Текст книги "Научная фантастика. Возрождение"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

Соавторы: Джо Холдеман,Брайан Майкл Стэблфорд,Пол Дж. Макоули,Дэвид Брин,Роберт Джеймс Сойер,Брюс Стерлинг,Аластер Рейнольдс,Стивен М. Бакстер,Нэнси (Ненси) Кресс,Хол Клемент
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 56 страниц)

Научная фантастика Возрождение

Грег Иган. Ковры Вана

Грег Иган (р. в 1961 г.) – известнейший австралийский писатель-фантаст. Математик по образованию, он работал программистом, специализируясь в области медицинских исследований. Этот автор мало вращается в кругах профессиональных фантастов, – собственно говоря, практически никто из собратьев по перу не знаком с ним лично. Иган считает, что страна проживания не имеет значения для писателя, и предпочитает называть себя англоязычным автором, который по стечению обстоятельств живет в Австралии. Иган, один из интереснейших современных фантастов, утверждает: «Я воспринимаю Вселенную как нечто, что мы можем постепенно постичь с помощью науки; чтобы сделать это, нам одновременно нужно понять, кто мы, откуда взялись, куда идем и почему поступаем так, а не иначе. Мною движет желание разобраться во всем этом, потому что я нахожу квантовую механику и космологию увлекательными и чарующими, но ничуть не меньше меня волнует вопрос о том, как человечество приспосабливается к собственным открытиям, и о том, насколько конструктивно мы используем все, что открыли. Научная фантастика всегда будет востребована, поскольку это лучший способ изучать новые технологии за десятилетия до того, как их начнут обсуждать и испытывать на практике».

Иган дебютировал в 1983 году романом, не относившимся к фантастике, а проявил себя в этом жанре в 1990 году. Среди научно-фантастических романов писателя можно назвать «Карантин» («Quarantine», 1992), «Диаспора» («Diaspora», 1997), «Теранезия» («Teranesia», 1999), «Лестница Шильда» («Schild's Ladder», 2001) – космический роман-катастрофа. Рассказы Игана представлены в сборниках: «Богоматерь Чернобыльская» («Our Lady of Chernobyl», 1995), «Аксиоматика» («Axiomatic», 1995), «Сияющий» («Luminous», 1999).

Рассказ «Ковры Вана» впервые был опубликован в антологии Грега Бира «Новые легенды» («New Legends», 1995), одном из важнейших сборников десятилетия. Это произведение по праву принадлежит к жемчужинам творчества Игана. Хотя более всего рассказ примечателен описанием виртуальной жизни и мира, где личность, внешность и пол можно изменить по собственному желанию, одной из основных его тем является солипсизм: герои настолько утрачивают индивидуальность, что для доказательства собственного существования им нужно отыскать, кому себя противопоставить.

Произведения, подобные этому, далеки от политики, хотя сам автор отнюдь не считает себя аполитичным писателем. Иган утверждает: «Когда я пишу о будущем, я даже не пытаюсь забыть о насущных проблемам современности, в частности нищете, войнах, болезнях, расизме, и не пытаюсь притвориться, будто в ближайшие 10 ООО лет они человечеству уже не угрожают. Хотя в отдельных своих произведениях, например в «Диаспоре», я и заглядывал, в далекое будущее, меня гораздо больше заботит будущее ближайшее».

Паоло Венетти готовился пройти тысячекратное клонирование, а затем его клонам предстояло отправиться в путешествие на расстояние десять миллионов кубических световых лет. Пока же он расслаблялся в своей любимой церемониальной ванне, шестиугольной и ступенчатой, она стояла во дворике, выложенном черным мрамором с золотыми прожилками. Паоло облекся в традиционное тело; поначалу это одеяние казалось крайне неудобным, но постепенно теплые струи воды, стекающие по спине и плечам, погрузили его в приятное оцепенение. Он и сам мог бы в один момент достичь такого состояния, отдав простую команду, но в данном случае требовалось полное соответствие ритуалу – имитация физических явлений причины и следствия, подобная старинному затейливому письму.

