Текст книги "Я - четвертый"

Автор книги: Питтакус Лор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Мелькают образы, и каждый приносит свою печаль или свою улыбку. Иногда и то, и другое. В худшем случае это непроглядная тьма, а в лучшем – такое яркое счастье, что даже режет глаза. Образы приходят и уходят, словно на невидимом проекторе, который прокручивает чья-то рука. Один образ, потом другой. Сухой щелчок шторки проектора. Теперь стоп. Останови этот кадр. Вырежь его, держи рядом с собой и смотри, смотри, черт тебя побери. Генри всегда говорил: ценность памяти определяется той печалью, которую она вызывает.

Теплый летний день, прохладная трава и солнце высоко в безоблачном небе. От воды дует ветерок, принося морскую свежесть. К дому подходит мужчина, в руке у него портфель. Это молодой человек, каштановые волосы коротко подстрижены, свежевыбрит, одет по погоде. Похоже, он нервничает, судя по тому, что все время перекладывает портфель из одной руки в другую, и по тонкой поблескивающей пленке пота на лбу. Он стучится в дверь. Ему отвечает мой дедушка, открывает дверь, впускает, потом закрывает за ним дверь. Я возвращаюсь к возне во дворе. Хедли принимает разные формы, летает, потом уворачивается от меня и нападает. Мы боремся друг с другом и смеемся до колик. День проходит так, как может идти время только в несокрушимом, невинном детстве с его безудержной энергией.

Проходит пятнадцать минут. Может быть, меньше. В этом возрасте день может тянуться бесконечно. Дверь открывается и закрывается. Я поднимаю глаза. Мой дедушка стоит с мужчиной, которого я видел входящим, и оба сверху смотрят на меня.

– Я хочу кое с кем тебя познакомить, – сообщает дедушка.

Я встаю с травы и хлопаю в ладоши, чтобы стряхнуть пыль.

– Это Брэндон, – говорит он. – Он твой Чепан. Ты знаешь, что это значит?

Я качаю головой. Брэндон. Вот как его звали. Столько лет прошло, и только сейчас ко мне возвращается его имя.

– Это значит, что отныне он будет проводить с тобой много времени. Вас двое, это значит, что между вами есть связь. Вы связаны друг с другом. Ты понимаешь?

Я киваю, подхожу к мужчине и протягиваю ему руку: я много раз видел, что так делают взрослые. Мужчина улыбается и опускается на одно колено. Он берет мою маленькую руку в свою правую руку и сводит пальцы.

– Рад познакомиться с вами, сэр, – говорю я.

Яркие, добрые, полные жизни глаза смотрят на меня, словно предлагая обещание и узы, но я еще слишком мал, чтобы понять, что на самом деле означают это обещание и эти узы.

Он кивает и накрывает свою левую ладонь правой, и моя ладошка оказывается где-то между ними. Он кивает мне, продолжая улыбаться.

– Мой дорогой ребенок, – отвечает он. – Я рад еще больше.

Я резко просыпаюсь. Я лежу на спине, сердце колотится, дыхание тяжелое, словно я бежал. Мои глаза закрыты, но по длинным теням и свежему воздуху в комнате я догадываюсь, что только что взошло солнце. Боль возвращается, я все еще ощущаю тяжесть в теле. С этой болью приходит и другая, куда более страшная, чем любая физическая, какую я когда-либо терпел: воспоминание о прошедших часах.

Я глубоко вдыхаю и выдыхаю. По щеке у меня стекает слезинка. Я держу глаза закрытыми. Это иррациональная, несбыточная надежда: если я не найду день, то и день не найдет меня, и то, что случилось ночью, будет обнулено. Мое тело содрогается, и немой плач переходит в громкий. Я качаю головой и признаю непоправимое. Я знаю, что Генри мертв и что никакая надежда в мире этого не изменит.

Я чувствую движение рядом с собой. Я напрягаюсь, стараюсь остаться неподвижным, чтобы меня не обнаружили. Чья-то рука тянется и прикасается к моей щеке. Это нежное прикосновение, с любовью. Мои глаза открываются и приспосабливаются к рассветному сумраку, пока не проступает потолок незнакомой комнаты. Я понятия не имею, ни где я нахожусь, ни как сюда попал. Рядом со мной сидит Сара. Она протягивает руку и проводит большим пальцем по моей брови. Наклоняется и целует меня, это мягкий долгий поцелуй, который мне бы хотелось закупорить в бутылку и сохранить навсегда. Она отстраняется, я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и целую ее в лоб.

