Текст книги "Покров для архиепископа"

Автор книги: Питер Тримейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Поиск в кубикулеЭадульфа, по размеру значительно уступавшей богатым покоям Вигхарда, ничего не дал. На самом деле Фидельма и не ожидала найти там пропавшие сокровища. Однако она надеялась увидеть какой-нибудь след, указывающий, что они там побывали, – это помогло бы решить загадку, мучившую ее с самого начала. Но и при самом тщательном осмотре каждого уголка комнаты не нашлось ничего такого, чего в ней не должно было быть. Фурий Лициний скривился.

– Значит, все было, как я говорил – у брата Ронана Рагаллаха был помощник. И когда его схватила стража, помощник просто унес драгоценности.

Фидельму не вполне удовлетворило это объяснение, хотя она начала постепенно понимать логику его рассуждений.

– Я так полагаю, жилье Ронана тоже как следует обыскали?

Лициний энергично закивал головой.

– Марк Нарсес лично осматривал его, но не нашел ни следа драгоценностей Вигхарда.

– Я бы хотела сама осмотреть комнату Ронана.

В глазах Лициния читалось неодобрение.

– Прямо сейчас?

– Почему бы и нет?

Они повернулись к выходу и увидели, что в проеме двери стоит какой-то человек. Он был такого высокого роста, что, казалось, ему придется согнуться, чтобы пройти в дверь. Лицо его было неприятное и смутно знакомое Фидельме. Да, та самая черствость, с первого взгляда неприятно поразившая ее в облике настоятеля Путтока из Стэнгранда. У него было смуглое лицо с жестоким ртом и ледяными голубыми глазами, глубоко сидящими под черными бровями. Нет, настоятель Путток был не из тех мужчин, которые казались ей привлекательными, но она понимала, что, на чей-то другой взгляд он, должно быть, очень красив. Он смотрел на нее с некоторым любопытством, напряженным взглядом, как смотрит на свою жертву кошка, готовясь к прыжку.

– Я слышал, что вы хотите допросить меня, Фидельма из Кильдара, – сказал он негромко и вкрадчиво, но холодно. Казалось, брата Эадульфа он вовсе не замечал. – Сейчас самое подходящее время.

Высокая его фигура уже оказалась в комнате, возвышаясь надо всеми. За ним вошел Эанред, его слуга и секретарь, сдержанный и мягкий человек, которого не сразу разглядишь в толпе из-за скромной манеры держаться и неприметной внешности. Фидельма заметила, что он все время маячит за спиной Путтока, как преданная тень.

Она нахмурилась. Ей не по душе была властность Путтока, считавшего, что он тут главный.

– Я собиралась позвать вас позже, Путток, – начала она, но настоятель прервал ее нетерпеливым движением руки.

– Мы разберемся с этим сейчас, потому что позже я занят. У меня встреча с епископом Геласием.

Он замолчал, вытирая рукою пот со лба.

– А сейчас, – настоятель прошел к кровати Эадульфа и тяжело опустился на нее, глядя на них своими холодными голубыми глазами; Эанред же почтительно стоял у двери, сложив руки под рясой, – что за вопросы вы хотели мне задать?

Фурий Лициний был бесстрастен; Фидельма и Эадульф переглянулись. Сакс был явно позабавлен тем, как настоятель пытается навязать всем свою волю. Но, встретившись взглядом с Фидельмой, Эадульф поспешил придать своему лицу более серьезное выражение. Он понял, что означают ее напряженные губы.

– Говорите! – бесцеремонно потребовал Путток. – Мое время дорого.

– Наше тоже, Путток из Нортумбрии. – Голос Фидельмы был сдержан и холоден; гораздо более резкий ответ, который пришел ей в голову, она оставила при себе.

Смуглый настоятель только слегка улыбнулся. Улыбка сделала его лицо еще более зловещим.

– Сомневаюсь, – ответил он, совсем не замечая ее гнева. – Теперь, когда Вигхард мертв, за все отвечаю я. Ведь очевидно, что мы не можем вернуться в Кентербери без архиепископа, а кто еще из нас, саксов, достоин получить папское благословение?