Приближался момент перемещения, и через дворик, цепляясь коготками за мрамор, пробежала небольшая серая ящерка. Она остановилась у дальнего конца ванны, и Паоло залюбовался нежно трепещущим горлышком. Ящерка какое-то время смотрела на него, но затем снова метнулась и исчезла в окружавшем внутренний двор винограднике. Вокруг было полно птиц и насекомых, грызунов и маленьких рептилий. Необычайно красивые внешне, они, кроме того, удовлетворяли и более абстрактные эстетические чувства – смягчали резкую радиальную симметрию одинокого наблюдателя; они словно узаконивали имитацию посредством восприятия ее через множество точек. Этакие онтологические растяжки. Однако никто никогда не спрашивал ящериц, желают ли они клонироваться. Хотят они того или нет, их просто клонировали, и все тут.

Небо над двориком было теплым и голубым, без единого облачка, но и без солнца, – изотропное небо. Паоло спокойно ждал, он был готов принять любую из полудюжины возможных судеб.

Тихо пробил невидимый колокол – три раза. Паоло радостно рассмеялся.

Один удар означал бы, что он все еще на Земле; это, конечно, нельзя было назвать успехом, но имелись и определенные преимущества в качестве компенсации. Все, кто действительно был дорог ему, проживали в полисе Картер-Циммерман, но далеко не все решили в одинаковой степени участвовать в миграции. Земное «я» Паоло никого не лишилось бы. Еще было бы приятно способствовать благополучной отправке тысячи космических кораблей. Притягательно было бы также остаться членом еще более широкого сообщества с центром на Земле, которое являлось частью целостной глобальной культуры реального времени.

Два удара колокола означали бы, что данный клон из Картер-Циммермана достиг планетарной системы с отсутствием признаков жизни. Паоло, прежде чем дать согласие на подобные условия, запустил очень сложную (хотя и не обладающую разумом), самопредсказывающую модель. Исследование неизвестных миров, пусть и бесплодных, представлялось ему интересным и полезным. Основным преимуществом Паоло считал то, что весь его труд не омрачался бы замысловатыми мерами предосторожности, которые необходимо принимать в присутствии жизни на других планетах. Население К-Ц снизилось бы более чем наполовину, исчезли бы многие из его самых близких друзей, но он не сомневался, что смог бы завести новых.

Четыре удара колокола служили бы сигналом того, что найдены разумные инопланетные существа. Пять – технологическая цивилизация. Шесть – космические странники.

Наконец, три удара означали, что разведывательные зонды обнаружили точно выраженные признаки жизни, и это само по себе служило поводом для радости. Земля не получила ни одного отчета о наличии жизни на планетах до начала клонирования перед запуском ракеты (субъективного момента перед самым сигналом колокольчика). И не было никаких гарантий, что какая-либо часть диаспоры найдет жизнь на других планетах.

Паоло велел библиотеке полиса предоставить ему всю информацию по данному вопросу, и тут же в декларативную память его имитированного традиционного мозга поступили все необходимые данные, и он смог полностью удовлетворить свое любопытство. Клон К-Ц прибыл на Бегу, вторую по приближенности звезду из той тысячи, куда направлялись клоны; расстояние от Земли до Беги составляло двадцать семь световых лет. Паоло прикрыл глаза и представил карту звездного неба – от Солнца во все стороны расходилась тысяча линий; затем он вывел крупным планом траекторию собственного полета. Для того чтобы достичь Беги, понадобилось три века, но преобладающее большинство обитателей полиса запрограммировали свои экзотела на отключение. Проснуться они должны были только в случае прибытия на подходящую планету. Девяносто два гражданина выбрали альтернативный путь – они решили наблюдать за всеми перемещениями диаспоры от начала и до конца, хотя и рисковали при этом остаться разочарованными, а может даже, и погибнуть. Теперь Паоло знал, что корабль, направлявшийся к Фомальгауту, самой близкой от Земли цели, на пути попал в сгусток обломков и был аннигилирован. Он быстро оплакал девяносто двух погибших сограждан. До клонирования он никогда ни с кем из них близко не общался, и потому граждане, погибшие два века тому назад в межзвездном пространстве, казались ему столь же далекими, что и жертвы какой-либо древней войны эпохи физических тел.

