Текст книги "Крестоносец. За Гроб Господень"
Автор книги: Пол Догерти
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)
Часть 3. Родосто
День святого Исидора, 4 апреля 1096 г.
– Осторожно, справа! – предостерегающе крикнул Гуго де Пейен хриплым голосом.
Элеонора, стоя между двумя повозками на высоких колесах, стерла с лица пот, перемешанный с пылью. Она подняла арбалет, а потом опустила его. Утренний туман сыграл скверную шутку с ее глазами, к тому же Элеонора, как и остальные ее попутчики, уже выбивалась из сил. Она пристально посмотрела вправо вдоль ряда повозок и самодельных баррикад, воздвигнутых командирами-провансальцами. Отсутствие их предводителя, Раймунда Тулузского, ощущалось очень сильно. Может, он смог бы выбрать более удобную оборонительную позицию. Защитная линия провансальцев, слегка изогнувшись подобно луку, растянулась между двумя рощицами. Позади них открывалась пустошь, спускавшаяся к ручью, возле которого изготовились конники. Элеонора взяла кожаный бурдюк и жадно отпила из него воды, забрызгав лицо, а затем передала его Имогене, которая сидела на корточках и пыталась зарядить арбалет, положив его на кусок рваной материи. Вдова, волосы которой были перехвачены тесемкой, улыбнулась в ответ, потом отпила воды. Поперхнувшись, она закашлялась и скороговоркой выругалась, проклиная насморк, а также боль в горле и ушах. Имогена еще долго ворчала, и Элеонора сочувственно похлопала ее по спине. За последние несколько недель, во время кошмарного перехода от Истры к побережью Далмации, они с Имогеной стали неразлучными подругами. Как отметила Элеонора в своей летописи, у них не было иного выбора, кроме как объединиться против опасностей, с которыми им приходилось сталкиваться. Порезав палец об острый край стрелы, Имогена снова выругалась, а потом размазала кровь из пальца по щеке.
– Это на тот случай, – сказала она, показывая на клубы пыли вдали, – если греки прорвут нашу оборону. Не станут же они насиловать уродин!
Элеонора с отчаянием посмотрела на безоблачное небо. Там парил стервятник, и она подумала, а не почувствовал ли он, что сейчас прольется кровь, ее кровь?
С первыми признаками лета погода стала мягкой и теплой. По дороге Виа Игнатиа они дошли до греческого города Диррахия, а потом через Северную Грецию попали сюда, в окрестности Родосто, находившегося всего в нескольких милях от Константинополя. Однако на этом их кошмары не закончились. Когда они шли через Македонию, Альберик отметил, что такую же дикую местность видел когда-то и Александр Македонский. Но Элеонору мало интересовала столь далекая история. Темные леса, быстрые реки, глубокие ущелья и пустынные луга, с которых угнали весь скот, имели отталкивающий и даже пугающий вид. Однако Македония, несмотря на свою мрачность, принесла им желанное облегчение после кошмарной дороги через Склавонию вдоль побережья Далмации. Это был жуткий, похожий на страшный сон переход, когда густой как полотно туман клубился вдоль скользкой дороги, усыпанной валунами и заваленной упавшими деревьями. По обе стороны дороги высились густые темные леса, а ветер, свистевший вдоль нее, был пронизывающим и острым как бритва. И ничего не было видно ни сзади, ни спереди, кроме этого тумана, похожего на плотную толпу привидений.
Имогена что-то сказала. Элеонора чувствовала себя слишком измученной, чтобы ответить. Она села, опершись спиной о повозку, и устремила взгляд на пустошь и на ручей, полноводный и бурлящий после весенних дождей.
