Текст книги "Печаль без конца"

Автор книги: Присцилла Ройал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 4

– Вы задумались, миледи?

Настоятельница Элинор внимательно рассматривала замысловатую заглавную букву роскошно изукрашенного пергамента, лежащего перед ней на столе. Это была одна из копий Послания апостола Павла, полученная в подарок от ее тетушки из Эмсбери.

– Как тщательно и красиво все сделано, – сказала она, обращаясь к Гите, саксонской девушке, уже больше года находившейся у нее в услужении. – Посмотри на тонкие линии лица этого старика, на чудесный зеленый цвет его одеяния.

Какая жалость, что у них в Тиндале она не знает никого, кто умел бы так работать пером или кистью. Богато иллюстрированные и красиво переписанные священные тексты – гордость любого монастыря.

Гита наклонилась, чтобы лучше разглядеть.

– Очень красиво, миледи. Господь должен быть доволен, что его так отменно славят. – Она перекинула через плечо свою светлую косу. – Жаль только, никто почти не сумеет прочесть это. Одни епископы читают по-латыни.

Элинор не сдержала смеха. Она уже привыкла и привязалась к этой простодушной девушке с острым язычком и добрым сердцем.

– Ты могла бы тоже изучить латынь, Гита, – сказала она. – Однако предпочла научиться грамоте и счету. И весьма преуспела в этом, насколько мне известно.

– Да, миледи, потому что собираюсь помогать своему брату в его делах. А латынь ему не нужна.

Эти знания тебе пригодятся не только для брата, подумала Элинор, но и для будущего мужа, если тот будет заниматься коммерцией. Гита уже на выданье, и несколько претендентов на ее руку обращались к ее брату Тостигу с предложениями. Об этом он сам рассказывал Элинор, когда бывал у нее по своим торговым делам, связанным с производством пива. Однако, опять же говорил Тостиг, двум он уже отказал. Но Элинор понимала: долго так продолжаться не будет, и не пройдет много времени, как она потеряет свою милую преданную служанку. Конечно, ей найдется замена, но память о Гите не скоро исчезнет из сердца Элинор.

Вероятно, эти мысли отразились на ее лице, потому что девушка спросила с беспокойством:

– Я чем-то огорчила миледи?

Элинор покачала головой и ласково притронулась к ее плечу:

– О нет. Я просто подумала сейчас, что брат Мэтью во многом, наверное, прав, когда утверждает, что наш Тиндал не может и не должен быть похож на обычное поместье, где процветает, например, овцеводство, а вера остается лишь призванием. Мы должны преследовать более высокие цели. Святые цели.

Снова обратив взгляд на изящную, тщательно выписанную заглавную букву Послания, мельком оглядев другие буквы, она не могла не согласиться с Гитой, что в нынешнем его обличье этот текст существует только для избранных. Для меньшинства. А ведь долг монастыря, ее долг, – доносить его до всех смертных. И не только пересказывая собственными словами. Может быть, сделать из него поучительные представления и чаще разыгрывать их во время литургии?.. Или как-то еще…

Ее размышления прервал вопрос Гиты:

– Уже принесли в наш монастырь святые мощи, миледи?

В голосе девушки слышалось неодобрение, и Элинор с удивлением приподняла брови: неужели Гита тоже осуждает превращение их бенедиктинского монастыря в прибежище для пилигримов? Однако чем поможет мнение всего одной саксонской девушки, пусть она тоже не хочет, чтобы в их монастыре прервалась долголетняя традиция быть опорой и поддержкой для больных и умирающих? Даже если эта девушка достаточно умная и по нынешним понятиям довольно образованная? Все решат без их, женского, мнения, решат сверху, а им останется только подчиниться.

– Тебе не хочется, Гита, чтобы Тиндал сделался обителью паломников-богомольцев? Почему?

Гита отставила веник, который держала в руке, и ответила:

– Мой брат говорит, это лишь приманит сюда нехороших людей всех мастей, которые назовут себя пилигримами, а на самом деле станут красть святые мощи или откалывать от них по кусочку и торговать ими, заламывая немыслимые цены. Так он считает, и такие истории он слышал не раз от нашего коронера Ральфа, да и от разных путников.

Элинор взяла со стола манускрипт, положила на полку.

– Что ж, – произнесла она потом, – твой брат неплохо осведомлен о происходящем вокруг. А знают ли у нас в деревне о намерениях доброго брата Мэтью, и если знают, то что говорят?