Паоло внимательно осмотрел с помощью камер одного из зондов-разведчиков (и странных фильтров древней визуальной системы) свою новую родину. В традиционной системе цветов Вега представляла собой яркий бело-голубой диск с грядами выступов. Она в три раза превосходила Солнце по массе, в два раза – по размерам и была в два раза горячее и в шестьдесят раз ярче. При этом очень быстро сжигался водород, звезда уже прошла почти половину отмеренных ей пятисот миллионов лет главной последовательности. [1]1
  Главная последовательность звезд – совокупность звезд, физически сходных с Солнцем. Звезды главной последовательности находятся на ранней стадии эволюции, когда источником энергии является горение водорода в их недрах.


[Закрыть]

Единственная планета галактики Бега, Орфей, по показаниям лучших лунных интерферометров, выглядела ничем не примечательным пятном. И вот Паоло смотрел вниз на этот сине-зеленоватый полумесяц на расстоянии десяти тысяч километров под Картер-Циммерманом. На Орфее была похожая на земную поверхность, состоящая из никеля, железа и силикатов; по размерам он несколько превосходил Землю, тут было немного теплее, чем на Земле (расстояние в миллион километров все-таки смягчало жар Беги), а еще планета просто купалась в воде. Паоло не терпелось самому все увидеть, и он замедлил часы в тысячу раз, так чтобы К-Ц обошел планету вокруг за двадцать субъективных секунд, причем каждый раз в дневной свет попадал новый ракурс Орфея. Два вытянутых континента цвета охры, с горными хребтами, пересекали океаны полушарий планеты, оба полюса представляли собой ослепительные ледяные равнины, Северный полюс был гораздо обширнее Южного – белые полуострова с неровными береговыми линиями вырывались там из зимней арктической тьмы.

Атмосфера на Орфее в основном состояла из азота, его количество в шесть раз превышало земное; возможно, он получался из первичного аммиака под воздействием ультрафиолетовых лучей. Также присутствовали следы водяных паров и углекислого газа, но ни того ни другого не было достаточно для создания парникового эффекта. Высокое атмосферное давление указывало на сниженный уровень испарений, и Паоло действительно не заметил ни одного облачка; огромные теплые океаны по очереди поставляли углекислый газ обратно в кору планеты – он вступал во взаимодействие с водой, образуя осадочные известковые соединения.

Вся система была относительно молодой – по меркам Земли, но большая масса Беги и более плотное протозвездное облако гарантировали ускоренное прохождение через травмы планетарного рождения: ядерные вспышки и ранние флуктуации яркости свечения, планетарные слияния и период столкновений. По оценке библиотеки, за последние сто миллионов лет климат на Орфее сохранял стабильность и планете удалось избежать сколько-нибудь серьезных катаклизмов.

Достаточный срок для зарождения примитивной жизни…

Чья-то рука схватила Паоло за колено и потянула под воду. Он не сопротивлялся, образ планеты исчез. Только два человека на К-Ц имели свободный доступ к его пространству, а отец Паоло обычно не играл с сыном, чей возраст уже перевалил за тысячу двести лет.

Елена затянула его на самое дно бассейна и лишь там выпустила, сама же парила над ним – силуэт победительницы на фоне светящейся вдалеке поверхности воды. Формой тела она ничем не отличалась от предков, но это, конечно, была лишь фикция. Говорила Елена вполне отчетливо, хотя в воде не появилось ни одного пузырька.

– Спишь до последней минутки! Я семь недель ждала этого момента!

