Текст книги "Кубинский кризис. Хроника подводной войны"

Автор книги: Питер Хутхаузен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Мое уникальное наблюдательное окошко как оператора противолодочной системы на мостике «Блэнди» связывало меня с низким, убедительным голосом на другом конце громкоговорящей связи в рубке гидролокатора. Этот голос принадлежал Лесу Вестерману, получившему от Фрэнка Фленегена прозвище Плед за его голову, покрытую роскошными курчавыми коричневато-красными волосами. Рост у него был больше шести футов, он разговаривал очень мягко и был добродушным энсином из Чикаго. Лес был из тех людей, что и букашку не обидят, хотя он и командовал первым дивизионом, называемым палубной командой, в котором собрались самые неотесанные и грубые матросы, отъявленные любители поругаться. Вестерман каким-то волшебным способом мог управляться со своими головорезами из палубной команды. Одной из основных фигур из его петти-офицеров был Петит, помощник боцмана второго класса, старый моряк, которого коммандер Келли обычно понижал в звании во время традиционной для флота процедуры неюридического наказания, прозванного «капитанская мачта». Частенько его понижали в звании из старшего петти-офицера до петти-офицера третьего класса, обычно из-за его ссор во время увольнения на берег, случавшихся, как правило, в изрядной степени интоксикации. Петит был рыжим веснушчатым мужчиной средних лет, любившим хорошую потасовку. Как я позднее узнал, он был в свое время на борту горемычного эсминца ВМС США «Хобсон», в конце 1950-х годов разрезанного пополам авианосцем во время ночных маневров по занятию позиции по страховке самолетов позади авианосца. Передняя часть эсминца сразу же затонула, унося на дно семьдесят пять членов экипажа, а Петит, несший вахту на мостике, был выловлен из воды командой моторного вельбота, спущенного с авианосца. Однажды я почтительно спросил его про тот случай:

– Петит, я слышал, что вы спаслись во время столкновения «Хобсона» с авианосцем?

– Так точно, сэр, – не раздумывая, ответил Петит, – это была самая зае…кая штука, случившаяся с этим кораблем.

К этой теме я никогда больше не возвращался.

* * *

Мой первый опыт противолодочной войны случился поздним летом того же 1962 г., когда «Блэнди» в Ионическом море вошел в гидролокационный контакт с лодкой. Я до сих пор ясно вижу начало схватки, и у меня в ушах до сих пор стоит крещендо криков и ругательств, сопровождавших вертевшийся так и сяк по командам Келли корабль в его немыслимом преследовании подводной лодки. В те дни и годы смыслом существования корабля этого типа и его первейшей задачей являлась противолодочная борьба. При постройке эсминца планировалось, что его три орудийные установки калибра 127 мм будут главным калибром корабля, фактически же его главным калибром и главным оружием стали противолодочные головы. Мощь противолодочного эсминца заключена не в его вооружении, а в его умении находить, сопровождать и поддерживать контакт с подводной лодкой. Если командир эсминца достаточно опытен, чтобы удержать контакт с лодкой, то эсминец всегда может вызвать самолет и направить его на уничтожение лодки.

Той ночью я стал свидетелем повышения степени противолодочной готовности – именно тогда «Блэнди» установил контакт с американской ударной атомной подводной лодкой, совершавшей переход из Неаполя в район учений, где она должна была сыграть за противника против нашей эскадры, состоявшей из восьми эсминцев. В ту ночь «Блэнди» установил гидролокационный контакт и, как решительный бульдог, сохранял его три часа – пока руководитель учений не объявил об их окончании. Коммодор Моррисон приказал «Блэнди» прервать контакт и дать лодке возможность проследовать в ее район учений. Имевший прочный гидролокационный контакт с реальной подлодкой, Келли не хотел прерывать охоту, да и сам приказ задевал его за живое.