– В базарные дни, я сама слышала, многие судачат про это, и всего чаще люди выражают недоумение, зачем добрый брат с таким упорством высказывает свои мысли: ведь на все воля Господа – так говорят жители.

Элинор представила, как в своих речах, произносимых где-нибудь на рыночной площади, разъярившийся брат Мэтью обрушивается на все, что связано у людей с потребностью их плоти, – на недавно открытый заезжий двор, на дополнительные койки для больных, на торговлю пивом для гостиницы, чем занимается Тостиг, брат Гиты, и помогает ему в этом красивая молодая женщина по имени Сигни, про кого ходят упорные слухи, что в ее услуги входит не только разносить пивные кувшины… Ох, как это, наверняка, бесит брата Мэтью!

Элинор улыбнулась и Гита, словно прочитав ее мысли, ответила веселым смехом.

Неужели и вправду девушка подумала о том же? Лицо у Элинор зарделось. Ей пришло в голову, что ее собственное достаточно снисходительное отношение к подобным вещам – сиречь, к мужскому вожделению – можно, как это ни прискорбно, объяснить тем, что и сама она испытывает похожее чувство… Да, да!.. И если так, то неужели никто ничего не замечает? О Господи! Если проницательный брат Мэтью заподозрил что-то, можно не сомневаться, он использует и свое открытие, чтобы одержать окончательную победу в споре о будущем монастыря… Но хватит об этом…

– Ты повзрослела, Гита… – ласково отметила Элинор. – Так что еще говорят жители о нашей судьбе?

– Больше всего о том, – с готовностью отвечала девушка, – что больница должна во что бы то ни стало сохраниться. Многие нуждаются в лекарственных травах и в другой помощи. А если монастырь станет Домом для хранения мощей, взамен Дома для исцеления людей, большинство скажет, что Тиндалу потребуется теперь намного больше кошек, чем в состоянии наплодить ваш рыжий любимец, миледи, чтобы справиться с крысами, которые тогда займут место людей и обязательно накинутся на все, что тут уже накоплено. Так мне объяснял мой брат.

– Неплохо сказано, Гита, хотя довольно резко. Благодарю тебя и твоего брата за откровенность. Так и передай ему.

Девушка кивнула, подобрала свой веник и с поклоном удалилась.

* * *

Элинор подошла к окну, вдохнула свежий осенний воздух. Услышанная из уст Гиты шутка про рыжего кота Артура, конечно, забавна, однако сейчас ее волновало совсем иное.

Этим иным был брат Томас и ее неутихающая страсть к нему.

Что ж, пыталась она в который уже раз объяснить самой себе: да, я уважаемая в определенных кругах особа, настоятельница уважаемого заведения, но еще я и женщина, слабое существо, подверженное обычным человеческим страстям. Или не совсем обычным – потому что весьма сильным.

…Да, продолжала она шептаться с самою собой, я должна… обязана хранить верность Господу – это избранный мною путь, мое призвание, моя судьба, но… но что я могу поделать, если он так хорош, так привлекателен, этот человек, если его образ лег мне на душу и не отступает…

Он ведь должен вскоре вернуться, едва не произнесла она вслух. Его не было несколько месяцев, и это время было для меня и отдыхом, и мукой…

Когда она полюбила его? Наверное, с того самого дня, как этот красавец с темно-русыми волосами появился в монастыре. И тогда же начала она бороться со своим чувством. Но тщетно. Оно затихало только в те минуты, когда она лежала лицом вниз на холодном каменном полу монастырской часовни – что делала ежедневно по вечерам. Однако сразу же после истовой молитвы все возвращалось с новой силой, и ночи были наполнены греховными видениями, томительными грезами о том, какие телесные наслаждения может сулить ей эта страсть, буде она воплотится в жизнь… Но этого не произойдет!.. Не может произойти… Никогда… Она дала в этом клятву Господу.

Несколько месяцев подобных мучений совершенно измучили ее душу. И тело…

Не раз говорила она себе – не только себе, но обращаясь к темному небу за окошком своей кельи, – что все это можно разрешить простым способом: придумать благовидный предлог и попросить под этим предлогом главную настоятельницу в Анжу перевести брата Томаса в другой монастырь. Неужели ей откажут в такой просьбе?

