Текст книги "Крестоносец. За Гроб Господень"

Автор книги: Пол Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

Защитники города внимательно наблюдали за этими приготовлениями и готовили свои контрмеры. Они установили на стенах баллисты, чтобы максимально сократить дистанцию стрельбы. Они также позаботились о том, чтобы дополнительно защитить те участки стены, которые считались наиболее уязвимыми. Для этого за стены вывесили мешки с соломой и плотными морскими канатами. Эти мешки должны были смягчать удары камней, выпущенных из катапульт крестоносцев. «Армия Господа», приготовившись к решительному штурму города, решила также продемонстрировать, что пощады побежденным не будет. Во время одного из набегов франки пленили важного мусульманского военачальника. С ним обошлись благородно, но попросили принять христианство. Когда же он отказался, его вывели к башне Давида, где один из рыцарей Готфрида отрубил ему голову. Несколько дней спустя франки поймали египетского шпиона. Они решили, что раз ему надо попасть в город, то им следует помочь ему в этом деле. Еще живого его привязали к катапульте. Однако шпион оказался слишком тяжелым и через стену не перелетел. Он мгновенно погиб, упав и сломав себе шею об острые камни у подножия стены.

Настроение в лагере франков заметно изменилось в лучшую сторону. Осадные орудия были готовы; устрашающие штурмовые башни взметнулись ввысь; был организован подвоз воды и продовольствия. Надежды на удачный исход осады усилились, но тут же угасли, когда Гуго и Готфрид принесли известие о том, что предводители в который раз перессорились между собой. Некоторые выступили против того, что Танкред водрузил свое знамя над Вифлеемом; возникли также сильные противоречия относительно дальнейшей судьбы Иерусалима после его взятия. К спору присоединились и священники, настаивая на том, что поскольку Иерусалим является Священным Городом, то в нем должен быть только один правитель: Христос. Были предложены иные варианты: губернатор или регент. Гуго и Готфрид послушали все это, а потом созвали совет своего отряда. Настало время для нового пророчества. Слово взял Петр Дезидерий. Он рассказал о своем чудесном сне, и рассказ этот вскоре облетел весь лагерь. Якобы к Петру явился в божественном сиянии Адемар, епископ Ле-Пюи, и предупредил, что Господь недоволен. Армии следует очиститься. Крестоносцы должны покаяться в своих грехах, искупить вину и объединиться в благодати Господней перед началом наступления. И это пророчество было с радостью принято. Простые люди толпились возле шатров и павильонов своих предводителей, настаивая, чтобы они сделали именно так, как говорилось в пророчестве. Был издан приказ. 8 июля 1099 года священники и монахи с крестами и святыми реликвиями в руках проведут процессию рыцарей и всех здоровых мужчин и женщин перед стенами Иерусалима. Будут трубить трубы и развеваться знамена.

Элеонора и ее товарищи обошли босиком вокруг города вместе с остальным франкским воинством, распевая гимны и поднимая вверх кресты. Защитники Иерусалима, стоя на парапетах, насмехались над ними, бросали в них камни и выпускали стрелы, однако это не помешало завершению крестного хода. Был провозглашен пост, и каждый крестоносец сходил к священнику исповедаться и получить прощение грехов. Даже правители пожали друг другу руки и поклялись в вечной дружбе.

