Текст книги "Печаль без конца"

Автор книги: Присцилла Ройал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 40

Томас и Ральф стояли в часовне перед козлами, установленными для второго мертвого тела. По распоряжению настоятельницы вход в часовню был плотно занавешен, чтобы проходившие мимо не видели, как сестра Анна, наклонившись над новым трупом, отводит двумя пальцами волосы с его шеи и затем осторожно приглаживает их. Находящийся тут же Кутберт натянул покрывало на неподвижное лицо.

– Что думаете, Анна? – негромко спросил Ральф, словно боясь потревожить лежащего своим вопросом.

– Все то же, что и при первом нашем осмотре, когда он лежал на земле. Рана только одна, она и стала причиной смерти. Причем быстрой, я думаю. Убийца метил в сердце и не промахнулся.

– Никаких других повреждений?

– Ничего. Никаких следов борьбы. Вид раны говорит о том, что ее нанесли обычным ножом, который убийца, видимо, забрал с собой.

– Совсем не такое убийство, как первое? – указал Ральф на соседний труп.

– Да. В действиях убийцы не чувствуется ярости, как в предыдущем случае. Даже можно сказать: тот, кто убивал, был милосерден. Не хотел причинить лишних страданий. Думаю, он подкрался сзади, со спины, и нанес один сильный и точный удар.

– Все правильно, Анна. Я тоже так считаю. Что еще?

– Еще положение тела, когда его нашли. Помните, он лежал на спине, руки сложены на груди? Словно умер в постели в присутствии священника. Убийца не спешил скрыться, он уложил труп так, как если бы готовил его к погребению. Что говорит о почтении, чуть ли не о благоговении к убитому. Как ни странно…

– Во всяком случае, мы имеем дело с двумя убийцами. Так? – Ральф повернулся к Томасу. – Какие у тебя мысли, брат?

– Сестра Анна и ты совершенно правы. Это дело рук другого человека, а не того, на совести которого убийство солдата. И, значит, предстоит искать двух убийц.

– Полагаю, – подала голос Элинор, – нужно поскорее разыскать нашего безумца и послушать его новые загадки. Может, в них найдем ключ ко всему происходящему.

– Очень может быть, миледи, – согласился Томас, а Ральф спросил:

– Не знаете, прибрали уже место в лазарете, которое он занимал?

– Я просила этого не делать, – ответила Анна, – пока его не осмотрят.

– Тогда я пойду прямо сейчас, – сказал Ральф, – и осмотрю его. С вашего разрешения, миледи.

* * *

По дороге туда он клял себя на все корки, употребляя в основном ругательства, имеющие отношение к некоторым частям тела Сатаны. За что проклинал? За то, что не сообразил сделать этого намного раньше, до того, как безумец-плясун скрылся в неизвестном направлении. Тогда, возможно, несчастный Морис остался бы в живых. Хотя, признался он, утомившись себя ругать, ничего не известно: столько во всем неопределенного и загадочного…

И он попробовал думать о другом. О своей собственной судьбе. О женитьбе… Наверное, давно уже пора. Только что поделать, если он однолюб. Так это, кажется, называется? Он потер ухо, которое задела вчера своим крепким кулачком Сигни, когда не сдержала досады и ревности. Что ж, она права – он на нее не в обиде: у нее тоже есть какая-никакая гордость…

Он уже был на месте, около входа в комнатушку, которую отвели безымянному безумцу, но все еще додумывал то, о чем рассуждал с самим собой по дороге сюда.

Да гори оно все огнем! Вот разберусь, даст Бог, с этими преступлениями, и ноги моей не будет в Тиндале с его монашками, шлюхами и невинными девицами вроде Гиты, на которую он тоже нет-нет да начал заглядываться…

Он откинул дверной полог, вошел в комнату, осветил место в углу, где на узкой койке, покрытой соломой и куском материи, еще недавно спал исчезнувший безумец. Что тут можно увидеть или найти, кроме пыли и разбросанных на полу пахучих трав?

Присев на край койки, он начал рыться в сбившейся соломе. И зачем он только что так яростно корил себя, что не осмотрел сразу это место? Да и вообще, разве похож этот спятивший танцор на убийцу или насильника? Опять вопросы, вопросы… Он сам скоро спятит от них!

