Текст книги "Я - четвертый"

Автор книги: Питтакус Лор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Он кивает.

– Да, и мне надо успеть вернуться, пока она не проверила мою комнату. Пока, увидимся.

Не говоря больше ни слова, Сэм быстро уходит. Он явно перенервничал. Он, наверное, никогда не дрался, и уж точно на него никогда не нападали и не похищали в лесу. Я попробую завтра с ним поговорить. Если он видел что-то лишнее, я постараюсь его убедить, что это был обман зрения.

Сара поворачивает мое лицо к себе и очень нежно проводит большим пальцем поперек моего лба вдоль пореза. Потом проводит по бровям, глядя мне в глаза.

– Спасибо за вечер. Я знала, что ты придешь.

Я пожимаю плечами.

– Я не хотел позволить ему тебя напугать.

Она улыбается, и я вижу, как ее глаза блестят в лунном свете. Она придвигается ко мне, и, когда я понимаю, что должно произойти, у меня перехватывает дыхание. Она прижимает свои губы к моим, и внутри меня все плывет. Это мягкий поцелуй, долгий. Мой первый. Потом она отстраняется, и я завороженно смотрю ей в глаза. Я не знаю, что сказать. У меня в голове проносится миллион разных мыслей. Мои ноги стали ватными, и я едва могу стоять.

– Еще при первой встрече я поняла, что ты особенный, – говорит она.

– У меня было такое же чувство по отношению к тебе.

Она тянется ко мне и снова целует, слегка прижимая ладонь к моей щеке. Первые несколько секунд я растворен в ощущении ее губ на своих и в мысли о том, что я нахожусь вместе с этой прекрасной девушкой.

Она отодвигается, мы оба улыбаемся, ничего не говоря и только глядя друг другу в глаза.

– Ну, думаю, надо пойти посмотреть, здесь ли еще Эмили, – говорит Сара секунд через десять. – А то я никогда отсюда не уйду.

– Наверное, она здесь, – говорю я.

Приближаясь к павильону, мы держимся за руки.

Я непрестанно думаю о наших поцелуях. По тропе с пыхтением едет пятый трактор. Повозка полна, и еще человек десять стоят в очереди. После всего, что произошло в лесу, держа теплую ладонь Сары в моей руке, я не могу стереть улыбку со своего лица.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Первый снегопад приходит через две недели. Это легкая снежная пыль, которой хватает лишь на то, чтобы покрыть наш грузовик белой пудрой. Сразу после Хэллоуина, когда лориенский кристалл распространил Люмен на все мое тело, Генри начал по-настоящему меня тренировать. Мы работаем каждый день без исключения, невзирая на холод, на дождь, а теперь и на снег. Хотя он этого не говорит, я вижу, что он в нетерпении ждет момента, когда же я буду готов. Это началось с расстроенного вида, нахмуренных бровей и покусывания нижней губы, продолжалось тяжелыми вздохами, бессонными ночами и скрипом половиц под его ногами, который я слышал, лежа без сна в своей комнате, и дошло до того, что мы имеем теперь: отчаяние в его напряженном голосе.

Мы стоим во дворе лицом друг к другу на расстоянии трех метров.

– Я сегодня не в том настроении, – говорю я.

– Я знаю, но все равно надо.

Я вздыхаю и смотрю на свои часы. Четыре часа.

– В шесть придет Сара, – замечаю я.

– Я знаю, – отвечает Генри. – Поэтому мы должны поспешить.

В каждой руке он держит по теннисному мячу.

– Ты готов? – спрашивает он.

– Как всегда.

Он высоко подбрасывает первый мяч, и когда он находится в высшей точке, я пытаюсь вызвать где-то глубоко внутри себя силу, которая бы не позволила ему упасть. Я не знаю, как должен это сделать, знаю лишь, что должен быть способен на это – со временем и с опытом, говорит Генри. Каждый Гвардеец обретает способность силой мысли двигать предметы. Телекинез. И вместо того, чтобы позволить мне дождаться этой способности, как это получилось с моими руками, Генри полон решимости растолкать ее в той берлоге, где она спит.

Мяч падает, как до него упала тысяча других мячей, без малейшей задержки, дважды подскакивает и лежит на запорошенной снегом траве.

Я делаю глубокий вдох.

