Текст книги "Покров для архиепископа"

Автор книги: Питер Тримейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Сестра Фидельма, вы слышите меня?

Голос был знакомый, и несколько секунд она лежала, пытаясь понять, чей.

На лицо ей закапала холодная вода.

Она застонала, всей душой желая, чтобы ее оставили в покое, наедине с головокружением.

– Сестра Фидельма!

Голос звучал настойчивее.

С великою неохотой она приоткрыла глаза и попыталась разглядеть темную фигуру, склонившуюся над ней.

Сфокусировав взгляд, она увидела желтоватое лицо Корнелия Александрийского. Смуглый медик был встревожен.

– Сестра Фидельма, вы меня узнаете?

Фидельма поморщилась.

– Да. Но как же у меня болит голова!

– Вы получили удар в череп, ушиб повыше виска, но кожа не разбита. Это скоро пройдет.

– Меня тошнит.

– Это от боли. Полежите немного и попейте еще воды.

Фидельма посмотрела по сторонам. За спиной грека стоял испуганный и взволнованный мальчик. Антонио. Слышались встревоженные голоса. Голоса… Чей это резкий, пронзительный голос неподалеку, не настоятельницы ли Вульфрун? Она попыталась подняться. Неужели ей показалось, что она слышит, как настоятельница приказывает сестре Эафе идти за ней?

Она попыталась сесть, но врач-александриец заботливо уложил ее обратно.

– Где я? – спросила она.

– У входа в катакомбы, – ответил Корнелий. – Вас вынесли оттуда без чувств.

Резко вернулась память.

– Кто-то оглушил меня! – заявила она и снова попыталась сесть, но Корнелий удержал ее.

– Будьте осторожнее, – предупредил он. – Вам не нужно делать резких движений. – Потом он замолчал, склонив голову набок. – Зачем кому-то было оглушать вас? – недоверчиво спросил он. – Может быть, вы просто ударились головой о выступающий камень, не заметив его в темноте? Так часто случается здесь.

– Нет! – Фидельма вдруг замолчала и пристально посмотрела на него. – А вы как здесь оказались?

Медик пожал плечами.

– Я проходил мимо ворот кладбища и услышал, как зовут врача. Мне сказали, что кому-то худо в катакомбах. У подножия ступеней я нашел вас.

Фидельма недоумевала.

– Кто позвал врача?

Корнелий пожал плечами и, убедившись, что ей уже лучше, помог ей сесть.

– Не знаю. Кто-то из паломников.

– Это правда, сестра. – Она повернулась и увидела Антонио, он кивал. – Из катакомб вышел человек и сказал, что там, внутри, кто-то сильно ушибся. Я увидел у ворот лектикулу [9]9
  Носилки (лат.).


[Закрыть]врача и попросил сбегать за ним.

– Я пришел и увидел вас у подножия лестницы, – повторил Корнелий. – Нам показалось, вы ударились головой о стену. Мы вынесли вас наружу.

Видя, что Фидельме не так плохо, как они боялись, Антонио озорно улыбнулся:

– Вам не очень-то везет в этом месте, сестра.

Фидельма горько улыбнулась в ответ.

– Мудры твои слова, юноша.

Головокружение и тошнота немного отступили, и она уже могла встать на ноги.

– Кто же тот человек, которого я должна благодарить за помощь?

Собравшиеся зеваки, видя, что ничего страшного больше не происходит, разошлись по своим делам. А Фидельма все пыталась понять – действительно ли среди их голосов был голос настоятельницы Вульфрун?

Мальчик пожал плечами.

– Он ушел некоторое время назад.

– Кто это был? Может ли быть, что я знаю его – или ее?

Мальчик покачал головой.

– Нет, это был просто какой-то паломник. По-моему, на нем было восточное платье.

Фидельма вытаращила глаза. Неужели это был один из тех смуглых мужчин, которых она видела в катакомбах Аврелии Рестутус?

– Антонио, сколько чужеземцев побывало здесь с тех пор, как я приехала?

Мальчик снова пожал плечами.

– Было несколько, включая вас. Обычно смотреть на мертвых приходят только чужестранцы. И потом, есть еще входы, кроме этого.