«Склавония! Пустынная страна», – вспоминала Элеонора. Ничего, кроме деревьев и гор, а еще тумана, что висел, словно адские испарения, закрывая взор и приглушая звук. Редко приходилось им видеть или слышать зверей и птиц. Повсюду стояла зловещая тишина, нарушаемая лишь беспорядочной толпой, состоящей из двух тысяч людей, едущих на лошадях и повозках. «Бедные братья» тянулись вместе со всеми, и их знамя уныло свисало с древка. Время от времени этот тяжелый монотонный поход прерывался быстрыми и свирепыми наскоками врага. Склавонцы, убежав из деревень и забрав с собой скот и драгоценные съестные припасы, тайком возвращались и досаждали крестоносцам. Они шли вслед за колонной, нависая то на флангах, то с тыла, пребывая в постоянной готовности напасть на всякого, кто имел неосторожность отстать от колонны. Они рубили несчастным головы и водружали их на древки своих знамен, а когда их пытались преследовать, то они быстро отступали в свои горные твердыни. Наконец граф Раймунд, разозлившись до исступления, переместил защищенных доспехами рыцарей в тыл колонны. Он также призвал Гуго, Готфрида и остальных «Бедных братьев» подгонять отстающих и держать их вкупе. Это было невероятно трудное задание! Приходилось быть бдительными на протяжении всего длинного, холодного дня, когда тучи висели очень низко, так что склавонцы умудрялись под их прикрытием подбираться настолько близко и атаковать столь стремительно, что никто не успевал разобраться, что к чему. Элеонора и другие отбивались арбалетами, дротиками, копьями и кинжалами. Одно нападение запомнилось ей особенно четко. Какой-то бородатый склавонец с окровавленным лицом залез в повозку и пополз к ней. Элеонора размозжила ему голову топором и столкнула его труп на дорогу.
День за днем тянулась одна и та же отупляющая рутина – холодная, голодная и молчаливая, прерываемая воинственными криками этих отвратительных созданий, неожиданно выскакивающих из тумана. Наконец граф Раймунд решил принять более решительные и жестокие меры. Своих мучителей, скрывавшихся в убежищах среди скал, крестоносцы догнать не могли, и поэтому граф решил отыграться на тех немногих склавонцах, которых им удалось взять в плен. Им выкалывали глаза, отрезали носы, отрубали руки и ноги. Ослепленных и обезображенных пленников, представлявших собой окровавленные обрубки, бросали на дороге как суровое назидание местным жителям, чтобы те оставили крестоносцев в покое. Элеоноре никогда не забыть этих визжащих мужчин и женщин, беспомощно барахтающихся на обледенелой дороге.
Наконец они дошли до Скодры. Граф Раймунд попытался заключить мир с царем склавонцев, однако наскоки продолжались до тех пор, пока они не пересекли границу империи и не вступили на территорию Алексия Комнина неподалеку от города Дураццо. Все они облегченно вздохнули, особенно когда император прислал им письма с заверениями о мире, предложил съестные припасы и сообщил о том, что к Константинополю быстро приближаются и другие франкские предводители. Их окружили разведчики императора: куманы в складчатых доспехах, а также туркополы, болгары, пацинаки и другие наемники. «Бедные братья» подумали, что они теперь в безопасности. Гуго и Готфрид наконец с наслаждением сняли с себя тяжелые шлемы и прочие доспехи. Норберт и Альберик отслужили благодарственную мессу на алтаре, устроенном на одной из повозок. Пьер Бартелеми объявил, что ему было видение слез святого Иоанна, который, как и в Апокалипсисе, плакал при мысли о страданиях, выпавших в Склавонии на долю «Бедных братьев» и остальных участников похода. Однако передышка оказалась иллюзорной. Наемники императора стали преследовать армию графа Раймунда и всячески ей противодействовать. Произошли жестокие стычки на мечах, в которых погибли двое командиров-провансальцев, а также некоторое количество рыцарей, женщин и детей. Даже Адемар из Ле-Пюи получил ранение в голову и был отправлен с охранным свидетельством в город Фессалонику.
К тому времени, когда армия графа Раймунда достигла города Русса, ее терпение иссякло. Местные жители или не хотели продавать крестоносцам припасы, или им запретили это делать, и поэтому начались вооруженные стычки между горожанами и соратниками графа Раймунда, сопровождавшиеся грабежами лавок и складов. Прибыли греческие войска: вооруженные всадники с овальными щитами при поддержке наемников и конных лучников. А наихудшим оказалось то, что среди них были катафракты – тяжелая кавалерия, появления которой, как рассказал Элеоноре Гуго, очень боялся граф Раймунд. В конце концов после долгих переговоров было достигнуто соглашение о перемирии. В лагерь вошли греческие посланники и стали упрашивать графа Раймунда проследовать с ними до Константинополя на встречу с императором, который, как они утверждали, уже вел переговоры с другими франкскими предводителями. Граф принял это приглашение и поспешно отбыл, оставив свое почти двухтысячное войско под объединенным командованием виконта Беарнского и графа Оранского – двух молодых людей, которые, по мнению Готфрида, едва могли отличить юг от севера, не говоря уже о том, чтобы командовать армией.
