Текст книги "Инновационная сложность"

Автор книги: "Правова група "Домініон" Колектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 38 страниц)

7. Заключение

Сформулируем некоторые общие положения, касающиеся динамики сложных систем, как в сфере явлений, так и в сфере познания. И прежде всего, сложными можно назвать системы, обладающие способностью и стремлением приспосабливаться к воздействиям среды, видоизменяя собственные структуры и динамики таким образом, чтобы неподконтрольное системе вмешательство в ее целостность (осуществляющееся постоянно в форме активного функционирования объединенных источников и стоков) могло быть удержано в пределах сохранения собственной организационной целостности. Под углом зрения предложенного в этой работе понимания иерархической обусловленности разного типа реальностей, такая формулировка не должна казаться «слишком антропоморфной»: мы показали, что человекомерность в поведении сложных систем – это нормальное и неслучайное явление, имеющее отношение к глубинной природе обусловленности сложного.

На каждом уровне структурной организации рождаются те формы сложности, которые определены для этого веера возможного. Позднее, став элементами системы более высокого порядка, эти паттерны обусловят возникновение того же свойства – сложности, но на новом (по сравнению с предыдущим) веере возможного, где достигнутый уровень структурной упорядоченности предстанет базой для формирования нового воплощения сложности. И на каждом относительно завершенном витке такой динамики сложного можно выявить три уровня общности:

1) система как конгломерат элементов (характеристика «конгломерат» не предполагает указания на тип связности, просто фиксируя обстоятельство ее наличия). Это форма общности, где акцент делается на относительной независимости существования элементов системы в рамках общности (в некотором роде каждый такой элемент – самостоятельно действующая единичность на общем поле возможного, но только заданная на своем уровне существования, так сказать, имеющая собственную область определения);

2) система как совокупность элементов, объединенных между собой многообразными связями – с акцентом на обстоятельство наличия связности между ними;

3) система как новая, самостоятельно действующая в мире единичность.

Завершенным эпизодом динамики сложного можно назвать цикл, прошедший все три этапа развития состояний системы. И если система продолжает эволюционировать, то новая, никогда прежде не существовавшая на данном поле возможного единичность (третья стадия динамики сложного) оказывается первой ступенью следующего цикла. Будучи дополнена аналогичными элементами, как составляющими нового конгломерата, она пройдет затем второй и третий этапы, дав рождение новому уровню сложности вместе с веером новых свойств, определенных на этом поле возможного.

Примером данного процесса могут служить динамики структу-рообразования в эволюции человека и человеческого сообщества. В период внутриутробного развития доступными уровнями эволюции сложности оказываются первая и вторая стадии. Затем естественное развитие взаимодействия субсистем организма приводит к рождению новой, никогда прежде не существовавшей целостности, ощущающей себя самостоятельно действующей в мире единицей, имеющей собственные потребности и собственные ресурсы их удовлетворения. Это третий этап динамики сложного. На этом уровне возникают эмерджентные свойства (в частности, способность сознания), которые не были предзаданы на исходном поле возможного: ни в зачаточной форме, ни в форме предустановленной цели, ни в форме глобального замысла Творца. Тем не менее, предпосылкой возникновения способности сознания мы можем считать первый и второй уровни динамики сложного, поскольку именно на этих этапах были заложены основы рождения новой структурной упорядоченности: самостоятельно действующей в мире единичности, проявлением чьих способностей и возможностей оказывается сознание.

