Текст книги "Посейдон"

Автор книги: Пол Гэллико (Галлико)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Мы были близки

В темноте все ждали очередного рассказа. Детектив, похоже, не торопился начинать. Мюллер уже подумывал, что Рого отправит Мартина известно куда, как сыщик внезапно заговорил. При этом голос его зазвучал неожиданно мягко.

– Моя судьба могла бы сложиться по-другому. Я сын эмигранта из Италии, и в детстве сорвиголова. Отец держал маленький фруктовый магазинчик на углу Первой авеню и Шестой улицы. Драками и бесчисленными кражами из соседних лавок я доставлял ему столько хлопот! Но однажды наш священник, отец Таманьо, решил заняться мной: по его рекомендации меня приняли в боксерский клуб «Золотая перчатка». Я весьма преуспел там, даже стал чемпионом в своем весе. Потом наша команда ездила в Чикаго на соревнования. Мы выиграли со счетом девять-семь. Лично я победил нокаутом. Мне тогда еще подарили синий шелковый халат, где на спине золотом было вышито: «Майк Рого – чемпион „Золотой Перчатки“». Моя фотография появилась в местной газете. Понимаете, я как бы стал принадлежать уже не только себе, но и своей команде. Ну и с тех пор мне уже было неудобно красть или драться на улице. Я понял ответственность, которую налагало на меня звание чемпиона.

Может быть, я и стал бы спортсменом-профессионалом, потому что мне нравилось ездить на соревнования и бороться за свою команду, но только отец Таманьо этого не допустил. Он посоветовал мне поступить в школу полиции. Если бы не этот человек, я запросто мог бы стать панком, торгующим наркотиками, или обыкновенным мошенником, из тех, за кем сейчас я охочусь на своем участке.

Он замолчал, и все посчитали, что он закончил рассказ, но Рого вдруг снова заговорил:

– А ведь о Линде вы все неверно судили, мол, грубая и бездушная. Это жизнь сделала ее такой. Другая на ее месте давно бы сломалась…

– Да-да, – кивнула Джейн Шелби, – я почему-то сразу так и подумала.

– И не ошиблись, мэм, – продолжал Рого. – Ее сценическое имя было Линда Лэйн, а настоящее Косаско. Отец ее был пьяницей и тунеядцем, а мать зарабатывала на жизнь проституцией. Они жили в Огайо. В семье не было ни цента лишнего, и существовали они только на те деньги, которые удавалось заработать матери. В одиннадцать лет Линду изнасиловал ее собственный отец, а в четырнадцать местные хулиганы затащили ее на старую автостоянку и там по очереди воспользовались ею. В шестнадцать сама мать вывела Линду на улицу и стала торговать дочерью. – Рого помолчал и добавил: – С таким ужасом, надеюсь, никому из вас не приходилось сталкиваться.

Никто ему не ответил. Перед взором каждого вновь предстала эта несчастная женщина с кукольным лицом и сердцем, пронзенным страшным копьем.

– Но она не отчаивалась, не сдавалась. Она не собиралась быть такой же, как ее родители, – снова заговорил Рого. – Она сбежала в Лос-Анджелес, где пыталась устроиться хоть на какую-нибудь работу. На ее точеную фигурку клюнули местные мошенники, угонявшие автомобили. Она им помогала, на то и жила. Один негодяй обещал устроить девушку на киностудию, переспал с ней и бросил. Ей тогда повезло: у нее случился выкидыш.

В другой раз ей повезло меньше: ее засекли в машине вместе с угонщиком. Линда получила полтора года тюрьмы, но за хорошее поведение ее выпустили уже через четыре месяца. Потом ее заметил один помощник режиссера, тоже наобещал наивной девушке золотые горы.

Этот, правда, сдержал обещание, хотя и не до конца. Линда как будто пошла в гору, но однажды как-то ночью он далеко не трезвым возвращался от нее к жене, врезался на своей машине в столб и погиб.

Карьера Линды оборвалась. Тут бы ей и подумать о другой профессии, но она уже помешалась на сцене и ни о чем другом слышать не хотела. Ее снова заметили, худо-бедно обучили петь и танцевать и выпустили на Бродвее в мюзикле. Мюзикл провалился. Премьера стала настоящей катастрофой, критики порезвились на славу и в своих статьях живого места на Линде не оставили.