Установить и удерживать контакт с американской атомной ПЛ во время учений – такое случалось редко, поэтому удержание контакта было высочайшим достижением, и Келли и мысли не допускал о том, чтобы дать лодке уйти. Когда коммодор приказал «Блэнди» прервать контакт, Келли неохотно выполнил его, и, когда лодка всплывала после окончания учений, «Блэнди» был вынужден отвернуть на безопасный курс. Чтобы не рисковать, руководитель учений приказал лодке включить ходовые огни. Когда это случилось, «Блэнди» все еще находился прямо над лодкой. Келли отвернул корабль на безопасный курс, схватил меня за рубашку и указал на что-то в темноте. Там, в прозрачной воде, на глубине примерно пятьдесят футов или больше, под нами проходила подводная лодка с включенными ходовыми огнями, и ее большой темный силуэт напоминал крупного кита, увешанного яркими лампочками. Это видение сохранилось в моей памяти на долгие годы.

Когда «Блэнди» отстаивал честь эскадры, фактически же – всего Атлантического флота США, то и на мостике, и в рубке гидролокатора случались напряженные моменты, но мы хорошо справлялись с основной задачей, и мы знали это. Эд Келли гордился собой как хитрым и умелым тактиком в борьбе с подводными лодками. Еще до того как я вступил на борт «Блэнди», мне несколько раз рассказывали о знаменитом заходе в порт Барселоны. В кают-компании «Блэнди» тоже часто вспоминали о том, как «Блэнди» перехитрил две подводные лодки при заходе ударной группы в Барселону. Группа направлялась в порт для недельного отдыха, и Келли был временно назначен ее командиром для отработки упражнения «заход в порт при противодействии противника». Роль «противника» выполняли две дизельные подводные лодки ВМС США, а ударная группа, в которую входил «Блэнди», состояла из противолодочного авианосца «Рэндольф» и семи эсминцев сопровождения.

ВМС США в те дни имели множество разнотипных корабельных гидролокаторов, начиная со старых, но проверенных Второй мировой войне направленных гидролокаторов и кончая новыми всенаправленными гидролокаторами. Новые гидролокаторы имели большую мощность и имели более высокую рабочую частоту. Эсминцы «Блэнди» и «Бэрри» и авианосец «Рэндольф» были оснащены мощными гидролокационными станциями «SQS-23», имевшими большую дальность действия и более высокую рабочую частоту. По замыслу учений при заходе в порт при противодействии противника каждый корабль должен был безопасно пройти в бухту и не подставить себя под атаку двух подводных лодок.

Лодки могли залечь прямо у входа на фарватер и ждать, пока авианосец с кучей самолетов, закрепленных на его палубе, начнет проход фарватера, а следом за ним гуськом потянутся эсминцы сопровождения. Подводные лодки редко атакуют все корабли без разбора, потому что главная цель для них – авианосец. С потерей авианосца боевая эффективность всей нашей АПУГ серьезно падала, ведь авианосец противолодочной борьбы был самым серьезным противником подводных лодок, потому что он нес на себе самолеты и вертолеты со средствами обнаружения и средствами поражения подводных лодок; для подводных лодок эти самолеты и вертолеты были практически недосягаемы – за исключением того момента, когда они находились на палубе авианосца. Защита авианосца являлась основной задачей эсминцев, которые сами по себе были неплохими кораблями, но были слабоваты по части обнаружения лодок. Еще со времен Второй мировой войны стали поговаривать о том, что эсминцы могут выполнить боевую задачу по обозначению последнего местоположения подводной лодки слоем собственного горящего топлива в точке своего ухода на дно.

