Текст книги "Покров для архиепископа"

Автор книги: Питер Тримейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Последние звуки хорала еще отдавались эхом от суровых стен круглой базилики Святого Иоанна Латеранского. По обеим сторонам короткого нефа высились тяжелые, пышные гранитные колонны в восточном стиле, а над ними яркими красками сияли фрески, изображавшие сцены из Ветхого и Нового Завета. От запаха ладана и восковых свечей в роскошных золотых и серебряных подсвечниках трудно было дышать. Повсюду был мрамор – необработанный камень и гранитные блоки лишь поддерживали башню над престолом, а пол был выложен мозаикой из самоцветов. Основную часть базилики, под куполом, окружало несколько маленьких часовен, совсем неприметных по сравнению с великолепием алтаря. Было здесь и несколько удивительно скромных саркофагов с мощами предыдущих Пап Римской церкви, хотя теперь обычай изменился, и усопших Епископов Рима по возможности хоронили в базилике Святого Петра на северо-западе города.

У подножия богато украшенного престола на помосте стоял открытый деревянный гроб Вигхарда, покойного назначенного архиепископа Кентерберийского. С одной стороны от него восседали двенадцать епископов со своими служителями, а за ними – двадцать с лишним настоятелей и настоятельниц, с другой же стороны расположились представители саксов – те, кто приехал, чтобы присутствовать при возведении кентского священника в сан. Теперь они провожали его в последний путь.

Сестра Фидельма села позади брата Эадульфа, занимавшего почетное место секретаря Вигхарда. Рядом с Эадульфом сидел сурового вида настоятель, чье лицо показалось ей необычайно красивым, хотя чего-то в нем не хватало. Может быть, сострадания? В изгибе его губ и в выражении светлых глаз была какая-то черствость. Интересно, подумала Фидельма, кто этот человек, сидящий на почетном месте среди оплакивающих. Она решила, что спросит у Эадульфа попозже, но сейчас отметила, что этот человек то и дело искоса поглядывал на сидящую рядом надменную настоятельницу Вульфрун. Рядом с нею Фидельма заметила невзрачную Эафу, а с другой стороны от Эафы сидело еще несколько братьев.

Со своего места Фидельма видела всю апсиду и короткий темный неф, заполненный людьми. Люди из всех христианских стран, если судить по одежде, толпились в нефе и в нишах между большими колоннами, поддерживавшими крышу. Фидельма знала, что причина такому столпотворению – вовсе не заупокойная служба по Кентерберийскому архиепископу. Причиной было то, что мессу за упокой души Вигхарда совершал лично Его Святейшество. Все эти люди жаждали видеть Виталиана, наместника Христа на Земле.

Она перевела взгляд на престол, где Епископ Римский, опираясь на руку своего служителя, поднялся с великолепного трона.

Виталиан, согласно хроникам – семьдесят шестой преемник престола святого Апостола Петра, – был высокого роста, с большим плоским носом и с жесткими длинными черными волосами, спадавшими из-под высокого белого фригиума – папского венца. У него были тонкие губы, почти жестокие, как показалось Фидельме, и темные, непроницаемые глаза. Хотя родом он был из Сеньи, что в окрестностях Рима, говорили, что предки его были греками; до Фидельмы доходили слухи о том, что, в противоположность своим предшественникам, он надеется на возрождение христианского единства и открыто убеждает восточных патриархов объединиться с Римом и преодолеть раскол, который длится уже два столетия.

Когда стихли голоса хористов, Епископ Римский встал и простер десницу для благословения. Все столпились вокруг него, чтобы поочередно преклонять колени. Стоявший рядом с ним мансионарий, или жезлоносец, вручил псаломщику кадило с ладаном, чтобы тот окропил гроб.

Прозвучали слова благословения, и тотчас носильщики со склоненными долу головами медленно подошли к гробу, чтобы отнести бренные останки Вигхарда в повозку, ожидавшую за дверями базилики. Вигхард должен был отправиться в последний путь от храма к воротам Метронии и оттуда на христианское кладбище, под унылую Аврелиеву стену – южную границу города.

