Текст книги "Боги и влюбленные (СИ)"

Автор книги: Пол Джефферс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

XII

Преторианцы Тиберия защищали подступы к Капри, расположившись в маленьком лагере на узком выступе материка, прямо напротив острова. В воду уходила небольшая пристань, к концу которой была привязана гребная шлюпка. Когда мы въехали в лагерь, центурион Авидий Лонгин Приций передал свой потрепанный человеческий груз невысокому крепкому офицеру с мрачным взглядом. Осмотрев меня с ног до головы, он в гневе повернулся к Лонгину.

– Что с ним случилось? Он выглядит ужасно.

Лонгин хладнокровно ответил:

– Упрямый ублюдок отказывался есть и пить. В конце концов, мне пришлось кормить его силой. Потом он пытался сбежать. Я рад, что передаю его вам.

Поразмыслив над этим, офицер кивнул и, отсалютовав, отпустил Лонгина. Проезжая мимо меня, Лонгин смотрел в другую сторону. Преторианец, в чьем ведении я оказался, проворчал:

– Ну у тебя и видок. Сперва тебя надо отмыть, а потом отсылать на остров. Заходи внутрь.

Грубо сколоченная хижина служила преторианцам бараком, штабом и столовой. Это было прочное и довольно уютное здание. Пять молодых преторианцев обедали; покосившись на меня с выражением скуки на лице, они вернулись к еде. Я подумал, сколько еще пленников вроде меня они видели, сколько гостей, отнюдь не желающих оказаться на Капри, прошло через их маленький лагерь у моря?

В другой комнате, на лавке под окном, сидел молодой человек. Прямой как деревце, высокий и тощий, с девичьей мягкостью на лице и нежными руками, он носил бледно-голубую тунику, позолоченные сандалии и венок из белых цветов в каштановых волосах. Его глаза были голубыми, нос длинным, прямым и высокомерным, губы изогнутыми, как лук. Когда он меня увидел, они скривились от отвращения.

– Что с ним?

Офицер пожал плечами.

– Центурион, который его привез, сказал, что он пытался бежать.

Юноша улыбнулся.

– Понятно, но в то же время глупо, Ликиск. Да, я знаю твое имя. Меня зовут Нерей. Твоя слава опередила тебя, но если ты действительно такой красавец, каким я тебя представлял, надо что-то сделать с тем, как ты выглядишь.

Он спросил офицера:

– Знает ли Цезарь, что он прибыл?

– Еще нет.

Кивнув, Нерей сказал:

– Дай мне немного времени, чтобы я мог привести его в порядок.

– Мы не можем ждать слишком долго. У меня приказ привезти его на остров сразу же, как он явится.

– Доставь его в таком виде, и нас обоих повесят.

Пожав плечами, офицер сдался.

– Мальчишка теперь под твоей ответственностью.

Нерей нетерпеливо ответил:

– Я знаю свои обязанности.

Он внимательно осмотрел меня и взял за подбородок, нахмурив брови.

– Что ж, он не безнадежен. Снимите цепи.

– Разумно ли это? – спросил осторожный преторианец.

– Вряд ли я смогу искупать и одеть его с этими штуками на руках. Давайте же!

Пораженный тем, что юноша – я был уверен, что это раб, – отдает приказы преторианцам, я молча стоял, позволив дерзкому, внимательному и умелому Нерею заниматься своим делом. (Я подозревал, что легко смогу его одолеть, однако с преторианцем мне было не справиться. Я невероятно жалел, что так и не попытался сбежать от Лонгина, но он всегда был настороже. Как и эти крепкие воины. Если у меня и появится шанс, то не сейчас. Кроме прочего, мысль о ванной, чистых одеждах и возможной еде отложила мои мысли о побеге. По крайней мере, на время.

Без сопротивления я сдался мягким рукам Нерея.

Вымытый, одетый в мягкую шелковую тунику и, к счастью, накормленный, я прибыл на остров Капри в маленькой шлюпке вместе с Нереем, офицером и гребцом.

Нашей целью была пристань, сделанная из крепких свай и широких планок, выступающая из изогнутого песчаного пляжа, единственного подходящего места для высадки, которое я заметил за все трехмильное путешествие. Пейзаж был сонным; у пристани качалось несколько маленьких лодок, похожих на нашу. Неподалеку от причала стояла одинокая хижина охранника. А над всем этим высились вертикальные известняковые утесы Капри.

