Текст книги "Рабочие Северного Кавказа. Становление социального слоя (СИ)"

Автор книги: Питер Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 11 страниц)

В.В. Покшишевский выделяет два периода колонизации Северного Кавказа: 1) Военно-казачий, докапиталистический этап; 2) период, характеризующийся более широкой миграцией в этот район быстро расслаивающегося крестьянства внутренних губерний России – с одной стороны, кулацкой верхушки, с другой – бедноты. Сибирское переселение в это время ещё не имело такого размаха, однако к 90-м годам, «когда запас свободных и удобных земель на Юге значительно истощился, переселенческое движение в Сибирь стало возрастать». В 1860 – 90 гг. Северный Кавказ оставался основным переселенческим районом.

Наш интерес к закономерностям миграции вызван тем, что именно иногородние, этнические велико-, реже малороссы составляли костяк формирующегося промышленного пролетариата. Путь мигранта в наёмные рабочие часто не был прямым, поэтому особенно важно учесть характер социально-экономических связей, возникающий у иногороднего с казачьей общиной, его положение в крае, комплекс правительственных мер, направленных на урегулирование этого вопроса.

По переписи 1897 г. пришлое население на Северном Кавказе составило 986,3 тыс. из 3 783,6 тыс. общей численности, т.е. 26%. Воронежская, Екатеринославская, Курская, Орловская, Полтавская, Саратовская, Харьковская, Черниговская губернии, область Войска Донского дали 75,3% переселенцев. Комиссии П.П. Семёнова, позже В.К. Плеве – предшествовали разработке и изданию общего переселенческого закона 1889 г. При всех разногласиях комиссия пришла к выводу о признании связи стихийного переселения с фактором крестьянского малоземелья.

Как видим, основным источником мигрантов было крестьянство центральных губерний России и Левобережья Украины, а основным мотивом их переселения – стремление приобрести надел. Обращает внимание тот факт, что при соотношении переселенцев к 1897 году с местным населением чуть более 1/4 (26,4%), их удельный вес среди наёмных рабочих был значительно выше. Так неместные рабочие в конце XIX в. в целом по Северному Кавказу в сельском хозяйстве составляли 66,2%, в промышленности и транспорте 75%, в сфере производства и торговли 67,9%. "Чем ниже был в губернии или области процент применения наёмной рабочей силы у местных товаропроизводителей, тем выше была доля наёмных рабочих среди переселенцев, и наоборот. Причём всегда превосходство второго показателя над первым было подавляющим – в Ставропольской губернии в 4 раза, в Кубанской области в 5 раз, в Терской в 9,5 раз и в Черноморской губернии в 12 раз". Говоря другими словами, местное казачье население считало для себя работу в наём последним средством поправить дела. Здесь уместно вспомнить, что казачеству определялись наделы земли в размере от 16 до 30 десятин (в среднем около 23 дес.) на одну душу мужского пола на Кубани, на Тереке в среднем по 28 дес. В Европейской России соответствующие наделы составляли в 1866 г. – 3,5 дес. к 1900 г. – 2,6 дес. Составляя в кон. XIX в. четвёртую часть населения края, казачество имело в своём распоряжении около 40% лучшей по качеству земли.

Иногородние делились на оседлых и не имеющих ценза оседлости. Первые владели усадьбами и постройками, а вторые, так называемые, квартиранты, часто не имели своих жилищ. В 1900 г. – оседлых было на 25,7% больше неоседлых, в 1914 г. разрыв сократился до 14,3%. Не имеющие оседлости были основными поставщиками рабочей силы среди пришлого населения. Так в станице Тимашевской в 1897 г. из 68 взрослых "квартирантов" батрачили 47 чел., занимались подённой работой – 17, хлебопашеством – 2, торговлей – 1, ремеслом – 1. Вышеприведённый вывод подкрепляется и анализом статистических данных технической оснащённости хозяйств казаков и иногородних. Так одно усовершенствованное или механическое орудие в 1897 г. приходилось на 7,8 душ казаков, на 10 иногородних, имеющих ценз оседлости, и на 74,4 не имеющих. Особое место в ряду законов, направленных на ограничение прав иногородних, занимает закон об административном переустройстве управления Кубанской и Терской областей, утверждённый 21 марта 1888 г.