В тот день трудной задачей для Келли стало требование руководителя учений к кораблям ударной группы войти в порт поодиночке узким фарватером. Когда эсминцы завесы приблизились к началу фарватера, им пришлось сломать строй и действовать поодиночке, прикрывая авианосец, который должен был войти в фарватер как можно быстрее. Тактика действий подводных лодок была вполне предсказуемой, они хотели бы воспользоваться своим преимуществом, скрытностью и нанести один сильный удар. Сами лодки могли без помех лежать на дне или рядом со стоящим на якоре торговым судном, что затрудняло их обнаружение, и выжидать, а потом пустить торпеды по входящему в фарватер авианосцу. С помощью пассивных гидролокаторов лодки могли спокойно вести прослушивание и контролировать обстановку, и Келли знал, что у подводников имеется хороший шанс сделать один пуск торпеды, и этот пуск будет именно по авианосцу. Келли знал также, что подводники очень хорошо разбираются в различных направлениях и интенсивности работы и других характеристиках гидролокаторов, а также шумах винтов всех надводных кораблей. Лодки не поднимали перископ, избегая риска быть обнаруженными, но тем не менее они прекрасно различали, где находятся передовая завеса, авианосец и корабли его сопровождения.

Когда ударная группа под командованием Келли приблизилась к началу фарватера Барселоны и поджидавшим ее подводным лодкам, активные гидролокаторы кораблей завесы на полную мощность включились в работу на излучение, пытаясь обнаружить подводные лодки. В обычных условиях эсминцы «Блэнди» и «Бэрри», оснащенные мощными гидролокаторами, находились бы по обеим сторонам авианосца по курсу его хода, однако в тот день Келли поставил «Бэрри» на место авианосца, а авианосец «Рэндольф» с работающим гидролокатором, установленным в носовой части авианосца, поставил на место эсминца сопровождения в строю кораблей.

К тому времени, когда подводные лодки различили подмену, авианосец благополучно прошмыгнул в бухту. Эсминец «Бэрри» был пушечным мясом, но едва ли стоил того, чтобы лодки раскрыли свое местоположение пуском торпеды на мелководье по такой скромной добыче. Учение подтвердило то, что каждый из нас уже знал – эсминцы были расходным материалом.

Операция «Кама»: убытие

30 сентября 1962 г.

69-я бригада советских ПЛ

Кольский полуостров

Бухта Сайда – это бывшая рыбацкая деревушка, спрятавшаяся среди нескончаемых и покрытых тайгой сопок Кольского полуострова, километрах в двадцати северо-западнее Мурманска. Глубина моря у трех крошечных, размером с мизинец, пирсов, которыми долгие годы пользовались рыбаки, а потом их забрал флот, составляла двадцать метров, и этого было более чем достаточно для ударных ПЛ «Проект 641». В десяти километрах на юго-восток – если ехать по ухабистой и грязной дороге – лежал порт Полярный, база 4-й орденов Красного Знамени и Ушакова эскадры подводных лодок. В 1962 г. эскадра состояла из 69-й бригады ПЛ (четыре ударные дизельные ПЛ «Проект 641») и 18-й дивизии ПЛ (семь дизельных ПЛ «Проект 629») с баллистическими ракетами. Каждая из этих лодок была вооружена тремя баллистическими ракетами «Р-13» («Д-2»). Пуск ракет производился с интервалом в 4 минуты, но только из надводного положения.

Четыре ударные ПЛ являлась рабочими лошадками эскадры. Силовая установка каждой лодки состояла из трех дизелей и трех электромоторов, спрятанных в черный стальной корпус, а посередине покатой палубы сидела на корточках закругленная рубка. Светлые блестящие панели рубки, которые закрывали носовые гидроакустические приемопередатчики, вместе с панелями акустических антенн пассивного гидролокатора смахивали на стянутый в ухмылке рот, а плексигласовые покрытия окошек штурманского мостика рубки походили на глаза, и все это вместе придавало группе лодок вид четырех темных и безобразных драконов. 30 сентября четверка этих мрачных морских монстров, обмотанных стальными тросами, стояла в бухте Сайда пришвартованной к старым деревянным рыбацким причалам и ожидала убытия. Лодки покинули родные причалы в Полярном и пришли в бухту Сайда три дня назад под покровом темноты, скрывая предстоящий выход в море от родственников, всегда с любопытством осматривающих бухту Полярного из серых панельных домов, в которых жили семьи офицеров и мичманов. Тихий уход в бухту Сайда был сделан для того, чтобы запланированная последней операция по погрузке спецторпед прошла в полной тайне.

