Текст книги "Научная фантастика. Возрождение"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

Соавторы: Джо Холдеман,Брайан Майкл Стэблфорд,Пол Дж. Макоули,Дэвид Брин,Роберт Джеймс Сойер,Брюс Стерлинг,Аластер Рейнольдс,Стивен М. Бакстер,Нэнси (Ненси) Кресс,Хол Клемент
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 56 страниц)

– Да. Нам требовалось привлечь ваше внимание, чтобы вы сосредоточили вооруженные силы на низкой орбите, поблизости от гнезда. Разумеется, мы надеялись, что нападение начнется позже… но мы не знали о заговоре Уоррена.

– Значит, вы что-то замышляли.

– Вот именно.

Следующий «патрон» нырнул в дыру, на впускных рельсах потрескивал озон. Теперь снарядов осталось только два.

– Мы можем поговорить позже. Времени мало. – Она создала в его визуальном поле изображение Стены, наполовину испещренной гигантскими трещинами. – Она рушится.

– А Фелка?

– Она все еще пытается спасти Стену.

Клавэйн взглянул на Объединенных, которые забирались в первый «патрон», и попытался представить, куда они полетят. Может быть, это какое-то убежище, которое ему знакомо, а может быть, это находится за пределами его понимания и для него равносильно смерти? Найдутся ли у него силы проверить это? Возможно. В конце концов, теперь ему нечего терять; он наверняка больше не вернется домой. Но если он последует в изгнание за Галианой, то всегда будет мучиться от сознания, что бросил Фелку.

Ответ, когда он пришел, оказался прост:

– Я возвращаюсь за ней. Если вы не можете меня ждать, не нужно. Но не пытайтесь меня остановить.

Галиана, взглянув на него, медленно покачала головой:

– Она не поблагодарит вас за то, что вы спасли ей жизнь, Клавэйн.

– Может быть, позже, – ответил он.

У него было такое чувство, что он возвращается обратно в горящий дом. Если вспомнить, что говорила Галиана насчет безумия Фелки – что, строго выражаясь, она мало чем отличалась от автомата, – его поступок не имел смысла, был просто самоубийством. Но если он ее бросит, он сам перестанет быть человеком. Клавэйн совершенно неверно понял слова Галианы о том, что девочка им дорога. Он считал, что они привязаны к ней… а Галиана хотела сказать, что этот ребенок обеспечивает их существование. И вот, когда гнездо было покинуто, в ней больше не нуждались. Неужели Галиана теперь сама стала холодна, как машина, – или она была просто ужасно реалистична? После одного-двух ошибочных поворотов он нашел детскую и комнату Фелки. Его имплантаты снова создавали в воздухе призрачные картины. Теперь огромные расщелины в Стене достигали поверхности Марса. От Стены откалывались куски размером с айсберг, они лежали на марсианской пыли, словно гигантские осколки стекла.

Фелка проиграла, она сама понимала это. Это была не просто очередная трудная фаза игры. С этим она не в силах была справиться, и по лицу ее было ясно, что она знает. Она по-прежнему яростно размахивала руками, но лицо ее покраснело, его исказила гримаса обиды, гнева и страха.

Казалось, она впервые заметила его.

Что-то проникло сквозь ее скорлупу, решил Клавэйн. Впервые за многие годы произошло событие, с которым она не могла справиться, событие, угрожавшее разрушить аккуратную геометрическую вселенную, созданную ею для себя. Может быть, она и не отличала его лицо от лиц остальных людей, окружавших ее, но она наверняка поняла что-то… поняла, что мир взрослых гораздо больше ее мира и что только оттуда может прийти спасение.

А затем она совершила то, что неописуемо потрясло его. Она взглянула ему прямо в глаза и протянула руку.

Но он ничем не мог помочь ей.

Потом – ему показалось, что прошли часы, хотя на самом деле миновало минут двадцать-тридцать – Клавэйн обнаружил, что снова может нормально дышать. Они покинули Марс – Галиана, Фелка и он, летя на последнем «патроне».

И они были еще живы.