Скоро должен был начаться штурм. К югу от города Раймунд Тулузский подвел свою осадную башню поближе ко рву. На севере Готфрид Бульонский попробовал обмануть защитников города, которые лихорадочно поднимали уровень стены напротив второй высокой осадной башни. Танкреда, 1уго и Готфрида послали на разведку, и они сообщили, что та часть стены была практически непреодолимой. Возник жаркий спор. Там присутствовал Теодор, который и сообщил впоследствии Элеоноре обо всем, а та в свою очередь отразила этот факт в своей летописи. Готфрид Бульонский хорошо понимал, что их великий штурм просто не имеет права закончиться неудачей. Поэтому, когда наступила темнота, он втайне приказал разобрать осадную башню по дощечке. Ее должны были по частям перенести на милю в сторону, туда, где стена была ниже, а местность перед ней – ровнее. То же касалось катапульт и баллист. Под покровом темноты большую осадную башню разобрали буквально на куски, этаж за этажом, а бруски и доски передавали ждущим солдатам. Строго соблюдалась тишина. Не зажигали ни фонарей, ни свечей, не использовали также запряженные быками сани, дабы скрипом не привлечь внимание гарнизона, который мог устроить вылазку. Работа шла медленно, однако утром защитники Иерусалима убедились, что их усилия по укреплению той части стены оказались тщетными: Готфрид Бульонский сместил направление своего удара на милю южнее. Однако на монтаж башни и камнеметных машин ушло еще несколько дней. Наконец вечером 13 июля все было готово. Был отдан приказ. На рассвете следующего дня «Армия Господа» должна была начать сплошной штурм города Иерусалима.

«Дни Гнева, Дни Огня, Дни Отмщения!» – такими выражениями пользовалась Элеонора де Пейен в своих хрониках, описывая неистовый решающий штурм Священного Города. Это было время мучительной боли, непоправимых утрат и гнусного предательства, но она старалась все это отразить на бумаге как можно точнее. Она специально посылала Симеона собирать рассказы и легенды, чтобы переплести их со своей историей и получить повесть о днях крови, свирепого мужества и стойкости, проявленных обеими сторонами, о днях жестокости, над которой бы плакал от зависти сатана вместе со своими падшими ангелами. Все понимали, что день кары неизбежно приближается. Чаша гнева Господнего была переполнена, но на кого она должна была излиться? Вечером 13 июля 1099 года от Рождества Христова члены «Братства Портала Храма» собрались, чтобы преломить хлеба и испить вина. Норберт прочел благодарственную молитву. Альберик произнес короткую проповедь, а Петр Дезидерий рассказал о еще одном видении Адемара, епископа Ле-Пюи.

Они все пришли под ветхий навес, чтобы собраться с мыслями и приготовиться. Элеонору, сидевшую между Теодором и Симеоном, не интересовали пророчества и видения. Симеон застучал зубами, услышав приказ о том, что завтра на рассвете все здоровые мужчины и женщины должны явиться на большой сбор. Теодор сидел справа от Элеоноры, держа на коленях свой меч. Он снял кольцо и надел ей на палец, а потом взял ее руку и прижал к своей груди.

– Это – подарок на память, – прошептал он. – Если я вернусь, то заберу его назад. Если же нет, то помни меня!

Элеонора сдержала слезы. Сейчас было не время плакать. Имогена сидела напротив, по ту сторону костра, и печально глядела на Элеонору, словно сожалея о той отчужденности, которая между ними возникла. Элеоноре захотелось поговорить с ней напоследок, перед тем как затрубит труба и битва начнется. Однако Имогена сидела, держа за руку Бельтрана, который так и продолжал служить посланцем графа Раймунда. Он перемещался между двумя большими отрядами франков, разнося письма и послания; вполне понятно, что в тот вечер Имогена хотела побыть с ним. Наконец хлеб был съеден, а вино выпито. Гуго прокашлялся, а потом тихо заговорил, сверкая глазами. Он сказал, что они соберутся под новым штандартом Танкреда – красным крестом на белом фоне. Если Иерусалим будет взят, то они должны избежать любого участия во всеобщем грабеже и насилиях, собраться вокруг него и Готфрида и следовать за ними в город, а если они падут в бою, то их поведет Теодор. Лишь посвященные знали, что именно будет искать Гуго, но никто не задавал ему вопросов. Все понимали, что сначала надо преодолеть эти стены и взять город.

Ночь была жаркой, светила полная луна, и низко висели яркие звезды. Завтра будет совсем другой день, и много ли их соберется снова после битвы? Перебирались в памяти воспоминания, снова рассказывались уже когда-то рассказанные истории. Взяв Теодора за руку, Элеонора вспомнила холодную церковь в Сен-Нектере. Что бы завтра ни случилось, она знала, что уже никогда не вернется туда.

