Текст книги "Мед и лед"

Автор книги: Поль Констан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

32

Речь шла о сведениях, которые Энтони сообщил Россо по поводу «домашних зверушек». Эти откровения обладали такой чудовищной силой, что Марта хранила их в тайне и сообщила о них только Розарио, а шокированная Розарио – Хитер Хит. Они позволяли по-новому осознать все происшедшее, где смешались секс, ревность и наркотики. То, что он рассказал, было просто немыслимо.

Чтобы торжественно отметить поступление в университет и навсегда закрепить братские узы, студенты Братства Уайт Хоума решили организовать каннибальский ужин. Не какое-нибудь кровавое месиво, а настоящий ужин со скатертью, фарфором, столовым серебром, хрустальными бокалами, – всё как дома, – с мясным блюдом, в котором был бы кусочек человеческой плоти. Важный момент. Опасность и тайна должны были бы всех объединить. Кто там был? Кто это ел? И более того, кто признает, что он это ел?

– Невозможно!

– А вот и нет! – ответила Розарио. – Вам кажется это невозможным. Но слышали ли вы когда-нибудь об истязании новичков или о других церемониях посвящения? Только когда они предаются огласке, становится понятным, до какой степени архаичные нравы создают благоприятную почву для таких ритуалов. Вы никогда не видели репортажей на эту тему? Сынков богатых родителей с нахлобученными свиными головами, благовоспитанных студенточек с задранными юбками в унизительных позах? Обычно только из газет родители узнают, что их мирные чада – осквернители могил, выкапывающие гробы и вбивающие кресты трупам в грудь.

Я не верила ни одному ее слову. Розарио утверждала, что каннибализм под видом обыкновенного приема пищи является символическим главным актом больших церемоний посвящения новичков. Она говорила, что это обычное дело, ведь не перевелись еще студенты-медики. Всегда находился какой-нибудь весельчак, который после сеанса препарирования мог унести кусочек покойника. И продемонстрировать его в нужный момент к вящему ужасу женской аудитории, перед которой он утверждался таким образом. Она сама была тому свидетелем. Она видела, видела собственными глазами труп, распятый на дорожном указателе у автострады. И это была всего лишь милая шутка студентов-медиков, праздновавших конец экзаменов.

Бадди, Гарри и Энтони совершенно естественно обратились к Дэвиду, считая его уже посвященным в члены Братства. Дэвид словно упал с неба. Он был готов ко всему: оргии, попойке, марихуане, крэку, кокаину, но не человеческой плоти! Его удивление показало, что он не принадлежал к Братству. Возможно, в этот момент у парней и появились первые сомнения насчет того, кем он являлся на самом деле. А поскольку это совпало со связью Дэвида и Кэндис, то они об этом больше не заводили речи.

Предложение Энтони вспомнилось Дэвиду, когда он изучал увечья Кэндис. Все-таки одиозный ужин каннибалов состоялся! Пусть они не успели приготовить мясо, как планировали, но они рвали его зубами, набивали полные глотки, все вместе пожирая девушку, которую сначала изнасиловали, а потом убили. Секс, унижение, смерть и каннибализм – весь священный ритуал был налицо. Первым делом Дэвид попытался узнать, снял ли эксперт отпечатки следов укусов на теле Кэндис. Следы – теперь в его голове вертелось лишь это слово. Всех, кто его навещал, он спрашивал об этих следах. «Чего вы боитесь? – спросил адвокат Флойд, явно опасавшийся, что эти следы докажут вину Дэвида, хотя до этого заверял его: – Да, все было сделано, сделано по закону. Судья Эдвард лично об этом позаботился. И я считаю, что вам не нужно настаивать, чтобы вновь и вновь занимались этими ужасающими свидетельствами».

Эта история со следами сразу понравилась Хитер Хит. Она вспомнил одно дело, произошедшее, когда она училась в университете, от которого Роузбад содрогается до сих пор. Через две недели после начала учебного года, во время посвящения новичков, в кампусе соседнего университета была обнаружена девушка, привязанная к дереву. Она была раздета догола, ее тело было измазано медом, земляничным вареньем и шоколадом. Парни из Стоуна вылизывали ее всю ночь. Истерзанная, с горящей кожей, девушка дрожала от страха и стыда. По словам Хитер Хит, это была облегченная версия каннибальского пира.