После отъезда графа Раймунда минуло три дня. Армия продолжала медленно продвигаться вперед, приближаясь к городу Родосто, а за ней, как тень, неотступно следовали войска императора. Случались новые стычки и новые грабежи, совершаемые крестоносцами, ибо, несмотря на все приказы и увещевания, не все отряды придерживались такой же строгой дисциплины, которая царила в рядах «Бедных братьев». Но самыми отъявленными грабителями оказалась шайка разбойников из Монпелье, называвшаяся «Отряд нищих». Предводительствовал этим отрядом некий Жан Волк. Когда-то этого мошенника городские власти наняли для того, чтобы он прочистил городской ров и канавы. Он выполнил задание, но при этом развил непревзойденное умение похищать из тех же рвов и канав гусей и уток, принадлежавших местным фермерам и ремесленникам. После этого он стал преуспевающим птичником, продававшим свежее мясо всем и каждому. Когда из Клермона прозвучал призыв к Крестовому походу, Жан понял, что ему выпала возможность хорошо поживиться и в других местах. Немедленно воспользовавшись своим богатством и известностью, он организовал собственный отряд, в котором преобладали жители трущоб. «Отряд нищих» кишел всяческими чудаками и сумасбродами, мошенниками и шутами, комедиантами и акробатами. Эти мужчины и женщины наивно надеялись, что Иерусалим – это где-то близко, за горой. Полное трудностей и лишений путешествие по Виа Игнатиа потрясло их и ожесточило. Как заметил отец Альберик, в «Отряде нищих» не знали других слов из Святого Писания, кроме как «живите днем сегодняшним и не беспокойтесь о дне завтрашнем, о том, что вы будете есть, пить и во что будете облачаться». Жан и его свора свято верили, что Господь обеспечит их всем необходимым, а если нет, то они охотно посодействуют ему в этом сами.
Жану помогали два командира, отвратительного вида верзилы, с гордостью носившие клички Горгулья и Бабуин. Они сплотили вокруг себя целую орду грабителей, и при подходе к городу Родосто «Отряд нищих» просто исчез. После четырехдневного отсутствия они вернулись, пригнав с собой коров, овец и кур. Кроме того, среди трофеев было свежее мясо, роскошные ковры, а также дорогая одежда и драгоценности. Они утверждали, что все это – дары благодарных местных жителей. Никто их особенно не расспрашивал, но Гуго вскользь заметил хриплым шепотом, что всем им вскоре придется дорого заплатить за то роскошное пиршество, которое им устроил Жан. Никто из командиров отрядов и вельмож не имел полномочий или соответствующего статуса, чтобы привлечь Жана к ответу. Более того, никто из них не смог устоять перед соблазнительным запахом свежеприготовленного мяса и прочей еды, сдобренной всяческими приправами.
Как истинный король карнавала, Жан пригласил на пиршество всех предводителей. Элеонора, Гуго и Готфрид тоже пришли, ибо желудки их требовали еды, а рты – сладкого вина и фруктов, которые тут были в изобилии. Этот банкет оказался разумным ходом. Графа Раймунда не было. И Жан, сыграв на голоде и отчаянии крестоносцев, всех их сделал своими сообщниками. При свете гудящих костров и ярких факелов подавались блюда со свежим жарким из мяса уток, гусей, свиней и коров. Присутствующих развлекали комедианты и акробаты, а Жан потешал слушателей рассказом о том, как он когда-то одурачил толстого виноторговца и напыщенного каноника из Монпелье.