Спецбоеприпасы, т. е. торпеды с ядерной боеголовкой, никогда не состояли на вооружении этих лодок, кстати, они не состояли на вооружении ни одной из подводных лодок советского Краснознаменного СФ. Это были торпеды калибра 533-мм, на носовой части которых имелась пурпурная маркировка, которая и отличала их от обычных торпед того же калибра, нос которых был окрашен в серый цвет.

Старший лейтенант Володя Воронов молча наблюдал за тем, как в вечерних сумерках плавучий кран опускал одиночную торпеду через передний приемный люк подводной лодки «Б-130». Советским подводным лодкам назначались постоянные номера вместо имен собственных, как в американском флоте, по этим номерам их и называли. У лодок «Проекта 641» перед каждым номером стояла буква «Б» – сокращение от русского слова «большой». Эти номера не были связаны с бортовыми номерами, которые иногда наносились на корпус лодки; в целях скрытности бортовые номера периодически менялись.

Воронов был начальником минно-торпедной боевой части. Странно, думал он, что вместе с новой торпедой на борт прибыл и офицер по ее безопасности, который явно не был подводником, хотя и носил голубой комбинезон и черную пилотку, которую надевали офицеры-подводники, отличаясь тем самым от своих товарищей с надводных кораблей. Сопровождавший спецоружие офицер имел при себе небольшой пистолет в коричневой кожаной кобуре, которую прикрывала голубая форма. Пистолет подчеркивал значимость офицера, который в последующие несколько недель будет редко выходить из носового торпедного отсека, где у него будет персональная койка, растянутая прямо над торпедой в небольшом занавешенном закутке, места в котором хватало только на то, чтобы прикрыть торпеду и офицерскую койку, подвешенную на цепях. Офицера часто видели проверяющим целостность свинцовой печати, которая скрепляла концы провода, блокирующего доступ к панели, расположенной в верхней передней части торпеды с пурпурным носом.

Этот особый офицер напоминал Воронову сводника, охраняющего что-то непристойное. Воронов уже заметил, что каждая из трех оставшихся лодок их бригады в этот вечер тоже получила по одной такой торпеде, на каждую торпеду был выделен свой офицер сопровождения; все офицеры сопровождения почему-то выглядели на одно лицо и на настоящих подводников не походили, хотя и были одеты в соответствующую форму.

Они были чересчур чистенькими, да и двигались смешно. Кое-кто из моряков шутил, что они были офицерами КГБ, но вслух об этом не говорили, потому что это никого особенно и не волновало. Экипажи просто игнорировали пришельцев, и неприличные высказывания звучали тогда, когда этих офицеров не было поблизости.

Командир «Б-130» капитан 2 ранга Николай Шумков, темноволосый, крупный и мускулистый офицер, развернулся на нижней ступеньке трапа, шедшего через основной выход с центрального командного на мостик лодки, которая была первой пришвартована к пирсу. Помещение было слабо освещено. Шумков помолчал, потом, указывая на манометр давления в магистрали первого дизеля, произнес:

– Виктор, пригляди за давлением. Я вернусь, когда закончу с прощальными поцелуями.

– Есть, товарищ командир, – быстро ответил старпом Виктор Фролов. – Все отсеки доложили о готовности и об укомплектованности постов. Отдаем швартовы в три тридцать утра.

