схожи. Может, они братья, рожденные от разных матерей? Почему нет? У отца Томаса было две жены, и одна из них, служанка, дала жизнь самому Томасу. Может, и тут произошло что-нибудь вроде этого?

В общем, что бы там ни было, пришел он к выводу, они не из очень простых и в отношениях у них тоже не все просто. Я сам непростой человек, усмехнулся он про себя, и глаз у меня наметан. Впрочем, какая разница? Что меня так зацепило?..

Как раз в это время, закончив разговор с братом Биорном, старший из мужчин повернулся к молодому и притронулся к его руке с таким вниманием и нежностью, что у Томаса дрогнуло сердце. Юноша обратил на спутника свой страшноватый немигающий взгляд, тот обхватил его за плечи – как отец сына – и повел ко входу в лазарет.

Как печально все в нашем мире, подумал Томас, не сводя с них глаз: разве должны старики так опекать более молодых? Разве не должно быть все наоборот? Неужели так было всегда и везде, или просто сейчас пришли такие времена к нам в Англию?

Однако долго он не задержался на решении всех этих вопросов, а продолжил поиски сестры Анны.

ГЛАВА 10

И наконец увидел ее.

Вернее, она его увидела, радостно вскрикнула, выронила корзинку с травами, которую держала в руках, и бросилась к нему с явным намерением обнять, но вовремя поняла несоответствие столь искреннего порыва своему рангу и остановилась, беспомощно свесив руки и опустив глаза, из которых еще не исчезло сияние.

– С возвращением домой, – проговорила она, и в ее ликующем тоне так не хватало смирения, требуемого правилами монастырской жизни. – Мы так соскучились!

Улыбнувшись, Томас наклонился, чтобы собрать рассыпавшиеся пучки травы, сложил их в корзинку и отдал в чуть дрожащие руки смущенной Анны.

– Я очень скучал по Тиндалу, – сказал он и в отличие от Анны не был вполне искренен, произнося эти слова.

Потому что, если бы не ее присутствие в монастыре, доброжелательные беседы с ним, работа, к которой она его постепенно приучила и которая его увлекла, – если бы не все перечисленное, то он, этот, в сущности, мрачноватый человек с неясным для всех прошлым, ощущал бы себя в Тиндале не лучше, чем в темнице. Однако с ее помощью, благодаря ее доброте и в немалой степени красоте, душевной и внешней, он сумел почувствовать себя тут почти как в родном доме, перебороть угрюмость и даже полюбить Анну… Как сестру – не только по вере, но и по крови.

Они направились к больничным палатам.

– Вы ничего не сообщали нам, – сказала она ему с легким упреком, – с тех пор, как покинули Тиндал. Как поживает ваш брат? Он…

Она замолчала, боясь услышать горькую правду. Но услышала добрую неправду о том, что брат Томаса выздоровел, хотя лгать сестре Анне было для него мучительно – труднее, чем исповеднику, чем настоятельнице Элинор. Но он не мог, не смел никому, даже ей, выдать церковные тайны. Чужие тайны.

Он отвечал, запинаясь, боясь, что она догадается о его обмане или, что не лучше, примет некоторую бессвязность его речи за волнение, вызванное состоянием брата.

– Время и Божье благоволение требуется для излечения любых недугов, – так закончил он свой ответ и утешил себя хотя бы тем, что в последней фразе не было ни капли лжи.

– Да будет так, – отвечала она. – Я молилась об этом.

Голос ее, как обычно, при произнесении подобных слов звучал бесстрастно-доброжелательно, однако красивые глаза слегка сузились, в них мелькнула еще какая-то мысль. Сомнение? Или ему показалось?

Она, склонив голову, умолкла, и он больше не видел ее выражения, но, как и в некоторых других случаях раньше, когда отвечал на ее вопросы о своей прежней жизни, ему почудилось, что Анна не вполне верит ему и потому отводит глаза и молчит, чтобы скрыть неловкость и не причинять неудобства ему.

– Расскажите, – попросил он, – что происходило тут, в Тиндале, за время моего отсутствия…

Они уже вошли в большую палату, и Анна, не отвечая прямо на его вопрос, начала рассказывать о некоторых из больных – об их самочувствии и какое лечение, как ей кажется, им требуется. Остановившись у постели беспокойно спящего старика, она легко прикоснулась к его впалой щеке и сокрушенно покачала головой.

