Текст книги "Крестоносец. За Гроб Господень"

Автор книги: Пол Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Есть еще одно обстоятельство, – начал было Гуго.

– Но мой господин! – прервала его Элеонора. – Мы подчиняемся Раймунду Тулузскому. Он знает об этих планах?

– Знает и одобряет, – заявил Гуго. Наклонившись над столом, он крепко взял сестру за руку. – Если ты не хочешь, то можешь не идти. Мы не подумаем о тебе плохо. Граф Раймунд тоже считает, что хитрость и предательство – это единственный способ завладеть Антиохией. А для этого нам нужен тот, кому мы доверяем.

– Ты сказал, что есть еще одно обстоятельство. Какое?

Гуго отпустил ее руку и, обернувшись, взглянул на полог.

– Прислушайся, Элеонора.

Она прислушалась. Снаружи долетали далекие слабые звуки: где-то неистово визжала женщина и раздавались мужские проклятья.

– Епископ Адемар считает, – тихо сказал Гуго, – что одной из причин наших трудностей является то, что «Армия Господа» сбилась с пути истинного. Ей нужно очиститься и раскаяться в совершенных грехах. Он убедил наших предводителей в том, что все женщины должны покинуть лагерь. Женщин вроде тебя и Имогены отправят под охраной в порт Святого Симеона, где они будут ждать дальнейшего развития событий. Проституток же и прибившихся к лагерю показательно изгонят прочь.

Элеонора ахнула от удивления.

– Да, это жесткая мера, но абсолютно необходимая, – вмешался Боэмунд. – Ради Бога, Элеонора, мы вроде бы «Армия Господа», но в наших рядах полно ремесленников, шутов, всяких сумасбродов, трубадуров, проституток и содомитов. Епископ Адемар прав! Наш лагерь следует подвергнуть очищению, армия должна очиститься, покаяться в грехах и получить их отпущение. Мы не говорим о женщинах вроде вас, а о других. От них нет никакой пользы, они лишь едят, пьют и мешают нам. В течение недели они будут изгнаны из лагеря.

– А как же Имогена? – спросила Элеонора. – Вы назвали ее моей служанкой.

Гуго взглянул на Боэмунда, и тот слегка кивнул в знак согласия.

– Имогена должна пойти с вами.

– А она знает?

– Нет. Просто скажите, что она должна пойти с вами, и все. Имогене не следует знать о нашем разговоре, иначе она может о нем кому-то проболтаться. – Гуго на мгновение умолк, переводя дух от волнения. – Вполне естественно, Элеонора, что у тебя должна быть служанка. И ее нельзя оставлять в лагере одну, ибо своей болтовней она может посеять сомнения в искренности твоего желания дезертировать.

– Между прочим, – сказал Готфрид, – это может тебя подставить под удар.

– А Бельтран?

– Он ничего не знает и не узнает. О наших планах известно лишь графу Раймунду и его ближайшему окружению. Так будет лучше.

– Видите ли, – подхватил Боэмунд нить разговора, – нам нужно, чтобы вы не только проникли в Антиохию и нашли предателя в рядах ее защитников, но также и по возможности выявили турецких шпионов в наших рядах. В настоящее время мы знаем, что это – торговцы-армяне. – Боэмунд поднял руку, как бы извиняясь перед Симеоном. – Но кажется, среди нас есть еще кто-то, кто имеет выход на военный совет и сразу же сообщает Яги-Сиану о наших планах. Я выезжаю на заготовку провизии и попадаю в засаду. В то же самое время, как раз в мое отсутствие, лагерь подвергается нападению турецкой конницы. Совпадение или заговор? Мне кажется, что среди нас есть предатель.

– А что случится, – спросил Симеон, – если мы потерпим неудачу, если кто-то нас предаст и нас схватят?

Боэмунд прикусил губу, избегая взгляда Элеоноры.

– Если это случится и мы об этом узнаем, то постараемся вас выкупить. Если же у нас ничего не получится, то я прикажу отслужить мессы за упокой ваших душ.

– А что будет, если вы потрепите неудачу? – спросила Элеонора. – Если «Армия Господа» уйдет к побережью, чтобы захватить корабли и вернуться в Европу?