– Я заказал себе вина, – ревел он, сидя на стуле, похожем трон. – И сказал помощнику торговца, что расплачусь после его доставки. Он последовал за мной в собор. Я велел ему подождать снаружи, а сам подошел к канонику и заявил ему, что привез с собой на исповедь племянника, поскольку тот страдает непомерной алчностью и страстно любит деньги. Не соизволит ли каноник поговорить с ним и наставить на путь истинный, а за это принять в дар бочки с вином, которые я привез на телеге? Конечно же, каноник согласился. Он вышел со мной на улицу и увидел торговца, который стерег бочки с вином. Я сказал, чтобы он подождал, а сам подошел к парню и объяснил, что этот толстый богатый священник, который сейчас подзовет его к себе, оплатит счет за вино.
Рассказ Жана закончился взрывом смеха над тем замешательством, которое испытали как исповедующийся, так и отпускающий грехи. Первый требовал денег, а второй укорял его за чрезмерную жадность. В конце концов они выяснили, что к чему, но к тому времени Жан благополучно скрылся, прихватив с собой бочки с вином.
Элеонора сочла Жана лжецом и хвастуном, но невольно восхищалась его изобретательностью и хитростью. А Гуго и Готфрид, узрев подававшиеся яства и добро, добытое Жаном в его «фуражирской» отлучке, старались убедить себя в том, что все это досталось ему вполне законным способом. В конце концов, если император не желал снабжать их провиантом, то у крестоносцев не оставалось иного выбора, как добывать его самим. Когда Гуго и Готфрид услышали, как Горгулья и Бабуин бахвалятся, выставляя на всеобщее обозрение дорогие вещи и драгоценности, принесенные в лагерь, их беспокойство еще больше усилилось. Их опасения подтвердил Теодор, странствующий греческий наемник, присоединившийся к армии графа Раймунда и сдружившийся с «Бедными братьями». Теодор рассказал, что родился возле Смирны в греческо-норманнской семье. Он мастерски владел мечом и имел собственного боевого коня и вьючную лошадь. Был он среднего роста, с бородатым смуглым лицом. Теодор казался спокойным и вежливым и вскоре произвел на Гуго и Готфрида сильное впечатление тем, как много он знал о турках, греческой армии и местности, по которой передвигались крестоносцы. Он оказался также искусным воином и как-то раз позволил Гуго и Готфриду осмотреть свои необычные доспехи: камзол с внутренней кольчугой, под ним – широкий кожаный пояс с пластинками и латный воротник из такого же материала. Голову Теодора защищал остроконечный шлем. Прирожденный воин, Теодор воевал против болгар, турок и аланов. Он очень заинтриговал слушателей рассказами о турках, на территорию которых им вскоре предстояло вторгнуться. Теодор описывал их как быстрых и ловких воинов, безжалостных и жестоких, поднаторевших в стрельбе из лука на скаку, чем они не раз приводили в замешательство своих противников. Кроме того, он рассказал также о жесткой дисциплине, царящей в императорской армии, о ее тяжелой и легкой кавалерии, а также о хорошо обученной пехоте под командованием имперских гвардейцев. Армия Алексия была организована в турмы, численностью приблизительно три тысячи воинов каждый, которые в свою очередь подразделялись на восемь нумери, в каждом из которых насчитывалось около трехсот пятидесяти человек под командованием четко определенного количества офицеров и знаменосцев, руководствовавшихся своим собственным уставом. Византийская армия отличалась хорошо налаженным полевым снабжением, в ней имелись тяжелые осадные орудия, инженерные подразделения и медицинская служба. На Гуго такая военная организация произвела большое впечатление, и он немедленно начал вводить подобную дисциплину среди «Бедных братьев», которых насчитывалось около сотни. Он организовал их в подразделения по десять человек, назвав их конроями, и назначил командиров из рыцарей. Кроме того, он распределил хозяйственные и врачебные обязанности среди других участников похода, включая даже женщин и детей.
