Текст книги "Мистер Икс"

Автор книги: Питер Страуб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 41 страниц)

4

Помню, в детстве и юности, по меньшей мере раз в неделю, лишь только голова моя касалась подушки, я окунался в один и тот же сон. За моей спиной раздается вкрадчивый шорох, я оглядываюсь, вижу свою тень, скользящую прочь по залитой солнцем Вишневой улице, и от удивления шлепаюсь на пятую точку. Моя тень вытягивается над выбеленным солнцем тротуаром, изгибается и быстро ползет за угол. Ужас безнадежной потери на мгновение приковывает меня к теплому асфальту. Найдя в себе силы, я поднимаюсь и бегу за угол, где моя тень плывет над тротуаром, словно некое твердое тело. Когда я бросаюсь вдогонку, тротуар вдруг сам несет меня под уклон, как ледяная горка, а знакомые дома и неосвещенные крылечки тают в жарком мареве.

Эджертон исчез.

По хорошо знакомой дороге я бегу к узкой речонке и арочному деревянному мосту через нее. Тень быстро удаляется. На том берегу, за мостом, линия низкорослых деревьев и кустарника обозначает преддверие густого леса. Беглым взглядом я отмечаю за деревьями высокую остроконечную крышу и разбитые окна верхнего этажа заброшенного дома. Моя тень вползает на арку моста, приваливается спиной к железному поручню и скрещивает ноги. И каким-то непостижимым образом обращает свое лицо ко мне, не поворачивая при этом головы в мою сторону.

Словно оптическая иллюзия, насмехающаяся тень отрывается все дальше от меня с каждым моим шагом. Когда же наконец я ступаю на мост, тень кланяется мне с высоты арки на расстоянии в пятьдесят футов.

– Ты как будто пытаешься поймать меня, – говорит тень.

– Ты нужна мне, – отвечаю я.

– Ну, так иди сюда. – Тень вновь проделывает трюк: отвернулась от меня, не поворачивая головы, и переменила позу.

К тому моменту, когда я добираюсь до верха арки, тень уже внизу. Железные поручни делаются вдруг тонкими и хлипкими, а доски настила начинают прогибаться под моим весом.

Тень хлопает ладонью по поручню:

– Чем дольше ты возишься, тем тоньше становятся перила. Как ириска, которая разжевывается и исчезает.

– Я смогу дойти до того конца?

– Ага, если любишь кататься с горки – пользуйся моментом.

– Мы нужны друг другу, – повторяю я. – Мы с тобой единое целое.

– Ну да, ты – это я, я – это ты, – отвечает тень. – Но лишь в том случае, если оба мы наделены достоинствами, которыми не обладают остальные. К сожалению, достоинства твои – неинтересные.

– Неинтересные?

– Елки-палки, правильно ли я веду себя? Что люди думают обо мне? Почему они не любят меня? – Тень взмахивает руками над головой, словно разгоняя тучу москитов. – А мне плевать, что думают обо мне люди.

– Ты – тень, – говорю я. – Люди о тебе вообще не думают.

– Тогда зачем я тебе нужен? Ответа у меня нет.

– У тебя еще нос не дорос – как минимум еще лет шесть тебя даже по вечерам гулять не отпустят. Когда мы с тобой выкурим первую сигарету? Опрокинем первую рюмочку? Впервые займемся сексом? – Мой двойник с отвращением мотает головой. – Я хочу темноты,я хочу ночи.Я хочу видеть перед собой на тарелке большой стейк и стакан виски рядом. Я хочу держать в руках карты, во рту – сигару и по-взрослому веселиться, а с тобой, малыш, всего это не получишь.

– А без меня ты этого не получишь вообще, – говорю я.

– Ошибаешься. Без тебя я волен делать все, что захочу. Если ты поймаешь меня, мне придется возвращаться, но поймать меня очень, очень трудно, и ты будешь в большой опасности, преследуя меня.

– Какого рода опасность?

– А такого! – Он махнул рукой в сторону леса. Ручейки синего пламени вдруг зазмеились по ветвям Сердце мое схватил ледяной холод, и разум обратился в камень.

5

За четыре года до того, как все это стало вторгаться в мои сны и мучить меня по меньшей мере дважды в месяц, мои тетушки и дядюшки наконец получили подтверждение своих сомнений в том, что Стар способна произвести на свет полноценного ребенка. Надеюсь, они были удовлетворены. Зато я – нет. Я с нетерпением ждал моего третьего дня рождения.