– Вот так же выглядел перед смертью настоятель Теобальд, – сказала она. – Все наши молитвы о его спасении оказались напрасными.

– Пусть Господь упокоит его душу, – отозвался Томас и удивился, что сумел сейчас искренне пожалеть об этом человеке, к которому не питал никакой симпатии.

Как благотворно все-таки действует на него присутствие Анны!

– Настоятель слег еще до моего ухода, – снова заговорил Томас. – Он долго страдал?

Она ответила не сразу, так как сначала вполголоса что-то проговорила брату милосердия, указывая на человека, лежавшего в страшном жару, и потом сказала Томасу:

– Отец Теобальд переносил мучения как святой. Перед его кончиной у него на теле почти не осталось плоти, кроме огромной зловредной опухоли. Она его и убила. Мы уже не давали ему никаких снадобий, кроме тех, что утишают боль. Господь пожалел его и упокоил душу.

Томасу хотелось сказать на это, что чем раньше Господь пожалел бы несчастного, тем было бы лучше, но проговорил совсем другое:

– Настоятель был довольно слабым человеком, так я думаю, однако не плохим. И он так и не пришел в себя после кончины брата Симеона.

– Его похоронили рядом с ним, – сказала Анна. – Так он просил. Говорил, что грехи его слишком велики для того, чтобы лежать бок о бок с предшествующими ему настоятелями. Сестра Элинор уважила его просьбу, и теперь он лежит рядом с братом Симеоном, неподалеку от брата Руперта.

– Это хорошо.

– Мы все так считаем, брат.

Томас вновь ощутил нечто вроде печали, но тут его ступню задело что-то плотное и мягкое. Он наклонил голову – это была большая полосатая больничная кошка, защитница, как здесь считают, от всякой заразы. Однако заразы все равно хватало: не той, так этой…

– Теперь предстоят новые выборы настоятеля, – сказала Анна.

Томас нагнулся, чтобы почесать пестрого и теплого зверька за ушами и услышать довольное урчание, потом выпрямился и спросил:

– И кто же самый главный претендент из монашеской братии?

Ей послышалась легкая насмешка, она приподняла бровь и ответила также с едва заметным вызовом:

– Вы отвергаете для себя такую возможность?

– О, без малейшего колебания. Для любого братства неприемлемы новички в религиозной жизни. Впрочем, и в другом случае я бы все равно отказался, даже если бы меня очень уговаривали. Я не умею командовать, сестра.

Если опять же быть до конца откровенным, он не только не испытывал подобных амбиций, но и понимал, что при его нынешнем статусе церковного следователя, причем тайного, его мрачные начальники никогда не позволят ему занять какой-либо видный пост.

Анна улыбнулась:

– Блаженны кроткие, ибо они наследуют эту землю.

– Видит Бог, я вовсе не так уж непритязателен, – тоже с улыбкой ответил Томас, – но прошу, скажите мне, кто из нашей братии настолько кроток, чтобы наследовать должность настоятеля?

– Многие. Правда, сейчас их осталось, пожалуй, только двое – брат Эндрю и брат Мэтью.

– Желание брата Эндрю удивляет меня. Я не считал его настолько самолюбивым.

– Он и не таков. Но многие желают видеть его на этой должности. И когда он это понял, то сказал: если так, пусть решает Бог, а я подчинюсь Его выбору.

– Да, пускай Господь наградит нас, избрав брата Эндрю. Поступи Он по-иному, я начну думать, чем мы так Его огорчили, в каких смертных грехах погрязли! И вообще, как может такой самодовольный и пустой человек, как брат Мэтью, даже посягать на должность настоятеля? Разве мы не знаем…

– Не нужно так, брат! Он хотя бы искренен в своих помыслах и у него куда больше задора, чем у нашего прежнего настоятеля. А кроме того, немало последователей, желающих, как и он, превратить Тиндал в место паломничества.

Томас оглядел огромную больничную палату: сжимающая душу и сердце картина!

– Уничтожить все это? – воскликнул он. – Изгнать отсюда больных и страждущих? Закрыть им доступ к нашей, пускай ничтожно малой, но душевной помощи? Да разве не осудит нас за это Господь? Нет, ни в коем случае нельзя, чтобы брат Мэтью пришел во власть. Откровенно говоря, я склонен подозревать, что, когда он спорит о назначении нашего монастыря, в нем говорят не только праведные чувства.

