Текст книги "Печаль без конца"

Автор книги: Присцилла Ройал

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 42

– …Да что же это такое, миледи? – орал пленник, пытаясь ползти на коленях в сторону Элинор. – Я же не могу человека убить!.. Даже из-за денег… Никогда!.. Я мошенник, верно. Даже назовите подлецом – соглашусь. Но чтобы убить! Зарезать, как овцу!.. Клянусь всем святым, не виновен я! Я тоже был солдатом…

Ральф положил руку на рукоятку меча. Но Элинор строго сказала:

– Обнажать оружие, коронер, в обители не следует. Даже если ваша цель – просто запугать задержанного и заставить говорить правду. И только правду… Тем более, – добавила она, едва заметно поморщившись, – что вы его уже достаточно запугали.

Действительно, штаны у бедняги намокли – запах мочи смешался с запахом пота, все вместе благоухало малоприятно.

– Ладно, – сказал Ральф. – Тогда продолжим еще немного. – Он снова обратился к задержанному: – Ты исчез как раз в то время, когда напали на сестру Кристину и когда был убит сэр Морис. И ты клянешься, что не совершал этих двух убийств – солдата и сэра Мориса, – в которых тебя подозревают. Действительно, свидетелей этих преступлений пока что нет. Кутберту удалось стать свидетелем только третьего убийства, но…

– Это не я! – диким голосом закричал пленник.

– Третьим убийством, – продолжил Ральф, – которое видел собственными глазами мой помощник, было убийство овцы. Но оставим его на твоей совести. Я хочу спросить: есть ли у тебя свидетели, которые могут честно и правдиво рассказать о том, где ты находился во время совершения двух убийств и нападения на сестру Кристину?

Брат Мэтью зашевелился на своем месте, прокашлялся и сказал:

– Миледи…

Элинор удивленно взглянула на него и любезно произнесла:

– Вы хотите выступить в защиту обвиняемого, брат?

– Да, – не вполне твердым голосом ответил тот. – Дело в том, что этот человек невиновен. Я не берусь говорить об убийстве солдата, но, видит Бог, к убийству сэра Мориса и к нападению на сестру он непричастен.

– Объясните, брат.

– Я предпочел бы говорить об этом только с вами, миледи, – голос Мэтью понизился до хриплого шепота. – Ибо чем больше людей услышит меня, тем быстрее мои слова распространятся по монастырю и за его пределами.

Брат Эндрю пожал плечами:

– Только не через меня, брат.

– И не через меня, – сказал Томас.

Анна молча наклонила голову, но Мэтью пристально и с печалью продолжал смотреть на сестру Руфь.

Покраснев, она сердито сказала:

– По-моему, брат, вы не имеете причин считать меня болтливой сорокой!

Он с виноватым видом отвернулся.

Элинор посчитала необходимым завершить эту сцену своим кратким выступлением.

– Для нас очень важны любые сведения, брат, и они, разумеется, останутся в сих стенах, если требования закона не заставят нас действовать по-другому. С этим согласны все находящиеся здесь. И потому мы готовы выслушать вас. Продолжайте, пожалуйста.

Он с явной неохотой подчинился и начал так:

– Я могу говорить о его невиновности потому, что встречался с этим человеком как раз в тот вечер, когда сестра Кристина подверглась нападению. Почему встречался? – Он посмотрел на Элинор и в дальнейшем уже не сводил с нее взгляда. – Как вы помните, миледи, вы колебались по поводу приобретения священных реликвий, и для того, чтобы полнее убедить вас в правоте моих суждений, я хотел приобрести их, чтобы при следующем нашем разговоре они своим присутствием помогли вам принять мою сторону. – Его голос окреп. – Я понимаю, то, что случилось… весь этот смехотворный обман… действует не в мою пользу, однако мнение мое осталось прежним и не поколебалось ни на йоту: наш монастырь должен стать хранилищем святых мощей и приютом для паломников, желающих поклоняться им.

Элинор благожелательно улыбнулась:

– И дать вам опору, брат, на предстоящих выборах, не так ли?

Его глаза сверкнули.

– Возможно и так, сестра. Что плохого, если моя убежденность принесет мне симпатии служителей Божьих?