Однако простым решение казалось только до того мгновения, когда она снова видела Томаса. Его лицо. Его темно-русые волосы. Его походку…

Сколько же времени, спрашивала она себя, сможет она одерживать победу над собой в этой неравной битве с плотскими вожделениями, столь свойственными человеку? Неразлучными с ним?

В последние дни к ее чувству вины перед Богом, перед собой примешалось беспокойство, что брат Мэтью вот-вот дознается о ее тайной страсти, чем причинит ей новые мучения…

К чему мне такая решимость? Такая одержимость? – стенала она в ночные часы, сжимая пальцами пылающую голову. Ведь море рушит камни, размывает скалы. Неужели не найдется силы, которая могла бы покорить и меня, подчинить, успокоить?

Обращаясь к кресту над своей постелью, она повторяла, пытаясь себя в чем-то убедить, а может и оправдать: если то, что со мной происходит, можно назвать женской слабостью и все упирается только в нее, неужели не могу я стать сильнее своего бессилия, подняться над ним и отринуть этого человека без колебаний?.. Нет, не могу, отвечала она себе. Значит, как ни печально, дело не в этом: не в моей слабости. А в чем же тогда? В моей силе?.. Мысли у нее уже начинали мешаться.

Порой в такие минуты она ненавидела собственное благоразумие. И все же…

Нельзя, втолковывала она себе, писать в Анжу о том, чтобы избавить их монастырь от брата Томаса, и по чисто деловым соображениям. Тут в ее поддержку, сама того не предполагая, выступала сестра Анна, ближайшая подруга и помощница Элинор. Анна, которая успешно занималась лечением больных, не скрывая ни от кого, что в этом ей оказывает самую действенную помощь брат Томас, наделенный даром целителя, кого признали уже и в ком души не чают многие страждущие. Как же можно удалять такого человека? Не говоря о том, что немалое число прихожан и монахинь оценили его и как достойного и внимательного исповедника.

Нет, отправить его отсюда только потому, что она взалкала разделить с ним греховное ложе и боится не выдержать искушения, вдвойне греховно и к тому же в высшей степени эгоистично.

Я должна гордиться, не в первый раз пришла она к выводу, что такой человек находится в моем монастыре. Господь благословил меня его присутствием… И одновременно проклял, добавляла она…

Но чем больше думала она о нем, о его скором возвращении в монастырь, тем быстрее бежала кровь по жилам, ее бросало в жар, она ощущала холод, радость и страх одновременно… А также злость – на себя – за отсутствие стойкости. Ужасно!..

Ударив кулаком по аналою, Элинор выскочила из кельи. Дверь за ней захлопнулась и еще долго дрожала.

Гита взирала на дверь с удивлением и легким беспокойством.

ГЛАВА 5

Брат Эндрю осторожно коснулся рукой мертвого тела, уложенного на круп лошади. Та вскинула морду и с надеждой взглянула на монаха: может быть, с нее снимут наконец этот непривычный и малоприятный груз? Однако ничего подобного не произошло – все осталось как было, а помощник коронера повел свою собственную лошадь в конюшню.

Брат Эндрю сокрушенно покачал плешивой головой и произнес, обращаясь к Ральфу:

– Вот так он закончил свои дни, этот крестоносец. Выжил в битвах против сарацин, чтобы умереть у себя на родине от руки соотечественника. Какие времена!

– Убийца, возможно, вовсе не подданный нашего доброго короля Генриха, – возразил коронер. – Кинжал, который я вытащил из груди умершего, не похож ни на один сделанный у нас в Англии. Вот такие дела, брат привратник.

Он ласково похлопал недовольную лошадь по шее, словно извиняясь перед ней за тягостный груз.

– Вы уверены? – переспросил брат Эндрю.

– Вы сами были солдатом, брат. Разве нет?

– И сохранил память о тех днях, коронер. – Брат Эндрю показал на свою хромую ногу.

– Значит, хорошо разбираетесь в чужеземном оружии?

– Где там, коронер. Моя война проходила на английской земле. Впрочем, покажите кинжал.

Ральф протянул ему оружие рукояткой вперед и сказал:

– В отличие от вас, брат, я воевал далеко от наших берегов, был наемником. Но никогда в жизни не видел такого ножика в руках у христианина.

