Текст книги "Мистер Икс"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 41 страниц)

102

Неподвижно сидя рядышком на тахте, сложив руки на животах, тетушки жадно впитывали мыльную оперу, громыхающую из телевизора. Кларк мирно почивал в кресле-качалке.

– Вам повезло, что это я, а не взломщик, – объявил я им.

– Ну, привет, бродяга, – проговорила Нетти. Кларк почмокал губами и желтым глазом отметил мое присутствие:

– А упаковочку пивка по пути не прихватил?

– Виноват, – пожал плечами я.

– Там, правда, в холодильнике еще осталось немного. Будь другом, достань бутылочку. Если есть настроение, можешь и себе.

– В сотейнике на столе тунец, – сказала Нетти. – Возьми тарелку, положи себе.

– Дамы, мне надо с вами поговорить.

– Ох, мы уже столько всего наслушались! – вздохнула Мэй.

Я достал из холодильника две бутылки, откупорил и принес пиво в гостиную. Кларк принял свою бутылку с достоинством члена королевской семьи, которому подставляют стул, – не глядя.

– Чего наслушались? – поинтересовался я у тетушек.

– Мы уже обо всем договорились за две секунды до твоего прихода, – сказала Нетти. – Я и мои сестры – мы знаем, что поступаем правильно.

Кларк оторвался от бутылки:

– Может, мне следует пойти по пятам Кларенса и поселиться с ним по соседству… Беда частенько заставляет человека задуматься.

Я оглянулся на Нетти.

– Вы уже слышали о «Маунт-Болдуин»?

– Я разговаривала с миссис Элизабет Фэнтин, – ответила она – Миссис Фэнтин – директор «Маунт-Болдуин». Она позвонила, спросила тебя, но, поскольку тебя не было, миссис Фэнтин с удовольствием пообщалась со мной. Возможно, ты удивишься, но эта душка миссис Милтон позвонила в «Маунт-Болдуин» и забронировала место для Кларенса. Миссис Фэнтин сказала, что они будут рады его принять в любое время.

– Отлично, – сказал я.

– Когда миссис Фэнтин поинтересовалась финансовыми возможностями Кларенса, я сообщила, что моя сестра и ее муж – нуждающиеся.

– Я бы сначала переговорил с Кричем, – сказал я.

– А я и с мистером Клейтоном Кричем переговорила – через минуту после разговора с миссис Фэнтин. Его манеры, конечно, своеобразны, однако мистер Крич знает толк в своем деле. Если ты пошевелишься, мистер Крич хотел бы, чтоб ты подписал документы завтра в девять утра в его офисе.

– И успеешь отвесить от нас последний поклон старине Тоби, – пробурчал Кларк.

Я снова посмотрел на Нетти.

– Мистер Крич сообщил мне, что похороны завтра г. десять утра. Мы хотели бы, чтобы нашу семью представлял ты.

– Хорошо, – согласился я.

– А я бы съела немного тунца, – заявила Нетти. – Составлю тебе компанию.

– И я не откажусь от пары кусочков, – кивнула Мэй.

– Я тоже буду, – сказал Кларк. – На сытый желудок горевать легче.

Я принес тарелки с вилками и стал смотреть, как они едят.

– Кажется, вы говорили, что звонила Лори Хэтч? – спросил я.

– Кажется, да, – ответила Нетти. – Очень милая молодая дама. Так ее жаль, прямо сердце разрывается: ее мужа подозревают в каком-то правонарушении.

– Вы говорили, что подумывали о том, чтобы позвонить ей. Но вы не сказали, что еще и в библиотеку ходили.

Нетти взглянула на меня с укором:

– Миссис Хэтч просто помогла моей сестре и мне отыскать фотографии, которые потерял мистер Коверли – человек, который не смог бы ткнуть пальцем в небо, лежа на спине посреди поля.

– Ковердэйл, – поправила Мэй. – Ю Ковердэйл. Он, скорее всего, не из наших мест. В наших краях не дают детям таких странных имен – Ю.

– Хью, – улыбнулся я, – Хью Ковентри.