– Соглашусь с вами, брат: его влечет власть – над монахами, над сестрами, над сторожами и привратниками – лишь бы власть. Ему мало той, что ему дана от Бога над людскими душами.

– Избавь нас Господь от такого властителя душ! – с горячностью произнес Томас.

Анна ничего не ответила, лишь позвала его жестом к одной из коек. На них смотрели полные радости детские глаза. Этому мальчику еще до отбытия Томаса в Йорк пришлось после несчастного случая отрезать ногу, и вот теперь он как раз собирался вернуться домой, где давно потеряли надежду когда-нибудь его увидеть.

– …Сложность в том, брат, – сказала Анна, возвращаясь к той же теме разговора, – что, хотя многие здесь не хотели бы закрыть лазарет, но немало и тех, что хотят видеть монастырь хранилищем святых реликвий. И как это совместить?

– Да, большинство не понимает, – согласился Томас, – или не хочет понимать невозможность этого.

– И когда не понимают простые люди, это одно, но если к ним присоединится сестра Руфь…

Анна сокрушенно покачала головой. Томас досадливо произнес:

– Первая помощница сестры Элинор чрезмерно восхищается хорошо подвешенным языком брата Мэтью и немногих его друзей. И верит больше звукам их голосов, нежели тому, о чем они толкуют.

Анна скосила на него лукавый взгляд:

– А вы сами никогда не поддавались ничьим красивым речам?

– Вы правы, сестра, – чистосердечно признался он. – Я когда-то был почти так же слеп, как она, по отношению к брату Руперту. Но я исправился.

– Значит, есть надежда, что с другими будет так же, – с улыбкой предположила Анна и, снова сделавшись серьезной, прибавила: – Однако брат Мэтью не теряет времени даром.

– Что же он сделал, не пугайте меня?

– Он нашел святую реликвию, которую продают недорого, и всячески убеждает нашу настоятельницу приобрести ее.

– Но сестра Элинор тверда, как скала, надеюсь?

– Вы же знаете сестру Элинор!

Томас согласно кивнул:

– Хотя бы одно приятное известие. Оно единственное?

– Почему же? – Анна указала рукой на пеструю пушистую кошку, неотвязно следующую за ними. – Наша красавица принесла трех котят.

– Вот и вторая приятная новость! – Томас пристально вгляделся в кошку, не сводившую с него желтых глаз. Монах отвернулся первым. – Мы-то, помнится, принимали ее за кота, а он взял и разродился. Разве это не чудо? Или это знак того, что мир идет к концу?

– Пусть лучше войны идут к концу, – сказала Анна, не расположенная, как видно, шутить. – Иногда мне приходит в голову, что Господь не должен был разрешать мужчинам убивать тех, кто рождается не без их помощи. Или заставить их самих рожать и кормить грудью.

– Но разве войны против неверных не святое дело? – спросил Томас.

Анна отвернулась, и он понял, что не следует настаивать на ответе, и задал другой вопрос:

– Сейчас стало приходить больше воинов, верно? Они возвращаются?

– Вы сами это видите, Томас.

– Даст Бог, вернется и старший брат Элинор?

– Она давно не имела от него никаких вестей и очень обеспокоена, хотя старается не показывать этого. А уж когда она видит, с какими ранениями сюда приходят, можете представить, что за мысли у нее появляются.

– Не могу не сочувствовать ей, сестра.

– И еще ее весьма беспокоило ваше молчание, брат, – продолжила Анна и после некоторого колебания договорила: – А также состояние здоровья вашего родственника.

Томас опустил глаза, увидел свои покрытые дорожной грязью башмаки.

– Я уже говорил, – пробормотал он, – что не с кем было послать известие. Сожалею об этом.

– Понимаю вас, брат.

О, это тебе дано, подумал он: хорошо понимать других! В этом с тобой, пожалуй, никто не сравнится здесь, в Тиндале.

Он хотел надеяться, что если его ложь разоблачена, то, по крайней мере, всего лишь одним человеком.

ГЛАВА 11

Элинор он увидел первой и уж потом – идущего вслед за ней коронера Ральфа, чье появление, как всегда, не могло означать ничего приятного. Сейчас это подтверждалось и выражением лица настоятельницы.