– Как мы туда доберемся? – спросил я.

Нерей простонал:

– По лестнице. Восемь сотен ступеней!

Я следовал за Нереем, чьи руки находились в постоянном движении, указывая то на одно, то на другое. Махнув на завораживающие виды, открывавшиеся с выбитых в камне ступенек, он объяснил, где находится Рим («Путь далекий, но ведь ты как раз оттуда, разве нет?»). Примерно на полпути мы заметили большой торговый корабль, проходящий вдоль западного края острова. «Возможно, идет из Александрии в Египет», сказал Нерей. Поднявшись еще выше, он шлепнул себя по груди и произнес: «Отдыхаем!» Опустившись на ступеньку, он похлопал рукой по камням и предложил мне сесть. Глядя на море, я почувствовал, как он положил руку мне на голову. Поначалу я вздрогнул, но потом расслабился. Он просто хотел погладить мои волосы.

– Мне всегда хотелось иметь золотистые волосы, – вздохнул он. – Понятно, почему Цезарь столько месяцев тобою бредил.

– Бредил? – переспросил я, поворачиваясь к нему и глядя снизу вверх.

– С тех пор, как он прибыл на остров, он только и сравнивал того юношу или ту девушку с прекрасным рабом Прокула, клянясь, что однажды блистательный Ликиск поселится здесь, на Капри. Он поклялся, что ты будешь звездой его коллекции.

– Коллекции чего?

– Юношей и девушек, разумеется, – рассмеялся Нерей, все еще перебирая мои волосы.

– В Риме мы кое-что слышали.

– Все правда, дорогой.

– А ты чем здесь занимаешься?

– Как бы ты меня назвал? Мажордом? Мастер церемоний? Агент по найму? Похититель?

– Похититель?

– Тиберий знаменит тем, что похищает привлекательных юношей или девушек, на которых положит глаз. В основном, конечно, юношей. Поначалу я был просто одним из спинтриев.

– Одним из кого?

– Это нечто вроде проституток. Но я предпочитаю думать о них как об актерах. Когда я впервые сюда прибыл, этой работой занимался другой, но я убрал его, столкнув с утеса.

– Столкнув с утеса?

– А он перерезал горло своему предшественнику! Но ты даже не думай, Ликиск.

Я заверил его, что и не собираюсь, следя за торговым судном, идущим под всеми парусами в Рим и думая, вел ли здесь когда-нибудь свой корабль Сабин.

Нерей сказал:

– Ну что, идем дальше?

Мой дом был одним из двенадцати, что окружали виллу Цезаря. Деревянное строение, выкрашенное в белый и красный цвета, заливали лучи солнца; перед входом располагались красивые клумбы. Единственную комнату щедро украшали изображения Приапа. Стена над большой кроватью была расписана фресками, на которых несколько юношей занимались всем, что связано с этим богом. Там же стояла пара позолоченных кресел и небольшой квадратный стол для еды. Тяжелые ножки мебели были вырезаны в форме фаллосов.

Я застыл в проходе, осматривая свой новый дом, а Нерей с улыбкой наблюдал за мной.

– Нравится?

– Потрясающе!

– Как тебе фреска?

Глядя на огромную картину со страстными юношами, пребывавшими в восторге от своего времяпрепровождения, я сказал:

– Такие произведения искусства тоже должны быть.

Это казалось наиболее безопасным ответом, однако с моей точки зрения подобные картины были необязательны.

– Здесь каждый дом посвящен определенной теме. А картины и украшения ее иллюстрируют.

– Кровать удобная, – заметил я.

Нерей рассмеялся.

– Думаю, ты больше времени проведешь в кровати Цезаря.

– Когда я его увижу?

– Когда он будет готов.

– А пока что я высплюсь, – проговорил я, падая в постель.

XIII

Когда меня призвал Цезарь, солнце уже клонилось к закату. Меня разбудил стук в дверь. Еще сонный, я открыл ее и увидел молодого человека впечатляющей красоты: золотистые волосы, как у меня, лицо идеальной симметрии. На юноше не было ничего, кроме наброшенного на плечи алого плаща.