– Исключительно робкий молодой человек, – сказала Мэй. – Робкий нрав делает мужчину жалким.

– А по-моему, робел он исключительно по причине присутствия миссис Хэтч, – подметила Нетти.

Зыбкий, едва ли не шутливый намек на мысль шевельнулся в голове, и я сказал, практически не задумываясь:

– А миссис Хэтч ничего не говорила о каких-либо других фотографиях, а?

– Что-то не припомню такого, – сказала Нетти. – Мы тут подумывали о том, чтобы отметить твой день рождения завтра в одиннадцать, если это не нарушит твой плотный график.

– Вы не ответили мне.

– Миссис Хэтч просила передать привет Нэдди. Я тебе разве не говорила, Нэдди? Твоя знакомая передавала тебе свои поздравления.

Я улыбнулся Мэй:

– Вы хотите сказать, что ушли из библиотеки с пустыми руками?

– Да бог с тобой, только дурак не воспользуется такой возможностью. Я обнаружила там уйму полезного. Полная коробка резиновых лент, двекоробки восхитительных больших скрепок для бумаг, их еще называют «джумбо», и штамп для проставления даты, в котором можно менять цифры. Мы можем проштамповать наши книги!

– Мэй, – сказал я, – у вас нет никаких книг., Она лукаво улыбнулась мне.

– О господи, – вздохнул я. – Можно я позвоню Рэчел Милтон?

– Ну, если это так необходимо, – позволила Нетти. – Когда Рэчел сняла трубку, я сказал:

– Никак не ожидал, что вы все так быстро устроите. Спасибо вам.

– Я, как только приехала домой, прилегла вздремнуть, а потом выпила две чашки кофе. Лиз Фэнтин пообещала мне, что все устроит. У Лиз просто гениальный изворотливый ум. Кстати, примерно час назад примчался Гринни, чуть живой и вне себя. Заперся в кабинете и сделал не меньше миллиона звонков. Потом опять умчался, вопя на ходу, что ему нужно встретиться со Стюартом. Очень не похоже, что он врал. Если Лори тебе что скажет – дашь мне знать, хорошо? Мне проще будет оказать мужу поддержку, если я буду знать, что его сажают.

Через несколько минут я перешел улицу, и Джой нерешительно мялась в дверях, пока я рассказал ей о «Маунт-Болдуин». К моему облегчению, Джой эти новости обрадовали. А слышал ли я сам новость? Только что произошло удивительное: внезапно скончался Тоби Крафт и всем нам оставил целое состояние!

103

После трех пополудни я миновал витрины магазинов на Ярмарочной улице и свернул на Бакстон-плейс. Солнце будто резко выключили. Под грубыми плоскими крышами коттеджи напоминали злобных карликов. Мне стало казаться, будто я, как слепой мул, прикован к столбу и натужно тащусь по кругу, а через минуту я подумал, не повернуть ли мне к дому и не поспать ли пару часов.

В окнах дома номер один по Бакстон-плейс я увидел лишь свое отражение. То же повторилось и у следующего дома. Я понапрасну терял время. Ответы, что я искал, были не в прошлом, а в настоящем, и мысль о коротком сне была самой удачной из всех, что родились у меня в голове с тех пор, как я рассказал преподобному Свингу о музыкальных вкусах моей матери. Когда-то очень давно Стар говорила мне о соло альт-саксофона, услышанном ею на концерте до моего рождения, – это воспоминание пришло сейчас, принеся с болезненной ясностью образ матери. Я развернулся, сделал шаг к яркой полоске света в конце улочки, и тут человек в черной кепке «Кангол» [59]59
  «Кангол» – фирменное название головных уборов и шлемов для мотоциклистов производства одноименной компании.


[Закрыть]и голубой рубашке с короткими рукавами свернул за угол и зашагал в темноту. Чуть прихрамывая, он на ходу начал перебирать пухлую связку ключей, отыскивая нужный. Его смуглая кожа была серого оттенка, как у человека, долго лишенного солнечного света.