– Что-то произошло, видите? – Томас кивком головы показал на приближающуюся пару.

Ральф стесненно поздоровался с Анной, кивнул Томасу.

– Сожалею, но приходится беспокоить вас, – сказал он, обращаясь куда-то в пространство между ними.

– Всегда готова помочь вам, Ральф, – любезно ответила Анна. – Если смогу, конечно.

– Благодарю вас, сестра, – с такой же любезностью, однако по-прежнему не глядя на нее, проговорил он и умолк.

Сестра Анна вопросительно посмотрела на Элинор и, не дождавшись объяснения, продолжала, обращаясь к Ральфу:

– Давно не было вас в Тиндале, сэр. Я подумала, что вы отправились вслед за вашим родственником ко двору. Набраться светских манер. Они у вас заметно улучшились, насколько я замечаю.

Ее колкости не были, видно, большой неожиданностью для Ральфа. Он сплюнул и довольно добродушно проговорил:

– Я не из тех, кто ошивается при дворе, вы знаете это, сестра. – И добавил без обиняков: – Я притащил вам труп.

Но Анну трудно было ошеломить этим сообщением: служение в лазарете приучило ее ко многому. И ответ монахини был подобающим.

– Я и не думала, сэр, – сказала она, – что вы пожаловали, чтобы почитать нам любовные стихи.

Доброжелательная улыбка приятно смягчила ироничность слов.

– Да, – поддакнул ей Томас, – хорошие свежие трупы куда больше в духе нашего коронера.

Начавшуюся пикировку прервала Элинор.

– Боюсь, шутки сейчас не совсем к месту, брат Томас, – заметила она сухо. – Легкомыслие и смерть не очень совместимы, как мне кажется.

Томас обиженно моргнул. Почему настоятельница адресует свое замечание только ему? Разве другие не делят с ним это осужденное ею легкомыслие?

– Прошу прощения, миледи, – сказал он с поклоном. – Сожалею, если кто-то умер, не добравшись до койки в нашем монастыре.

– Именно так и случилось, брат, – подтвердила Элинор, пропуская мимо ушей чуть заметную насмешливость в почтительном ответе. – Только умер этот человек не от болезни, а его убили. Зверски убили.

Анна побледнела. С лица Томаса сошло выражение обиды. Ральф негромко заговорил:

– Да, человека убили самым варварским способом. Это произошло в лесу неподалеку отсюда. Поэтому, чтобы избежать распространения слухов, я был вынужден привезти труп сюда.

– Господи, ну отчего на нас обрушивается столько смертей! – воскликнула в отчаянии Анна, воздевая руки, и потом истово перекрестилась. – Простите меня. Стыдно думать о собственном спокойствии, а не о несчастной душе человека, погибшего без покаяния.

– И все же вы правы, сестра, – попытался утешить ее Ральф и даже протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, но не осмелился сделать это. – Монастырю много достается.

– Убитый не был местным жителем, коронер? – спросила Элинор.

– Я не опознал его, миледи. Может, кто другой сможет сделать это. Одёжа на нем солдатская, и, судя по кресту на ней, если он подлинный, человек этот побывал на Святой земле. Крестоносец… Мы с моим помощником обнаружили его, – продолжал Ральф официальным тоном, – в полумиле отсюда, на расчищенной поляне возле дороги, что идет через деревню. Он лежал лицом вниз. Сначала мы подумали – упал с коня или от какой болезни свалился, но когда перевернули… Лучше не смотреть на такое, – добавил он уже совсем неофициально. – Весь исполосован.

– Поляна возле дороги из деревни? – переспросил Томас.

Он вспомнил, что недавно шел там, только потом свернул в лесок, чтобы скорее добраться до монастыря. А ведь мог пройти там же… Слышал ли он что-нибудь? Пожалуй, только завывание ветра да шорох дождя. На человеческие звуки похоже не было – скорей, на дьявольские.

– Я еще не приветствовала вас, брат Томас! С возвращением домой, в монастырь!

Голос Элинор прервал его мысли. Он взглянул на нее в замешательстве: почему опять такая холодность тона? В чем он перед ней провинился? Что ничего не сообщал о себе из Йорка? Но, в конце концов, разве это было так уж необходимо? А она чуть вовсе не забыла поприветствовать его после столь долгого отсутствия. Что совсем непохоже на нее – всегда такую любезную и предупредительную. Но вот она опять заговорила – на этот раз более мягким, слава Богу, тоном.