– Тогда-то вы у меня в магазине и восхищались этой девочкой, да? – вспомнил Мэнни Роузен.

– А вы знали о ее прошлом? – поинтересовался Мюллер.

– Конечно. Когда в нашем районе появляется новый человек, особенно из шоу-бизнеса, положение обязывает меня покопаться в архивах и выяснить о его личности все, что можно. Мне нужны были все ее связи, чтобы хотя бы примерно представлять, чего ожидать от этой особы, если она захочет задержаться в наших местах, а то и вовсе осесть.

– Вот это да! – не удержался Мартин.

– А я хоть и возненавидела ее, – вступила в беседу Нонни, – но пожалела. А теперь мне хочется, чтобы она снова очутилась здесь, вместе с нами.

– Но вы, Майк, никогда не говорили ей о том, что знаете ее прошлое, да? – поинтересовалась Джейн Шелби.

– А зачем мне было раскрываться? – пожал плечами Рого. – Я ведь понимал ее страх. Она боялась, как бы на Бродвее не объявился кто-нибудь из Лос-Анджелеса, кто мог бы просветить меня насчет ее «звездной» карьеры.

Он замолчал, и все погрузились в свои мысли.

Становилось невыносимо жарко. Казалось, легким не хватает воздуха. В темноте было слышно, как тяжело дышат все путешественники, но кто-то из них уже почти хрипел. Это напугало Мартина, и он включил свою лампу. Хрипела Белль Роузен. Ее муж сидел, прижавшись к стенке тоннеля спиной и уложив голову супруги себе на колени. Но даже в тусклом свете лампы, еле работавшей на подсевших батарейках, Мартин успел разглядеть, что лицо несчастной женщины нездорового землистого цвета.

Джеймс подумал, а много ли воздуха осталось на корабле. Они дышат уже тем воздухом, который продолжает удерживать судно на плаву, или же у них еще оставался небольшой «карман» на корме, кислород в котором явно подходил к концу?

Казалось, больше никто разговаривать не хочет, и когда Рого смолк, беседа иссякла сама собой. Мартина это не устроило. Он обязан отвлекать своих товарищей от невеселых мыслей. И потому он начал:

– Мисс Кинсэйл, вот вы как-то тут сказали, что всем нам цены нет. А что можете вы рассказать нам о себе самой? Что в вас такого особенного?

Там, где рядом с Джейн Шелби устроилась мисс Кинсэйл, послышался шорох.

– Ну что вы! – воскликнула Мэри Кинсэйл. – Я говорила только о вас. Что касается меня, то я не слишком интересная особа. – Она помолчала и добавила: – Но, конечно, семья у меня замечательная и очень дружная. Мы сами родом из Норфолка. У нас было великолепное поместье. Я с детства помню его. Помню огромный сад, многочисленную прислугу, горничных и, конечно, старенькую няню, которой сейчас, наверное, уже давно перевалило за восемьдесят. Помню, как живший по соседству граф Уолдринхэм всегда просил разрешения поохотиться в наших угодьях. – И она принялась описывать дом – настоящий дворец. Выходило, что мисс Кинсэйл из старинного рода. Что же она делает в банке лондонского предместья?

– Но, конечно, все в нашей жизни меняется, – спохватилась Мэри. – Люди, отношения между ними… Во всяком случае, меня вполне устраивает теперешнее мое скромное жилище. Знаете, из моего окна открывается прекрасный вид. Он всегда напоминает мне о моем женихе, Джеральде. Он, к сожалению, погиб.

Мюллер сразу понял, к какому роду девиц принадлежит мисс Кинсэйл: в их фантазиях непременно присутствует погибший, например, на войне, влюбленный в них молодой человек. Обычно его «убивали» сразу же после объявления или окончания войны.

Мэри продолжала, подтвердив догадку Мюллера.

– Там виден дом, из которого и ушел на войну Джеральд, – вздохнула мисс Кинсэйл. – А мы так любили вместе гулять по нашему очаровательному парку…

– Ой, милая моя, как мне вас жалко! – воскликнула чувствительная Нонни.

– Сначала Джеральд, а теперь вот еще и Фрэнк, – пожаловалась старая дева. – Как я смогу все это вынести?

Только один Мюллер догадался, куда воображение завело бедную мисс Кинсэйл. Но если Джеральда он смог «проглотить», то Скотт – это уже слишком! И этот ее дворец с горничными… Надо же было столько насочинять! Возможно, она действительно какая-нибудь дальняя родственница владельцев большого поместья, где она гостила несколько дней, и это событие запомнилось ей на всю жизнь.