– Сегодня я его не чувствую.

– Еще, – говорит Генри.

Он бросает второй мяч. Я пытаюсь его подвинуть или остановить, внутри меня все напрягается, чтобы чертова штуковина сдвинулась хотя бы на дюйм вправо или влево, но все без толку. Он тоже падает на землю. Берни Косар, который наблюдает за нами, подходит, подбирает его и уходит.

– Это придет в назначенное время, – говорю я.

Генри качает головой. Его челюсти сжаты. Настроение и нетерпение Генри передаются мне. Он смотрит, как Берни Косар трусит с мячом, и вздыхает.

– Что? – спрашиваю я.

Он снова качает головой.

– Будем продолжать.

Он подходит к другому мячу и поднимает его. Потом высоко подбрасывает. Я пытаюсь его остановить, но он, разумеется, просто падает.

– Может, завтра, – говорю я.

Генри кивает и смотрит в землю.

– Может, завтра.

После нашей тренировки я весь в поту, в грязи и в растаявшем снеге. Генри был строже, чем в обычные дни, и действовал с такой агрессивностью, какую может породить только паника. Кроме телекинеза мы в основном отрабатывали приемы боя – рукопашная схватка, борьба, комбинация боевых искусств, а потом тренировали самообладание: стойкость под давлением, самоконтроль, определение страха в глазах противника и наилучшее использование этого страха. На меня подействовала не столько жесткая тренировка, устроенная Генри, сколько выражение его глаз. Страдальческий взгляд, в котором читались страх, отчаяние, разочарование. Я не знаю, тревожит ли его только мой медленный прогресс или нечто более глубокое, но эти тренировки становятся изнурительными – и эмоционально, и физически.

Сара приходит точно вовремя. Я выхожу, целую ее, и она поднимается на веранду. Я снимаю с нее пальто и вешаю его, когда мы заходим внутрь. Через неделю у нас промежуточный экзамен по домоводству, и это была ее идея – приготовить блюдо до того, как мы будем делать его в классе. Когда мы начинаем готовить, Генри берет куртку и уходит прогуляться. Он захватывает с собой Берни Косара, и я благодарен ему за то, что он оставил нас наедине. Мы жарим куриные грудки и готовим на пару картошку и овощи, и еда получается гораздо лучше, чем я ожидал. Когда все готово, мы садимся и едим втроем. Генри в основном молчит. Сара и я прерываем неловкое молчание, болтая о школе, о том, как мы в следующую субботу пойдем в кино. Генри поднимает глаза от тарелки, в основном только чтобы похвалить еду.

Когда обед закончен, мы с Сарой моем посуду и потом уходим на диван в гостиную. Сара принесла видеокассету с фильмом, и мы смотрим его на нашем маленьком телевизоре, но Генри в основном смотрит в окно. На середине фильма он со вздохом встает и выходит из дома. Мы с Сарой следим, как он уходит. Мы держимся за руки, она прижимается ко мне, ее голова лежит на моем плече. Берни Косар сидит рядом с ней, его морда у нее на коленях, на обоих накинуто одеяло. На улице может быть холодно и ветрено, но в нашей гостиной тепло и уютно.

– С твоим отцом все в порядке? – спрашивает Сара.

– Не знаю, он странно себя ведет.

– Он был такой молчаливый за обедом.

– Да, я пойду проверю, как он там. Сейчас вернусь, – говорю я и выхожу следом за Генри. Он стоит на веранде, уставившись в темноту.

– Так что происходит? – спрашиваю я.

Он поднимает глаза и задумчиво смотрит на звезды.

– Я чувствую, что что-то не так, – говорит он.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебе это не понравится.

– Ладно. Выкладывай.

– Я не знаю, как долго мы сможем здесь оставаться. Место не кажется мне безопасным.

У меня внутри все обрывается, и я молчу.

– Они в ярости, и я думаю, что они уже подбираются к нам. Я чувствую это. Я не думаю, что мы здесь в безопасности.

– Я не хочу уезжать.

– Я знал, что ты не захочешь.

– Но мы же скрываемся.

Генри смотрит на меня, подняв бровь.

– Без обид, Джон, но я не думаю, что ты всегда оставался в тени.

– Когда было нужно, оставался.

Он кивает.