– Мистер Сойер, – окликнул его я, – здравствуйте. Вздрогнув, Эрл Сойер поднял глаза от связки ключей.

– Я Нэд Данстэн. Мы виделись с вами в реанимационной палате больницы Святой Анны.

– Да, помню. – Он сделал неторопливый шаг вперед. Затем еще один.

– Как вы себя чувствуете? Сойер наконец отыскал ключ:

– Отлично. Меня в тот же вечер и выписали. Через пару часов осталась только головная боль. Даже синяки прошли. Синяки на мне никогда долго не живут. Что тебя завело сюда?

– Моя мама знавала хозяина этих домов.

Сойер вздернул голову и ждал продолжения.

– Несколько дней назад она умерла. Я надеялся, мне удастся поговорить с ним.

Его глаза будто изменили форму.

– Они были близки?

– Когда-то давным-давно, – сказал я.

– А как звали этого друга твоей матери?

– Эдвард Райнхарт.

– Жаль, но ты, похоже, ошибся адресом. Вот уже пятнадцать лет я прихожу сюда дважды в неделю, но никогда отаком человеке не слыхал.

– Да нет, адресом я не ошибся, – покачал головой я. – Мистер Сойер, кто нанял вас? Владелец домов?

– Может, и он.

– Его зовут Уилбур Уотли? Или Чарльз Декстер Вард?

Выражение лица Сойера вдруг изменилось, и глаза обрели прежнюю форму. Робкая улыбка изогнула губы. Он прошелся взглядом по дверям конюшни.

– Признаться, ты меня крайне удивил, дружок.

– Я заметил, – признался я. Он хихикнул.

– Я-то думаю, парень ошибся адресом, а он выдает мне «Чарльз Декстер Вард»!

– Вы знаете мистера Варда?

– Встречаться не приходилось. – Сойер подошел, остановился рядом со мной и вгляделся в тупиковый конец улочки, будто желая убедиться, что никто не подслушивает. – Я откликнулся на объявление в «Эхе». Тридцать долларов в неделю за обход вот этих зданий, по средам и субботам. Теперь за это уже платят пятьдесят. Думаю, еще поработаю здесь. А что: полтинник в неделю, до работы всего пару остановок на автобусе…

Он словно признавался в том, что это было лучше, чем воровать, и по меньшей мере вдвое проще.

– Как вы отчитываетесь перед мистером Бардом?

– Каждую субботу он звонит, ровно в шесть вечера. Спрашивает «Проблемы есть?» – «Никаких проблем, сэр», – говорю. А в понедельник днем пацан, что живет на Лавандовой, вручает мне конверт с пятью десятками. Нолли Уидл. – Сойер хмыкнул, представив того самого мальчишку, что вывел меня из трущоб в ночь, когда Роберт впервые обнаружил себя. – Как-то раз, много лет тому назад, я жутко простыл и пропустил среду. В субботу позвонил мистер Вард, и я доложил: «Никаких проблем», как говорил ему всегда. А мистер Вард… Скажем так, с тех пор я никогда ему не лгу. В моем следующем конверте лежала одна десятка.

– Как же он узнал?

– Вот именно. Видать, он все-таки сюда приходит, раза два-три в месяц. Как-то я обнаружил в раковине первого номера стаканы. А на столе во втором номере книги были по-другому сложены.

– Мистер Сойер, – сказал я. – Понимаю, я прошу вас об очень большой услуге, но… Не могли бы вы впустить меня внутрь?

Поджав губы, он позвенел ключами.

– Мистер Вард был другом твоей матери?

– Да.

– Как ее звали?

Я сказал. Покачав ключами на связке, он некоторое время раздумывал.

– Только держи руки подальше от вещей мистера Барда.