Парни из Уайт Хоума хотели устроить для своего посвящения что-то более конкретное, этакий буржуазный каннибальский ужин. «Вот обратная сторона этих слитком чистых мирков», – объяснила Хитер Хит, знавшая в этом толк. В одном из своих репортажей об университетских девушках она собрала жалобы студенток самого модного, самого известного колледжа Коут: «На нас страшно давят, от нас требуют быть идеальными». Хитер Хит, являвшаяся для этих девушек самим воплощением совершенства и успеха, была приглашена на частный вечер. Оставив свои меховые манто в гардеробе, студентки, у которых она брала интервью, дефилировали теперь нагишом перед парнями из военного колледжа, которые, естественно, не имели права к ним прикасаться.

– Невозможно! – ответила ей преподавательница, с которой она разговаривала на следующий день. Та уже пятнадцать лет преподавала в этом почетном и славном учреждении и ни разу ничего подобного не слыхала.

– Секс и тайна – очень хорошее сочетание? – заключила Хитер. – Никто не желает этого замечать – ни родители девушек, ни тем более родители парней, потому что все они тоже через это прошли. Если мы потянем за эту ниточку, всё общество окажется голым. Секс и унижение лежат в основе церемоний посвящения. А иногда по пятам за ними идет смерть.

– Теперь, когда вы это говорите… – вспомнила вдруг преподавательница. – Несколько лет назад на площадке для гольфа мы обнаружили труп студентки. Она была голой. Убийство не раскрыто.

33

В этой странной стране ураганам давали девичьи имена, а девушек называли в честь конфет. В этой странной стране девушки из высшего общества позволяли мальчишкам, игравшим ковбоев в идиотском спектакле о посвящении в мужчин, привязывать себя к деревьям, лизать и кусать. В этой странной стране правосудие вершилось от имени Бога, но на въездах на автострады красовались распятые трупы.

Я спросила Розарио, в Вирджинии ли она видела тот распятый труп? Она удивленно взглянула на меня:

– Нет, конечно! Это было в Аргентине.

Единственный убийственный факт из прошлого Розарио: этот бледный окоченевший труп со склоненной на плечо головой, с пробитыми гвоздями ладонями и сложенными ногами. Полностью обнаженный, блекло-желтый старик.

Я ошиблась, теперь придется переделывать всю сцену, по-другому соединять куски паззла: ураган, девушка, леденцы [4]4
  Кэнди (англ. Candy) – леденец (прим. перев.).


[Закрыть], труп. У Дэвида Денниса было начало истории, у Хитер Хит – конец. Марта была всего лишь расстроенным свидетелем одного интересного эпизода истории, не более. Розарио вписывалась в сценарий лишь этим позабытым эпизодом, набросок которого она дала – эпизодом с распятым трупом.

Если бы я снова вернулась в Роузбад и стала вести занятия по писательскому мастерству, то предложила бы следующий сюжет: «В конце лета Кэнди, студентка из Роузбада, была обнаружена мертвой в Вирджинии на пляже». И тогда студентки, отбросив страх, рассказали бы в своих сочинениях о тайных церемониях, о том, как им хочется внимания мальчиков, как они боятся секса, как понимают «насилие». Мёд и лёд, о котором говорил Филипп, был лишь способом существования, элегантным образом жизни, а отстраненная мягкость и улыбки маскировали их огромное желание любить и боязнь жить.

Рассказывая в свою очередь историю Кэнди, они говорили бы о самих себе, своих отношениях с парнями, первых выходах в свет, блестящих, но тут же приходивших в негодность нарядах, о поцелуях с привкусом пива на заднем сиденье машины, шарящей руке парня, которую они зажимают между ляжками. Да, описывая преступление, совершенное десять лет назад, они рассказали бы мне правду о жизни успешных девушек с Юга. И тогда Роузбад перестал бы быть сосредоточием красоты и великолепия, а предстал бы ловушкой, местом пересечения трагических путей. Они бы не бросили Кэнди умирать в комнате Братства Уайт Хоума, она бы скончалась в Роузбаде, в нескольких метрах от дома судьи Эдварда, в результате длинной и ужасной погони по вековым лесам. Изнасилованная, раненая, избитая, всеми покинутая, она бы скончалась от ужаса.

