Текст книги "Крестоносец. За Гроб Господень"
Автор книги: Пол Догерти
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
Турецкая кавалерия бросилась в атаку, но пехота франков держалась стойко. Снова турки пошли вперед, но в ужасе отпрянули, увидев, как сквозь пыль на них несутся серые тени всадников, похожие на призраки. Рыцари в кольчугах и доспехах врезались, выставив копья, в боевой порядок турецкой конницы. Вскоре им на помощь поспешил еще один отряд рыцарей, на этот раз – без копий, но с длинными разящими мечами. Многие турки были выбиты из своих седел и стали добычей франкских пехотинцев, волна которых стремительно продвигалась вперед. Земля стала скользкой от крови. По полю боя бродили пошатываясь люди с пронзенными животами или вывалившимися внутренностями, а из открытых ран била кровь. И тут франки нанесли мощный, словно кувалда, завершающий удар. На поле битвы появился отряд Боэмунда под кроваво-красным стягом! Облаченный в кольчугу великан со своим отборным войском глубоко врезался в порядки турок. «Армия Господа» неудержимо рванулась вперед, словно каменный валун, катящийся по склону и сметающий все на своем пути. Турки занервничали и запаниковали. Воздух зазвенел криками «Deus vult! Deus vult!» Всадники в кольчугах восторженно скандировали гимны и псалмы. Рыцари даже снимали свои шлемы и бросали их вслед убегающему противнику. Первая линия турок была полностью разбита и в панике бежала.
А в лагере Хебоги Теодор уже успел принять меры, чтобы переместить Элеонору и Симеона в безопасное место. В смятении боя они завладели своими лошадьми, выехали из лагеря и спрятались в густом кустарнике возле озера. В турецком лагере нарастал хаос. Атабек был ошеломлен и отказывался верить получаемым сообщениям. А потом бросил в бой свою вторую колонну. Едва основные силы его армии выдвинулись, как на них натолкнулись отступающие всадники первой волны. Они визжали от страха и тыкали пальцами назад, показывая на приближающееся облако пыли, в котором мчались верхом на конях жуткие демоны. На них неумолимо надвигались кроваво-красные знамена Боэмунда. Две колонны турок беспорядочно смешались. Смятение и паника охватили их. Командование нарушилось. Знамена и штандарты упали на землю. Офицеры больше не могли отдавать приказы. Турки начали драться между собой, отчаянно пытаясь убежать. Когда основная масса «Армии Господа» врезалась в дезорганизованное войско Хебоги, началось его паническое бегство. Впереди неслись галопом турецкие военачальники; за ними бежала их армия. Франкское войско ворвалось в лагерь, пронзая копьями женщин и разметая продовольственные припасы, громя роскошные павильоны и грабя кедровые ларцы и сундуки, погружая измазанные грязью и кровью руки в горы жемчугов и бриллиантов, хватая ковры, накидки и дорогие ткани.
К тому времени, когда Элеонора и Симеон возвратились в лагерь, стало уже ясно, что одержана полная победа и Хебога наголову разбит. Боэмунд и другие предводители обосновались в павильоне атабека. Теодора и Элеонору, за которыми устало тащился Симеон, провели внутрь, чтобы командиры высказали им свою огромную благодарность. Их угостили огромным количеством шербета и прочих сладостей, кубками наливали вино и дали много белого хлеба и жареного мяса. Боэмунд басовито прогудел, что они могут брать все, что видят. Но Элеонора просто села на подушки. Теодор подробно рассказал Боэмунду, как все было, и тот снова горячо поблагодарил его за оказанную бесценную услугу, а потом сказал, что они могут идти. Элеонора с мольбой в голосе попросила, чтобы ее отвели в какое-нибудь тихое, спокойное место. Офицеры уже начинали наводить порядок среди своих подчиненных, когда кто-то позвал Теодора. Они вышли из шатра и увидели группу вооруженных мечами германцев, державших связанного пленника. Элеонора узнала в нем Бальдура в изорванном в клочья одеянии. Германцы показывали на своего пленника, а один из них поднял меч и сделал движение, будто собирается отрубить Бальдуру голову. Теодор спокойно заговорил с ними, и германцы почтительно опустили свои мечи. Теодор подозвал Бальдура к себе, а сзади к нему подошла Элеонора.