– Да что он был за священник? – неожиданно возмутился Роузен. – Сначала молится Богу, потом сам же проклинает его и…

– Вероятно, он верил в действие и ненавидел бездеятельность, – вставил Мартин.

– Да, но верил ли он при этом в Бога? – задал свой вопрос Мюллер и тут же добавил: – А кто-нибудь в Него верит? Нет, так, чтобы на самом деле, а не формально?

– Конечно! – с жаром воскликнула мисс Кинсэйл. – Я верю. Всем сердцем, всей душой. Господь постоянно наблюдает за нами. Это Он сделал так, чтобы доктор Скотт отдал свою жизнь ради спасения нас всех.

Вдруг Мюллер ощутил, как под ним угрожающе дрогнул корабль, и подумал: «А, может быть, Бог только развлекается? Так сказать, играет с нами в кошки-мышки, а потом и проглотит всех нас с большим удовольствием?»

– За что же все-таки отдала свою жизнь Линда? – с горечью произнес Рого. – Да и что за жизнь она получила? Впрочем, и смерть вышла ничуть не лучше!

– Не надо так говорить, – осуждающе заметила мисс Кинсэйл. – Как вы можете, мистер Рого! Разве вы не католик? Разве вы не ходите в церковь?

– Да, я воспитан как католик. Но только вера моя не сможет объяснить мне, что же случилось с Линдой и за что. А что, если Скотт был послан только для того, чтобы она поскользнулась и упала? Не пойди мы за ним – Линда была бы еще жива.

– Или все бы давно погибли, – подытожил Мюллер.

– Уж не знаю сама, во что именно верю я, – заговорила Нонни, – но молитвы на ночь я читаю регулярно.

– И я тоже. Обязательно! – подхватила Сьюзен.

– А я уж и забыла, когда молилась в последний раз, – призналась ее мать.

– Лично сам я – агностик, – сообщил Мюллер. – А вы, Мартин?

Мартин прокашлялся. Он был рад, что его «подопечные» разговорились на такую далекую от кораблекрушений тему и отвлеклись от невеселых мыслей. Сам он готов был поддержать любую беседу, лишь бы его товарищи не поддавались унынию. Он ответил:

– Я баптист, но только не примерный, а, скорее, запуганный. Все, чего добились совместными усилиями мой отец и наш священник, так это мысли, что Бога надо бояться. А мой сын, например, ни разу в жизни не был в церкви. Я его не заставлял, а сам он желания не выказывал. Но с ним все в порядке. Он, в отличие от меня, юноша ничем и никем не запуганный.

– Вот уж кто действительно регулярно посещает церковь, так это наш мистер Шелби, верно? – подсказала мисс Кинсэйл.

– Вы абсолютно правы, – поддержала ее Джейн. – Дома мы всегда ходим слушать проповеди. Но, боюсь, только потому, что этого требуют правила.

– Джейн, ну как ты можешь так говорить? – пристыдил жену Ричард.

– Ты прекрасно знаешь, что я говорю правду! – воскликнула Джейн. – И я, скорее, приму сторону мистера Рого. Почему? Почему все это произошло? Зачем и кому это было нужно?

– Папочка, – раздался вдруг голос Белль, – подержи меня за руку. Что-то я себя совсем неважно чувствую.

– Действительно, кому?! – перебил ее Рого. – Что такого Богу сделала Линда, что Он заставил ее умереть вот так нелепо, по-звериному?

«Почему люди теряют рассудок, когда начинают рассуждать о Боге? – подумал Мюллер. – Если бы Линда не ослушалась Скотта, она до сих пор была бы с нами и по-прежнему ругала бы его на чем свет стоит. Но если сказать это Рого, он тут же взовьется!»

Вслух же он произнес:

– А мне интересно вот что: какой именно образ Бога держал в своей голове Скотт? Бородатого дедушки на небесах? Или ему представлялось нечто вроде известного тренера, выпустившего его на поле с верой в непременную победу?

– Раз уж вас так беспокоит личность Скотта, – презрительно фыркнул Рого, – могу точно сказать вам, что он был гомосексуалистом.

– Что?! – одновременно воскликнули Шелби и Мартин.