Далее, сформировавшаяся новая самостоятельно действующая в мире целостность «человек», оказываясь составной частью какого-либо конгломерата, состоящего из определенного количества подобных же сущностей, начинает функционировать как составляющая нового витка, нового цикла эволюции сложности. В рамках складывающегося конгломерата формируются взаимосвязи, взаимозависимости, выстраиваются отношения между элементами создающегося сообщества. Это приводит к переходу ситуации на второй уровень развития сложности: имевшаяся на первом этапе неструктурированная, рыхлая, аморфная совокупность, начинает превращаться в более жесткую структуру с относительно устойчивыми взаимосвязями и взаимозависимостями, которые, реализуясь на практике, постепенно приводят к появлению новой формы упорядоченности. На уровне этой формы прежде аморфная и неструктурированная общность (где все элементы вели себя в соответствии с принципом «кто в лес, кто по дрова») демонстрирует со-настроенное упорядоченное поведение, способное обеспечивать наилучшие условия для достижения и реализации общих целей. Например, мы видим это в ситуации военных сражений, где удается достигать согласованности в действиях огромных коллективов людей, что приводит к выигрышу сражений.

И еще один важный нюанс. Чаще всего человек оказывается составляющей обоих витков эволюции сложного: и первого (где он формируется и эволюционирует как независимая личность, действующая в мире относительно самостоятельно, имеющая собственные интересы, а также располагающая некоторым набором ресурсов для их удовлетворения), и второго (как составляющая новой общности – человеческого сообщества, где он предстает не столько в функции независимого существа, сколько в роли «винтика в системе»). Взаимное наложение процессов в рамках этих двух циклов воплощения сложности обусловливает появление метауровневых динамик сложного. Последние рождаются на поле взаимодействий, очерчиваемых первым и вторым статусом человека, внося непредсказуемые коррективы в виде неожиданно принимаемых решений, непредвиденных сбоев и уклонений, а также непрогнозируемых прорывов, которые на поле только одного уровня эволюции сложного были бы невозможны.

Упомянутые динамики сложного в духе теории типов Рассела могли бы быть охарактеризованы следующим образом:

1) как относящиеся к уровню языка-объекта, если речь идет о первом и втором витках в развитии человека (в функции относительно независимой единицы и в функции члена сообщества), если мы рассматриваем эти ипостаси по отдельности, изолированно, и

2) как относящиеся к уровню метаязыка, если мы переносим акцент на взаимодействие, взаимовлияние и взаимное наложение процессов в рамках этих циклов, приводящее к эмерджентному возникновению свойств, невозможных на поле ресурсов каждого из них, взятого по отдельности.

Иными словами, динамики, возникающие в системах, где элементами выступают не первопорядковые процессы, а уровни сложности, порождаемые в рамках соответствующих собственных циклов, могут быть названы второпорядковыми процессами. Они дают начало принципиально новому, метауровневому, этапу динамики сложного. Спектр возможностей и качеств, формирующихся на заданном поле взаимодействий, а также веер ресурсов их обратного влияния на циклы первого уровня, просто необозрим.

Проведенный анализ позволяет сделать важное предположение. Возможно, для объяснения всей «цветущей сложности» мира достаточно упомянутых двух уровней динамики сложного: сложности объектного уровня (первопорядковой сложности) и метауровневой (второпорядковой) сложности. Все остальные краски, оттенки, нюансы нового могут рождаться вследствие сложно организованных форм прямого и обратного взаимного влияния и сонастроенного взаимодействия этих двух фундаментальных уровней динамики сложного. Это возможно потому, что эмерджентные свойства, возникающие в рамках сонастроенного взаимодействия сложностных динамик уровня языка-объекта и метаязыка, окажутся относящимися либо к свойствам человека – как сложной системы упорядоченностей и связей, либо сообщества – как сложной системы упорядоченностей и связей. И таким образом опять окажутся включенными в кругооборот динамик сложного этих двух базовых уровней.

Концепт коммуникативной сложности в парадигме (пост)неклассической рациональности

Н. М. Смирнова

В главе рассмотрен эвристический потенциал и когнитивные границы понятия сложности в познании социальной реальности. Показано, что в (пост)неклассической рациональности уровень сложности социально-культурной системы задан не только социально-онтологическими параметрами ее организации, но и семиотическими характеристиками, выбором языка ее описания. Показано, что в исследовании коммуникативно-смысловых моделей социальной реальности конструктивная роль принадлежит герменевтической метафоре «распаковки смыслового континуума», позволяющей артикулировать идею плюрализма описаний сложности и ввести методологически важные понятия наблюдателя сложности различных порядков, само– и инонаблюдения, само– и инореференции. Обосновано, что использование концепта сложности в социально-философском мышлении способствует более глубокому осмыслению интеграции естественнонаучного и социально-гуманитарного знания. Показано, что одним из важнейших направлений методологического осознания подобной интеграции является изучение семиотики темпоральности как когнитивного инструмента редукции сложности в исследованиях культурных артефактов социального мышления и деятельности.