На устроенный Жаном банкет Теодор пришел поздно, но сразу же заговорил приглушенным голосом с Гуго на средиземноморском lingua franca. Гуго внимательно выслушал его, а потом шепотом передал Элеоноре, что, по мнению Теодора, люди Жана не просто собрали снедь и прочие подношения, а ограбили дома и усадьбы местной знати, то есть совершили преступление, которое греки не оставят безнаказанным. На следующее утро предсказания Теодора сбылись. Едва поднялось солнце, как в лагерь галопом прискакали разведчики и криками оповестили всех, что из утреннего тумана появилась колонна войск императора и уже разворачивается в боевой порядок. Сначала франкские командиры подумали, что это просто маневр, но когда они выехали на околицы Родосто, то путь им преградили войска императора. Виконт Беарнский вызвал Гуго и Готфрида на поспешный военный совет под сенью небольшой рощицы. Навстречу войскам были отправлены посланники, однако те отогнали их, выпустив град стрел. Греки явно намеревались вступить в сражение, и все, что могли сделать франки, это сидеть и ждать. Элеонора закрыла глаза и задремала. После вчерашнего ночного пиршества она уже не страдала от голода, но ей очень хотелось пить, ее клонило в сон, слегка подташнивало, а все суставы ныли. Ненадолго ей подумалось – а не правдивы ли слухи, которые ходят в последнее время по лагерю? Не совершили ли они ошибку? Может, не надо было отправляться в поход? И действительно ли они занимались богоугодным делом?
– Элеонора, Элеонора! – Она тут же проснулась, услышав, как выкрикивают ее имя. К ней галопом приближалась группа всадников: Гуго, Готфрид, Бельтран и Теодор. Поравнявшись с ней, Гуго резко соскочил с коня.
– В чем дело? – спросила его Элеонора. Ее настолько поглотили раздумья, что она не сразу услышала шум, нарастающий со стороны лагеря. Она повернулась и посмотрела в промежуток между повозками. Вдали зловеще посверкивали доспехи и развевались разноцветные боевые знамена, а легкий ветер доносил вместе с пылью угрожающий рев труб и барабанов.
– Теодор считает, что греки группируются для атаки. Вскоре она начнется. – Гуго схватил Элеонору за плечи и сильно сдавил их. В его глазах промелькнул страх. – Слушай, Элеонора, – прошептал он. – Я очень тебя люблю, но, во имя всего святого, неужели нам суждено здесь погибнуть? Граф Раймунд поехал на встречу с императором, тогда почему греки собираются на нас напасть?
– Они хотят отомстить! – ответила Элеонора, посмотрев на далекое облако пыли.
– Так оно и есть. – Бельтран тоже спешился и, пошатываясь, подошел к ним вместе с Теодором; их потные лица выражали крайнюю тревогу.
– Надо вступить с ними в переговоры! – хрипло выкрикнула Элеонора, показав рукой на облако пыли.
– Слишком поздно, – заявил Теодор. – Господин Гуго, нам надо готовиться к отражению атаки.
По всей линии обороны франков командиры пытались навести порядок. Прискакали виконт Беарнский и другие военачальники, облаченные в кольчуги и доспехи, с коническими шлемами на головах и длинными овальными щитами, прикрепленными к седлам. Они отчаянно пытались заткнуть все бреши между повозками и расположить за ними как можно больше лучников. Виконт осадил коня прямо перед Гуго.
– Что еще мы можем сделать? – выкрикнул он.
– Плотнее сомкнуть линию обороны, – крикнул ему в ответ Гуго. – И как можно быстрее. Расположите по краям конников, а резерв держите в центре. Добавьте к ним немного пеших воинов. Мы должны удержать линию во что бы то ни стало. Мой господин, – Гуго схватил коня виконта за поводья, – мы должны, если сможем, договориться с греками о мире.
– О чем? – завопил виконт, перекрывая усиливающийся шум.
– Я спрашиваю, почему они идут на нас в атаку? – выкрикнул в ответ Гуго.
– Потому что они – греческие схизматики! – воскликнул один из попутчиков виконта. – Они завидуют нашему богоугодному делу, потому что самим им суждено гореть в аду!
– Ерунда, мой господин, – произнес Гуго, положив руку на закрытое кольчугой колено виконта. – Если у нас еще есть возможность, мы должны вступить в переговоры.
Виконт кивнул.
– Но сначала будет кровавая стычка. Жаль, что с нами нет графа. Гуго, – сказал виконт, берясь за поводья, – оставайтесь в центре обороны. – И с этими словами он отбыл.