– Я уже не один раз говорила, брат, что ваша идея имеет свои достоинства, которые не подлежат обсуждению. Однако последние печальные события с овечьими костями лишь подтверждают, что во всех серьезных делах необходима осмотрительность и, я бы даже позволила себе сказать, скрупулезность и чистоплотность при выборе людей и средств.

Ее тон по-прежнему был полон любезности и доброжелательности. Брат Мэтью опустил взгляд на свои ноги и некоторое время молчал.

– Пожалуйста, продолжайте, брат, – напомнила ему Элинор. – Мы все ждем вашего свидетельства.

– Я уже говорил… – резко начал он, но осекся и продолжил значительно спокойней: – Я уже рассказал, что встретился с этим человеком, чтобы приобрести у него… взять у него реликвии и показать их вам, миледи, дабы в присутствии священных предметов вы…

– Конечно, – одобряюще произнесла Элинор, – вы уже говорили об этом.

– Где это было? – задал Ральф свой первый вопрос брату Мэтью.

– Где? – повторил тот немного растерянно. – Я разве не сказал? В местной гостинице. Мы там…

Его прервал окрепший голос пленника:

– Не беспокойтесь, миледи, он не нанес ущерба доброму имени вашего монастыря, потому что нацепил поверх рясы плащ какого-то конюха – тот оставил его в конюшне, – а на голову напялил шапку, чтобы тонзуры не видать было.

– Помолчи, глупец! – прикрикнул Мэтью. – Не мешай мне спасать твою немытую шею!

– Не отвлекайтесь, брат, – мягко попросила Элинор. – Постарайтесь завершить наконец вашу откровенную историю. Господь так любит правду.

Лицо Мэтью покрылось багровыми пятнами: уж не насмешка ли это?

– Чтобы не было сомнения в моей откровенности, – продолжил он, – добавлю, что мы заказали там кувшин доброго монастырского эля, и я мог лишний раз убедиться, что мы не напрасно изготавливаем его и продаем…

– В этом никто не сомневается, – заметила Элинор.

Снова вмешался Ральф.

– Когда вы с этим человеком вернулись обратно? – спросил он.

– Сейчас все скажу… Меня же все время перебивают… – с негодованием проговорил Мэтью и продолжил скороговоркой: – Туда, в гостиницу, этот человек принес в ларце старинной работы то, что выдал за реликвии. И потом…

– Потом мы тяпнули еще кувшинчик эля! – радостно сообщил продавец костей. – И тут появились… где они были раньше?., такие девицы, я вам скажу, пальчики оближешь…

Брат Мэтью снова вскочил со стула и крикнул:

– Да заткните ему рот, в конце концов! Я стараюсь вызволить его из тяжкого положения, а этот болван все время ставит мне палки в колеса и пытается позорить своими намеками!.. Да, я заказал второй кувшин эля, и мы распили его. Однако делал я это не по велению плоти, а только для основательной проверки его качества, насчет чего у меня появились свои соображения, которые я не замедлю сообщить изготовителям напитка. Что же касается распутных девиц, а проще говоря потаскушек, которые там обретаются, то единственная, кого я невольно заметил, была та, с кем вел непристойные разговоры наш коронер, который затем удалился с ней наверх, будучи весьма пьян. Порядочные мужчины ищут для себя другие постели, я полагаю.

– Не так уж я был пьян, брат Мэтью, – добродушно проговорил Ральф, – потому что разглядел все-таки вас и этого шаромыжника, как вы ни прятались под чужой одеждой. И видел, кстати, монах, какими глазами пялился ты на пляшущие груди красотки, сидевшей у меня на коленях.

– Нечестивый пес! Как ты смеешь?

– Не бранись! Это ведь почти похвала твоей стойкости. Вместо того чтобы тоже взять девушку, ты просто одной рукой приподнял свою рясу, а другая занялась там же, под столом, своим делом…

– Как ты смеешь обвинять меня в таком непотребстве, нехристь?

– Но согласись, монах, это ведь лучше, чем если бы я обвинил тебя в пособничестве убийце двух человек, не так ли?