Я припоминаю шарики, качающиеся на бельевых веревках, высокую стремянку между домом и праздничным столом. Я помню, во что был одет. Среди оставшихся после смерти мамы безделушек есть фотография – на ней я в полосатой футболке и новых хлопчатобумажных брючках, подаренных Куинни. Должен сказать, я был ребенком ангельской внешности. Встретил бы я сейчас такого ребенка где-нибудь, непременно вложил бы ему в ладошку доллар – на удачу. То есть себе на удачу, не ему. Но когда я вижу херувимскую мордашку на фотографии, то волей-неволей задумываюсь: что скрывает этот улыбающийся мальчонка?

Иными словами: я задумываюсь, начал ли он ощущать легкое – как от слабых электрических разрядов – нарастающее покалывание, бегущее вверх по рукам к груди. Интересно, пересохло ли у него во рту, начали ли светиться цветные полосы на его рубашке и трепещущие желтые и красные гроздья воздушных шариков. Может даже, этот мальчик-ангелочек в праздничном наряде уже почувствовал, как растет напряжение в самом сердце мира, однако пока он понятия не имеет о страдании, во весь опор летящем к нему. Он еще не видел первых озорных язычков синего пламени.

Тети и дяди, бабушка и мама, должно быть, все утро готовили праздник Кто-то надул шарики и притащил стремянку, чтобы привязать их к бельевым веревкам Бумажную скатерть с нарисованными тортами и свечками разложили на большом столе – на ней выстроились картонные тарелки, пластиковые стаканы и приборы. (Теперь, когда я знаю, как им удалось заполучить всю эту утварь, мне искренне жаль владельца местного дешевенького супермаркета.) Кувшины свежего лимонада и вишневого компота, тарелки с разной вкуснятиной заполняли почти все свободное пространство большого стола. Тетя Нетти приготовила запеканку с тунцом, тетя Мэй принесла целый поднос жареных цыплят, а Куинни испекла свой коронный сладкий картофельный пирог. Жившие напротив затворники дядя Кларенс и тетя Джой соизволили выйти из своего дома – столь запретного и так странно пахнущего, что я до дрожи страшился заходить туда. Кларенс принес с собой банджо. Джой пожертвовала буханку собственноручно испеченного чернооливкового хлеба. Стар приготовила желе из лайма и праздничный торт – восхитительное лакомство с шоколадной глазурью. Я помню Тоби Крафта (лицо его в тот день было таким бледным, что напоминало доброго призрака Каспера), с важным видом расхаживавшего вокруг стола и похлопывавшего гостей по спинам.

Они болтали, сплетничали, рассказывали байки и подначивали друг друга, с аппетитом уминая жареных цыплят. Больше никаких подробностей не припоминается – их затмила разразившаяся катастрофа. То, что с фотографической отчетливостью сохранилось в моем сознании, – образ, диссонирующий со всем окружающим, и он буквально въелся в мою душу.

Это началось с внезапного осознания тепла и особого света. Никогда раньше я не замечал такой густой и трепещущей субстанции, которая льется сверху и заполняет мир. Я увидел, как блестящая кожа на тыльных сторонах ладоней моей матери впитывает это свечение. Потом подо мной разверзлась земля, и я отвесно полетел вниз – прочь от праздничного стола, застигнутый врасплох и не успевший испугаться. Падение прекратилось, и я очутился в большой неопрятной комнате. Книгами был завален стол, книги стопками поднимались с пола. Где-то в отдалении злой голос что-то напыщенно говорил о дыме и золоте. Взгляд мой упал на каминную полку. Там я разглядел поникшую ветку папоротника по соседству с чучелом крадущегося лиса под стеклянным колпаком; по другую сторону стеклянного острога лиса маячили туда-сюда противовесы медных часов. Меня швырнуло в прошлое:я был в музее прошлого.

Тут же все изменилось, и я опять не успел отреагировать. Во временном промежутке между двумя половинками секунды с неизмеримой скоростью я проделал путешествие обратно – в настоящее, на свой стул за праздничным столом. В мгновение короче удара сердца, когда я увидел солнечный свет, упавший на руки мамы, дядя Джеймс продолжал рассказывать ту же байку дяде Кларку, и тетя Мэй продолжала улыбаться и слушать похвалы ее жареным цыплятам – я додумываю все эти подробности, чтобы подчеркнуть абсолютную нормальность, мирное обыкновение той сцены, но помню я лишь описанное выше. К тому моменту ощущения моего тела, должно быть, почти достигли предела напряжения.