Боэмунд указал пальцем на Теодора.

– Он знает, где в нашем лагере спрятаны золото, серебро и рекомендательные письма. Если «Армия Господа» отступит, Теодор воспользуется этой возможностью, чтобы уйти отсюда как можно быстрее. В самом деле, если Антиохия никогда не станет нашей, то зачем в ней оставаться?

Элеонора заметила легкую перемену в его интонации. Боэмунд чуть было не сказал «моей». Он усмехнулся, словно поняв, что чуть не допустил оплошность.

– Антиохия должна быть взята, – продолжил он. – Если нам это удастся, то мы пойдем на Иерусалим.

– А когда нам отправляться?

– Сейчас же! – ответил Гуго. – Сегодня ночью, сестра. Сейчас лишь первая четверть луны, небо затянуто тучами, и скоро снова пойдет дождь. Вас отведут к Мостовым воротам и оставят одних. Настоящая опасность состоит в том, что наши солдаты могут напасть на вас, сочтя предателями, или же турецкая охрана подумает, что вы замышляете какую-то диверсию. Если же вы попадете в Антиохию благополучно, то Теодор знает, какой знак нужно подать. А до тех пор я и все здесь присутствующие будем молиться о ваших жизнях. Ты пойдешь?

Элеонора взглянула на Теодора. Ей хотелось отказаться, но она постигла логику плана Боэмунда. Если ничего не изменится, то армия просто разложится и станет небоеспособной. Их великое дело рассыплется в прах. Так зачем же ей сидеть вместе с остальными в лагере и ждать, когда это действительно произойдет? С другой стороны, ее жизнь будет вверена этому смуглолицему наемнику, сидящему напротив, всегда такому уравновешенному и рассудительному. Несмотря на ужасную погоду, на лишения, связанные с осадой, Теодор всегда был чист, а его усы аккуратно подстрижены и даже смазаны маслом. Вдруг Элеоноре пришла в голову дикая мысль. А что, если Теодор – предатель? А что, если он приведет ее в город и там предаст? Грек посмотрел на нее в упор, его слегка влажные черные глаза весело поблескивали. Элеонора доверяла немногим мужчинам: Готфриду и Гуго. Но третьим был Теодор. Жребий брошен. У нее не оставалось другого выбора.

– Я пойду, и, как вы сказали, лучше нам выйти в течение ближайшего часа. Впрочем, – невесело улыбнулась она, – мне и брать-то с собой особенно нечего. У меня почти ничего нет.

Боэмунд поднялся и обнял ее. Гуго и Готфрид сделали то же самое. Потом Гуго вернулся и снова прижал Элеонору к себе.

– Сестренка, – сказал он, – береги себя. От тебя зависит так много, так много… – Он опять прижал ее к себе, поцеловал в обе щеки и, резко повернувшись на пятках, быстро вышел из шатра.

Теодор провел Элеонору через лагерь. Он был хорошо вооружен и уже имел при себе сумку, собранную в дорогу. За ними шел Симеон и о чем-то тихо молился на непонятном языке. Наконец они приблизились к ее шатру. Отодвинув полог, Элеонора вошла внутрь. К счастью, Имогена была одна.

– Нам нужно уходить, Имогена, – твердым голосом заявила Элеонора. – И уходить сейчас же. Ты должна довериться мне и пойти со мной. Возьми с собой все, что можешь. Это недалеко.

Имогена взглянула на нее глазами, полными страха, и покачала головой.

– Я кому сказала!

Имогена повиновалась и схватила свой деревянный ларец и кое-какие вещи. Элеонора сделала то же самое. Симеон собрал свои письменные принадлежности в сумку, и все они вышли к Теодору. Когда они проходили через лагерь, Элеонора смотрела под ноги, стараясь скрыть свою нервозность. Дойдя до патрулей, они осторожно просочились сквозь их линию. Когда же они шли по скользкой грязи к Мостовым воротам, то охранников не встретили. Наверное, их специально в этот момент сняли с дежурства. Ночь была темная, дул резкий холодный ветер. На черных громадах крепостных стен кое-где мерцали слабые огоньки. Вдруг Теодор резко остановился, снял с плеча небольшую скатку со своими вещами, положил ее на землю и поднял арбалет, который нес в руках. Вставив стрелу в паз, он быстро натянул тетиву. Сначала Элеонора ничего не поняла, но потом услышала позади какие-то звуки. За ними кто-то шел! Имогена тихо выругалась. Теодор пошел назад по их следам и резко остановился.