Сойер отпер дверь номера один – в пахнущий плесенью угольно-черный сумрак, с призрачно отсвечивающими очертаниями незнакомых предметов. Он скользнул куда-то влево, и я услышал щелчок выключателя. Сооружение под потолком скупо освещало обстановку гостиной Эдварда Райнхарта. Пустые книжные полки занимали всю стену справа от меня. Усилитель, катушечный магнитофон, вертушка – стереосистема, способная ошеломить любого в пятьдесят седьмом году, – вытянулись в линию на полке близ камина, а над ними располагались постер испанской корриды и репродукция «Трех музыкантов» Пикассо. Слева от камина висела уставленная грампластинками полка, а за ней виднелась узкая дверь. Уныло белели накрытые простынями диван и три кресла – это их неясные очертания невольно разбудили у меня мысли о призраках, когда я при входе вглядывался в сумрак.

– Дверь ведет во второй номер, – пояснил Сойер.

Здесь Райнхарт правил бал на своих вечеринках и неофициальных семинарах. Он вставал в позу перед камином и читал пассажи из своих работ. Картинно раскинувшись на диване, он цедил сквозь зубы провокационные речи. Студенты из Альберта – несчастный Трубач Лик и такие, как Дональд Мессмер, – слетались сюда вместе со всеми своими чувствами и переживаниями.

Эрл Сойер прошел в дальний конец комнаты, оттуда – на кухню, где из металлического корыта едва не вываливался мусор. Мы поднялись наверх и заглянули в комнату с голой двуспальной кроватью, дубовыми комодом, зеркалом и столом.

– Тебя интересует здесь что-то конкретное? – спросил Сойер.

– Меня здесь интересует все, – ответил я.

Может, на этой самой кровати меня зачали. И тут вдруг зыбким маревом затрепетал рядом Роберт – я чувствовал, как мне сейчас не хватает его присутствия, – и исчез, оставив ощущение, что был он не более чем иллюзией.

– Что?

– Да что-то послышалось.

– В таких старых домах звуки родятся сами по себе, – сказал Сойер.

Когда мы спустились, он открыл дверь, что была у полки с пластинками. За ней темнела комната – черный провал брошенной шахты.

– Погоди-ка, я включу свет.

Сойер шагнул в темноту и стал густой тенью. Я услышал звук дерева, скользящего по дереву, затем еще звук – будто выдвинули и задвинули ящик.

– Черт, каждый раз я бьюсь об этот дурацкий стол. Он включил лампу, стоявшую на столе с краю. Еще одна покрытая книжными полками стена Сойер подошел к столу побольше в центре комнаты и включил лампу, окруженную курганами пожелтевших газет и пустых упаковок из-под готовой еды. И вновь повсюду – книги, книги…

– Проходите.

Райнхарт превратил свой коттедж в библиотеку. Полки тянулись вверх под крышу, занимая все свободное пространство стен. Железная лесенка поднималась к своеобразной галерее – узеньким мосткам с перилами. В этом помещении хранились тысячи книг. Я пробежался глазами по корешкам: Г. Ф. Лавкрафт, Г. Ф. Лавкрафт, Г. Ф. Лав-крафт. Подойдя к лестнице, я поднялся на пару ступенек. На полках выстроились множество экземпляров каждого издания всех до единой книг Лавкрафта в сопровождении их переводов на все мыслимые иностранные языки. Первые издания, издания в мягких обложках, в дешевых мягких обложках, в твердых переплетах с четким шрифтом – для библиотек, сборники. Некоторые книги выглядели почти новенькими, некоторые – так, будто приобретены в обменных лавках дешевых книг. Райнхарт тратил время и деньги, скупая едва не каждый увиденный томик Лавкрафта и не раздумывая, есть он уже у него или нет.

– Я, похоже, знаю имя любимого писателя хозяина, – проговорил я.

– Мистер Вард считает Г. Ф. Лавкрафта величайшим писателем на земле. – Сойер разглядывал полки с молчаливой застарелой гордостью. – Раньше, бывало, я, закончив обход, читал историю-другую. Мистер Лавкрафт рассказал о многом, однако не обо всем, что ему ведомо. У меня было много времени поразмышлять об этом.

Это и было источником гордости Сойера – его теории о Лавкрафте.

– Надеюсь, ты знаешь, что такое притча?

– Воскресную школу посещал, – улыбнулся я.

