Текст книги "Рабочие Северного Кавказа. Становление социального слоя (СИ)"

Автор книги: Питер Шнайдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

Очевидно, что возникающий класс, наряду с отличительными чертами, имел и ряд сходных характеристик с исторически предшествующими формами объединения людей. Попытки сравнительно-исторического анализа признаков различных социальных групп не принесли желаемого результата. Это обусловлено тем, что подобный подход a priori подразумевает знак равенства между различными хронологически и географически отделёнными формами общественных объединений, что, как нам кажется, недопустимо. При анализе процесса социального становления необходимо учитывать особенности конкретно-исторической ситуации, его социокультурный аспект.

Характер социальной активности, имущественных отношений, интернациональный состав рабочих, сами по себе ещё не являются специфическими, лишь данному классу присущими чертами, но приобретают особое звучание в контексте свободы выбора личности. Разумеется, свобода реализации своих возможностей носила у потенциального рабочего кон. XIX – нач. ХХ в. ограниченный характер, что было связано с рядом причин объективного и, часто, субъективного характера. Но эта ограниченность не носила прежнего абсолютного характера. Таким образом, возникает масса социально маргинальных типов. Эта проблема, другими словами, затрагивается и марксистами.

Безработица, связанная с избытком рабочей силы, – непременный спутник капиталистической экономики. О том, что это явление имело место и на Северном Кавказе, мы можем судить по свидетельствам соответствующих источников. О положении безработных говорят следующие сообщения о рабочих посёлках грозненских нефтяных промыслов: расположенные, как правило, за пределами промыслового района и находящиеся вне подчинения администрации промыслов, с собачьими конурами (это о жилье обитателей – В.Ш.). Они своего рода государство в государстве, очаги заразы, где, кроме трудящегося люда, селятся рыцари лёгкой наживы, спаивающие рабочих водкой, берущих под заклад вещи. В другом источнике находим: "Здесь ютятся безработные, ожидающие занятий на промыслах или уволенные с них, а так же всякий сброд личностей, промышляющий воровством и всякими тёмными делами". Как видим, грань между люмпеном и пролетарием была достаточно условной.

Существенной чертой класса наёмных рабочих является то, что это группа людей, объединённых под давлением внешних обстоятельств, не оформленных и не закреплённых юридически, заставляющих её членов оставаться в рамках таковой. Отсюда – осознание существующей свободы выбора, при возникающей возможности улучшить своё материальное положение, в т.ч. перейти в другие социальные страты (интеллигенция, служащие, купечество, буржуазия). "На промыслах уже давно составилось ядро коренных жителей, которые-то и жаждут, больше других, пришлых, улучшения своего быта. Масса молодёжи из этих рабочих уже доучилась до высших учёных степеней". Поэтому данным обстоятельством не стоит пренебрегать или считать его надуманным. С учётом его яснее становится и большая, сравнительно с другими классами, социальная активность рабочих, ибо "...революционные взрывы происходят не обязательно в результате ухудшения ситуации вообще; действительно, несчастье, которое считается неизбежным, терпеливо переносится; но оно становится невыносимым, как только осознаётся возможность его преодолеть". Вероятно, не каждый мог в корне изменить устоявшийся ход жизни, приспособиться к иному темпо-ритму течения времени города или промышленного центра, отсюда большая текучесть рабочей силы (особенно на стройках, нефтепромыслах и горнодобывающей промышленности). Поэтому из пёстрой маргинальной массы выделялись типы, обладающие, в силу различных причин, более высокой способностью к адаптации, изначально более социально активные. Однако подобный ответ был бы известным упрощением проблемы.

Половозрастной и этнический состав рабочих, причины социальной активности, характер требований, особенности их мотивировки зависят от особенностей предшествующих типов ментальности.