– Кто там? – тихо бросил он во тьму. – Выходи.

Из темноты показались три фигуры в накидках с капюшонами. Сначала Элеонора разглядела поблескивавшие глаза, а потом – косматые бороды и усы.

– Подойдите ближе, – скомандовал Теодор. – Сбросьте капюшоны и снимите маски.

Трое незнакомцев повиновались, сняв тряпичные полоски, которыми они обмотали свои лица. Элеонора от удивления открыла рот. Это были Жан Волк и два его компаньона – Горгулья и Бабуин! Они следили за ними от самого лагеря.

– Привет, друзья, – сказал Теодор. – Как дела? И что вы здесь делаете?

– Мы хотели спросить вас о том же! – вызывающе бросил Жан, подавшись вперед. – Дезертировать вздумали, да? Я видел, как эта женщина вышла из своего шатра и направилась к шатру графа Боэмунда. Я следил за вами. Потом вы вернулись. Какую подлость вы задумали, друзья мои? Впрочем, что бы вы ни задумали, мы присоединимся к вам. Нам уже надоели гнилые овощи и твердые как камень галеты. Говорят, что к концу месяца начнется голод. Поэтому мы решили пойти с вами. Вы замолвите за нас слово?

– Конечно же, замолвим. – Теодор поднял арбалет и нажал на курок.

Стрела ударила Жана в грудь, и он, попятившись, упал на спину. Его попутчики были настолько ошарашены, что замерли на месте как вкопанные. Свистнула сталь – это Теодор, вытащив меч и кинжал из ножен, бросился к ним. Он ударил мечом в живот сначала одного из них, а потом бросился догонять другого, который попытался было убежать. Настигнув беглеца, грек ударил его кинжалом в спину, и тот, шатаясь, по инерции поковылял дальше во тьму. Теодор кинулся вдогонку. Элеонора услышала слабый крик, который был тут же прерван ударом меча. Из темноты появился Теодор и вытер меч об накидку Жана. Предводитель «Отряда нищих» был мертв, но Горгулья рядом с ним все еще судорожно дергался, пытаясь встать. Теодор подошел к нему, схватил за голову и перерезал ему горло. Элеонора молча смотрела, окаменев от страха. Имогена стояла рядом, покачиваясь как пьяная. Симеона вырвало. Вложив в ножны кинжал, Теодор взял меч и аккуратно отрубил головы Жану, Горгулье, а потом и Бабуину. После этого он снял накидку с одного из убитых, завязал в нее отрубленные головы и перехватил узел ремнем, позаимствованным у Жана. Проделав эту мрачную работу, он не спеша вернулся к своим попутчикам, будто ничего особенного не произошло. Симеон и Имогена присели на корточки, держась друг за друга и всячески пытаясь совладать с нервной дрожью и шоком, вызванными неожиданной кровавой сценой и последовавшим обезглавливанием.

– А зачем нам это? – спросила Элеонора, показывая на узел с отрубленными головами, сквозь ткань которого уже начала просачиваться кровь.

– Так, на всякий случай. Пригодятся. – Даже в темноте Элеонора ощутила, что Теодор усмехнулся. – А как ты думаешь – что случилось бы потом? Мы вошли бы в Антиохию и сразу же попали бы в зависимость от этих трех негодяев. Кто знает, какую бы штуку они выкинули? Им нельзя было доверять ни на грош. Они собирались дезертировать, по-настоящему дезертировать. Если бы их поймал Боэмунд или граф Раймунд, то их бы все равно повесили.

– И что теперь?

– А теперь мы сможем войти в город и предоставить эти головы как гарантию нашей честности. Я скажу, что они пытались остановить нас и нам пришлось их убить. Это сделает нашу легенду более убедительной. – Теодор кивнул на мрачные очертания стен. – Нас там ждут. Не будем задерживаться.