– Там видно будет.

Он идет к краю веранды и кладет руки на перила. Я стою рядом с ним. Начинают падать новые снежинки, белые искорки в темной ночи.

– Это не все, – говорит Генри.

– Я так и думал.

Он вздыхает.

– У тебя уже должен был развиться телекинез. Он почти всегда приходит вместе с первым Наследием. Очень редко он приходит позже, но даже если и так, то никогда не позже чем через неделю.

Я смотрю на него. У него озабоченный вид, а на лбу от беспокойства пролегли морщины.

– Твое Наследие приходит с Лориен. Только оттуда.

– И что это значит?

– Я не знаю, какого еще притока мы можем ожидать, – говорит он и делает паузу. – Поскольку мы больше не на планете, я не знаю, прибудет ли вообще твое остальное Наследие. Если нет, то у нас нет никакого шанса сразиться с могадорцами, а тем более победить их. А если мы не сможем их победить, то мы никогда не сможем вернуться.

Я смотрю на падающий снег и не могу решить, тревожиться мне или испытывать облегчение от того, что, быть может, это положит конец нашим переездам и мы наконец сможем осесть. Генри показывает на звезды.

– Вот там, – говорит он. – Вот там находится Лориен.

Конечно же, я прекрасно знаю, где находится Лориен, и без того чтобы мне ее показывали. Есть какое-то особое притяжение, и мои глаза всегда устремляются именно в ту точку, где за миллиарды километров отсюда находится Лориен. Я пытаюсь поймать снежинку на кончик пальца, потом закрываю глаза и дышу холодным воздухом. Открыв глаза, я оборачиваюсь и через окно смотрю на Сару. Она сидит, поджав под себя ноги, морда Берни Косара по-прежнему у нее на коленях.

– А ты когда-нибудь думал о том, чтобы обосноваться здесь, послать к черту Лориен и устроить жизнь тут, на Земле? – спрашиваю я Генри.

– Мы покинули планету, когда ты был довольно маленьким. Не думаю, что ты много что помнишь о ней, ведь так?

– Нет, – говорю я. – Только иногда возникают какие-то обрывки. Хотя я не могу точно сказать, воспоминания это или картинки из того, что я видел во время наших тренировок.

– Не думаю, чтобы ты был так безразличен, если бы помнил.

– Но я не помню. Может, в этом все дело?

– Может быть, – отвечает он. – Но хочешь ты возвращаться или нет, могадорцы все равно будут тебя искать. И если мы утратим осторожность и осядем, они найдут нас, можешь быть уверен. И как только найдут, убьют обоих. Этого никак не изменить. Никак.

Я знаю, что он прав. Как и Генри, я тоже каким-то образом могу чувствовать угрозу в мертвенной ночи, когда волоски у меня на руках настороженно поднимаются и по позвоночнику бежит легкая дрожь, хотя мне совсем не холодно.

– Ты никогда не жалеешь, что так долго со мной торчишь?

– Жалею? Почему ты думаешь, что я могу об этом жалеть?

– Потому что нам не к чему возвращаться. Твоя семья мертва. Моя тоже. На Лориен возможна только одна жизнь: все выстраивать заново. Если бы не я, ты мог бы легко здесь освоиться и провести остаток дней, став частью чего-нибудь. Ты мог бы завести друзей, может, даже снова влюбиться.

Генри смеется.

– Я уже влюблен. И буду влюблен до своего смертного часа. Не думаю, что ты сможешь это понять. Лориен отличается от Земли.

Я вздыхаю с раздражением.

– Но ты хотя бы мог стать частью чего-то.

– Я уже стал. Я часть Парадайза, штат Огайо, прямо сейчас, вместе с тобой.

Я качаю головой.

– Ты знаешь, что я имею в виду, Генри.

– И чего, по-твоему, я лишен?

– Жизни.

– Ты моя жизнь, малыш. Ты и моя память – это единственное, что связывает меня с прошлым. Без тебя у меня ничего не останется. Вот в чем правда.

Тут позади нас открывается дверь. Берни Косар бежит впереди Сары, которая встала прямо в дверном проеме.

– Вы что, хотите, чтобы я смотрела кино в полном одиночестве? – спрашивает она.

Генри улыбается ей.

– Ни в коем случае, – отвечает он.