Однако должна же быть хоть какая-то ниточка… Пожалуй, за все время службы в должности коронера у него не было такого запутанного дела… Как тут снова не помянуть яйца Сатаны?..

Но вот что-то, словно пчела, зажужжало в голове. А не видел ли он этого субчика раньше? Где? Когда?.. Быть может, на рынке в один из воскресных дней, когда они с Кутбертом отлавливали карманных воришек? Так чего же он до сих пор не велел Кутберту заняться этим типом? А теперь уж бесполезно отдавать такое распоряжение. Эх, ты, коронер! Гнать тебя надо поганой метлою!

Он тряхнул головой. Пчела почти уже перестала жужжать в ней, но память еще подсказывала что-то. Когда Кутберт совсем недавно разбудил его сообщением о нападении на сестру Кристину, в его похмельной башке мелькнул, кажется, облик этого сумасшедшего? Тот вроде бы сидел вчера вечером в зале гостиницы. Или там был высоченный и худющий брат Мэтью? А этот при чем?.. Но все заслонило воспоминание о пышной груди Сигни…

Черт! Почему, когда его пьешь, эль так здорово проясняет голову, а на следующее утро она оказывается никуда не годной?

Он не стал даже пытаться ответить на вопрос, а принялся еще усерднее рыться в постельной соломе, разбрасывая охапки по полу.

И вдруг рука наткнулась на что-то твердое. Он вытащил находку. Ничего особенного – небольшой кожаный кошель, изрядно потертый. Тесемки, которыми он привязывался к поясу, обрезаны. Безусловно, кошель принадлежал последнему обитателю комнатушки, потому что – Ральф знал – солому здесь меняют для каждого, кто поступал в лазарет.

Он отложил кошель в сторону, еще раз перетряхнул всю солому и, встав на колени, заглянул под койку. Там что-то темнело. Это был смятый кусок грубой ткани. Точнее, небольшой мешок. Он осмотрел его под светом факела, увидел, что внутри мешок покрыт серой пылью. Провел по ней пальцем – она оказалась шероховатой, как песок. Но это был не песок.

Он потер то, что у него осталось на пальцах, присмотрелся, даже принюхался. Засевшая в голове пчела снова зажужжала.

Ральф рассмеялся.

– Эй, Кутберт! – закричал он. – Ты здесь? Иди сюда и позови брата Томаса!

ГЛАВА 41

На следующий день робкие лучи солнца сумели прорваться сквозь пелену туч и немного осветить и согреть землю в преддверии нового шторма. Но даже солнце не могло разогнать мрачное настроение сестры Руфи и брата Мэтью.

Оба они находились сейчас в покоях настоятельницы и, судя по всему, чувствовали себя не лучшим образом. Однако не все присутствующие там пребывали в столь подавленном состоянии: Элинор выглядела лишь озабоченной, таким же казался и брат Эндрю, а на лице сестры Анны даже играла легкая улыбка.

Перед ними стояло еще четверо: коронер Ральф, брат Томас и пресловутый безумец. Его руки были связаны, но все равно Кутберт держал его за плечо.

На столе посреди комнаты лежали две вещи: заполненный чем-то мешок и пустой кошель. А рядом с ними еще два предмета, уже известные раньше и находящиеся на особом попечении сестры Руфи: две кости – бедренная и коленная чашечка.

– Повтори, мошенник, то, что уже рассказал! – велел безумцу Ральф, указывая на кости. – Чтобы все услышали и ни у кого не осталось ни тени сомнения.

Задержанный беспокойно оглянулся, прокашлялся.

– Ну да, – произнес он, – чего тут говорить? Правильно. Они овечьи. От овцы то есть.

Брат Эндрю не позволил своему рту растянуться в улыбке. Элинор вообще прикрыла рот рукой.

– Итак, – посчитал нужным разъяснить Ральф, – мощи, которые ты собирался продать монастырю, принадлежат убиенной тобою овце, так? А что припрятано здесь? – Он ткнул пальцем в мешок на столе.

Бывший безумец молчал.

Ральф подошел к столу, начал выкладывать из мешка содержимое.