– Что ты хотел, брат? – спросил его Теодор.
Бальдур облизал свои грязные губы с запекшейся кровью.
– Свою жизнь, брат. Я подозревал, как все было на самом деле, но я не предал тебя.
– Это правда, – кивнул Теодор. – Действительно не предал. – Он повернулся к командиру германцев. – Дайте этому человеку хлеба и воды. Верните ему оружие и коня. И отпустите его. За него ручается сам граф Боэмунд.
Германец недовольно сплюнул, пожал плечами и отдал приказ. Когда Бальдура уводили, турок вдруг повернулся и подошел к Теодору. Сняв свой ремень, он бросил его под ноги греку.
– Когда поймаете своего предателя, – прошептал он, – повесьте его на этом ремне.
Часть 8. Марат
День святого Хилария, 13 января 1099 г.
«И стал Вавилон обителью демонов и жилищем всякой нечестивой души, обиталищем всякого нечистого и злобного духа», – звенел голос Пьера Бартелеми над «Армией Господа», ставшей лагерем возле города Марат в Северной Сирии.
– Какой Вавилон?! – прошептала Элеонора. – Там нет демонов! Все демоны перебрались сюда, в Марат.
Она отпила разбавленного водой вина из кубка и передала его Симеону, который с тревогой взглянул на свою хозяйку. За последние полгода он успел полюбить эту эксцентричную франкскую женщину. Она была храброй и забавной, всегда полной новых идей, хотя некоторые из них были по-детски наивными. Симеон никак не мог понять, почему она страдает приступами душевного смятения. Неужели ей не известно, что в этом мире постоянно торжествуют злые люди, обустраивающие свои черные дела? Что на самом деле разницы между франками и турками практически не существует?
– Когда это уже закончится, Симеон? – спросила Элеонора, посмотрев на языки пламени над городом. Они, казалось, достигали небосвода и касались его своими кончиками. Вечерний ветер донес издалека победные крики толпы, сносящей городские стены.
– Думаю, что не скоро. Мы же идем на Иерусалим, – мрачно ответил Симеон. – Ваш брат и Готфрид об этом побеспокоятся, будьте уверены.
– Да уж, конечно! Даже мы с тобой изменились, а они – и подавно! – сказала Элеонора, вытирая с лица пыль, смешанную с копотью. – Они оба стали как монахи, преданные своему уставу точно так же, как бенедиктинец предан своему монастырю.
– А как там господин Теодор? – подтрунил Симеон. – Все так же страстно за вами ухаживает?
Элеонора вспыхнула и отвернулась. Она взяла пергамент и перо из письменного набора, позаимствованного Симеоном в лагере Хебоги. Писец улыбнулся в душе. Он ожидал, что его госпожа так и сделает, чтобы как-то отвлечь и себя, и его. Однако, подумал он, она все равно должна вести свой дневник. Потому что многие другие, включая Раймунда Агилерского, капеллана графа Раймунда Тулузского, тоже вели записи. В глубине души Симеон надеялся прославиться как соавтор этих хроник. Или же вся слава достанется Элеоноре де Пейен? А впрочем, какая разница? Самое главное – хроники.
– Господин Теодор? – прошептала Элеонора, однако вместо ответа промолчала, уставившись во тьму.
Они с Симеоном создали собственную теорию. Согласно ей человечество делилось не на турок, христиан, армян и византийцев, а на людей религиозных и людей по-настоящему человечных. По-настоящему человечные не обязательно были религиозными, а религиозные не обязательно были человечными. Первая часть теории объясняла характер Теодора: вежливый, храбрый и, по правде говоря, абсолютно равнодушный к официальной церковной религии, а еще более равнодушен он был к предводителям так называемой «Армии Господа». Кроме того, Элеонора догадывалась, что он любит ее, и если только ей удастся вырваться из этого кровавого хаоса, то она обязательно подумает об этом, а также разберется со своими чувствами к нему. Она глубоко вздохнула. Ей действительно надо очистить разум и душу! Ибо так много всего произошло после разгрома Хебоги! Она повернулась к Симеону.