– Ты вдруг вылетел из-за стола, – говорила потом Стар, в сотый раз пересказывая историю, чтобы помочь самой себе справиться с воспоминаниями. – Я спросила, что случилось, но ты прижал ладони к глазам и побежал. Тоби попытался поймать тебя, но ты увернулся и налетел на эту дурацкую лестницу. Она свалилась – не пойму, откуда в тебе, таком крошечном, такая сила, – так вот, стремянка рухнула на стол, рядом с моей мамой. Закуска вся взлетела вверх. Кларенс как раз наливал себе в стакан вишневый компот, и кувшин спикировал прямиком в торт. Добежав до края стола, ты повалился на землю и вдруг вытянулся в струнку, как доска. Судороги были такие сильные, что подбрасывали тебя над землей. На губах появилась пена. Я бросилась к тебе, на ходу услышала, как дядя Кларк заикнулся о бешенстве, и влепила ему подзатыльник, не сбавляя шага. Какие-то гости так увлеченно охали, ахали и хлопотали вокруг твоей бабушки, что даже не смотрели на тебя! Клянусь, я сама так перепугалась, что едва не отключилась. Я обняла тебя, но успокоить твои судороги мне не удавалось. Затем ты обмяк. Я подхватила тебя и отнесла в кровать. Вскоре пришли Нетти и Мэй, пощупали твой лоб и стали трещать, рассказывая мне обо всех, у кого были подобные припадки. Я терпела, сколько могла, а затем выставила их вон. Доктор сказал, что причиной случившегося могло быть что угодно. Перевозбуждение. Обезвоживание… Он поднял тебя, посадил себе на колени и сказал: «Нэдди, твоя мамочка говорит, ты закрыл руками лицо перед тем, как начался приступ. Тебя что-то испугало, ты увидел что-то страшное?»

Сколько лет мне было, когда она прибавила к рассказу вот это? Восемь?

– Ну, я так поразилась, потому что тоже думала об этом. Но ты был слишком мал, чтобы ответить, и вряд ли помнил, что случилось. Однако, сынок, ты так же закрыл руками глаза и на следующий год, и в пятый день рождения все повторилось. Ты увидел что-то страшное?

Никогда я не рассказывал Стар, что происходило во время моих «припадков». Долгое время я не знал, как описать те видения, а позже просто боялся, что меня сочтут сумасшедшим. Уже то, что люди видели меня корчащимся на земле, было ужасно – и было бы еще хуже, если б они узнали, что творилось во мне.

Даже теперь, когда пишу эти строки, я словно пытаюсь собрать наполовину рассыпавшуюся мозаику событий и ощущений. Множество узоров и образов на первый взгляд вполне подходят друг другу, но даже после того, как общий план-эскиз всей картины прорисовывается, нет уверенности в том, что это не плод моего воображения. Нечто зыбкое, где-то на грани реальности, какие-то мужчины и женщины то ли присутствуют на недостающем отрезке, то ли нет. Кто-то улыбается, кто-то как будто застыл в изумлении или потрясении. Остальные смотрят в сторону, отводят взгляды: возможно, они решили игнорировать загадочное событие либо еще не заметили его?

6

Мозаика воспоминаний о моем третьем дне рождения никогда не будет полностью восстановлена. К невидимым ее границам подходят люди: тетушки и дядюшки, бабушка и Тоби Крафт. Они вглядываются в никуда, в пустоту. Мама держит меня на руках, но мама всегда отворачивается.

Тропа познания уходит вглубь, и каждый, кто решит отправиться в путь, должен заковать себя в броню, взять меч и свыкнуться с мыслью о том, что, если он вернется назад, каждый, с кем он заговорит, сочтет его безумцем.

7

Должно быть, все выглядело так.

Сквозь стены синего пламени я следую за неким существом в повседневный мир, и мы останавливаемся перед домом: над дверью гаража привинчено баскетбольное кольцо, и велосипед брошен на обочине подъездной дорожки. Окна освещенных комнат пылают бирюзовым светом, а те, в которых света нет, бросают иссиня-черные отблески, На входной двери – номер, но, поскольку мне всего лишь три года и цифр я не знаю, знак этот ничего мне не говорит. Одновременно неизвестное и волнующе знакомое существо рядом со мной внушает мне страх, как рассказы тети Нетти о привидениях. Поля шляпы прячут в тени его лицо. Длинное пальто доходит почти до земли.

Объятый ужасом, я отворачиваюсь и вижу темные контуры вздымающихся к горизонту гор – крутые спины исполинских животных. Звезды роняют голубоватый свет на зазубренные гребни, и он призрачно мерцает на покрытых снегом склонах вершин. В воздухе – хвойный аромат Рождества.