И с этими словами он быстро прошел мимо Имогены и Симеона, которые с трудом поднимались на ноги. Элеонора двинулась следом, и они направились к мосту. Шум лагеря за их спинами вскоре утих, но один крик все же донесся до них из темноты: «Deus vult!» Элеонора закрыла глаза. Если так действительно хочет Бог, то она благополучно пройдет через это испытание и в конце концов вернется к своему брату. Но это будет когда-нибудь. А пока Элеонора пристально смотрела на высокие стены и на огоньки, мерцавшие на них. Пройдет всего несколько часов, и ее дальнейшая судьба будет решена. Или им поверят и примут, или же нет. Теодор остановился и крепко взял Элеонору за руку.

– Элеонора, – сказал он, сжимая ее запястье. – Пока все это не началось, помни: ты должна верить мне, потому что я люблю тебя. – И, не ожидая ответа, он растворился во мгле.

Вдруг в землю рядом с ними воткнулась стрела и послышался предупреждающий крик; на стенах заметались огоньки. Да, именно так и началось их опасное приключение в Антиохии, вспоминала Элеонора в своих записях. Вслед за стрелой на землю перед ними упал факел, рождая вокруг островок света. Это произошло так быстро, что у нее не было времени ни ответить, ни тем более подумать о том, что сказал ей Теодор. А Теодор шепотом велел им остановиться. Положив на землю свои вещи и узел со страшным грузом, он подозвал Симеона, и они медленно двинулись вперед. Демонстрируя отсутствие плохих намерений, они подняли вверх руки и стали что-то хрипло кричать на lingua franca. Со стороны турок послышался зычный голос, и Теодор ответил.

– Слава Богу, – прошептал он. – Они впускают нас, а там посмотрим.

Пошатываясь на скользкой поверхности моста, сооруженного из лодок, они перешли реку и медленно приблизились к основным воротам. Послышался скрип, и перед ними упал еще один факел. Снова раздался крик, и Теодор приказал им остановиться. В мерцающем свете факела Элеонора рассмотрела крепкие массивные ворота, металлические заклепки которых тускло поблескивали сквозь железную опускную решетку. Справа и слева возвышались крепостные башни, в узких бойницах которых горели фонари. Ночной бриз разносил запах кипящего масла в чанах, стоявших наготове на парапетах. В основании каждой башни была узкая тонкая дверь с крутыми ступеньками. Двери справа открылись, и чей-то голос выкрикнул приказ.

– Заходите по одному, – прошептал Теодор.

Они медленно приблизились к двери. Каждому пришлось расстаться со своим багажом, и каждого по очереди затолкали внутрь. На мгновение утратив ориентацию в темноте, Элеонора покачнулась, но чья-то рука поддержала ее. Вспыхнул факел, на стенах затанцевали тени, затрещала жаровня. Элеонора удивленно оглянулась, осматривая мрачную камеру с шероховатыми стенами и грязным полом. Она успела заметить чье-то смуглое лицо, тусклый отблеск островерхого шлема и белую накидку Вдали послышался зловещий лязг стали. Чья-то рука тронула ее грудь; раздался резкий, как лай собаки, смех, а потом – быстрый разговор на непонятном языке. Их втолкнули в другую комнату. Элеонора боялась за Имогену, которая казалась сбитой с толку и напуганной. Впрочем, ничего удивительного: ее ни с того, ни с сего буквально силой вытащили из шатра, потом произошла стычка с Жаном и его помощниками, а теперь – это.