Паоло изобразил равнодушие, но ему уже не хватало воздуха. Он повелел своему экзо-»я» превратить себя в человека-амфибию, что было вполне достоверно с биологической и исторической точек зрения, хотя и не соответствовало наследственному фенотипу. В его преобразившиеся легкие хлынула вода, а преобразившийся мозг приветствовал ее.

– Зачем сознательно зря тратить силы, чтобы сидеть и ждать, пока зонды-разведчики закончат свои наблюдения? – поинтересовался Паоло. – Я проснулся, как только получил их данные.

Елена ударила его в грудь, он поднял руку и притянул ее к себе, при этом инстинктивно снизил уровень плавучести, и они покатились по дну бассейна, слившись в поцелуе.

– Ты знаешь, что мы первые из К-Ц достигли какой-либо точки назначения? – сообщила Елена. – Корабль, направлявшийся на Фомальгаут, погиб, так что у нас осталась только одна пара двойников. Там, на Земле.

– И?

Тут он вспомнил. Елена ведь приняла решение не просыпаться, если ее двойники встретят инопланетную жизнь.

Какая судьба ни была бы уготована другим кораблям, но всем остальным двойникам Паоло придется дальше жить без Елены.

Он мрачно кивнул и снова поцеловал ее.

– Что я должен сказать? Что теперь ты мне еще в тысячу раз дороже, да?

– Да.

– А как же насчет нас с тобой на Земле? Пятьсот раз было бы намного ближе к истине.

– Пятьсот – это совсем непоэтично.

– Не сдавайся так легко. Лучше перезагрузи речевые центры мозга.

Она провела руками по его бокам до самых бедер. Они занялись любовью – в этих почти традиционных телах, с традиционным мозгом. Паоло очень удивился, почувствовав дрожь и напряжение, но из прошлого опыта он помнил, что надо отпустить себя и отдаться этим странным ощущениям. Это так не походило на обычные, цивилизованные способы любви; скорость обмена информацией между ними вначале была минимальной, но зато этот способ обладал неоспоримым преимуществом дикого и самого древнего наслаждения.

Затем они медленно поднялись на поверхность бассейна и улеглись под сияющим небом без солнца.

Паоло задумался: «Я пересек двадцать семь световых лет за одно мгновение. Я облетаю по орбите первую планету, на которой обнаружены признаки жизни. И я ничем не пожертвовал, не оставил позади ничего из того, что мне действительно дорого. Это слишком хорошо, слишком хорошо». Он даже испытал жалость к своим двойникам – вряд ли им может быть так же хорошо без Елены, без Орфея. Но разве в его силах чем-либо им помочь? Хотя до того, как другие корабли достигнут своих пунктов назначения, у него еще было время связаться с Землей, он еще до клонирования решил не делать этого, чтобы в развитие его многочисленных будущих судеб не вмешивались сантименты. Не важно, согласится с ним его земной двойник или нет, они оба не в силах изменить условия пробуждения. Того, кто имел право выбирать за тысячу других, уже нет.

Ничего, решил Паоло. Остальные тоже найдут способ быть счастливыми. Или сами смоделируют свое счастье.

К тому же не исключено, что кто-нибудь из них еще проснется под звуки четырех ударов колокола.

– Проспи ты дольше – и пропустил бы голосование, – сказала Елена.

Голосование? Разведчики на низкой орбите собрали все возможные данные о биологии Орфея. Чтобы продолжить работу, необходимо было направить микрозонды в сам океан, а для этого требовалось согласие двух третей полиса. Вряд ли присутствие нескольких миллионов крошечных роботов может нанести сколько-нибудь ощутимый вред: после себя они оставили бы в воде несколько килоджоулей израсходованной энергии. Однако среди граждан К-Ц появилась фракция, члены которой придерживались максимальной осторожности во всем. Прежде чем начать вторжение, настаивали они, следует продолжать наблюдения еще десять, а может, и тысячу лет, затем обработать эти наблюдения, выдвинуть гипотезы, а те, кто с этим не согласен, могут просто не просыпаться все это время или же найти себе более интересное занятие.