Вакуумный туннель, по которому двигался «патрон», представлял собой неглубокую дугу, пробуренную в толще Марса и соединяющую две точки его поверхности. Туннель выходил наружу на расстоянии двух тысяч километров от гнезда, далеко за пределами Стены, где атмосфера была такой же разреженной, как и на всей планете. Для Объединенных пробурить туннель было не слишком трудной задачей. Подобный коридор невозможно было бы проделать на планете, поверхность которой образована тектоническими плитами, но под литосферой Марса находился неподвижный пласт коры. Им не пришлось даже беспокоиться об отходах. Извлеченный грунт сжимали, сплавляли и использовали для укрепления стенок туннеля с помощью каких-то фокусов с пьезоэлектричеством, и стенки эти выдерживали чудовищное давление. «Патрон» непрерывно ускорялся, и ускорение его составляло три единицы за шесть секунд. Сиденья наклонились назад и обхватили их, к ногам было приложено давление, чтобы поддерживать кровоток к мозгу. И даже при этом было тяжело думать, не то что двигаться, но Клавэйн знал, что самым первым космонавтам во время вылазок за пределы Земли приходилось выдерживать и не такие перегрузки. И он испытал подобные мучения на войне, во время запусков боевых ракет.

Двигаясь со скоростью десять километров в секунду, они достигли поверхности, вылетев через замаскированный люк. На какой-то миг их поглотила атмосфера… но почти сразу же Клавэйн почувствовал, что корабль тормозит; все кончилось. И действительно, поверхность Марса быстро удалялась от них.

Через тридцать секунд они очутились в космосе.

– Сенсорная сеть заграждения не может засечь нас, – сказала Галиана. – Вы расположили лучшие спутники-шпионы прямо над гнездом. Это была ошибка, Клавэйн, – хотя мы изо всех сил старались привлечь ваше внимание кораблями. Но сейчас мы далеко за пределами чувствительности ваших сенсоров.

Клавэйн кивнул:

– Но когда мы удалимся от поверхности, нам все равно несдобровать. Тогда мы будем выглядеть просто как корабль, пытающийся уйти в дальний космос. Может быть, сеть обнаружит нас не сразу, но в конце концов нас все же заметят.

– Это было бы верно, – возразила Галиана, – если бы мы действительно направлялись в дальний космос.

Рядом с ним пошевелилась Фелка. Она впала в нечто вроде кататонии. Разлука со Стеной подорвала самые основы ее существования; теперь она летела в бездну бессмыслицы. Возможно, подумал Клавэйн, она будет падать туда вечно. Если так, то он лишь ускорил ее гибель. Неужели это так уж жестоко? Может быть, он обманывал себя, но неужели когда-нибудь Галиана с помощью своего оборудования не сможет исправить вред, нанесенный десятью годами раньше? Конечно же, они могут попытаться. Это зависит от того, куда они направляются. Сначала Клавэйн решил, что их цель – одно из гнезд Объединенных в Солнечной системе, хотя непохоже было, что они доживут до конца путешествия. При скорости десять километров в секунду это могло занять вечность…

– Куда вы нас везете? – спросил он.

Галиана мысленно отдала некую команду, и «патрон», казалось, стал прозрачным.

– Туда, – сказала она.

Далеко впереди возник какой-то объект. Галиана увеличила изображение, и объект стал виден лучше.

Темный, бесформенный. Похож на Деймос, только без укреплений.

– Фобос, – произнес пораженный Клавэйн. – Мы летим на Фобос.

– – Да, – ответила Галиана.

– Но как же черви…

– Червей больше нет. – Она говорила с тем же терпением учителя, с каким Ремонтуар не так давно разговаривал с ним на ту же тему. – Ваши попытки изгнать червей потерпели неудачу. Вы сочли, что и наша последующая попытка также провалилась… но мы лишь хотели заставить вас думать так.

На мгновение он лишился дара речи.

– Так у вас все это время были люди на Фобосе?

– Да, со времени прекращения огня. И они были весьма заняты.

Фобос изменился. Несколько слоев поверхности было снято, и открылось блестящее устройство, спрятанное в его центре, готовое к полету. Клавэйн никогда не видел ничего подобного, но назначение этого предмета не вызывало сомнений. Это было нечто удивительное; ничего похожего не создал никто за всю историю человечества.

Перед ним был звездолет.