Его улыбка исчезла в тени значимости того, что он собирался сказать:

– Притча – это рассказ, в иносказательной форме содержащий нравоучение либо скрытый смысл. Поначалу и не разглядишь, а он, смысл-то, – есть.

– Некоторые притчи таят в себе не один скрытый смысл, а несколько, – сказал я. – Чем больше думаешь о них, тем более туманными они кажутся.

– Да нет, вы, молодой человек, просто неправильно истолковываете их. Если так думать, то толку от них никакого. У притчи лишь один смысл, однако вся штука в том, что его надо поискать. С рассказами мистера Лавкрафта – то же самое. Они многому могут научить, если в тебе достаточно мужества принять правду.

Такое же упоение я видел на лицах людей, увлеченных умозрительными многоглавыми тайными заговорами, связанными с убийством Кеннеди, ФБР, организованной преступностью, военно-промышленным комплексом и сатанизмом.

– Вон, смотри. – Сойер показал на полку, уставленную экземплярами «Потустороннего». – Эту книгу написал его друг. Мистер Вард сказал, что эта книга заслуживает славы, и он прав. Великая книга. Может даже, моя самая любимая. – Его глаза встретились с моими. – Так ты хочешь сказать, что мистер Вард и Эдвард Райнхарт – одно лицо? Райнхарт – это то, что называется псевдонимом?

Он хотел показать, что знал это слово.

– Так же, как и Чарльз Вард. Нездоровое лицо Сойера помрачнело.

Я пошел вдоль рядов книг и увидел стоящий с краю полки том, показавшийся мне первым изданием «Ужаса в Данвиче». Я вытянул его и увидел надпись карандашом на форзаце: «У. Уилсон Флетчер, военное училище "Фортресс", Оулсберг, Пенсильвания, 1941 год».

Эрл Сойер вдруг вырос рядом со мной, словно разгневанный джинн, и выхватил у меня из рук книгу.

– Прости, что не предупредил. – Он втолкнул книгу на место. – Мистер Вард велел не прикасаться именно к этой книге. Это что-то вроде святыни.

Сойер прервал мои извинения:

– Знаешь, пойдем-ка отсюда. Зря я тебя привел.

104

Покалывание в ладонях, как уколы иголочек, слишком тонких, чтобы быть видимыми, я ощутил, когда проезжал через южную часть Колледж-парка. Опустив глаза, я увидел, что руль чуть колышется между двумя размытыми пятнами в форме рук.

С заднего сиденья раздался голос:

– Как это ты умудряешься, а?

– Так это ты умудряешься! – закричал я.

– Да ладно, не психуй, – сказал Роберт. – Смотри, все прошло.

Мои отчетливо видимые ладони сжимали рулевое колесо.

– Могу, конечно, объяснить, да ты все равно не поймешь. – Он похлопал меня по плечу. – Чего это тебя занесло в Колледж-парк? Какие новости с фронта Джо Стэд-жерса?

– Ты будто не знаешь.

– За всемуследить я не в состоянии. – Роберт раскинул руки по спинке заднего сиденья. – Выкладывай.

– О Джо Стэджерсе теперь можешь забыть, – махнул рукой я и рассказал, как ходил с Сойером на экскурсию в коттеджи на Бакстон-плейс.

– Это наталкивает меня на одну мысль. Пока держи курс на Эллендейл. Сдается мне, Стюарт Хэтч прячет то, что ищем мы.

Загадку ограниченных возможностей Роберта затмило предположение о том, что Хэтч сам же и стянул свои семейные фотографии.

– Дома его нет, – продолжал Роберт. – У Стюарта сегодня дурные новости. Он и Гринвилл Милтон сейчас потеют на совещании со своим адвокатом.

– Я не собираюсь взламывать его дом.

– А кто этого от тебя требует? Я пойду и открою дверь.

– Ну так ты и без моей помощи можешь рыскать в доме Хэтча, – сказал я.

– Как знать… Может, разведаешь что-нибудь про Лори. Так, а теперь поясни-ка, почему я должен забыть о Джо Стэджерсе.

Я сказал ему, что он все равно не поймет.