Паоло окунулся в только что полученные из библиотеки данные о «коврах» – единственной форме жизни на Орфее, которую удалось обнаружить к этому времени. Это были свободно плавающие образования, жили они в экваториальных глубинах океана; судя по всему, если они подплывали слишком близко к поверхности воды, то погибали под действием ультрафиолетового излучения. Ковры вырастали до размеров в несколько сотен метров, а потом расщеплялись на множество кусочков, каждый из которых дальше рос уже сам по себе. Хотелось верить, что ковры представляют собой колонии одноклеточных организмов, нечто наподобие гигантских бурых водорослей, но пока никаких настоящих доказательств этому получено не было. Зондам-разведчикам и так-то нелегко оказалось наблюдать за внешним видом и поведением ковров сквозь километровую толщу воды, даже при мощном нейтринном потоке Беги; о наблюдениях на микроскопическом уровне с такого расстояния и речи быть не могло, не говоря уже о биохимических анализах. Данные спектроскопии показали, что вода на поверхности кишела интересными молекулярными остатками, но попытка судить по этим остаткам о коврах была бы аналогична попытке реконструировать биохимию человека по его праху.

Паоло повернулся к Елене:

– Что ты скажешь?

Она издала театральный стон; очевидно, пока он спал, остальные постоянно обсуждали этот вопрос.

– Микрозонды не несут вреда. Они могут собрать для нас всю информацию о том, что представляют собой эти ковры. При этом они не нарушат ни единой молекулы. В чем здесь риск? Культурный шок?

Паоло плеснул ей в лицо водой, но сделал это с любовью. Видимо, именно пристрастие к воде было связано с тем, что в данный момент он принял форму амфибии.

– Откуда ты знаешь, что они не разумные существа?

– Тебе известно, какие формы жизни были на Земле спустя два миллиона лет после ее появления?

– Возможно, цианобактерии. А может, и вообще никаких. Но ведь здесь не Земля.

– Верно. Но даже если ковры и представляют собой разумные существа, хотя это мало вероятно, неужели ты думаешь, что они смогут заметить присутствие роботов, которые в миллион раз меньше их самих? Если ковры и являются объединенным организмом, пока мы не нашли подтверждения тому, что они реагируют на какие-либо изменения в окружающей их среде. Они не убегают от хищников, не добывают пищу, они всего-навсего плывут по течению, – так зачем им какие-то сложные органы чувств, а уж тем более как им заметить роботов величиной в несколько микрон? Если же это колонии одноклеточных организмов и если один из этих организмов случайно столкнется с микрозондом и обнаружит его присутствие при помощи поверхностных рецепторов… какой же от этого может быть вред?

– Понятия не имею. Но это не освобождает нас от ответственности.

Елена в свою очередь плеснула водой в его сторону.

– Единственный способ разобраться – это проголосовать за отправку микрозондов. Согласна, надо соблюдать осторожность, но какой смысл во всем путешествии, если, будучи здесь, мы так и не узнаем, что происходит в этих океанах. Я не собираюсь ждать, пока эта планета произведет на свет таких разумных существ, которые смогли бы посылать в космос лекции по биохимии. Если мы не будем рисковать хотя бы минимально, то к моменту, когда мы хоть что-нибудь узнаем о планете, Вега превратится в красного гиганта.

Паоло попытался представить себе эту картину. Пройдет четверть миллиарда лет, а граждане Картер-Циммермана все еще будут обсуждать, этично или неэтично вмешаться, чтобы спасти орфейцев; а может, к тому времени все они просто потеряют интерес к данной планете и улетят к другим звездам или модифицируются в существ, полностью лишенных какого-либо сострадания по отношению к иной органической жизни?