– Где мы? – спрашиваю я.

– В гостинице в пятидесяти километрах от Парадайза.

– Как я здесь оказался?

– Сэм нас привез, – отвечает она.

– Я имею в виду, как я выбрался от школы. Что произошло? Я помню, что ты была со мной прошлой ночью, но ровным счетом ничего не помню из того, что случилось потом, – говорю я. – Это кажется почти сном.

– Я ждала на поле рядом с тобой, пока не пришел Марк и не отнес тебя в пикап Сэма. Я больше не могла прятаться. Сидеть в школе и не знать, что происходит снаружи, – это меня просто убивало. И я чувствовала, что смогу как-то помочь.

– И ты в самом деле помогла, – замечаю я. – Ты спасла мне жизнь.

– Я убила инопланетянина, – говорит она, словно еще до конца в это не верит.

Она обхватывает меня руками, ее ладонь лежит у меня на затылке. Я пытаюсь сесть. Наполовину мне удается это сделать самому, а остальное помогает сделать Сара, подталкивая меня в спину, но не трогая при этом рану, оставленную кинжалом. Я свешиваю ноги с кровати, наклоняюсь и нащупываю шрамы вокруг своей лодыжки, пересчитывая их кончиками пальцев. По-прежнему только три, и так я узнаю, что Шестая выжила. Я уже смирился с мыслью, что проведу остаток своих дней как скиталец, которому негде приклонить голову. Но я не буду один. Шестая еще здесь, еще со мной, моя связь с ушедшим миром.

– Шестая в порядке?

– Да, – отвечает Сара. – У нее раны от кинжала и огнестрельные, но сейчас все нормально. Не думаю, что она бы выжила, если бы Сэм не отнес ее в свой пикап.

– Где она?

– В соседней комнате, с Сэмом и Марком.

Я встаю. Мои мышцы и суставы болью протестуют против этого, все одеревенело и воспалено. На мне чистая футболка и легкие шорты. У меня свежая кожа, пахнущая мылом. Раны промыты и перевязаны, на некоторые из них наложены швы.

– Это ты все сделала? – спрашиваю я.

– В основном. Трудно было со швами. Для образца у нас были только те, которые Генри наложил тебе на голову. Сэм помог.

Я смотрю на Сару, которая сидит на кровати, поджав под себя ноги. Мой взгляд улавливает что-то еще, какую-то массу, пошевелившуюся под одеялом в конце кровати. Я напрягаюсь, и в моем сознании сразу возникают горностаи, бегущие через спортзал. Сара видит, на что я смотрю, и улыбается. Она на четвереньках слезает с кровати.

– Здесь кто-то хочет с тобой поздороваться, – говорит она, берет одеяло за край и осторожно отворачивает его, открывая спящего Берни Косара. Во всю длину передней ноги у него наложена металлическая шина, его тело покрыто порезами и ранами, которые, как и мои, вычищены и уже начинают заживать. Его глаза медленно открываются и приспосабливаются к свету, изможденные глаза с красными кругами вокруг. Голова остается лежать на кровати, но хвост слегка поднимается и с легким стуком опускается на матрас.

– Берни, – произношу я и падаю перед ним на колени. Я мягко кладу ладонь ему на голову. Я не перестаю улыбаться, и у меня появляются слезы радости. Его маленькое тело свернуто клубком, голова лежит на передних лапах, взгляд устремлен на меня, он весь изранен в битве, но живой, и это словно сказка.

– Берни Косар, ты это сделал. Я обязан тебе жизнью, – говорю я и целую его в макушку.

Сара проводит рукой по его спине.

– Я его несла в пикап, пока Марк нес тебя.

– Марк. Мне так жаль, что я когда-то в нем усомнился, – замечаю я.

Она поднимает одно из ушей Берни Косара. Он поворачивается, обнюхивает руку и облизывает ее.

– Так это правда, что сказал Марк: что Берни Косар вырос до десяти метров и убил чудовище, которое было почти в два раза больше него?