– Скоро мы отправляемся, – объявила Галиана. – Разумеется, они попытаются остановить нас. Но сейчас, когда их силы сосредоточены у поверхности, им это не удастся. Мы оставляем Фобос и Марс и посылаем сообщения остальным гнездам. Если они смогут вырваться и присоединиться к нам, мы заберем и их. Мы улетаем из этой системы.

– Куда вы направляетесь?

– Вы хотели сказать, куда мы направляемся? Ведь в конце концов вы летите с нами. – Она сделала паузу. – Есть несколько подходящих систем. Наш выбор зависит от траектории кораблей Коалиции, которые отправятся в погоню за нами.

– А как насчет Демаршистов?

– Им нас не остановить.

Это было сказано с абсолютной уверенностью. Что означала эта уверенность? То, что Демаршисты знали об этом корабле? Возможно. Давно ходили слухи о том, что Демаршисты и Объединенные были ближе друг к другу, чем хотели казаться.

Клавэйну пришла в голову мысль:

– А изменения орбиты, вызванные червями?

– Это результат нашей работы, – сказала Галиана. – Ничего не могли с этим поделать. Каждый раз, когда мы взрывали один из этих баллонов, мы толкали Фобос на новую орбиту. Даже после того, как мы взорвали тысячу баллонов, эффект был едва заметным – скорость Фобоса изменилась меньше чем на одну десятую миллиметра в секунду, – но скрыть это было невозможно. – Она замолчала и посмотрела на Клавэйна с некоторым опасением. – Мы прибываем через три с лишним минуты. Вы хотите жить?

– Простите?

– Подумайте об этом. Длина трубы на Марсе составляет две тысячи километров, и это позволило нам поддерживать ускорение в течение шести минут. Даже там оно превышало величину ускорения свободного падения на Земле в три раза. Но на Фобосе для этого просто нет места. Мы будем тормозить гораздо резче.

Клавэйн почувствовал, что волосы у него на затылке стали дыбом.

– Насколько быстро?

– Полное торможение за одну пятую секунды. – Она дала ему время осмыслить услышанное. – Пятикратная перегрузка.

– Я не перенесу этого.

– Нет, вы не в состоянии. По крайней мере сейчас. Но у вас в голове имеются имплантаты. Если вы позволите, у них еще есть время построить в вашем мозгу структурирующую сетку. Мы заполним кабину пеной. Мы все временно умрем, но ничего непоправимого не произойдет – на Фобосе все смогут исправить.

– Это будет не просто структурирующая сетка, верно? Я стану похожим на вас, исчезнут все различия между нами.

– Да, вы станете одним из Объединенных. – Галиана едва заметно улыбнулась. – Процедура обратима. Просто никто еще не захотел вернуться обратно.

– И вы еще говорите мне, что все это не было задумано?

– Нет, но я и не жду, чтобы вы мне поверили. Хотя я не знаю, важно ли это… Вы хороший человек, Клавэйн. Вы можете принести пользу Всеобщему Просветлению. Возможно, подсознательно я… то есть мы…

– Вы всегда надеялись, что дело этим кончится?

Галиана улыбнулась.

Клавэйн посмотрел на Фобос. Даже без увеличения он стал явно больше. Очень скоро они прилетят. Он хотел бы поразмыслить об этом подольше, но время было не на его стороне. Затем он взглянул на Фелку и подумал: кому из них это путешествие кажется более странным? Фелке, с ее поиском смысла жизни во Вселенной, без ее любимой Стены, или ему на его пути ко Всеобщему Просветлению? Так получилось, что ни то ни другое не будет легким. Но вместе, возможно, они даже смогут найти способы помочь друг другу. Сейчас ему оставалось надеяться только на это.

Клавэйн кивнул, готовый к тому, что рой машин опутает его мозг.

Он был готов дезертировать.

Стивен Бакстер. Паутинка

Стивен Бакстер (р. в 1957 г.) – один из лучших и известнейших фантастов 1990-х годов, автор множества нашумевших рассказов и романов. По словам самого писателя, решающее влияние на него оказали великие фантасты прошлого – Герберт Уэллс и Артур Кларк. Рассказ «Паутинка» написан в духе Хола Клемента и Роберта Л. Форварда. Подобные произведения встречаются сравнительно редко, и поклонники твердой научной фантастики особенно ценят их за новизну и свежесть образов, а также за грамотное освещение той или иной отрасли науки.