После того как Гуго закончил свою речь, а Готфрид ответил на вопросы, собрание закончилось. Элеонора и Теодор прошли через лагерь, сели на пыльный холмик и стали смотреть на огни города. На фоне звездного неба высились большая осадная башня и баллисты. Все было готово к штурму. Тишину нарушали крики часовых, блеяние рожков, ржание и скрип несмазанных колес. Готовился последний ужин, и над лагерем висела пелена дыма, поднимавшегося от костров. То здесь, то там слышались псалмы и гимны. Люди до сих пор стояли в темноте, ожидая своей очереди на отпущение грехов. Элеонора присмотрелась и увидела вдали слабые очертания ворот Ирода, а чуть ближе – ворот Святого Стефана. Штурм должен был начаться на участке стены между этими двумя воротами. Она подняла руку Теодора и поцеловала тыльную сторону ладони.

– Поклянись мне, Элеонора, что если мы завтра не умрем…

Он повернулся и прикоснулся губами к ее лбу.

– Клянусь, – ответила она. – Если не умрем!

Едва на востоке забрезжила заря, заскрипели и затрещали деревянные конструкции, скрутились канаты и засвистели длинные рычаги метательных машин, посылая в небо свои смертоносные снаряды. Огромные валуны пронеслись по воздуху и с грохотом ударили в стены Иерусалима. Защелкали арбалеты, посылая к парапетам свои короткие толстые стрелы. Сквозь страшный шум битвы послышался грохот тарана, сокрушающего фундамент внешней стены. Крики и боевые кличи тонули в грохоте осыпающейся каменной кладки. В воздухе витала известковая пыль и белым саваном покрывала осадные машины и их обслугу. Рыцари в полных доспехах и облаченные в кольчуги воины прятались под плетеными щитами и защитными сетками. Они неуклонно двигались к стене, но их продвижение было медленным. Другие участники битвы, которым помогали женщины и дети, подкатывали к метательным машинам каменные валуны или подносили лучникам колчаны со стрелами. Швабские топорники и германские меченосцы толпились, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и держа свое оружие наготове. На холме напротив восточной городской стены сгрудились знаменосцы предводителей и их свита, а рядом на земле лежали штурмовые лестницы. Воины, смахивая пот со лба, вглядывались в пыльную даль и прикрывались рукой от солнечных лучей. Прислушиваясь к треску и грохоту битвы, разворачивавшейся у внешней стены, они старались определить, был ли достигнут успех. Вдали загудели трубы, заблеяли рожки, и вскоре прибежали посыльные, сообщив, что граф Раймунд тоже начал штурм южной стены напротив горы Сион.

Элеонора слушала отрывистые взволнованные сообщения Симеона, однако она чувствовала, что решающее сражение состоится именно здесь, в промежутке между воротами Ирода и воротами Святого Стефана. Атакующие продолжали вгрызаться во внешнюю стену. Наконец кладка была разобрана, бреши пробиты, и сквозь них Элеонора и остальные увидели на земле темные фигурки своих врагов. На парапетах их также находилось великое множество. Снова и снова обрушивали они вниз поток стрел, которые ударяли в землю или попадали в крестоносцев, старавшихся кирками и веревками расчистить от завалов брешь во внешней стене, чтобы можно было подкатить поближе осадную башню, воспользовавшись результатом работы тарана, который продолжал немилосердно лупить в стену.