В этой связи для нас важно коснуться особенностей умонастроения, общего психологического склада, черт национального характера русских, составляющих безусловное большинство, формирующегося в кон. XIX в., северокавказского рабочего класса. Особенности мировосприятия лежат в основе выбора человека, и, как следствие, в основе самоидентификации, определения круга себе подобных по признаку общности способа целеполагания и методов их реализации. Сходство рода деятельности и имущественных отношений едва ли могут быть рассмотрены как единственная основа и причина социогенеза, особенно если сравнивать рабочих по этническому признаку (См. подробнее в гл.3).

Наибольшая опасность уйти в сторону от существа проблемы коренится в попытках определить отличительные качества российского рабочего, используя принципы социальной стратификации аналогичные европейским, ориентируясь на особенности западных рабочих. Процесс классообразования непосредственно связан с характером российской цивилизации, национальным характером россиян.

Б.Ф. Сикорский в статье "Н.А. Бердяев о роли национального характера в судьбах России" пишет: "Национальный характер представляет собой целостную систему со свойственной ей иерархией качеств, черт, доминирующих в побуждениях, образе мыслей и действий, в культуре, стереотипах поведения, свойствах данной нации... преемственность его качеств, черт обеспечивается социальными средствами передачи общественно-исторического опыта поколениями". Новейшие исследования стереотипов русского характера показывают, что "типичному русскому", чаще всего, приписываются крайние полюса в проявлении одной и той же черты: "неверие и легоковерность", "легкомыслие и угрюмость", "неуверенность и самоуверенность". Сами испытуемые явно указывают на серьёзные проблемы у русских, связанные с освоением навыков рационального самоконтроля за поведением". Возможно, в основе указанных черт характера лежат особенности социализации, непоследовательность и противоречивость воспитательных воздействий на ребёнка со стороны родителей и общественных институтов. Речь идёт о преобладании в контроле за поведением запретительных мер над положительными, в репрессивном (а не инструктивном) характере воспитания, что приводит к общей неизбежной "заторможенности", а не к способности, к самостоятельному и активному контролю за собственным поведением. В самом деле, почему, обладая от природы скорее ровным, спокойным темпераментом, как и другие северные народы, у русских не развивается характерная для северных народов способность к рациональному самоконтролю? Для нас особенно важным является склонность русских к крайностям в поведении. "Подобно тому, как человек своим поведением во многом предопределяет личную судьбу, так и между национальным характером и исторической судьбой государств существует внутреннее сращение". Преобладание эмоционального над рациональным как доминирующая черта психологического склада, присущая русским и по сей день, привлекала внимание Н.А. Бердяева: "В России нет дара создания средней культуры, и этим даром она действительно глубоко отличается от стран Запада... в природно-историческом процессе царит относительное и среднее, и поэтому русская жажда абсолютной свободы на практике слишком часто приводит к рабству в относительном и среднем". Поглощённость человека государством порождает своеобразную безответственность, незрелость, отсутствие личной инициативы, как определяющего фактора деятельности. По мнению Н.А. Бердяева, это связано с огромным пространством государства, овладение которым сопровождалось страшной централизацией, подчинением всей жизни государственно-военному интересу и подавлением свободы личных и общественных сил. "Всегда было развито у русских сознание личных прав и неразвита была самодеятельность классов и групп". Отличие русского человека от европейца философ видит прежде всего в том, что последний концентрирует свою энергию на небольшой территории, порождающей расчётливость, экономию времени и пространства, интенсивность культуры.

К сопоставлению личностных качеств европейца и русского обращался и К.Д. Кавелин: "В основании европейской общественности легла сильно развитая личность. Личная независимость, личная свобода, возможно-нестеснённая, всегда были исходной точкой и идеалом в Европе. Весь её гражданский и политический быт сверху до низу был построен на договорах, на системе взаимного уравновешения прав". Стоит подчеркнуть, что подобная система родилась в результате острого и долгого социального противостояния. Кавелин предостерегал от бездумного копирования и использования в России выводов, сделанных Европой для себя: "Мы воображаем, будто имеем перед собой чистую, беспримесную научную истину... тогда как обычаи и учреждения везде и всегда носят на себе отпечаток страны, где они образовались, и живые следы её истории". Затронутая проблема пространственно-временных соотношений прямо связана с характером восприятия темпо-ритма течения исторического времени, в свою очередь, являющегося характерной чертой определённого типа ментальности. Этот фактор в свою очередь связан с проблемой целеполагания, выбора социальных ориентиров, в том числе и классовой самоидентификации, а так же с вопросом применимости на российской почве иных общественных парадигм.