Фидельма глядела на этого высокого самодовольного человека с нескрываемым изумлением.

– Вас уже назначили на место Вигхарда? – спросила она. – Я уверена, что брат Эадульф сообщил бы мне об этом, если бы знал.

– Но я не слышал… – начал было Эадульф, однако Путток был невозмутим и довольно улыбался.

– Я пока только собираюсь представить Его Святейшеству свою кандидатуру, но ведь выбор очевиден.

Лицо Эадульфа стало серьезным.

– Но епископы и настоятели саксов избрали Вигхарда.

Путток обратил на Эадульфа ледяные голубые глаза, словно хотел испепелить его взглядом.

– И он мертв. Кто еще из тех, кто в Риме, годится на его место? Кто? Назовите этого человека!

Эадульф сглотнул, не в силах что-либо сказать. С той же самонадеянностью настоятель снова обратился к Фидельме:

– Ну, так что за вопросы?

Фидельма подумала, пожала плечами. Что ж, почему бы не спросить прямо сейчас, пусть это и означает пойти на поводу у своевольного настоятеля.

– Я хочу знать, где вы были в то время, когда Вигхард погиб.

Путток уставился на нее. Лицо было неподвижно, и только глаза светились злобой.

– Сестра, на что это вы намекаете? – Его тихий голос превратился в шипение.

Фидельма сжала зубы.

– Намекаю? Я задала достаточно простой вопрос. Я уполномочена двором Его Святейшества задавать этот вопрос каждому из тех, кто жил на том же этаже, что и Вигхард. Это понятно?

Настоятель сморгнул – только это выдало его изумление той прямотой, с какой к нему обращается эта молодая ирландка. Однако он не смутился.

– Сестра, мне кажется, вы забываете о своем положении. Вы как монахиня общины святой Бригиты в Кильдаре…

– Нет, Путток, я не забываю своего положения. Я сейчас говорю не как представитель Кильдарской обители, но как судья суда брегонов Ирландии, уполномоченный епископом Геласием и комендантом Латеранского дворца проводить разыскания о причинах смерти Вигхарда. Я задала вам вопрос, и я жду ответа.

Путток смотрел на нее в упор, раскрыв рот, но не знал, что сказать. Потом он закрыл рот и опять моргнул холодными глазами.

– Даже если это так, – запальчиво сказал он, – это не дает вам права вести себя столь неуважительно! Я обращу на это внимание епископа Геласия.

Когда он встал и повернулся к дверям, Фидельма резко окликнула его:

– Путток из Нортумбрии, вы не ответили на мой вопрос. Мне придется доложить епископу Геласию, что вы отказались отвечать на вопросы и помогать дознанию, которое назначил он как номенклатор Его Святейшества.

Настоятель застыл. В напряженной тишине две воли схватились в безмолвной борьбе.

– Я крепко спал в своей комнате, – наконец ответил Путток, обратя на Фидельму ненавидящий взор.

– В каком часу вы легли спать?

– Рано. Почти сразу после ужина.

– Действительно рано. А почему вы отправились спать в такой ранний час?

Снова повисла тишина, и Фидельма подумала, что сейчас, наверное, Путток не откажет себе в удовольствии продолжить словесный поединок. Однако настоятель немного помедлил и пожал плечами.

– Что у меня было общего с Вигхардом, так это то, что я, как и он, не переношу ни здешнего климата, ни здешней еды. Прошлой ночью я плохо себя чувствовал. Чем скорее я окажусь снова у берегов Нортумбрии, тем лучше.

– Но вы сразу уснули? И когда проснулись?

– Я спал беспокойно. В какой-то момент мне почудился шум, но я слишком устал, чтобы выяснять, что такое. В два часа ночи меня разбудил мой слуга и сообщил мне прискорбную весть, что Вигхард умер, упокой Господи его душу.

Благочестивые слова звучали неискренне.

У Фидельмы создалось впечатление, что эта весть вовсе не стала для Путтока прискорбной. Он был явственно честолюбив и жаждал занять место Вигхарда.

– Вы ничего не видели и не слышали?