Флиттер взбрыкнул. Обескураженная Лвов оторвалась от информационной панели. По ту сторону прозрачного корпуса флиттера червоточина, пространственно-временной туннель во Вселенной, изливала струи бело-голубого света, тянущиеся к флиттеру и мимо него, создавая впечатление немыслимой, неконтролируемой скорости.

– У нас проблема, – сообщила Гоб.

Пилот, хмурясь, склонилась над своим пультом. Черты ее тонкого лица исказились.

Лвов уже долго вслушивалась в синтезированное бормотание информационной панели, вещающей о температурной инверсии слоев в азотной атмосфере, но теперь хлопнула по пульту, оборвав механический лепет. Флиттер представлял собой прозрачную трубу, обманчиво теплую и уютную. И невероятно хрупкую.

«У астронавтов бывают проблемы в космосе, – подумала она. – Но не у меня, я не герой, я всего лишь исследователь».

Лвов было двадцать восемь лет, и она не собиралась умирать – и уж определенно не во время будничного двадцатичетырехчасового прыжка сквозь червоточину Пула, по которой уже восемьдесят лет курсировали люди.

Девушка вцепилась в информационную панель так, что костяшки пальцев побелели. Она пыталась понять, следует ли ей чувствовать себя испуганной.

Гоб вздохнула, оттолкнула свой пульт, и тот поплыл перед ней в воздухе.

– Задраивай скафандр и застегивай ремень безопасности.

– В чем дело?

– Наша скорость в червоточине возрастает. – Гоб затягивала туже свои привязные ремни. – Через минуту мы достигнем края.

– Что? Но нам же оставалось еще полчаса лёту.

– Знаю, – раздраженно бросила Гоб. – Думаю, граница раздела стала нестабильна. Червоточина прогнулась.

– И что это значит? Мы в опасности?

Гоб проверила герметичность скафандра Лвов и подтолкнула к ней свою информационную панель. Бледная, строгая Гоб родилась на Марсе. Ей было лет пятьдесят.

– Ну, повернуть назад мы не можем. Так или иначе, через несколько секунд все кончится. Держись крепче.

Теперь Лвов видела границу, край червоточины: бело-голубой четырехгранник, прямоугольную клетку, раскрывающуюся перед ней из бесконечности.

Сияющая рама неслась на флиттер.

Судно выскочило из разваливающегося туннеля. Казалось, свет фонтаном бьет из летящего корабля – перенапряженное пространство-время изливало поток тяжелых частиц.

Перед глазами Лвов кружились звезды.

Гоб уводила флиттер в сторону, подальше от бьющей ключом энергии…

И был толчок, крен, разрыв непрерывности, отделение от того, что творилось за корпусом, – и внезапно впереди выросла планета.

– Реки Аида! – выдохнула Гоб. – Откуда она взялась? Придется садиться, мы слишком близко.

Лвов видела сложный ландшафт, серо-алый в свете разбухшей луны. Картинка была тускло освещена и бешено раскачивалась: это кувыркался флиттер. А между миром и луной растянулась…

Нет. Это невозможно.

Видение исчезло, растворившись во мраке.

– Вот оно! – крикнула Гоб.

Извергнувшаяся из ниоткуда пена наполнила флиттер. Невесомые хлопья забили Лвов уши, рот, глаза; она ослепла, но дышать могла.

Лвов услышала звук столкновения, скрежет, продлившийся несколько секунд, и представила, как флиттер, точно плуг, вспарывает поверхность планеты. Затем – тяжелый толчок… и все.

Флиттер остановился.

Механический голос бормотал инструкции по технике безопасности. Оболочка, тикая, охлаждалась.

Во внезапно наступившей тишине, все еще ослепленная пеной, Лвов пыталась восстановить в сознании увиденное. Паутина. Это была паутина, растянувшаяся от планеты до ее спутника.

– Добро пожаловать на Плутон, – прозвучал осипший, но ироничный голос Гоб.

Лвов стояла на поверхности Плутона.