Я улыбаюсь.

– Чудовище было в три раза больше.

Берни Косар смотрит на меня. «Лжец», – говорит он. Я подмигиваю ему. Снова встаю и смотрю на Сару.

– Все это, – произношу я, – все это произошло так быстро. Как ты с этим справляешься?

Она кивает.

– Справляюсь с чем? С тем, что влюбилась в инопланетянина, о чем узнала только дня три назад, а потом случайно оказалась в гуще военных действий? Ничего, нормально справляюсь.

Я улыбаюсь ей.

– Ты ангел.

– Нет, – говорит она. – Я просто девушка, которая безумно влюблена.

Она встает с кровати, обвивает меня руками, и мы стоим обнявшись в центре комнаты.

– Ты действительно должен уехать, да?

Я киваю.

Она делает глубокий вдох и прерывисто выдыхает, пытаясь не расплакаться. За последние двадцать четыре часа я видел больше слез, чем за всю свою жизнь.

– Я не знаю, куда ты должен ехать и что должен делать, но я буду ждать тебя, Джон. Все мое сердце без остатка принадлежит тебе, нужно это тебе или нет.

Я прижимаю ее к себе.

– А мое сердце принадлежит тебе, – говорю я.

Я прохожу через комнату. На столе стоят Лориенский Ларец, три упакованные сумки, компьютер Генри и все деньги, которые он последний раз взял из банка. Должно быть, Сара сумела вынести Ларец из класса домоводства. Я кладу руку на Ларец. Все секреты, сказал Генри. Все они заключены в нем. Со временем я его открою и узнаю их, но сейчас для этого точно не время. Но что он имел в виду, говоря о Парадайзе, о том, что мы приехали сюда не случайно?

– Ты упаковала мои сумки? – спрашиваю я Сару, которая стоит за мной.

– Да, и, наверное, это было самое тяжелое, что мне приходилось делать в своей жизни.

Я поднимаю со стола свою сумку. Под ней лежит большой желтый конверт с написанным поперек моим именем.

– Что это? – спрашиваю я.

– Я не знаю. Я нашла это в спальне Генри в доме. Мы поехали туда после школы и забрали все, что могли, а потом приехали сюда.

Я открываю конверт и достаю содержимое. Все документы, которые Генри сделал для меня: свидетельства о рождении, карточки социального страхования, визы и т. д. Я пересчитываю их. Семнадцать разных имен, семнадцать разных возрастов. На самой первой странице прилеплен листок с надписью, сделанной Генри. Написано: «На всякий случай». Под последней страницей лежит еще один запечатанный конверт, на котором Генри надписал мое имя. Письмо, то самое, о котором он говорил перед смертью. Сейчас у меня не хватает смелости прочитать его.

Я выглядываю из окна гостиничного номера. С низких серых туч падает легкий снег. Земля слишком теплая, чтобы он оставался на ней. На стоянке рядом припаркованы машина Сары и синий отцовский пикап Сэма. Когда я смотрю на них, в дверь стучат. Сара открывает, и входят Сэм и Марк, за ними хромает Шестая. Сэм обнимает меня и говорит, что ему очень жаль.

– Спасибо, – отвечаю я.

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Шестая. Она уже не в костюме, но одета в джинсы, которые были на ней, когда я ее увидел в первый раз, и одну из футболок Генри.

Я пожимаю плечами.

– Нормально. Все онемело и болит. Тело отяжелело.

– Эта тяжесть из-за кинжала. Ничего, со временем она пройдет.

– Тебя сильно ранили?

Она поднимает рубашку и показывает рану на боку, потом другую на спине. Всего прошлой ночью ее трижды ранили кинжалом, и это не считая разных других порезов по всему телу и глубокой огнестрельной раны на правом бедре, сейчас туго забинтованной, из-за чего она и хромает. Она говорит, что, когда мы добрались, было уже поздно использовать для лечения камень. Меня изумляет, что она вообще выжила.

Сэм и Марк одеты так же, как и днем раньше. Их одежда покрыта грязью и местами пропитана кровью. У обоих отяжелевшие глаза, как будто им хочется спать. Марк стоит за спиной Сэма и неловко переминается с ноги на ногу.

– Сэм, я всегда знал, что ты настоящая машина для разрушения, – говорю я.