«Грандиозное зрелище для тех, кому уже стукнуло две тысячи лет». Клон Фомальгаута был уничтожен одним небольшим осколком каменной породы. Но в системе Беги гораздо больше летающих обломков, чем в межзвездном пространстве; несмотря на защиту, несмотря на резервное копирование всех данных на далеких зондах-разведчиках, не стоит думать, что популяция К-Ц находится в полной безопасности только потому, что до сих пор ей везло. Им следует пользоваться моментом или вернуться в свои миры и забыть об этом путешествии.

Паоло вспомнил, как искренне был удивлен один друг из полиса Эштон-Лаваль: «Зачем лететь на поиски чужих цивилизаций? В нашем полисе тысячи разных экологических систем, триллион биологических видов разумных существ. Что вы надеетесь найти там, далеко, чего нет здесь?»

А что он надеялся найти? Всего лишь ответы на несколько простых вопросов. Вызывает ли человеческое сознание к жизни время и пространство с целью объяснить само себя? Или же нейтральная, существовавшая прежде Вселенная породила миллиарды различных видов разумной жизни и все они обладают способностью мнить себя величайшими из созданий, до тех пор пока не столкнутся с другими? Для оправдания таких эгоистичных взглядов во многих полисах прибегали к антропокосмологии: если физическая Вселенная является продуктом человеческой мысли, значит, ее нельзя ставить выше виртуальной реальности. Возможно, появилась она и раньше, а любая виртуальная реальность требует физического воплощения посредством какого-либо физического аппарата и в соответствии с физическими законами, но с точки зрения противопоставления «действительности» и «иллюзии» физическая реальность не имеет никаких преимуществ перед виртуальной. Если правы антропокосмологи, то нечестно считать физическую реальность выше появившихся позднее искусственных реальностей, ведь никто не выберет плоть, когда можно выбрать кибертело, не станет обезьяной, если можно стать человеком, и не будет бактерией, если можно быть обезьяной.

– Мы не можем оставаться тут вечно, все ждут тебя, – сказала Елена.

– Где?

Паоло впервые почувствовал, что соскучился по дому; на Земле он всегда встречался с друзьями, используя изображение кратера горы Пинатубо, передаваемое со спутника в реальном времени. Никакая запись не даст такого эффекта.

– Я провожу тебя.

Паоло потянулся и взял Елену за руку. Бассейн, небо, дворик – все исчезло, он снова смотрел на Орфей… на его ночную сторону, но при помощи мысли Паоло легко воспроизводил все – от длинных радиоволн до разноцветного мерцания изотопного гамма-излучения и рассеянных космических лучей. Теперь он заметил многое из того, что узнал о планете из библиотеки. Температура триста градусов Кельвина [2]2
  Приблизительно 27`С.


[Закрыть]вызывала мягкий, теплый блеск океана и инфракрасное свечение атмосферы.

Он стоял на длинной, с виду металлической балке, на краю большой геодезической сферы; перед ним расстилалось сияющее пространство космоса. Он посмотрел наверх и увидел усыпанную звездами и забитую космической пылью полосу Млечного Пути – он простирался от зенита до надира. Паоло по блеску мог определить газовый состав каждого облака, каждую линию поглощения и излучения. Он почти что чувствовал, как его рассекает плоскость галактического диска. Некоторые созвездия были немного искажены, но все же вид открывался вполне знакомый: Паоло по цвету узнавал практически все прежние ориентиры. Он легко определил местоположение – двадцать градусов к югу от Сириуса, по старинным меркам Земли, а вот и еле-еле заметное Солнце, но его ни с чем не спутаешь.

Рядом с Паоло была Елена – все та же Елена, хотя оба они стряхнули биологические оковы. Условия данной среды детально отражали физическое состояние реальных макроскопических объектов в свободном падении и в вакууме, но не могли отобразить химический состав, не говоря уже о плоти и крови. Новые тела Паоло и Елены были на вид человекоподобные, но им не хватало сложной микроструктуры, а разум вообще не был связан с физическим телом, он подчинялся процессорной сети.