Скафандр обладал отличной изоляцией, но от него исходило достаточно тепла, чтобы вокруг следов девушки шипели азотные облачка, а во льду, там, где она проходила, образовывались маленькие оплавленные кратеры. Сила тяжести тут составляла всего несколько процентов от обычной, и Лвов, рожденная на Земле, чувствовала себя так, словно сейчас полетит.

Над ней кружились легкие перистые завитки, аэрозольные скопления, висящие в азотно-метановой атмосфере. Облака заслоняли белоснежные звезды. Солнце и местную луну, Харон, здесь скрывала махина планеты, и диск был черен, чернее черного – покореженный ландшафт при слабом свете звезд выглядел всего лишь грубым наброском пейзажа.

Флиттер пропахал на древнем лике этого мира борозду в милю длиной и пятьдесят ярдов глубиной, так что Лвов находилась сейчас на дне ущелья, стиснутого стенами азотного льда. Гоб вытаскивала оборудование из измятых остатков флиттера: скутеры, информационные панели, модули жизнеобеспечения, рабочую аппаратуру Лвов. Большая часть этих вещей была достаточно крепка, чтобы пережить удар, но только не ее приборы.

Возможно, геолог и может обойтись одним молоточком и набором сумок для образцов. Но Лвов как-никак атмосферный физик. Чего она здесь добьется без своих приспособлений?

Страх уже исчез, сменившись раздраженным нетерпением. Она находилась в пяти световых годах от Солнца; интерактивный диалог с Землей уже невозможен. Девушка пнула носком ботинка лед. Она застряла тут; ни с кем нельзя поговорить, и нет даже вычислительной мощности, чтобы создать виртуальное окружение.

Гоб закончила сражаться с обломками крушения. Она тяжело дышала.

– Идем. Давай выберемся из этой канавы и оглядимся.

Женщина показала Лвов, как вести скутер – простую платформу, работающую на инертном газе и управляемую с помощью двух изогнутых ручек.

Бок о бок Гоб и Лвов поднялись из борозды, оставленной крушением флиттера.

Лед Плутона был темно-малиновым с багровыми прожилками органики. Лвов смутно различала на поверхности узоры вроде барельефов. Похожие на диски размером с тарелку, они обладали сложной структурой снежинок.

Лвов неуклюже приземлилась на край борозды, тупой нос скутера с хрустом воткнулся в лед, и девушка возблагодарила фортуну за то, что здесь низкая гравитация. Вес и жар скутеров мгновенно уничтожили ледяные узоры.

– Мы опустились возле экватора, – сказала Гоб. – У южного пояса коэффициент отражательной способности выше; там шапка метанового льда, точно говорю.

– Да.

Гоб показала на ярко-голубую искру высоко в небе:

– Это граница червоточины, оттуда мы появились. Она в пятидесяти тысячах миль от планеты.

Лвов, щурясь, смотрела на созвездия, ничем не отличающиеся от тех, под которыми она выросла на Земле.

– Мы тут застряли?

– Временно, – терпеливо объяснила Гоб. – Флиттер поврежден, червоточина развалилась; до Юпитера пришлось бы добираться долгим кружным путем.

Три миллиарда миль…

– Десять часов назад я спокойно спала в гостинице на Ио. А теперь – это. Какая пакость!

Гоб рассмеялась:

– Я уже отправила сообщение во Внутреннюю систему. Часов через пять они его получат и пришлют за нами GUT [71]71
  GUT (Grand Unified Theory) – теория великого объединения.


[Закрыть]-корабль. Он дозаправится тут льдом Харона…

– Так сколько нам ждать?

– Это зависит от готовности корабля. Скажем, десять дней на сборы, затем десять дней полета…

– Двадцать дней?

– Мы вне опасности. Запасов хватит на месяц. Хотя придется жить в этих скафандрах.

– Реки Аида! Предполагалось, что все путешествие займет семьдесят два часа.

– Ну, – вспылила Гоб, – значит, придется тебе позвонить и отменить назначенные свидания! Нам остается только ждать тут; комфорта не обещаю, но с безопасностью все обстоит вроде как благополучно.

– А что произошло с червоточиной?

Гоб пожала плечами и уставилась на далекую голубую искру.

– Насколько я знаю, ничего подобного прежде не случалось. Думаю, граница потеряла стабильность и это отразилось на горловине… Только вот понятия не имею, отчего мы упали на Плутон, да еще так стремительно. Это не имеет смысла.

