Текст книги "Боги и влюбленные (СИ)"

Автор книги: Пол Джефферс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

XX

Следующие несколько недель прошли в суматохе. Каждый вечер я развлекал нашу растущую клиентуру, радуясь увеличивающейся продолжительности дня и постепенному потеплению. Особенно я приветствовал возросшую активность в доках, где моряки готовили суда к плаванию, собираясь выйти в море, как только в Остию придет подходящая погода, близившаяся со скоростью бога Меркурия. (Славный корабль с этим именем пока не появлялся).

Я начал расспрашивать, куда следуют корабли, нетерпеливо качающиеся на волнах. Аполлон, симпатичный владелец одного из грузовых судов, собирался отплыть в Александрию вскоре после праздника в честь Исиды, и я размышлял, не начать ли мне строить планы на этот рейс. (У Клодии накопилось уже достаточно моих денег, и дела шли все лучше).

За зиму я вырос на два с половиной дюйма, хотя ничуть не поправился, и начал дважды в неделю бриться. Мне исполнилось шестнадцать, вполне подходящий возраст, чтобы полететь с утесов Капри, останься я у Цезаря. Мужчины, покупавшие меня, замечали, как быстро я расту, но никто не говорил Реммию, что от этого я становлюсь менее желанным.

Реммий заметил, что между мной и актером Плинием происходит нечто необычное, но я обрадовал его тем, что хотя Плиний, кажется, был в меня влюблен, я не разделял его страсти, не собирался бросать работу и переселяться к актеру, чего Реммий очень опасался.

– Мне нравятся легкие деньги не меньше, чем тебе, – заверил я хозяина.

Плиний, как и я, любил вечеринки и с удовольствием принял участие в праздновании начала нового судоходного сезона. Он решил почтить меня, пригласив в гости друзей и сказав, чтобы каждый принес мне подарок, а потому я счел неприличным идти на вечеринку в качестве нанятого. Реммий пытался меня отговорить, но я настаивал на том, чтобы в этот вечер идти к Плинию бесплатно. («Почетный гость не имеет права требовать за это платы!») Хозяин неохотно согласился. Он не мог скупиться, чувствуя, как и Клодия, что когда начнется сезон мореплавания, в Остии я не задержусь. Вечеринка была назначена на вечер того дня, когда вся Остия чествовала Исиду.

Церемония была похожа на ту, что я видел в Риме, однако здесь было море, и оно играло роль, которую в Риме представляли только формально. Праздник в доках проходил ярче, чем на Форуме, и пристань заполонили бывалые моряки, ради которых и проводилась церемония благословения и защиты.

Я проснулся пораньше и отправился в доки. Облачившись в желтый весенний плащ, я шел рядом с Плинием, крепко обнимавшим меня за талию и глазевшим по сторонам в ожидании начала церемонии. Актер был в синей, как море, одежде, и с белым цветком в каштановых волосах. Он вежливо слушал, как я рассказываю о кораблях у причалов, хотя вряд ли разделял мой энтузиазм. Мои знания были обширны – во время зимовки в порту я часто беседовал с теми, кто на них ходил. Я знал имена капитанов и большей части команды; знал, какие компании владеют кораблями, какие грузы они перевозят, порты их приписки, и как они справляются с плохой и хорошей погодой.

– Это «Аполлон» – он скоро отправится в Александрию. Эта красавица – «Минерва». За год она ходит в Сицилию и обратно больше раз, чем пальцев на твоих руках. Этот, с большой «Л» на парусе – «Либер». Конечно, он возит вино. Повезло кораблю, да? Это – «Нерей». За ним – «Кастор». А вон там «Церера».

Но «Меркурия», как я заметил, не было.

В порту находилось множество новых кораблей, впервые в этом сезоне отправившихся в плавание из родных портов и теперь ожидавших в Остии груза или просто оказавшихся здесь на время праздника. К ним я и тянул Плиния, желая рассмотреть поближе и прочесть названия. Одним оказался небольшой военный корабль, вызвавший во мне страх – я вспомнил, что все еще нахожусь в стране Тиберия, хотя и не в его цепких руках. Этот корабль хвастливо назывался «Триумф». Рядом находилось торговое судно «Тритон», чей нос был украшен изящным образом бога моря, получеловеком – полурыбой с раковиной в руках, звуками которой он успокаивал волны.