Брат Мэтью готов был наброситься на Ральфа, который к тому же посмеивался, говоря все это, но Томас удержал его и усадил на стул.

– Ладно, – сказал коронер, сгоняя с лица улыбку, – не бойся, брат Мэтью. Если ты в чем и повинен, то лишь в любострастии, свойственном любому смертному. А что касается других дел, то я сам свидетель того, что вы с этим любителем овец находились в гостинице как раз в то время, когда на сестру Кристину кто-то напал.

– Почему же ты не говорил нам об этом раньше, Ральф? – спросила Анна.

В ее тоне, в глазах сквозило сострадание, сожаление… К кому?.. О чем?

Прежде чем ответить, он долго смотрел на нее горестным взглядом, в котором было бесповоротное прощание с прошлым, со всеми своими надеждами.

– Эх, я крепко-таки выпил в тот вечер, – потом сказал он, – и все подробности, каюсь, выскочили у меня из башки. А когда в ней прояснилось, я сразу вспомнил об этих двоих в гостинице и какие глаза были у высокого, когда тот смотрел на девушек, которые…

– Разрази тебя гром! – оборвал его Мэтью.

– Уж лучше помолчите, брат, – прошипела сестра Руфь.

Элинор, решив бесповоротно покончить со всеми этими разговорами, заключила, обратившись к торговцу фальшивыми реликвиями:

– Что ж, в нападении на сестру Кристину вашей вины, насколько я поняла, нет. Но остается убийство молодого Мориса. И солдата-крестоносца. Коронер Ральф наверняка захочет задать еще несколько вопросов вам и брату Мэтью.

Последний с завидной ловкостью сорвал свое долговязое тело со стула и бухнулся на колени:

– Пожалуйста, миледи! Умоляю вас о беседе наедине! Я не выдержу, если они…

– Надеюсь, – сочувственно произнесла она, – что они уже сообщили нам все, чего вы должны стыдиться. И этого не так уж много, брат. Поэтому встаньте.

– Нет! Еще не все, миледи! – в отчаянии кричал монах. – Я покаюсь… Только пускай все уйдут! Я хочу покаяться!..

При этом больше всего он смотрел на сестру Руфь. Та поднялась и, поклонившись настоятельнице, сказала:

– Поскольку я никак не связана с разбираемыми делами, прошу вашего разрешения, миледи, покинуть это помещение. Хотя бы из чувства брезгливости.

Элинор кивнула, и сестра Руфь удалилась, однако перед этим взглянула с состраданием на Мэтью и произнесла:

– Я думала о вас лучше, брат. Но буду молить Господа о вашем прощении.

Когда дверь за ней захлопнулась, Ральф повернулся к Мэтью:

– Могу облегчить вам признание, брат, сделав его за вас. После того как наш торговец мощами всучил одному из паломников пузырек с овечьей кровью святого, вы тоже расплатились с ним за кости, но у вас, видно, остались еще деньги, и, чтобы они зря не пропадали, вы отправились с этим типом в одну из комнат гостиницы, прихватив с собой девушку. Наверное, чтобы вместе отметить удачную сделку… Вы хотели в этом признаться, брат?.. Все это только лишний раз доказывает непричастность вашего партнера к убийству сэра Мориса и к нападению на сестру Кристину…

ГЛАВА 43

Кутберт все же отвел продавца святых мощей в тюремную каморку. Брат Мэтью удалился, чтобы найти своего духовника и покаяться во всех грехах, вольных и невольных. Анна и брат Эндрю вернулись к своим повседневным заботам, и в покоях у Элинор остались Ральф и брат Томас. Гита принесла им еще кувшин эля, мягкого белого сыра и тоже удалилась.

– …Ты так на него напирал, на этого прохвоста, – сказал Томас Ральфу, – что на какое-то время я подумал, что он и впрямь убийца.

– Я нарочно запугивал его, чтобы он поскорей раскрыл всю правду, – признался коронер. – Но этот человек из тех, кто уже родился лжецом.

– И вы добились своего, – сказала Элинор и замолчала, видя, что Ральф не расположен к разговору, а также не прикоснулся ни к еде, ни к питью.