Гуго начал группировать свой отряд, чтобы выдвинуться к «Нищим», которые находились чуть дальше на передней линии обороны. Были развернуты знамена и вымпелы, а к повозкам прикрепили длинные шесты с распятиями. Детей, стариков и больных отослали за линию конников, стоявшую возле ручья, под защиту группы женщин, вооруженных копьями, тяжелыми арбалетами и луками с запасами стрел. Из корзин и мешков извлекли ржавые доспехи. Люди быстро надевали на себя кольчуги с короткими рукавами, а также нательную броню и кожаные панцири, подбитые шерстью, поспешно прикрепляли к головам шлемы, похожие на котелки и чайники. Пронзительно затрубили горны и рожки. Элеоноре выдали лук и колчан. Осторожно посмотрев в промежуток между повозками, она застонала от досады: греки медленно, но неуклонно и зловеще приближались к ним. Это был ряд пехотинцев с сомкнутыми щитами и угрожающе выставленными копьями. Они напоминали стену, ощетинившуюся смертоносным железом. То тут, то там ряды пехотинцев размыкались, чтобы пропустить эскадрон тяжелой кавалерии; при этом всадники изо всех сил сдерживали своих коней, стараясь не нарушать боевой порядок. Сквозь клубы пыли блистали высоко поднятые штандарты. Воздух гудел и пульсировал от лязга цилиндрических тарелок, завывания труб и блеяния рожков. Подъехал Готфрид. Элеонора подбежала к нему и схватила его коня за уздечку. Готфрид наклонился к ней; его лицо и голову почти полностью скрывала кольчужная часть шлема. Он обнял ее, обнажая рот.
– Элеонора, клянусь тебе, если мы сегодня не умрем, то я окажу Господу большую услугу – приму постриг и стану монахом. – И с этими словами он быстро ускакал прочь.
Элеонора рассмеялась, закашлялась от пыли и вернулась к повозке.
– Прощание с любимым? – подтрунила Имогена.
– Настоящий трубадур, – сухо ответила Элеонора. – Романтическая душа. Вельможа Готфрид пообещал, что если останется сегодня в живых, то уйдет в монахи!
Имогена с сарказмом ответила, что в таком случае она тоже уйдет в монастырь, но ее слова заглушили громкие звуки рожков и труб. Греческая маршевая колонна ускорила темп ходьбы. Земля задрожала от их ритмичных шагов, а воздух наполнился лязгом стали, криками людей и громким лошадиным ржанием. По всей линии франкской обороны мужчины и женщины вставляли стрелы в луки и арбалеты. Откуда-то появился Гуго, откинул шлем и быстро забрался на повозку. Элеонора посмотрела в щель между планками и увидела, что колонна греков резко остановилась. Стена из щитов раздвинулась, и в образовавшийся промежуток хлынул поток простоволосых воинов в камзолах и коротких штанах. Они кинулись вперед, размахивая над головами кожаными ремнями.
– Пращники! – выкрикнул Гуго. – Прячьтесь! Нагните головы, прикройтесь щитами!
Элеонора и Имогена спрятались за повозку. Послышалось громкое жужжание, будто на них устремилась туча злобных шершней. Отполированные камни ударили в повозку, и с обеих сторон послышались душераздирающие вопли. Гуго поднялся, прикрывая голову щитом.
– Лучники! – завопил он. – Приготовиться – пли!
Ответом на свист камней стало пение стрел и щелканье фиксаторов, сопровождаемое звуком, похожим на неистовое хлопанье крыльев гигантской птицы. Элеонора украдкой выглянула из-за края повозки и увидела людей, мечущихся в клубах пыли. Услышав, как Имогена щелкнула фиксатором своего арбалета, она плавно натянула тетиву лука – и обе стрелы одновременно растаяли в пыльной мгле. Воздух полнился воинственными криками. Элеонора обернулась и взглянула на франкскую линию обороны – с нее уже оттащили несколько изуродованных окровавленных трупов. Стоя над ними на повозке, Гуго громогласно скомандовал перезарядиться и изготовиться к стрельбе. Липкими от пота руками Элеонора выполнила команду, а позади тихонько чертыхалась Имогена. Стрельба как из лука, так и из арбалета оказалась тяжелой физической работой. Неужели они погибнут? Они прицелились и снова выстрелили, направив свои стрелы на движущийся ряд фигур, мечущихся и танцующих в пыли, словно демоны из ада. Да и шум вокруг стоял адский. В сознании Элеоноры искрой промелькнуло воспоминание детства: вот отец в развевающейся накидке въезжает на коне во двор, вот мать спешит ему навстречу… Но Гуго, стоя над ней на повозке, быстро вывел ее из приятного забытья.