Я бы показал Плинию больше, но он торопил меня, предупредив, что иначе мы пропустим благословение. («Если только ты не хочешь сбежать домой, в постель»).

Верховный жрец нараспев произносил торжественные молитвы и совершал обряд очищения маленького корабля, используя для этого яйцо, серу и пылающий факел; назвав маленькое судно Исидой, он спустил его на воду, мягко толкнул, и кораблик направился прочь от пристани, с молитвой, вплетенной в его крошечный парус.

Моряки, необычно молчаливые во время всего этого действа, проводили кораблик криками и аплодисментами. Они столпились у края пристани, бросая в воду цветы; некоторые в качестве жертвы лили молоко, другие кидали пучки пряностей – все, чтобы порадовать богиню людей, ходящих по морю на кораблях.

Я вытащил из волос специально купленный для этого красный цветок и бросил в темные воды, думая о времени, когда вновь окажусь на волнах Нептуна. Мое подношение было принято благожелательно, поскольку, подняв глаза от ярко украшенных волн, я увидел лицо человека, которого тщетно искал всю зиму.

– Сабин! – заорал я, перепугав бедного Плиния, который наверняка решил, что я сошел с ума.

Пока я проталкивался сквозь толпу моряков, Плиний тянул меня за рукав:

– Куда ты? Кого ты увидел?

– Старого друга! – смеялся я. – Старого доброго друга!

Когда я, наконец, добрался до него и крепко обнял, не в силах сдержать слез, на большом счастливом лице Сабина возникла широкая улыбка.

– Сабин! Сабин! Я думал, ты умер!

Сабин расхохотался.

– Отличное приветствие, Ликиск. Я похож на мертвеца?

Мягко положив ладони на его обветренное лицо, я засмеялся:

– Как я счастлив тебя видеть! Я ждал тебя всю зиму и почти потерял надежду на встречу. Я приходил сюда каждый день в поисках «Меркурия».

Сабин нахмурился и покачал головой, взяв мои руки в свои и крепко сжав их:

– Я больше не на «Меркурии».

– Нет? – простонал я.

– Теперь мой корабль – «Тритон». Вон за тем военным.

Кивнув, я улыбнулся:

– Да, да, я недавно любовался «Тритоном» вместе с моим другом Плинием. Вот он. Плиний, познакомься с капитаном Сабином, лучшим капитаном в мире!

Плиний вежливо улыбнулся и слегка поклонился.

– Это честь для меня, капитан.

К моему удивлению, Сабин был холоден. Огонек в его глазах исчез.

– Ты актер Плиний? – спросил он.

Польщенный, Плиний улыбнулся:

– Да. Вы меня знаете?

– Я слышал о тебе, – сказал Сабин на удивление жестким голосом, хотя вряд ли Плиний это заметил. – Мы должны поговорить, Ликиск, – добавил он чуть теплее.

– Да, конечно! – сказал я и снова его обнял. – Мы можем поговорить сейчас?

Плиний потянул меня за рукав.

– Ты не забыл о вечеринке, Ликиск?

Я нетерпеливо объяснил Плинию, что мы с Сабином давным-давно не виделись, и актер неохотно уступил. Я сказал, что буду у него дома к началу вечеринки. В его глазах читалась обида, но когда я притянул его к себе и поцеловал, они зажглись вновь.

– Не бойся, Плиний. Я скоро вернусь.

Мы с капитаном протолкались сквозь веселящуюся толпу и направились к новому кораблю Сабина. Плиний какое-то время шел с нами и распрощался, добравшись до дороги от берега в холмы.

Сабин был странно молчалив, но когда Плиний ушел, с недовольным видом поднимаясь на холм, обернулся ко мне и спросил:

– Откуда ты знаешь этого Плиния?

Удивившись, я ответил:

– Мы познакомились у Примигения, в мой последний визит в Остию. Бедный Примигений! Я почти забыл о нем, обрадовавшись нашей встрече. Ты должен рассказать, что случилось.

– Расскажу, – ответил он мрачно, – когда мы будем в безопасности на борту «Тритона». И когда я расскажу тебе все, что должен, ты увидишь своего друга-актера в ином свете.

Пораженный, я остановился и потряс Сабина за руку:

– Объясни, что это значит!