Он неуверенно смеется.

– Ты в порядке?

– Да, все хорошо, – отвечаю я. – А ты?

– В норме.

Я смотрю через его плечо на Марка.

– Сара говорит, что ты меня ночью вынес с поля.

Марк пожимает плечами.

– Я был счастлив помочь.

– Ты спас мне жизнь, Марк.

Он смотрит мне в глаза.

– Думаю, этой ночью каждый из нас в какой-то момент кого-то спасал. Черт, Шестая меня спасла трижды. А ты в субботу спас моих собак. Думаю, мы квиты.

Я умудряюсь улыбнуться.

– Это, пожалуй, справедливо, – говорю я. – Просто я рад, что ты оказался не таким идиотом, как я думал.

Он наполовину улыбается.

– Скажем так: если бы я только знал, что ты инопланетянин и можешь меня при желании отделать, я бы в тот первый день обошелся с тобой повежливее.

Шестая проходит через комнату и окидывает взглядом мои сумки на столе.

– Нам действительно надо ехать, – говорит она и потом смотрит на меня с участием, выражение ее лица смягчается. – У нас осталось только одно незаконченное дело. Мы не знали без тебя, как поступить.

Я киваю. Мне не нужно спрашивать, о чем она говорит. Я смотрю на Сару. Это случится гораздо раньше, чем я думал. У меня скручивает живот. Мне кажется, что меня может вырвать. Сара берет меня за руку.

– Где он?

Земля сырая от тающего снега. Я держу руку Сары в своей, и мы молча идем по лесу, километра полтора от гостиницы. Впереди Сэм и Марк, они идут по своим расплывающимся следам, оставленным несколько часов назад. Впереди я вижу небольшую поляну, в центре которой на настиле из дерева лежит тело Генри. Оно завернуто в серое одеяло, взятое с его кровати. Я подхожу к нему. Сара идет следом и кладет руку мне на плечо. Остальные останавливаются позади меня. Я отворачиваю одеяло, чтобы увидеть его. Его глаза закрыты, лицо пепельно-серое, губы синие от холода. Я целую его в лоб.

– Что ты хочешь сделать, Джон? – спрашивает Шестая. – Если хочешь, мы можем его похоронить. Мы также можем его кремировать.

– Как мы можем его кремировать?

– Я могу создать огонь.

– Я думал, ты можешь контролировать только погоду.

– Не погоду. Элементы.

Я смотрю на ее лицо, на нем написано участие, но также и то, что время уходит и нам надо уехать, пока к ним не прибыло подкрепление. Я не отвечаю. Я отворачиваюсь от нее и в последний раз обнимаю Генри, почти прижавшись лицом к его лицу, и предаюсь скорби.

– Прости меня, Генри, – шепчу я ему на ухо. Я закрываю глаза. – Я люблю тебя. Я бы тоже не хотел пропустить ни секунды из всего этого. Ни за что, – продолжаю я. – Я хочу тебя вернуть. Не знаю как, но я хочу вернуть тебя на Лориен. Мы всегда шутили по этому поводу, но ты был моим отцом, лучшим отцом, которого я только мог пожелать. Я никогда тебя не забуду, ни на минуту из всей оставшейся мне жизни. Я люблю тебя, Генри. И всегда любил.

Я отпускаю его, снова накрываю его лицо одеялом и бережно укладываю на настиле. Я встаю и обнимаю Сару. Она держит меня, пока я не перестаю плакать. Я вытираю слезы тыльной стороной ладони и киваю Шестой.

Сэм помогает мне убрать сучья и листья, и мы кладем тело Генри на расчищенную землю, чтобы его прах не смешался с чем-то еще. Сэм поджигает край одеяла, и Шестая помогает распространить огонь. Мы смотрим на пламя, и ни у кого не остается сухих глаз. Плачет даже Марк. Никто не говорит ни слова. Когда огонь догорает, я собираю прах в банку из-под кофе, которую Марк предусмотрительно захватил из гостиницы. Как только мы где-нибудь осядем, я сразу найду что-нибудь получше. Когда мы возвращаемся, я ставлю банку в отцовский пикап Сэма на панель приборов. Меня утешает, что Генри будет путешествовать с нами, что он будет следить за дорогой при выезде из очередного города, как делал много раз, когда мы ездили вдвоем.