– Меня зовут Дионис, – сказал он с улыбкой. – Я пришел, чтобы отвести тебя к Цезарю.

На самом деле мальчика звали не Дионис, а Витурий; он рассказал мне об этом, пока мы шли по гравиевой дорожке к вилле. Именем бога прозвал его сам Цезарь. Общительный и дружелюбный Витурий объяснил, что сюда его продал отец. Отец ненавидел своего внебрачного ребенка. Они жили сразу через пролив, в Кампании, и в один из своих редких визитов на материк Цезарь заметил мальчика. На Капри много таких, как он, объяснил Витурий.

– Здесь есть и девушки, но в основном юноши. Ты, наверное, слышал, почему Цезарь уединился на Капри? – спросил он, пока мы неторопливо приближались к вилле. Я ответил, что слышал самые разные неправдоподобные слухи. Витурий засмеялся и сказал, что я крайне наивен, если не поверил в них каждому слову.

(Я слышал возмутительные истории: Цезарь учит маленьких мальчиков следовать за ним, когда он отправляется купаться, и те должны на ходу лизать и сосать его; он отбирает детей от материнской груди; в лесах и на полянах юноши и девушки изображают Пана и нимф, внезапно появляясь и развлекая его, пока он прогуливается!)

– Правда, правда, все это правда, – сказал Витурий, утвердительно кивая.

Поймав его за руку и остановившись в нескольких шагах от виллы, я спросил:

– А ты? Что делаешь ты?

Он усмехнулся.

– Каковы мои обязанности? Они разные, – Витурий тронулся дальше. – Этим вечером в мои обязанности входишь ты: мне надо привести тебя к Цезарю, развлечь и быть рядом…

Я проворчал:

– Ты меня охраняешь?

Он покачал курчавой головой и засмеялся.

– Нет, не совсем. Я, вероятно, должен притвориться, что соблазняю тебя, а потом займусь с тобой любовью, пока Цезарь будет смотреть. Старик любит смотреть, как другие делают то, к чему сам он теперь редко способен. – Хихикнув и взяв меня за руку, пока мы поднимались по ступенькам, Витурий прошептал:

– Могущественный Цезарь превратился в подглядывающего.

От вида Тиберия меня затошнило. Он восседал в конце длинной комнаты, в белом кресле с алой подушкой, и больше не был похож на того пожилого, но крепкого мужчину, который провел со мной ночь в Риме. Он превратился в невероятно отталкивающего типа с бледной, почти прозрачной кожей и узкими плечами; его спина согнулась, руки постоянно дрожали. Некогда живые и острые глаза утопали в глубоких ямах по обе стороны от узкого носа, из которого вырывалось свистящее дыхание. Он не узнавал меня до тех пор, пока я не приблизился на расстояние вытянутой руки. Кроме мускулистого полуобнаженного охранника, стоящего позади кресла, здесь больше никого не было.

Витурий поклонился до пояса; я сделал то же самое.

– Ликиск здесь, Цезарь, – объявил он. Выпрямившись (я последовал за ним), он ожидал, пока Цезарь заговорит.

Старик зашевелился и махнул Витурию, чтобы тот вышел. Юноша быстро покинул комнату, оставив меня в одиночестве (и в страхе) перед Тиберием.

– Итак, мы снова встретились, Ликиск, – сказал он с улыбкой. – Я хочу, чтобы ты со мной кое-что посмотрел. – Он похлопал себя по ноге. – Сядь здесь.

Я послушно сел Цезарю на колени.

Спустя мгновение огромные двери отворились, и я, раскрыв рот и вытаращив глаза, увидел, как пара обнаженных мужчин толкает к центру комнаты Нерея и Лонгина. Раб и центурион также были обнажены, их запястья и лодыжки сковывали цепи. Они шли, спотыкаясь и глядя на нас с нескрываемым страхом.

– Этим людям было вверено заботиться о тебе, – сказал Цезарь. Доносящийся из-за спины свистящий голос вызвал во мне дрожь, но я был не в состоянии отвести глаз от стоявшей перед нами испуганной пары. – Теперь они узнают, что заслужили своим предательством.