Основным направлением этого закона было стремление законсервировать казачье землевладение. Одним из серьёзных ограничений прав иногородних было то, что по новым правилам об общественном управлении в казачьих войсках иногородние не приглашались на станичные сходы, где решались экономические вопросы, касающиеся и иногородних. Им только объявлялись постановления схода. В случае нежелания подчиниться решениям казаков, иногородние должны были искать новые места для поселений на приемлемых для них условиях.

Так пришлое население отдавалось на полный произвол станичных сходов. "Нередко станичные общества не позволяли живущим на станичных землях переселенцам не только возводить новые усадьбы, но и производить ремонт и необходимые исправления в уже существующих. Исполнение же земской повинности (исправление дорог, мостов и т.д.) возлагалось исключительно на иногородних". Положение жителей, не причисленных к "коренным" из года в год ухудшалось. Не имея возможности арендовать землю (из-за резко возрастающих арендных цен), большинство иногородних крестьян прибегало к продаже своих рабочих рук, уходило в города.

Размещение рабочих на Северном Кавказе (в городах и вне их) в целом совпадает с данными по Европейской России: городской пролетариат составляет менее половины от общего числа рабочих. Н.И. Лебедик приводит данные: в 1902 г. в городах края было сосредоточено 454 промышленных предприятия (25%), которые обслуживались 6 496 рабочими (40%). В сельской местности на 1 394 предприятиях было занято 9 523 человека (60%). Иногородние составляли значительную часть бедноты края. За свои приусадебные участки они платили посажённую плату, размер которой всё возрастал. За неуплату этого налога у крестьян конфисковывали имущество, пороли их. Им запрещалось бесплатно пасти скот на станичных выгонах, на них возлагались наиболее тяжёлые повинности. Эти обстоятельства толкали разоряющихся переселенцев в ряды рабочего класса. По переписи населения 1897 г. из 43 651 чел., занятых в различных отраслях промышленности – 30 778 чел. или около 70% являлись выходцами из других губерний.

Вопрос о развитии капиталистического города связан с вопросом о зависимости материального благополучия рабочего от его деятельности в сельском хозяйстве. Наибольшая связь с землёй имелась у нефтяников, рабочих фабрично-заводской сельской промышленности и железнодорожного транспорта. Особенно медленно процесс отрыва от деревни происходил у местного населения, удельный вес которого к 1914 г. составил 30%. Большинство местных рабочих следует отнести к разряду сезонных. Гораздо меньше были связаны с землёй рабочие предприятий, подчинённых фабрично-заводской инспекции и рабочие железнодорожных мастерских, т.е. те, кто был ближе к городу, к соответствующему образу жизни.

Развитие капиталистических отношений в возрастающей степени отвлекает земледельческое население в города. Переселенцы не являлись исключением. Так в Екатеринодаре они составили 53,7% наличного населения, во Владикавказе 48,8%, в Ставрополе 35,7%, в Новороссийске 82,7%. Процент пришлого населения в городах намного превышал количество этой категории в целом по региону (26,4%). А если принять во внимание то, что город это исторически сложившийся тип поселения, для которого характерна производственная деятельность человека, не связанная с обработкой земли, то станет очевидным, что наибольшее влияние на процесс формирования отличительных черт умонастроения рабочего промышленных центров оказывали этнические русские.

Формирование капиталистического города на Северном Кавказе происходило в 80-е – 90-е гг. XIX в. одновременно с индустриализацией юга страны. Рост городов и поселений городского типа (железнодорожных станций, крупных торгово-промышленных станиц) отражал главную тенденцию – отвлечение населения от земледелия к торгово-промышленной деятельности.