Идеи ученых прошлого века находят отклик в работах современных историков и философов, среди которых Г.Д. Гачев: "В России – гигантское пространство. Шаг пространства грандиозен, "бесконечный простор"... А для времени у нас применяется обычно западная мерка. Мы примериваем себе тамошние исторические процессы и токи, формации... У нас все процессы должны протекать медленнее. И психика русского человека – психика, по этому космосу, замедленная". Как видим, тезис этот имеет глубокие исторические корни. Таким образом, проблема исторического времени это не только проблема индивидуальности определённого исторического процесса, его уникальности, но так же, применительно к России, и проблема психологической адекватности, готовности потенциальных наёмных рабочих к экономическим процессам, аналогичным европейским, влекущим за собой изменение образа жизни. Иными словами, соответствовала ли известная ориентация на западные образцы в экономической и политической сферах, в первую очередь, готовности к переменам широких масс населения? На наш взгляд, некоторая инертность этой субстанции способствовала появлению тезиса о женственном характере русского народа, его своеобразной безответственности, инфантильности (обращает внимание то, что речь идёт, разными словами, об одном и том же – незрелости).

"Русский народ не хочет быть мужественным строителем, его природа определяется как женственная, пассивная, покорная в делах государственных, она всегда ждёт жениха, мужа, властелина". Г.Д. Гачев вторит Н.А. Бердяеву: "В России женственное начало всегда обслуживается двумя мужскими – народ и Государство. Государство – это начало формы, порядка, дисциплины. Строительное начало". Подобное утверждение вызывает возражения. Например Н.О. Лосский утверждает, что русский народ вовсе не женственен, а наоборот в высшей степени мужественен и "создал в суровых исторических условиях великое государство". Представляется, что подобное положение дел в целом укладывается в противоречивый образ российского характера, в частности, если касаться существа рассматриваемого вопроса, то неверно проводить знак равенства между народом и государством, в том числе, оценивать народную жизнь, характер сквозь призму интересов какого-либо класса. Анализ источников говорит как раз о том, что российский рабочий в достижении своих целей меньше всего полагался на собственную инициативу, покорно подчиняясь мелочной опеке работодателя, вплоть до деталей быта. Этот факт имеет глубокую подоплёку, и вовсе не обязательно определять русский народ как женственный. В конечном итоге, речь идёт о "гипертрофированной надежде" на верховную власть и её представителей. Это объясняется рядом причин: огромность пространств, отрезанность, вследствие плохих средств сообщения, сельского населения (большинства народа) от городов и столицы, чересполосица культур, необходимость подчинения отдельных интересов интересам целого, потребность поддержания политической традиции, которая сдерживала бы социальную и национальную конфронтацию. Процесс социогенеза неразрывно связан с движением широких масс, поэтому следует подчеркнуть, что для российской истории характерен некий инвариант исторических изменений. По крайней мере, в течение последних трёх веков характерно то, что вестернизация оказывается делом меньшинства нации, и никогда не происходила от народной инициативы. К.И. Пантин в докладе "Национальный менталитет и история России" отмечает: "Точку опоры политической воли россиянин склонен выносить вовне, связывая её с верховной государственной властью... Политическая жизнь, идея гражданского общества, ценность личной свободы, свободы слова до сих пор ещё чужды многим россиянам – это означало бы управлять самим, через своих представителей, надеяться в делах исключительно на себя". Среди составляющих российского менталитета можно выделить такие компоненты как разрыв между настоящим и будущим, отсутствие личностного сознания, а потому и ответственности за принятие решений в ситуациях риска и неопределённости, облачение национальной идеи в миссионерские одеяния, открытость, всеотзывчивость русского менталитета. Если признать практику, социально-экономические отношения личности производными от тех инвариантных образцов и представлений, с помощью которых личность осмысливает мир, становятся яснее закономерности исторического процесса в целом и отдельных его событий. Анализ такого рода априорных структур сознания человека предполагает, что они обусловливают и рефлексивные акты, и осознанное поведение.