– Ты готов?
– Мы остановились на великой победе под Антиохией, – пробормотал писец.
– Ах да, – вспомнила Элеонора.
Насколько турки были подавлены своим полным разгромом под Антиохией, настолько же франки были воодушевлены своей чудесной победой. Единственным объяснением ее было присутствие священного копья, которое привлекло на сторону франков святого Георгия и все силы небесные. Распевались гимны и хвалебные песни, скандировались боевые псалмы, а в знак благодарности служились бесконечные велеречивые мессы. Хебога со всей его могучей армией был повержен, словно фараон, низвергнутый в своей колеснице в Красное море. Время голода сменилось временем изобилия. Были собраны горы награбленного, захвачены сотни коней, пополнены запасы продовольствия. Лагерь Хебоги был опустошен самым нещадным образом, подобно винограднику, уничтоженному налетом саранчи. Добившись ошеломляющего успеха, «Армия Господа» с триумфом вернулась в Антиохию. Командир цитадели сдал ее графу Раймунду, который был слишком болен, чтобы принять участие в битве, но достаточно здоров, чтобы быстро водрузить над цитаделью свое знамя. Однако командир турецкого гарнизона незамедлительно отправил его знамя обратно и принял знамя Боэмунда. После этого он принял христианство, по крайней мере – для отвода глаз.
Но победа франков под Антиохией углубила также внутренние противоречия. Соперничество между Боэмундом и графом Раймундом усилилось. Боэмунд считал себя победителем Хебоги, однако граф Раймунд, которому было вручено священное копье, превозносил себя как истинного творца разгрома атабека. Боэмунд же прилюдно заявил, что и куска конского навоза не даст за какие-то там знамения вроде святых копий и прочей ерунды. Хебогу сокрушили его рыцари! Боэмунд захватил цитадель и другие укрепления, а граф Раймунд оккупировал дворец правителя города, и – что было очень важно – занял Мостовые ворота, господствовавшие над дорогой к порту Святого Симеона в частности и к морю вообще. Никто из них не собирался уступать друг другу ни дюйма.
Был созван совет, но оба так и не смогли прийти к единому мнению, отказываясь идти на Иерусалим, пока не решится вопрос о том, кому будет принадлежать Антиохия. Была выпущена прокламация, в которой замалчивались эти трения и говорилось, что жаркая погода делает немедленное выступление на юг невозможным, и что армия должна остаться в Антиохии до самого Дня всех святых, то есть до 1 ноября.
Сначала «Армия Господа», истощенная и поредевшая, согласилась с этим, однако с течением времени в ней начало нарастать недовольство по поводу задержки. Епископ Адемар, взбешенный ожесточенными препирательствами между предводителями, решил заняться очисткой города, в котором гниющие трупы до сих пор валялись на улицах, в переулках и домах. Была вновь освящена церковь Святого Петра, а греческий патриарх Иоанн IV был официально провозглашен ее настоятелем. Однако, похоже, Бог отвернулся от самозваной «Армии Господа». В городе начался мор, порожденный миазмами и заразным воздухом, пропитанным запахом гниения неубранных трупов. Его жертвами стали прибывшие в Антиохию германские подкрепления вместе с экипажем корабля, на котором они прибыли. Они вымерли все до единого человека. А 1 августа умер сам епископ Адемар. Согласно видению, явившемуся Пьеру Бартелеми, Адемара Монтейского следовало похоронить в той самой церкви Святого Петра, где было найдено святое копье. По свидетельству пророка якобы лишь только зажженная Адемаром свеча и пожертвования, совершенные им в честь открытия копья, спасли епископа от адского огня. Послание Пьера не вызывало разночтений: его видение было суровым предупреждением со стороны сил небесных. Они запрещали ставить под сомнение святость великой реликвии и право графа Раймунда Тулузского владеть им.