Городами можно считать центры губерний, уездов, официально непризнанные, т.н. "заштатные" города и посады. Всего на Северном Кавказе 27 городов можно отнести к такого рода населённым пунктам, в то числе 17 городов, 5 станиц и 5 селений.

Прирост городского населения на Северном Кавказе (1867 – 1914 гг.) составил свыше 350% (367,6 тыс. чел.); в европейской части России – 200% (204,6 тыс. чел.). С 1863 по 1897 гг. население Европейской России увеличилось на 53%, а население Северного Кавказа на 75% (приток извне составил – 1,5 млн. чел.). По данным переписи 1897 г. в среде городского населения пришлые составили – 54%, тогда как среди сельского – 10,4%, в Кубанской области эти цифры соответственно – 49 и 36%, в Черноморской губернии – 84 и 70,3%, в Ставропольской – 33,5 и 24% "Особенно высок был процент пришлого населения в городах: Владикавказ – 64%, Грозный – 59%, Георгиевск – 58,2%, в Екатеринодаре – 62%, Майкопе – 59,8%, Армавире – 56,4%, Новороссийске 83,3%. В других городах, не являвшихся промышленными, процент пришлых был ниже (Кизляр – 32%; Моздок – 28%). К этому надо добавить, что на Ставрополье – наиболее выраженном аграрном районе, с экономикой, сформировавшейся в дореформенный период, процент некоренного населения был самым низким среди городов Северного Кавказа – 43,1.

Доля крестьян в крупных городах: Владикавказ – 33,4%, Новороссийск – 42,6%, Екатеринодар – более 35%, Ставрополь 24,6%. Большую часть городского пролетариата составили крестьяне, выходцы из европейских губерний России – к такому выводу нас приводят вышеуказанные статистические данные. Это неизбежно влияло на формирование духовного климата города. Специфичность последнего на Северном Кавказе заключается ещё и в том, что коренное население, доминирующее в социально-экономическом плане, всё же более определяло духовный климат сельской местности. В 1897 г. в Екатеринодаре проживало всего 65 606 чел., казаков же было только 3 766 чел., в Ейске соответственно 35 414 и 318, в Майкопе – 34 327 и 1 390, в Анапе – 6 944 и 50, в Армавире – 18 113 и 43. Наиболее целостный тип промышленного наёмного рабочего формировался именно в городе, и город же играл ведущую роль в становлении промышленной структуры края в целом. Казачество, занимающее, безусловно, доминирующие социальные позиции, с присущими ему ценностными ориентациями, в такой ситуации создавало себе противостоящую силу, вытесняемую ими, в большей или меньшей степени, из сельской округи в города.

Город, с определяемым им ритмом течения жизни, характером деятельности, и без того качественно отличается от своей округи.

На Северном Кавказе это различие, в известной мере, приобретает ещё и субэтнический оттенок, а, следовательно, та же характеристика отличает и основную массу наёмных рабочих.

Этнический состав рабочих региона – вопрос наименее изученный. В основном такое положение сложилось в результате крайней малочисленности и разрозненности источников по этой проблеме. При анализе имеющихся у нас данных приходим к заключению, что количественные характеристики, едва ли когда-либо удастся сделать исчерпывающими. В ряде случаев мы прибегали к рассуждению по методу "от противного". Основной целью при этом являлось выявление наиболее мощного звена, своими ментальными качествами оказывающего наибольшее влияние на процесс формирования специфического мировоззрения нового слоя общества.

Ещё в дореволюционный период не расположенные вблизи Владикавказа Алагирский серебро-свинцовый завод и Садонский рудник, по распоряжению правительства, переводились мастеровые с Алтайского, Уральского и Луганского заводов. Накануне реформы их насчитывалось 328 чел. Основную массу наёмных рабочих составляли выходцы из рядов разорявшегося русского и украинского крестьянства, а также рабочие, переселявшиеся сюда из внутренних губерний России. Вчерашние крестьяне не всегда могли или хотели в течение круглого года трудиться на предприятиях, чаще они предпочитали временную, подённую работу, связанную со строительством или предприятиями с неполным рабочим годом (переработка сельскохозяйственной продукции). Зачастую крестьяне уходили в отхожий промысел целой артелью. Работа строителей оплачивалась от одного дня до месяца, и в любом случае носила временный характер. В поисках заработка артель могла уходить от мест постоянного проживания очень далеко.