Ключевые слова: сложность> смысл, автопоэзис, рекурсия, рефлексивная самоотнесенность> наблюдатель сложности, редукция сложности, семиотика темпоральности, конвергенция естественных и социально-гуманитарных наук.

1. Концепт коммуникативной сложности: к определению понятия

Структурная сложность и цветущее многообразие форм природной организации поражают воображение. Локусом сложности высшего порядка, бросающей вызов обыденным представлениям об онтологии жизненных миров (мезокосме) в рамках (пост) неклассической рациональности, принято считать саморазвивающиеся системы с параметрами порядка и самоорганизации. Сложные системы представляют собой ансамбль взаимодействующих частей, порождающих новые качества на уровне коллективного поведения и спонтанно формирующих различные темпоральные, пространственные и/или функциональные структуры. Они локализованы на грани порядка и хаоса, в области странных аттракторов, контингентности, эмерджентности.

Однако сложность артефактов культуры и социальности на порядок выше природной самоорганизации. Неэлиминируемая сложность социального объекта задана тем обстоятельством, что он всегда представлен в знаково-символической форме. В неклассической парадигме социального познания теоретически артикулирована идея невозможности внелингвистического доступа к социокультурным объектам (если, конечно, исключить столь иррациональные «коды доступа», как «вчувствование», «вживание», эмпатия и т. п.). Поэтому понятие сложности применительно к социальным системам на порядок выше. Оно обладает, так сказать, «двойной идентичностью». Уровень коммуникативной сложности артефактов культуры и социальной организации задан как способностью социальных систем порождать эмерджентные ансамбли связей и отношений (незапланированные социальные изобретения) в зависимости от значений параметров порядка окружающего «контекста», т. е. социально-онтологическими характеристиками, так и выбором языка ее описания (семиотический аспект сложности). Это означает, что в исследовании коммуникативно-смысловых моделей социальной и культурной реальности принципиально важна герменевтическая метафора «распаковки смыслового континуума», позволяющая артикулировать идею плюрализма описаний сложности, многообразия не сводимых друг к другу языков описания сложности, детерминированного локусом наблюдателя (самонаблюдения и инонаблюдения, в терминологии Н. Лумана). И если в рамках неклассической рациональности естественных наук артикулирована значимость средств и операций деятельности в общей модели познавательной активности субъекта, то неклассическая парадигма социального познания требует учесть значимость семиотических характеристик системы, обосновать выбор языка описания артефактов культуры и социальной организации[185]185
  В трансценденталистской традиции это означает невозможность трансцендирования до уровня «объекта самого по себе» – по Канту, «вещи-в-себе, аффицирующей чувственность».


[Закрыть]. И в этом отношении сложность коммуникативно-смысловых характеристик социального мира, человеческой деятельности и артефактов культуры не только составляет достойную конкуренцию сложности природной самоорганизации, но подчас и превосходит ее – как онтологически, так и по глубине методологического осознания ее когнитивных параметров.