Она улыбнулась, подумав, как наивно было с ее стороны полагать, что для мальчика есть разница между нею и теми двумя темнолицыми людьми из катакомбы.

– А сколько людей из…

Корнелий перебил ее, ворча:

– О благодарностях вам лучше подумать потом. На моей лектикуле вас отнесут в Латеранский дворец, где я смогу должным образом обработать ваш ушиб. Потом вам лучше полежать в покое до конца дня.

Предложение не обрадовало Фидельму, и она попыталась возразить, но стоило ей сделать несколько шагов, как волна головокружения накрыла ее снова, и Фидельма поняла, что врач, наверное, прав. Она тут же опустилась на ближайший камень, застонав от звона в ушах.

Она видела, как Корнелий дал знак рукой, и через кладбище к ним зашагали двое крепких мужчин с креслом странной формы, которое они несли – один впереди, другой за ним – на длинных шестах. Фидельма уже видала такие на улицах Рима и знала, что они называются лектикулами. Среди средств передвижения в ее родной Ирландии она не встречала ничего похожего на эти странные кресла, в которых люди ездили на плечах слуг или рабов.

Она хотела было отказаться, но поняла, что сама до Латеранского дворца она сейчас не дойдет. Со вздохом забираясь в носилки, Фидельма вдруг вспомнила.

– Антонио, твоя лампа, должно быть, осталась у подножия лестницы, там, где я упала, – крикнула она мальчику.

Мальчик только улыбнулся, взял стоявшую возле него лампу и показал ей.

– Когда мы несли вас наверх, я подобрал ее, – успокоил он ее.

– А серебряный потир, который был у меня в руках?

Антонио глядел на нее с неподдельным изумлением.

– Я не видел никакого потира, сестра. Да и у вас я его не видел, когда вы спускались.

В панике Фидельма схватилась за сумку-марсупий. Там была и коробочка с трутом, и кошелек, но папирус брата Ронана пропал. Однако обрывок мешковины был на месте.

Она заметила, что Корнелий подозрительно смотрит на нее.

– Погодите немного, – сказала она, слезла с лектикулы и неверной походкой подошла к мальчику. Присев рядом с ним на колени, сказала тихо: – Антонио, в катакомбах Аврелии Рестутус труп. Нет, – поспешно добавила она, увидев, что мальчик улыбается – надо же, как странно: труп в катакомбе. – Там человек, которого только что убили. Я нашла его. Как только я вернусь в Латеранский дворец, я вышлю людей, и они его заберут…

Антонио взирал на нее круглыми серьезными глазами.

– Об этом нужно доложить в канцелярию претора урбаниса, – посоветовал он.

– Не беспокойся. Я извещу всех, кого нужно. Но я хочу попросить тебя, чтобы ты следил за всеми, кто входит и выходит отсюда. Видишь ли, я нашла там серебряный потир и лист папируса, которые, видимо, кто-то взял, пока я лежала без сознания. Так что, если ты увидишь кого-то подозрительного, а в особенности – двух мужчин восточного вида, говорящих на непонятном языке, – я хочу, чтобы ты запомнил в подробностях, как они выглядели и куда направлялись.

– Я сделаю это, сестра, – обещал мальчик. – Только есть еще много других входов в эти катакомбы.

Сестра Фидельма, сдержав стон, все же порылась в сумке-марсупии и бросила в корзинку мальчику несколько монет.

Потом вернулась туда, где стоял Корнелий, раздраженный, что ему пришлось ждать, и забралась в лектикулу. Двое мужчин, крякнув, подняли носилки на плечи и зашагали вперед к воротам, рядом быстрым шагом шел Корнелий.

Было странно и непривычно ехать так, но Фидельма была очень благодарна за это. У нее болела голова, во лбу стучала кровь. Она закрыла глаза, чтобы не встречаться с любопытными взглядами – хотя лектикула на улицах никого не удивляла, было необычно, что в ней несут монахиню.

Фидельма постаралась расслабиться и обдумать все происшедшее за этот час.

И только когда они вошли в город через ворота Метронии и свернули на тенистый холм Целий, ее осенило. Не иначе как от головокружения она решила, что это кто-то из двух незнакомцев догнал ее, оглушил и забрал папирус и потир. Но ведь они были позади нее. Фидельма вспомнила, что, как только она завернула за угол и оказалась перед лестницей, ведущей наверх, она увидела знакомую фигуру. Это был один человек, который явно ждал ее. Этот человек ее ударил. И она его знала. Кто это был?