– …Монахини дружно молились за скорейшее возвращение их исповедника, а сестра Анна, я уверена, ждала вас с особым нетерпением… – Элинор умолкла, раздумывая, не сказала ли чего-то лишнего, и потом договорила: – Словом, здесь ожидали вас. Все без исключения…

Томас молча поклонился. Всё, казалось бы, стало на свои места, и все же ее тон не был таким, как раньше, до его ухода. Что же могло измениться? Чем он мог вызвать немилость?

Как видно, сестра Анна тоже почувствовала некую перемену в отношении к нему настоятельницы, потому что решилась вступиться за него и напомнила:

– У Томаса очень болел брат, и только сейчас…

Элинор, что тоже было ей несвойственно, не дала закончить фразу и быстро проговорила, причем лицо ее покрылось румянцем:

– Тем более прошу простить мне, брат Томас, мою нелюбезность. Но сами видите, какие события происходят у нас под носом… Я не спросила, как здоровье вашего брата? Мы все молились за его выздоровление.

– Благодарю вас, миледи. – Томас снова склонил голову. – Ваши молитвы были услышаны. Он вполне здоров…

Господи, как тяжка ложь – пускай невредоносная, пускай даже кому-то во спасение! И догадывается ли настоятельница об этой лжи? А может, достоверно знает?..

Когда Томаса в этот раз отправляли на выполнение не вполне безопасного задания, он осмелился сказать своему патрону, что не считает более возможным скрывать от настоятельницы монастыря свою тайную работу на пользу церкви, ибо миледи Элинор имеет все основания знать об этом и, более того, выразить несогласие с тем, что монастырский лекарь вынужден отвлекаться на другие дела. А с другой стороны, продолжал Томас, зная о его миссии, она могла бы порою оказать и какую-либо действенную помощь…

Выслушав с кислым видом сбивчивую речь монаха, его начальник лишь отмахнулся и небрежно произнес, что об этом пока еще рано говорить. Томас понял так, что внутри церкви существуют, как и везде, свои взгляды, свои симпатии и антипатии, свои интриги, и что, если настоятельница Элинор окажется волею судеб в стане, враждебном тому, к которому принадлежит этот человек в черном, то противником она будет чересчур серьезным. Не говоря уж о том, что ее отец, барон Вайнторп, – видная фигура при дворе короля Генриха, а ее брат Хью (где-то он сейчас?) – приятель принца Эдуарда, наследника. Так что с семьей Вайнторпов шутки плохи, и обиды, нанесенные ей, не останутся безнаказанными… Впрочем, не дело Томаса в конечном счете беспокоиться об этом. Пускай у других голова болит…

– У монаха, оказывается, есть брат? – услышал Томас голос Ральфа.

С этим вопросом тот обратился к Анне. Господи, когда уже оставят в покое его бедного брата?

– А почему вы спрашиваете, Ральф? – поинтересовалась та. – Вы же слышали уже.

Ральф ухмыльнулся – не злобно, нет, ухмылка была озорная.

– Почему спрашиваю? Да потому, что теперь знаю: Томас родился, как все мы, от женщины, у него нет крыльев, а есть даже кое-какие грешки, как у всех нас.

– Вы сомневались, не ангел ли я безгрешный? – подхватил шутку Томас, с облегчением переключаясь на другую тему разговора. – Нет, я отнюдь не ангел, Ральф. Но успел ли я нагрешить столько, сколько вы, это другой вопрос. Ведь у меня из-за моего положения было куда меньше времени для этого. К сожалению.

Ральф расхохотался.

– Как я соскучился по тебе, дружище! Твой ум острее даже, чем у брата Эндрю.

– Спасибо за комплимент, коронер, но вернемся к печальному. Вы начали говорить об убийстве.

Ральф провел рукой по лицу, окончательно стерев улыбку.

– Да, вернемся. Этот человек был убит и зверски распотрошен. Как подстреленный браконьерами олень.

Томас содрогнулся и подумал, что коронер нашел весьма точный образ.