– Как так?

– Мы прошли по пространственной орбите. – Женщина искоса, словно бы смущенно взглянула на Лвов. – Кажется, один миг мы летели быстрее света.

– Сквозь обычное пространство? Это невозможно.

– Естественно. – Гоб подняла руку, чтобы почесать щеку, и пальцы в толстых перчатках заскребли о лицевой щиток шлема. – Наверное, я поднимусь к границе и посмотрю что и как.

Гоб показала Лвов, как получить доступ к боксам жизнеобеспечения, затем привязала информационную панель к спине, взобралась на борт своего скутера и покинула поверхность планеты, взмыв к границе. Еще долго Лвов следила за уменьшающейся фигуркой, пока та не исчезла в пространстве.

Теперь девушка оказалась в полной изоляции – единственный человек на Плутоне. И очень одинокий.

Ответ из Внутренней Системы пришел спустя двенадцать часов после аварии. С Юпитера за ними отправится GUT-судно. Тринадцать дней уйдет на снаряжение корабля, потом восемь дней лёту до Плутона, потом еще набрать реактивной массы на Хароне… Как же Лвов злилась на фактор времени!

Она получила еще несколько посланий: озабоченную записку от родных, раздраженное требование уточнить данные от научного руководителя и приказ Гоб от ее нанимателя составить подробный список поломок флиттера. Корабль Гоб был коммерческим транзитным судном, нанятым Оксфордом – университетом Лвов – для данного путешествия. Теперь, кажется, разразится великая битва между Оксфордом, фирмой Гоб и страховыми компаниями за то, на кого возложить ответственность.

Лвов в пяти световых часах от дома обнаружила, что отвечать на письма асинхронно, весьма неудобно. Она чувствовала себя отсеченной от возможности общаться со всем человечеством в режиме реального времени. В итоге девушка набросала ответ семье, а остальные сообщения просто удалила.

Она снова проверила исследовательское оборудование, но его действительно нельзя было использовать. Лвов попыталась уснуть. В скафандре ей было неуютно, неуклюжая одежка внушала клаустрофобию. Она волновалась, она устала, и она немного боялась.

Тогда Лвов начала методично осматривать район, ведя свой скутер по расширяющейся спирали вокруг места крушения.

Рельеф местности оказался удивительно сложен: подсвеченные звездами ледяные скульптуры волнистых хребтов перемежались великолепными ущельями. Лвов держалась в пятистах футах от поверхности; если она спускалась ниже, жар скутера вырывал из хрупкого азотного льда клубы пара, стирая древние черты, и девушка чувствовала смутную вину за это.

Лвов обнаружила еще несколько узоров в форме снежинок, обычно собранных группками по восемь-десять штук.

Плутон, как и его луна-близнец Харон, представлял собой каменный шар, окутанный толстой мантией водного и азотного льда с вкраплениями метана, аммиака и органических соединений. Он походил на огромное, устойчивое ядро кометы и едва ли заслуживал статуса «планеты». Существуют спутники куда большие, чем Плутон.

За восемьдесят лет, со времен сооружения червоточины Пула, в него заглядывала лишь горстка «гостей». И никто из них не взял на себя труд походить по Плутону или Харону. Червоточина, сообразила Лвов, создавалась не в коммерческих целях, а как своего рода шутка: цепь, соединившая наконец все планеты Системы скоростным кольцом с Юпитером в центре.

Пристальное наблюдение утомило девушку. Она убедилась, что может определить местонахождение борозды, оставшейся на месте их падения, подняла скутер на милю над поверхностью и помчалась в сторону южной полярной шапки.

Гоб вызвала ее от границы:

– Кажется, я догадываюсь, что тут случилось, – тот сверхсветовой эффект, о котором я говорила. Лвов, ты слышала о волне Алькубьерре [72]72
  Алькубьерре Мигель – английский физик испанского происхождения, в 1994 году описал считавшиеся ранее «чистой фантастикой» возможность совершения сверхскоростного полета и принцип работы «гиперпространственного двигателя», в котором под влиянием концентраций энергии пространство-время может сжиматься и искривляться.


[Закрыть]?

Она скинула изображения на пульт Лвов – фотографии границы червоточины, схемы, графики.