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Фидельма сидела в отведенном для них с Эадульфом оффициуме, обхватив голову руками. Голова по-прежнему болела. Тошнота прошла, но осталась ноющая боль. Эадульф, сведущий в лекарствах, настоял, чтобы Корнелий Александрийский передал ее под его опеку. Корнелий никак не проявил недовольства тем, что саксонский монах посягнул на его дело. Наоборот, казалось, он был благодарен, что может теперь поспешить по своим делам. Еще со времен обучения в Туайм Брекайне Эадульф всегда носил с собою «пера», или, как говорили ирландцы, «лес» – лекарскую сумку с целебными травами. Он обработал ушиб и приготовил напиток из вытяжки сухих цветков розового клевера, который, как он уверял, постепенно снимет головную боль.

В чем Фидельма ничуть не сомневалась, потягивая его зелье: Эадульф уже однажды помог ей таким образом – это было в обители Хильды в Витби, что в Нортумбрии. Тогда он сходным отваром исцелил ее от спазмов в голове, после того как она упала в монастыре и потеряла сознание.

Пока Эадульф хлопотал над ней, она рассказала им с Лицинием обо всем, что случилось этим утром. Выслушав, что произошло, Лициний тотчас созвал декурию стражи и отправился на христианское кладбище. Фидельме же пришлось еще немного потерпеть заботливое ворчание Эадульфа, обдумывая сегодняшние события и пытаясь догадаться, что за всем этим стоит. Но она поняла, что разрозненных сведений, которые у нее есть, не хватает, чтобы увидеть целое – а без него они не имеют смысла.

– Нужно послать за Осимо Ландо, – внезапно сказала она, перебив Эадульфа, который тем временем упрекал ее за то, что она пошла в катакомбы одна, не предупредив его и вообще никому не сказав о том, куда идет.

– Осимо Ландо? – нахмурился Эадульф.

– Он подтвердил, что хорошо знаком с Ронаном. Мне кажется, что он знает о нем гораздо больше, чем говорит. Теперь, когда Ронан умер, может быть, он сможет сказать больше.

Дверь внезапно распахнулась, и вошел встревоженный военный комендант Марин. Он обратился сразу к Фидельме:

– Это правда? Это правда, я слышал, что Ронан Рагаллах мертв?

Фидельма кивнула.

Лицо суперисты помягчало, он улыбнулся и удовлетворенно вздохнул.

– Значит, убийство Вигхарда наконец раскрыто.

Фидельма и Эадульф озадаченно переглянулись.

– Мне неясен ход вашей мысли, – холодно сказала она.

Марин развел руками с таким видом, как будто это было очевидно.

– Преступник пойман и убит. Не нужно больше тратить время на это дело.

Фидельма медленно покачала головой.

– Рискну предположить, что вам просто известны не все факты, Марин. Брата Ронана Рагаллаха задушили, пока он ждал встречи со мной. Перед этим он прислал мне записку, в которой писал, что он не убивал Вигхарда и хочет объясниться. Его задушили точно таким же образом, как Вигхарда. Тот, кто убил Вигхарда, убил и Ронана. Как вы видите, дело еще далеко не решено.

Потрясенный комендант только хлопал глазами.

– Мне сказали только, что он мертв, – ответил он, лицо его опять помрачнело. – Я решил, что его убили или что он сам покончил с собой, потому что понял, что рано или поздно мы его найдем.

– Фидельма была права, а мы ошибались, – вступил в разговор Эадульф. Фидельма смотрела на него, удивленная и позабавленная его неожиданно почтительным тоном, словно он был доволен, что она доказала его неправоту. – Она все это время подозревала, что Ронан – не убийца.

Марин сжал зубы.

– Тогда нам нужно как можно скорее найти правду. Этим утром со мною связался scriba aedilicusЕго Святейшества и сообщил, что Его Святейшество недоволен, что решения еще нет.