Но я не разделяла такого видения. У меня была своя собственная версия истории. Кэндис не боялась, она умерла именно потому, что никогда не боялась. Может, в Братстве она и была всего лишь «домашним животным», но только потому, что ее так называли, а не потому, что с ней так обращались. Побывав с каждым из парней и поняв, насколько они были неопытными, она привязалась на какое-то время к Дэвиду. В силу своей скороспелости и довольно богатого опыта, именно она устанавливала правила игры, которые знала и которыми хорошо владела.

В тот последний вечер она сама все решает. Она отказывается принять участие в празднике этой троицы и их друзей. Несмотря на их попытки ее задержать, она уводит Дэвида, чтобы закрыться с ним в комнате. Энтони, Гарри и Бадди разочарованы. Они говорят, что с ее стороны нехорошо бросать их. Кэндис отвечает, что она здесь единственная девушка. Она не чувствует себя в своей тарелке среди этих уже пьяных парней. Энтони выпил много, он очень красный, потный, его рубашка расстегнута, он настаивает и, провожая Кэндис и Дэвида до их комнаты, продолжает умолять Кэндис остаться. Он хватает ее за руку, слишком сильно сжимает. Она жалуется. Ей больно! Дэвид вмешивается и отталкивает Энтони. Энтони слишком пьян, чтобы удержаться на ногах, он теряет равновесие и ударяется о стену. Поднимаясь, он кричит Дэвиду: «Эй, ты, не тронь меня!»

Дэвид знает, что тому сейчас нужно. Он ищет в своей комнате дозу наркоты и отдает ее Энтони, чтобы его успокоить. Энтони берет дозу, но не благодарит и начинает угрожать Кэнди: «Ты ничего не потеряешь, если задержишься! Такая-сякая…» Дэвид и Кэндис уходят в комнату. Они раздеваются, разбрасывая одежду вокруг постели. Включают музыку, очень громко, чтобы не слышать шума пьяной компании. Занимаются любовью. Потом, обнявшись, впадают в полудрему. Кто-то стучит кулаком в дверь. Внезапно разбуженный, Дэвид, совсем голый, выскакивает из постели. Открывает. Это Бадди. Он говорит, что их проигрыватель звучит слишком громко, что соседи жалуются. Бадди требует еще одну дозу для Энтони. Дэвид говорит, что у него больше нет. Кэндис зовет его хриплым ото сна голосом.

Ложась снова, Дэвид смотрит на часы. У него еще немного времени перед отъездом в Мэриленд. Он обнимает и целует Кэндис. Спрашивает ее, хочет ли она, чтобы он по пути отвез ее в Роузбад. Она отвечает, что уже слишком поздно, что она чересчур устала, что ей не хочется будить соседку по комнате, к тому же, лень одеваться, раздеваться, снова одеваться, чистить зубы. Она медленно, словно во сне, произносит слова. Они вновь засыпают глубоким сном.

В доме раздается крик. Парни бегают по лестнице. Дэвид внезапно просыпается, смотрит на часы, но стрелки на том же месте: его часы остановились. Который час? Он поднимает руку Кэндис, свисающую с постели, чтобы взглянуть на ее часы. Кэндис бормочет: «Можешь ты дать мне наконец поспать?» Уже ужасно поздно. Или рано, как сказать. Дэвид уже не успеет приехать вовремя и застать Сьюзан до работы. Он наощупь одевается в темноте. Ходит туда-назад по комнате, складывая вещи в большую спортивную сумку. Он складывает их, собирает, копошится в темноте, чтобы не будить Кэндис. И забывает половину вещей. Идет к двери, затем возвращается к постели, чтобы попрощаться с Кэндис. Та мирно спит. Он накрывает ее до плечей одеялом, кладет на голову подушку, чтобы она не услышала скрипа двери и не увидела света из коридора.