– Голубым. Гомиком. Педиком. Линда зачем-то пыталась тешить себя мыслью, будто он положил на нее глаз, но когда сама в темноте протянула руку к его штанам, он чуть не покалечил ее. А сколько визгу-то было! Послушайте, перестаньте вы хоть сейчас морочить друг другу головы. Неужели, кроме меня, никто так и не понял, что произошло там, в машинном зале, когда он грозился сломать ей руку? Да он просто не выносил женщин. Жутко боялся их. Вот он и решил податься в церковь, чтобы таким образом застраховать себя от их притязаний. И никто ведь ни в чем его при этом не заподозрит, верно? Ловко придумано. Кстати, многие из священников и ваших славных футболистов такие же гомики, но только мало кто об этом знает. И чем больше они боятся женщин, тем яростней начинают накачивать мышцы и гордиться своей волосатой грудью. Так вот, Скотт как раз и был одним из этих типов.

– Нет! – воскликнула мисс Кинсэйл, да так страстно, что поначалу никто не узнал ее голоса. – Не смейте так говорить! Не надо, мистер Рого. Он не был таким. Никогда.

Наступила неловкая тишина. Первым в себя пришел Рого.

– Простите меня, мэм, – неуверенно начал он. – Я вовсе не собирался никого обижать. Я хотел только сказать, что…

– Так или иначе, он не мог быть тем, кем вы его назвали, – продолжала мисс Кинсэйл, словно не слыша слов Рого. – Понимаете, я это знаю точно. Я… то есть мы… мы собирались пожениться. Он хотел вызвать меня в Соединенные Штаты, и я бы обязательно к нему приехала. Навсегда.

Ее слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. Мартин чуть было не расхохотался в полный голос, но вовремя спохватился и сдержал себя. Он вспомнил тот нечеловеческий вопль, то звериный вой, который вырвался у мисс Кинсэйл, этой серенькой мышки, когда Скотт покончил жизнь самоубийством.

«Боже мой! – подумал Шелби. – Выходит, что на этом корабле все с самого начала было шиворот-навыворот? А, может, так прошла и вся моя жизнь?»

Мисс Кинсэйл сидела рядом с семьей Шелби. Она наклонилась поближе к Джейн и доверительно сообщила:

– Так как мы все равно утонем, я могу открыться вам. Мы с ним были близки во время этого круиза.

Мюллер расслышал ее слова и про себя искренне пожалел бедняжку. Джейн испытывала смешанные чувства сожаления и гнева.

– Ах, вот оно что! Боже мой! – Других слов у нее не нашлось. Впрочем, мисс Кинсэйл и не требовалось ничье сочувствие или сострадание. А Джейн разобрало. Ну, как мог этот священник развлекаться во время круиза с этой несчастной и никому не нужной женщиной? Чего он хотел добиться, делая предложение даме, которая по возрасту годится ему в матери? Может быть, он был из тех «вечных мальчиков», что никогда не вырастают и которым обязательно и постоянно нужна мамочка?

– Хьюби, ты только послушай, что происходит! – зашептала Нонни. – Бедненькая, как мне ее жалко! Они собирались пожениться, и он покончил с собой прямо у нее на глазах! Вот ужас-то!

– Тише! – шикнул на нее Мюллер и прижал ее к себе с такой нежностью, словно Нонни была последним добрым, чистым и разумным человеком, оставшимся на земле. Мюллер по горло был сыт фантазиями мисс Кинсэйл с ее дворцами, слугами и погибшим на войне женихом. А теперь еще и Фрэнк Скотт! Что ж, эту сказку уже никто не проверит: Скотт погиб. Несомненным было лишь то, что несчастная женщина по уши была влюблена в священника. Стоило только вспомнить отчаяние, охватившее ее после его смерти. Но Скотт и мисс Кинсэйл в роли жениха и невесты? Чушь! Интересно, что она еще придумает? В чем признается? Может быть, она расскажет своим товарищам, что успела забеременеть от него?

Рого зажмурился и крепко сжал кулаки. Он скрипел зубами, его буквально трясло от ярости. Горло перехватило, он не мог ничего сказать. Но объект его гнева был для него уже недоступен. Неужели Рого все время ошибался? Неужели Скотт был самым обыкновенным бабником, спрятавшимся за маской священника? А что, если у него действительно был роман с Линдой и они прекрасно вместе проводили время за спиной Майка? Ну а спектакль в темноте машинного зала они устроили специально, чтобы отвести от себя всякое подозрение? Если он спал с мисс Кинсэйл, то мог запросто удовлетворить и желание Линды, ведь она была к нему явно неравнодушна. А потом она погибла, и он решил последовать за ней.