Мы грузим свои вещи в кузов. Вместе с сумками Шестой и моими Сэм кладет две свои сумки. Сначала я недоумеваю, но потом понимаю, что он и Шестая как-то договорились, что он едет с нами. И я рад этому. Мы с Сарой возвращаемся в номер. В ту же секунду, как за нами закрывается дверь, она берет меня за руку и разворачивает к себе.

– У меня разрывается сердце, – говорит она. – Ради тебя я хочу быть сильной, но мысль о том, что ты уезжаешь, убивает меня изнутри.

Я целую ее в голову.

– Мое сердце уже разбито, – отвечаю я. – В ту же секунду, как я где-то устроюсь, я тебе напишу. И обязательно позвоню, когда буду знать, что это безопасно.

В комнату заглядывает Шестая.

– Нам действительно пора, – сообщает она.

Я киваю. Она закрывает дверь. Сара поднимает свое лицо к моему, и мы целуемся, стоя в гостиничном номере. Единственный источник силы, который я нахожу, – это мысль о том, что могадорцы могут вернуться до нашего отъезда, и Сара опять окажется в опасности. Если бы не эта мысль, я бы сломался. Если бы не эта мысль, я бы остался здесь навсегда.

Берни Косар лежит в ожидании в ногах кровати. Он виляет хвостом, когда я бережно беру его на руки и несу в пикап. Шестая заводит двигатель, и он работает на холостых. Я оборачиваюсь, смотрю на гостиницу, и меня охватывает печаль, что это не наш дом и что я больше никогда его не увижу. Не увижу его обшарпанных деревянных панелей, разбитых окон, черной мягкой черепицы на крыше, покоробленной от солнца и дождя. Этот дом похож на рай, когда-то сказал я Генри. Но больше это уже не так. На потерянный рай.

Я поворачиваюсь и киваю Шестой. Она садится в пикап, закрывает дверь и ждет.

Сэм и Марк пожимают друг другу руки, но я не слышу, что они при этом говорят. Сэм забирается в грузовик и ждет в нем вместе с Шестой. Я пожимаю руку Марку.

– Я стольким тебе обязан, что никогда не смогу расплатиться, – говорю я Марку.

– Ты мне ровным счетом ничего не должен, – отвечает Марк.

– Нет, не так, – возражаю я. – Когда-нибудь…

Я отворачиваюсь. Я чувствую, что могу сломаться под бременем печали от отъезда. Вся моя решимость держится на натянутой струне, готовой лопнуть.

Я киваю.

– Когда-нибудь мы еще увидимся.

– Береги себя.

Я обнимаю Сару, крепко ее сжимаю и никогда не хотел бы выпускать из своих объятий.

– Я вернусь к тебе, – говорю я. – Обещаю, даже если это будет последнее, что я сделаю в своей жизни, я вернусь к тебе.

Ее лицо уткнулось мне в шею. Она кивает.

– Я буду считать минуты, пока ты не вернешься, – отвечает она.

Последний поцелуй. Я опускаю ее на землю и открываю дверцу пикапа. Я не отвожу своих глаз от ее. Она закрывает рот и нос руками, и мы оба не можем оторвать взгляд друг от друга. Я захлопываю дверь. Шестая задним ходом выезжает со стоянки, останавливается, включает переднюю передачу. Марк и Сара идут к краю стоянки, глядя, как мы уезжаем, у Сары по обеим щекам текут слезы. Я поворачиваюсь на сиденье и смотрю в заднее стекло. Я поднимаю руку и машу, Марк машет в ответ, но Сара только смотрит. Я смотрю на нее до конца, она уменьшается, теряет очертания вдалеке. Пикап замедляет ход, поворачивает, и оба они пропадают из вида. Я разворачиваюсь по ходу движения, смотрю на пробегающие мимо поля, закрываю глаза, рисую себе лицо Сары и улыбаюсь. «Мы еще будем вместе, – говорю я ей. – А до того дня ты будешь в моем сердце и в каждой моей мысли».

Берни Косар поднимает голову и кладет мне на колени, а я кладу руку ему на спину. Пикап, подрагивая на дороге, едет на юг. Мы четверо вместе едем в следующий город. Где бы он ни был.