Первым за гробом шел Епископ Римский. Однако впереди всей похоронной процессии шагал особый отряд custodesЛатеранского дворца в сопровождении примицерия – главы папской канцелярии – и его дьяконов. За Его Святейшеством следовал Геласий, его номенклатор, рядом с ним еще двое непосредственных приближенных Папы – вестерарий, управляющий папским двором, и сацелларий – папский казначей.

Следом за епископами почтительный молодой монах, ответственный за церемонию, вел за собой главных участников похоронной процессии.

За ними вышли все остальные, кто хотел присоединиться к похоронам. Когда процессия вышла из ворот базилики, хор громко и торжественно запел.

 
Benedic nobis, Domine, et omnibus donis Tuis…
Благослови нас, Господи, и всеми дарами Твоими…
 

Рассказывали, что Виталиан в противоположность своим предшественникам весьма ратовал за использование музыки во всех видах службы.

В отличие от остальных, Фидельма не опустила головы: она с увлечением всматривалась и вслушивалась во все вокруг, а особенно вглядывалась – в лица людей. Среди этих скорбных лиц, рассуждала она, может быть убийца Вигхарда.

Пока глаза ее наблюдали за процессией, в уме она перебирала все известное ей о смерти Вигхарда. Что-то во всем этом ее настораживало, несмотря даже на странное поведение Ронана Рагаллаха, не похожее на поведение невинного человека. На самом деле – ее вдруг осенило – как раз в этом поведении все и дело. Ни один убийца не стал бы привлекать к себе столько внимания, как этот ирландец. И сами обстоятельства смерти Вигхарда – например, тот факт, что из вещей пропало только золото и серебро – не вполне укладывались в ту версию, что предлагали епископ Геласий и комендант Марин.

Процессия шла извилистой тенистой тропой у подножия холма Целия и вдоль руин древней Туллиевой стены, а певчие начали новый хорал, тихое скорбное похоронное пение.

Nos miseri homines et egeni… [3]3
  Нас, сирых и нищих (лат.).


[Закрыть]

Они прошли через великолепные ворота Метронии и вышли из старого города. Христианское кладбище, расположенное в тени руин древней Аврелиевой стены третьего века, что опоясывает все семь римских холмов, оказалось неожиданно большим, с множеством памятников, мавзолеев, крипт и кенотафов. Фидельма подивилась тому, какие разнообразные были здесь надгробия.

Заметив ее удивление, Эадульф приподнял голову.

– Древние римские законы запрещали хоронить умерших в черте города, в пределах, установленных шестым царем Рима Сервием Туллием. Население росло, и граница сдвинулась на милю. Поэтому, сестра, здесь есть много кладбищ за пределами города, как вот это.

– А я слышала, что из-за гонений на Христову веру римские верующие хоронили своих мертвецов в просторных пещерах под землей.

Эадульф улыбнулся и покачал головой.

– Не из-за гонений. Просто у ранних христиан были свои собственные обычаи. Это были в основном греки, иудеи и римляне, и у них было принято или сжигать мертвых, или погребать. Останки помещались соответственно в урны или саркофаги, которые, в свою очередь, хоронились в специальных подземных помещениях. Эта практика появилась во втором веке после Рождества Христова и закончилась только в прошлом столетии. Так что дело не столько в преследованиях, сколько в традиции.

Были отданы последние благословения душе покойного, и процессия развернулась и двинулась назад, а хористы впереди запели торжественное и ликующее «Gloria Patri» – Слава Отцу, благодарение Господу за то, что душа Вигхарда обрела вечное блаженство на небесах. Это правильно, подумала Фидельма, – стенания на пути к могиле и ликование на обратной дороге.

Она подошла поближе к Эадульфу.

– Нам нужно поговорить о деле.

– Еще успеем, тем более что мы уже знаем, что Ронан Рагаллах виновен.

– Ничего подобного мы не знаем, – сердито сказала Фидельма, раздраженная его самоуверенностью.

Она повысила голос, и люди стали удивленно оглядываться. Фидельма покраснела и опустила взгляд.

– Мы не знаем ничего подобного, – шепотом повторила она.

– Но ведь это же очевидно, – возразил Эадульф, хмурясь, тоже раздраженный. – Неужели тебе мало того, что Ронан бежал? Сбежав из-под стражи, он тем самым признал, что виновен.

Фидельма энергично помотала головой:

– Нет.

– Ну, лично для меня совершенно ясно, что Ронан виновен.