Известны примеры работы в Кубанской области каменщиков из Смоленской, Калужской губерний . То, что эти строители, занятые на подённой работе, были выходцами из деревни, ясно из ведомостей отсылки заработанных денег на родину – в деревню. Артели строителей отличались незначительной этнической пестротой.

В сообщении о несчастном случае на стройке в Армавире в 1909 г. указано, что пострадавшие каменщики, как указывает газета, были крестьянами Курской губернии.

Известны случаи, когда на Северный Кавказ прибывали в поисках заработка рабочие из Закавказья. Газета "Отклики Кавказа" за 1911 г. упоминает выходцев из села Дали-Кардаш Ново-Баязетского уезда Эриванской губернии, которые приехали в Армавир, где зарабатывали подённым трудом, чтобы помогать своим семьям, оставшимся на родине. В статье упоминается о 25 выходцах из этого села.

Тот факт, что рабочие не порывали связи с местом своего основного жительства, а прибывали в регион на работу подтверждается в некоторых заметках местной прессы. Та же газета сообщает, что несколько бондарей завода Спари (Армавир) рассчитались и уехали на родину.

Фото 4. Маслобойный завод П.Д. Спари. 1907 г.

Сезонный характер работ особенно отчетливо прослеживается в сельском хозяйстве и строительстве. Строительный сезон зависел от погоды и в отдельные годы на Кубани мог продолжаться вплоть до конца ноября. Газета "Отклики Кавказа" отмечала в 1911 г., что не только в Армавире летом 1910 г., но на всём Северном Кавказе не хватало рабочих рук: "В Майкопе строительных рабочих летом брали с боя; подрядчики сманивали один от другого недостающих им пильщиков и каменщиков. И всё-таки не хватало. Пятигорск всю вину в недостаче рабочих свалил на Армавир, который, по его словам, усиленным подъемом строительного дела перетянул всех рабочих на свою сторону". Далее автор заметки сетует, что и в Армавире не хватает рабочих рук, и сам дает ответ о причинах того, что их приток на время строительного сезона, совпадающего с теплым временем года, уменьшился. "Рабочих испугала свирепствующая в позапрошлом году холера. Уже при первых ея признаках, многие из рабочих прерывали условия и отказывались от всякого вознаграждения. Спешили уехать на родину". И здесь мы находим подтверждение тому, что строительные рабочие на Северном Кавказе в основной массе были пришлыми. На регион их постоянного проживания указывает автор этой же заметки, сетуя на недостаток рабочих рук и восклицая: "Неужели в центральных губерниях вдруг повысился спрос на рабочие руки до того, что нужда, служащая толчком армии рабочих, потеряла на это раз свою силу?".

Предприниматели нуждались в квалифицированных работниках, умеющих обращаться с техникой, часто весьма дорогостоящей. Отсюда понятен их интерес к рабочим старых промышленных центров.

Однако этот источник едва ли мог занять доминирующее положение в силу быстрого роста промышленности Северного Кавказа и необходимости в большем числе рабочих рук, чем тот мог дать. К тому же, высококвалифицированные рабочие составляли незначительную часть пролетариата региона.

Рабочие из пришлых интересны нам ещё и тем, что, потеряв связь с землёй (или вовсе не имея её), они составляли ядро потомственного пролетариата. Процент этой группы трудящихся был особенно высок на предприятиях с полным рабочим годом.