– Брат Эндрю, – продолжал тот, обращаясь к Томасу, – говорил, что вы возвращались как раз той дорогой. Когда это было и что вы там видели? Напрягите свою память, монах.

– Почему вы так со мной разговариваете? – возмутился Томас: ему не понравилась враждебность в голосе коронера.

Ральф пожал плечами:

– Просто собираю сведения. Должность у меня такая. Ну, так что вы там видели?

– Ничего, что могло бы вас интересовать.

Однако Ральф почему-то не отставал от него, и это не нравилось Томасу и беспокоило его.

– Странно, посудите сами, – говорил коронер, не сводя пристального взгляда с Томаса. – Вы шли по той же дороге, примерно в то же время, и ничего не заметили? А?

Томас считал, что они с Ральфом друзья, но сейчас чувствовал себя, как на самом настоящем допросе, и ему было не по себе. Даже прошиб холодный пот… Потому что вспомнил: однажды его уже допрашивали в подобном роде, после чего он оказался в темнице, где чуть не отдал Богу душу.

– Послушайте, Ральф, – сказал он, силясь оставаться спокойным, – чего вы прицепились? Я уже говорил, что свернул с той дороги.

Спокойствия не получалось: в голосе звучит страх. Ну, держи же себя в руках, говорил он себе.

– Свернули? Когда?..

Кто задает сейчас этот вопрос? – билось в голове у Томаса. – Где я? В Тиндале или в Лондоне? Кто со мной говорит?..

Он услышал свой изменивший тревожный голос:

– Я свернул в рощу и пошел более коротким путем, к Мельничным воротам. Там есть келья, где можно обсушиться. А потом – сюда, к лазарету…

– Услышать исповедь? – Это была уже легкая насмешка, но ему стало легче: значит, его больше ни в чем не подозревают? Допрос кончился. Он оправдан…

– Довольно, Ральф, – произнесла Анна. – Вы не дали брату Томасу отдышаться после долгого похода и сразу набросились с вопросами. Он же совсем измучен.

Она слегка прикоснулась к спине Томаса.

– Прости меня, брат, – сказал ему Ральф. – Как справедливо замечает эта женщина, мне не хватает хорошего воспитания. Но зато вполне хватает моей дьявольской работенки.

– Да, ужасное убийство предстоит раскрыть вам, коронер, – проговорила хранившая все это время молчание Элинор. – И, конечно, любые сведения могут помочь.

Томас понял ее слова как обращенное к нему предложение сказать еще что-то и неохотно заговорил опять:

– С утра сегодня на дороге было много попутчиков, но когда миновали деревню, то потом я уже был один… да, совсем один. Остальные задержались там…

Он замолчал. Что же еще сказать? Про ощущение, будто его кто-то преследует? Нет, это ни к чему. Ну, а раскрывать, зачем он был в Йорке, уж тем более он не имеет права.

Ральф, видимо, позабыл о нем и думать: он уставился на потолок больничной палаты словно плотник, изучающий результаты своей работы, и потом, взглянув на Элинор, произнес:

– Мертвец все еще лежит, привязанный к лошади моего помощника. Я полагаю, сестра Анна должна его осмотреть… Со своей стороны я помогу в чем нужно…

– Конечно, Ральф. Пускай этот скорбный груз доставят ко входу в мужскую часовню. Там его положат на подставку и прикроют, я распоряжусь.

– Благодарю, миледи.

Элинор сделала знак Анне, они обе вышли из палаты. Ральф так долго смотрел им вслед, что Томас решил: тот забыл о его присутствии, и напомнил о себе, кашлянув.

Ральф повернулся к нему и быстро проговорил:

– Вы разве не пойдете в часовню, брат? Когда мертвеца положат там, я бы хотел, чтобы вы взглянули на его лицо. Может, узнаете в нем одного из сегодняшних попутчиков?

– Хорошо, коронер, я пойду туда с вами.

Он на секунду прикрыл глаза и почувствовал, что почти освободился от прежней тяжести, давившей на душу. Но почему она не оставит его совсем? Почему он никак не может забыть то время в темнице, когда он валялся в собственных нечистотах, а крысы шныряли по его беспомощному телу? Пора, пора выкинуть все это из головы и жить настоящим.

А в настоящем требуется, чтобы он пошел сейчас в часовню и посмотрел в лицо мертвецу. И он сделает это. А прошлое пускай остается в прошлом.