– Ничего, – вновь подтвердил Путток. – А сейчас я пойду на встречу с епископом Геласием. Идем, Эанред.

Настоятель решительно направился мимо Эанреда в коридор.

– Стойте!

Настоятель резко повернулся, раскрыв рот в изумлении от того, что она смеет противиться его воле. Ему никогда еще никто так не перечил, тем более женщина, тем более – ирландка!.. Он потерял дар речи. Эадульф прикрыл рот рукой, делая вид, что вытирает пот с лица.

– Я еще не допросила брата Эанреда, – объяснила Фидельма с улыбкой и, не обращая внимание на взбешенного настоятеля, повернулась к тихому и скромному его слуге.

– Он скажет вам то же самое, что и я, – огрызнулся Путток, прежде чем она начала допрос.

– Вот и пусть говорит. – Фидельма была непреклонна. – С вами мы закончили, с вами у меня все, Путток из Нортумбрии. Можете идти или оставаться – как вам угодно.

Путток некоторое время стоял, хватая ртом воздух. Затем повернулся к Эанреду:

– Придешь ко мне, как только закончишь, – рявкнул он, как хозяин на собаку, развернулся и вышел; в коридоре раздались его тяжелые шаги.

Брат Эанред стоял, все так же сложив руки, и с покорным видом глядел на Фидельму. Казалось, все произошедшее его нисколько не взволновало, как будто он вообще не придал этому значения.

– Итак, брат Эанред… – начала Фидельма.

Монах ждал с рассеянной, почти отсутствующей улыбкой. У него были светлые глаза, почти без выражения.

– Где вы были вчера вечером? Расскажите, пожалуйста, что вы делали после ужина.

– Что я делал, сестра? – Он улыбался. – Я лег спать, сестра.

– Сразу после ужина?

– Нет, сестра. После ужина я вышел погулять.

Фидельма приподняла бровь. Ей уже приходило в голову, что смирение монаха объясняется его недалекостью. Он хороший помощник, но нуждается в том, чтобы его постоянно направляли и указывали, что делать.

– Где вы гуляли?

– Я ходил на великую арену, сестра.

Эадульф, долго не произносивший ни слова, спросил:

– Вы имеете в виду Колизей?

Эанред спокойно кивнул.

– Да, это так называется. Место, где убили столько людей. Я хотел сходить туда. – Он довольно улыбнулся. – Прошлой ночью туда было шествие с факелами.

Это было то самое шествие, где Фидельма и Эадульф побывали, прежде чем пойти на мессу по святому Айдану Линдисфарнскому.

– Когда вы вернулись сюда?

Эанред на мгновение нахмурился, но тут же на его лице снова появилась растерянная улыбка.

– Точно не помню. Тогда здесь было уже много народу, и в комнатах толпились солдаты.

– Вы хотите сказать, что вернулись, когда Вигхард уже был мертв? Но это значит – уже после полуночи. Вас кто-нибудь видел, когда вы вернулись?

– Наверное, солдаты. А, и еще брат Себби. Он был в коридоре, и он попросил меня разбудить настоятеля Путтока и сказать ему, что Вигхард мертв. Я так и сделал.

– Получается, вы провели в Колизее много часов, если вернулись так поздно? – вмешался Эадульф.

– Я не все это время был там.

– Куда вы еще ходили?

– Меня пригласили выпить вина на одну прекрасную виллу недалеко отсюда.

Эадульф и Фидельма раздраженно переглянулись.

– А кто пригласил вас на эту виллу, Эанред?

– Греческий врач, которого я часто видел здесь.

Фидельма удивленно подняла брови.

– Корнелий? Вы говорите о Корнелии Александрийском?

Эанред радостно улыбнулся и закивал.

– Да, его так зовут, сестра. Корнелий, да. Корнелий пригласил меня посетить его виллу здесь неподалеку, чтобы посмотреть старинные произведения искусства из его собрания и выпить с ним. Мне нравится слушать его рассказы о дальних странах, хотя у меня с латынью не очень хорошо, я же не ученый, понимаете.

– Значит, вы провели вечер с Корнелием, и он это подтвердит?