Досмотрев кино, мы с Генри отвозим Сару домой. Когда мы приезжаем, я провожаю ее до дверей, и мы стоим на крыльце, улыбаясь друг другу. Я целую ее на прощание, это долгий поцелуй, и при этом нежно держу ее руки в своих.

– До завтра, – говорит она, пожимая мои ладони.

– Приятных снов.

Я возвращаюсь к пикапу. Генри выезжает с подъездной дорожки и выруливает по направлению к дому. Меня не покидает ощущение страха, когда я вспоминаю, что сказал Генри, забирая меня после первого полного дня в школе: «Имей в виду, что мы можем сорваться отсюда в любой момент». Он прав, и я это знаю, но до сих пор я ни к кому не испытывал таких чувств. Я словно парю, когда мы вместе с Сарой, и ненавижу время, когда мы расстаемся, как сейчас, хотя мы только что провели пару часов вместе. Сара придает какую-то осмысленность тому, что мы убегаем и прячемся, это уже не только ради выживания. А ради того, чтобы победить. Но при этом я знаю, что, может быть, подвергаю ее жизнь опасности, оставаясь с ней, – и это меня ужасает.

Когда мы приезжаем домой, Генри идет в свою спальню и возвращается с Ларцом. Он опускает его на кухонный стол.

– Даже так? – спрашиваю я.

Он кивает.

– Здесь есть нечто, что я вот уже много лет собирался тебе показать.

Я в нетерпении жду, что же еще есть в Ларце. Мы вместе снимаем замок, и он открывает крышку так, что я не могу заглянуть внутрь. Генри достает бархатную сумочку, закрывает Ларец и запирает его.

– Это не входит в твое Наследие, но когда мы открывали Ларец в последний раз, я это туда засунул из-за своих дурных предчувствий. Если могадорцы нас схватят, они никогда не сумеют его вскрыть, – говорит он, показывая на Ларец.

– А что в сумке?

– Солнечная система, – говорит он.

– Если это не входит в мое Наследие, почему ты никогда мне это не показывал?

– Потому что ты должен был развить одно Наследие, прежде чем активировать это.

Он расчищает кухонный стол и садится за ним напротив меня, сумка лежит у него на коленях. Он улыбается, чувствуя, как я взволнован. Он опускает руки и достает из сумки семь стеклянных сфер разного размера. Пригоршней подносит их к лицу и дует на них. Внутри них появляются мерцающие точки. Тогда он подбрасывает их, и они тут же оживают, зависая над столом. Стеклянные шары точно копируют нашу солнечную систему. Самый большой из них размером с апельсин – это солнце Лориен – светится с такой же силой, как электрическая лампочка, и похож при этом на шар, заполненный лавой. Другие шары вращаются вокруг него. Ближайшие к солнцу движутся быстрее, а самые отдаленные почти что ползут. Все они вращаются вокруг своей оси, дни начинаются и кончаются со сверхскоростью. Четвертая планета от солнца – Лориен. Мы видим, как она движется, как начинает формироваться ее поверхность. Планета размером чуть меньше теннисного мяча. Масштабы, должно быть, не выдерживаются, потому что в реальности Лориен гораздо меньше, чем наше солнце.

– Так что происходит? – спрашиваю я.

– Шар обретает в точности ту форму, которую сейчас имеет Лориен.

– Как такое возможно?

– Это особое место, Джон. Здесь на каждом углу действует старинная магия. Именно отсюда приходит твое Наследие. Именно это обращает в жизнь и действительность объекты, заключенные в твоем Наследстве.

– Но ты только что сказал, что это не является частью моего Наследия.

– Нет, но они приходят из одного и того же места.

Формируется рельеф, вырастают горы, глубокие потоки рассекают поверхность там, где, как я знаю, раньше текли реки. А потом все останавливается. Я ищу глазами какой-то цвет, какое-то движение, какие-то признаки дующего ветра. Но ничего нет. Весь ландшафт – это монотонный набор серого и черного. Я не знаю, что я надеялся увидеть, чего ожидал. Движение, намек на плодородие. Я удручен. Потом поверхность куда-то исчезает, так что мы можем видеть сквозь нее, и в самом центре шара начинает формироваться слабый свет. Он загорается, потом меркнет, потом снова загорается, имитируя биение сердца спящего животного.