Элеонора, Имогена и другие женщины спешили туда и сюда, принося мужчинам бурдюки с драгоценной водой, чтобы те могли смыть пыль и пот со своих лиц. Когда Элеонора возвращалась с ковшом в руках, послышался сильный грохот. Это двинулась вперед осадная башня. Медленно, скрипя огромными колесами, она стала подползать к засыпанному рву, чтобы подобраться к внешней стене. Имея в высоту почти шестьдесят футов, башня с трех сторон была конической, а на четвертой стороне, обращенной к городу, был вертикальный профиль, заканчивавшийся перекидным мостом – поистине бесценным сооружением из дерева и металла, по которому атакующие должны были ворваться в город. Вдруг башня замедлила ход. Что-то явно произошло. Заклубился дым. Это турки и сарацины применили огонь против башни и тарана. С огромной силой они швыряли на них вязанки хвороста и соломы, скрепленные цепями и пропитанные маслом. В воздухе понеслись огненные шары. Преодолевая страшную жару, франки отбивались топорами и мокрыми шкурами, однако град метательных снарядов и стрел не утихал. Вдруг башня совсем остановилась. Возле внешней стены заполыхала сплошная стена огня. Прибежали посыльные со страшной новостью: большой таран подожжен. Его облили смолой, серой и воском, и он теперь горит вовсю. Его уже нельзя протолкнуть вперед и невозможно вытащить назад, чтобы расчистить путь осадной башне. Были отданы новые приказы. Элеоноре вручили послание, и она пробралась вниз к боевому порядку, где Гуго, Готфрид и Теодор вместе с остальными ждали приказа на штурм стены. Она отдала депешу, в которой командиру тарана приказывали немедленно прибыть для получения новых указаний, после чего побежала назад к вершине холма, где было гораздо безопаснее.

Немногим позже к ним примчался черный от копоти человек, сбивая пламя со своей горящей одежды и крича, чтобы ему немедленно дали воды. Встав на колени перед Готфридом Бульонским, он, задыхаясь, коротко описал сложившееся положение. Готфрид присел возле него и дал попить из бурдюка, принесенного Элеонорой. Получив приказ, командир тарана кивнул и поспешил назад. У южной части городской стены дела у графа Раймунда шли не лучше. С катапульт на крепостной стене обрушивался град камней. Стрелы сыпались сверху лавиной. Чем ближе подбирались франки, тем труднее им приходилось: на них летели камни, стрелы и горящие вязанки соломы и хвороста, пропитанные смесью смолы, воска и серы. В них имелись гвозди для того, чтобы вязанки цеплялись за все, обо что ударялись, и при этом продолжали гореть. Несмотря на сильный жар и свирепость оборонявшихся, граф Раймунд предпринял попытку придвинуть свою башню к стене, но тоже потерпел неудачу. День стал клониться к вечеру, и трубы заиграли отбой.

Элеонора, страшно уставшая, черная от копоти, в пропитанной потом накидке и со взъерошенными волосами, вернулась в свой шатер. Завернувшись в одеяла, она стала ждать, когда члены братства вернутся из того ужаса, который бушевал совсем рядом. Атака захлебнулась. То тут, то там раздавались крики мужчин, женщин и детей, получивших сильные ожоги. Слышались леденящие кровь плач и причитания по погибшим. Пришел Симеон и принес бурдюк с вином. Он дал попить Элеоноре, а потом и сам припал к нему, сделав несколько жадных глотков. Наконец вернулись и другие: Гуго, Готфрид, Теодор, Альберик и Бельтран – со светлыми ручейками пота на закопченных лицах, с руками, ослабевшими от постоянного напряжения настолько, что едва могли держать чашку. Сбросив с себя доспехи, ремни и камзолы, они обессилено упали на пол, умоляя дать им воды и вина, чтобы смыть липкую грязь со своих губ, промочить слипшееся горло и промыть глаза.

Элеонора помогала им как могла. Полусонный Теодор пробормотал, что у него в шатре спрятано в укромном месте немного вина и воды и попросил Элеонору принести их. Она поспешила к его шатру и принесла воду и вино. Какое-то время они молча сидели, промывая и перевязывая небольшие раны. Элеонора подошла к выходу и посмотрела в густеющую тьму. Норберта и Имогены до сих пор не было. Вернувшись, она спросила остальных, но они, сокрушенно покачав головами, ответили, что им ничего не известно. Элеонора мгновенно забыла о своей усталости. Она заметила вдали факелы. Это люди из лагеря разыскивали своих убитых или грабили их. Элеонора подергала Симеона за рукав.

– Принеси арбалет, меч или кинжал, – прошептала она.

Писец посмотрел на нее так, будто собирался ослушаться.

– Там – Имогена и Норберт, – гневно прошипела она. – Мы не можем их бросить.

– Они погибли, – резко ответил Симеон.