– Да, я был с ним, – нахмурился Эанред, видимо, не вполне понимая, к чему ведет Эадульф.

– Ясно. А когда вы вернулись и узнали о том, что случилось, вы сказали, что брат Себби велел вам разбудить настоятеля Путтока. Вы сделали это?

– Да.

– Настоятель Путток спал в своей комнате?

– Да, он крепко спал в своей комнате.

– И что было дальше?

– Настоятель был очень взволнован, надел ризу и пошел в покои Вигхарда, где было много людей.

– А вы что сделали?

– Я пошел в свою комнату, рядом с комнатой настоятеля, и уснул, потому что очень устал и выпил слишком много вина у врача-грека.

– И вам не было интересно, отчего умер Вигхард?

Брат Эанред равнодушно пожал плечами.

– Все мы умрем рано или поздно.

– Но Вигхарда убили.

Лицо монаха ничего не выражало.

– Брат Себби велел мне передать настоятелю, что Вигхард мертв. И все.

– Вы не знали, что его убили?

– Теперь знаю, сестра. Потому что вы так сказали. Мне уже можно идти? Настоятель хотел, чтобы я пришел к нему.

Фидельма посмотрела на него долгим тяжелым взглядом, потом тихо вздохнула.

– Хорошо. Можете идти.

Монах поклонился и вышел.

Фидельма повернулась к Эадульфу и Лицинию. Эадульф улыбался, качая головой.

– Да, ну что ж… Действительно, очень простой человек. Однако потому меня и удивляет, что Корнелий хотел провести с ним вечер, не говоря уже о том, что беседовал с ним об искусстве.

– Похоже, что беседа была односторонней, – согласилась Фидельма. – Есть множество людей, которые любят поговорить и не придают особого значения тому, диалог это или монолог. Вероятно, наш друг Корнелий из таких. Ему просто был нужен слушатель, а не собеседник.

– Вот уж кто не внушает благочестивых мыслей, так это настоятель Путток, – заметил Лициний.

– О да. Наглый, честолюбивый… – Фидельма вдруг остановилась. – Какова мера его честолюбия, хотела бы я знать?

Эадульф вдруг нахмурился и недоверчиво посмотрел на нее.

– Постой, Фидельма. Не надо забывать про Ронана Рагаллаха. Ты ведь не хочешь сказать, что подозреваешь настоятеля в убийстве Вигхарда?

Фидельма на миг улыбнулась.

– Эадульф, я не забыла о Ронане. Просто для меня этот вопрос еще не решен. Осталось кое-что неясное.

Фурию Лицинию, который все это время стоял, не произнося ни слова, явно надоело ждать, судя по выражению его юного аристократического лица.

– Вы все еще собираетесь пойти обыскать жилище брата Ронана? – спросил он.

– Да, Лициний, скоро. Я сначала хочу осмотреть все помещения на этом этаже. Ведь то, что мы не нашли ничего здесь, не означает, что не нужно искать в остальных комнатах.

– Но они все были заняты в час убийства. – Лицинию было явно не по себе.

– Нет, – ответила Фидельма. – Например, мы только что узнали от Эанреда, что его комната была свободна – он вернулся сюда уже после убийства.

– И ты намерена обыскать все комнаты? – иронически поинтересовался Эадульф. – Покои Путтока, например?

Тессерарий сделал несчастное лицо:

– Покои настоятеля там, в конце коридора, но кто может заподозрить настоятеля…

Фидельма гневно фыркнула.

– Если мне поручено заниматься этим, мне нужны все возможные сведения, – раздраженно ответила она стражнику. – Сначала мне говорят, что обыск проведен. Потом выясняется, что в покоях Вигхарда никто не искал. Теперь мне говорят, что искали не во всех комнатах на этаже. А только в тех, о которых вы думали, что они были не заняты!

От ее внезапного гнева молодой тессерарий слегка побледнел.

– Простите меня, но это была обязанность декуриона… – Тут он заметил, что пытается все свалить на другого, и удрученно замолк. – Я просто думал…

– Давайте думать буду я, – перебила Фидельма. – А вы просто скажете мне правду – все, как есть и в точности, не более и не менее.