– Еще немного овечьих костей! – объявлял он, как балаганный фокусник на рынке. – Пузырьки с овечьей кровью!.. Клочки шерсти! Тоже овечьей.

Хозяин всего этого добра молчал, уставившись на свои босые ноги.

– Для чего шерсть? – продолжал пояснения Ральф. – Наверное, чтобы продавать как волосы святых, поседевших от мук… Скажи что-нибудь, негодяй, если я не прав!

– Вы желаете, чтобы я признался, коронер? – спросил пленник.

Голос у него не дрожал, но на лице сквозь сильный загар проступила бледность.

– Можешь признаться, можешь отказаться от признания, теперь это значения не имеет. Улики налицо.

– Вы будете пытать меня?

– Нет необходимости. Все ясно и так. Но разъясню для тех, кому еще не вполне ясно. Послушайте. У одного местного крестьянина пропала овца. Он сообщил куда следует, то есть нам. Я послал Кутберта расследовать. Выяснилось, что волки и прочие дикие звери тут ни при чем и что овцу украли. Кто? Кругом свои, знакомые люди. Мы установили слежку, и мой помощник стал свидетелем того, как ты, – Ральф ткнул в задержанного, – украл на днях еще одну овцу, зарезал ее, освежевал, очистил несколько костей. Все остальное ты запрятал в кусты, а кости и хороший шмат мяса уложил в свой мешок и тоже спрятал, но в другом месте. Кутберт мог бы арестовать тебя тогда же за кражу овцы – наверное, уже не первую, – но решил посоветоваться со мной, поскольку ты уже был у нас на подозрении по другому поводу. И он правильно сделал, так как его рассказ напомнил кое о чем, что мне привелось тогда же увидеть в сельской гостинице.

Задержанный неловко переминался с ноги на ногу, но молчал. Ральф ухмыльнулся:

– Рассказывать дальше? Осталось уже немного. От хозяина гостиницы я узнал, что ты любил беседовать там с теми странниками, у кого водились деньжата. За тобой продолжали следить, и ты сделал то, чего мы от тебя ожидали: пошел туда, где спрятал мешок, и вернулся с ним в гостиницу. Там тебя встретил один из богатых пилигримов, кому ты обещал продать ценную святую реликвию… Сказать какую? Немного крови одного святого… Какого? Если не ошибаюсь… – Ральф взглянул на Томаса. – Святого Поколума, так?

– Святого Поколума Бутири, – уточнил тот.

Всегда сдержанный брат Эндрю фыркнул.

– Масло! – вскричал он. – Причисленный к лику святых горшок масла! Вот что это такое! Бутирон – по-гречески «масло».

Он согнулся от смеха.

– Да, – с улыбкой сказал Томас. – Надо признать, наш продавец реликвий шутник и обладает некоторым знанием латыни и греческого… Вы, часом, не были раньше священнослужителем?

Пленник не ответил.

– Пилигрим латыни не знал, – продолжал Томас, – но я ее знаю немного, и я был рядом с продавцом и покупателем. Конечно, прикрыв лицо капюшоном.

– Слышишь все это, обманщик? – обратился Ральф к задержанному. – Так нужно ли пытать тебя, несчастного, если у нас есть показания моего помощника и брата Томаса?

Молчавший все это время брат Мэтью вдруг воскликнул:

– Но этот человек невиновен! То, что вы рассказали здесь, ничего не доказывает. Его самого могли обмануть. Овца могла сама заблудиться в лесу. Ваш помощник мог выдумать все, что он якобы видел… И потом, – голос его окреп, – если мы верим в явленные нам Господом чудеса, почему нельзя к ним причислить превращение кости овцы в чудотворные мощи святого Скаллагрима?..

– То же самое я думал сейчас, но не смел сказать, – заверил ободренный обманщик.

– Заткнись! – в ярости крикнул Ральф, но было понятно, что он обращается не к нему одному.

– Святого Скаллагрима не существует, – сказала Элинор презрительным тоном. – Это мошенничество и к тому же святотатство.

Брат Мэтью раскрыл было рот, чтобы возразить, но передумал и опять погрузился в молчание. Сестра Руфь и не пыталась ничего говорить: она то краснела, то бледнела, у нее был жалкий вид.