Камера, в которую их завели, была холодной и плохо освещенной. Какой-то старший чин в кольчужной шапочке грел руки над жаровней, а его металлический шлем лежал на столе. На офицере была темно-синяя накидка, а на груди – защитный железный нагрудник. В комнате коротало время множество людей. Они сидели на корточках или лежали, некоторые играли в кости, перешептывались или дремали. Когда вошел Теодор со своей группой, все они поднялись. Кто-то из них тихо пробормотал какую-то шутку, другой рассмеялся. Двое солдат вытащили свои кривые мечи и кинжалы. Офицер жестом подозвал к себе Теодора и бегло заговорил с ним на франкском языке. Теодор ответил. Время от времени офицер холодно поглядывал на Элеонору, которая услышала, как несколько раз было произнесено ее имя. Теодор часто показывал на нее пальцем и что-то объяснял, а в сторону Симеона и Имогены небрежно махнул рукой, будто бы они были пустым местом. Разговор продолжился. Всех четверых грубо и быстро обыскали, а у Теодора забрали его оружие и узел со страшной ношей. Когда три головы с выпученными глазами и окровавленными раскрытыми ртами выпали на пол, офицер слегка ухмыльнулся. Поднявшись из-за стола, он ударами ноги подкатил все три головы к одному из солдат, который собрал их и положил в камышовую корзину. Офицер вернулся и встал, скрестив на груди руки. Он пристально посмотрел на Теодора и снова начал о чем-то расспрашивать. Вдруг напряжение резко спало, турок рассмеялся, ткнул Теодора пальцем в грудь и закивал головой, а потом повернулся к Элеоноре и даже улыбнулся ей. После этого офицер указал им рукой на угол. Они пошли туда и присели, устраиваясь поудобнее.

– Не разговаривайте, – прошептал Теодор на латыни. – Не говорите ничего, кроме того, что мы – дезертиры из «Армии Господа».

– Но я… – широко раскрыв глаза, попыталась что-то объяснить Имогена.

– Доверься мне, Имогена, – зашипела на нее Элеонора. – Ради Бога, помолчи.

– Я знаю его, – усмехнулся Теодор, кивнув на офицера, который сидел за столом, разговаривая с одним из своих подчиненных. – Несколько лет назад мы воевали с ним в одном отряде. Да и остальные солдаты наверняка меня знают, – возбужденно проговорил он, оглянувшись вокруг и радостно всплеснув руками. Теодор снова перешел на латынь. – Только не дергайтесь и делайте то, что я говорю. И молчите, пока я сам не велю вам отвечать.

Офицер выкрикнул приказ. Один из его подчиненных вышел и вернулся с котелком, в котором было горячее мясо в остром перечном соусе, а в другой руке он держал кувшин с чем-то похожим на кислое молоко. Едва успели они все это разделить между собой и съесть, как к ним подошел офицер. Щелкнув пальцами, он приказал им подняться и вывел их из комнаты через длинный коридор в скользкий мощеный переулок. Теодора и его спутников встретила чернильно-черная тьма, полная крадущихся теней и странных запахов. По обе стороны переулка высились пыльные стены строений. Они стояли так близко, что почти касались друг друга. Позвякивая доспехами и оружием, офицер с солдатами повел перебежчиков по этому узкому, извилистому переулку. Ни в окнах, ни в дверях не было видно даже слабого отблеска света, дорогу освещали только фонари эскорта. Вокруг царила полная тишина, будто они шли через какой-то город мертвых. Через некоторое время переулок резко ушел вниз. Идущие стали спотыкаться о ступеньки и неотесанные камни мостовой. По обе стороны высились строения с маленькими окнами в осыпающихся стенах, пропитанных какой-то смрадной жидкостью и покрытых слизким мохом и грязью, блестевшей в свете фонарей. Глубоко в стенах виднелись маленькие двери и темные отверстия, ведущие в мрачные подвалы, где ютились всякие вредные твари. Из этих подвалов разило зловонием гниющего мусора и экскрементов. Вокруг стоял тяжелый отвратительный запах разлагающихся крыс, к которому Элеонора успела привыкнуть в лагере. Они повернули за угол, и их буквально втолкнули в нижнюю комнату заведения, похожего на небольшую гостиницу или таверну. Через эту комнату офицер провел их в другое помещение. Он махнул рукой Теодору, а затем вышел. Комната была незапертой, за ней на улице находилась выгребная яма. Через какое-то время им снова принесли поесть: фрукты, черствый хлеб и подсоленную воду. Теодор, шепотом обратившись к товарищам на латыни, быстро объяснил им, что тут за ними будут следить: вероятно, в стене были смотровые глазки и слуховые отверстия. Потом он поддерживал разговор, нарочито громко радуясь на франкском языке, что он наконец оказался в Антиохии и сможет предложить свой меч новым хозяевам. Элеонора, лежа рядом с Имогеной, прижала губы к ее ушам. Быстрыми, короткими фразами рассказала она ей, как они решили убежать из «Армии Господа». Теперь они находились в безопасности, и Имогена не должна делать ничего, что могло бы вызвать подозрения. Понятно, что у Имогены была к ней масса вопросов, однако Элеонора отказалась на них отвечать и перевернулась на спину, чтобы хоть немного поспать.