– Топорники!
И снова греческая стена из щитов раздвинулась. К ним бросилась толпа вопящих людей. Это были длинноволосые и бородатые наемники. В одной руке каждый держал щит, а в другой – двусторонний топор. Некоторые из них сразу же упали в пыль, сраженные стрелами в лицо или грудь. Другие же добежали до повозок и вскочили на них, но были встречены ударами мечей, булав и копий. Один из них прорвался сквозь промежуток между повозками. Элеонора проткнула его копьем, а Имогена, истерически взвизгнув, размозжила ему дубинкой голову, превратив ее в кровавое месиво. Стоя на повозке, Гуго и другие облаченные в доспехи рыцари давали отпор нападавшим, а тех из них, которые проскакивали между повозками, встречали пехотинцы. Это был кошмарный хаос звенящей стали, брызжущей крови, перекошенных злобой лиц и леденящих кровь смертельных ударов металла и дерева о человеческую плоть. Короткая передышка – и новая свирепая атака. Элеоноре показалось, что у нее начался горячечный бред. По обе стороны от нее лежали мертвые тела, потом она услышала рев, атака начала ослабевать, и топорники отступили. Гуго, весь забрызганный кровью, слез с повозки. В его кольчуге застряли кусочки человеческой плоти, а на лице тоже виднелась засохшая кровь. Элеонора отвернулась, и ее вырвало; через несколько секунд она почувствовала, как рука Имогены легла ей на плечо.
– Элеонора? – Гуго нагнулся и взял ее за руки. – Готфрид с другими рыцарями атаковал греков с флангов. Они отступают.
Элеонора беззвучно кивнула. Ей было все равно. Она присела возле колеса, и ей показалось, что она спустилась в ад. Вокруг нее громко кричали дети, истерически рыдали женщины, а среди раненых ходили пешие воины. Врагам они устраивали быструю расправу, перерезая горло, чтобы те не мучились, точно так же поступали и с франками, чьи раны были смертельными. То тут, то там проносились небольшие пылевые смерчи. Вдоль ряда воинов, изнывающих от жары, ходили водоносы с ведрами и черпаками. Придя в себя, члены «Отряда нищих» оттаскивали от повозок погибших – как своих, так и чужих. Прискакали галопом виконт Беарнский и его командиры. Элеонора прислонилась к повозке, а Имогена сунула ей в руки ковш с водой. Она отхлебнула и окинула взором поле битвы. Большинство убитых скорчились в неестественных позах, но некоторые лежали так спокойно, положив голову на руки, что казалось, будто они уснули. Летняя жара лишь усиливала агонию раненых. Их крики отогнали стервятников, но не смогли отогнать мух, которые черными тучами кружились над страшными ранами. Где-то безудержно рыдал ребенок. Ему вторил женский плач. Кто-то звал лекаря, кто-то – священника. Рагомер, один из «Бедных братьев», был ранен топором в плечо и плакал от боли. Доктор пытался перевязать его ужасную рубленую рану. Элеонора отвернулась. Гуго разговаривал с виконтом. Она поднялась и пошла к ним. Виконт одобрительно кивнул головой, не возражая против ее присутствия.
Гуго крикнул, приглашая к себе Теодора, Бельтрана и Альберика.
– Мы будем пытаться заключить мир, – сообщил он им, переводя дыхание. – Это безумие. Нужно узнать, почему греки напали на нас с такой неистовой жестокостью.
Немногим позже, сжимая в руках ветку с густыми листьями, сопровождаемый по бокам Теодором, Альбериком и священником, державшим шест с привязанным к нему крестом, Гуго галопом помчался в пыльную дымку, а за ним последовал Бельтран. Своих убитых, уже раздетых догола и пугавших присутствующих жутким видом кровавых ран, франки стащили к погребальным кострам, наскоро сооруженным возле ручья. Курган из трупов полили маслом. Священник нараспев прочитал «Реквием». Потом в этот монумент погибшим бросили факел; языки пламени охватили мертвые тела, и вскоре над курганом появились клубы черного дыма. Едкий смрад горящих тел повис над линией обороны. Подъехал на коне Готфрид; лицо его до сих пор пылало неистовством сражения. Посмотрев на Элеонору отсутствующим взглядом, он подъехал к промежутку в линии повозок, сделанному для того, чтобы смогли выехать виконт с командирами, и стал смотреть на поле битвы, где понемногу скапливались греки. Из лагеря противника прискакали посланники с ветвями мира в руках.