– Что это? – спрашиваю я.

– Планета еще живет и дышит. Она ушла глубоко в себя и выжидает. Впала в спячку, если хочешь. Но когда-нибудь она проснется.

– Откуда такая уверенность?

– Из-за этого свечения, вон там, – говорит он. – Это надежда, Джон.

Я смотрю на свет. Я нахожу странное удовольствие в том, чтобы смотреть на него. Они пытались уничтожить нашу цивилизацию и саму планету, но она все еще дышит. «Да, – думаю я, – надежда есть всегда, как не устает повторять Генри».

– Это еще не все.

Генри встает, щелкает пальцами, и планеты замирают. Он придвигается лицом почти вплотную к Лориен, складывает ладони вокруг рта и снова дышит на нее. По шару пробегают блики зеленого и голубого и почти сразу же исчезают, когда испаряется влага от дыхания Генри.

– Что ты сделал?

– Посвети на нее своими руками, – говорит он.

Я заставляю руки светиться, и когда подношу их к шару, зеленое с голубым возвращаются, только теперь, под светом моих рук, не пропадают.

– Так Лориен выглядела за день до вторжения. Посмотри, как она прекрасна. Иногда даже я забываю.

Она действительно прекрасна. Все в зеленом и голубом, все роскошное и изобильное. Растительность колышется от ветра, который я каким-то образом ощущаю. На воде видна легкая рябь. Планета и вправду жива и процветает. Но когда я выключаю свой свет, все пропадает, и возвращается унылая серость.

Генри показывает точку на поверхности шара.

– Вот отсюда, – говорит он, – отсюда мы стартовали на корабле в день нашествия.

Потом он подвигает палец на пару сантиметров.

– А здесь находился лориенский Музей Открытий.

Я киваю и смотрю в эту точку. Все серое.

– А при чем здесь музей? – спрашиваю я. Я откидываюсь на спинку стула. Так печально все это видеть.

Он переводит взгляд на меня.

– Я много думал над тем, что ты мне сказал.

– Угу, – произношу я, побуждая его продолжать.

– Это был огромный музей, целиком посвященный эволюции космических путешествий. В одном из крыльев здания помещались первые ракеты, построенные тысячи лет назад. Ракеты, которые работали на топливе, известном только на Лориен, – говорит он и замолкает, снова оборачиваясь к маленькой стеклянной сфере, висящей в полуметре над нашим кухонным столом.

– Так вот, если то, что ты видел, действительно произошло, если второй корабль смог стартовать и улететь с Лориен в разгар войны, значит, он музейный. Никакого другого объяснения быть не может. Я до сих пор так и не верю до конца, что это могло сработать, а если и могло, то что он смог улететь далеко.

– Ну, а если он не мог улететь далеко, почему ты тогда все еще об этом думаешь?

Генри качает головой.

– Знаешь, я не вполне уверен. Может быть, это потому, что я раньше уже ошибался. Может, потому, что я надеюсь, что ошибаюсь и на этот раз. И если он вдруг куда-то смог долететь, то только сюда, на ближайшую, не считая Могадора, планету, на которой есть жизнь. А могадорцы могли быть сбиты с толку тем, что для начала здесь есть жизнь, а не одни только искусственные объекты, что планета попросту не пуста. Но я думаю, что на корабле должен был находиться по крайней мере один лориенец, потому что, как, я уверен, тебе известно, такие корабли сами по себе не летают.

Еще одна бессонная ночь. Я стою без рубашки перед зеркалом и смотрюсь в него при включенном свете обеих рук. «Я не знаю, сколь многого мы можем еще ожидать», – сказал сегодня Генри. Свет в ядре Лориен по-прежнему горит, все предметы, которые мы привезли оттуда, работают, так с чего бы должна была закончиться магия планеты? И как насчет остальных: испытывают ли они сейчас те же проблемы? Они тоже оказались без своего Наследия?

Я напрягаю мышцы, рассекаю кулаком воздух, надеясь, что зеркало разобьется или что хлопнет дверь. Но нет. Я стою без рубашки и, как идиот, боксирую со своим отражением, а Берни Косар наблюдает за мной из постели. Уже почти полночь, а я не чувствую никакой усталости. Берни Косар спрыгивает с постели, садится рядом со мной и смотрит на мое отражение. Я улыбаюсь ему, и он в ответ виляет хвостом.