Но Томас решил все же вывести приятеля из мрачной задумчивости, причину которой до конца не понимал и относил за счет общих размышлений о греховности людской натуры.

– Вы обещали ему милосердие и помощь, миледи, – сказал он, обращаясь к Элинор. – Он ведь и в самом деле не преступник… не убийца, во всяком случае. На его руках только кровь овцы. Он вор и обманщик, но жалостивый. А главное, и это чистая правда, – больной и бедный, несчастный человек.

– Который чуть не сделал из тебя убийцу! – не выдержал и вступил в разговор Ральф.

– Тем самым дал тебе простор для работы ума, коронер, – с улыбкой сказал Томас. – Но я на свободе, и я простил его. И тебя тоже.

– Осталось только, чтобы его простили обманутые им покупатели святых реликвий, а также зарезанные овцы, – проворчал Ральф. – Кстати, он должен возместить крестьянину пропажу овцы.

– Хорошо, если бы этим и ограничилось наказание, – произнесла Элинор.

Томас с нескрываемым одобрением посмотрел на нее и потом спросил у Ральфа:

– Значит, дело с убийством солдата можно считать раскрытым, так? Мы знаем, что его заколол сэр Морис. А кто же убил Мориса? И за что?

– И кто напал на сестру Кристину? – проговорила Элинор. – Или это один и тот же человек?.. Неужели они уйдут от наказания?

Ральф, так и не притронувшись к своей глиняной кружке с элем, поднялся с места и направился к двери.

– Куда ты? – спросил Томас.

– Надо срочно разыскать Уолтера.

– Да, Ральф, – произнесла Элинор, – я только что хотела вам сказать об этом же. И еще о том, что он не был слугой Мориса, о чем, думаю, мы все догадывались. Сэр Морис – его племянник. И мне кажется, Уолтеру будет о чем рассказать нам.

Что-то в ее тоне заставило Ральфа пристально взглянуть на нее и спросить:

– Вы предполагаете, Уолтер мог убить своего родственника?

– Он горевал над его телом как не всякий отец мог бы, – сказал Томас. – Уж не говорю о том, что ни один убийца не будет так оплакивать того, кто только что погиб от его руки.

– Думаю, лучше всего, если мы услышим его собственный рассказ, – ответила Элинор.

– Боюсь, что не сможем услышать, если не догоним корабль, уже плывущий на всех парусах в Нормандию.

– Нет, коронер, – в голосе Элинор звучала твердая уверенность, – убийца не будет скрываться.

– Почему? – спросил Томас.

– Потому что есть убийство ради убийства и есть лишение жизни во благо…

Ральф печально покачал головой:

– Извините, миледи, но это не предмет для философского спора. Обычно убийца не дожидается, пока веревка окажется на его шее, а спасается бегством.

Элинор тоже встала.

– Я и не думала спорить, Ральф. Но я почти уверена, что Уолтер никуда не исчезал. Он здесь, в Тиндале, и ждет, что мы придем к нему. Идемте же.

Коронер наклонил голову.

– Миледи, ведите нас…

ГЛАВА 44

Вскоре они нашли Уолтера. Он стоял на коленях у алтаря в главной часовне Тиндала и истово молился. Услышав звуки их шагов, повторенные эхом, он встал, повернулся к ним лицом и, вытащив меч, опустил его перед собой острием вниз. Иного оружия у него не было.

– Мир вам, добрый господин, – приветствовала его Элинор, отделившаяся от мужчин и вышедшая немного вперед.

– Мира никогда не было на земле, миледи, – ответил он, кладя другую руку на рукоять меча. – Только наивные глупцы думают иначе.

Ральф сделал шаг вперед и наполовину вынул свой меч из ножен, но Элинор мягко притронулась к его руке, и он вложил его обратно.

– Мир есть, – сказала она Уолтеру. – Он в Божьей любви и в Его милосердии.

Уолтер рассмеялся. Его смех, усиленный эхом, походил на карканье ворона.

– Вы подвергаете это сомнению, сэр?

– Сомнению? Нет. Я не сомневаюсь, что Он прощает, когда этого Ему хочется, но Он жесток и мстителен. Быть может, женщинам легче поверить в Его милосердие, но на меня Он всегда взирал со злобой.