Другие руководители отказались принимать сказанное на веру и принялись устраивать свои дела. Раймунд Пиле, знатный провансальский вельможа, занялся фуражировкой, а заодно пытался силой обратить в христианство напуганное население окрестных сел. Гуго Парижский поехал к императору Алексию за помощью. Однако потом ему все надоело, и он вернулся из Константинополя во Францию. Другие же предводители крестоносцев, мечтая о добыче, играли на страхе и соперничестве турецких правителей. Франкские вельможи предлагали им свои войска в качестве наемников и часто, словно хищные птицы, покидали Антиохию и совершали налеты. Некоторым из них повезло, некоторым – нет. Фульберт Бульонский поехал со своей хорошенькой молодой женой в Эдессу к Болдуину, который ранее захватил этот город. Эскадрон турецких всадников, посланных правителем города Арзен, устроил им засаду, и Фульберт лишился и своей головы, и своей жены, которая быстро вышла замуж за одного из помощников турецкого правителя. Вдова Фульберта – красавица, преуспевшая в искусстве любви, – уговорила нового мужа убедить своего эмира, Омера Арзенского, призвать на помощь Готфрида Бульонского, чтобы тот обуздал Ридвана из Алеппо, давнего врага «Армии Господа». Готфрид с радостью согласился, но потом, захватив богатые трофеи, бросил своего новоиспеченного союзника на растерзание рассвирепевшему Ридвану.
Элеонора, проживая в уютном доме, принадлежавшем ранее торговцу, только и могла, что размышлять и наблюдать, как разлагается «Армия Господа». Многие из «Бедных братьев», а также из «Отряда нищих» погибли или пропали без вести. «Нищие», не зная об участи, которая постигла их предводителей, пошли к Тарфуру, предводителю «Отряда хулиганов» из Парижа. Этот сброд часто становился зачинщиком всякой смуты и беспорядков. Гуго и Готфрид пытались теперь установить контакты с «Нищими». Они не таясь рассказали им о дезертирстве их предводителей, назвав его богохульством, и втайне позаботились о том, чтобы остатки этой банды грабителей всегда получали достаточно еды и питья. С другой стороны, отношения Гуго с графом Раймундом значительно ухудшились. Гуго обвинял графа в бездействии «Армии Господа» и гневно обличал пророчества Пьера Бартелеми. Он также активно склонял на свою сторону других по мере того, как рассыпалась система руководства армией франков. Воины переходили из отряда в отряд. Гуго делал все возможное, чтобы собрать под своим началом лучших из лучших. Он страстно верил в то, что они не просто так выжили посреди всего этого ужаса и хаоса. По его мнению, это было прямым подтверждением того, что Бог споспешествует их планам и мечтам. С Элеонорой он всегда был вежливым и дружелюбным, однако, по словам Теодора, при этом всегда оставался устремленным в будущее. И этому подчинялись все его помыслы. За время длинной кампании Гуго и Готфрид ожесточились и отдалились от Элеоноры. Они действовали как близнецы, как кровные братья и уже строили планы на то время, когда Иерусалим окажется в руках крестоносцев.
Оба рыцаря держались на безопасном расстоянии от женщин в лагере, включая пленных турчанок. Теодор подозревал, что друзья, преследуя свою мечту, втайне дали монашеский обет нищеты и благочестия. Он часто думал: а не уговорили ли они епископа Оранского, который стал духовным лидером «Армии Господа» после смерти Адемара, рукоположить их в священники? Но тем не менее они оставались воинами, жестокими и свирепыми в бою, искусно владевшими мечом, копьем и луком.