Фурий Лициний неуверенно пожал плечами.

– Но обыскивать покои настоятеля Путтока точно нельзя. Он… в конце концов, он настоятель…

Фидельма презрительно фыркнула в ответ на этот довод, и тессерарию пришлось искать другое объяснение:

– Но он был у себя во время убийства. Убийца не мог бы ничего спрятать там, не потревожив настоятеля…

Фидельма повернулась к Эадульфу.

– Проверь, ушли ли уже Путток и Эанред на встречу с епископом Геласием. Если ушли, мы сейчас пойдем осматривать их покои.

Лициний выглядел возмущенным.

– Но…

– У нас есть на это полномочия, тессерарий, – оборвала его Фидельма. – Мне стоит напомнить вам об этом?

Эадульф вышел, прошел по коридору и вскоре вернулся.

– Они ушли, – доложил он.

Фидельма отправилась в комнаты настоятеля и его слуги. Осмотр покоев Путтока не занял много времени. Ясно стало одно: Путток любил побаловать себя, поскольку его комната не отличалась той простотой и скромностью, какую Фидельма ожидала от человека, вступившего на путь смирения и благочестия. Видно было, что Путток накупил домой на память немало драгоценных вещиц. Однако ничего не указывало на то, что в этой комнате спрятано что-то, похожее на сокровища из Вигхардова сундука.

Здесь было такое же окно, как и в комнате Эадульфа, выходившее во внутренний двор. Под окном шел узкий карниз, тянувшийся по всей длине здания. Так как он был всего несколько дюймов в ширину, Фидельма поняла, что спрятать что-либо вне комнаты тоже невозможно.

– Комната Эанреда – следующая? – раздраженно спросила она, выйдя в коридор.

Лициний спокойно кивнул. Ему не хотелось еще раз вызвать гнев этой женщины, сказав что-нибудь не то. Никогда прежде он не встречал женщин, что командовали мужчинами и повышали на них голос, как эта ирландка.

Фидельма зашла в комнату монаха-слуги. Это была бедная и простая каморка. Там не было почти ничего ценного, если не считать мешка-саккулюса, в котором Эанред держал свои скудные пожитки – запасную пару сандалий, нижнее белье и принадлежности для бритья.

Фидельма стояла, сложив ладони, и разглядывала каморку. Потом подошла к окну и выглянула. Комната эта находилась под прямым углом к другому крылу и тоже выходила в квадратный внутренний двор, однако туда нельзя было попасть из палат гостей. От ее наметанного глаза не укрылось, что штукатурка и черепица этого здания были новее, а значит, он построен позже. Наверное, этим объяснялось то, что здания не были соединены между собой. Однако она заметила, на втором здании под окнами шел такой же карниз, только архитектор не пожалел материала и сделал его пошире. Тот имел целый фут в ширину, а поскольку окно этой комнаты было совсем близко к углу между корпусами, перешагнуть на карниз соседнего здания не составляло труда.

– Вот видишь, – сказал Эадульф за ее спиной. – По-моему, Фурий Лициний прав. Мы взяли ложный след.

Она обернулась.

– Комната Эанреда довольно аскетична, правда?

– Да, кажется, Эанред не любит излишеств, – согласился Эадульф. Он повернулся и вслед за Лицинием вышел в коридор. Фидельма осталась одна. Постояла немного, подумала, потом пожала плечами. Может быть, Эадульф прав. Может быть, у нее просто разыгралось воображение. Но она не могла избавиться от ощущения, что упускает что-то важное.

– Нам еще нужно обыскать покои Инэ и Себби, – сказала она.

Она вышла в коридор, и вдруг, когда она закрывала дверь, ее взгляд упал на дверной косяк. На высоте около трех футов от пола деревянный косяк был расщеплен, и на нем висел крошечный кусочек ткани, зацепившийся за торчащую щепку.

Она наклонилась и протянула руку, чтобы снять его.

Эадульф смотрел на нее, хмурясь.

– Что это?

Она покачала головой.

– Точно не знаю. По-моему, лоскут мешковины.