– Возможно, на войне было так, однако сейчас вы стоите на монастырской земле, где царят сострадание и прощение.

Уолтер покачал головой:

– И поэтому вы пришли, чтобы сопроводить меня до виселицы? Это ли не мщение?

– Это справедливость, – сказал Ральф. – Или правосудие.

– Оба эти слова имеют множество значений, – с грустью произнесла Элинор, – но ни одно из них не может подойти сейчас… Вы принесли с собой в наш монастырь смерть и насилие, сэр Уолтер. Зачем?

– Это было не намеренно, миледи. Мы пришли, чтобы исцелиться.

– Морис убил солдата недалеко от этих стен, – продолжала Элинор. – Потом… потом ударом в сердце вы убили Мориса, своего племянника. Ведь так?.. Какое же это исцеление?

Губы Уолтера искривились в горькой усмешке.

– Спросите у вашего Бога, зачем Он сделал так, что они с солдатом встретились здесь? Что касается моего племянника, пораженного в сердце, то Всевышний задолго до меня нанес ему эту рану. Если бы вы знали, что он претерпел и как страдал, то поняли бы, возможно, отчего я решился совершить то, что совершил, зная о веревке, которая меня ждет. – Он обратился к Томасу. – Не я ли просил вас, брат, сделать все, чтобы помочь привести Мориса к исповеди? Особенно после того, как ему привиделся ангел смерти… Да, я восстаю на Бога за Его жестокость по отношению к моему племяннику, но Он ведь все-таки обещает прощение тем, кто признается в грехах. И потому я смею надеяться, что Бог простит его: бедняга был болен душой и сам просил смерти.

Последние слова вырвались у него вместе с рыданиями.

Томас побледнел.

– Должен ли я понимать так, сэр, – проговорил он, – что, если бы его исповедали раньше, вы бы не взяли на себя роль ангела смерти?

Уолтер молчал. Заговорила Элинор.

– Брат Томас, – сказала она, – я знаю о нашем будущем не больше, чем вы, но верю, что душа обретает некий покой в те минуты, когда тот, в чьем теле она пребывает, исповедуется… Что же касается вины за то, что смерть Мориса не была предотвращена, я беру ее на себя. Я должна была предвидеть то, что случилось: знаки этого были, Господь посылал их мне, но я не смогла их вовремя понять. – И, повернувшись к Уолтеру, добавила: – Своего племянника вы отправили на небо с чистой душой, я верю в это.

Морщины и складки на лице Уолтера, казалось, стали еще глубже, когда он ответил:

– С кем он там встретится на небе? Он молил о встрече со своей молодой женой, но она обречена гореть в аду – ведь она язычница, сарацинка. Он же будет до Страшного суда пребывать на небесах, и, возможно, рядом с тем, кто надругался над ней и потом заколол как свинью. Это называется Божьим милосердием, ответьте мне?

Элинор ответила:

– Сэр, что я могу сказать, если ничего не знаю о вашем племяннике?

– Я готов рассказать о нем. Вы станете слушать?

– Мы обязаны выслушать вас.

И он заговорил:

– Мой дорогой племянник, возможно, никогда не оказался бы в Святой Земле, не получил бы страшную рану и не лишился рассудка, если бы не я. За все это, добрые люди, я несу полную ответственность… И тут я вынужден сказать о себе. Я младший сын в семье, у меня не было и нет ни детей, ни жены, и я отправился как наемник за моря, в Акру, чтобы набить кошелек и спасти свою душу. Вражеская стрела лишила меня глаза, а братья-госпитальеры излечили мою плоть, но не душу. Я устал от жизни и от войны и решил вступить в члены ордена рыцарей Святого Иоанна и остаться в Палестине, чтобы помогать больным и раненым. Как раз в это время туда из Англии прибыл Морис.

– Кого вы любили, как царь Давид своего сына Авессалома, – тихо сказала Элинор.

– Да, с самого его рождения. И он отвечал мне сыновней любовью.

– Его отец умер? – спросил Томас.