Социокультурная реальность всегда «закодирована» в знаково-символических формах. Это означает, что ее сущностной характеристикой выступает не вещественный субстрат, без которого она, конечно же, не существует, а воплощенные в ней интерсубъективные смыслы человеческого бытия и познания. Акцент на социально-конструирующих функциях языка составляет суть семиотически трансформированной коммуникативной парадигмы в теории познания. Ибо, убежден К.-О. Апель, «на установлении смысла в коммуникативном синтезе интерпретации – а уже не на синтезе апперцепции – и основан «высший пункт» (Кант) семиотически трансформированной трансцендентальной философии»[186]186
  Апель К.-О. Трансформация философии. М., 2001. С. 195


[Закрыть]. Учет коммуникативных параметров интерпретации, среди прочих, определяет сложностный интерфейс взаимодействия социального теоретика с артефактами культуры и социальности в рамках коммуникативной парадигмы неклассической эпистемологии и (пост)неклассической рациональности в целом.

Абстрагирование от исторически-конкретных форм знаково-символической презентации в культуре ведет к искажающему упрощению и натурализации объектов культуры и социальности. Поэтому сложность социально-культурных артефактов человеческой деятельности задана не только их социально-онтологическими характеристиками (сложностью структурной организации, темпоральных, пространственных, причинных и иных связей), но и не в последнюю очередь онтологическими обязательствами языка, на котором осуществляются как внутренние коммуникации социальной системы (со/иоописание), так и ее описание социальным теоретиком (шоописание).

Герменевтическая метафора «распаковки смыслового континуума» позволяет артикулировать идею плюрализма описаний сложности, многообразия не сводимых друг к другу языков описания сложности (на основе идеи онтологической относительности, невозможности абсолютно адекватного перевода У. Куайна). В свою очередь, несводимость друг к другу естественных языков – как в семантическом, так и в семиотическом аспектах – порождают рост сложности культурных артефактов вследствие нарастания многообразия как символических средств их презентации, так и культурно детерминированных ракурсов интерпретации (пролиферации интерпретаций, по Ж. Деррида[187]187
  См.: Автономова Н. С. Философский язык Жака Деррида. М., 2011.


[Закрыть]).

В i/ноописаниях (в терминологии Н. Лумана) одна и та же система может представать и простой, и сложной – в зависимости от выбора языка ее теоретической презентации, способа «распаковки» ее знаково-символического континуума. Методологический императив согласовать, связать между собою языки само-наблюдения и ино-наблюдения (рекурсивный процесс взаимной распаковки), выдвинутые социальной феноменологией как постулат адекватности (подр. об этом в № 4) выступает когнитивным инструментом редукции сложности.

Немаловажным фактором, обусловившим интерес к сложностным аспектам социально-гуманитарного знания, является наличная тенденция к конвергенции естественно-научного и социальногуманитарного знания. Она проявляется в том, что уже в неклассической науке традиционное для классической рациональности противопоставление естественных и социально-гуманитарных наук по методу – объяснения и понимания – (философски артикулированное в философии жизни и неокантианстве) замещается их автопоэтическим, коммуникативным диалогом, генерирующим более высокий уровень сложности (об этом подробнее в разделе 4). Отмеченная выше конвергенция естественно-научного и социально-гуманитарного знания – необходимая когнитивная предпосылка построения трансдисциплинарной теории сложности.

2. Концепт сложности в анализе субъективного опыта: трансценденталистская программа

Когнитивные истоки трансценденталистского ренессанса в методологической рефлексии современной науки питаются усилением напряжения двух методологических исследовательских программ: радикального конструктивизма и «нового натурализма». Позиции конструктивизма укоренены в субъект-центристских практиках социального конструирования реальности. Их разделяют сторонники Эдинбургской школы социологии науки, а также ряд современных представителей аналитической традиции, такие, как Н. Гудмен[188]188
  Goodman N. Fact, Fiction and Forecast. Cambridge, 1983. Гудмен полагает, что знание соприкасается с реальностью лишь «по краям», и в этом отношении «создание» звезд ничем не отличается от создания научных теорий.


[Закрыть] и М. Даммит[189]189
  Dummett М. Truth and Other Enigmas. London, 1976.


[Закрыть].