– А как насчет тебя? – спрашиваю я Берни Косара. – У тебя есть какие-то особые способности? Ты суперпес? Может, снова дать тебе накидку, чтобы ты смог летать?

Его хвост виляет, лапы лежат на полу, а сам он смотрит на меня снизу вверху. Я беру его, поднимаю над собой и верчусь с ним по комнате.

– Смотрите! Это Берни Косар, великолепный суперпес!

Он выкручивается, и я ставлю его обратно. Собака ложится на бок и бьет хвостом по матрасу.

– Вот что, приятель, у одного из нас должны быть суперспособности. И, похоже, что не у меня. Если только мы не возвратимся в темные века и я не дам миру свет. Если нет, то, боюсь, пользы от меня никакой.

Берни Косар перекатывается на спину и смотрит на меня широко раскрытыми глазами, давая понять, чтобы я почесал ему брюхо.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Сэм меня избегает. В школе при виде меня он исчезает, а если не удается, то он делает так, чтобы мы были не одни. По настоянию Генри – который отчаянно хочет достать брошюру Сэма, потому что он прочесал весь Интернет и ничего похожего на сведения из этой брошюры не нашел, – я решаюсь без всякого уведомления пойти к нему домой. Генри подвозит меня после нашей ежедневной тренировки. Сэм живет на окраине Парадайза в маленьком скромном доме. На стук в дверь никто не отвечает, и я пробую ее открыть. Она не заперта, я открываю ее и вхожу.

Полы покрывает жесткий коричневый палас, на отделанных деревянными панелями стенах висят семейные фотографии, на которых Сэм совсем маленький. Он сам, его мать и мужчина, как я понимаю, его отец, в очках с такими же толстыми стеклами, как и у Сэма. Потом я присматриваюсь. Похоже, что очки-то те же самые.

Я тихо иду по коридору, пока не вижу дверь, которая, наверное, ведет в спальню Сэма, – на гвозде висит табличка: ВХОДИТЬ НА СВОЙ СТРАХ И РИСК. Дверь приоткрыта, и я просовываюсь внутрь. Комната очень чистая, все аккуратно разложено по местам. Двуспальная кровать прибрана и накрыта стеганым одеялом с написанным повсюду словом «Сатурн». Такие же подушки. Стены покрыты постерами. Два постера НАСА, киношные постеры из «Чужаков» и «Звездных войн» и еще один: на черном фоне голова зеленого пришельца в коричневой фетровой шляпе. В центре комнаты на леске висит модель солнечной системы, все девять планет и солнце. Они заставляют меня вспомнить о том, что Генри показал мне в начале недели. Я думаю, если бы это увидел Сэм, то он бы сошел с ума. А потом я вижу Сэма, склонившегося в наушниках над маленьким дубовым столом. Я толчком открываю дверь, и он смотрит через плечо. Он без очков, и без них его глаза совсем маленькие, как бусинки, словно из мультиков.

– Как дела? – спрашиваю я как ни в чем не бывало, словно прихожу к нему домой каждый день.

Он выглядит потрясенным и испуганным, судорожно срывает с себя наушники и тянется к одному из ящиков стола. Я смотрю на стол и вижу, что он читает «Они ходят среди нас». Когда я снова поднимаю на него глаза, он целится в меня из пистолета.

– О, – произношу я, инстинктивно выставляя перед собой руки. – Что происходит?

Он встает. Его руки трясутся. Пистолет нацелен мне в грудь. Я думаю, он сошел с ума.

– Скажи мне, кто ты, – говорит он.

– Ты это о чем?

– Я видел, что ты делал там, в лесу. Ты не человек.

Этого я и боялся – что он увидел больше, чем я надеялся.

– Это безумие, Сэм! Я дрался. Я годами изучал боевые искусства.

– Твои ладони горят, как фонари. Ты бросал людей так, словно они ничего не весят. Это ненормально.

– Не валяй дурака, – говорю я, все еще держа руки перед собой. – Посмотри на них. Ты видишь какой-то свет? Говорю тебе, это были перчатки Кевина.

– Я спрашивал Кевина! Он сказал, что никаких перчаток у него не было!