– Мы жаждем решения не меньше, нежели Его Святейшество, – раздраженно ответила Фидельма. – Дело будет решено, когда мы поймем, как его решить. А сейчас, – она поднялась, – нас ждет много работы. Не могли бы вы послать за братом Осимо Ландо? Нам нужен его совет.

Марин вздрогнул, он не ожидал, что его столь бесцеремонно выпровадят. Он приоткрыл было рот, чтобы возразить, но осекся и жестом показал, что приказ принят.

Эадульф хитро улыбнулся Фидельме.

– Готов поклясться, что ты с Его Святейшеством будешь обращаться так же пренебрежительно.

– Пренебрежительно? – Фидельма помотала головой. – Я вовсе не презираю Марина. Просто я считаю правильным, если каждый будет разбираться в своем деле и в своей области и развивать в себе те же качества, каких ожидает от других. Самоуверенность человека, который не знает, – это так же неправильно, как излишняя скромность того, кто знает.

Глаза Эадульфа стали серьезны.

– Теперь, когда Ронан умер, я не вижу путей из этого лабиринта, Фидельма.

Она наклонила голову.

– Хотя Ронан Рагаллах в своем письме отрицал свою причастность к убийству, и я в это верю, тем не менее у него были при себе некоторые из пропавших драгоценностей, когда его убили. – Она рассказала Эадульфу о том, как нашла серебряный потир и лоскут мешковины, зажатый в мертвой руке. – Но теперь, конечно, я уже не смогу это доказать.

– Как ты думаешь, кто ударил тебя по голове и украл потир и папирус?

– Не знаю. – Фидельма глубоко вздохнула. – Я только на мгновение различила в темноте силуэт, и мне тогда показалось, что я его знаю… – Она пожала плечами.

– Но, по крайней мере, это был мужчина?

Фидельма снова нахмурилась. Да, она говорила «его» – но подумав, поняла, что не знает.

– Я и в этом не уверена.

Эадульф задумчиво почесал кончик носа.

– Не представляю, каким может быть наш следующий шаг. Основной подозреваемый мертв, причем убит, как ты говоришь, тем же способом, что и Вигхард…

– Кто были эти чужеземцы, которых я видела в склепе? – перебила Фидельма. – Вот что должно быть следующим шагом. У Ронана Рагаллаха была остальная часть того папируса с арабскими буквами, которые прочитал брат Осимо Ландо. Я расслышала несколько слов из того, что говорили эти чужеземцы, и могу попытаться повторить их. Наверное, Осимо Ландо сможет перевести их, потому что мне кажется, что это были арабы.

– Но зачем было брату Ронану Рагаллаху встречаться с арабами?

– Если я смогу ответить на этот вопрос, то, думаю, мы будем недалеки от разгадки всей тайны, – с уверенностью ответила Фидельма.

В дверь постучали, и вошел стражник и отсалютовал.

– Мне приказано доложить, что брата Осимо Ландо нет на рабочем месте. Он в настоящее время не во дворце.

– Можно ли послать кого-нибудь к нему домой и узнать, что его задерживает?

Молодой человек вытянулся в струнку.

– Будет сделано! – отчеканил юный стражник и развернулся на пятках.

Эадульф был обеспокоен.

– Что-то все не складывается.

– Ну что ж, наверное, во дворце есть кто-нибудь еще, кто знает арабский.

Эадульф встал и направился к двери.

– Сейчас выясню. – Он обернулся к ней с озабоченным лицом. – А ты тем временем полежи и отдохни немного.

Фидельма рассеянно махнула ему рукой. По правде говоря, головная боль уже стихла, только ушиб саднил, не давая покоя. А еще больше не давали покоя бесчисленные вопросы, роившиеся в голове. Когда Эадульф ушел, она удобно устроилась в кресле, сложила руки перед собою на коленях и опустила глаза. Она сосредоточила свое внимание на дыхании, дыша медленно и глубоко, и усилием сознания расслабила, одну за одной, все мышцы.

В ранней юности, когда она только начала учение – или, как это называли, воспитание, – одной из первых вещей, которой ее научили, было «деркад», или медитации, с помощью которой множество поколений ирландских мистиков достигали состояния «шитань» – покоя. Фидельма часто занималась медитацией, чтобы снять напряжение и усталость. Это было древнее искусство, использовавшееся друидами-язычниками еще два века назад, когда христианская вера еще не пришла к берегам ее родины. Друидские мистики до сих пор не исчезли в Ирландии. Их и теперь можно было найти в отдаленных крепостях и заброшенных жилищах, где они жили в уединении. Но это было вымирающее племя.