Железная дорога – наиболее сложный транспортный организм, требующий полного отвлечения сил своих сотрудников, как никакое другое предприятие нуждалась в квалифицированных кадрах, не занятых где-либо ещё. Как результат – Ростов-Владикавказская магистраль концентрировала наибольшее количество рабочих, пришедших сюда в поисках работы из центральных районов России, с Украины и т.д. Свыше 97% всех рабочих и служащих дороги составляли иногородние. Развитие сети железных дорог на Северном Кавказе прямо влияло на миграционные процессы. Открытие железнодорожной ветки до Петровска обеспечило приток массы рабочих в район грозненских нефтепромыслов, ранее оседавших в Кубанской области.

Особенностью формирования промышленного пролетариата Новороссийска было полное преобладание пришлых рабочих – русских, украинцев, выходцев из Курской и Воронежской губерний, а частью прибывавших морем из Черноморских портов (Керчи, Феодосии, Николаева, Одессы). Для новых промышленных центров Северного Кавказа, в частности для Новороссийска, характерен быстрый рост количества постоянных кадров рабочего класса. Пришлые рабочие в скором времени теряли связь с родной деревней. По данным профсоюзной переписи 1932-1933 гг. только 4,8% рабочих цементно-керамической промышленности на Северном Кавказе до 1917 года имели связь с землёй.

Фото 5. – Новороссийский цементный завод.

Таким образом, прослеживается прямая зависимость степени сложности технологических процессов предприятия, требующих высокой квалификации и связью их работников с землёй: чем выше первая тем слабее вторая. Естественно, что в этих условиях казачество, принимая во внимание характер его хозяйственной деятельности, большую в сравнении с центральной Россией обеспеченность землёй, едва ли могло стать заметным источником в формировании рабочего класса. Большинство местных рабочих следует отнести к разряду сезонных, с небольшим стажем и значительной зависимостью от земледельческой деятельности. Их удельный вес составил к 1914 году 30%. Столыпинская аграрная реформа усилила социально-экономическую дифференциацию деревни, обезземеливание части крестьян, и как следствие их работу в наём, часто сопряжённую с переселением.

Привлекаемые тёплым климатом и обещанием высоких заработков, новые волны мигрантов направлялись на Северный Кавказ. Например, на крупных предприятиях Кубанской области, вступивших в строй после 1909 года, формирование рабочих шло, в основном, за счёт этого источника. На заводе "Кубаноль", вступившем в строй в 1911 г., большинство рабочих (60%) были выходцами из центральных губерний России.

Фото 6. Завод «Кубаноль» (ныне имени Седина).

Итак, почему же именно иногородние составляли основу рабочего класса Северного Кавказа, а точнее, почему казачество и горское население играли менее заметную роль в этом процессе? «Что касается до казачества, то мы здесь имеем слой населения из богатых, мелких или средних землевладельцев (среднее землевладение около 50 десятин) одной из окраин России, сохранивших особенно много средневековых черт жизни, хозяйства и быта». В трёх казачьих областях (Дон, Кубань и Терек) середняки и кулаки в среде казаков составляли 75,4%, в целом же более половины казаков были середняками, бедняков здесь насчитывалось менее 40%, тогда как по России их было 65%. Казачество было консервативным сословием, ревностно относящимся к своим правам. В этом они часто находили поддержку правительства (указ 21 марта 1888 г.). В 1911 г. на совещании в Екатеринодаре станичные атаманы отвергли думский проект о распространении на казачьи земли реформ, согласуясь с мнением части казачества. «Военное министерство считало, что единоличное пользование землёй казаками на правах собственности несовместимым с особенностями их воинской повинности». Тогда как в соседней Ставропольской губернии реформа шла более успешно. К 1916 г. из 140 тыс. крестьянских дворов губернии 64 тыс.(45,8%) предъявили требование о выходе из общины. Напомним, что по данным Ставропольско – Терского управления гос. имуществом, в Ставропольской губернии русские составляли более 90%. В Кубанской же и Терской областях паевые и войсковые земли занимали соответственно 92,9 и 94,1%. Очевидно, что очень высокий процент зажиточных хозяйств и обилие земельных угодий располагали казаков к сохранению традиционного образа жизни. Их хозяйства специализировались на производстве товарного хлеба. Казачья войсковая организация оказывала слабое содействие развитию ремесла, кустарного производства и вообще предпринимательской деятельности казаков. К тому же последние были обременены и воинской службой.