Но задержанный не преминул воспользоваться заступничеством брата Мэтью и почти прежним развязным тоном проговорил:

– Святой отец хотел сказать, я невиновен в святотатстве, ибо сам был обманут, когда купил реликвию.

– Купил? – рявкнул Ральф. – У кого? Имя продавца, его внешность… Когда и где?.. Быстро выкладывай!

– Имя ему он не назвал, но был похож на честного человека. Такой… среднего роста, светлые волосы, темные глаза. Один глаз немного косит.

– Таких людей – половина Англии, мошенник!

– И где же вы купили сии мощи? – спросила Элинор.

– В Норидже.

– Это там крестьяне двух овец недосчитали, – вставил Ральф.

– Совпадение. Чистое совпадение, – лицо брата Мэтью сияло невозмутимостью. – У вас нет свидетелей.

Но схваченный торговец был не столь спокоен. И заговорил другим тоном – жалобным и в то же время неестественным, наигранным.

– Как вы уже знаете, коронер, а не знаете – спросите у здешних сестер и братьев, – мой разум малость замутнен. Я частенько не понимаю, чего говорю и делаю. Могу плясать, петь. Могу овцу, бедняжку, зарезать… когда вдруг покажется, что Господь посылает ее мне в руки, чтобы наполнить мое чрево едой, сиречь поддержать бренное тело. И как раз…

Его перебил брат Эндрю:

– И как раз сейчас, милейший, вы, по-видимому, остановились здесь, в Тиндале, на пути в Норидж, к гробнице святого Вильгельма? Где, надеетесь, вас исцелят от остатков безумия, так?

– Если вы дадите мне, добрый брат, подобный совет и ваше благословение, то я поплетусь туда.

– Не спешите. Я разговаривал с человеком оттуда, который запомнил вас по вашим пляскам и сломанному носу, и он сказал, что вам запретили появляться там, поскольку вы пытались торговать различными вещами, выдавая их за святые реликвии, и вас считают обманщиком. Кстати, ваши танцы, как мне говорил тот же человек, напоминают свадебные пляски сарацин. Вы были в Святой земле?

– Ну и что если был? Многие там побывали в эти годы.

– У нас в часовне лежит изуродованное тело одного солдата оттуда, – сказал Томас.

– Я не имею к этому никакого отношения!

Томас приблизился к нему и крикнул прямо в лицо:

– Так уж не имеешь? Зато охотно перекладываешь на других.

На лице задержанного появились капельки пота.

– Ложь! – взвизгнул он. – Тот, кто это говорит, лжец!

– А кто же тогда ты?.. – продолжил Томас уже спокойнее. – А кто пытался продать нашему монастырю поддельные реликвии? Кто уверял, что они принадлежат святому Скаллагриму, которого не существует? Кто, когда его приперли, признался, что кости – овечьи, но уверял, что силой веры их можно превратить в святые мощи? Кто, когда ему не поверили, придумал, что сам купил их у кого-то и потому его вины вообще ни в чем нет? И наконец, кто прослыл обманщиком в Норидже, у Святой гробницы, и кому запретили там появляться?

Глядя на Томаса ненавидящим взглядом, торговец мощами ответил:

– Монах, ты пытаешься обвинить меня во всех смертных грехах, потому что я видел тебя на дороге недалеко от места убийства и честно рассказал об этом. Наверное, ты и убил его, и теперь хочешь все свалить с больной головы на здоровую и отомстить мне за правду. За честное признание. Жалкий убийца!..

– Негодяй!

Томас бросился на говорившего и, прежде чем Ральф и брат Эндрю сумели удержать его, успел разбить тому нос. После чего успокоился и довольно благодушно сказал:

– Извини меня за этот взрыв негодования, но твое вранье переходит все границы. А ведь я даже питал расположение к твоему острому уму и умению лицедействовать.

Однако эти любезности не слишком утешили задержанного, продолжавшего хлюпать кровоточащим носом.

Элинор обратилась к Ральфу и попросила показать присутствующим, что еще было обнаружено в закутке у торговца, в припрятанном в кустах мешке и на нем самом.

Коронер подошел к столу, сунул руку в мешок, лежащий там, и вытащил кинжал. Ничем не примечательный, если не считать, что на его лезвии и рукоятке были вырезаны совершенно непонятные письмена.