Франки разрешили грекам обойти поле битвы и забрать своих убитых и раненых. Обессиленная Элеонора опустилась на землю. Имогена присела рядом. Они разделили краюху черствого хлеба, выпили вина и закусили сушеными финиками.
– Мы вроде бы идем на Иерусалим, Град Небесный, – пробормотала Элеонора. – А вместо этого попали в адскую долину смерти.
– Сестра?
Элеонора подняла голову. Над ней стоял Норберт. Изможденное шелушащееся лицо бенедиктинца было покрыто брызгами крови.
– Там – кузнец Фулькер, – кивнул головой Норберт. – Он умирает от ран. Говорит, что должен что-то сказать вам перед тем, как исповедаться.
Элеонора поднялась. У нее так сильно кружилась голова, что Норберту пришлось поддерживать ее под руку, ведя вдоль ряда повозок. Они прошли мимо небольших групп людей, собравшихся возле стонущих мужчин и рыдающих женщин. Некоторые крестоносцы чинили свое оружие. Некоторые стояли на коленях и молились возле маленькой статуэтки Девы Марии или святого заступника. И над всем этим витали клубы дыма, смрадного и густого. Когда дым на мгновение рассеялся, они увидели Фулькера, которого положили на землю, подперев ему голову какими-то пожитками. Он весь дрожал, а грязная повязка на шее и груди пропиталась кровью.
– Я не могу остановить кровотечение, – пробормотал лекарь. – Слишком много ран.
Элеонора опустилась на колени. Веки Фулькера затрепетали, он попытался взять ее за руку, но у него не хватило сил. Элеонора, борясь с усталостью и подавляя подступившую тошноту, старалась не обращать внимания на зловоние, окружавшее их.
– В меня попали стрела и камень из пращи, – сказал, задыхаясь, Фулькер. – Почти одновременно. – Он заморгал глазами. – В спину и шею. Значит, такова воля Божья. Слушайте, что я вам скажу. – Кузнец взглянул на Норберта, и тот удалился. – Наклонитесь поближе. – Элеонора наклонилась. – Я наблюдал за вами, – сказал кузнец, задыхаясь. – И я доверяю вам, госпожа Элеонора. Поэтому я должен с вами поговорить. Я был в той толпе, которая убила Анстриту. Нет-нет, не уходите, выслушайте меня! Вы же не из Оверни, сестра, где все живут в мире ведьм и колдунов. Анстрита была странницей, знавшей толк в разных травах; она пришла в нашу деревню и поселилась здесь. Но она казалась нам чужой. Мы подозревали ее кое в чем. Она была необщительной, хотя, видит Бог, довольно приветливой, а еще – молодой и хорошенькой. Некоторые женщины завидовали ей, а мужчины волочились за нею. Деньги у нее водились, и, как бы там ни было, она вела добродетельную жизнь. Но это все равно не спасло ее. Ходили всяческие слухи, а все трагедии и несчастья списывались на нее. В прошлом году, через неделю после Михайлова дня, я вместе с другими грешниками пил вино в таверне «Божья лоза»… – Фулькер умолк, хватая ртом воздух, и на губах его выступила розовая пена. Веки его затрепетали, и он сделал глубокий вдох. – Нам принесли тайное послание. Никто не знал, откуда оно. В определенный день мы должны были собраться на пустоши как раз тогда, когда отец Альберик зазвонит на всенощную. Так мы и сделали, собравшись один за другим в поросшей травой ложбине; она была достаточно глубокой, чтобы никто не видел пылающий там огонь. Мы думали, что это шутка, однако в послании упоминалась Анстрита, поэтому мы, налитые пивом и злобой, согласились. Мы должны были прийти в капюшонах и масках; так мы и сделали, хотя я узнал их – старосту Роберта и других грешников. – Фулькер снова остановился, чтобы перевести дыхание.