На следующее утро офицер вернулся. Их захотел принять сам Яги-Сиан, правитель Антиохии. Теперь Имогена почти открыто проявляла свое недовольство тем, что произошло, но она быстро догадалась, что если хочет выжить, то должна повиноваться. Однако злобные взгляды и недовольное бормотание ясно показали Элеоноре, что Имогена ей больше не подруга. Вскоре офицер вернул им их пожитки, включая драгоценный ларец Имогены и оружие Теодора. Турок вел себя даже более приветливо, чем в предыдущий вечер. Очевидно, защитники города сочли дезертирство Теодора своим блестящим достижением. Офицер вывел их на улицу, и им пришлось ненадолго прикрыть ладонями глаза, потому что тучи рассеялись и солнечные лучи набирали силу. Вероятно, этот офицер получил строгие инструкции: показать, какой сильной и неприступной является Антиохия. На узких улицах, по которым он вел перебежчиков, кишели люди многих национальностей, занимавшиеся своими делами. Потом они вышли на огромную площадь со множеством базарных лотков под пестрыми навесами, с которых продавали хлеб, рис, вареное или жареное мясо, птицу, а также овощи и фрукты, включая груды свежих арбузов. Офицер купил арбуз, разрезал его на доли и предложил своим подопечным. Сладкий сок был великолепен на вкус и приятно освежил рот и горло Элеоноры. Они прошли дальше и увидели лотки, с которых продавались шелка, рубины, жемчуг, всяческая одежда и широкий ассортимент пряностей. Далее на своем пути они встретили парки и декоративные сады с вычурными названиями: например, «Душисто-зеленый» или «Оазис изобилия». Между ними находились ремесленные кварталы, в которых жили ткачи, кузнецы, золотых дел мастера, гончары, изготовители тазов и прочие ремесленники.

Утренний воздух был еще прохладен, однако шум и гам города слышались уже явственно. Его жители казались сытыми и довольными. Сердце Элеоноры заныло. Для нее стало очевидным, что усилия «Армии Господа» являются тщетными и не дают почти никакого эффекта. Ее мысли подтвердил словами офицер, указав при этом широким жестом на торговые ряды, забитые всяческими товарами. Чтобы осада была эффективной, подумала Элеонора, необходимо прежде всего плотно заблокировать все ворота. Через некоторое время они вошли в богатый квартал с хорошо вымощенными площадями и улицами. Окна изысканных домов под синей и золотистой черепицей выходили на красивые питьевые фонтаны, богато украшенные пруды и продуманно построенные бани. А над всем этим высились минареты, похожие на бдительных стражников, стерегущих мечети с голубыми куполами и изысканными темно-синими и бирюзовыми узорами на блестящей кладке.

Наконец они дошли до площади, на которой находился дворец правителя города. Его строения буквально утопали в роскошной зелени многочисленных садов. Однако здесь размеренный ритм жизни города был нарушен мрачной сценой. Поймали шпиона, пояснил им офицер, и его должны казнить. Несчастного, связанного по рукам и ногам, привязали к лошадиному хвосту и стали таскать вниз лицом по брусчатке до тех пор, пока тело его не было изорвано в клочья. Кое-где на площади остались лужи крови, а приговоренный к казни превратился в кровавую тряпку, прыгающую по камням за копытами лошади. Офицер намеренно подождал, желая, чтобы пришельцам надолго запомнилась эта сцена, а потом повел их через украшенные орнаментом ворота с мозаичными фаянсовыми панелями и полированными медными пластинами. Каждый вход сторожили охранники в пестрых позолоченных доспехах, мягких сапогах, тюрбанах и остроконечных шлемах на кольчужных наголовниках. Другие стражи, мамелюки в многопластинчатых панцирях и нагрудниках, стояли в нишах. Они были вооружены трапециевидными щитами и острыми как кинжал дротиками.