«Бедные братья храма Гроба Господня», покинувшие Прованс с большими надеждами, превратились теперь скорее в некое свободное объединение, нежели братство. В Антиохии на смену братству пришло товарищество рыцарей, которых Гуго и Готфрид привлекли под свои штандарты. Они приняли новое знамя, сшитое из алтарной материи, представлявшее собой красный крест на белом фоне. Справа на груди или на плече они носили такой же знак различия. Рыцари, присоединявшиеся к ним, торжественно принимали официальный устав, хотя Элеонору рассмешили дебаты о том, следует ли брить головы и бороды или же отпускать длинные волосы. Поздней осенью 1098 года остановились на последнем варианте, хотя за неухоженным внешним видом членов нового братства скрывалось их недюжинное военное мастерство. Они совершали набеги жестко организованными отрядами, в которых Гуго ввел железную дисциплину. С пленными они обращались достойно. Насилие над плененными женщинами было строго запрещено. Все имущество было общим, и каждый самый мелкий трофей сдавался в общую сокровищницу, которой заведовал Готфрид. Они взяли в пользование одну из небольших башен возле Мостовых ворот и нарекли ее «Порталом Храма», и это имя носило также их братство. В этой башне они соблюдали расписание ордена бенедиктинцев: утренняя месса, которую служили Альберик и Норберт, выполнявшие также обязанности капелланов, а после мессы следовало дневное богослужение, молитвы, хвалебные псалмы и прочее. Гуго и Готфрид изменили также свое отношение к предводителям и устранились от соперничества между норманнами под командованием Боэмунда и провансальцами под командованием графа Раймунда. Много времени они уделяли помощи бедным в рядах «Армии Господа». «Братство Портала Храма» организовало госпиталь, а также общую трапезную, где подавали еду и питье всем пришедшим. У них даже был свой казначей для распределения денег, приют для больных и раненых и арсенал для тех, у кого не было оружия. Братья помогали женщинам, особенно вдовам и тем, кто остался без средств к существованию. Правда, для них вход в братство был закрыт, однако в него принимали сильных и здоровых мужчин в качестве оруженосцев, пажей и слуг.
Гуго и Готфрид работали как одержимые и возвращались домой вечером, да и то редко. Часто они оставались в спальных помещениях, организованных в их башне. Они свято верили в то, что исполняют Божий замысел и что эта мечта сохранит их во всех опасностях и невзгодах. Погибли десятки тысяч, однако они – Элеонора, Теодор, Альберик и Норберт – чудесным образом выжили, не считая легких ран и болезней. В живых остались также и другие члены их компании, державшиеся, правда, особняком – Имогена и Бельтран, которые теперь открыто жили как муж и жена. Тем более что опасность со стороны фанатиков-федаинов и Магуса, таинственного охотника за реликвиями, казалось, миновала. Теодор с этим согласился, заявив, что, вероятно, все они погибли – либо в сражении, либо от болезней. Однако Симеон думал иначе. Его заинтересовали истории о федаинах, и ему казалась невероятной их способность засылать своих эмиссаров в такую даль от своей крепости, расположенной на вершине холма. Однако и он, и Элеонора, и Теодор сходились в том, что Бальдур снял ремень и бросил его со словами: «Повесьте на нем своего предателя!» не просто так, и этот факт они сочли достаточно тревожным. Возможно, это означало, что их тайный противник или противники лишь на время затаились.
Поздней осенью 1098 года семена, посеянные Гуго и Готфридом, начали давать всходы. Возникло новое объединение, противостоящее как норманнам, так и провансальцам. Состояло оно из массы простых бедняков «Армии Господа». Они называли себя «иерусалимцами», и их идея была четкой и ясной: хватит тратить время на распри в Антиохии; армия должна немедленно выступить на Иерусалим. Волна протестов, искусно направляемых Гуго и Готфридом, набирала силу. В их ряды влился Петр Пустынник, который стал красноречивым глашатаем нового сообщества в городе. Наконец предводители крестоносцев были вынуждены вернуться в Антиохию из своих фуражирских экспедиций. Все воинство Христово высыпало на улицы города, приветствуя своих предводителей, возвращавшихся с повозками, полными награбленного добра. За ними тянулись вереницы турецких пленных, на шеях которых висели отрубленные головы их товарищей. Вскоре «иерусалимцы» настояли на собрании предводителей, перед которыми выступил Петр Пустынник и изложил позицию новообразованного объединения.