Нерей бросился на пол, умоляя о пощаде. К чести Лонгина, тот сдержался, однако по указанию Цезаря обнаженные рабы толкнули его на пол рядом со стонущим и извивающимся Нереем. Цезарь холодно произнес:

– Изнасилуйте их!

Большие мускулистые рабы с готовностью сделали это, внедрившись своими чудовищными органами в плоть кричащих жертв.

– Наслаждайтесь, – смеялся Цезарь, крепко обнимая меня за плечи и удерживая на жестких коленях. – Мы с Ликиском хотим посмотреть, как эти предатели вкусят ту жестокость, которую испытал этот мальчик.

Мучения не кончались, повторяясь снова и снова; огромные рабы менялись местами, выполняя свою работу яростно и основательно до тех пор, пока Цезарь не отдал приказ прекратить. Нижняя часть их тел была в крови, как и бедра распластанных на полу Нерея и Лонгина. По мрамору расплывались кровавые пятна.

– Хочешь посмотреть, как они умрут? – спросил Цезарь, приложив дрожащие губы к моему уху. Я яростно покачал головой. Цезарь усмехнулся:

– Хорошо. Я освобожу тебя от этого зрелища и оставлю его себе на завтра.

Стонущие молодые люди все еще лежали в лужах крови, когда я проследовал за Цезарем и его охранником в меньшую, более уютную комнату – спальню. Там стояла огромная постель, стену над которой украшала картина. На ней изображался удивительно красивый Мелеагр, лежащий между бедрами сластолюбивой Аталанты и ублажавший ее языком. (Гораздо позже я узнал, что это была известная картина знаменитого художника Паррасия. Цезарю было предложено сделать выбор между ней и десятью сотнями золота, если картина ему не понравится. Судя по всему, Цезарь в своем выборе не колебался).

Я рассматривал картину, пока Тиберий раздевался. Дрожащий от слабости и старости, он был лишь тенью того энергичного Тиберия, которого я помнил по дому Прокула. Тога свободно свисала с его плеч, сандалии шлепали по ступням.

– Нравится картина? – спросил он, вяло поднимая руку и указывая на огромное украшение своей спальни.

– Очень яркая, – сказал я.

Цезарь усмехнулся.

– Как всегда, безопасный ответ, да, Ликиск? Покойный хозяин заложил в тебя инстинкт безопасных ответов.

Сев на краю кровати и качая ногами, как ребенок, он почесал подмышкой, вздохнул, пожевал губами, а затем посмотрел на меня, свесив голову и насупившись.

– Как там твой любимый гладиатор? Все еще побеждает?

Изумленный, я проговорил, запинаясь:

– По… Поликарп… он же мертв, Цезарь. Помните, вы ведь там были!

Цезарь кивнул.

– Разумеется, я там был. Ты вынес вердикт. Теперь припоминаю. Ты поднял руку как сам Цезарь, и гладиатору перерезали горло. – Он улыбнулся, склонил голову, но не отвел взгляда. – Спорю, ты бы хотел перерезать горло мне.

Я промолчал.

– Ты не только знаешь, когда и что говорить, но и умеешь в нужное время смолчать. Подойди сюда, к кровати.

Я осторожно сделал несколько шагов, и он поднял руку, давая понять, что я достаточно близко.

– Разденься, Ликиск.

Я подчинился, сняв под его пристальным взглядом тунику.

Цезарю понравилось то, что он увидел.

– Я закажу в твою честь статую. Колосса. Я постановлю, чтобы его воздвигли в центре форума. Обнаженный Ликиск. Сотня футов высотой. Как тебе такая мысль?

– Я не очень люблю большие статуи, Цезарь, – ответил я.

Тиберий захлопал в ладоши.

– Большинство публичных статуй скучны и неинтересны. Все эти бюсты богов, сенаторов… Любопытно, что сенаторов ваяют в виде бюстов, словно для их голов естественно быть отделенными от тела.

За этими словами последовал смех – распущенный, пронзительный, кажущийся бесконечным смех, который внезапно прервался. Настолько внезапно, что я вздрогнул и впервые с тех пор, как вошел в комнату, ощутил страх. Ноздри Цезаря раздулись, глаза выпучились; все это время он продолжал на меня смотреть.