– Ты что, серьезно думаешь, что после всего, что случилось, он сказал бы тебе правду? Опусти пистолет.

– Скажи мне! Кто ты?

Я закатываю глаза.

– Да, Сэм, я пришелец. Я с планеты в сотнях миллионов километров отсюда. Я обладаю сверхспособностями. Ты это хотел услышать?

Он неотрывно смотрит на меня, его руки все еще трясутся.

– Ты осознаешь, как глупо это звучит? Перестань бесноваться и положи пистолет.

– То, что ты только что сказал, это правда?

– То, что ты болтаешь глупости? Да, это правда. Ты слишком зациклился на этих делах. Тебе мнятся пришельцы и их заговоры во всем, даже в твоем единственном друге. Да перестань же целиться в меня из этого чертового пистолета!

Он смотрит на меня, и я вижу, что он обдумывает то, что я сказал. Я опускаю руки. Тогда он вздыхает и отводит пистолет.

– Извини, – говорит он.

Я делаю глубокий и нервный вдох.

– Есть за что. Что тебе взбрело в голову?

– Вообще-то он не заряжен.

– Надо было раньше сказать, – замечаю я. – Почему тебе так хочется во все это верить?

Он качает головой и кладет пистолет обратно в ящик стола.

Я беру минутную паузу, чтобы успокоиться и постараться вести себя так, как будто ничего особенного не произошло.

– Что ты читаешь? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– Да снова про пришельцев. Может, мне надо к ним поостыть.

– Или просто читать это как беллетристику, а не как факты, – говорю я. – Но выглядит это, наверное, довольно убедительно. Могу я взглянуть?

Он дает мне последний выпуск «Они ходят среди нас», и я аккуратно присаживаюсь на краешек его кровати. Я думаю, он достаточно успокоился, чтобы, по крайней мере, больше не выхватывать пистолет. Опять это дурная фотокопия, шрифт слегка отслаивается от бумаги. Брошюра не очень толстая – восемь, максимум, двенадцать страниц стандартного формата. В начале стоит дата: ДЕКАБРЬ. Должно быть, последний выпуск.

– Это странная дребедень, Сэм Гуд, – говорю я.

Он улыбается.

– Странные люди любят странную дребедень.

– А где ты это берешь? – спрашиваю я.

– Я подписан на него.

– Я знаю, но как?

Сэм пожимает плечами.

– Я не знаю. С какого-то дня он начал приходить и все.

– Ты подписан на какие-то другие журналы? Может, они взяли твои данные оттуда.

– Я был как-то на одной конференции. По-моему, я записывался там на какой-то конкурс или что-то в этом роде. Не могу вспомнить. Я всегда думал, что они взяли мой адрес там.

Я просматриваю обложку. Никакого адреса веб-сайта не указано, да я и не рассчитывал его увидеть, потому что Генри уже вдоль и поперек обыскал весь Интернет. Я читаю заголовок главной статьи:

ВАШ СОСЕД ПРИШЕЛЕЦ?

ДЕСЯТЬ БЕЗОШИБОЧНЫХ СПОСОБОВ

УЗНАТЬ!

Посреди статьи фотография человека, который в одной руке держит пакет с мусором, а в другой – крышку от мусорного бака. Он стоит в конце дорожки у дома, и мы должны предполагать, что он находится в процессе выбрасывания пакета в бак. Хотя вся публикация черно-белая, кажется, что глаза человека подсвечены. Это ужасный снимок – как будто кто-то сфотографировал ничего не подозревающего соседа, а потом пастелью подрисовал ему глаза. Я смеюсь.

– Что? – спрашивает Сэм.

– Жуткое фото. Выглядит, как что-то из «Годзиллы».

Сэм смотрит на меня. Потом пожимает плечами.

– Не знаю, – говорит он. – Может, фото и настоящее. Как ты говоришь, я вижу пришельцев везде и во всем.

– Но я думал, что пришельцы выглядят так, – я киваю на постер на стене.

– Не думаю, что все, – отвечает он. – Ты же говоришь, что ты пришелец со сверхспособностями, а так не выглядишь.