Во дворе машина Бадди припаркована поперек дороги и мешает ему выгнать свою. Дэвид нервничает, он разыскивает Бадди в доме и просит перегнать машину. В этот момент у него в голове вертится лишь одна мысль – как наверстать упущенное время и вовремя явиться на встречу. На верху лестницы, усевшись на ступеньках, Бадди и Гарри еще пьют пиво. Бадди уже так сильно пьян, что не понимает, чего от него хочет Дэвид и не способен самостоятельно отогнать свою машину. «Тогда дай ключи», – приказывает Дэвид. «Не говори так со мной!» – ворчит Бадди, роясь в кармане. Никому из парней даже не приходит в голову помочь Дэвиду вытащить огромную спортивную сумку. Когда он возвращается, чтобы отдать ключи, у него в руках его доска для серфинга. Он просит их отнести ее обратно в комнату. «Если вы желаете!» – говорит Гарри. Из гостиной выходит Энтони, он просит у Давида еще одну дозу. «Иди к черту!» – отвечает Дэвид.

Энтони зашел к в комнату Дэвида лишь для того, чтобы порыться в его вещах в поисках наркоты. А двое других последовали за ним, чтобы поставить доску. Когда они зажгли свет, то не сразу увидели Кэнди, укрытую одеялом и подушкой. И когда она поднялась в постели, голая и сонная, они удивились. Приподнявшись на локте, она спросила их, что они тут делают. В этот момент все еще могло закончиться хорошо, троица могла извиниться, уйти, выключить свет и оставить ее спать. Их вторжение в комнату ее не пугало. Она ведь так хорошо их знала. Она просто раздражена, потому что хочет спать, потому что устала, как еще она должна это повторить? А они – Дэвид, соседи, этот гвалт в доме – все не дает ей спать. Она в бешенстве кричит, чтобы они убирались!

Они не слушаются. Она разговаривает не с Энтони и не с Бадди, которых знает, а с пьяными обкуренными парнями. Они артачатся, оскорбляют ее, говорят, что она всего лишь потаскушка, шлюшка для неместных, дырка для янки. Они говорят, что у них тоже есть право спать с нею. В другой момент она бы не отказалась от групповушки и даже сама ее устроила, расставив всех по местам согласно талантам. Но теперь это ее раздражает. Они не имеют права разговаривать с ней в таком тоне. Они ничтожества, бездари, отвратительны. От них воняет, а в том состоянии, в котором они находятся, не способны ни на что. Бедняги! Она садится на постели, обнажая грудь, одеяло едва закрывает живот. Она кричит.

Энтони изо всех сил дает ей пощечину. Кэнди с размаху ударяется виском о деревянную спинку кровати. Невыносимая боль в черепе серебристыми искрами рассыпается в ее глазах, в голове словно ударяет гром и сверкает молния. Она кричит: «Ой, голова!» Это будут ее последние слова. Энтони не видит ни разбитого лица, ни огромной дыры в виске, он ложится на нее. Она хрипит, дрожит, бьется в конвульсиях, и создается впечатление, что она от него отбивается, борется, упрямится. Бадди говорит, что он ее утихомирит. Он берет нейлоновую веревку от доски для серфинга и связывает ей руки за спиной узлом, которому научился в летнем лагере. Подушка, одеяло, матрас – все пропитано кровью, которая течет из головы, носа и рта. Тело внезапно расслабляется и мякнет. Энтони и Бадди седлают его по очереди, но им так и не удается в нее проникнуть. Гарри наблюдает. У него в руках все еще бутылка пива. Какая связь возникает у него между телом и бутылкой? Как ему в голову может прийти, что бутылка, вся бутылка может войти в это тело? Но теперь для них возможно всё. Всё, даже кусать и пожирать.