В свою очередь, новые аргументы в защиту философского реализма выдвинуты в сравнительно молодой области общей теории познания – эволюционной эпистемологии, артикулирующей значимость телесно-ориентированного подхода в изучении познавательной деятельности человека. Эти представления восходят к философской рефлексии наук о жизни (К. Лоренц, Ф. Вукетич, Т. Ридль)[190]190
  См.: Эволюционная эпистемология. Антология / Отв. ред. Е. Н. Князева. М-СПб., 2012.


[Закрыть]. В современной философской литературе они представлены концепцией развития познавательных способностей человека как биологически адаптивных механизмов Г. Фольмера[191]191
  Vollmer G. Evolutionäre Erkenntnistheorie. Stuttgart, 1975.


[Закрыть], экологической концепцией восприятия Дж. Гибсона[192]192
  Гибсон Дж. Экологическая теория зрительного восприятия. М., 1988.


[Закрыть] и др.

Существо спора воспроизводит старую, как мир, дилемму философского конструктивизма: познает ли человек саму реальность или же объективированные продукты собственного мышления? В теоретико-познавательном отношении преобладание «конструктивистской» или «реалистической» компонент означает философский акцент на различных полюсах классической структуры субъект-объектного познавательного отношения. Это «вечная» философская проблема эпистемологии в различных культурно-исторических контекстах отсвечивает новыми смысловыми гранями. Она в значительной степени продолжает определять и современные стратегии научного поиска. «Деконструкция, дискурсивная и нарротологическая психология, конструктивистская социология – все это не просто философское (в данном случае – анти-реалистическое) истолкование существующих дисциплин, а конкретные программы работы в этих областях», – замечает акад. В. А. Лекторский[193]193
  Лекторский В. А. Познание и сознание: дискуссия анти-реализма и реализма в современной эпистемологии // Проблема сознания в философии и науке. М., Канон+, 2009. С. 55.


[Закрыть]. Так что в контексте современной полемики с постструктуралистским деконструктивизмом, релятивизирующим границу между знанием и заблуждением, истиной и ложью, фактом и идеализированным объектом, натуралистический реализм в теории познания воскрешает забытый неокантианский лозунг «назад, к вещам».

Ренессанс натурализма как объяснительной парадигмы в методологии и философии науки в конце XX в. следует понимать как философско-методологическую реакцию на крайности радикального конструктивизма – когнитивного синдрома «ускользания реальности». Когнитивным кредо радикального конструктивизма является «исчезновение объекта». Его вариацией в социально-гуманитарном познании является «смерть автора» и/или деконструкция текста, тогда как новый натурализм ориентирует на исследование самой реальности, не зависимой от сознания, но данной в исторически и культурно обусловленных формах языковой и предметно-практической деятельности человека.

Сосуществование в современной методологии науки альтернативных когнитивных стратегий (реализма и конструктивизма) реставрирует классическую проблему единства научного знания. А эта проблема, по справедливому замечанию В. И. Аршинова, «в постнеклассической рациональности осознается уже иначе, чем в классической и даже неклассической рациональности, где она считается могущей быть принципиально решенной посредством (метафизических по сути) ссылок на «единую объективную реальность»[194]194
  Аршинов В. И., Свирский Я. И. Интерсубъективность в контексте постнеклассической парадигмы // Постнеклассика: философия, наука, культура. СПб.: Мир, 2009. С. 178.


[Закрыть]. Ибо (пост)неклассическая наука, вобравшая в себя опыт изучения сложных неравновесных и саморазвивающихся систем, проблематизирует метафизически трактуемое «единство» как удержание в процессе развития «тождества собственным основаниям».

По мнению выдающегося исследователя проблем современной науки А. П. Огурцова, одним из направлений философского снятия дилеммы натурализма и конструктивизма является «возрождение трансцендентализма (курсив мой – Н. С.) – обсуждение вопроса об условиях возможности не только эмпирического опыта, но и теоретического знания. Трансцендентализм переводит проблему альтернативности натуралистического реализма и социокультурного конструктивизма в иную плоскость – плоскость анализа и обсуждения иных вопросов и проблем, а именно, условий возможности нашего знания, наших действий, наших норм и правил»[195]195
  Огурцов А. П. Новый поворот к объекту в современном мышлении // Постнеклассика: философия, наука, культура. СПб.: Мир, 2009. С. 47.