– Нет. Мой старший брат неплохой человек, но он больше занимался охраной своих владений – они находятся на границе с Шотландией, – чем сыном. Он редко бывал дома, и я стал для Мориса вторым отцом.

– До того, как отправились в крестовый поход, – сказал Ральф.

– За что проклинаю себя. Но я хотел обрести независимость, для чего нужно было заиметь деньги. Брат осудил меня, он говорил, что, если бы я не уехал первым, Морис никогда не оставил бы родной дом. А теперь, писал он мне в своем послании, я должен нести полную ответственность за безопасность племянника и его благополучное возвращение домой.

– Но он получил там страшную рану, – проговорил Томас.

– Да. Когда он не вернулся после очередного сражения и соратники сказали мне, что он убит, я так скорбел, что не мог даже отправить брату весть о его смерти. И хорошо сделал. Потому что вскоре оказалось, что он выжил: его спасла и выходила юная сарацинка. Он вернулся вместе с ней, и она стала его женой.

– Как? – Ральф покачал головой. – Мусульманка?

– Сначала я думал, она его наложница, но он рассказал, как она спасла его и что он ее любит и хочет сделать своей женой. Она приняла нашу веру, и они тайно обвенчались.

Уолтер умолк, и Элинор после непродолжительного молчания сказала:

– Вы упомянули о человеке, который заколол жену Мориса. Ее ужасная смерть так подействовала на разум вашего племянника?

В часовне стояла полутьма, в которой обе глазницы Уолтера казались пустыми. Он ответил не сразу, и слова его предназначались уже не им, а ему самому, такими тихими они были:

– Он любил ее неистовой любовью. И умом тронулся, верно, еще до того, как женился на ней.

– Но ведь она обратилась в нашу веру, – сказала Элинор.

– Миледи, простите, но вы плохо знаете этот мир! Ее соплеменники, ее родня уничтожали нас, как диких зверей! Крестилась или нет, она осталась их семенем – по роду и племени. И он понимал: его сподвижники посчитают то, что он сделал, грехом, даже предательством. Как посчитал его отец, когда узнал об этом. И как посчитал бы я, если бы он мне открылся. Но он, понимая это, молчал. До поры до времени… Он поместил эту женщину – до того, как увезет ее с собой в Англию, – туда, где содержались пленные сарацинки. Он думал: ей там будет лучше среди своих. Он не знал, не мог предположить, что тот дом станут навещать наши солдаты, и однажды встретил там одного из нашего отряда, который выбрал для своей услады его женщину. Она сопротивлялась, но он овладел ею, а потом – и это случилось уже на глазах у Мориса – стал глумиться над нею и заколол, вонзив меч в промежность… Вот когда мой племянник сошел с ума.

– И его тайна раскрылась? – спросил Томас, на глаза которого навернулись слезы.

– Только его безумная любовь к ней, но не их тайный брак. Он так сокрушался, так стонал и кричал, что солдаты были не в силах его унять и притащили ко мне. Я тоже не мог с ним справиться, пришлось связать несчастного и отобрать оружие. Когда он немного успокоился, я сопроводил его в Англию.

– Где он зарезал крестоносца, – сказал Ральф. – За что?

– Это был тот самый, кто надругался над его женой.

– Женой! – с гневным презрением произнес Ральф. – Этот солдат был наверняка смелым воином и славным боевым товарищем. А что ваш Морис с ним сделал? И почему вы ничего не сделали, чтобы такого не случилось? Вы же знали… Были рядом с ним…

– Я мало что знал, увы… Этот солдат возвращался с нами на одном корабле, и Морис уже тогда лелеял мысль об отмщении, но я это понимаю только теперь, потому что племянник не посвящал меня в свои замыслы. Он вообще не говорил. Был как не от мира сего. Дважды пытался выброситься за борт… У меня хватало забот.

– И что за странное совпадение… – в голосе Ральфа звучало недоверие, – что вы встретились на дороге к Тиндалу. Не вы ли для чего-то направляли племянника по следу солдата вместо того, чтобы всячески стараться развести их?