Говоря о признаке социальной группы, невозможно обойти вопрос о самоидентификации рабочих. Аутентичные источники называют рабочими всех, кто работает внаём, независимо от сословия и т.п. Так, например, в анкете первой всероссийской переписи населения 1897 г. в перечне социальных признаков, к которым должен был отнести себя респондент, термин "рабочий", или близкий ему, отсутствует. Не считали себя никем иным кроме крестьян и вчерашние крестьяне, вынужденные зарабатывать продажей своей рабочей силы, нередко весьма непродолжительный срок. Кроме того, нельзя забывать о значительной части населения, в силу складывающихся обстоятельств, занимавшей в обществе маргинальное положение. Определение классов как больших групп людей, различающихся своим местом в исторически сложившейся системе распределения и отношением к средствам производства, ведёт к недозволительным обобщениям (напр.: "эксплуататоры и эксплуатируемые"). Реальный процесс становления нового класса несравненно многограннее.

Подводя итог сказанному в первой главе, необходимо отметить, что посредством деятельности человек опредмечивает свои сущностные силы (взаимосвязанные потребности и способности), специфика которых кроется в исторически сложившейся системе представлений об окружающем мире и своем месте в нем (картина мира). Отличительные черты данных представлений часто находятся в сфере неявного, на уровне ментальностей. Национальный тип умонастроения – есть сфера мотивации субъекта. Ее вариативность прямо зависит от конкретно-исторической ситуации, уровня возможностей самореализации, предоставляемого обществом своему отдельному члену.

Стойкая социальная группа, таким образом, формируется в результате объединения на основе общности рода деятельности, субъектов, обладающих одинаковым набором возможностей самореализации. Проживание и труд в сходных условиях (в данном случае – город, промышленный поселок), формируют у людей единое восприятие темпо-ритма течения времени, что со временем приводит к возникновению противопоставления типа "мы-они", которое так же выделяется нами как обязательное условие в процессе классообразования.

Далее мы попытались показать, что специфической чертой класса наемных рабочих является то, что это группа людей, объединенных под давлением внешних обстоятельств, не оформленных и не закрепленных юридически. Неизбежное при этом осознание свободы выбора, налагаясь на специфические черты русского национального характера: склонность к экстремам в поведении, гипертрофированная надежда на верховную власть, слабо выраженное личностное сознание делает затруднительным применение на российской почве принципов социальной стратификации, аналогичных европейским. В данном случае, нами за основу был принят определенный тип ментальности, качественно характеризующий существующую в конкретный исторический момент картину мира.

Рабочие Северного Кавказа кон. XIX – нач. ХХ в. отличаются от значительного числа трудящихся России тем, что в их число входит небольшой процент потомственных тружеников. Промышленность в данном регионе возникает, в основном, в пореформенный период – время массовой колонизации края. Это позволяет нам проследить процесс формирования определённого типа умонастроения, свойственного данному классу, не учитывая влияния традиции, преемственности рода занятий и образа жизни, основываясь единственно на причинах, связанных с реакцией личности на изменяющиеся внешние обстоятельства.

ГЛАВА 2.

ДЕМОГРАФИЧЕСКИЙ И ЭТНИЧЕСКИЙ АСПЕКТЫ СТАНОВЛЕНИЯ РАБОЧЕГО КЛАССА НА СЕВЕРНОМ КАВКАЗЕ

2.1. Источники формирования

Формирование рабочего класса на Северном Кавказе имеет ряд особенностей, отличающих данный процесс от аналогичных явлений, происходящих в других регионах Российской империи:

1) Возникновение рабочего класса сопряжено с массовым заселением края.