Рого понял, что сейчас был готов сам завыть от отчаяния: еще немного, и он выльет всю свою злобу на первого, кто попадется ему под горячую руку. Может быть, так бы случилось, но вдруг раздался протяжный стон – стонала от боли Белль Роузен:

– Боже! Боже мой!

– Мамочка! Мамочка, что с тобой? – в страхе засуетился Роузен. – Что случилось? Ради всего святого, включите свет, кто-нибудь!

– Свет! – коротко скомандовал Мартин.

Яркие лучи фонарей тут же осветили Белль Роузен. Ее губы посинели, а высокая грудь резко вздымалась и опадала. Было видно, что женщина задыхается. Время от времени она вскрикивала:

– О Боже мой!.. Боже… Эта боль…

«Господи, этого только не хватало! – подумал Мюллер. Он всполошился не на шутку. Он однажды видел нечто подобное. – У нее самый настоящий сердечный приступ!»

Откуда-то издалека раздался резкий металлический звук, затем грохот и тяжелый гул. «Вот мы и тонем!» – пронеслось в голове Мюллера, и он крепче прижал к себе Нонни.

– Что это такое? Что происходит? – испуганно выкрикнул Мартин.

Кемаль бросил тревожный взгляд куда-то вверх, в темное и недоступное пока для всех них пространство.

– Да при чем тут эти звуки? При чем тут корабль? – застонал Роузен. – Неужели вы не понимаете, что моей жене плохо? Что мне делать? Как ей помочь?

– Постарайтесь успокоить ее, – посоветовал Мюллер. – Это единственное, что можно сделать, пока мы…

– Я буду молиться, – перебила его мисс Кинсэйл.

– Боже мой! Боже! Боже мой! – продолжала охать Белль.

– Мамочка! Мамочка, я здесь, я рядом.

– Воздух! – закричал Шелби. – Тут кончается воздух! Вот почему она задыхается! Я сам уже еле дышу.

И опять до их слуха донеслись странные звуки: словно где-то вдали рвались стальные тросы, отваливались куски железа и с грохотом падали один на другой.

– За нами пришли! Помощь подоспела! – радостно встрепенулся Мюллер. – Этот звук идет оттуда, сверху! Быстрей же! Пока у нас еще остались силы, надо дать им знать, что мы здесь!

– Эй, Кемаль! – обратился к турку Мартин. – Поднимайся скорей туда. Возьми с собой топорик. Кстати, где наш топор?

В бледном свете фонарей все оглядывались вокруг. Люди начинали задыхаться и жадно раскрывали рты, как рыбы, выброшенные на берег. Но они нашли в себе силы подняться на поиски топора.

– В последний раз он был у вас, как мне помнится, – сказал Рого Ричарду.

– Нет-нет, вы ошибаетесь, топор был у Мартина.

– Нужно стучать по корпусу судна. Скорей же! – торопил товарищей Мюллер. – Куда же запропастился этот топор?

– Он у доктора Скотта, – спокойно сообщила мисс Кинсэйл.

– Что?! Но Скотт мертв.

– Он забрал его с собой. – Все молча уставились на старую деву, а она продолжала: – Он был привязан к его поясу. Я видела, как луч света блеснул на металле, когда Скотт покидал нас.

– Вот ведь подлец! – захрипел Рого. – Ведь теперь получается, что это именно он сгубил всех нас!

Бог любит троицу

Джеймс Мартин, самый тщедушный и субтильный из всех, вдруг ощутил внезапный прилив энергии. Взяв фонарь, он медленно подтянулся на поперечной перекладине, проходившей под самым килем, чуть откинулся назад, и, собрав последние силы, ударил фонарем по внутренней стороне обшивки. Раздался звон разбитого стекла, который вряд ли смогли бы услышать снаружи сквозь толщу переборок и корпуса.

Мартин спрыгнул, точнее, рухнул вниз и прохрипел:

– Ну вот… Кажется, все…

Мюллер пробормотал:

– Нонни… Как это глупо и страшно… Нам было так хорошо…

– Это уже не важно, Хьюби. Мы скоро умрем, да?