Она взяла лоскуток двумя пальцами и выпрямилась, чтобы рассмотреть его на просвет.

– Да, лоскут мешковины.

Эадульф кивнул, разглядывая его.

– Что это значит? – спросил Фурий Лициний, наблюдавший за ними.

– Я пока не знаю, – ответила Фидельма. – Может быть, в комнату Эанреда что-то вносили, мешок зацепился за щепку на косяке и порвался.

Эадульф глядел на нее, пытаясь угадать ее мысли.

– Ты хочешь сказать, что в комнату Эанреда вносили сокровища?

Эадульф имел редкую способность делать выводы из рассуждений Фидельмы быстрее, чем она сама.

– Я говорю, что не знаю, – мягко ответила она, пожимая плечами. – Плох тот судья, что судит прежде, чем собраны все сведения.

– Но так быть могло, – не уступал Лициний, которому тоже хотелось внести свой вклад. Он чувствовал, что должен попытаться восстановить честь своих товарищей – Эанред, по его же собственным словам, вернулся тогда, когда тело Вигхарда уже нашли, а значит, уже после того, как арестовали Ронана Рагаллаха. Может быть, Ронан упрятал награбленное в комнате у Эанреда, пока того не было.

Фидельма усмехнулась.

– Да? Ронан Рагаллах спрятал два мешка с золотом и серебром в комнате Эанреда. Потом вышел, и его поймали стражники. Что же сталось с мешками?

Лициний поджал губы.

– Я уже говорил о возможном помощнике… – пробормотал он.

– Да, говорили. Мы обсудим это позже. Сейчас давайте осмотрим комнату брата Себби, – предложила Фидельма.

– А мешковина? – спросил Эадульф, глядя, как она прячет лоскуток в свою большую сумку-марсупий.

– Мудрый судья собирает доказательства по одному, – улыбнулась она. – А когда все лоскутки собраны, мудрый судья их рассмотрит и, как ремесленник складывает мозаику, попытается расположить их так, чтобы, вставляя нужные кусочки в нужное место, получить целую картину. Плох тот судья, который хватает один кусочек и пытается только по нему судить о целом. Как знать? Может быть, этот кусок вообще не от той картины, которая ему нужна.

Она посмотрела на него снизу вверх с озорной улыбкой и вышла в коридор.

В комнатах брата Себби и брата Инэ не обнаружилось ничего сверх того, что там должно было быть. После этого Фидельма предложила сделать то, что они и собирались сделать изначально – пойти и обыскать жилище Ронана Рагаллаха.

Эадульф переглянулся с тессерарием, явно разочарованным, пожал плечами и последовал за ней. Ему дело представлялось совершенно ясным, и он не понимал, зачем все эти утомительные обыски. Очевидно, что Ронан Рагаллах убил Вигхарда ради сокровищ, и ему удалось спрятать их, прежде чем его поймали. Теперь, когда он сбежал, он наверняка забрал и добычу и, если только у него есть голова на плечах, удалился от города на самое далекое расстояние, какое возможно.

Уже почти спустившись по лестнице в главный двор, перед палатами гостей у фонтана они заметили высокую фигуру настоятеля Путтока. Но не это привлекло внимание Фидельмы и заставило ее внезапно замереть в дверях, от чего Эадульфу и Лицинию, что шли следом за ней, тоже пришлось резко остановиться. Рядом с настоятелем она увидела дрожащую сестру Эафу, которая что-то говорила ему со слезами в голосе. На расстоянии казалось, что настоятель своею насмешливой улыбкой и жестами пытается успокоить и утешить ее. Вдруг Эафа резко отвернулась и убежала в сторону одного из выходов во внутренний двор. Вошедших она так и не заметила.

Путток некоторое время стоял, глядя ей вслед со странным выражением лица. Потом повернул голову и увидел Фидельму и за ней Эадульфа и Лициния. Не поздоровавшись, он отвернулся и быстро зашагал по направлению к двери дальнего корпуса.

– Кажется, наш заносчивый настоятель чем-то расстроил бедную сестру Эафу, – задумчиво сказала Фидельма. – Интересно, что случилось.