– Не здесь. Сперва поднимемся на борт, где нет враждебных ушей.

Как только мы взошли по сходням на покачивающуюся палубу «Тритона», я потребовал объяснений, но Сабин ничего не говорил до тех пор, пока мы не оказались в уютной капитанской каюте на корме. Каюта с кроватью, столом, стульями и свитками карт выглядела слишком маленькой для такого большого человека, как Сабин, но это был его дом, и он вновь улыбнулся, усевшись за столом. Он извинился, но попросил не перебивать его и не задавать вопросов, пока не расскажет мне все.

Согласившись с этими таинственными условиями, я сел на стул, опустив подбородок на кулак, и начал слушать рассказ, которого жаждал с того самого дня, как прибыл в Остию из Рима в поисках Примигения.

– Впервые мы узнали о беде, нависшей над сенатором Прокулом, твоим достойнейшим Прокулом и моим добрым другом, когда Паллас прибыл из Рима с его завещанием. Это стало настоящим шоком, особенно когда Паллас рассказал нам об обстоятельствах, вынудивших его отправиться в это печальное путешествие. По воле случая я был тогда в доме Примигения, и когда он собрался в Рим на помощь своему партнеру и другу, мне удалось его убедить, каким бы это стало безрассудством. Я отправился вместо него, мчась верхом вместе с Палласом. Мы прибыли на Эсквилинский холм как раз в тот момент, когда солдаты выводили из дома тебя и слуг.

Пораженный, я воскликнул:

– Ты был там?

– Да, был. Прятался в нескольких шагах рядом с Палласом. Но дай мне закончить, и тогда сможешь задать любые вопросы. Мне хотелось задушить этих солдат голыми руками. Я видел, как один из них вытащил меч и направился к тебе, Ликиск, и я был готов напасть на него, но Паллас меня остановил. С грустью мы смотрели, как тебя и всех остальных уводят прочь. Через некоторое время из дома вышли другие солдаты, неся тело того, кого мы оба так любили. Вид его окровавленной тоги свидетельствовал об угрозе, нависшей над всеми нами.

Я сказал Палласу, что нам как можно быстрее надо вернуться в Остию. Понятно, что Цезарь собирался стереть с лица земли любое напоминание о доме Прокула, и я хотел предупредить Примигения. Как партнер по бизнесу, он находился в серьезной опасности. Я оказался прав, хотя Примигений мне не поверил.

«У Цезаря нет причин, чтобы выступать против меня, – настаивал он. – Я не политик».

Но богини судьбы жестоки, и на следующий день, когда я занимался своими делами на борту «Меркурия», мне сказали, что к Примигению пришли солдаты и арестовали его вместе с семьей. Они взяли и Палласа, поскольку он ночевал в их доме.

Не в силах сдержаться, я воскликнул:

– Почему они это сделали?

– Примигения обвинили в государственной измене.

– В измене? Примигения? Это невозможно!

– Был свидетель.

– Откуда мог взяться свидетель, если не было измены?

– А это, – мрачно ответил Сабин, – лучше спросить у своего друга-актера.

Пораженный, я смог пробормотать только его имя:

– У Плиния?

– Он дал свидетельские показания, что будучи в доме Примигения, Прокул говорил об измене, и Примигений его поддержал.

– Это проклятая ложь! – крикнул я.

Сабин пожал плечами и продолжил:

– Скоро все имущество дома Прокула конфисковали. На бизнес в Остии был наложен арест, и теперь им управляет какой-то прихвостень Цезаря. Когда это случилось, я уволился и стал работать на другого человека – владельца «Тритона» и еще одного корабля.

По лицу у меня текли слезы. Я едва мог говорить.

– Ты знаешь, что с ними случилось? С Примигением? С его семьей? С Палласом? Со всеми остальными?

Сабин покачал головой.

– Они просто исчезли. Я бы послал весточку трибуну Марку Либеру, но не знаю, где он. Возможно, его тоже арестовали.

– Нет, он в Палестине.

– Он знает, что случилось? Я бы хотел ему рассказать.

– Я позабочусь, чтобы он узнал.

Удивленный, Сабин спросил:

– Но как?

– Я собираюсь найти корабль, который туда отправится.

– Это стоит денег, Ликиск.