– Отбросьте, коронер, излишние подозрения. Встреча действительно оказалась случайной: просто мы шли в одном направлении, а там, на дороге, солдат начал насмехаться над Морисом и чуть ли не петь себе осанну за то, как он расправился с той паршивой шлюхой. И тогда я уже не смог остановить племянника…

– Возможно, Господь простит там… – Элинор указала на небо, – этому крестоносцу его гнусную жестокость. Но только после того, как подвергнет заслуженным мучениям в аду. Эти мучения начались для него еще на земле.

Уолтер задумчиво посмотрел на нее, видимо не совсем понимая, что она вкладывает в эти слова.

Ральф сказал о том же намного проще:

– За содеянное этот солдат заслужил самое страшное наказание, вы правы, миледи. Однако и с ним поступили не лучше. И преступлению не только не помешали, но даже, быть может, содействовали вы, сэр Уолтер. Зачем?

– Клянусь чем угодно, коронер, я не хотел такого! – воскликнул тот. – Когда они снова встретились, это было для меня подобно какому-то знаку свыше. Прихотью или шуткой Бога. – Говоривший повернулся к Элинор. – Еще одним знамением. Его справедливости, быть может?

– Все это останется Его тайной, – ответил за нее Ральф. – Лучше поговорим о делах земных. Итак, вы сознались в убийстве, сэр…

– Подождите, Ральф. Еще несколько вопросов, Уолтер, если позволите. – Тон Элинор был вежлив, но непреклонен. – Вы и ваш племянник оба с запада Англии. Почему вы с ним оказались здесь, так далеко от знакомых мест?

– Потому что в меня вселил надежду на его исцеление тот, кого вы хорошо должны знать; кто, в отличие от многих других знавших о женитьбе Мориса, по-доброму отнесся к нему. Я говорю о вашем брате, миледи, которому вы писали о лазарете в Тиндале и что здесь пытаются лечить не только тела, но и души. Лорд Хью рассказывал мне…

– Отчего же вы сразу не сообщили об этом настоятельнице? – спросил Ральф. – Странно как-то.

– Ничего странного, коронер. Это бы могло повести за собой много других расспросов, а я не хотел, чтобы нас узнали. Думаю, вы сделали бы так же, если бы ваш племянник только что убил человека и вы считали бы, что он поступил по совести, и хотели не только сохранить ему жизнь, но и вылечить от душевной болезни.

– И чтобы сделать первое, – сказал Ральф, – то есть запутать расследование, вы воткнули в мертвое тело солдата кинжал с арабскими письменами?

– Да, коронер. Этот кинжал я привез с собой из Акры. И с этой же целью я обвернул труп в мой плащ – чтобы у шерифа было две версии: месть сарацинов или смертельная ссора двух бывших крестоносцев.

– Что ж, запутать нас вы сумели, – признался Ральф. – Но почему после этого не скрылись из Тиндала? Даже не пытались.

– Потому что любил Мориса, – не сразу ответил Уолтер и, повернувшись к Элинор, прибавил: – Вы не представляете, миледи, как благотворно на него почти сразу подействовало общение с сестрой Кристиной! Я видел своими глазами его преображение, и во мне проснулась надежда, что еще немного, и я смогу привести домой, к отцу, исцеленного сына.

– Но что же произошло? – спросил Томас. – Почему все так окончилось?

– Не в моих силах ответить – почему, могу только рассказать, что произошло. Заранее прошу прощения, миледи…

– Продолжайте, сэр, – сказала Элинор.

– Как я уже говорил, в ночь, когда было совершено нападение на вашу монахиню, я ненадолго отлучился из комнаты, а когда вернулся, Мориса не было, и я отправился на поиски. Проходя мимо часовни, услыхал шум, зашел туда и увидел его там… Сестра Кристина лежала на полу без чувств, избитая, а он… – Уолтер замолчал.

– Говорите, – произнесла Элинор.

– Он пытался овладеть ею, миледи. Клянусь своей честью, он не понимал, что делает, и вовсе не желал нарушить ее девственность. Да и не мог бы… Мужской силы в нем не было… Когда я его оторвал от нее и поставил на ноги, он разрыдался, как ребенок, и стал спрашивать у меня, отчего его жена вернулась к нему в обличье монахини. Потом начал просить, чтобы я сказал ей, что он не хотел причинить ей ничего плохого – просто глаза у нее были почему-то открыты, и он пытался закрыть их, как полагается умершим… Я привел в порядок его одежду, отвел его в палату, уложил в постель, заставил выпить лекарство…

– И оставили сестру Кристину в беспомощном состоянии, не оказав помощи? – спросил Томас. – Как вы могли?