Когда Фидельма подросла и достигла соответствующего возраста, она часто ходила в «тиг н'аллиус» – «дом испарины», баню, что было частью обряда «деркад». В маленьком домике, сложенном из камней, разводился большой огонь, до тех пор пока он не нагреется, как печка. После этого все, кто стремился к шитань, входили туда обнаженными и закрывали дверь. Они сидели на скамье и потели, избавляясь от всей лишней влаги; затем в положенное время дверь открывалась, и все выскакивали наружу и прыгали в ледяную воду. И это был только один из шагов на пути к деркад. Многие монахи-отшельники следовали этой древней практике друидов, однако, как она знала, верующие нового поколения отвергали многое из наследия предков только потому, что оно было связано с друидами.

Даже сам святой Патрик, британец, известный тем, что принес веру в Ирландию, открыто запретил заниматься теним лайгдаи имбас форосни, медитативными практиками самоосознания. Фидельма жалела, что люди отказывались от древних способов постигнуть себя только потому, что те древние и существовали задолго до появления истинной веры.

Однако деркадне был запрещен, и она чувствовала, что большинство ирландских верующих возмутится, если его запретят. Это было замечательное средство усмирить суматоху мыслей в напряженном уме.

– Сестра!

Фидельма моргнула, словно выныривая на поверхность из глубокого сна.

Она увидела, что тессерарий Фурий Лициний стоит рядом и встревоженно глядит на ее лицо.

– Сестра Фидельма? – Голос его был немного тревожный. – Вы себя плохо чувствуете?

Фидельма поморгала и медленно сложила губы в улыбку.

– Нет, Лициний. Все хорошо.

– Мне показалось, что вы меня не слышите – я подумал, что вы спите, но глаза у вас были открыты.

– Я просто медитировала, Лициний, – улыбнулась Фидельма, встала и слегка потянулась.

Фурий Лициний понял латинское слово « meditari» в буквальном значении – «думать».

– Скорее уж мечтали, нежели думали, – недоверчиво заметил он. – Хотя, я полагаю, в нынешней ситуации есть над чем поразмыслить.

Фидельма не стала утруждать себя объяснениями.

– Что скажете? – спросила она.

Фурий Лициний поднял и опустил плечо.

– Мы принесли из катакомб тело брата Ронана Рагаллаха. Оно сейчас в мортуарии Корнелия. Но больше мы почти ничего не нашли, ни папируса, ни потира.

Фидельма вздохнула.

– Я так и думала. Тот, кто это сделал, явно не глуп.

– Мы стали обыскивать катакомбы дальше и нашли другой выход, у Аврелиевой стены. Убийцы прошли через него. Им не пришлось входить через кладбище вслед за вами.

Фидельма медленно кивнула.

– И не было никаких знаков, которые бы указывали на убийцу?

– Только то, что, как вы уже сказали, Ронан был задушен четками точно так же, как Вигхард.

– Что ж, – Фидельма вяло улыбнулась, – я поняла одно: тот, кто напал на меня, не взял вот это.

Она полезла в сумку и вытащила обрывок мешковины, найденной в мертвом кулаке брата Ронана Рагаллаха.

Фурий Лициний растерянно рассмотрел его.

– И о чем это говорит? Обычная мешковина.

– Да, – согласилась Фидельма. – Очень похожая на вот эту обычную мешковину.

Она выложила на стол крошечный лоскуток, тот, что зацепился за дверь комнаты Эанреда.

– Вы хотите сказать, что это лоскутки от одного мешка?

– Все говорит о том, что да.

– Но предположение – еще не доказательство.

– Вы стали мудрым правоведом, Фурий Лициний, – серьезным тоном заметила Фидельма. – Но это достаточный повод еще раз поговорить с Эанредом.

– Мне кажется, он простак.

Неожиданно вернулся Эадульф. По его лицу было видно, что миссия окончилась неудачей.

– Не смог найти никого, кто говорил бы по-арабски, – с досадой сообщил он.