– У меня есть деньги. Если их не хватит, я найду. Так или иначе, я доберусь до Палестины и расскажу Марку Либеру о предательстве Цезаря.

После задумчивой паузы Сабин сказал:

– Этот корабль отправляется в Египет. Ты, разумеется, можешь плыть со мной.

– Куда в Египет?

– В Александрию.

– Я найду там корабль до Палестины?

– Да… Я предвижу некоторые сложности, но, думаю, толку от того, что я о них расскажу, не будет.

Я кивнул.

– Верно, я все равно не отступлю.

– Это трагедия… трагедия, – пробормотал Сабин. Потом, улыбнувшись, сказал:

– Но тебе удалось из нее выпутаться. Как это произошло? Последний раз, когда я тебя видел, ты был в цепях.

Теперь настала моя очередь рассказывать историю ужаса и предательства, а Сабин угрюмо слушал мой рассказ; в его глазах пылал гнев, кулаки яростно сжимались. Наконец, я закончил и добавил:

– Я не знал, что за грязная собака этот Плиний!

– Его свидетельство потопило Примигения, – ответил Сабин. – Будь у меня возможность, я бы ему отомстил. Но с тех пор, как это случилось, меня не было в Остии. Я ушел на «Тритоне» практически сразу, как Цезарь забрал корабли Прокула. Перезимовал в Поццуоли, а сейчас вернулся за грузом. До отплытия я планировал найти этого актера, но ты, к счастью, сам привел его ко мне.

– Когда «Тритон» отбудет в Египет?

– Мы завершим погрузку через три дня и отплывем.

– С пассажиром.

– С пассажиром, – Сабин улыбнулся.

– А что до Плиния – прошу, доверь мне то, о чем мы оба думаем.

– Я думаю об убийстве, – прошептал Сабин, перегнувшись через стол. – А убийство – не для мальчиков.

– Сабин, я оставил свое детство на Капри.

Кивнув, капитан поднялся и подошел к стоявшему у кровати сундуку. Открыв его, он что-то вытащил оттуда, вернулся к столу и положил передо мной прекрасный кинжал с длинным тонким лезвием, упрятанным в красные кожаные ножны, чья рукоятка была вырезана в форме змеи.

– Неплохой подарок для твоего приятеля, верно?

– Забавно, – улыбнулся я. – На сегодняшнем празднике подарки собираются дарить мне.

– У кинжала есть пояс. Можешь спрятать его под туникой. Уверен, что сможешь все сделать?

– В последнее время я понял, что нет ничего, чего бы я не смог.

Преодолев последние ступеньки к двери дома Плиния, я услышал доносившуюся из комнат прекрасную музыку. Я постоял, прислушиваясь к флейтам и приятному голосу юноши, певшего хвалебную песнь древнему герою. Это была любовная песня. Мужская любовная песня.

Желая укрепиться в своих намерениях и упрочить решимость, я сунул руку под плащ и тунику и взялся за рукоять прицепленного к поясу кинжала. При тесном объятии его можно было почувствовать, но я давно научился избавляться от протянутых рук. Дразнящее, поощряющее интерес поведение гораздо сильнее возбуждало кровь поклонников. Сегодня вечером Ликиск будет недоступным. До тех пор, пока недоступность не нанесет смертельный удар.

Уверенный и решительный, я поднялся по ступеням дома Плиния.

Он обнял меня за шею и поцеловал.

– Наконец-то ты здесь!

– Я же сказал, что приду, – засмеялся я.

«И кто здесь лучший актер, Плиний?», подумал я, взял его запястья в руки, держа подальше от своего пояса, и направился к спальне, пока толпа гостей следила за нами, улыбаясь, восхищаясь мной и ревнуя к Плинию.

– Позволь мне переодеться, снять плащ и надеть что-нибудь получше, – сказал я, подмигнув ему, а затем прошептал:

– Или, возможно, мне стоит вернуться из твоей спальни без всего и порадовать гостей?

Плиний хихикнул, как девочка:

– Это будет забавно. Давай, Ликиск, давай.

– Хорошо, – сказал я, нежно целуя его в подбородок, – но ты оставайся здесь и будь вежливым хозяином, пока я готовлю наш сюрприз.