– Да, наверное.

– Я люблю тебя.

– Я тебя тоже, Нонни. Не покидай меня.

Внезапно какой-то нечеловеческий металлический голос, от звуков которого кровь стыла в жилах, пророкотал сквозь липкую духоту:

– Есть там кто-нибудь живой?

– Боже праведный, – прошептал Мюллер. – Они говорят с нами. Но как им это удалось?

Голос был ровный, бесстрастный, без интонаций. Он продолжал:

– Есть там кто-нибудь? Говорит капитан первого ранга Торп, командир спасательного фрегата «Монро» ВМС США. С вами установлена двусторонняя громкая связь. Если вы откликнетесь, мы вас услышим.

Мюллер широко открытым ртом ловил вязкий, зловонный воздух:

– Да, да! Мы здесь!

– Хорошо! Мы слышим вас. Сколько вас там?

– Нас одиннадцать человек. Шестеро мужчин и пятеро женщин. Мы погибаем. Нам нечем дышать. Вы можете вызволить нас отсюда?

– Да. Потерпите еще немного. Мы не можем разрезать обшивку автогеном, у вас слишком мало кислорода.

Рого вдруг взорвался:

– Потерпите, мать вашу! Какого черта, вы думаете, мы карабкались сюда? Чтобы задохнуться? А ну-ка, живо вытаскивай нас, ублюдок!

Бездушный механический голос без тени сочувствия отвечал:

– Сначала мы должны подать вам кислород. Сейчас устанавливают турбобур, насосы и шланги. Сохраняйте спокойствие. Кислорода у вас больше, чем вам кажется. Не двигайтесь. Не разговаривайте без крайней необходимости. Дышите реже и ровнее.

Роузен поднял глаза к своду.

– Моя жена. Ей очень плохо.

Мюллер добавил:

– Похоже, у нее сердечный приступ.

Голос ответил.

– Здесь есть врач. Он поговорит с вами. – Пауза. – Говорит лейтенант Уорден, судовой врач. Каковы симптомы?

Как это ни странно, но все вдруг почувствовали, что им есть, чем дышать. Мюллер ответил, запинаясь:

– Однажды я был свидетелем сердечного приступа. Боль в груди. Губы все синие. Она задыхается.

– Успокойте ее. Ослабьте одежду. Мы спешим вам на помощь.

– Если успеете, – пробормотал Шелби. – Если мы все тут не утонем.

Чувствительные микрофоны уловили его слова.

– Мы считаем, что корабль еще какое-то время продержится на плаву.

– Он сказал, ослабьте одежду, – вступил Роузен. – Какую одежду?

– Расстегните бюстгальтер, – предложил Мюллер.

– На виду у всех? Да ни за что!

– Перестаньте вы, Мэнни! – раздраженно бросил Рого.

Джейн Шелби наклонилась к Белль, просунула руку ей под спину и отпустила застежку.

– Не время манерничать, – сказала она.

– Папа, папа, помоги мне! – стонала Белль.

– Успокойся, успокойся, мама. Они вот-вот будут здесь.

– Знаете, – прошептала мисс Кинсэйл, – а ведь не важно, был бы у нас топор или нет. Доктор Скотт всегда знал, что делал.

Потянулись тяжкие, нескончаемые минуты в липкой, вязкой духоте. Время от времени они включали тускло светившие фонари и смотрели друг на друга в ожидании то ли чудесного спасения, то ли неминуемой гибели. Вдруг снаружи послышались глухие удары и какой-то скрежет. Металлический голос произнес:

– Оборудование установлено. Мы будем подавать вам кислород и одновременно резать обшивку? Где вы точно находитесь? Вплотную к корпусу?

Мюллер ответил:

– Нет. Мы в тоннеле гребного вала. От нас до корпуса примерно десять футов.

Шелби отчего-то подумал, сколько же еще жизней могут унести эти несколько оставшихся минут. А если «Посейдон» даст крен и увлечет спасателей вместе с ними на дно? И тут его вдруг охватило равнодушие.

К чему, зачем, во имя чего жить, даже если их и вытащат из этой ловушки?

Сьюзен думала: «Нас спасут. Какой я стану в новой жизни? Должна ли я открыть свою тайну? И падет ли на меня тень позора и презрения?»

Наверху что-то застрекотало, как пулемет, затем стихло, снова загремело и переросло в нескончаемый воющий лязг.