Экономика казачьих областей региона имела ряд особенностей в сравнении с центральной Россией. Помимо того, что чернозёмный Юг был традиционно земледельческим, в отличие от нечернозёмного Севера, наличие здесь казачьих войск являлось сдерживающим фактором в развитии промыслов и мелкой промышленности. На казачьи области не распространялась аграрная реформа, община не только не подлежала разрушению, но, напротив, укреплялась.

Эти обстоятельства играли решающую роль в том, что процент казаков среди рабочих был крайне низким. Нельзя сбрасывать со счёта тот факт, что сами казаки обладали сильно выраженным чувством, так сказать, субэтнического самосознания, корпоративности своего общества. Например, в близком малороссийскому наречии казаков существует масса терминов, обозначающих русских, выходцев из центральной России. Характер таковых, вне всякого сомнения, был призван выделить казаков в отдельную подгруппу российского этноса. Промышленное освоение Северного Кавказа связано с волной миграции именно этих русских, проникновения российского капитала, в основном, российский характер городов региона. Казачество, занимающее доминирующее положение в своих областях, сосредоточив в своих руках нити административного управления, всё более замыкалось в рамках традиционного быта.

Неслучаен удивительно низкий процент казаков среди горожан края. Надо полагать, что влияние казачества на ментальность горожанина, в том числе рабочего, была весьма незначительной. Напротив, хозяева земель уютно чувствовали себя в атмосфере веками устоявшегося патриархального быта. Скорее всего, они ощущали некую отчуждённость в быстро растущих промышленных центрах, так как долгое время формировавшиеся стереотипы их мышления и механизмы мотивации плохо вязались с теми требованиями, которые предъявляли человеку обстоятельства капиталистического рынка. Казачья организация, как властная и экономическая структура, неизбежно с течением времени должна была исчезнуть, окончательно превратившись в анахронизм. Однако, в рассматриваемый период казаки пользовались покровительством властей, держали в своих руках административные рычаги, отсюда их известная надменность по отношению к иногородним. Возможно, этим обстоятельством объясняется очень низкий процент казаков среди горожан края.

Население городов по данным вторых экземпляров листов переписи 1897 года состоит почти исключительно из иногородних. В общей сумме городского населения – 157 025 душ обоего пола – казачьего сословия только 5 722 или всего 3,6% Средняя семья горожанина немного менее 5,0 человек, что не достигает размеров средней семьи иногороднего в сельской местности и значительно ниже средней семьи коренных жителей.

В 1904 г. русские преобладали почти во всех городах Северного Кавказа. Как отмечает статистический справочник "Города России", в этот год в городах Переднего Кавказа население главным образом состоит из русских. "В Предкавказье русские составляют почти сплошное население, в котором тонут все остальные народности; сравнительно менее их (В.Ш.: русских) в Армавире (60%), Ставрополе и Моздоке (45%), а в Кизляре они уступают по своей численности армянам... Кроме Кизляра армяне значительны по своей численности в Моздоке (35%) и Армавире (24%). В остальных городах они нигде не превышают 5%, а в огромном большинстве они считаются десятыми долями процента. Немцы выделяются своей численностью лишь в одном населенном пункте (с. Новомихайловском 34%); затем их довольно много в Сочи (15%) и Армавире (8%)".

Длительная близость проживания казаков с горским населением делала их культурно маргинальными. "Как правило,– замечает М. Новикова,– бикультурал жилец "окраины", порубежья или зарубежья державы, этнической территории, культурного региона. Уже по одному этому своему положению (а от него – и по воспитанию и по культурному самочувствию) он редко принадлежит к стопроцентному "своему". Его образ мира под давлением соседей начинает сдвигаться, терять чёткие границы". Отнесение в основной массе источников казаков к "русским" делает практически невозможным определение общего процента и динамики его изменения среди пролетариата Северного Кавказа.