Восхищенно хлопнув в ладоши, он развернулся и отправился проследить, чтобы у его прекрасных молодых гостей было достаточно вина, а заодно пообещать им сюрприз. (Я заметил, что в толпе нет женщин, и поспешил в спальню, закрыв за собой дверь. Понятно, что это была за вечеринка). Быстро сняв плащ, я аккуратно свернул его и положил на стул рядом с кроватью. Стянув тунику, я повесил ее на спинку, а затем отцепил пояс, на котором висел кинжал Сабина с рукояткой в виде змеи. Его я положил на плащ и прикрыл туникой.

Когда я снял набедренную повязку, мой взгляд упал на кинжал Плиния, висевший на стене рядом с маской, которую он носил, изображая воина. Было бы здорово, подумал я, отправить Плиния в подземный мир его собственным кинжалом, но все же решил использовать тот, что дал мне Сабин. Добавив к небольшой кучке одежды набедренную повязку, я посмотрел на кровать: скоро Плиний окажется в моих объятиях, ожидая Приапа, но вместо него найдет Гадеса. Задержавшись перед зеркалом, чтобы поправить волосы, я осмотрел свое тело и подумал – оставит ли на нем след то, что я собираюсь сделать?

Выйдя в другую комнату, я произвел сенсацию.

– Великолепно! – закричал один из молодых людей, мускулистый юноша, похожий на спортсмена. Замечания остальных были того же толка, хотя более грубые и даже непристойные.

Расталкивая поклонников, Плиний предъявил на меня свои права, положив руку мне между ног.

– Теперь вы можете вручить Ликиску подарки, – сказал он.

Подтолкнув меня к роскошному креслу, Плиний объяснил правила подношения. Каждый должен был уважительно поклониться, встать на колени у моих ног и предложить свой дар, сопровождая его хвалебными словами и умоляя меня его принять. Все подарки были ценными, и от игры Плиния я получил удовольствие. Я чувствовал себя как Цезарь на троне в Капри. Мне подумалось, что быть правителем довольно приятно.

Когда все устали, снова заиграла музыка, и вино потекло рекой. Все скинули одежды, разбились на парочки и улеглись на полу, уселись в креслах или на диванах. Их стоны сами становились музыкой.

Подарки были сложены на полу подле моего трона. Я наблюдал за происходящим с ясной головой, пригубив лишь немного вина, поскольку не желал быть пьяным, когда наступит момент отплатить Плинию за предательство. Сейчас он был занят у моих ног, опустившись между разведенными коленями; его теплые, мягкие руки гладили мои бедра, а губы поклонялись образу Приапа, которого он во мне нашел.

Время от времени к нам подходили юноши, склонялись и целовали меня в губы, так что скоро на моем теле отпечаталось бессчетное количество поцелуев; Плиний же делал свое дело там, где их легко было сосчитать.

Приближался тихий, сонный рассвет. Гости, жившие неподалеку, распрощались со мной и Плинием, поцеловав нас перед уходом. Остальные устроились там, где нашли свободное место. Держась за руки, мы с Плинием отправились в спальню.

– Ты хорошо провел время? – спросил он, садясь на кровати и не выпуская моих рук.

– Да, – ответил я. – Мне было приятно получить подарки от твоих друзей.

– Они мне очень завидуют, – засмеялся он. Обнимая мои бедра, он притянул меня к себе, прижимаясь лицом к животу, снова поцеловал, а через мгновение начал ласкать и возбуждать.

Когда он устроился в постели, я лег рядом, и мы долгое время играли друг с другом, прежде чем он нетерпеливо вздохнул и отвернулся, ожидая, чтобы я любил его так, как ему нравилось больше всего, однако я обнял его и развернул обратно, уложив на спину лицом ко мне. Улыбаясь, он следил за мной счастливыми, сонными глазами, а я, встав на колени, широко раздвинул и приподнял его ноги, медленно войдя в него. Сильные ноги Плиния обернулись вокруг, он потянулся мне за спину, я нагнулся, и наши животы соприкоснулись, а лица сблизились для поцелуя. Вскоре он начал извиваться подо мной, крепко прижимаясь, словно в муке, выкрикивая мое имя и награждая хриплой песней любви до тех пор, пока я не упал без сил, вдавив его во влажные простыни. Он улыбнулся и закрыл глаза, благодарно погладив меня по спине.