Брат Эндрю осторожно повертел в руках кинжал с запекшейся кровью на лезвии, отстранил его от себя на длину вытянутой руки, потом поднес близко к глазам и наконец медленно проговорил:

– Припоминаю, однажды я видел похожие письмена. Их не так-то легко забыть, они красивые и необычные. У одного жителя в моем селении был кувшин, и на нем похожие знаки. Он говорил, что это трофей, доставшийся от деда, который воевал за океаном под знаменами короля Ричарда Львиное Сердце… – Брат Эндрю вернул кинжал Ральфу со словами: – Это арабские буквы, коронер, и, значит, оружие, по всей видимости, принадлежало сарацину.

Ральф, нахмурившись, вглядывался в кинжал.

– Этого я и опасался, – сказал он и, оглядевшись, продолжил, понизив голос: – Мне приходилось слышать разные истории о людях, которые называют себя ассасины. Про них говорили, что работа у них одна: убивать и убивать. И никакие стены, никакие рвы и сторожевые башни не могут помешать им. А за свою собственную жизнь они нисколько не боятся: готовы умереть в любую минуту… Я говорю об этом вам, брат Эндрю, – если вы, конечно, всего этого сами не знаете, – вовсе не для того, чтобы запугать всякими небылицами, которые люди так любят рассказывать. Вы, я знаю, не из пугливых и не станете без явной причины обмирать от страха. А рассказал я вам все это, брат, потому что история с убийством и с этим кинжалом обеспокоила меня. Я даже опасаюсь, что… – Он замолчал, укладывая кинжал обратно в седельную сумку, и потом спросил: – Вы не заметили сегодня никого постороннего, кто бы выглядел не совсем так, как мы все, живущие на английской земле? Не проходил ли, не дай Бог, такой человек через монастырские ворота?

Брат Эндрю покачал головой.

– Насколько я помню, нет, коронер. Кое-кто, может, и был с темноватым лицом, но ведь в пустыне на Святой земле солнце не жалеет ни христиан, ни неверных. Да и осмелится разве такой человек искать прибежище в стенах христианской обители? Нет, мой друг, не думаю, что мы увидим когда-нибудь сарацина, стоящего на коленях перед нашим алтарем и молящим простить все его провинности.

Тон, каким брат Эндрю произнес все это, можно было назвать полушутливым, но коронер досадливо поморщился и отвернулся. Монах положил руку ему на плечо.

– Впрочем, я вполне разделяю вашу тревогу, – сказал он. – Вам по вашей должности следует быть подозрительным. А истории об этих убийцах, проникающих повсюду, наверняка не лишены смысла. Хитрый противник не остановится ни перед чем и, если потребуется, преклонит колени перед чужим богом ради осуществления своего дела. Неожиданность, непредсказуемость – оружие умных и ловких. Но, повторяю, никого, вызывавшего подозрения, я не заметил.

– Понимаю, брат, – не оставлял своих расспросов Ральф, – что никто не шел мимо вас с обнаженным кинжалом в руке и громко славя своего бога, но все же?.. Какие-то незнакомцы… посторонние?

– Посторонние, – с горечью повторил Эндрю, устремляя взгляд в сторону монастырского помещения, где находились больные и умирающие. – Их поток не прекращается в последнее время, и вы знаете об этом. И, главным образом, это солдаты, которые возвращаются со Святой земли, где бесконечная война. Когда уж она закончится?

– Их появление нисколько не удивляет меня и не вызывает подозрений, – сказал Ральф, делая вид, что не услышал вопроса, на который он все равно не мог дать ответа. – И слава Богу, что заботами нашей молодой настоятельницы и сестры Анны кто-то из этих страдальцев возвращается к жизни.

– Да, – с воодушевлением подхватил Эндрю, – некоторым весьма везет, потому что таких умных целителей, как Анна да еще брат Томас, поискать надо! Слухами о них вся наша округа полнится… Да и на пути к гробнице святого Вильгельма в Норидже тоже останавливается немало несчастных. Кто-то питает надежду, что праведные мощи вернут свет в их пустые глазницы или воротят руки и ноги, оставленные на Святой земле.

Ральф досадливо фыркнул:

– А тех, у кого не хватает сил или денег добраться до порядочной гробницы, перехватывают по дороге ушлые торговцы поддельными реликвиями, и простите, брат, если то, что я сейчас скажу, прозвучит непочтительно, но за последнее время мои люди обнаружили столько фальшивых обломков Святого Креста, продающихся на дорогах нашего графства, что из них можно было бы построить не один корабль для королевского флота. Гоняясь за этими мошенниками, мы и натолкнулись сегодня на этот труп.