105

Одна нога на подъездной дорожке, вторая, согнутая в колене, – на сиденье «монтаньяра»: Поузи Феабразер пристегивала Кобби ремнями безопасности на детском сиденье. Фигура у нее была почти идеальной.

Роберт вздохнул:

– Какая жалость, что Поузи слишком высоконравственна, чтобы крутить роман с любовником своей хозяйки. Сверни налево, к Блюберри.

Угловатый, модернистский дом Стюарта стоял на двух акрах без единого деревца в самом конце первой улицы в отдалении от Голубичной. Проехав мимо него, я остановил машину за углом Ежевичной.

В знойной зеленой пустоте мы с Робертом пересекли лужайку и поднялись по ступеням к серому деревянному настилу.

– Момент, – шепнул Роберт.

Он скользнул через дверь черного хода и, после паузы большей, чем я ожидал, открыл ее.

– Стюарт не включил сигнализацию. Боюсь, выносить здесь больше нечего.

Войдя в кухню, я огляделся:

– Разве только автопогрузчиком.

Газовая плита стояла напротив двенадцатифутовой мраморной барной стойки, протянувшейся до холодильника с двойными дверями и застекленного винного погреба На полках у погреба выстроились полдюжины бутылок скотча и пара бутылок водки «Бельведер», несомненно все еще дожидающихся своей очереди попасть в холодильник.

Перегородка отделяла столовую от того, что люди вроде Стюарта называют «большой комнатой». Мебель, приобретенная в секции «Мебель Скандинавии» местного торгового комплекса, терялась в просторном помещении.

Наверху в спальне хозяина огромный телевизор глядел серым экраном на изножье незаправленной широченной кровати. Рубашки с короткими рукавами и брюки хаки были разбросаны по дивану. Роберт раскрыл дверцы платяного шкафа. Покопавшись в письменном столе, я обнаружил коробки аннулированных чеков, афишки с карибских курортов и две видеокассеты с ярлычками «Лесбийское рабство, США» и «Любовь в оковах».

На прикроватном столике лежала книга «Изощренные тайны полководцев Древнего Китая»; на дне выдвижного ящика я обнаружил коробку патронов со стальными наконечниками и девятимиллиметровый пистолет. В следующем ящике – куча носовых платков, кожаные ремни, мотки веревки, металлические наручники и пара вещей, назначения которых я либо не знал, либо не хотел знать.

Я заглянул под кровать, увидел лишь ковер и присоединился к Роберту, осматривавшему платяной шкаф размером с бывшую комнату Стар в доме Нетти. Не менее полусотни костюмов и пиджаков, как минимум сотня галстуков и десятки поясов, ремней и подтяжек висели под ярдами открытых полок, а также джемпера, рубашки, отсортированные по цвету и оттенку. Роберт потянулся к стопке коробок от «Брукс бразерс», выбрал одну и, раскрыв ее, обнаружил внутри полосатую, на пуговицах сверху донизу, рубашку в пластиковой упаковке. Мне вдруг припомнился Гэтсби [60]60
  Герой романа Ф. С. Фицджеральда «Великий Гэтсби».


[Закрыть].

– Пойдем вниз, осмотрим кабинет, – предложил я.

Роберт рылся в картотеке. В шкафу стоял еще не распечатанный ящик «Бельведера». Чуть выше уровня глаз на узкой полке почти не заметная лежала упаковка от «Бэр, Стирнс». Отодвинув ее, я обнаружил манильский конверт размером с лист писчей бумаги. Я достал его с полки.

– А вот и свет в конце тоннеля. Роберт подошел и встал рядом:

– Даже знать не хочу, что означает твоя фраза. Вскрывай.

Явытащил из конверта папку, битком набитую фотографиями, и мысленно извинился перед Лори и моими тетушками – даже прежде, чем до меня самого дошло, что я подозревал их в краже фотографий Хэтча.

– Троекратное «ура» нашей семейной команде, – сказал Роберт.