– А может, ранены, – прошептала в ответ Элеонора. – Ночью, Симеон, по полю битвы рыщут хищники – как двуногие, так и четвероногие. Норберт и Имогена пали в бою, – продолжила она. – Нам повезло остаться в живых. Поэтому наш долг – найти их. Впрочем, – она подняла свою накидку, – если ты не пойдешь, я пойду одна.

И Элеонора покинула шатер. Но не успела она пройти и нескольких шагов, когда услышала, как сзади вздыхает и чертыхается Симеон. Она остановилась и, взяв у него старый арбалет и потертый кожаный колчан со стрелами, пошла к полю, где пролилась кровь. Ночь была сухой и жаркой. Но даже жестокое сражение, продолжавшееся весь день, не смогло помешать сверчкам и цикадам устроить хоровое пение. Где-то пронзительно крикнула ночная птица. Ей в ответ завыла собака. Элеонора и Симеон приближались к линии своих патрулей, где группы воинов сидели у костров, оберегая бесценные осадные машины: баллисты, небольшие тараны и огромную осадную башню, которая до сих пор воняла маслом, серой и обгорелым деревом. Элеонора разглядела на парапетах стен мерцающие огни и языки пламени, вырывавшиеся из-под чанов и котлов. Это свидетельствовало о том, что защитники города зорко бдели, побаиваясь ночной атаки. Солдаты из линии патрулей позволили им пройти. На холме то тут, то там виднелись смутные силуэты других людей, которые тоже спускались к полю боя. Элеонора вспомнила, что Имогена и Норберт, как и она сама, были подносчиками воды, стрел и посланий для воинов, ожидавших приказа на штурм в сухом рву. Вернувшись назад, она попросила у солдат факел. Сначала они насмехались над ней и подтрунивали, но факел все-таки дали, и Элеонора с Симеоном вышли на мрачное и вселяющее ужас поле мертвых.

Над полем стоял смрад. Воняло кровью, горелой плотью и сладковатым запахом разложения. Земля была усеяна трупами, застывшими в гротескных позах. Некоторые лежали, уставившись невидящими глазами в темноту. Другие припали к земле, словно собравшись отдохнуть. Ночная тьма оглашалась пронзительными криками и стонами. Какая-то группа монахов уже была здесь и пыталась вынести раненых, вытаскивая их из-под мертвых. Факел выхватывал из тьмы страшные сцены: солдат, раздавленный тяжелым валуном; трупы с оторванными головами, руками и ногами. Лица, на которых целыми остались лишь глаза. Опаленная солнцем земля была липкой от крови. Кое-где нахальные шакалы уже принюхивались ко вздувшимся животам трупов. При приближении людей эти похожие на собак создания пугливо бросались наутек. Элеонора в отчаянии оглянулась вокруг. Мертвые лежали по одному или кучами. Вдруг к ним на четвереньках, словно какой-то страшный ночной зверь, подполз монах; однако он оказался довольно приветливым французом. Задыхаясь, он объяснил, что ищет раненых, а также тех, кого нужно исповедовать. Монах забормотал слова молитвы, но когда ему описали Имогену и Норберта, он покачал головой.

Элеонора и Симеон продолжили свои поиски. Иногда им приходилось закрывать и нос и рот из-за невыносимого смрада высохшей крови, гниющих внутренностей и всепроникающего запаха горелой плоти. Довольно часто попадались обгоревшие трупы, представлявшие собой сморщенные обрубки плоти. Симеон икнул, и его вырвало. Не обращая внимания на его протесты, Элеонора продолжала двигаться вперед на полусогнутых ногах. Она старалась также не обращать внимания на мертвенно-бледные лица погибших, в глазах которых застыла предсмертная агония. Лишь немногие из них выглядели умиротворенными. Добравшись до повозки, сожженной почти дотла какой-то зажигательной смесью, они наткнулись возле нее на Норберта. Он лежал на спине, и его застывшие глаза смотрели в небо. Сначала Элеоноре показалось, что он жив. Она прошептала Симеону, чтобы он поднес факел поближе, но тут же в ужасе отпрянула, прикрыв лицо рукой, когда увидела, что выпущенный из пращи камень превратил затылок монаха в кровавое месиво из костей и мозгов. Элеонора наклонилась, перекрестила Норберта и прошептала «Реквием». Потом она оглянулась. Если Норберта убило здесь, то, значит, где-то неподалеку должна находиться Имогена. Элеонора пригнулась и стала шарить вокруг повозки.