– Эта штука не в Англии сработана, – сказал он, размахивая кинжалом перед носом задержанного. – Это сарацинский нож, точно такой, какой торчал в груди убитого солдата. Так был ты или нет в Святой земле? Отвечай!

– Да!.. Нет!.. – кричал вконец растерявшийся обвиняемый, корчась под крепкой хваткой Кутберта.

– Правду! Говори правду, пройдоха! – требовал коронер.

– Ральф, – увещевала его Элинор, – здесь у нас обитель мира и прощения. Будьте спокойней и терпеливей… Но это не значит, – повернулась она к задержанному, – что мы потерпим ложь. Кстати, – прибавила она, – я родилась и воспитывалась в деревне и сразу, как только увидела кости, смогла определить, чьи они на самом деле.

– Почему же… – начал было брат Мэтью, но сестра Руфь строго взглянула на него, и он потупился и замолчал.

Элинор заговорила снова:

– Только из сострадания к вам, человек с неизвестным именем, и только в том случае, если в дальнейшем ни одно слово лжи не вырвется из вашего рта, я готова просить о снисхождении при определении вашей вины и наказания за нее… – Она подняла руку. – Не надо, не благодарите меня. Я могу вам простить торговлю поддельными реликвиями, поскольку вы уже признались – вернее, не стали отрицать этого. Но чего я вам не прощу – попытки оговорить одного из монахов нашего монастыря. И если вы тотчас же не расскажете всей правды, буду ходатайствовать, чтобы вас примерно наказали.

Пленник бухнулся на колени и возопил:

– Я никого не убивал, миледи! Я расскажу всю правду, только спасите меня от виселицы!

– Говори, олух! – рявкнул Ральф. – Давно пора.

Тот кивнул в сторону Томаса:

– Он ни в чем не виноват, видит Бог. Я видел его на дороге, но он свернул в лес еще до того места, где убили солдата… Это чистая правда, и разве добились бы вы ее от меня, если бы я взаправду был убийцей?

Пот заливал ему лицо, глаза, но он не мог отереть его: руки были связаны.

Элинор взяла со стола кусок ткани и осторожно вытерла ему лоб.

– Продолжайте!

– Я и говорю: я шел за вашим монахом от самой деревни. У меня был мешок с этими… с костями, которые брат Мэтью согласился купить.

Брат Мэтью скосил взгляд на строгое неподвижное лицо сестры Руфи и снова опустил голову.

Пленник продолжал:

– После того, как вот этот молодой монах пошел через лес, я продолжал ковылять по дороге и на повороте наткнулся на троих. Двое из них ругались. То есть спорили друг с дружкой.

Томас нахмурился, припоминая:

– Я ничего не слышал, хотя поворот недалеко от того места, где я свернул.

– И я не слышал, брат. Как тут услышишь? Дождь, ветер… Погодка не приведи Господь…

– Продолжай! – прикрикнул Ральф. – О погоде потом.

– Как скажете, коронер… Значит, увидел я их – и сразу в кусты! Кому охота идти мимо трех мужчин, которые, сразу видно, ссорятся, да еще наверняка вооружены… Миледи, вы обещали мне милосердие, но нельзя ли к нему добавить глоток вина? Все в горле пересохло.

– Еще чего!.. – буркнул Ральф. – Лоб тебе вытерли. Может, бараньим мясом угостить?

Однако брат Эндрю, стоявший ближе всех к кувшину с элем, налил его в кружку и поднес к губам просящего.

Продавец реликвий пил, захлебываясь, потом откашлялся и снова заговорил:

– Было их трое, как я уже сказал. Двое из них – крестоносцы, третий – нет. Один, который с красным крестом, – простой солдат. Другой, кто стоял посередке и вроде утихомиривал их, – тоже из крестоносцев, но повыше рангом.

– Два крестоносца, – повторил, помрачнев, Ральф. – А третий?

– Третий – он стоял спиной ко мне в длинном темном одеянии и с замотанной чем-то головой – был похож на прокаженного. Внезапно он что-то крикнул, и крестоносец, который посередине, оглянулся на него, а который был солдатом – побежал… Тогда третий рванулся за ним.

– Он догнал и убил его? – догадался Томас.