[Закрыть]. Действительно, в философии (пост)неклассической науки отчетливо заметен поворот от частных и в целом маргинальных для развития науки проблем эпистемологических разрывов, несоответствий, несоизмеримости и т. п. к дальнейшему углублению философского анализа фундаментальных механизмов функционирования научного разума (на манер кантовских «как возможна чистая математика?» «как возможно чистое естествознание?» и т. п.).

Сосредоточение же внимания на когнитивных девиациях: «прерывах постепенности» (Т. Кун), «эпистемологических разрывах» (Г. Башляр, М. Полани), противоречии теории – фактам (И. Лакатос), «семантической несоизмеримости» (П. Фейерабенд), как свидетельствуют блестящие исследования образцов (когнитивных паттернов) прикладной науки Б. И. Пружининым, – результат далеко не всегда оправданной экстраполяции на науку в целом результатов философско-методологической рефлексии прикладной науки[196]196
  Пружинин Б. И. Ratio serviens? Контуры культурно-исторической эпистемологии. М., 2009.


[Закрыть]. Трансцендентализм по самой своей сути является философским отрицанием релятивизирующих подходов постмодернистской эпистемологии и превращенной формой поиска «твердой породы» человеческого бытия и мышления.

Оставим в стороне восходящие к Средневековой схоластике онтологические версии трансцендентализма с присущими им пониманием трансценденталий как всеобщих атрибутов сущего (Ф. Аквинский) или его надкатегориальных характеристик (Дунс Скотт). Ярчайшим представителем классического трансцендентализма, без сомнения, является И. Кант[197]197
  Заметим, что отнюдь не все авторы разделяют точку зрения, согласно которой трансцендентализм Канта носит когнитивный характер. Они исходят из предположения, что когнитивный трансцендентализм выполняет в его философии вспомогательные функции в рамках его практической философии и утверждения человеческой свободы. – См.: Круглов А. Н. Трансцендентальная философия // Энциклопедия эпистемологии и философии науки. М., 2009. С. 1000. Соглашаясь с названным автором в оценке общей культурно-антропологической направленности философии Канта, оговоримся, что нас интересует именно когнитивная составляющая его трансценденталистской установки, отличающая Канта от его предше-ственников-онтологов.


[Закрыть], унаследовавший от протестантской метафизики XVII–XVIII веков представление о связи трансцендентального с априорным (Хр. Вольф). По Канту, трансцендентальным является «всякое познание, занимающееся не столько предметами, сколько видами нашего познания предметов, поскольку это познание должно быть возможным a priori»[198]198
  Конт И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 44.


[Закрыть]. Трансцендентализм Канта ориентирован на исследование познавательных способностей человека: выявление условий и границ познания, разграничения знания и веры, прояснения структуры опыта, механизмов получения всеобщего и необходимого («трансцендентального») знания и т. д. Кантовский трансцендентализм «представляет собой систему всех принципов чистого разума»[199]199
  Конт И. Критика чистого разума. М., 1994. С. 45.


[Закрыть]. И хотя в рамках трансцендентализма Канта впервые четко артикулирована проблема конституирования предмета исследования (априорными) формами чувственного созерцания и рассудка, т. е. когнитивным аппаратом человека, его рассуждения о познании остаются в рамках классической философии по преимуществу.