– Имогена! Имогена! – хрипло прошептала она.

А в ответ – тишина. Она уже было собралась уходить, но вдруг из тьмы впереди нее послышался негромкий свистящий шепот. Кто-то позвал ее по имени. Элеонора обогнула повозку и увидела там Имогену. Она одиноко лежала на земле. Увидев Элеонору, Имогена перевернулась набок и попыталась подползти ближе. Элеонора подобралась к ней и осторожно положила ее голову себе на колени. Имогена тяжело вздохнула. Ее волосы сбились в колтун, лицо было синюшно-бледного цвета, а на губах пузырилась кровь. Она дрожала, прижимая к боку накидку, пытаясь таким образом унять кровотечение из глубокой раны в боку.

– Элеонора, – задыхаясь, произнесла Имогена. – Послушай меня…

– Помолчи, тебе нельзя говорить…

– Нет, я все равно буду говорить, – возразила Имогена, тяжело дыша. – Пообещай мне, что похоронишь пепел моих родителей!

Элеонора кивнула.

– Похоронишь и прочитаешь молитву, ладно? – умоляла ее Имогена. – Любую молитву, хорошо? Если город падет, то сделай это где-нибудь в освященной земле в уголке тенистого сада. Если ты это сделаешь, то моя клятва будет выполнена. Обещаешь?

Элеонора попыталась успокоить ее.

– Нет! – сказала Имогена, хватая ртом воздух. – Я знаю, что скоро умру. И я рада, что уйду в мир иной. Слишком много боли, слишком много несправедливости! Меня ранил… меня ранил Бельтран. – Имогена проговорила это имя так, словно выплюнула. – Это его работа. Он – не тот, за кого себя выдает. Он соблазнил меня, Элеонора, но не потому, что любил меня, а из-за разговора, который состоялся между нами давным-давно. – Веки Имогены задрожали. – Я не сомневалась, что в ту ночь, когда староста Роберт ушел из церкви во тьму, Бельтран пошел следом. Сначала я помалкивала об этом, но потом однажды полушутя намекнула. Он тоже отшутился и вскоре начал за мной ухаживать. Нельзя долго что-либо скрывать, Элеонора, тем более – в течение двух лет. Оказалось, что Бельтран побывал во многих далеких странах. Он выдавал себя в мелочах: в знании традиций, в незначительных ошибках. Кроме того, он, как и я, разговаривал во сне. Время от времени он куда-то исчезал, и я начала задаваться вопросом: а кто он такой? Бельтран стал меняться. Чем ближе подходили мы к Иерусалиму, тем сильнее хотелось ему стать членом «Братства Портала Храма» и войти в доверие к твоему брату. К тому же он явно мечтал избавиться от меня, но так, чтобы не вызвать при этом подозрений. – Имогена поперхнулась кровью, сочившейся у нее изо рта.

Элеонора молча смотрела на нее, и холодный липкий страх заползал в ее душу, когда она вспомнила, как Имогена расспрашивала ее о том и о сем. Имогена начала подозревать Бельтрана в притворстве и лживости, а Бельтрану она была нужна для того, чтобы получать сведения от Элеоноры, с которой она жила в одном шатре. Благодаря этому обстоятельству Имогена смогла узнать очень много о Гуго, Готфриде и об их поисках реликвий.

– Это он – Магус? – спросила Элеонора.

Имогена в недоумении покачала головой.