Фидельма плотно сжала губы – нехороший знак.

– Позволь, я напомню тебе о нашем договоре: наше решение о виновности или невиновности должно быть единодушным. Я намерена продолжать расследование. И буду делать это одна, если нужно.

Лицо Эадульфа выражало досаду и разочарование. Ему казалось, что задача решена. Но он знал, что для епископа Геласия два ответа – еще хуже, чем ни одного. В то же время ему было не по себе. Он знал, что Фидельма обладала редкой способностью глубоко погружаться в проблему и находить решение там, где он меньше всего ожидал найти ответ. То, как она разрешила дело в Витби, произвело на него сильное впечатление. Но сейчас все так просто. Неужели она этого не понимает?

– Хорошо, Фидельма. Я убежден, что Ронан виновен. Об этом свидетельствуют его действия. Я готов доложить об этом Геласию. Однако я хочу выслушать все доводы против этого, какие у тебя есть.

Брат Эадульф заметил, что некоторые из процессии уже с интересом поглядывают на них.

Он взял Фидельму за руку и повел ее через кладбище по направлению к высокому мавзолею, украшенному мраморной надстройкой.

– Я знаю место, где мы сможем поговорить об этом в более спокойной обстановке.

Фидельма с удивлением увидела, что у дверей мавзолея на корточках сидит мальчик, а перед ним корзина, полная восковых свечек. Эадульф положил монету в чашу, которую паренек держал перед собой, и взял свечу. Мальчик вытащил кремень и трут и зажег ее.

Не говоря ни слова, Эадульф повел Фидельму внутрь. Они оказались в узком лестничном колодце склепа, лестница вела вниз, во мрак.

– Где мы, Эадульф? – спросила Фидельма, когда он начал медленно спускаться по вырезанным из камня ступеням.

– Мы в одной из тех катакомб, где похоронены первые верующие, – ответил он.

Он держал свечу высоко, освещая путь вниз по лестнице, двадцатью с лишним футами ниже переходившей в широкий коридор, вырубленный в камне.

– В пригородах Рима есть шестьдесят таких кладбищ, ими пользовались вплоть до конца прошлого века. Говорят, за последние четыре-пять веков здесь похоронено около шести миллионов христиан.

Фидельме было видно, что коридор-туннель ведет в целую сеть подземных галерей, расположенных в основном под прямым углом друг к другу, хотя иногда довольно хитро изгибавшихся. Шириной они были около шести футов и до десяти футов в высоту.

– Кажется, эти туннели вырезаны в сплошном камне, – заметила она, останавливаясь, чтобы рассмотреть стены.

Эадульф с улыбкой кивнул.

– В окрестностях Рима много вулканического камня, который иногда используют для строительства. Он сухой и пористый, его легко обрабатывать. Галереи, сделанные нашими братьями во Христе, были вполне пригодны для проживания и часто служили убежищами во времена гонений на веру.

– Но как же они дышали под землей?

Эадульф указал на небольшое отверстие у них над головами.

– Видишь? Строители специально для этого сделали отверстия на расстоянии в три сотни футов друг от друга.

– Огромные же это должны быть конструкции, если это – всего лишь одна из шестидесяти.

– Да, – согласился Эадульф. – Они значительно расширились во времена императоров Аврелия Антонина и Александра Севера.

Неожиданно они вышли в просторное помещение с длинными нишами в стенах. Некоторые ниши были пусты, некоторые же были заложены резным камнем.

– А здесь – склепы, – объяснил Эадульф. – Эти ниши называются локулусы, в них помещается тело. У каждой семьи был такой склеп, куда они хоронили умерших, он назывался аркосолия.

Фидельма не без восхищения рассматривала красивые яркие фрески, украшавшие склепы. На своде была надпись:

Hic congestajacet quaeris si turba Piorum, corpora Sanctorum retinent veneranda sepulchra…

– Если хочешь знать, здесь лежат тысячи блаженных, – перевел Эадульф на ирландский. – Эти высокочтимые гробницы хранят тела святых.

Фидельма была потрясена.

– Эадульф, это необыкновенно. Спасибо, что ты мне это показал.

– В Риме есть и еще более замечательные катакомбы, например, те, что под самим Ватиканским холмом, где покоятся Петр и Павел. А самый большой склеп – это гробница блаженного Каликста, папы и мученика, на Аппиевой дороге.