Когда я отодвинулся, он застонал в ожидании дальнейших наслаждений, однако мое движение имело иные, смертоносные намерения, и я потянулся к груде одежды, лежавшей у постели на стуле.

– Я так люблю тебя, Ликиск, – вздохнул он.

Мои пальцы коснулись кожаных ножен. Рука Плиния гладила мои ягодицы, а я тем временем крепко ухватил кинжальную рукоять. Легко вытащив оружие, я вернулся в постель. Плиний с удовольствием вздохнул, ощутив мое движение, покачиваясь подо мной и гладя твердеющую плоть между нашими животами.

– Поцелуй меня, Ликиск, – выдохнул он и сонно взглянул на меня. Блестящие глаза выжидающе следили за тем, как я поднимаюсь и сажусь на него, но когда они увидели блеск кинжала, улыбка превратилась в гримасу ужаса.

– Ликиск! У тебя в руке нож!

– Красивая штука, не правда ли? – улыбнулся я.

– Ликиск, пожалуйста, отпусти меня…

– Дорогой Плиний, тебе ведь нравится, когда я на тебе сижу. Ты так часто говорил, что любишь видеть меня сверху…

Он боролся, извиваясь, изворачиваясь и выгибаясь подо мной, словно демонстрируя прежние страстные кривлянья во время наших бесчисленных связей за деньги. Теперь, думал я, Плиний заплатит в последний раз. Он боялся, однако теперь его ужас был молчаливым – булькающие звуки и детские всхлипы. Сильный и гибкий юноша, он, несмотря на все свои попытки, все же не смог меня сбросить.

– За что? За что? – вскричал он, когда я поднес кинжал к его горлу.

– Примигений, – прошептал я.

– Ты ошибаешься, Ликиск. Поверь мне.

– Нет, – холодно сказал я. – Я не ошибаюсь.

– Пожалуйста!

Склонившись к его груди и прижав кончик кинжала к гладкой коже горла (слегка порезав его до крови), я заглянул в расширенные от ужаса глаза.

– Ты видел когда-нибудь сражения гладиаторов, Плиний? – прошептал я. – Знаешь, что говорят бойцы? Слышал слова, которые они произносят, когда на них смотрит Цезарь? Славься, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя. Скажи это, Плиний.

– Ликиск, пожалуйста, не делай этого! Пожалуйста!

– Скажи.

– Если я скажу, ты меня отпустишь?

– Скажи.

– Славься, Цезарь… идущие на смерть… приветствуют тебя.

– Теперь я Цезарь. Твоя жизнь в моих руках. Должен ли я тебя помиловать?

– Да, – сказал он, засмеявшись и, наверное, подумав, что все это игра, часть маленькой драмы, которую он разыгрывал вечером, когда гости притворялись, будто я – их повелитель. – Да, помилуй. Пожалуйста, Цезарь! Помилуй!

– После того, что ты сделал с Примигением, ты просишь о пощаде?

– Ликиск, мне нужны были деньги, а за свидетельские показания давали много денег.

– Ты сделал это ради денег? – простонал я.

– Мне нужны были деньги. Ты должен понять. Ты ведь знаешь, как тяжело, когда у тебя ни гроша!

– Я не Ликиск. Ты забыл. Я Цезарь.

– Да, Цезарь! Помилуй. Пожалуйста.

Я сделал паузу, словно раздумывая. Потом улыбнулся:

– Добить!

Меня охватило ликование, когда из рассеченной шеи Плиния вырвался фонтан ярко-красной крови. Пораженный ее количеством (когда нож погрузился в шею до самой рукоятки, мне на живот и пах выплеснулся целый поток), я вскочил с постели и уставился на то, что сделал; во рту у меня пересохло, в висках и на шее бился пульс, а кровь Плиния тем временем заливала его бледную кожу и белые простыни. Он несколько раз дернулся и затих. Кровь из горла продолжила медленно сочиться.

Я вытер себя его плащом.

Главная комната, где на полу спали обнаженные кутилы, была погружена в тишину, когда я прокрался к двери, одетый в ту же одежду, под которой спрятал кинжал. Подарки я оставил.

Весенний дождь омыл крутую дорогу, ведущую обратно к берегу. По ногам текли ручейки грязной воды, дождь насквозь промочил мой плащ и тунику. Мне было холодно, капли били по лицу, путали волосы, но я смеялся. Так, смеясь на бегу, я добрался до «Тритона», легко покачивавшегося на волнах.