Фурий Лициний нахмурился.

– А брат Осимо Ландо?

Фидельма сказала ему, что брата Осимо не удалось найти.

– Ну, Марк Нарсес сейчас на страже, у дверей большого зала. Он наверняка может помочь. Марк три года назад воевал с магометанами в Александрии и пробыл год в плену, пока его родные не выкупили его. Он немного знает их язык.

– Позовите его сюда, Лициний, – велел Эадульф и растянулся в кресле. – Я слишком устал, чтобы ходить за ним самому.

Лицинию не потребовалось много времени, чтобы найти Марка Нарсеса и привести в комнату.

Фидельма решила перейти сразу к делу.

– Я запомнила несколько слов и предполагаю, что они на арабском. А я слышала, вы понимаете арабский. Попробуете перевести их?

Декурион наклонил голову.

– Хорошо, сестра.

– Первое слово – кафир.

– Очень просто. Это значит «неверный». Тот, кто не верит в Пророка. Как мы говорим infidelisо человеке, который отвергает слово Христа.

– Пророка?

– Пророк – это Магомет из Мекки, он умер тридцать лет назад. Его учение распространилось среди восточных народов, как лесной пожар. Свою новую религию они называют «Ислам», то есть подчинение Богу – Аллаху.

– Так, если Бога они называют Аллах, то что может значить «Бисмилла»?

– Тоже очень просто, – ответил Марк Нарсес. – «Во имя Аллаха», их бога. Это просто восклицание, выражающее удивление.

Фидельма кусала губы, задумавшись.

– Значит, мои подозрения подтвердились. Эти двое были арабы. И похоже, что брат Ронан общался с ними. Но с какой целью, и какое это может иметь отношение к смерти Вигхарда и самого Ронана?

Эадульф взглянул на Марка Нарсеса.

– Спасибо, декурион. Вы можете идти.

Молодой декурион посмотрел на Лициния и немного неохотно, как показалось, отправился обратно на свой пост в атриум.

– Нужно найти брата Осимо Ландо, – предложил Лициний. – Если вообще есть кто-нибудь, кто знает больше, чем мы, – то кто, как не он, начальник Ронана, может сказать, имел ли Ронан какие-либо дела с арабами.

– Я уже отправила кого-то из стражи справиться, почему его нет на месте, – объяснила Фидельма. – Однако мне бы хотелось еще раз поговорить с братом Эанредом.

– Ну, у нас есть только слова Себби о том, что Эанред – мастер удушения, – заметил Эадульф, догадываясь, что у нее на уме.

– Тут нужно быть точнее, Эадульф. Себби сказал только то, что Эанред когда-то был рабом и однажды задушил своего хозяина, и что от ответственности он был избавлен согласно вашему саксонскому закону – за него заплатили вергельд.

– Но все равно… – возразил Эадульф.

Фидельма была непреклонна.

– Пойдем отыщем его. А то здесь так душно, а у меня, кажется, снова начинает болеть голова.

Эадульф и Лициний двинулись следом и, миновав коридор, вышли в просторный атриум, главную залу дворца. Там, как обычно, стояли группки посетителей в ожидании приема. Фидельма прошла по мозаичному полу через весь зал, держа путь в domus hospitale. Подходя к двери, они увидели брата Себби, который шагал им навстречу с мрачным выражением лица.

Он заметил Эадульфа и остановился.

– Вы по-прежнему секретарь и советник саксонской делегации? – отрывисто спросил он без каких-либо предисловий.

Они остановились, и Эадульф нахмурился от неожиданного вопроса.

– Меня назначил на эту должность покойный архиепископ-дезигнат, но теперь, после его смерти… – Он пожал плечами. – Что-то случилось?

– Случилось? Случилось? Вы не видели настоятеля Путтока?

– Нет, а что?

Себби пристально посмотрел на Фурия Лициния. Тот явно не понимал, о чем речь, поскольку не говорил по-саксонски. Он попытался поймать взгляд Фидельмы, но та лишь опустила глаза, делая вид, что ее это не интересует. Себби из Стэнгранда перевел взгляд обратно на Эадульфа.

– Я слышал, эти римляне опять хотят поставить в Кентербери иностранного архиепископа.

Эадульф улыбнулся.