2) Протекание его становления на полиэтнической, поликультурной почве.

Наёмными рабочими становились, в большей или меньшей степени, представители различных социальных групп. Однозначно объединяющим фактором, в данном случае, являлось их бедственное материальное положение, вынуждавшее их прибегнуть к наёмному труду, часто единственному средству избежать нищеты. На ранней стадии принадлежность к определенному сословию являлось тем обстоятельством, которое во многом определяло специфику мышления, характер выбора, манеру поведения и другие социально обусловленные составляющие личности рабочего, формирующиеся в рамках его прежней социальной группы.

Своеобразие северокавказскому рабочему классу придаёт и полиэтннический состав района, где кроме горцев проживали и казаки, представляющие собой значительную субэтническую группу внутри российского этноса. Казаки отличались и своим социальным положением от масс переселенцев кон.XIX – нач.ХХ в.

Особенности ментальной среды, выходцы из которой формировали новый класс, в процессе социогенеза, играют не меньшую роль, нежели способы социальной ориентации, складывающиеся по признаку отношения к собственности. Иными словами, горец был, прежде всего, горцем, а крестьянин крестьянином, а уже потом наёмным рабочим. Этот факт подтверждается тем, что для многих, вынужденных работать внаём, это был единственный способ поправить свои дела в кругу прежних (и главных для него) интересов и потребностей.

Фото 1. Рабочий на мельнице в Екатеринодаре (1909 г.).

Капитализация социально-экономических отношений исподволь формировала новое качество умонастроения рабочего, ориентирующегося в своей деятельности, в первую очередь, на способ удовлетворения комплекса потребностей, сформированный и закреплённый традицией поколений.

Помимо указанных причин, мобильность личности в социальной среде ограничивается объективными рамками собственно экономических отношений, жёсткой классовой структурой общества.

Поскольку любой класс неоднороден по своему составу и подразделяется на определённые подгруппы, то каждая имеет свои, характерные для неё особенности социальной среды, определяющие совокупность практических отношений к окружающим реалиям, составляющие образ жизни личности.

"Реальная группа – это ограниченная в размерах общность людей, существующая в общем пространстве и времени и объединенная реальными отношениями". Данное определение, принятое в социальной психологии, важно для нас тем, что оно затрагивает деятельностный аспект предмета, прямо выводя нас к проблеме причин формирования определённых её способов. Целеполагание, в данном случае, является предшествующим звеном, опирающимся на специфические потребности, которые, в свою очередь, есть продукт традиционных социокультурных связей общественной и(или) этнической группы.

Наряду с индивидуальными потребностями в обществе возникают и групповые:

1. Потребности группы как данной системы, нуждающейся в определённых условиях для своего функционирования.

2. Потребности большинства личностей, входящих в данную группу, то есть типичные для группы потребности.

Мы исходим из того, что эти потребности, свойственные выходцам из различных слоёв общества и регионов Российской империи, заставляющие менять их образ жизни (работа в наём) занимают значительное место в вопросе об источниках формирования рабочих в крае. Сугубо крестьянские потребности и попытки их удовлетворения делали крестьянина рабочим, то же относится и к горцам и к казачьей "голытьбе".

Различное отношение к наёмному труду как способу удовлетворения потребностей, определяется воздействием и влиянием стереотипов мышления, традиций и обычаев, в не меньшей степени, чем материальным положением субъекта.

Восприятие человеком действительности зависит как от физиологических, так и от общественно-исторических условий. Это приводит к тому, что люди с нормальными физиологическими характеристиками, но воспитанные и находящиеся в разной социальной среде могут иметь различные социально-психологические особенности восприятия одного и того же события или явления. По этой причине в вопросе об особенностях формирования рабочего класса Северного Кавказа важно учитывать специфику общественной среды, из которой происходят рабочие, её наиболее общие социокультурные особенности. Говоря предметно, рабочие региона, в подавляющем большинстве, сформировались за счёт мигрантов из центральных и малороссийских губерний империи, казачества и горского населения, процент иностранных рабочих был незначителен.