– Не знаю, о чем ты, но я уверена, что это он был тем самым таинственным всадником. Это он несет ответственность за убийство Анстриты, это он убил старосту Роберта, который подозревал, в чем тут дело. Он – страшный и жестокий человек, – прошептала Имогена. – Он хотел моей смерти. Я уже была ему не нужна. Сегодня во время боя я увидела, как в Норберта попал камень, и поспешила к нему на помощь. Бельтран быстро проскользнул ко мне, так быстро, что я не успела… – Имогена вся затряслась и страшно закашлялась. Веки ее задрожали, и она неподвижно застыла.

Элеонора бережно опустила ее на землю. Вдруг в воздухе со свистом пронеслась вязанка горящего хвороста, выпущенная из катапульты. Осветив ночное небо, она ударилась о землю и рассыпалась вокруг горящими искрами. Послышались крики и усиливающийся шум.

– Госпожа сестра, что нам делать?

– Надо возвращаться, – решительно сказала Элеонора. – Мы должны предупредить Гуго и Готфрида, а трупы мы сможем забрать завтра.

Она перекрестилась и побрела пошатываясь по полю боя, стараясь не смотреть на ужасные сцены. Ее тошнило, и она чувствовала себя смертельно усталой. Наконец они вдвоем добрались до подножия склона, от которого начинался подъем к линии сигнальных костров. Вдруг справа от них мелькнула тень, быстрая, как призрак. Элеонора не стала обращать на нее внимания и продолжала идти, но когда они уже прошли половину покрытого песком и галькой склона, из-за куста можжевельника снова показалась чья-то фигура и встала у них на пути. Элеонора устало присела, вглядываясь в темноту. Перед ней стоял пригнувшись Бельтран в накидке с капюшоном. В руках он сжимал арбалет. В мерцающем свете факела, который держал Симеон, его лицо, несмотря на улыбку и непринужденно опущенный арбалет, выглядело зловещим. Казалось, он был больше удивлен, чем раздосадован.

– Где ты была, Элеонора?

– Я нашла их, – выпалила она. – Норберта и Имогену.

– Оба мертвы?

– Имогена была еще жива!

Элеонора закрыла глаза и простонала, раздосадованная поспешным замечанием Симеона.

– Это ты убил ее! – запальчиво продолжил писец. Элеонора уловила отзвук страсти в его голосе, и ей подумалось, что Симеон также был неравнодушен к хорошенькой еврейке. Бельтран только защелкал языком.

– Ай-яй-яй, какая жалость, – нарочито жалобно сказал он. – А я-то думал, что эта глупая тварь уже испустила дух!

Надеюсь, ты исповедала ее, Элеонора, и выслушала ее последние признания. Впрочем, кому нужна эта еврейка!

– Мне нужна! – воскликнула Элеонора, отбросив притворство. – И будет нужна! Будь ты проклят, Бельтран. Она любила тебя, но ты убил ее, потому что она была тебе больше не нужна. Убил так же хладнокровно, как Анстриту и старосту Роберта. Анстрита погибла из-за какого-то загадочного всадника, и этим всадником был ты. Староста Роберт побрел пьяный домой сквозь ночную тьму, а ты проследил за ним и утопил его. Ты – чудовище из ада, и чем больше там таких, как ты, тем страшнее ад! Уйди с дороги!

– Мне бы и хотелось, – саркастически ответил Бельтран, – однако завтра мы все можем оказаться в аду! Боже упаси, но в жизни всякое бывает! Видишь ли, Элеонора, меня интересует твой педантичный и жестокий брат. Мне очень хочется быть рядом с ним в тот момент, когда он – если ему повезет – найдет это сокровище. Да, я действительно использовал Имогену как глазок для подглядывания в комнату ваших тайн. Мне казалось, что я ей скоро надоем, но она прилипла ко мне как пиявка. Пришлось от нее избавиться.

– А граф Раймунд?