– Поскольку наши предводители не могут повести нас на Иерусалим либо из страха, либо из-за обещаний, данных императору Алексию, либо по другим причинам, то мы, народ, изберем из своих рядов людей храбрых и набожных, которые поведут нас в поход. Не беспокоит ли наших правителей тот факт, – вопрошал Петр, – что мы задержались здесь на год и что под стенами Антиохии погибли тысячи наших воинов? Те, кто хочет остаться и копить золото и драгоценности, пусть остаются. Те, кому нужна Антиохия, пусть забирают ее себе! Мы же отправимся в путь. Те, кто останутся здесь, сгинут, не сделав ничего доброго, как и те, кто уже погиб здесь раньше. В самом деле, у нас каждый день возникает сколько споров по поводу этого города, что легче развалить его до основания, дабы возродить то былое единство, которое было присуще нам до взятия Антиохии. Вместо того чтобы ослаблять себя голодом и ссорами, мы должны возобновить наше паломничество.
Присутствующие на совещании предводители ничего не смогли противопоставить такому страстному призыву. В результате компромисса было принято решение. В ноябре 1098 года армия выступит в поход в глубь Сирии, чтобы взять Марат эн Нуман, важную крепость, господствующую над дорогами, ведущими дальше на юг. Марат представлял собой хорошо укрепленный город. В его центре на высоком холме находилась мечеть с голубым куполом, из которой было видно «Армию Господа», расположившуюся лагерем среди оливковых рощ подле городских стен. Франки установили свои шатры и хижины с покрытием из сухой виноградной лозы, а потом стали выжидать. Марат и вправду был хорошо защищенным городом с мощной сплошной стеной по периметру, а также башнями и сухим рвом. Турки чувствовали себя совершенно спокойно: им уже удалось отбить несколько наскоков крестоносцев, и они считали, что эта осада ничем не будет отличаться от предыдущих. Все население Марата высыпало на крепостные валы и стало проклинать франков и измываться над их трусостью, вывесив на стенах перевернутые кресты. И им удалось получить желаемый результат. «Армия Господа» немедленно бросилась в атаку, переправилась через ров и начала по хлипким лестницам взбираться на стены. Ясно, что эти лестницы были с легкостью уничтожены. Франки отошли и приступили к планомерной осаде.
Ноябрь сменился декабрем. От холодных проливных дождей начали гнить палатки; запасы еды таяли. Франкам пришлось рыскать по полям в поисках еды, подбирая осыпавшиеся зерна пшеницы, овса, чечевицы и других злаков. Пьер Бартелеми снова сел на своего любимого конька. Вообразив себя новым Иоанном Крестителем, он стал обвинять «Армию Господа» в многочисленных отвратительных грехах: убийствах, изнасилованиях, грабежах и прелюбодеяниях. Все это, утверждал он, и было истинной причиной нынешних лишений. Он призвал очистить души через святые дары, молитвы и благотворительность. Его товарищи согласились с ним, но потом опять быстро вернулись к более насущным делам.