Двое мужчин на самом первом снимке из пачки, несомненно, могли быть Омаром и Сильвэйном Данстэнами. Мое сердце и желудок будто внезапно провалились внутри меня дюймов на шесть, а то и на семь, и я пошел к столу и вывалил из папки все фотографии. Облаченный в темный узкий костюм, застегнутый наглухо жилет, с воротником-стойкой со скошенными концами, в меня пристально вглядывался двадцатилетний Говард Данстэн. Его дочери постоянно твердили, что он был красивым мужчиной, и я в этом сейчас убедился. Он выглядел умным, обаятельным, безрассудным, своенравным и, подумалось мне, малость не в своем уме: жестокость и отчаяние уже начинали разъедать черты его лица, неприятно и тревожно напоминающего лица Роберта и мое.

Стюарт украл из архива Ковентри не свою, а нашу папку.

Машина, за ней вторая прошуршали по подъездной дорожке. Дважды хлопнули дверцы. Я взглянул на Роберта. Он пожал плечами.

– Ну, ты кретин, – прошипел я.

– Всем свойственно ошибаться…

Я сгреб фотографии и сунул папку назад в конверт. Глянув за спину Роберту в окно, я увидел входящего в гараж Стюарта Хэтча, а рядом с ним каланчой маячил Гринвилл Милтон. Оба исчезли из виду за рамкой окна, и я услышал их шаги по бетонному полу.

– Что будем делать?

Шаги приближались к кухне. Сделав мне знак молчать, Роберт осторожно прикрыл дверь.

– Когда старикан уйдет, Хэтч поднимется наверх. Голос Гринни Милтона рокотал из кухни.

– Если они вдруг сунутся сюда, я позабочусь обо всем, – сказал Роберт.

На кухне открыли холодильник. Зазвенел лед в стаканах.

Я взялся было за подъемную раму окна, но тут Роберт остановил меня: «Погоди».

Как след от двигающейся цели на экране радара, расстроенный голос Милтона отмечал продвижение мужчин через гостиную в другую половину дома, откуда его слова стали отчетливо слышны.

– У этих людей явно что-тоесть, Стюарт. Они требуют финансовую отчетность аж за тысяча девятьсот восемьдесят третий год. Это ты тоже считаешь совпадением?

– Отстань, – устало проронил Хэтч.

Шаги теперь послышались на подходе к «большой комнате». Мужчины с размаху опустились в кресла.

– Мой луисвилльский поверенный просит, чтобы я разделил наше дело на два самостоятельных.

– Этим-то как раз ничего не известно. И не может быть известно. Как дважды два.

– Я не хочу за решетку. Тюрьма никак не входит в мои планы. Слышишь, Стюарт?

– Да слышу, слышу, – откликнулся Хэтч. – С самого полудня я слушаю твою истерику.

– Тогда выслушай вот что. Если идешь ко дну – иди-ка сам, ладно?

– О'кей. Гринни, никто ни к какому дну не идет. Все это ерунда. Если ты разделишь дела, ты дашь этим понять, что мы оба виноваты. А это не совсем то, что нам надо.

– Да они готовят обвинительные акты – нам это надо?

– Ты хочешь знать, почему они готовят обвинительные акты? Эштон бродила вокруг да около, собирая заявления от всех и каждого. А в процессе она брала напрокат машины, летала на самолетах, расплачивалась за дорогие отели и изысканные меню. Откуда она взялась? Кентукки. Эти люди понятия не имелио том, в какую копеечку она им обошлась. Так что домой она вернется с пустыми руками.

– Но…

– Эштон возвращается в родные пенаты и говорит: простите, ребята, шансов никаких, нас постигла неудача. И это наверняка.А босс ей и говорит: Эштон, это моя работа, и мы теперь не вправе бросить все. И что они делают? Готовят обвинения, Гринни, вот что они делают, потому что обвинения оправдывают их расходы. Если ничего нового не всплывет – что ж, тогда они, наверное, ударят по рукам. Им важно сохранить лицо – только и всего.

– А как быть со взломом? – спросил Милтон.

– А никак. Сбой сигнализации. Залез кто-то в дом и расколотил компьютеры. Но, Гринни, наши данные целы, к ним никто не прикасался, это я тебе гарантирую.