– И почему всемогущему Тиберию не подарили внука столь же прекрасного, как ты? Красивые юноши приятны для глаз. Боги прокляли меня Калигулой. Калигула – самый уродливый тип, какого я только видел. Да к тому же опасный. Боюсь, я пригрел на груди Рима змею. Насколько было бы лучше, если б мой наследник оказался прекрасным юношей, таким, как ты, Ликиск. Послушай моего совета, мальчик. Не отращивай бороду. Не скрывай свое лицо за волосами. С другой стороны, не поддавайся моде и не сбривай волосы внизу.

– Не буду, Цезарь, – ответил я, с трудом контролируя голос и стараясь не выдать своего страха.

– Подойди и дай мне насладиться тем единственным искушением, которое я помню еще с Рима.

Стоя перед ним, в то время как он склонился ко мне, я видел изгиб его спины и сожалел, что у меня нет кинжала, которого он мог бы отведать. Впрочем, я получил свое удовольствие. Шумно высасывая нектар из моих бедер, Цезарь поперхнулся и закашлялся, хватая ртом воздух. К сожалению, он восстановил дыхание.

Хлопнув в ладоши, он позвал охранника, и меня вывели из комнаты, в то время как я обдумывал возможность пронести сюда кинжал.

Мне не пришлось рассказывать Витурию, что случилось с Нереем. Ему самому не терпелось об этом поговорить.

– Его закололи насмерть, разрезали на мелкие кусочки и скормили рыбам, – смеялся он. Центурион, по его словам, погиб на колу. – Он провисел там несколько часов, прежде чем умер, – веселился Витурий. – Вот что бывает с изменниками!

– Никто из них не сделал ничего плохого, – ответил я.

Пожав плечами, Витурий начал восхищаться мои гардеробом, туниками и халатами. Он с большим удовольствием примеривал их, то и дело лаская ткань.

– Я так устал ходить голым, – жаловался он.

Витурия назначили преемником Нерея, и он стал моим единственным другом, беседуя со мной, когда мы шли к Цезарю, если тот меня вызывал. Я не считал его охранником, но это явно было его заданием. Лишь раз обычай был нарушен. В ту ночь Витурия также вызвали к постели Цезаря, и мы вдвоем дали ему представление. Стягивая с меня одежду, юноша подмигнул и прошептал:

– Расслабься, Ликиск, выкинь все из головы. Сегодня Цезарь будет подсматривать. Чем более распутными мы будем, тем больше ему это понравится.

Вскоре я встретил еще одного жителя Капри.

Однажды в полдень мы с Витурием прогуливались и разговаривали, как вдруг мой спутник замолчал; глаза его в ужасе раскрылись, челюсть отвисла, и он уставился на открытую дверь моего домика.

Там, у порога, стоял юноша, чье лицо скрывалось в тени солнца, идущего за его спиной по небу.

– Проваливай, Витурий!

Это был голос человека, обладавшего властью.

Витурий умчался так, словно от этого зависела его жизнь.

Странный молодой человек вошел в комнату и встал на свету. Высокий, нескладный, он двигался рывками, а свободная туника едва прикрывала его плохо сложенное тело. Ноги оказались длинными и тонкими, руки – худыми, кисти вяло покоились на животе, темные жидкие волосы намекали на преждевременную лысину. Широкий лоб нависал над длинным, узким носом. Глаза располагались близко друг к другу, утопая в глазницах, кожа была бледной. Я подумал, не болен ли он.

Вслед за ним в дом вошел мальчик примерно моего возраста – поразительно красивый, темноволосый, темноглазый, с лицом, что могло быть высечено опытным портретистом. На его гибком теле ясно выступали мышцы. Мальчик был обнажен и смотрел на меня с приятной улыбкой.

Неуклюжий молодой человек гнусаво произнес:

– Меня зовут Гай Цезарь.

Я пробормотал:

– К… К… Калигула?

Со смехом он спросил:

– Ты заикаешься? У меня есть дядя с таким же недугом. К… К… Клавдий. Знаешь, откуда у меня такое прозвище?

– Оно означает маленькие сапожки. Солдаты в Германии прозвали тебя так потому, что ты был очень молод, и их сделали тебе на заказ.

– Ты знаешь историю, – снова засмеялся он.

– У меня есть друг в армии.

– Полагаю, трибун Марк Либер.

– Ты его знаешь? – воскликнул я.