– Признаюсь, что сделал это сознательно. – Уолтер взглянул на Ральфа. – Все с той же целью: пустить вас по ложному следу. Чтобы вы связали это нападение с убийством солдата и окончательно запутались… Да и в самом деле, как можно было подумать, что все эти действия мог совершить мой совершенно больной, беспомощный и слабый племянник? Поэтому я даже на ка-кое-то время почувствовал успокоение.

– Отчего же вы убили его? – спросил Ральф.

– Отчего? – со стоном повторил Уолтер. – В ту страшную ночь я вдруг со всей отчетливостью понял, что Морис безнадежно болен. Что он неизлечим, и его удел – остаться навеки безумным. И что он не только никогда не сможет стать наследником моего брата, но само его существование будет вечной угрозой для семьи и для него самого. И еще я понял… – Голос его дрогнул. – Понял, что самым добрым и милосердным будет сейчас передать его в руки Бога и на Его суд. Только свершить это следует после исповеди и так, чтобы его плоть не испытывала мучений. Достаточно он уже настрадался и душой, и телом за свою недолгую жизнь.

– А вы сами?.. – заговорила Элинор после продолжительного молчания, повторяя вопрос, уже заданный ему Ральфом. – Почему вы не попытались скрыться после этого?

– Потому что виновен перед племянником… Я говорю не о его смерти… Еще до нее. И хочу понести за все заслуженное наказание… Нет, я не звал его на Святую землю вслед за собой, и не я был причиной его страшного ранения и того, что за этим последовало, – его связи с язычницей и женитьбы на ней. Я был против и говорил ему об этом, пытался удержать. Но он был словно одержим, на него нашло затмение. Не знаю, что и как я мог сделать, однако я был ему там как отец и обязан был за ним уследить… Оградить его… И ее тоже, черт возьми. Не допустить, чтобы она жила там, куда он ее по неразумению поместил и где наши солдаты могли делать с ней все, что им заблагорассудится… – Он опять замолчал, словно подавился словами. Потом заговорил почти шепотом: – А теперь… Теперь у меня нет ни сил, ни смысла жить, миледи. И я знаю, что мне приготовлено уже место в аду… Так куда же мне бежать? И зачем? Я остался здесь, чтобы сказать вам все это. Исповедаться перед вами. Считайте, я это сделал.

Элинор посмотрела на Ральфа. Тот нахмурился и передернул плечами, как бы говоря: ну, что тут тянуть, все уже ясно, и нужно действовать по закону, который у нас существует. Она склонила голову и задумалась.

– Об одной лишь милости я прошу вас, миледи… – услышала она негромкий и твердый голос Уолтера. – Не ко мне, нет, а к моему племяннику. Можете вы обещать мне ее, миледи?

– Если ваша просьба не выходит за рамки справедливости, сэр, – ответила она, не поднимая головы. – Говорите.

– Я прошу вас до того, как коронер отправит меня на виселицу, послать моему брату, отцу Мориса, сообщение, что его сын умер от старой раны. И это не будет ложью: всем, кто видел его изуродованное лицо и знал искалеченный дух, должно быть понятно, что исцелить человека с такими ранами нельзя… А меня, коронер, – Уолтер повернулся к Ральфу, – вы повесите за убийство солдата на дороге. Какая разница – одно убийство или другое, зато моего племянника никто не назовет убийцей…

– Хорошо, – произнесла наконец Элинор, – я сообщу вашему брату, что его сын скончался от ранения, полученного на войне, что, по сути, чистая правда. Что же касается вас, то посылать на эшафот за убийство, которого вы не совершили, по меньшей мере незаконно. Да и что можно сказать о причине этого убийства вашему брату, если вы не хотите, чтобы он когда-нибудь узнал о женитьбе сына в Святой земле и обо всем, что за этим последовало?