34

Я брала Марту и Розарио в свидетели, склоняясь в пользу невиновности Дэвида. Я оставляла свою принципиальную позицию – хранить нейтралитет. В своей версии истории я один за другим опровергала эпизоды расследования и оправдывала Дэвида. Позднее время выезда, подтвержденное одним из свидетелей, констатировавшим, что парень за рулем был «вне себя»; полицейские, остановившие его в шесть часов утра в сотне километров от Норфолка и составившие протокол о превышении скорости; большая спортивная сумка, настолько тяжелая, что все свидетели отметили ее в своих показаниях. Я также находила оправдание присутствию доски для серфинга в доме и нейлоновой веревки, которой были связаны руки Кэнди.

В моем рассказе были учтены все детали: отказ Дэвида и Кэнди присутствовать на празднике; вторжение Бадди, требовавшего от имени всех парней сделать тише музыку, оравшую в комнате любовников; ошеломленный вид голого Дэвида, уснувшего после секса и внезапно разбуженного; тело Кэндис, прикрытое одеялом и подушкой…

Конечно, от себя я добавила растущее ожесточение Кэнди, из-за которого она так грубо отвечала парням, помешавшим ее сну. Я наделила ее своей собственной усталостью, которую испытывала после всех этих дней, проведенных начеку, и ночей – под звуки телевизора. Мне знакомо это чувство разбитости, когда раздражает любой шум, любой свет, когда болит каждая клеточка кожи, даже корни волос. Вот уже несколько недель я хочу спать и не могу уснуть.

Розарио упрекает меня в том, что в моей версии слишком многое решает случай, и тогда получается, будто Кэнди убили случайно. Я отвечаю, что большинство убийств происходит вследствие непредвиденных обстоятельств, изменений в планах, сбившегося графика – всего того, что мы называем судьбой. В истории Кэндис катализатором послужило ее плохое настроение и наркотики. Именно с этим пунктом Розарио не согласна:

– Вы говорите «наркотик», но какой наркотик? Вы говорите об этом как несведущий человек, который просто использует слова, не понимая их значения. Знаете, сколько их, наркотиков?

Я об этом не знаю ничего, но наркотик здесь должен быть, на нем держится вся история. Россо утверждал, что наркотики – важный элемент дела, что Энтони даже прошел курс лечения в клинике. Наркотики являются двигателем этой истории даже в большей степени, нежели секс, хотя родители Кэндис утверждают, что она была невинна, а родители парней – что их сыновья не употребляли наркотиков. Но секс и наркотики были. А иначе как без наркотиков объяснить продолжение: изнасилование, укусы, разрывы тканей? Я не знаю названия наркотика, который порождает подобное зверство, но зверство было, ведь тело Кэнди было изгрызено так, словно на нее напали бешеные псы. Без присутствия наркотиков я не могу объяснить себе, как молодые, положительные во всех отношениях люди, маменькины сынки, получившие хорошее образование и воспитание, могут отважиться на такое. Алкоголь не вызвал бы такую реакцию. Нужно было, чтобы их сознание не просто затуманилось, а чтобы у них появились галлюцинации, чтобы они оказались во власти сил, высвобожденных химией. В прежние времена их назвали бы одержимыми.

– Находя для них смягчающие обстоятельства, вы выставляете Дэвида в плохом свете. Он никогда не прикасался к наркотикам, никогда ими не торговал.

Розарио упрекала меня в том, что я компрометирую Дэвида, который в этом деле был самой невинностью. Она не ошибалась: чтобы спасти его от самого страшного, я хотела хоть чем-то пожертвовать. Разве сомнения в его невинности мешали вере в его невиновность? Я балансировала между Мартой, которая не верила в невиновность, и Розарио, не верящей в его вину. Ведь если Дэвид был виноват в том, что дал парням наркотики, то, может быть, он тем самым и спровоцировал ужасную смерть Кэндис?

Возможно, Розарио догадалась о моих тайных подозрениях в виновности Дэвида. В тюрьме «Гринливз» я видела перед собой не невинного, а осужденного. И я помнила, как глубоко огорчился Дэвид, когда я рассказала ему о своих великих принципах. Вначале мне было неважно, был или не был он виноват, какова природа преступления, которое ему приписывали. Я помню, как он сказал, что если бы был виноват, то не сражался бы так за свою свободу. Любое решение казалось ему лучшим, нежели пожизненное заключение. Пусть лучше будет смертная казнь. Он даже думал обрести свободу путем самоубийства и процитировал мне фрагмент стихотворения Уитмена, кажется, о потоках крови, которые уносят туда, где царит настоящий мир.