– Я слышал о нем, – ответил Калигула и слабо улыбнулся. Повернувшись к обнаженному мальчику, он сказал:

– А это мой друг Авл. Ты знал его отца в Риме, Луция Вителлия?

Услышав это имя, я покрылся мурашками, словно Вителлий вытянул меня по спине ремнем.

– Да, знал, – ответил я.

– Что ты думаешь о его сыне? – спросил Калигула, мягко подталкивая мальчика ко мне.

– Авл Вителлий очень красив, – сказал я, пытаясь улыбнуться.

– Сказал бы ты, что он – желанный юноша?

– Да, – сухо ответил я.

– Тиберий тоже так думает, правда, Авл? – хмыкнул Калигула. Нахмурившись, он добавил: – И я. Авл – не обычный житель гарема Тиберия. Он здесь по доброй воле. В отличие от тебя, Ликиск, потому что тебя сюда привезли, и ты даже пытался сбежать. Авл гораздо умнее. Когда я сказал ему, что здесь теперь живет привлекательный и желанный мальчик Ликиск, он захотел с тобой встретиться. Думаю, меньшее, что ты можешь сделать, это его поцеловать.

Мои дрожащие губы были сухими, когда я приложил их ко лбу юноши.

Калигула согнулся от смеха.

– Не там, Ликиск. Ниже. Поцелуй Авла ниже. И не торопись. Я хочу посмотреть.

Вечером, вновь разглядывая мои туники, Витурий не удивился, что ко мне заходили гости.

– Авл очень опасен. Это один из шпионов Калигулы, но думаю, шпионит он и для Тиберия с Сеяном. Берегись его. Он – источник неприятностей, один из тех, что лижет задницы, – Витурий усмехнулся, – более чем в одном смысле.

– Я знал его отца. Жестокий человек.

– Каков отец, таков и сын. Поверь, если Авлу понадобится повысить свой статус за твой счет, он это сделает.

– Спасибо за предупреждение.

Витурий усмехнулся:

– Поблагодари меня, занявшись со мной любовью.

– Ты ведь знаешь, что это запрещено. Если только Тиберий не смотрит.

– Я хочу заняться с тобой любовью без этой козлиной морды.

– Мы жизни лишимся, если нас поймают.

– Рано или поздно наши головы все равно полетят. Никто из нас не становится моложе, и нет ничего более быстротечного, чем молодость и красота. Тиберий любит мальчиков, а не молодых мужчин.

Потрясенный, я вскочил со стула.

– Объясни, что ты имеешь в виду!

– Разве ты не заметил, что все мальчики и девочки на Капри примерно одного возраста? Шестнадцать или около того. Тиберий любит нас молодыми, считая, что к определенному возрасту красота увядает.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать. А тебе?

– Скоро будет.

Пожав плечами, Витурий улегся на постель, облокотившись на сильные руки и скрестив ноги в лодыжках.

– Вот так-то. Однажды мы оба полетим с утеса.

– Невозможно.

– Это правда.

– Но это же безумие!

– Конечно, безумие. Но все равно правда. Первым это заметил Нерей, который был довольно наблюдательным и умным политиком. Тиберия привлекает не сама по себе юность. Он ищет невинности. Ищет, чтобы ее разрушить. Несколько месяцев назад Тиберий посетил религиозное жертвоприношение на материке, где возжелал аколита, несшего благовония. Тиберий едва дождался конца церемонии, чтобы вытащить этого аколита и его младшего брата, священного флейтиста, из храма и заняться сексом. Мальчики, невинные дети, испугались и начали сопротивляться. Тиберий приказал переломать им ноги. Нерей был убежден, что Тиберий повел себя так не потому, что они сопротивлялись; просто когда Цезарь развратил их, они больше не были чисты и невинны. Он сломал их, как разрушил бы статую бога, которому решил не поклоняться.

– И что, по-твоему, с нами произойдет?

– Наверное, утесы. Это быстрая смерть, к тому же зрелищная.

– Я не собираюсь так умирать.

Витурий рассмеялся.

– У тебя нет выбора.

– Вначале я попробую сбежать.

– Другие уже пытались. Разумеется, они ничего в этом не понимали. Они не сообразили, как это правильно сделать. Не знали этот остров так, как знаю его я.