Перебежчики шли через прохладные серебристо-белые коридоры, колоннады и портики, великолепно украшенные изысканными голубыми, желтыми и зелеными узорами. Особенно радовали глаз сплошные фрески с изображением различных растений и элегантная охровая роспись. Некоторые стены были пышно украшены изображениями многоугольников, а также летящих журавлей и райских птиц. Сквозь многостворчатые окна из цветного стекла лился мягкий солнечный свет. Вода из фонтанов стекала в резервуары, где плавали красные яблоки. То тут, то там виднелись изящные надписи, наталкивающие посетителей на философские размышления. Там были, например, строки следующего содержания: «Могила – это дверь, в которую суждено войти каждому», или же такое: «Пророк Господа нашего, да будет мир ему, сказал: „Спеши помолиться перед погребением и спеши покаяться перед смертью“». Контраст этого дворца с мрачным, сырым и смрадным лагерем показался Элеоноре просто поразительным и захватывающим дух. Помещения дворца отапливались круглыми медными бочками, где горел древесный уголь и куда подбрасывали пакеты с травами, которые, лопаясь от жары, источали тончайший аромат экзотических растений. Кроме того, она была крайне удивлена тем, что ее прежние воспоминания, впечатления, мысли и идеи быстро исчезли. Турки оказались отнюдь не варварами. Во многих отношениях они напоминали ей византийцев из Константинополя: культурные, утонченные и вежливые люди. Да, они были кровожадными в бою и вселяли страх, однако, подумала Элеонора, такими же были Гуго, Готфрид и Теодор. Ясно, что в подобных дворцах обитали лишь правители Антиохии, но эти величественные сооружения были совершенно не похожи на грязные и холодные усадьбы и замки франков.

Наконец их пригласили в зал аудиенций, стены которого были украшены росписью, выполненной в технике, известной как «копировка „тысяча листьев“» и заключавшейся в зашифрованном написании божественных имен на бирюзовых плитках с темно-синей окантовкой. В комнатах ожидания стояли торговцы, принесшие корзины со своим товаром для правителя. Там были мускатные орехи, дольки чеснока, маис, корица и имбирь. Повсюду витал запах дорогих специй. В других комнатах ожидания стояли торговцы, пришедшие предложить ткани, стекло, металлические изделия, ситец, шелк, меха и шкурки горностая. Возле многочисленных дверей толпились целые орды слуг, виночерпиев, посыльных, певцов и музыкантов с цитрами.

Яги-Сиан принял перебежчиков во внутренней комнате, стены и пол которой были перламутрового цвета. Отсюда и ее название – «Жемчужный зал». Правитель возлежал на возвышении на маленьком перьевом матрасе с серебристо-синей вышивкой. По обе стороны от него сидели на корточках высокопоставленные чиновники, все в распахнутых темных мантиях, накинутых на ослепительно-белые халаты. На некоторых были тюрбаны, некоторые были без головных уборов. На первый взгляд все они казались суровыми и отталкивающими, со смуглыми или оливковыми лицами, грозно сверкающими глазами, седыми бородами и усами. Из всех них вооружен был только Яги-Сиан – кривым кинжалом в изысканно украшенном чехле, засунутым за кушак. По краям комнаты стояли его личные телохранители в темно-красных тюрбанах на остроконечных шлемах, сверкающие кольчугами под голубыми накидками. Их руки покоились на эфесах обнаженных мечей. Теодору, Симеону и Элеоноре приказали сесть на подушки перед возвышением; Имогена встала на колени позади них.

Яги-Сиан потянулся и прилег, опершись на кроваво-красные подушки. Его внешность производила странное впечатление: лысеющая голова с высоким куполообразным лбом и торчащими ушами, седые усы и борода, свисающая до самого пояса. Он внимательно посмотрел на Элеонору, при этом его глаза навыкате засветились неподдельным интересом. Затем он повернулся к Теодору и начал его расспрашивать. Время от времени Яги-Сиан посматривал на Симеона и улыбался. Элеоноре стало жутко интересно, был ли писец тем, за кого себя выдавал, или он все же был турецким шпионом, специально засланным в «Армию Господа». Допрос шел быстро и напряженно и прерывался лишь поднятием руки Яги-Сиана, после чего слуги в мягкой обуви бесшумно подносили бокалы с охлажденным шербетом и тарелки с засахаренным миндалем. Позже Элеонора узнала, что раз им предложили пищу, то это значило, что им уже не причинят зла. Теодор сказал ей также, что отвечать на вопросы Яги-Сиана было легко, потому что он просто говорил правду, а благожелательное отношение правителя к Симеону объяснялось тем, что тот служил еще одним подтверждением того, что ситуация в стане крестоносцев ухудшалась.