– Эадульф, я бы охотно посмотрела все это – но не сейчас, – вздохнула Фидельма. – Сейчас нам все-таки нужно поговорить о смерти Вигхарда.

Эадульф глубоко вздохнул, остановился, поставил свечу на каменный уступ, облокотился спиной на стену и скрестил руки.

– Почему ты так уверена в невиновности Ронана Рагаллаха? – спросил он. – Не потому ли, что он ирландец?

В неровном свете свечи глаза Фидельмы словно бы вспыхнули недобрым огнем. Эадульф увидел, как она резко вдохнула, и приготовился встретить ее гнев. Но ничего не произошло, она лишь тихо выдохнула.

– Нехорошо с твоей стороны так говорить, Эадульф. Ты достаточно хорошо меня знаешь.

Эадульф уже пожалел о своих словах, едва произнес их.

– Прости меня, – искренне сказал он.

Повисла неловкая пауза. Наконец Эадульф произнес:

– Но ты же не будешь спорить, что поведение Ронана говорит в пользу того, что он виновен?

– Конечно, – согласилась Фидельма. – Это очевидно… пожалуй, даже слишком очевидно.

– Не все убийства так запутаны, как убийство Этайн в Витби.

– Безусловно. Я и не утверждаю, что Ронан Рагаллах невиновен. Я хочу сказать, что, прежде чем установить его виновность, необходимо ответить на несколько вопросов. Давай рассмотрим их.

Она выставила ладонь, чтобы загибать пальцы.

– Согласно показаниям, Вигхард стоял на коленях, когда его задушили веревочными четками. Почему он мог стоять на коленях?

– Потому что он молился?

– И убийца смог проникнуть в его опочивальню, подойти к нему сзади, отнять у него четки и задушить его, прежде чем тот успел даже подняться с колен? Это по меньшей мере странно, не правда ли? Тогда придется поверить в то, что Ронан двигался бесшумно, как кошка. Мы, однако, знаем, что Ронан довольно грузный человек, к тому же склонный к одышке.

– Может быть, Вигхард пригласил Ронана к себе и… – начал Эадульф.

– И его попросили подождать, в то время как Вигхард, преклонив колени и спиной к нему, молился? Маловероятно.

– Хорошо. Но обо всем этом мы сможем спросить самого Ронана Рагаллаха, когда его поймают.

– Да. А пока у нас возникает вопрос: должно быть, Вигхард достаточно хорошо знал убийцу, если не опасался совершать при нем молитву таким образом? – заметила Фидельма. – Скажи мне как секретарь убитого: был ли Вигхард вообще знаком с братом Ронаном, не говоря уже о том, знал ли он его настолько хорошо, чтобы доверять ему?

Эадульф слегка приподнял плечо и опустил его.

– Не могу сказать, чтобы Вигхард знал Ронана, – признался он.

– Хорошо. Вот что еще меня смущает. Свидетели сказали, что, когда Ронан Рагаллах убегал из покоев Вигхарда, оттуда пропало золото, серебро и монеты. Предположили, что это и было одной из причин убийства.

Эадульф склонил голову, неохотно соглашаясь.

– Кроме того, мы услышали, – продолжала Фидельма, – что у брата Ронана ничего не было в руках, когда его видели в коридоре. Когда его задержали во внутреннем дворе, у него также ничего не было в руках. Стража провела обыск, но похищенного золота и серебра не обнаружила. Если Ронан убил Вигхарда и через несколько мгновений его увидели бегущим из покоев убитого, почему его видели без этих драгоценностей, которые, прямо скажем, занимают немало места?

Эадульф прищурился. Его раздражало, что он не понимает хода мыслей Фидельмы. Он усиленно думал.

– Потому, что Ронан убил Вигхарда раньше и забрал сокровища, – заговорил он через некоторое время. – Поэтому, когда Марк Нарсес нашел тело, оно уже было холодным. Или потому, что Ронан убил его раньше, а потом вернулся, чтобы что-то забрать, и его поймали. Или просто ему кто-то помогал.

Фидельма улыбнулась.

– Три возможных варианта. Есть еще четвертый. Он мог просто оказаться в неудачном месте в неудачное время.