– Нет. – Лвов, не обращая внимания на входящую информацию, сосредоточенно вела скутер. – Гоб, почему вообще червоточина потеряла стабильность? Каждый день по всей Солнечной системе совершаются сотни скоростных транзитных переходов.

– Червоточина – это щель в пространстве. Она по самой сути своей нестабильна. Горловина и устье держатся открытыми благодаря активным контурам обратной связи, которые задействуют некоторые проводки с необычными свойствами. Среди них – отрицательная энергетическая плотность, своего рода антигравитация, которая…

– Но эта дыра повела себя не так, как нужно.

– Возможно, ее недостаточно настроили. Присутствия массы флиттера в горловине оказалось достаточно, чтобы перегрузить червоточину. Если бы ею пользовались чаще, нестабильность могли бы обнаружить и устранить раньше…

Лвов летела над серовато-белым полем, в клубах аэрозольного тумана; голос Гоб звучал для нее шепотом, далеким и бессмысленным.

Восход на Плутоне.

Светило – крохотная точка, окутанная многослойными напластованиями перистых облаков. Солнце здесь кажется в тысячу раз более тусклым, чем на Земле, но ярче, чем любая планета на земных небесах.

Внутренняя система – лужица света вокруг Солнца, скошенный диск, такой маленький, что Лвов могла бы прикрыть его ладонью. А ведь в этом диске – сотни миллиардов людей, почти все человечество. Солнце не грело поднятую руку, но девушка увидела слабую тень, упавшую на лицевую пластину ее скафандра.

Азотная атмосфера динамична. В перигелии – ближайшей к солнцу точке орбиты Плутона – «воздух» растягивается до трех планетарных диаметров. Метан и другие летучие элементы присоединяются к более густому слою, поднимающемуся от поверхности. Затем, когда Плутон отойдет от Солнца и погрузится в свою двухсотлетнюю зиму, атмосфера вновь съежится.

Лвов страшно жалела о том, что у нее нет сейчас оборудования для анализа атмосферы; гибель приборов болью отдавалась в сердце.

Девушка летела над эффектной местностью: кратер Буи [73]73
  Буи Марк – астроном Лоуэлловской обсерватории, руководитель группы, построившей новую карту поверхности Плутона.


[Закрыть], плато Томбо [74]74
  Томбо Клайд (1906) – американский астроном, открывший планету Плутон.


[Закрыть], цепь Лоуэлла [75]75
  Лоуэлл Персиваль (1855—1916) – американский астроном, рассчитал орбиту Плутона.


[Закрыть]. По пути она все снимала.

Чуть погодя ее мир: Земля, информация, работа – показался далекой мерцающей абстракцией. Плутон был как загадочная слепая рыба, плывущая по своей двухвековой орбите, постепенно смыкающейся с личной орбитой Лвов. И меняющей ее, как подозревала девушка.

Через десять часов, после того как она покинула борозду, Лвов прибыла в точку, расположенную точно под Хароном, называемую Кристи [76]76
  Кристи Джеймс – астроном, открывший в обсерватории Флагстаффа (той же, где был открыт и сам Плутон) спутник Плутона и давший ему имя «Харон».


[Закрыть]. Ее скутер свободно парил в слабой гравитации Плутона. Светило, сверкающая бриллиантовая искра, поднялось до середины неба. Харон висел прямо над головой Лвов туманным голубым диском в шесть раз больше видимой с Земли Луны. Половина освещенного шара была невидима Лвов и обращена к Солнцу.

Как и Луна, Харон является причиной «приливов и отливов» на своем родителе и с орбиты очень похож на Плутон. Но в отличие от Земли Плутон также связан со своим близнецом. Каждые шесть дней миры поворачиваются друг вокруг друга, постоянно находясь к «партнеру» лицом, словно двое вальсирующих. Плутон–Харон – единственная существенно важная система, в которой оба участника влияют друг на друга.

Поверхность Харона выглядела рябой, будто обметанной оспой. Лвов отрегулировала оптику лицевого щитка, увеличив изображение. Выемки по большей части казались глубокими и очень аккуратными.

Девушка передала это Гоб, по-прежнему пребывающей у границы.