– Он кинул в солдата камень, попал в голову, и бежавший упал. Тогда второй крестоносец бросился на того, высокого, в длинной одежде, и они начали бороться.

– А тот, в кого камнем? – спросил Ральф. – Он что?..

– Тот быстро пришел в себя, поднялся и начал вроде смеяться над теми, кто боролся. И вот… С криком, напоминающим рев дикого зверя, высокий человек в темной одежде накинулся на солдата, приподнял его в воздух, как пушинку, и бросил наземь! Я застыл в ужасе: откуда такая сила?

– Сатана может придать и не такую, – сказала сестра Руфь.

– Ну, и что потом? – поторопил рассказчика Ральф.

– Потом этот, наделенный сатанинской силой, выхватил кинжал, воткнул в живот солдата и просто взрезал его… Все кишки вывалились. Тот вскрикнул один раз – и конец.

Говоривший прикрыл глаза, содрогнулся и заплакал. Настоящими слезами.

Все молчали.

На этот раз слезы ему утер Кутберт, и он, пару раз всхлипнув, заговорил опять:

– Добрые люди, я бывал в сражениях и видел всякое, но то ведь борьба с двух сторон – когда душа молчит, а кипящая кровь говорит. А тут было просто убийство, и убийца… как бы это сказать?., упивался делом своих рук. Да, иначе не скажешь…

Снова наступило молчание, которое прервал Ральф:

– Ты не рассказал всего. Заканчивай, лицедей!

– Я говорю чистую правду! – взревел тот. – Бог свидетель! Это все…

Ральф схватил его за ворот и поднял с колен:

– Нет, не все! Клянусь, я все-таки отправлю тебя на виселицу и буду любоваться, глядя, как ты запляшешь на веревке, словно марионетка в балагане.

Угроза вызвала новый взрыв рыданий. Плакать он умел не хуже, чем петь или танцевать.

Ральф потряс его за плечо:

– Говори, плакун!

– Да чего же еще?.. Тот, кого я обозвал демоном, тоже начал плакать. Чудеса – и только! Сам убил, а сам плачет. Крестоносец подошел к убитому, вытащил кинжал из его тела, а демон…

Томас не дал ему договорить.

– Этим демоном был молодой…

Но пленник хотел сам поставить все точки над «i».

– …Он катался по земле, как безумный, и рыдал. Крестоносец поднял его, обнял и начал утешать, как малое дитя. Потом вытащил из-под плаща свой кинжал… Я думал, он хочет убить молодого…

– Но он не убил его, – проговорила Элинор, как бы продолжая ход своих мыслей.

– Да, он воткнул кинжал в грудь мертвеца, после чего снял свой плащ и накрыл им мертвого, будто тот спит и ему холодно.

Пленник содрогнулся.

– Ты видел их лица?

Это спросил Томас.

– А как же! Который в летах, назвался потом Уолтером. А молодого он именовал Морисом. Сэром Морисом… Ну, теперь уж точно все, коронер. А я тут, клянусь, совсем неповинен, и если в чем и виноват, так только в делишках с овцами. Но миледи обещала мне милость и снисхождение.

– Что же ты молчал столько времени, негодяй? – взорвался Ральф.

– Так ведь боялся. А если и меня они прирежут?

Ральф погрозил ему кулаком:

– Нет, дружочек. Ты все нам наврал. Кутберт, отведи его в тюрьму. Пускай там дожидается веревки.

Пленник опять упал на колени:

– Да не виноват я! Пощадите! Почему вы не верите?

– Потому что у тебя нашли кошелек убитого солдата. Ты убил его и заграбастал денежки.

– Каюсь! Деньги взял! Когда те двое ушли, я подошел к трупу и срезал с пояса кошелек. Деньги-то ведь уже ничьи, разве не так? А я бедный человек, я почти умирал от голода…

– Замолчи, брехун! Ты к тому времени уже набил себе пузо овечьим мясом… А теперь послушайте, что я скажу. – Ральф оглядел всех присутствующих. – Он убил солдата из-за денег. Но потом испугался, что молодой Морис видел это, и убил его тоже. А чтобы запутать все расследование и направить его по ложному пути, он совершил нападение на сестру Кристину… Так что, думаю, убийца нам теперь известен…