Эадульф молчал.

– Выяснить это мы сможем только тогда, когда Ронана Рагаллаха поймают, – снова сказал он.

Фидельма склонила голову набок.

– Ты все-таки считаешь, что, пока его не поймали, нам не над чем подумать?

– Да, я согласен, что тут есть загадки. Но только брат Ронан…

– Ну, по крайней мере, по первому тезису мы с тобой согласны, Эадульф, – перебила она. – Скажи, а как ты смотришь на то, чтобы, покуда брата Ронана нет, продолжить наше дознание в другом направлении? А именно – допросить людей из ближайшего окружения Вигхарда и тех, кто общался с ним здесь, в Риме?

– Не понимаю, зачем… – начал сакс. Помолчал и продолжил: – Ладно. Думаю, в любом случае это не помешает.

Фидельма улыбнулась.

– Замечательно. Давай решим, кого мы будем расспрашивать, когда вернемся во дворец. Кто был в свите Вигхарда?

– Ну, для начала, я, его секретарь, – иронически усмехнулся Эадульф. – Ты довольно хорошо меня знаешь.

Фидельме это забавным не показалось.

– Глупец. Я говорю про остальных. В свите есть еще люди, кроме тебя, например, сестра Эафа и эта властная женщина – настоятельница Вульфрун, с которой мы имели великое счастье вместе плыть сюда из Массилии.

Эадульф нахмурился.

– Аббатиса Вульфрун, как ты уже поняла, надеюсь, особа королевской крови. Она сестра Саксбур, супруги короля Эорсенберта.

Услышав благоговение в его голосе, Фидельма недовольно повела бровью.

– Как только человек принимает постриг, он принадлежит только Церкви и у него нет иного сана, кроме того, в какой возведет его Церковь.

При свете свечи видно было, что Эадульф слегка покраснел. Он облокотился на каменную стену.

– Тем не менее саксонская принцесса…

– Заслуживает не большего уважения, чем любой другой мирской человек, который вступает в святое братство. У настоятельницы Вульфрун есть неприятная черта – она все еще считает себя принцессой Кентской. И мне очень жалко сестру Эафу, которой она так бесцеремонно помыкает.

В глубине души Эадульф тоже сочувствовал молодой сестре Эафе. Но в его стране происхождение и статус значили очень многое.

– Ну, так кто же входил в свиту Вигхарда, кроме тебя? – настаивала Фидельма.

– Ну, – сказал он, подумав, – кроме Вульфрун с Эафой, есть брат Инэ, личный слуга покойного, он выполнял всю хозяйственную работу. У него всегда такое скорбное лицо, и он избегает доверительности. Еще настоятель Путток из Стэнгранда.

– А, – перебила Фидельма, – этот красивый человек со злыми губами?

Эадульф презрительно фыркнул.

– Красивый?! Ну, это женское восприятие. Настоятель Путток чрезвычайно себялюбив и, говорят, столь же тщеславен. Он – личный посланник Освиу Нортумбрского и, говорят, близкий друг Вилфрида из Рипона.

– Ясно. То есть в Риме он представляет Освиу?

– Да, потому что Освиу считается здесь бретвальда, или, по-вашему, верховным королем саксонских земель.

Фидельма помнила, что на синоде в Витби Вилфрид из Рипона был главным противником ирландской миссии в Нортумбрии и, соответственно, главным сторонником Рима.

– Дальше – брат Эанред, он прислуживает Путтоку. Человек тихий, даже несколько глуповатый. Я слышал, что он был рабом, а Путток выкупил его и, как учил Иисус, дал ему свободу.

Фидельма знала, что у саксов до сих пор существует рабство. И не удержалась:

– То есть Путток освободил Эанреда от рабства в миру, чтобы тот стал его рабом в его обители?

Эадульф поежился, но отвечать не стал.

– Еще есть брат Себби, – поспешил он продолжить. – Он тоже из обители Стэнгранд и приехал в качестве советника Путтока.

– Расскажи мне про него, – попросила Фидельма.

– Я мало что узнал о нем за это время, пока мы в Риме, – признался Эадульф. – По-моему, у него блестящий ум, но, кроме того, он столь же тщеславен, сколь и хитер.