Немаловажным является вопрос о доли рабочих из местных горских национальностей. Например, в одном из наиболее развитых промышленных районах Северного Кавказа – Терской области, горцы составляли 60% от общего числа населения.

К началу пореформенного периода состояние горских обществ можно коротко охарактеризовать как средневековое с почти полным отсутствием пахотных земель.

Натуральный характер хозяйства Дагестана оставался почти нетронутым на протяжении всего пореформенного периода. Тяжёлая экономическая жизнь, связанная с безземельем и малоземельем, низкой продуктивностью скота, толкала часть населения на поиски других источников дохода. В сельском хозяйстве наблюдается избыток рабочих рук, который компенсировался широким развитием кустарных промыслов, основанных на местном сырье и профессиональных традициях.

Х.Х. Рамазанов в диссертационном исследовании, посвященном пореформенному Дагестану, пишет: "Сказывалось и отсутствие в Дагестане фабрично-заводской промышленности, способной удовлетворить потребности горцев в товарах, а так же крупных городов, могущих сделаться местом сосредоточения пром. производства... Рабочих собственно в Дагестане нет в соответствующий период". В целом по Северному Кавказу особенно остро стоял у горцев вопрос малоземелья. Избыточное население составляло у балкарцев – 67%, у осетин – 88%, ингушей – 89%, чеченцев – 90%. В Дагестане 0,8% удобных земель были пригодны для пахоты и покоса, остальные находились под пастбищами и лугами. Стоимость десятины доходила до двух тысяч рублей. У осетин нагорной полосы "надушный" надел составил в среднем 5,6 десятины. В 1911 году в некоторых районах нагорной части Чечено-Ингушетии этот надел составлял от 1,3 до 0,01 десятины. Однако при всём этом горское население не порывало с традиционным образом жизни. По данным переписи 1897 г. доля сельского населения среди кабардинцев – 99,6%, среди чеченцев и ингушей 99,7, 99,2%, осетин – 96%. В Дагестане даже к 1917 году хозяйственную деятельность 2/3 населения (около 70% сельскохозяйственного производства области) можно было охарактеризовать как докапиталистическую. А к систематическому найму рабочей силы прибегали лишь 3,2% дворов. Анализ категорий зависимого населения, освобождённого в результате реформы 1861 г., наводит на мысль о существовании здесь рабства как хозяйственного уклада. В 1867 г. за выкуп освобождены 340 рабов в Дагестане , 822 кавдасарда (тоже рабы) в Осетии, 1 500 унаутов (рабов) в Кабарде, 379 лай (рабов) в Чечне.

Очевидно, что доля горцев среди наёмных рабочих была невелика хотя бы ещё и потому, что "отходничество не было характерно для всех народностей Северного Кавказа, даже для тех, у которых имелся значительный процент малоземельных. Осетины уходили на сезонные работы не только на равнины Осетии, но и в соседнюю Балкарию, и даже в Россию. Среди же чеченцев и ингушей, балкарцев, карачаевцев отход за пределы своих областей был минимален". Натуральное хозяйство, общинное землепользование, крепкие родовые связи с непререкаемой властью стариков, духовенства, племенных вождей – характерные черты горского аула тех лет. В экономической сфере это наличие докапиталистических форм хозяйства; очень низкий культурный уровень, прочность старых бытовых традиций, недостаточная выраженность классового расслоения аулов; сложная система специфических восточных обычаев, установлений и вековых норм, унаследованных от теократического правления Шамиля и более отдалённых времён. К этому нужно добавить резко негативное отношение к горцам, характеризуемым не иначе как "мошенниками" и "бандитами", и мы получим достаточно полный набор оснований, удерживающих нищающего день ото дня крестьянина внутри старых привычных связей.