Адекватная неклассической рациональности концепция трансцендентализма обрела философски наиболее развитые концептуальные формы в феноменологической философии Э. Гуссерля. Феноменологически трактуемый субъект познания в целом адекватен когнитивным характеристикам неклассической науки. Ибо пафос феноменологической концепции когнитивной активности трансцендентально чистого субъекта – в изощренной философской артикуляции неразрывного единства (в идеализированном пространстве трансцендентально-чистого сознания) характеристик интенционального предмета познания (ноэмы) и способов его презентации в трансцендентальном сознании (ноэзы). Э. Гуссерль, как известно, предлагает различать в структуре познавательного отношения не только объект мышления (предмет интенциональной направленности сознания), но и процесс его «схватывания» сознанием, т. е. сами акты восприятия, в которых эти объекты конституируются в качестве предметов опыта. В обыденном мышлении («естественной установке сознания», по Э. Гуссерлю) последние, как правило, ускользают от нашего внимания: мы видим вещь, но не замечаем «процесса ее видения». В результате феноменологического усложнения традиционных представлений о структуре познавательного отношения когнитивная деятельность сознания предстает как «ноэтико-ноэматическое единство, конституированное совокупностью интенциональных актов. Сошлемся и на мнение одного из современных феноменологов: «Мир не наполнен объектами, которые имеет облики, независимые от воспринимающего их человека, а субъективный опыт не существует независимо от объектов, событий и воспринимаемых в опыте форм деятельности. Не существует чисто субъективного субъекта и чисто объективного объекта»[200]200
  Psathas G. (ed.) / Phenomenological Sociology / Issues and Applications. Toronto, 1973. Introduction. P. XIV.


[Закрыть]. Это высказывание является по существу феноменологической манифестацией неклассической познавательной установки в теории познания.

Согласимся и с двумя принципиальными констатациями В. И. Аршинова: в изучении становления нового типа методологического субъекта, точнее, субъекта методологического анализа постнеклассической науки, прямой ссылки на «единство сознания в духе Э. Гуссерля» недостаточно[201]201
  Аршинов В. И., Свирский Я. И. Интерсубъективность в контексте постнеклассической парадигмы // Постнеклассика: философия, наука, культура. СПб., Мир,
  2009. С. 178.


[Закрыть]. Ибо – добавим – само это единство является не изначальной данностью феноменологически трактуемого сознания, но результатом долгого и трудного преодоления основоположником феноменологии классически-рационалистического дуализма материального и идеального, субъекта и объекта, Я и Другого. Но и «пройти мимо трансцендентального субъекта Э. Гуссерля, пытавшегося восстановить единое информационно-коммуникативное пространство человеческого познания на основе данности трансцендентального опыта и особой науки о конкретной трансцендентальной субъективности, данной в действительном и возможном трансцендентальном опыте, невозможно»[202]202
  Там же.


[Закрыть], – справедливо полагает названый автор. Ибо трансцендентализм Э. Гуссерля – это обращение к последним истокам и глубочайшим основам всех познавательных формообразований. А потому его эвристическая ценность для философско-методологического анализа проблем (пост)неклассической науки вообще и концепта сложности, в частности, неоспорима.

Равно как и Кант, философски анализируя когнитивные характеристики «познания вообще», дал философский портрет науки своего времени, Э. Гуссерль в трансцендентально-феноменологической философии познания дал когнитивный портрет неклассической науки со свойственным ей представлением об относительности результатов познания к средствам и операциям когнитивной деятельности. Но идейное родство Гуссерля с Кантом в отношении философской репрезентации характеристик современной им науки этим не исчерпывается. Философские прозрения обоих философов – результат не только углубленной теоретико-познавательной рефлексии современной им науки, но и заготовка впрок будущих возможных миров предметного освоения, т. е. «заглядывание за горизонт» науки своего времени. Ведь постулированная Кантом способность субъекта классической науки конституировать объект (пусть и на основе необъяснимых по происхождению априорных форм чувственности и рассудка) в явном виде обнаружилась лишь в неклассической науке – квантовой механике. Аналогично, будучи философской рефлексией неклассической науки, трансцендентальная феноменология содержала в себе принципиальные ходы мысли, которые могут быть атрибутированы как «заглядывание за горизонт» неклассической науки, «заготовка впрок» когнитивных характеристик (пост)неклассического субъекта и его сознания. Обоснование этого тезиса и составит содержание дальнейшего изложения.