– Опять тщеславие, – презрительно хмыкнула Фидельма. – Так что же, вся свита Вигхарда расположилась в том же здании, что и он, в domus hospitale?

– Да. На самом деле моя комната находилась ближе всех к нему – точно напротив его комнат, через коридор.

– Кто живет в комнате рядом с Вигхардом? Инэ, его слуга?

– Нет. Соседняя комната пуста, как и все остальные комнаты на этой стороне здания. Я думаю, что это кладовые.

– А где живет Инэ?

– В соседней с моей комнате. Напротив Вигхарда. Рядом с его комнатой – комната Себби, за ней – настоятеля Путтока, а за ней, в конце коридора, – комната его слуги Эанреда.

– Ясно. А где остановились настоятельница Вульфрун и Эафа?

– Этажом ниже. На втором этаже domus hospitale.

– Понятно. Получается, что твоя комната ближе всего к комнатам Вигхарда.

Эадульф насмешливо улыбнулся.

– То есть мне очень повезло, что я в эту ночь был с тобой в церкви Девы Марии Снежной.

– Я помню, – почти серьезно сказала Фидельма. Эадульф взглянул ей в лицо: оно было непроницаемо, только глаза насмешливо мерцали.

– Что ж, – Фидельма неожиданно резко выпрямилась, – если ты не возражаешь, предлагаю вернуться в Латеранский дворец и там расспросить братию. Будем надеяться, стража поймает Ронана Рагаллаха. – Она вздрогнула. – Брр. Только сейчас заметила, как здесь холодно.

Эадульф повернулся за свечой и вдруг вскрикнул.

– Сестра, нам надо торопиться! Я и не думал, что свеча успела настолько прогореть.

Фидельма видела, что воск почти весь растаял и от фитиля почти ничего не осталось.

Эадульф схватил ее за руку, и они побежали по узким коридорам с множеством поворотов и изгибов. Вдруг послышалось тихое шипение, и наступила полная темнота.

– Держись за мою руку и не отпускай, – велел из темноты хриплый голос Эадульфа.

– Конечно, не отпущу, – заверила его Фидельма, хотя немного встревоженно. – Ты знаешь, куда идти?

– Прямо… наверное.

– Тогда давай осторожно.

Они двигались в темноте, ведя руками по стенам этой рукотворной пещеры, и нигде не было ни малейшего проблеска света.

– Какой же я дурак, – послышался сокрушенный голос Эадульфа. – Надо было следить за свечой!

– Ругая себя, делу не поможешь, – печально сказала Фидельма. – Давай…

Она вдруг остановилась и тихо вскрикнула, наткнувшись на что-то свободной рукой.

– Что там?

– Здесь коридор разделяется. Направо или налево? Ты не помнишь?

Эадульф во мраке закрыл глаза. Невероятным усилием он напрягал память, пытаясь вспомнить, но не мог и чувствовал полнейшую беспомощность. В охваченном паникой сознании проносились ужасные картины, на лбу выступил холодный пот.

Неожиданно он почувствовал, как Фидельма стиснула его руку.

– Смотри! – прозвучал ее свистящий шепот. – Налево. По-моему, там свет…

Эадульф посмотрел налево, вгляделся в темноту. Но ничего не увидел.

– Я была уверена, что видела свет, – сокрушенно сказала Фидельма. – По крайней мере на секунду…

Эадульф хотел было разуверить ее, но вдруг увидел какое-то мерцание. Или это его взор рисовал во мраке то, что ему хотелось увидеть? Он с надеждой вглядывался во тьму. Да! Сестра Фидельма права. В черном туннеле что-то светилось. Он радостно вскрикнул.

– Да, там свет! Ты права! Бежим. – Он потащил ее в ту сторону, где мерцал свет, и кричал так громко, как только мог: – Эй! Эй!

Сначала была тишина, но вдруг ее прервал хриплый голос, разносящийся эхом по туннелям:

– Heia!

Становилось все светлее, и наконец они увидели пожилого человека, идущего к ним навстречу с фонарем.

Он остановился, увидев, как они бегут к нему.

– Heia vero! – хрипло произнес он, глядя то на нее, то на него.