– Надеюсь, ты прав, – сказал Милтон. – Я слишком стар для тюрьмы.

– Да и я немолод. Не говоря уж о том, что творится у меня в семействе. Не надо было мне вводить Лори в этот чертов комитет. Еще один пример того, что делать людям добро – по сути своей гнилая идея. Так что там Рэчел?

– Рэчел приговорила мой бумажник примерно за месяц до того, как я устроил ей лучшую косметическую one-рацию, какую только можно получить за деньги, – сказал Милтон. – С чего бы ей мстить мне? Ладно, хватит об этом – мы сейчас начнем все по второму кругу. Поеду домой, переоденусь перед встречей с Минь-Ва.

– Вот-вот, пусть лучше она будет твоей единственной головной болью, – пожелал Хэтч. – Но вот что мне делать?

– Ты просто хочешь оказаться на моем месте, – сказал Милтон.

Они пошли к входной двери и повторили половину того, о чем уже сказали ^ отого, как туфли Милтона тринадцатого размера тяжело ступили на подъездную дорожку.

Хэтч закрыл входную дверь, подошел к лестнице и поднялся на несколько ступенек. Помедлив, он начал спускаться. Дойдя до последней ступеньки, он направился к кабинету. Роберт подмигнул мне и исчез.

Ручка повернулась, и дверь начала открываться. Я сделал единственное, на что был способен, кроме нападения, – в тот самый момент, когда Стюарт Хэтч переступил порог, я взнуздал время.

Когда в глазах моих прояснилось, я стоял в чистом поле, чувствуя боль, как от всех моих предыдущих «глотков» времени, только на этот раз она была слабее. Зеленый ковер пустынного луга поднимался по склону холма и дальше. Расправив крылья, в пронзительной синеве неба парили птицы. Инстинктивно я пошел в направлении будущей Восковой улицы, пытаясь припомнить расстояние до угла. Когда я подумал, что уже должен подойти к своей машине, я вновь исполнил свой трюк и вернулся к выложенному кафелем бортику бассейна. Еще фут вправо, и я угожу в воду.

Голова моя ничуть не болела, а живот – чуть-чуть. Однако женщина в десяти футах передо мной, одетая лишь в нижнюю половину бикини, казалось, была готова потерять сознание от потрясения. Она резко дернулась вперед и схватила полотенце.

– А выоткуда взялись?

– Мисс, я сконфужен не меньше, чем вы, – проговорил я. – Я надеялся найти кого-нибудь, кто помог бы мне найти адрес. Мне надо доставить этот конверт на Восковую улицу, но что-то я никак не могу ее отыскать. Извините меня, пожалуйста.

Зажав концы полотенца под мышками, она улыбнулась:

– А чей дом вам нужен?

– Мистера Хэтча, – ответил я.

– Стюарта? – Не поднимая руки, она показала пальцем: – Вам туда. – Ярдах в пятидесяти серый настил выступал над ровной, дрожавшей маревом зеленой лужайкой. Мимо своей машины я лихо промахнулся. – Шагайте по Ежевичной улице, первый поворот направо.

Когда я свернул за угол на Ежевичной, то увидел Роберта, прислонившегося к моему «таурусу» и ухмылявшегося.

– Слушай, иди ты к черту, – не выдержал я.

– Я в курсе, что моя помощь тебе не нужна, – сказал Роберт. – Просто я умираю от любопытства: как тебе удалось унести ноги?

– На ковре-самолете, – ответил я.

– Таинственно и непостижимо. С ума сойти.

– Роберт, – сказал я, – ты обратно в город найдешь дорогу без посторонней помощи, правда?

Коснувшись пальцами лба в насмешливом салюте, Роберт исчез. Я подошел к двери своей машины и тут услышал.

– Мистер? – С той стороны улицы на меня пристально смотрела женщина в шортах и блузке на бретельках. – Все хочу спросить… Как вы это делаете?

– Мой братец откалывает такие номера с малых лет, – ответил я. – Нашу маму это всегда бесило.