Существо идет вперед, и меня словно силой приливной волны влечет в кильватере его движения. Оно поворачивает к входной двери и ступает на коврик у порога. Зловеще веселые язычки синего пламени роятся вокруг темной фигуры. Одна рука его ныряет за пазуху, вторая тянется к кнопке звонка. Звонить ему совсем не обязательно – оно может пройти через закрытую дверь, насквозь, если захочет, но оно желает поразвлечься. А затем я словно оказываюсь внутри него и с ужасом смотрю на происходящее его глазами. Я вижу синюшно-белую руку, вытягивающую нож из недр черного пальто. Вдоль лезвия бегут язычки пламени. Запертая дверь – всего лишь тонкая трепещущая синяя ткань.

С другой стороны к ткани приближается крупный мужчина в джинсах и рубашке. Опущенные уголки рта говорят мне, что он раздражен. Ручка двери утопает в его широкой ладони, и он делает шаг вперед, чтобы перекрыть вход. Все происходит в считанные секунды. Как только мужчина распахивает дверь и устремляется вперед, я отчаянно пытаюсь вывернуться из существа. Мне не хватает сил. Прямо передо мной блеснули и погасли глаза мужчины. Я пытаюсь закричать, но мой рот не принадлежит мне и не повинуется. Мы следуем за мужчиной в дом, а вместе с нами – волна голубого пламени. Секунду наши движения напоминают танец: правая нога мужчины плавно скользит назад, а наша левая нога скользит вперед, мы двигаемся синхронно. Он пытается уклониться, и мы уклоняемся вместе с ним. Его зубы сверкают молочно-белым.

Затем в полоску обнаженного тела между рубашкой и поясом джинсов плавно входит нож. Мужчина резко обрывает танец и застывает на месте. Мы подаемся всем телом к нему настолько близко, что наш подбородок упирается ему в щеку. Он вскрикивает, кладет руки нам на плечи, пытается удержаться на ногах, и мы возобновляем наш танец. Мы заходим ему за спину и дергаем нож вверх. Его колени подгибаются. Черная в голубом мерцающем свете кровь хлещет потоком на джинсы. Следом из раны показывается серебристая петля. Еще одна серебристая петля вываливается наружу. Я чувствую, как сковывавшая меня сила ослабла, и высвобождаюсь.

Потом я очутился позади существа – я не могу ничего сделать, лишь наблюдаю то, чего не в состоянии понять.

Мужчина опускает руки к серебристым петлям и держит их так, будто хочет кому-то предложить. Медленно-медленно он пытается заправить петли обратно внутрь своего тела.

Существо спрашивает:

– Мистер Анскомб, если я не ошибаюсь?

По его голосу я понимаю, что он продолжает забавляться.

А голубое пламя от пола к потолку вскарабкалось по стене, сделав ее сияющей и прозрачной. Сквозь нее я вижу женщину в ночной рубашке, сидящую на кровати. У нее на коленях маленькая девочка. Женщина держит книгу, но читать перестала и подняла глаза на стену, где должна быть дверь.

Она не может видеть, как мужчина пытается устоять, делает коротенький шаг вперед, затем назад, как его ноги подгибаются и он медленно оседает на пол, не сводя глаз с масляно блестящих петель, выпадающих из его рук. Существо склоняется над ним, с силой втыкает нож ему в шею сбоку и поворачивает лезвие в сторону. Черный поток заливает рубашку, а в центре потока пульсирует шишка, вспухая и опадая, вспухая и опадая. Мужчина опускается на колени и продолжает валиться с той же поразительной неторопливостью – пока лоб его не встречается с ковром. Существо делает шаг назад. Под тенью его шляпы непроницаемая темнота ограничена краем челюсти.

Я понимаю: это Мистер Икс.

Мистер Икс картинно поворачивается взглянуть сквозь пелену голубого пламени на женщину, сидящую на кровати с девочкой.

Умирающий мужчина издает едва слышный звук. Женщина гладит девочку по головке.

Оживленно и радостно существо двигается вперед, и пелена сама собой превращается в тоннель. Неожиданно меня словно ветром в спину толкает следом. Пока я иду сквозь невидимую стену, я ощущаю легкое, едва ощутимое пружинящее сопротивление, как от огромной паутины. От сводов голубого тоннеля исходит негромкое электрическое гудение. Мистер Икс быстро шагает вперед и тоже издает электрическое гудение – от радости. Вот он заходит в комнату, и, хотя тело его закрывает от меня женщину с девочкой, я слышу, что женщина ахнула. Ребенок захныкал. Они увидели человека в черном пальто и черной шляпе, прошедшего сквозь стену спальни. Женщина ползет по кровати прочь, и я вижу, как перемещаются ее голые мертвенно-белые ноги.