Фидельма и Эадульф остановились перед ним, затаив дыхание, чувствуя себя как дети, пойманные каким-нибудь не очень строгим взрослым за очередной глупой шалостью. В первое мгновение они могли только улыбнуться и облегченно вздохнуть. Они слишком задыхались после бега по туннелям, чтобы что-нибудь сказать. Старик окинул их серьезным взглядом и покачал головой.

– Хм. Мальчик сказал, что вы надолго ушли вниз с одной свечкой. Очень неразумно так задерживаться.

– Мы совсем забыли про время, – выдохнул Эадульф. Голос к нему вернулся, и он ощущал себя глупцом перед этим стариком, глядящим на них с насмешливым укором.

– Многие погибают здесь по собственному неразумию, – проворчал старик. – Готовы идти за мной? Я отведу вас к выходу.

Они кивнули, чувствуя смущение и неловкость. Старик шел впереди и говорил из-за плеча:

– Да, да, здесь у нас в катакомбах многие гибли. Смерть среди мертвых! – Он хрипло усмехнулся. – Ирония судьбы, не правда ли? Люди уходят смотреть останки святых и мучеников – и теряются. Некоторые, как вы, из-за собственной глупости остаются без света и обречены вечно блуждать в темноте, если только им не повезет. Вам повезло, и еще как! А вы знаете, сколько в длину займут римские катакомбы, если их выпрямить в один длинный туннель? Это будет шесть тысяч миль. Шесть тысяч миль под землей! Некоторых из тех, кто пропал в этих коридорах, так и не нашли. Кто знает, быть может, их души и по сей день бродят там внизу, среди мертвецов, и…

К счастью, они уже шли по ступенькам, ведущим наружу, в мавзолей, и вскоре оказались на залитом ослепительным солнечным светом христианском кладбище.

Мальчик сидел перед своей корзиной со свечками и глядел на них отсутствующим взглядом.

Старик остановился, задул фонарь и поставил его у входа в мавзолей.

Он задумчиво сплюнул в сторону.

– Говорил же мне мальчик… – проворчал он, пожимая плечами.

Фидельма порылась в сумке-марсупии, висевшей в складках ее одежд и служившей ей кошельком, и дала мальчику серебряную монету. Мальчик взял ее и опустил в свою чашу, не меняя выражения лица. Эадульф тоже достал монету и протянул ее старику, но тот покачал головой.

– Монету для мальчика, и этого достаточно, – хрипло сказал он. – Но если для вас, монахов, земная жизнь ценна, то в следующий раз, как будете в той базилике, – он показал на торчавшую вдалеке за Аврелиевой стеной башню святого Иоанна Латеранского, – поставили бы свечку и помолились бы за него.

Фидельма с интересом взглянула на него.

– Старик, ты ничего не попросил для себя. Почему?

– Мальчику молитвы нужнее, чем мне, – проворчал старик, будто защищаясь.

– Но почему?

– Когда придет мой срок, он останется один на свете. Я уже стар и многое видал за все эти долгие годы. Но отец мальчика, мой сын, и его жена уже ушли от меня в лучший мир. У мальчика никого нет, и, быть может, вашими молитвами в его жизни будет что-то получше, чем до самой смерти сидеть здесь и продавать свечки.

Фидельма пристально посмотрела в бесстрастное лицо ребенка. Ей ответил спокойный, пустой, ничего не выражавший взгляд.

– Чем бы ты хотел заняться в этом мире? – тихо спросила она.

– Какое это имеет значение. Все, что я могу делать – это сидеть тут и мечтать, – пробормотал мальчик.

– А о чем ты мечтаешь?

На мгновение его глаза заблестели.

– Я бы хотел уметь читать и писать и служить в каком-нибудь великом монастыре. Но это невозможно.

Он снова опустил взгляд, а лицо стало непроницаемым, как прежде.

– Потому что тебе не на что учиться, – вздохнул старик. – Я сам необразован, понимаете, – он обратился к ним, оправдываясь, – и денег у меня нет. Того, что мы выручаем за свечки, хватает только на пропитание. На излишества уже не остается.

– Как тебя зовут, мальчик? – спросила Фидельма с улыбкой.

– Антонио, сын Нерея, – спокойно и гордо ответил он.

– Мы будем молиться за тебя, Антонио, – сказала Фидельма. – И за тебя, старик. – Она повернулась к деду с поклоном. – Спасибо вам, что пришли на помощь так вовремя.