– Это уже не в первый раз, – мрачно заметил Эадульф.

Фидельма обернулась к нему с изумлением.

– Что ты имеешь в виду?

– Вчера утром, возвращаясь из трапезной к себе, я слышал громкие голоса из покоев Путтока. Я пошел в свою комнату и, уже закрывая за собой дверь, услышал, что дверь Путтока со стуком распахнулась. Любопытство разобрало меня, и я приоткрыл дверь, чтобы подглядеть, что произошло. В коридор выбежала сестра Эафа, растрепанная, со съехавшим набок головным убором и с таким лицом, словно только что видела самого Люцифера. Она убежала по коридору к лестнице и исчезла внизу.

– Ты спросил Путтока, что случилось?

Эадульф поджал губы, и на его щеках проступил румянец.

– Я сам догадался. Я давно уже слышу намеки на то, что Путток славится своими похождениями… Пусть Римский устав советует настоятелям и епископам соблюдать целомудрие, но, боюсь, в этом Путтоку ближе легкий закон Колумбы, не требующий сего.

Глаза Фидельмы сузились.

– Да, едва ли подходящая репутация для того, кто намеревается пойти по стопам Августина Кентерберийского… Ты хочешь сказать, что Путток известен своими попытками добиться внимания женщин против их воли?

Лицо Эадульфа было достаточно красноречиво, но он все же осторожно сказал:

– Так я слышал.

– Неужели в саксонских королевствах законы никак не защищают женщин от насилия? – с ужасом спросила Фидельма.

– Бедных – нет, – ответил Эадульф.

– Наш закон не только защищает честь любой женщины, но и даже если женщина была пьяна и ее силой принудили к соитию, это тем не менее считается серьезным оскорблением. Наш закон защищает всех женщин. Если мужчина осмеливается поцеловать женщину или просто прикоснуться к ней против ее воли, по закону с него взыщут штраф в двести сорок серебряных скрепалов.

Эадульф знал, что скрепал – это основная монета в Ирландии.

– Наверное, я зря рассказываю, ведь это всего лишь сплетни, – сказал он. Ему стало не по себе от гнева Фидельмы. – Я слышал об этом только от Себби.

– А я бы не стала доверять брату Себби с его честолюбием, – предостерегла Фидельма. Казалось, она хотела было что-то добавить, но передумала. – Пойдемте, Фурий Лициний, отведите нас в жилище Ронана Рагаллаха.

– Это постоялый двор у одной из арок Аква Клавдия, – сказал Лициний, которого явно заинтриговал происшедший разговор.

– Где это? – нахмурилась Фидельма.

– Недалеко отсюда, сестра, – ответил Лициний. – Вы наверняка видели акведук. Это величественное сооружение, оно было заложено еще более шести веков назад печально известным императором Калигулой. По нему в город поступает вода из источника возле Сублаквеи, в паре часов хода отсюда.

Фидельма действительно видела акведук и успела поразиться его устройству. В Ирландии не было ничего похожего – в то время королевства Ирландии изобиловали пресной водой, и не было нужды изменять направление течения рек или перемещать источники, чтобы оросить засушливые почвы, подобные тем, какие встречаются здесь, в Риме.

– Он снимает комнату в доме дьякона Биэды, – продолжал Лициний. – Должен предупредить вас, сестра, что это очень дешевый и на редкость убогий постоялый двор. Им управляют люди далекие от Церкви, и там никто не побеспокоится о том, чтобы уважать чувства женщины-монахини, если вы понимаете, о чем я.

Фидельма посмотрела на юношу без улыбки.

– Я думаю, что мы поняли, о чем вы, Фурий Лициний, – серьезно ответила она. – Но если Биэда – дьякон Церкви, тогда я не понимаю, как это место может быть таким, как вы описываете.

Лициний пожал плечами.

– В Риме нетрудно купить покровительство и должность, сан дьякона в том числе.

– Тогда я всеми силами постараюсь не принимать близко к сердцу все то непристойное, что увижу там. А теперь, думаю, пора идти, потому что мне вовсе не хочется пропустить ужин, который, – она подняла взгляд на небо, – уже не за горами.