Паоло с облегчением принял нормальное состояние; церемониальный переход к древним формам представлялся ему почтенной традицией К-Ц (к тому же пребывание в человеческом облике приносило на какое-то время чувство удовлетворения), но каждый раз, когда он возвращался в обычное состояние, у него возникало ощущение, что он вырвался из древних оков, которым было три миллиарда лет. На Земле существовали полисы, граждане которых и его теперешнюю форму сочли бы столь же архаичной: сенсорное восприятие доминирует над сознанием, иллюзия пребывания в телесной оболочке, одна временная координата. Последний человек, живший во плоти, умер задолго до создания Паоло, и, если не считать более консервативное сообщество роботов Глейснер, полис Картер-Циммерман был настолько консервативным, насколько в принципе может быть трансчеловеческий социум. Паоло считал такой подход абсолютно верным – признание гибкости программного обеспечения, с одной стороны, и физического мира – с другой. Несмотря на то что глейснеровские роботы, упрямо сохраняющие телесный облик, первыми достигли звезд, диаспора К-Ц, несомненно, вскоре оставит их далеко позади.

Вокруг собирались их друзья, все они с легкостью проделывали акробатические трюки в невесомости. Они приветствовали Паоло, ругая его за то, что он так долго проспал, – ведь он пробудился самым последним.

– Тебе нравится наше новое скромное место собраний? – У плеча Паоло проплыл Герман, фантастическое нагромождение конечностей и органов чувств; речь его доносилась сквозь вакуум в модулированном инфракрасном излучении. – Мы зовем его «спутниковый Пинатубо». Здесь пустовато, знаю, но мы боялись, что если спустимся на поверхность Орфея, то тем самым можем нарушить основные принципы осторожности.

Паоло мысленно воспроизвел снимок зонда-разведчика: типичная пустыня, вокруг, насколько хватает глаз, потрескавшиеся красные скалы.

– Боюсь, там еще более пусто.

Хотелось дотронуться до твердой земли, чтобы прибавить к зрительным впечатлениям тактильные, но он сумел противостоять этому желанию. С точки зрения этикета исчезать посреди разговора и перемещаться в пространстве считалось дурным тоном.

– Не обращай внимания на Германа, – посоветовала Лизл. – Он хочет наполнить Орфей нашими чужеродными машинами, хотя мы еще не разобрались, к каким последствиям это может привести.

Лизл выглядела бабочкой зеленовато-бирюзового цвета, на каждом крылышке у нее золотом было изображено стилизованное человеческое лицо.

Паоло удивился: судя по тому, что сказала ему Елена, он решил, что его друзья уже пришли к единому мнению относительно микрозондов и только тот, кто проспал так долго, как он, и не знал всех подробностей, мог еще спорить.

– Какие последствия? Ковры…

– Забудь о коврах! Даже если ковры так просты, как кажутся на первый взгляд, мы совершенно не знаем, что там есть кроме них. – Крылья Лизл трепетали, а зеркально симметричные человеческие лица, казалось, смотрели друг на друга в поисках поддержки. – На нейтринных изображениях мы едва достигаем пространственного разрешения в метрах и временного – в секундах. Мы ничего не знаем о более мелких формах жизни.

– И никогда не узнаем, если прислушаемся к твоим советам, – произнес Карпал, бывший глейснерианец, как всегда, в своем человекоподобном образе. В последний раз, когда Паоло просыпался, Карпал был возлюбленным Лизл.

– Мы здесь еще совсем недолго – малую часть обычного года на Орфее! Сколько данных мы сумели бы собрать, не вмешиваясь в жизнь планеты, стоит лишь проявить немного терпения. На берег могут быть выброшены редкие формы жизни…

– Конечно редкие, – сдержанно заметила Елена. – На Орфее небольшие приливы, волны почти не поднимаются и редко случаются штормы. И все, что попадет на берег, изжарится в ультрафиолетовых лучах, до того как мы успеем заметить что-либо более полезное, чем уже видели у поверхности воды.