Вчерашние крестьяне не были готовы трудиться на крупных предприятиях, отказаться от собственнических инстинктов, а фабрики и заводы не нуждались в людях, которые не только не были способны управлять машинами, но часто не владели русским языком. И только крайняя необходимость толкала горцев на работу в промышленность края. Показателен пример Осетии, где с 70-х годов XIX века жители плоскостных районов, вследствие соседства переселенцев с гор, сами стали испытывать недостаток в пахотных угодьях.

В 1880-х годах это привело к категорическому отказу сельских обществ принимать к себе переселенцев, к требованию от администрации немедленного выселения обратно к местам их проживания, всех кто переселился после 1865 г. Наиболее крупными промышленными центрами, где работали горцы, были Алагирский серебро-свинцовый комбинат, Садонский рудник, Мизурский горно-обогатительный комбинат и нефтепромыслы Грозного.

Фото 7. Мизурский горно-обогатительный комбинат (конец XIX в.)

Фото 8. Алагирский серебро-свинцовый завод.

Иные известные случаи их наёмного труда связаны, в основном, с временной, подённой работой.

В 1860 г. среди рабочих Алагирского завода было 30 осетин, в 1872 – 135, что составило большинство, а на вспомогательных работах – 140 чел. С 1864 по 1872 г. численность рабочих Алагирского завода выросла с 293 до 340 чел. В 1860-е годы на этом же заводе большую часть среди рабочих осетин составляли сезонные. На Садонском руднике уже тогда были кадровые рабочие. "Одной из особенностей формирования рабочего класса Северной Осетии явилось наличие значительного числа наёмных рабочих, связанных с землёй, с мелким хозяйством... лишь незначительная часть рабочих местной национальности окончательно порывала все связи с сельским хозяйство". Точные данные о количестве горцев на грозненских нефтепромыслах в литературе отсутствуют, однако известно, что они работали здесь с начала их существования. В одном документе, относящемся к 1905 г., говорится, что из 6 – 7 тысяч рабочих промыслового района около 1 000 человек состоит из чеченцев, ингушей и дагестанцев. При обработке паспортных книг, принадлежащим шести нефтепромышленным фирмам Грозного, М.Ш. Шигабудинов обнаружил следующие данные: из общего числа рабочих 21 916 человек 2 606 (11,8%) составляют горцы. Однако надо заметить, что книги охватывают различные хронологические промежутки, часто не пересекающиеся вовсе: от 1 года до 26 лет, и 11,8%, принятые как средний показатель, колеблется от 0,09% (Северокавказское общество. Книга именных списков второй группы (1912 – 1914гг.)) до 21,9% (Общество Владикавказской железной дороги. Паспортная книга ╧16 (1893 – 1915 гг.)). Приток чеченцев и ингушей в нефтяную промышленность Грозного усилился в годы Первой мировой войны, что связано с мобилизацией русских рабочих. При этом из аулов прибывали в основном молодые мужчины в возрасте от 17 до 40 лет (93,4%), а старше 50 – менее 2%. "Отсутствие на промыслах женщин и детей из числа горцев объясняется не только, и не столько тяжестью труда и быта рабочих, но и влиянием психологических и бытовых традиций, а так же взглядами чеченцев на работу в промышленности как на явление временное и надежды горца-бедняка возвратиться с "капиталом" в своё хозяйство в ауле... Среди чеченских и ингушских рабочих текучесть кадров была очень велика. Большая часть из них (до 80%) увольнялась, проработав на промыслах меньше года". Анализ найма чеченцев и ингушей на работу, проведённый М.Ш. Шигабудиновым, показывает, что их приток на промыслы увеличивался весной и летом (69,7%) и наоборот ослабевал осенью и зимой (до 30,3%) . Поэтому не нужно переоценивать значение коренного населения в формировании кадров местного пролетариата. В силу указанных причин, умонастроение горца, комплекс его социальных, нравственных ориентиров, система целей и методов их достижения всецело находились в сфере традиционного духовного климата своего народа. Промышленность и торговля связывались в его представлении с чем-то внешним, пришлым, часто, враждебным.