Мюллер сказал:

– Нонни, они начали сверлить. – Затем добавил: – Если Господь Бог такой уж шутник, тут-то нам всем и конец.

Механический голос произнес:

– Мы прошли внешнюю обшивку. Вы держитесь?

Роузен в ответ прохрипел:

– Бога ради, скорее. У мамочки руки ледяные.

Все молчали. Бур вдруг пронзительно взревел и пропорол внутренний слой обшивки прямо у них над головами. На какой-то миг они увидели его жало, неистово бившееся о края высверленного им отверстия. Затем бур исчез, и вместо него зазмеился черный шланг, пропущенный примерно на фут ниже кромки корпуса. Сверху раздались ритмичные удары, и в тоннель хлынул освежающий, прохладный поток воздуха, от которого у всех тотчас закружилась голова. Раздались первые робкие возгласы радости, в мгновение ока переросшие в бессвязные крики, смех и хохот, словно они все разом дружно опьянели.

И тут, как будто этот прокол задел какой-то важный нерв, корабль вновь стал дрожать, стонать и скрипеть. В машинном отделении что-то рухнуло и покатилось со звоном и грохотом. «Посейдон» весь затрясся, снаружи послышались топот ног, лязганье металла и какие-то неясные команды.

– Боже мой! – произнес Мюллер. – Вот теперь-то Он пошутит по-крупному. Нам всем крышка.

Наверху крики и возня продолжались, но никто не мог разобрать слов. Свежий воздух поступал бесперебойно, и ритмичный рокот насоса не прекращался ни на секунду.

Затем к ним опять обратился капитан:

– Мы с вами и ни в коем случае вас не бросим. Полагаю, корабль продержится на плаву еще и мы успеем вызволить вас. Осталось совсем недолго.

Мюллер заметил:

– Нервы у них что надо. Если мы утонем, то и они вместе с нами.

Голос снаружи снова успокоил их:

– С вами хочет поговорить врач.

Через минуту они услышали:

– Говорит лейтенант Уорден. Как себя чувствует больная?

– Что вам сказать? – простонал Роузен. – Подали воздух, и ей стало легче.

Уорден продолжал:

– Хорошо. Сейчас я спущу по шлангу шприц. Кто-нибудь из вас сумеет сделать укол?

– Я сумею, – откликнулся Рого. Все вокруг изумленно посмотрели на него, а он добавил: – Полицейский должен уметь даже роды принять.

– Вот молодец какой, – восхитился Мюллер.

Раздалось звяканье, и из шланга показался шприц на тонкой нити. Рого протянул руку.

– Есть, – сказал он. – Куда колоть?

– В левую руку. Внутримышечно.

Рого подошел к Белль со шприцем в руке:

– Это совсем не больно, Белль. Все будет хорошо. Отличный парень этот врач.

– Вот видишь, мамочка, все в порядке, – подхватил Роузен. – В наше время сердечный приступ – это вовсе не смертельно. Это случается даже с президентами. Сегодня, если что-то неладно с сердцем, его тут же начинают лечить. Лежи спокойно. Тебе совершенно не о чем волноваться.

– Вот и хорошо, – произнесла Белль Роузен, открыв глаза, и тихо испустила дух. Ее немигающий взор был устремлен куда-то вверх.

– О Боже, только не это! – пробормотал про себя Рого, столько раз воочию видевший смерть. В отчаянии он вонзил иглу в ее левую руку чуть пониже плеча. Глаза Белль уже стали стекленеть, но Роузен этого не замечал.

– Мамочка, ты слышишь меня? Все будет прекрасно… – Он вдруг осекся и закричал: – Мамочка! Мамочка! Что с тобой такое, что?!

Мюллер и представить себе не мог, что Рого способен на сострадание: он не поверил своим глазам, увидев, как Рого обнял Роузена за плечи и тихо сказал:

– Простите меня, Мэнни, если можете. Мне очень жаль, но она вас не слышит. Все кончено. Она уже на небесах.

Роузен не понял и испуганно прокричал:

– Что?! Что?! Но ей же стало лучше! Она ведь только что говорила со мной! Вы сделали ей укол. Почему у нее такой вид? Ей стало хуже? Ради всего святого, врача, скорее!!!

Рого крикнул куда-то вверх:

– Эй, док! Вы там?

– Да, я здесь.