Имею ли я право отталкиваться от первого впечатления и утверждать, что Дэвид раньше не отрицал смертную казнь? Он стал аболиционистом лишь в конце процесса, навязанного ему судьей Эдвардом, в конце состязания, когда запросил психиатрическую экспертизу и когда все другие средства были уже исчерпаны. Его протесты против смертной казни были вызваны тем чувством, что он, скорее, европеец, нежели американец. Француз по происхождению, он требовал суда по французским законам. Он знал о высказываниях европейских политиков, требовавших моратория на смертную казнь. Он цитировал мне имена, речи, даты, о которых я ничего не слышала.

Я укоряла себя за мысли о том, что позиция Дэвида против смертной казни была лишь маневром. Но он сам мне рассказывал, как ужасно наблюдать, когда осужденного ведут на казнь. Каждый приговоренный обязан присутствовать при последних часах других приговоренных. Сколько таких можно повидать за шесть, семь или девять лет, проведенных в камере смертников, как в случае с Дэвидом? А какая в этот день царит суматоха: визиты врача, адвокатов, официальных лиц, священников, смена охраны, прибытие палача… Заключенные сходят с ума, они лают и воют, как бешеные животные за решеткой, чтобы не слушать, не видеть, не чувствовать. А затем, когда по коридору ведут мертвого человека, умершего еще до наступления смерти, идущего на смерть, в камерах сразу наступает тишина. Сколько раз он был свидетелем этих страшных мгновений?

Дэвид рассказывал мне о них. Сидя за стеклом комнаты для свиданий, он скрестил руки на груди, показав то, что я вначале приняла за разноцветные браслеты. Четки. Я до сих пор вижу перламутровые четки с маленькими бусинами, красные четки из искусственных кораллов, маленькие синие и зеленые четки из оливковых косточек. Они унизывали его обе руки до локтей. Этих украшений было слишком много, и выглядели они нелепо. Когда заключенный шел на смерть, он отдавал свои четки соседу по камере. Дэвид был свидетелем нескончаемой церемонии. Приблизительно двадцать казней в год не позволяли ему забыть о собственной судьбе. В камерах смерти никто не мог забыть о смерти. Каждый заключенный думал о ней постоянно.

И Дэвид мог выйти из этого ада лишь невиновным, а не наполовину виновным, как, по мнению Розарио, считала я. Самые незначительные жизненные события свидетельствуют против заключенных. Сколько вспыльчивых молодых людей расстаются с женщинами после жестоких сцен, и никто их в этом не обвиняет?! А сколько мелких жуликов, выдающих себя за тех, кем не являются, одалживают деньги, зная, что никогда их не отдадут? Но стоит вас обвинить в другом правонарушении, как список начинает расти. И теперь вам припоминают всё.

– Возьмите кого угодно, – говорила Розарио, – посадите его по подозрению в чем угодно, покопайтесь в его жизни, позовите окружающих в качестве свидетелей – и первоклассный обвинительный акт у вас в кармане.

– Но, – решилась я, – больше всего против Дэвида должна свидетельствовать эта история с Братством.

– Да, если считать, что он выдал себя за другого. Но у Дэвида уже были контакты с этим Братством в его первом университете. А потом, в Мэриленде, Сьюзан познакомила его с представителями Уайт Хоума. Дэвид попал в Норфолк не случайно, его рекомендовал друг Сьюзан, пообещавший ему, что он найдет работу в Вирджинии и комнату в Уайт Хоуме. Он не самовольно заселился в братство Стоуна. Кто-то его принял. Ему открыли дом, помогли устроиться там, дали ключи.

– Но почему это не всплыло на процессе?

– Что могло всплыть, когда сама суть была искажена? В качестве свидетеля они пригласили одного начальника из Уайт Хоума. Но то ли он испугался, то ли на него надавили более влиятельные члены Братства, однако он не явился. Как, впрочем, и Сьюзан, которая тоже не пришла защищать свою большую любовь.