Мы оба смеемся, и я думаю, как мне вывернуться. Надеюсь, Сэм никогда не узнает, что я сказал ему правду. Но часть меня хотела бы ему рассказать – обо мне, о Генри, о Лориен – и посмотреть, как бы он отреагировал. Поверил бы?

Я разворачиваю страницы и ищу выходные данные, которые есть в любом журнале или газете. Здесь их нет, только статьи и теории.

– Здесь нет выходных данных.

– Что ты имеешь в виду?

– Ну, ты ведь знаешь, что в газетах и журналах есть страничка, где названы редакторы, авторы, сказано, где издание печатается? Ну, там, «для вопросов, пожеланий и так далее». Во всех изданиях это есть, а здесь нет.

– Им надо беречь свою анонимность, – говорит Сэм.

– Зачем?

– Из-за пришельцев, – говорит он и улыбается, словно признавая абсурдность своих слов.

– У тебя есть выпуск прошлого месяца?

Он достает его из шкафа. Я быстро пролистываю его, надеясь, что статья о могадорцах опубликована здесь, а не месяцем раньше. Я нахожу ее на странице 4.

Могадорцы хотят захватить Землю

Пришельцы – могадорцы с планеты Могадор в 9-й Галактике – вот уже больше десяти лет находятся на Земле. Это порочная раса со стремлением к всеобщему господству. Говорят, что они уже уничтожили одну планету, сходную с Землей, и планируют выявить слабости Земли, чтобы следующей заселить нашу планету.

(Продолжение в следующем номере)

Я читаю заметку три раза. Я надеялся, что в ней есть что-то еще, кроме того, что уже говорил Сэм, но напрасно. И нет никакой Девятой Галактики. Не знаю, откуда они это взяли. Я дважды пролистываю новый номер. Нет никакого упоминания могадорцев. Моя первая мысль: сообщать больше не о чем, никаких новостей нет. Но потом приходит вторая мысль: могадорцы прочитали этот номер и уладили проблему, какой бы эта проблема ни была.

– Ты не против, если я его на время возьму? – спрашиваю я, держа последний номер.

Он кивает.

– Будь с ним осторожен.

Спустя три часа, в восемь, матери Сэма все еще нет дома. Я спрашиваю Сэма, где она, а он только пожимает плечами, как бы говоря, что не знает и что в ее отсутствии нет ничего необычного. Мы в основном играем в видеоигры и смотрим телевизор, а ужинаем едой, разогретой в микроволновке. За все время, пока я здесь, он ни разу не надел очки, что странно, потому что раньше я ни разу без очков его не видел. Они были на нем, даже когда мы бежали милю на физкультуре. Я беру их с комода и надеваю. Все моментально расплывается, и у меня почти сразу же начинает болеть голова.

Я смотрю на Сэма. Он сидит на полу, скрестив ноги, прислонившись спиной к своей кровати, с книжкой о пришельцах на коленях.

– Бог мой, неужели у тебя действительно такое плохое зрение? – спрашиваю я.

Он поднимает на меня глаза.

– Это отцовские.

Я снимаю их.

– А тебе вообще нужны очки, Сэм?

Он пожимает плечами.

– Да нет.

– А зачем же ты их носишь?

– Они отцовские.

Я снова их надеваю.

– О, не представляю, как ты можешь даже ровно ходить, когда их надеваешь.

– Глаза привыкли.

– Ты ведь знаешь, что испортишь себе зрение, если будешь продолжать их носить?

– Тогда я смогу видеть то, что видел мой отец.

Я снимаю их и кладу на место. Я не понимаю, почему Сэм все же их носит. Из сентиментальности? И неужели он думает, что это того стоит?

– Где твой отец, Сэм?

Он поднимает на меня глаза.

– Я не знаю, – говорит он.

– Как это?

– Он пропал, когда мне было семь лет.

– И ты не знаешь, куда он ушел?

Он вздыхает, опускает голову и снова начинает читать. Очевидно, что ему не хочется об этом говорить.

– Ты во что-нибудь из этого веришь? – спрашивает он после нескольких минут молчания.

– В инопланетян?

– Да.

– Да, я верю в инопланетян.

– Думаешь, они в самом деле похищают людей?

– Понятия не имею. Думаю, этого нельзя исключать. Ты веришь, что похищают?

Он кивает.

– По большей части, да. Но иногда мысль кажется глупой.

– Могу понять.