– Я тоже слышал об этом. В общем-то, до Деусдедита, который десять лет назад стал первым саксонцем на этом посту, все архиепископы Кентербери были римлянами или греками. Даже если этот слух правдив, разве это так важно? Разве мы все не равны перед лицом Господа?

Себби возмущенно фыркнул.

– Саксы хотят, чтобы у них были свои епископы, а не чужеземцы. Разве мы недостаточно ясно показали это, сместив ирландца в Нортумбрии? Разве мы, саксы, не избрали следующим архиепископом Вигхарда?

– Но Вигхард умер.

– Да. И теперь Его Святейшество должен проявить уважение к нашему выбору и назначить вместо него Путтока. А не какого-то африканца.

– Африканца? – изумился Эадульф.

– Я только что слышал, что Виталиан предложил на пост Кентербери настоятеля Адриана из Иридана, что под Неаполем, а он африканец. Африканец!

Глаза Эадульфа расширились.

– Я слышал о нем как о человеке весьма начитанном и благочестивом.

– Ну, и что же теперь? Мы, саксы, должны сейчас собраться вместе, выразить наше возмущение и потребовать у Его Святейшества благословения для Путтока.

Лицо Эадульфа было непроницаемо.

– Однако, Себби, вы уже говорили раньше, что не любите Путтока. Может быть, все дело в том, что если надежды Путтока не оправдаются, тогда и вам не видать Стэнгранда? В любом случае мы, саксы, как вы говорите, сможем собраться вместе не раньше, чем будет раскрыта тайна убийства Вигхарда.

Себби хотел ответить, но сдержался и, пробормотав что-то невразумительное, с досадой отвернулся и скрылся в толпе.

Эадульф повернулся к Фидельме:

– Ты понимаешь, что происходит?

Она задумчиво кивнула.

– Похоже, что надежды Путтока и Себби неожиданно рухнули.

– Брат Себби похож на человека, способного убить кого-нибудь ради… – Эадульф вдруг замолчал, осознав, что говорит. И неловко посмотрел на Фидельму.

– Нам сейчас нельзя ограничивать себя какой-то одной версией, – сказала она, угадав его мысль. – Я об этом с самого начала и говорила: честолюбие толкает людей на многое.

– Ты права, но разве честолюбие – это так дурно?

– Честолюбие – это тщеславие, а оно часто ослепляет душу. Кажется, Публий Сир сказал: следует опасаться честолюбцев.

– Честолюбец не страшен, если достаточно одарен, чтобы добиться своей цели, – возразил Эадульф. – Гораздо опаснее человек, чье честолюбие велико, а способности ничтожны.

Фидельма одобрительно усмехнулась.

– Надо бы нам с тобой однажды как следует поговорить о философии, Эадульф из Саксмунда.

– Пожалуй, – ответил Эадульф, неуверенно улыбнувшись. – Вот с кем лучше всего поговорить о философии в данный момент – так это с Путтоком. Наверняка ему сейчас не помешал бы совет в вопросах честолюбия и тщеславия.

Фидельма отправилась к комнатам свиты Вигхарда.

Брата Эанреда они нашли в помещении, именуемом лавантур – общей прачечной, где он трудился, стирая одежду. Когда они вошли, он вздрогнул и замер, но затем продолжил отбивать толстую шерстяную ткань.

– Ну что, брат Эанред, – приветствовала его Фидельма, – я вижу, вы усердно трудитесь.

Эанред съежился со странным выражением покорности.

– Я стираю одежду моего господина.

– Настоятеля Путтока? – переспросил Эадульф поспешно, так чтобы Фидельма не успела начать читать лекцию о том, что у верующего человека нет иного господина, кроме Христа.

Эанред кивнул.

– Давно вы это делаете? – спросила Фидельма.

– Примерно начиная с… – Эанред прищурился, – с полуденного Ангелуса, сестра.

– А что вы делали до этого?

Эанред растерялся. Фидельма решила задать вопрос в упор.

– Вы были на христианском кладбище за воротами Метронии?

– Да, сестра. – В его ответе не было никакого подвоха.

– Что вы там делали?

– Я сопровождал настоятеля Путтока, сестра.

– А он зачем пошел туда? – терпеливо спросила Фидельма.