– О, устроиться к нему на службу было довольно просто. Таким, как граф, всегда нужны такие, как я, – услужливые, исполнительные, знающие, всегда готовые исполнить любую его прихоть. Некоторых обмануть очень легко, и я, словно змей, влез к нему в душу. – Бельтран шумно вздохнул. – Но все расстроил Урбан со своим кличем «Такова воля Божья!» – рассмеялся он. – Весь франкский Запад поднялся в поход на Иерусалим. Над сокровищами Востока нависла угроза захвата, а надо мной – угроза разорения, ибо я лишался возможности осуществлять свои сделки. Сначала моя глупая сестра Анстрита стала искать покровительства, потом твой брат со своим сбродом, движимым то одним пророчеством, то другим. Староста Роберт заподозрил, что я и был тем таинственным всадником, что я – не тот, за кого себя выдаю. Он стал интересоваться моими делами, и мне пришлось убить его.

– Значит, это ты – Магус? И притворялся еще и федаином?

– Я продаю реликвии тем, кто достаточно глуп, чтобы их купить. Ну и конечно же, я вынужден был защищать свои интересы! Отобрать карту у моей глупой сестры. Но я опоздал. Она оказалась у твоего брата. – Бельтран пожал плечами. – Может, он сделал копии?

– Ты еще и шпион?

– У меня нет ни веры, ни господина. Я никому не давал присяги на верность. Я кручусь, как могу, чтобы заработать на кусок хлеба. Одному я говорю одно, другому – другое. Я – продавец на базаре, только и всего. – Бельтран досадливо махнул рукой. – Ты только посмотри на этих идиотов. Я здесь из-за денег, потому что появилась реальная возможность сорвать огромный куш. А такое всегда сопряжено с большим риском. А что же твой брат и ему подобные? Мечтают о чудесах, мифах и бредят иллюзиями! Никакого вознаграждения в этой жизни, а что после смерти? После смерти не будет того светлого рая, на который вы оба надеетесь. Будет лишь тьма еще более глубокая, чем сейчас вокруг нас: тьма небытия.

Элеонора услышала позади Бельтрана какой-то звук. Она взяла себя в руки и успокоилась. Ей нужно отвлечь его внимание, потянуть время – может, появится какой-то выход из этой ситуации.

– Ты – шпион! – хрипло бросила она ему. – Ты продаешь сведения – и туркам, и византийцам. Это удавалось тебе легко: всего-то выехать из лагеря, встретиться с разведчиками врага и продать им сведения. Особенно до осады Антиохии. Ты наверняка знаешь Бальдура. Уж он-то тебя точно знает. Имени твоего он не выдал, но бросил Теодору свой ремень и сказал, чтобы мы повесили на нем шпиона, затаившегося в наших рядах. Как же я сразу не догадалась! Ведь ремень Бальдура по форме и цвету был очень похож на твой! И ты обязательно будешь висеть на этом ремне!

– Не думаю, – спокойно ответил Бельтран.

– Ты – тот загадочный всадник, Магус и одновременно федаин, – отчаянно говорила Элеонора, чтобы выиграть время. – Ты пользовался сумятицей боя, чтобы, замаскировавшись, проскользнуть туда, куда тебе было нужно. Свою должность у графа Раймунда ты использовал для того, чтобы навести подозрения в шпионстве на наш отряд. – Она резко рассмеялась. – Здесь ты не соврал: среди нас действительно был шпион – ты, хотя граф Раймунд об этом даже не подозревал!

– Я – как торговец, который переезжает с места на место…

– И убийца!

– Negotium auri, Элеонора. Деньги прежде всего.

– А сейчас почему ты здесь?

– Я слышал, как ты уходила. И засомневался, что Имогена мертва. Я не мог рисковать, и поэтому пошел проверить. – Бельтран поднял арбалет. – Твой глупый писец навлек смерть и на себя, и на тебя.

– Бельтран! – прозвучал из темноты чей-то шепот.

Бельтран повернулся. Арбалетная стрела, со свистом пронесшись в воздухе, ударила его прямо в лицо, глубоко пробив своим зазубренным наконечником кожу и кость. Оно мгновенно превратилось в кровавую кашу, зловеще сверкнувшую в мерцающем свете факела. Вперед метнулась чья-то тень. Блеснул нож и вошел глубоко в шею Бельтрана. Тот издал громкий булькающий звук и упал навзничь. В свете факела перед Элеонорой и Симеоном возник Теодор. Он наклонился, поднял голову Бельтрана за волосы – и отпустил.