– Люди Пула при постройке червоточины пользовались в основном материалом с Харона, – сообщила Гоб. – Харон – это всего лишь камень и водный лед. Добыть их просто, в особенности лед. Ничего не мешает: у Харона нет атмосферы или слоя азотного льда над водным. И гравитация там еще ниже.

Создатели червоточины добрались сюда на гигантском ненадежном GUT-корабле. Они подняли в космос лед и камень Харона и построили из них своеобразный четырехгранник, ставший границей раздела, «краем» червоточины. Одну границу оставили на орбите Плутона, а другую GUT-корабль с большим трудом отволок к Юпитеру, подзаправившись заодно все той же ледяной реактивной массой с Харона.

Такими вот грубыми средствами Майкл Пул и его люди открыли доступ в Солнечную систему.

– Клянусь реками Аида, они превратили Харон черт знает во что! – воскликнула Лвов. И почти увидела, как Гоб пожала плечами: ну и что?..

Поверхность Плутона представляла собой целый геологический комплекс, особенно здесь, в точке максимального давления. Девушка летела над пропастями и гребнями; местами казалось, что земля вдребезги разбита чудовищным молотом, такая она была растрескавшаяся и изломанная. Глубинные вещества валялись вперемешку с поверхностным льдом.

Кое-где виднелись скопления странных снежинок, которые Лвов уже замечала раньше. Возможно, они – одно из проявлений эффекта замерзания. Девушка снизилась, начиная подумывать о сборе образцов.

Реактивные двигатели скутера она заглушила в нескольких ярдах от поверхности, давая маленькому суденышку плавно скользнуть вниз под действием щадящей гравитации Плутона. Летательный аппарат мягко ударился о лед, повредив жаром поверхность не больше чем на пару футов.

Лвов сошла со скутера. Лед захрустел, и она почувствовала, как сминаются под ногами слои кристаллов, но крошащаяся поверхность выдержала ее вес. Девушка, подняв голову, взглянула на Харон. Алая луна была огромной, круглой, тяжелой.

И вдруг прямо над Лвов блеснула тонкая дуга – и мгновенно исчезла.

Она зажмурилась, пытаясь восстановить картинку. Линия, чуть изогнутая, вроде нити. Паутина, протянутая между Плутоном и Хароном.

Она посмотрела снова, установив максимальное увеличение оптики, но видение не вернулось.

Гоб девушка ничего не сказала.

– Кстати, я была права, – заявила Гоб.

– Что? – Лвов попыталась сосредоточиться.

– Насчет нестабильности червоточины, когда мы рухнули. Все дело в волне Алькубьерре.

– Что за волна?

– Отрицательная энергия участка границы раздела на секунду вышла из четырехгранника и исказила кусок пространства-времени. А в этом куске оказался флиттер – и мы.

С одной стороны флиттера, по словам Гоб, пространство-время сжалось. Вроде модели черной дыры. А с другой стороны растянулось, словно в повторении Большого Взрыва, расширения при возникновении Вселенной.

– Волна Алькубьерре – это фронт пространства-времени, – продолжила свои объяснения Гоб. – Границу раздела – с нами внутри – захватило и потащило. Нас вытолкнуло из района расширения к области сжатия.

– Как сёрфера на волне.

– Правильно. – Голос Гоб звучал возбужденно. – Этот эффект был известен теоретически чуть ли не с тех пор, как было сформулировано понятие относительности. Но не думаю, чтобы кто-нибудь наблюдал его прежде.

– Как нам повезло, – сухо отозвалась Лвов. – Ты говоришь, мы перемещались быстрее света. Но это невозможно.

– Ты не можешь двигаться быстрее света в координатах пространства-времени. Червоточины – один из способов обойти это условие; в таком туннеле ты проносишься по ответвлению обычных четырехмерных координат. Эффект Алькубьерре – другой способ. Сверхсветовая скорость рождается из искривления самого пространства; нас несло вместе с зоной искажения. Короче говоря, мы не превысили скорость света в пределах нашего пространства-времени. Это само пространство-время скрутилось так, что вышло за пределы нормального.

– Бред какой-то. Сплошное надувательство.

– Ну, подай на меня в суд. Или подучи математику.

– А мы не можем использовать этот твой эффект Алькубьерре, чтобы водить межзвездные корабли?