– По-моему, мы ходили туда, чтобы навестить могилу Вигхарда и договориться о надгробном камне, сестра.

Фидельма задумалась, сжав губы. Разумное объяснение. В самом деле, не было никакой связи между Путтоком с Эанредом и теми арабами, пришедшими встретиться с Ронаном Рагаллахом.

Блекло-карие глаза Эанреда странно разглядывали ее лицо. Его взгляд был какой-то пустой, отрешенный – взгляд простака, а никак не проницательного обманщика. Да, думала она, кусая губу, но в его лице было что-то еще: тревога? страх?

Она спохватилась и пресекла такие мысли.

– Спасибо, Эанред. Скажите мне еще вот о чем: у вас есть сумка из мешковины?

– Нет, сестра, – покачал головой монах.

– У вас было что-нибудь из мешковины за то время, пока вы живете здесь?

Эанред пожал плечами. В его лице было совершенно неподдельное непонимание. Фидельма решила, что выспрашивать его об этом дальше нет смысла. Если Эанред и лжет, то лжет очень умело.

Она поблагодарила его и вышла из лавантура в сопровождении Лициния и растерянного Эадульфа.

– От этого не много толку, сестра, – заметил саксонец почти с укором. – Почему ты не обвинила его напрямую?

Фидельма развела руками.

– Эадульф, чтобы рисовать картинку, нужно сделать мазок кисточкой в одном месте, потом в другом, и так далее. Каждый мазок сам по себе мало что значит. Только когда все нужные мазки сделаны и ты отходишь в сторону, чтобы окинуть взглядом целое, – только тогда появляются и контуры, и чувство завершенности.

Эадульф закусил губу. Он почувствовал явный упрек, но не понимал, в чем именно. Иногда у Фидельмы появлялась досадная манера говорить обиняками. Он вздохнул. И вообще, думал он, похоже, что в ее стране все мужчины и женщины имеют неприятную склонность не изъясняться простым, ясным языком, но то и дело использовать символы, аллюзии и гиперболы.

Во внутреннем дворике они остановились. Фидельма присела на каменный парапет у плещущего фонтана и опустила в воду тонкие пальцы, прислушиваясь к шуму воды. Фурий Лициний и Эадульф растерянно топтались рядом, ожидая, что она что-нибудь скажет.

– А, брат Эадульф!

Стены двора внезапно огласились эхом властного голоса настоятельницы Вульфрун, и ее высокая фигура появилась в проеме двери. Она плыла к ним, как корабль на всех парусах, устремив взгляд прямо перед собой.

– Миледи… – нервно приветствовал ее Эадульф.

Ни Фидельму, ни Лициния настоятельница не удостоила вниманием. Рука ее теребила плат на шее. Фидельма наблюдала за этим безотчетным движением, силясь вспомнить, почему оно не дает ей покоя.

– Я хочу поставить вас в известность, что я и сестра Эафа уезжаем в Порто и намерены там найти корабль для возвращения в Кент. Нам незачем больше здесь оставаться. Я договорилась с лодочником, что он отвезет нас вниз по Тибру. Я решила, что вам, как секретарю делегации, следует об этом знать.

Она развернулась, собираясь уйти, когда к ней негромко обратилась Фидельма, даже не поднявшись:

– Настоятельница Вульфрун, это никак невозможно.

Та остановилась, повернулась и потрясенно уставилась на нее.

– Что вы сказали? – почти беззвучно прошипела она.

Фидельма повторила.

– Ты смеешь оспаривать мое право ехать, куда я хочу, девчонка?

– Вовсе нет, – вежливо сказала Фидельма. – Однако предполагаю, что вы еще не советовались об этом ни с епископом Геласием, ни с военным комендантом Марином.

– Я как раз иду известить их о своих намерениях.

– Тогда позвольте мне избавить вас от лишних хлопот. До тех пор, пока не будет закончено следствие по делу убийства Вигхарда, никто из свиты Вигхарда не сможет покинуть город.

Настоятельница Вульфрун стояла, вперив глаза в Фидельму, которая продолжала болтать рукою в воде фонтана, и ей, судя по всему, не было дела до охватившей настоятельницу ярости.

– Это неслыханно… – начала она.