3. Концепт сложности: феноменологическая и синергетическая интерпретация темпоральных характеристик сознания

Пожалуй, наиболее сложной системой, известной и обыденному сознанию, является само сознание. Оно же может служить и образцом самоорганизации: «…я уверен, – констатирует В. И. Аршинов, – что существенным шагом в нашем продвижении к пониманию сложности явилось бы обращение ктемпоральности (в смысле И. Пригожина), а также сознанию и самосознанию как сущностных характеристик субъективного опыта (в смысле Гуссерля)»[203]203
  Аршинов В. И. Становление интерсубъективности в познании сложностного мира // Интерсубъективность в науке и философии / Отв. ред. Н. М. Смирнова.
  М., 2014. С. 127.


[Закрыть].

Для экспликации когнитивного горизонта понятия сложности в рамках трансценденталистской модели сознания обратимся к ключевой метафоре феноменологически трактуемого сознания – восходящему к А. Бергсону и У. Джемсу понятию «поток сознания». Метафора потока означает, что сознание не слагается из отдельных дискретных актов восприятия, но «течет», т. е. является непрерывно длящимся процессом. По А. Бергсону, «сознание… – это не просто поток представлений, ему присущ внутренний динамизм, напряженный ритм взаимопроникновения и взаимодействия, в процессе которого предшествующее, сложившееся живое целое организует свои элементы»[204]204
  Блоуберг И. И. Предисловие к: Бергсон А. Творческая эволюция. SVL, 1998. С. 9–10.


[Закрыть]. Каждый переживаемый мигуникален. Невозможно пережить заново одно и то же состояние сознания, так как между любыми его состояниями существует временной разрыв, наполненный человеческими переживаниями – в поток сознания нельзя войти дважды. Человек живет в потоке сознания как в непосредственной психофизической данности своего Я, в дорефлексивной («естественной») установке не выделяя себя из потока сознания.

Феноменологически наиболее фундаментальной характеристикой упомянутого выше потока сознания является его временность – как непрерывно длящийся поток персональных данных сознания: переживаний, мыслей, чувств, аффективных конфигураций, образов, ассоциаций и т. п. «Повсюду, где что-нибудь живет, всегда найдется раскрытый реестр, в котором время ведет свою запись»[205]205
  Бергсон А. Творческая эволюция. М., 1998. С. 52.


[Закрыть]. Феноменологически интерпретируемое сознание есть длящийся поток переживаний, а сама феноменологическая психология есть «феноменология внутреннего сознания времени» (В. И. Молчанов).

Внутреннее (психологическое) время, или длительность, далеко не всегда (а как правило, никогда не) совпадает с «внешним», астрономическим временем, измеряемым по часам. Психологическая длительность – это время-переживание, ритм рецепции нового опыта, мерило человеческого взросления. Поток мысли, поток опыта, поток персональной жизни сознания, наконец, когитации – таковы термины, используемые У. Джемсом, а впоследствии и Э. Гуссерлем, для характеристики персональной жизни сознания. Во внутреннем времени нет «равных» интервалов (если понятие интервала вообще применимо к сознанию), так как мы не в состоянии «приравнять» одно переживание – к другому. Поэтому некогда пережитое состояние сознания нельзя в точности пережить заново, убежден Э. Гуссерль, так как в случае повторного вхождения в поток сознания отсутствуют сопутствующие прежнему опыту переживания ментально-аффективные «окаймления». Эта идея Э. Гуссерля созвучна теоретико-сложностным (автопоэтическим) представлениям Н. Лумана о том, что (новый) смысл есть результат повторного вхождения (re-entry) в систему: «Результат такого повторного вхождения, очевидный для самой системы, в дальнейшем и будет обозначаться понятием «смысл»[206]206
  Луман Н. Общество общества. Дифференциация самоописания / Пер. с нем.). Гл. 1. М., 2011. С. 47.


[Закрыть]. Смысловые идентичности, по Н. Луману, порождаются рекурсивно.