Стены Марата были слишком толстыми и потому непробиваемыми. Поэтому осаждавшие его крестоносцы могли пройти только над ними или под ними. Впервые франки попробовали прибегнуть к последнему варианту. Они засыпали ров, и саперы «Армии Господа» приблизились к стене. Однако обороняющиеся встретили их там булыжниками, дротиками, горящими тюками и даже чанами с известью и шкурами животных, наполненными злыми пчелами. Саперам пришлось отступить, и франки призадумались. Раймунд Тулузский, при содействии рыцарей «Братства Портала Храма», приказал своим войскам выдвинуться в близлежащие оливковые рощи. Из заготовленной древесины быстро соорудили осадную башню на четырех огромных колесах. На ее верху сидел Эверард Охотник, главный лесник Раймунда Тулузского, и с помощью своего рожка управлял действиями рыцарей в полных боевых доспехах, которые подкатили башню к стене. Под ее прикрытием саперы, засевшие в основании, осторожно выбрались наружу и начали пробивать под стеной туннель, чтобы ослабить ее. Турки противодействовали этим усилиям с помощью катапульты и огня. Рыцари, сидевшие наверху башни, отвечали противнику, швыряя в него копья, дубины и камни. Кроме того, они забрасывали на крепостной вал крюки на железных цепях, чтобы подтянуть башню поближе к стене. За ними находилась большая группа священников в епанчах, которые безустанно молились, чтобы Господь помог осадной башне произвести смятение и хаос в рядах противника. Тем временем еще одна фаланга рыцарей пересекла ров с другой стороны города, приставила к стене осадные лестницы и начала штурм. Турки запаниковали и часть войск перенаправили от осадной башни, чтобы отбить эту атаку. Однако башню придвинули еще ближе, часть стены рухнула, и в тот момент, когда наступила темнота, франки ворвались в город. Предводители франков дали приказ остановить наступление, не желая воевать в городе в ночных условиях. Однако обозленные и изголодавшиеся бедняки, ведомые Тарфуром и его разбойниками и составлявшие большую часть «Армии Господа», вихрем пронеслись по Марату, грабя и убивая всласть. Боэмунд, который согласился сопровождать Раймунда, принял капитуляцию у нескольких городских правителей и приказал им собраться в одном месте для их же безопасности. Однако с наступлением рассвета, когда предводителям франков стало ясно, что полномасштабный грабеж уже начался, Боэмунд приказал лишить турецких правителей их собственности. Некоторых из них казнили, а некоторых быстро отправили в Антиохию, чтобы продать там в рабство.
Марат пал жертвой повальных грабежей и мародерства. Не пощадили никого. По улицам невозможно было пройти, не наступив при этом на труп. Турки скрылись в пещерах под городом, однако франки преследовали их и там, уничтожая серой и огнем, а потом обыскивали погибших, чтобы поживиться. Турки сражались отчаянно, и некоторые даже предпочитали покончить жизнь самоубийством, но не сдаться в плен. Марат пал, и это было, как с ликованием в голосе заявил Пьер Бартелеми, «впечатляющее падение». И снова лидеры франков перессорились из-за права владеть захваченной собственностью. А тем временем положение остальной части армии стало угрожающим, поскольку запасы продовольствия быстро истощились. Трупы турок разрезали в поисках бриллиантов и прочих драгоценностей, которые они могли проглотить. Поползли слухи, что некоторые франки, мучимые голодом, срезали седалищные мышцы с трупов неприятеля, чтобы приготовить их и съесть. Многие спешили насытиться ими еще до того, как они успевали надлежащим образом прожариться или провариться. Ходили также слухи, что ради утоления мучительного голода из близлежащих болот извлекались трупы турок, утонувших при попытке убежать. Однако предводители никак не могли уладить свои распри. Элеонора, Симеон и Теодор выживали, питаясь полосками жесткого козьего мяса и наваристыми супами из различных растений и семян, а тем временем Гуго и Готфрид рассылали по окрестностям отряды фуражиров, впрочем, без особого успеха.
В День Епифании в 1099 году Гуго открыто посвятил всех в свои планы. С помощью своих собратьев, как он их теперь называл, он созвал всеобщий сбор. «Армия Господа» скопилась перед главными воротами Марата в окружении кольца из пылающих факелов. Целый час Гуго хриплым пронзительным голосом произносил страстную речь о том, что им следует немедленно покинуть Марат и выступить на Иерусалим. Епископ Оранский недавно умер, и если других предводителей не найдется, то он, Гуго де Пейен, лично поведет крестоносцев на юг. Однако он и до сих пор желает, чтобы их предводители пошли вместе с ними. Не было бы Марата, не было бы и распрей. Значит, они должны уничтожить этот город. Рядовые воины громким криком высказали свое одобрение, и оргия разрушения началась. Дома, мечети и храмы были преданы огню. Стены и оборонительные сооружения были стерты с лица земли. Граф Раймунд поспешил из своего шатра посмотреть на результаты разрушительных действий. И прилюдно признался в том, что в его убеждениях произошел переворот. Он пообещал, что Марат будет стерт с лица земли до основания и брошен, а сам он, босой и в одной паломнической рясе, поведет крестоносцев на Иерусалим.