Прижимая девочку к груди, женщина спрыгивает с другого конца кровати и ударяется о шкаф. У нее и девочки блестящие, темные, только что вымытые волосы и огромные темные глаза. Я делаю шаг назад, глаза маленькой девочки глядят в мою сторону, но она не видит меня. Когда я пытаюсь отступить в тоннель, сила давит мне в спину и не пускает.

Девочка прячет лицо на груди у матери, и мать прижимает ее крепче. Женщина красива, как кинозвезда.

– Кто бы вы ни были, убирайтесь немедленно, – велит женщина.

Пряча нож в складках пальто, существо медленно идет вдоль края кровати. Женщина прижимается к стене и кричит:

– Майк!

– Майк не поможет, миссис Анскомб, – говорит существо. – А скажите, неужели вам не скучно в этом захолустье?

– Я не миссис Анскомб, – говорит она. – Вы делаете чудовищную ошибку. Я не знаю никого по фамилии Анскомб.

– А кое-кто знал.

Она вскакивает на кровать. Ноги ее дрожат. Мистер Икс сомкнул пальцы у нее на лодыжке. Ночная рубашка задирается на ее бедрах, когда он тянет женщину к себе. Она выпускает девочку на кровать и кричит:

– Беги, дочка! Беги отсюда и прячься!

Он сдергивает женщину с кровати и бьет ее ногой в живот. Девочка смотрит на него. Он машет в ее сторону рукой, и она на коленях продвигается на дюйм вперед.

– На улице слишком холодно для такой прелестной малышки, – говорит он. – И опасно. Малышке может повстречаться большой страшный медведь.

Женщине удается подняться на ноги – руками она держится за живот. Глаза ее полны слез.

– Беги, Лиза! – шепчет она. – Беги скорей!

Он шутливо грозит женщине ножом. Зубы его сверкают.

– Девочка Лиза не любит медведей, – скалится он. – Да, Лиза?

Девочка Лиза качает головой.

– Делайте со мной, что хотите, – говорит женщина. – Только не трогайте ее. Кто бы вы ни были, она не имеет никакого отношения к тому, зачем вы здесь. Умоляю вас!

– О, – говорит он вроде бы с неподдельным любопытством, – а зачем я здесь?

Женщина прыгает на него, он уворачивается и сшибает ее на пол. Затем наклоняется, хватает ее за волосы, рывком поднимает на ноги и швыряет назад к стене:

– Так есть ответ на этот вопрос?

Затем снова происходит ужасное, Огромная рука хватает меня и вырывает из моего тела. Я становлюсь призрачной тенью, наблюдающей за происходящим его глазами. В панике и ужасе я пытаюсь выбраться из этого состояния и не могу. Так бывало каждый раз. Сжимавшие меня тиски знали, как удержать меня. Его глазами мне удавалось видеть больше, чем своими: это правда, женщина невероятно красивая, как кинозвезда, но лицо ее – лицо многое испытавшей в жизни женщины, и на экране оно, пожалуй, смотрелось бы чересчур ожесточенным. Сознание несчастья затопило ее глаза.

– Так вот что случилось с Букерами… – проговорила она.

Я собрался с силами и попытался извернуться, и путы мои исчезли. Мгновенно я вернулся в свое тело – смотрю на кровать, где на одеяле стоит на коленях малышка по имени Лиза.

– Это еще кто такие? – спрашивает Мистер Икс. – Кстати, а в семействе Анскомбов нет случайно маленького мальчика?

– Он сбежал, – говорит женщина. Мистер Икс молчит.

– Я не знаю, где он, – говорит женщина. – Не трогайте мою девочку.

– Невинного ребенка я мучить не буду. – Он манит к себе девочку. Та ползет по одеялу, и он сгребает ее в охапку. – Но частенько я никак не могу взять в толк, почему именно те люди, которые должны все знать лучше других, предпочитают думать, что этот мир милостив.

Он перебрасывает девочку через согнутую в локте руку, хватает другой рукой за голову и резко поворачивает. Раздается внятный хруст, и ребенок обвисает.

Я не хочу продолжать, не могу: подробности по-прежнему путаются в голове, потому что фактические воспоминания слишком мучительны. И не было тогда фамилии Анскомб. Анскомб появился позже.