Он похлопал мертвого по ноге.

– Торговать поддельными святыми реликвиями – великий грех, коронер, – проговорил брат Эндрю, поднимая глаза к небу. – И я возношу вам хвалу за то, что вы противодействуете этим обманщикам, а также молюсь, чтобы мы в нашем монастыре по-прежнему воздерживались от хранения у нас святых мощей… Но не буду утомлять вас нашими монастырскими делами, а вернусь к вопросу, который вы мне задали. – Он прикрыл глаза, припоминая что-то. – Многих, кто приходил сегодня, я знаю, некоторых – нет.

– Можете перечислить их?

– Несколько женщин привели своих детей с насморком или болью в горле. Теперь как раз время для такого недомогания, и сестра Анна успешно одолевает его. Одна старушка привела мужа. У него что-то серьезное с легкими. Боюсь, он умрет. – Брат Эндрю уже загнул несколько пальцев, считая приходивших. – Несколько придворных пожаловали из самого Вестминстера, но мы были заранее предупреждены об этом. У одного из них разыгралась подагра, у другого вздулись жилы. Сестра Анна занялась ими, а наши конюхи занялись их лошадьми: бедняжкам требуется хороший уход… – он хмыкнул, – …после груза, который они тащили на себе… Ох, да, еще один житель еле приплелся с приступом лихорадки. Хорошо, что только один.

Ральф недовольно покачал головой:

– Все, кого вы назвали, брат, подозрений пока не вызывают. Пускай они с Божьего благословения занимаются собой, детьми и своими делами. Но, может, вы про кого-то забыли упомянуть?

– Ох, Господи, коронер, какой вы настырный!

– Должность такая, – улыбнулся Ральф.

Брат Эндрю задумался, опустив голову, потом вскинул ее и сказал:

– Рано утром постучались несколько солдат. У одного, кажется, проказа, его сразу отделили от всех; еще один так слаб, что непонятно, как он проделал такой путь; у других ничего страшного. Все они у нас впервые, и мы их не знаем, но если нужно, покажем вам для проверки. Но сперва, я думаю, – он кивнул на труп, – следует занести этого несчастного в монастырь. Бедная сестра Анна, ей предстоит заняться им. Правда, тут ее умение бессильно: она уж не вдохнет жизнь в его изуродованное тело. Однако, быть может, сумеет объяснить, при каких обстоятельствах с ним рассталась душа.

Они двинулись к воротам монастыря в молчании. Потом брат Эндрю воскликнул:

– Совсем забыл сказать вам, коронер, что брат Томас вскоре опять будет с нами. Его видели на дороге из Кембриджа.

– Это греет мне сердце, – с улыбкой сказал Ральф. – Я уже успел соскучиться по его шуткам. Он ведь наделен умом ученого и смелостью солдата.

Эндрю согласно кивнул и произнес со смехом:

– А помните, как он яростно защищал от брата Мэтью нашу бедную гостиницу и кружки с пивом, которыми там согревают душу и тело путники и местные жители? Для этого требуется немалая храбрость. А как он заступался за девицу Сигни, кого Мэтью обвинял во всех смертных грехах!

– Иногда я думаю, да простит мне Бог, – сказал Ральф, – что своими обвинительными речами он просто хочет заработать на дармовую кружку. Что же касается меня, то я с доброй душой готов там платить за пиво и за тушеную баранину, а также за то, чтобы почаще видеть красотку Сигни. Ее красота увеличивает аппетит и лишний раз прославляет Господа, создавшего такие совершенные существа!

Брат Эндрю не удержался при этом от смеха, но все же предпочел воздержаться от рассуждений о Божьем промысле и сменить тему.

– Нельзя не согласиться, – сказал он, – что в нынешние дни столько разного люда проходит через Тиндал в Норидж или задерживается в самом Тиндале, что увеличивается опасность и пьянства, и заражения проказой и еще, не дай Бог, чем. Так что беспокойство брата Мэтью можно понять.

– Понять можно, – согласился Ральф, – но простить, когда он своими речами мешает тебе наслаждаться пивом и тушеной бараниной, нельзя. Ни в коем случае! И я не прощаю!

Эндрю хлопнул его по плечу и произнес, указывая на труп:

– Поспешим исполнить наш долг, коронер.

Они двинулись к воротам монастыря.