– Не обязательно. Ковры кажутся уязвимыми, но другие виды, возможно, защищены лучше, особенно если они обитают ближе к поверхности. К тому же на Орфее отмечена значительная сейсмическая активность; стоит дождаться местного цунами и посмотреть, что выплеснут на берег волны.

Паоло улыбнулся, об этом он и не подумал. Цунами стоит подождать.

Лизл продолжала:

– Что мы потеряем, если повременим несколько сотен орфейских лет? По крайней мере, сумеем собрать основные данные по сезонным климатическим изменениям, а еще успеем пронаблюдать природные аномалии, штормы и землетрясения и, возможно, заметим что-то важное.

Несколько сотен орфейских лет? Несколько земных тысячелетий? Нерешительность Паоло испарилась. Если бы он хотел попасть в геологическое время, то мигрировал бы в полис Локханд, где члены ордена Мыслящих наблюдателей следили, как на протяжении субъективных секунд стираются земные горные хребты. Сейчас под ними в космосе висит Орфей, красивая загадка, – висит и ждет, когда ее разгадают, требует, чтобы ее поняли.

– А что, если мы ничего не увидим? – заговорил он. – Как долго нужно ждать? Мы не знаем, насколько редки жизненные формы во времени и в пространстве. Если эта планета представляет ценность, то такую же ценность представляет и эпоха, в которой она сейчас существует. Нам неизвестно, как быстро развивается биологическая жизнь на Орфее; возможно, различные виды появляются и исчезают, пока мы тут рассуждаем о том, насколько рискованно собирать более точные сведения. Ковры или другие формы жизни могут попросту пропасть, прежде чем мы что-либо о них узнаем. Как много мы тогда потеряем!

Лизл настаивала на своем:

– А если, поторопившись, мы нарушим экологическое равновесие на Орфее или культуру этой планеты? Это уже будет не просто потеря. Это будет настоящая трагедия.

Паоло принял все, что передавал его земной двойник, а данных за триста лет (или около того) накопилось немало, и только после этого взялся за ответ. В первых посланиях содержались детализированные мозговые трансплантаты, и Паоло с удовольствием испытал радость, которую пережили тогда на Земле после отправки диаспоры. Он наблюдал почти как наяву старт тысячи кораблей, вырезанных наномашинами из астероидов, – за орбитой Марса все осветилось ярким пламенем выхлопных газов. Затем все успокоилось и стало, как обычно, довольно-таки прозаичным: Елена, общество, бесстыдные сплетни, нескончаемые исследовательские проекты Картер-Циммермана, жужжание напряженного культурного взаимодействия внутри полиса, не совсем циклические колебания в искусстве (перцептуальная эстетика одерживает верх над эмоциональной, снопа… хотя Валладас, из полиса Кониши утверждает, что добился нового синтеза обеих систем).

После первых пятидесяти лет его земной двойник начал кое-что недоговаривать; к тому моменту, когда новости о гибели клонов Фомальгаута достигли Земли, послания превратились в сплошные аудиовизуальные монологи. Паоло понимал. Все правильно: они стали разными, а незнакомцам мозговые трансплантаты не посылают.

Большинство сообщений передавалось одновременно на все корабли. Однако сорок три года тому назад его земной двойник отправил клону, направлявшемуся на Бегу, специальное послание:

«Новый лунный спектроскоп, который мы закончили в прошлом году, только что точно зарегистрировал, что на Орфее есть вода. Вас ждут огромные океаны умеренного климата, если, конечно, модели верны. Так что… удачи. —

Нa изображении ясно виднелись купола спектроскопа, поднимавшиеся прямо из скал на дальней стороне Луны, спектральные данные, полученные с Орфея, группа планетарных моделей. – Возможно, вам кажется странным: мы прикладываем столько усилий, чтобы рассмотреть то, что вы вскоре увидите вблизи. Трудно объяснить. Не думаю, чтобы это была ревность или даже нетерпение. Просто потребность в независимости.