Яги-Сиан очень интересовался содержанием разговоров на советах военачальников «Армии Господа». Теодор с готовностью перечислил все неприятности: дезертирство графа Болдуина в Эдессу, уход очень многих к побережью, раздоры в стане руководства, недостаток провизии, уменьшение количества живого инвентаря, особенно лошадей и вьючных животных, плохое управление боевыми действиями, болезнь графа Раймунда и недостаток средств для эффективной блокады всех ворот города одновременно. Эти новости были приятными для турок: Яги и его советники радостно кивали головами, слушая рассказ грека-наемника.

Теодору удалось убедить их в правдивости своих слов, потому что говорил он эмоционально, описывая все как было, а не так, как ему втайне хотелось бы. Кроме того, рассказ грека удачно совпал с тем, что уже успел узнать Яги-Сиан и с тем, во что ему хотелось бы верить. Теодор был осторожен и старался не перегнуть палку. Он не сделал ни малейшей попытки дознаться о причинах такой хорошей осведомленности правителя города и об источнике его информации. Впрочем, это было легко объяснимо. Двое из главных ворот Антиохии оставались незаблокированными, и шпионы могли покидать город и возвращаться, когда им заблагорассудится. Теодор также сказал Элеоноре, что он очень боялся, что какой-нибудь турецкий шпион в лагере мог усомниться в искренности их дезертирства и передать эту информацию своим хозяевам. Однако все обошлось, и Яги-Сиан выглядел довольным.

– Франков разобьют, – сказал он, – их утопят в море смерти и предадут огню погибели.

И после этого правитель совершил наибольшую ошибку своей жизни. Он вверил Теодора и его группу попечению армянского вельможи по имени Фируз, который сидел справа от него. Это был высокий элегантный мужчина с глубоко посаженными глазами, острым носом и полными, слегка выпяченными губами. На нем был белый тюрбан и безрукавный камзол, надетый поверх темного кремового халата. По жесту Яги-Сиана он поднялся и велел Теодору и его попутчикам следовать за ним. Однако Яги-Сиан еще не закончил. Засунув руку под подушку, он бросил Теодору кошелек с серебром, который грек проворно поймал. Это вызвало смех. Другие советники Яги-Сиана поднялись, чтобы пожать Теодору руку, а Элеонору, Симеона и Имогену они просто не замечали, хотя Яги-Сиан, проявляя вежливость, прошептал Теодору комплимент, что у него «хорошенькая» жена.

Дворец они покинули в сопровождении того же офицера, который представился как Бальдур, командир туркополов. Очевидно, он находился в дружеских отношениях с Фирузом, который, когда они шли через город, представился армянином по рождению и командиром двух башен, известных как «Сестры-близнецы», расположенных в юго-восточной части Антиохии на склоне горы Сильпий. Фируз повел их через базары и рынки, через площади, где ученые мужи, прислонившись к большой мраморной чаше, спорили о сложных философских материях. Потом они пошли по улицам и переулкам, уступая время от времени дорогу отрядам всадников в доспехах, чьи лошади лоснились от пота и роняли на землю клочья пены. Фируз, как и Бальдур, вознамерился продемонстрировать своим подопечным всю мощь Антиохии. Он провел их через базар, где продавались шкуры и масло, где желтолицые мужчины в меховых накидках расхваливали свой товар. Перед дверями убогих домов гудели костры, на которых жарились куски бараньих туш, а дети торговцев предлагали деревянные тарелки с горками рисовых и овсяных лепешек. Посетители покупали еду и собирались возле круглых полотняных будок, где на фоне подсвеченного экрана дергались и извивались куклы.