В 1860 году по приказу главнокомандующего Кавказской Армией князя Барятинского упразднялась Кавказская линия, просуществовавшая более ста лет. Территорию к северу от главного Кавказского хребта, заключавшую в себе две области – Терскую и Кубанскую, а также Ставропольскую губернию – именовать Северным Кавказом. Часть Дагестана была официально причислена Закавказью.

Карта 1. Северный Кавказ и Закавказье в начале ХХ в.

В начале пореформенного периода сложились благоприятные условия для наполнения Северо-Кавказского региона переселенцами из других областей России. Так, в 1861 г. было отменено крепостное право, и с 1870 г. крестьяне центральных губерний получили право выхода из общины без земли. То есть, они могли покинуть свои деревни и отправиться на поиски лучшей доли куда угодно. И в этом отношении малонаселенные регионы Северного Кавказа, особенно богатая черноземами Кубань, представляли собой весьма желанное место жительства. И для этого возникли самые удобные обстоятельства. В 1868 г. выходит Указ «О дозволении русским подданным невойскового сословия селиться и приобретать собственность в землях казачьих войск» . Это довольно быстро привело к тому, что стало увеличиваться неказачье население станиц.

В 1870-е годы Кубанская область превратилась в самый заселяемый регион России. В 1872 г. сюда прибыло 54 тыс. переселенцев, в 1874 г. – 27,6 тыс., в 1879 г. – 44,1 тыс., а всего за десятилетие – 175,4 тыс. человек. Число расселения иногороднего населения в станицах Кубанской области равнялось 43 процентам.

К этому нужно прибавить, что в 1875 г. железная дорога соединила Владикавказ с Ростовом-на-Дону. а значит и со всей железнодорожной системой России, что существенно облегчило и удешевило переезд.

Карта 2. Владикавказская железная дорога.

Надо полагать, что всё это послужило толчком волны миграции на Северный Кавказ, рост населения которого за 30 лет превысил естественный прирост почти вдвое. Избыточное сельское население центральных российских губерний, которое даже в начале ХХ века составляло 85,5% (в малороссийских – 86%), выплёскивалось на окраины империи. Первым из наиболее значительных центров миграции становится Северный Кавказ.

В дореформенный период большая часть Северного Кавказа была заселена горскими племенами, средневековый уклад жизни которых не позволяет говорить о промышленной освоенности края. Другая часть земель была заселена казачеством, основным занятием которого было сельское хозяйство и военная служба. Города, в основном, носили характер форпостов, промыслы оставались кустарными.

Вплоть до последней трети XIX века Северный Кавказ был "белой полосой" в сравнении с промышленно развитыми Закавказьем и Югом России. Причины такого положения связаны с тем, что этот район оставался театром военных действий, здесь отсутствовали развитые коммуникации, связывающие край с центром России, сохранялся крепостнический режим, сковывающий свободное перетекание рабочей силы.

Рассматриваемый район носил ярко выраженный аграрный характер, территория была крайне редко заселена. Например, ещё в 1897 году плотность населения Кубанской области – 23,6 человека на 1 кв. версту (Ставропольская губерния – 16,5; Терская обл. – 15.3; Черноморская губ. – 8,9 человека. на 1 кв. версту). Население Кубанской области при этом составляло 1 928 800 человек, а в 1862 году оно было – 392 000 человек. До начала массовой колонизации края, плотность населения самой густонаселённой единицы составляла около 4,8 человек на 1 кв. версту. Говорить о наличии свободных рук, а, следовательно, и о формировании пролетариата на основе местного населения не приходится. Особенно если учесть характер хозяйственного уклада горцев и казаков. Последние в той же Кубанской области в 1862 году составляли более 97% населения.

Надо сказать, что в России не существовало определённой государственной программы колонизации, как это было, например, в Англии, где главным аргументом было просвещение и блага цивилизации, которые англичане якобы несли покорённым народам. С. Лурье замечает: "В специальных изданиях, посвящённых теоретическим аспектам колонизации, рассматривались самые разные проблемы, но только не её идеологическое обоснование. Видимо, в этом не было необходимости, оно подразумевалось само собой и основывалось на народной идеологии". Причины такого положения весьма разнообразны, и коренятся в глубинах национального характера русского человека.