– А ты знаешь?

– Я ведь жил рядом, помнишь? В Кампании. Прежде, чем Тиберий поселился на Капри, мы с моими друзьями устраивали здесь пикники. Со мной приплывала одна девочка, которая мне нравилась, и мы занимались любовью.

В восторге я сел на постели рядом с Витурием.

– Ты знаешь пути с острова?

– Я знаю путь.

– Покажи мне его, Витурий, пожалуйста.

– Я собираюсь приберечь его для себя.

– Возьми меня с собой. Когда ты пойдешь? Скоро?

Витурий нахмурился и закусил губу.

– Это очень опасно. Я не должен об этом говорить. Не знаю, сможем ли мы сбежать вдвоем. Пропажу одного быстро не обнаружат. Двоих обнаружат сразу, особенно если один из них – ты, фаворит Цезаря.

– Ты не можешь уйти, оставив меня здесь, чтобы потом меня сбросили с утеса!

– Будь ситуация обратной, ты бы думал сначала о себе, разве не так?

Это был прямой и честный вопрос. Вопрос того типа, который задавал Корнелий в те солнечные, счастливые школьные дни. Соврать было легко, но Витурий был умен и не поверил бы лжи.

– Естественно, – ответил я. – Человек всегда думает в первую очередь о себе. Я человек, значит…

– Я подумаю, – сказал Витурий. – Я бы не хотел, чтобы тебя сбросили со скалы, но еще больше не хотел бы полететь с нее сам. У нас есть время. Погода должна быть подходящей, а сейчас на небесах ни намека на возможность воплотить мой план.

– Понятно, – угнетенно ответил я. – И еще, хочу, чтобы ты знал – твоя тайна останется со мной.

Он засмеялся и погладил меня по голове.

– Я знаю. Ты преданный друг. Ты очень хороший человек, Ликиск.

– И ты тоже, – проговорил я как можно искреннее, а не просто чтобы польстить замечательному мальчику, который к тому же знал отсюда путь.

Когда Витурий обнял меня и притянул к себе, я позволил ему себя поцеловать, а когда он снял с меня одежду и опустился на колени – прекрасный юноша, поклоняющийся Приапу, – постарался быть с ним нежен. Прошло много дней с тех пор, как я предавался плотской страсти с удовольствием – особенно без свидетелей, – и теперь собирался получить от этого все, что возможно.

Было далеко заполночь, когда Витурий осторожно выбрался из моего дома и отправился к себе.

Утром юные обитатели Капри обычно нежились под солнцем, играли неподалеку от своих домов или просто прогуливались, не подходя, однако, к ступеням, ведущим к берегу у подножья уступов. Преторианцы были настолько уверены, что с Капри не сбежишь, что не очень внимательно относились к своим обязанностям. В основном их работа заключалась в том, чтобы не пускать людей на остров.

Витурий объяснил:

– Вскоре после того, как Цезарь сюда прибыл, он прогуливался по краю обрыва, восхищаясь видами, и вдруг увидел перед собой местного рыбака, приплывшего на маленькой лодке. Рыбак забрался по ступеням, чтобы подарить Тиберию свой великолепный улов – огромную кефаль. Тиберий испугался и приказал своим охранникам отхлестать этой кефалью рыбака по лицу. Чешуя больно царапала кожу, и злосчастный рыбак закричал: «Хорошо, что я не принес Цезарю того огромного краба, что остался у меня в лодке!». Тиберий немедленно приказал доставить краба и повторил наказание. С тех пор, как эта история стала известна, желающих заглянуть на остров без приглашения больше не было.

Судя по поведению юных жителей Капри, либо они слишком боялись сбежать, либо просто не хотели. Многие из них считали жизнь с Цезарем гораздо лучше той, которую им приходилось вести до переселения сюда.

Все они были привлекательными, и я пытался с ними подружиться, однако меня сторонились. Когда я спросил об этом Витурия, тот сказал:

– Они знают, каких трудов Цезарю стоило тебя заполучить, и помнят, что произошло с Нереем и тем солдатом. Тебя боятся.

– Тогда у нас есть мы, Витурий, – ответил я, обнимая его. Я не любил Витурия так, как любил Марка Либера. Я любил его, как любил Ликаса, Палласа и старину Поликарпа.