Сабин не спал, ожидая моего возвращения.

– Заходи, мальчик, и сними сырую одежду. Надень мою и, если хочешь, расскажи.

Я положил на стол его кинжал. Этого было достаточно.

– До отплытия тебе лучше остаться здесь, Ликиск, – сказал Сабин.

Однако я должен был вернуться к Реммию.

– Мне надо попрощаться и забрать деньги.

Когда я оказался в доме Реммия, дождь уже кончился, выглянуло солнце. Толстый сводник и его женщины завтракали. Сев на свое место, я быстро поел. Реммий смотрел на меня иначе, женщины были необычайно тихи. Клодия, видевшая меня насквозь, тоже молчала. Я был уверен – они знали о Плинии. Новости об убийствах, хотя и довольно частые, распространялись молниеносно.

Когда я поел, Клодия встала и положила руку мне на плечо, в то время как остальные молча вышли из-за стола и покинули комнату. Клодия закрыла за ними дверь. Как всегда прямолинейная, она повернулась и спросила:

– Ликиск, это ты его убил?

В ее глазах не было угрозы.

– Да, – ответил я. – На то была причина. А что, кто-то спрашивал?

– Нет, – сказала она. Возвратившись к столу, она села рядом и взяла меня за руку.

– Это только вопрос времени – кто-то все равно придет, – произнес я.

– Здесь ты не будешь в безопасности. В Остии тебя слишком хорошо знают.

Кивнув, я сказал, что уплываю.

– Вам не о чем тревожиться. Это была только моя обида.

– Реммий очень обеспокоен.

– Он меня выдаст?

– Никто из нас тебя не выдаст. Мы любим тебя, Ликиск. Ты наш брат, наш сын, наш весельчак. Мы тебя не выдадим. Ты хочешь забрать свои деньги и вещи. Если тебе нужно еще, мы поможем.

– Нет, денег мне хватит. Я дождался Сабина. Он капитан корабля, и я уплыву вместе с ним.

– Надеюсь, это будет скоро – ради твоего же блага.

– Завтра или послезавтра. Но здесь я не останусь. Я знаю, что для вас это опасно.

– Мы будем по тебе скучать, Ликиск.

– И я по вас тоже.

Она поцеловала меня нежно, как мать целует сына. Она не плакала, хотя некоторые женщины прослезились. Реммий крепко пожал мне руку, сокрушаясь.

– В Риме мы могли бы стать богачами, Ликиск.

Я сдерживал слезы до тех пор, пока не покинул дом. В маленьком ящике подмышкой у меня была одежда, деньги и письма Прокула и Неемии.

Я старался идти неторопливо, не привлекая к себе внимания.

Нептун, словно сознавая грозившую мне опасность, послал туман, укрывший доки, когда я пробирался к «Тритону», спешил по сходням и бежал по сырой палубе. Лампа дружелюбно освещала тесное помещение каюты, где по решению Сабина я должен был оставаться до тех пор, пока «Тритон» не поднимет якорь и не выйдет в открытое море.

– Я записал тебя в команду, – сказал он, наливая мне чашу вина.

– Что у меня за должность?

– Помощник капитана, – сказал он, подмигивая. – Будешь следить, чтобы Сабину хватало вина, чтобы его каюта была чистой, и чтобы ему было с кем поговорить, когда развяжется его язык. Короче, будь рядом с каютой капитана, подальше от чужих рук и от чужих глаз – по крайней мере, пока мы не покинем Остию.

– А когда мы ее покинем?

– Послезавтра, во время прилива.

– Куда мы направимся?

– При попутном ветре дней через десять – четырнадцать прибудем в Александрию.

– А потом – в Палестину!

Сабин сжал мои плечи.

– Александрия – большой порт. Тебе не придется долго ждать корабля.

– Один день – это уже долго, – ответил я, мысленно устремляясь к тому моменту, когда увижу Марка Либера и раскрою руки, чтобы его обнять – только его. Я больше не буду принадлежать никому, кроме своего воина, поклялся я, когда «Тритон» Сабина выходил из дока. Свежий ветер дул мне в лицо, а над далекими холмами вставало дружелюбное солнце.