Православная традиция издревле отводила русским некое приоритетное место среди народов их окружавших, что наиболее ярко осмыслено в теории – "Москва – третий Рим". Заложенное в ментальных характеристиках некое христианское мессианство, имплицитно определяло приоритетное место православного человека в окружающих реалиях разноязыкой, пёстрой, и в религиозном отношении, империи. "...Россия призвана сказать своё новое слово миру, как сказал его уже мир латинский, мир германский. Славянская раса, во главе которой стоит Россия, раскрыть свой дух, потенции, выявить свой пророческий дух". Быть может, подобная патетика и не была близка простым людям в их повседневной деятельности, но очевидно, что религиозный фактор играл заметную роль в процессе выделения и противопоставления по типу "мы-они". Последнее обстоятельство определялось так же и некоторыми психологическими установками, сформировавшимися в ходе этногенеза.

Государственная политика в вопросе колонизации в целом коррелировала с народным сознанием. Она диктовалась потребностью заселения окраин, упрочения русского элемента на максимально широкой территории. Отсюда можно заключить, что отсутствие государственной программы, теоретической базы заселения Северного Кавказа объясняется особенностями русской психологии колонизации, причём основные её парадигмы проводились в жизнь, чаще всего, бессознательно. "Колонизация – это, в конечном счёте, попытка приведения мира в соответствие с тем идеалом, который присущ тому или иному народу. Причём идеальные мотивы могут преобладать над всеми прочими – экономическими, военными и др.". Переселенческая политика правительства, хотя и не имела чётко сформулированной программы, но играла роль веского аргумента в проектах экономического освоения края. Основным звеном здесь должна была стать железная дорога.

В целях привлечения частных капиталов указом от 26 января 1857 г. было образовано Главное общество российских железных дорог, комитет которого 7 марта 1872 г. утвердил ныне существующее направление, связавшее Ростов-на-Дону и Владикавказ. 2 июля 1872 г., по представлению министра путей сообщения графа А.П. Бобринского, концессия на строительство была предоставлена Р.В. Штейнгелю.

Сооружение железнодорожной сети на Северном Кавказе произвело переворот в сношениях Кавказского края с Россией как в гражданском так и в военном отношении. "Представляя полный простор русскому элементу влиять на эту огромную страну, как в нравственном, так и в коммерческом отношении, запроектированная дорога обеспечит рассматриваемую пограничную область от всяких случайностей, внутренних беспорядков и внешних вторжений... Только подобная дорога может прикрепить Кавказский край и Закавказье к России навсегда прочными и неразрывными узами; тогда быть может не в дальнейшем будущем Кавказа не станет, а будет лишь продолжение Южной России до её азиатских границ". Из вышеприведённого отрывка можно заключить, что: а) именно этническим русским был открыт наибольший доступ в районы переселения; б) казаки, проживавшие здесь и ранее, считались, так сказать, "недостаточно русскими", выделялись в отдельную субэтническую, субкультурную группу, что, на наш взгляд, справедливо.

Фото 2. Станция Владикавказ.

В 1875 г. была сдана в эксплуатацию линия Ростов – Владикавказ. Спустя год Владикавказ был соединён с Петровском, а через него с Баку. В 1887 г. была пущена линия Тихорецк – Екатеринодар, в 1888 г. Екатеринодар – Новороссийск, в 1895 г. Кавказская – Михайловская (близ Ставрополя), в 1899 г. Тихорецк – Царицын, в 1901 г. Кавказская – Екатеринодар. Широкая эксплуатация железной дороги открыла доступ на Северный Кавказ не только богатым, зажиточным, но и бедным переселенцам.

Фото 3. Вокзал Ростов-Владикавказской железной дороги в с. Армавир (1875 г.).