– Говорит инспектор полиции Рого. Я сделал ей укол, но боюсь, что было уже поздно. Она скончалась. Скоро вы к нам пробьетесь?

– Уже приступаем к резке обшивки.

Сверху раздался стук, и металлический голос приказал:

– Всем немедленно очистить этот участок. Начинаем автогенную резку.

Удары участились, сменившись оглушительным ревом, хрустом и скрежетом. На черной поверхности корпуса появилось свечение, а затем тонкая огненно-желтая линия. Запахло горелым металлом, сверху посыпалась окалина.

Шелби сказал:

– Спокойствие, мистер Роузен. Они пробиваются к нам. Еще чуть-чуть, и здесь будет врач.

Мартин с каким-то странным, необъяснимым негодованием следил, как огненная линия ползла по черной обшивке корпуса, образуя прямоугольник примерно три на три фута. Успей они на десять, даже пять минут раньше, быть может, Белль Роузен удалось бы спасти? Он услышал, как стальные крючья с лязгом зацепились за вырезанные края. Плита чуть подалась вверх, и вдруг одним рывком ее отшвырнуло в сторону. В проем тотчас хлынул ослепительно яркий свет утреннего солнца.

Наверху появились форменные холщовые брюки, затем кожаная куртка, и вниз спрыгнул голубоглазый молодой блондин с короткой флотской стрижкой.

– Я лейтенант Уорден, – представился он. – Где сердечница?

Мюллер и Рого расступились. Врач наклонился над Белль, осмотрел ее и сомкнул ей веки.

Затем он спросил:

– Кто здесь ее муж?

Они молча кивнули на почерневшего от горя, потрясенного Роузена, которого колотило словно в лихорадке.

Врач печально произнес:

– Очень сожалею, сэр, но вынужден сообщить вам, что она скончалась. Больше ничего нельзя сделать.

– Вы хотите сказать, что она умерла? Миссис Роузен умерла?

– К сожалению, это так.

Роузен рухнул на колени рядом с женой и начал раскачиваться из стороны в сторону, захлебываясь рыданиями:

– Мамочка, мамочка, мамочка! Ну, зачем, зачем ты покинула нас, когда помощь была так близка?!!

В проем спрыгнул еще один молодой офицер в кожаной куртке. Затем опустился приставной трап, который прочно закрепили на одной из крестовин.

Офицер сказал:

– Я лейтенант Джексон. Кто здесь за старшего?

Мартин ответил:

– Ну, вроде я за старшего, был за него. Командуй-ка ты, сынок, а то я уже на пределе.

– Капитан Торп приказывает всем вам как можно быстрее покинуть судно. Наверху есть одеяла. Кто может, поднимайтесь вверх по трапу. Тем, кто не сможет, помогут спасатели.

– По-моему, все смогут, кроме… – пробормотал Мартин, кивнув в сторону Белль Роузен.

– Она больна? – спросил лейтенант. Затем смущенно добавил: – О, простите, пожалуйста. Мы поднимем ее сразу после вас. Сначала женщины, пожалуйста.

Мартин вздохнул:

– Вот и все. Приказ на выход. Сначала женщины.

Теперь, когда до спасения было рукой подать, все вдруг застыли в каком-то странном оцепенении, боясь сдвинуться с места. Вдруг судьба продолжит испытывать их, и они, поднявшись наверх, вновь окажутся в перевернутом мире?

– Быстрее же! – торопил Джексон.

Мартин спросил:

– Мисс Кинсэйл, вы первая?

Мисс Кинсэйл всегда шла впереди всех, сразу за Скоттом. Сейчас она выглядела смущенной и сбитой с толку. Прежде она, казалось, и думать забыла о том, что полураздета. Но теперь, когда появились новые лица, она пришла в замешательство и пробормотала:

– Быть может, я потом?..

Матрос сказал:

– Дорогая моя, там наверху есть одеяла. Вам помочь?

Мисс Кинсэйл стушевалась еще больше:

– В этом нет никакой необходимости. Есть другие, которым…

– Позвольте вашу руку, – вежливо настаивал матрос.

– Нет-нет, благодарю вас. Я сама, – ответила она и с достоинством поднялась вверх по трапу.

Послышался раздраженный голос командира корабля:

– Теперь остальные, да побыстрее! Джексон, что вы там возитесь? Послать еще людей? Кому-то нужна помощь?