Дистанция между мной и остальными гостями Тиберия сильно меня тревожила. Еще никто не боялся Ликиска и не бегал от меня лишь потому, что я – это я. Витурий предложил не обращать на это внимания, но я не мог не думать о том, как обстоят дела.

– С их стороны нечестно так ко мне относиться. В конце концов, ты же мой друг, и с тобой ничего плохого не происходит.

Пожав широкими плечами (на которые был наброшен один из моих халатов), он спросил:

– А я-то что могу сделать?

– Скажи им, что меня не надо бояться.

– Я скажу, если это тебя осчастливит.

– Осчастливит.

Почти каждый день я подходил к краю утеса и смотрел в море, на нескончаемую процессию кораблей, что направлялась в порты Италии и обратно. Сперва эти прогулки доставляли мне удовольствие, но, узнав, с какими зловещими целями Тиберий использует известняковые утесы, я стал подходить к краям этих белых бездн с дрожащими руками, представляя жестокие сцены, в которых мальчиков и девочек сбрасывают вниз, навстречу смерти.

Что за изъян был в сердцах римлян, думал я, если они изобрели столь жестокий способ умерщвления? В Риме, в черте города, находилась ужасная Тарпейская скала, ненавистное место казней: по ней проходили многочисленные жертвы, чьи обезображенные тела скапливались внизу, словно камни. И здесь, на этом прекрасном острове, окруженном великолепным царством Нептуна, сверкающие белые каменные стены тоже превратились в инструмент смерти.

Я тщетно высматривал путь вниз, ища секретную тропу Витурия и надеясь, что он сочтет меня достаточно надежным, чтобы взять с собой, решив бежать на свободу.

Эти уединенные прогулки продолжались неделями; мое одиночество нарушали только ночные визиты Витурия, дневные беседы и походы к Цезарю ради удовлетворения его прихотей. Если какие-то обитатели этого борделя и были тронуты словами Витурия обо мне, никто из них не смог преодолеть разделявший нас барьер страха. Все они были очень привлекательными: мальчики – самыми соблазнительными, девушки – самыми симпатичными. Меня к ним тянуло, но они были безумно далеко.

И все же я выбрал одного мальчика, за которым начал наблюдать, понимая, впрочем, что могу делать это только на расстоянии.

Витурий назвал мне его имя – Луций.

– Отец его кому-то продал, а тот человек отдал его Цезарю. Он здесь примерно год, чуть меньше меня.

– Сколько ему лет? – поинтересовался я.

– Около четырнадцати.

– У него еще есть время, прежде чем его бросят с утеса, – пробормотал я.

– Он красавчик, ничего не скажешь.

– Вроде он не так меня боится, как остальные.

– Почему ты так считаешь?

– Он пару раз мне улыбнулся.

– Может, тебе стоит с ним поговорить? Может, он больше стесняется, чем боится?

Юноша жил с четырьмя другими довольно обыкновенными мальчиками. Их домик был вдали от моего; между ними стояло три других постройки. Витурий находился в этом просторном доме, когда туда зашел Цезарь и принял участие в представлении четырех его обитателей. Четверка его удовлетворила, сообщил Витурий, но изобретать сюжет они не стали, просто выполняя инструкции Тиберия.

– Ты прав относительно Луция, Ликиск. Он из них самый лучший. В нем есть красота, хотя и простонародная.

В его голосе я заметил некоторую ревность.

Луций был одарен игривой красотой, проявляющейся, когда мальчик постепенно превращается в юношу: тело начинает крепчать, тонкие мальчишеские руки меняют форму, становясь мускулистыми, грудь округляется, соски начинают выпирать, словно дерзкие почки, плечи становятся шире, в паху растут волосы, на щеках появляется пушок. Волосы Луция были черными. О цвете его глаз я мог лишь догадываться и выбрал зеленый. Пока что он не вытянулся, хотя стопы и ладони намекали на будущий высокий рост, являясь слишком большими для его в остальном идеальной симметрии. Он не испытывал стыда и практически постоянно ходил голым, что, как я подозревал, было его способом продемонстрировать то, что скоро он превратится из ребенка в юношу. Но самым привлекательным в Луции была быстрая, легкая улыбка, которую он не прятал, если замечал мой взгляд.