Шумков что-то пробормотал и стал подниматься по узкому трапу, потом он вышел на нижний уровень мостика и открыл люк для прохода на палубу лодки. В темноте стояли двое часовых с автоматами Калашникова на плече, от их дыхания поднимался пар, различимый в тусклом свете с дальнего конца пирса. Было холодно, но не так, как предыдущей ночью. Лед на корпусе лодки успел стаять, но еще поблескивал на пирсе маслянисто-ржавыми лужами. Шумков прошел по сходням с лодки на пирс и двинулся к одноэтажному домику, стоявшему в самом начале пирса. Подходя к домику, он различил силуэты двух часовых, стоящих по обеим сторонам двери, а потом увидел еще одну фигуру, двигавшуюся в темноте к домику от второго пирса. Когда фигура приблизилась, он узнал в ней Алексея Дубивко, командира однотипной лодки «Б-36». Дубивко остановился возле часовых и поджидал Шумкова. Они пожали друг другу руки, здороваясь, откозыряли часовым, отдавшим им честь, и вошли в плохо освещенный домик, в котором командирам всех четырех лодок было приказано собраться в полночь для встречи с командующим эскадрой контр-адмиралом Рыбалко.

Рыбалко стоял во главе стола, в черной морской шинели и каракулевой зимней шапке-ушанке, которую носили старшие офицеры. Рядом с ним был адмирал Фокин из ГШ ВМФ, позади Фокина находилась группа офицеров, включавшая начальника штаба эскадры и заместителя командира эскадры по политической части.

Адмирал Рыбалко не улыбался, держался скованно и жестом указал им на места за столом, за которым уже сидел командир третьей подводной лодки, который кивком поздоровался с только что прибывшими коллегами. Прибывший раньше других командиров офицер являлся капитаном 2 ранга Рюриком Кетовым, командиром «Б-4», самой молодой из четырех подводных лодок. Трое командиров сидели спокойно перед державшимся формально Рыбалко и неторопливо оглядывали небольшую комнату. Напротив них на стене висело Красное знамя с полным наименованием эскадры – 4-я Краснознаменная ордена Ушакова эскадра подводных лодок. На знамени, отделанном по краям золотой бахромой, виднелись пятна воды. С одной стороны знамя выглядело выцветшим; второпях принесенное в помещение, оно было мятым.

Позади всех на стуле с прямой спинкой сидел еще один адмирал, и на погонах его зимней шинели, в которой он находился в холодной комнате, виднелись две звезды вице-адмирала. Этим адмиралом был Анатолий Россохо, начальник штаба – заместитель командующего СФ; он представлял здесь командующего СФ и должен был лично убедиться в том, что четыре подводные лодки, задействованные в операции «Кама», убыли по расписанию и что у командиров лодок нет никаких неясностей относительно применения спецоружия. Россохо не был подводником, но успел покомандовать многими надводными кораблями, был известным специалистом по корабельной артиллерии и имел репутацию нестандартного сторонника многих интересных флотских начинаний. Если на флоте появлялась какая-то новая и передовая идея, то обычно за ней стоял Россохо. Он был резок и напорист, но являлся интеллектуалом и даже писал стихи. Он прославился тем, что организовывал и руководил проводкой первых морских караванов через льды, закрывавшие подходы к северным владениям СССР, из Мурманска в Тихий океан. Такие караваны были чрезвычайно рискованным делом, и с появлением атомных ледоколов Россохо был первопроходцем в проводке караванов торговых судов и военных кораблей, включая подводные лодки, с Северного флота на Тихоокеанский. Использование северного маршрута долгие годы считалось альтернативой длинному пути от района действия одного флота к району действия другого, и одной из основных причин так полагать была возможность перегонять боевые корабли и подводные лодки, не показывая их иностранцам. У Россохо была также репутация опытного океанографа и гидрографа, он дважды был лауреатом Государственной премии СССР за свои книги, в число которых входили «Атлас мирового океана» и сборник избранных стихов. Присутствие хорошо известного адмирала в страшно холодной комнате проходило незамеченным до того момента, пока разговор не зашел о правилах, определяющих применение ядерных торпед, только что погруженных на четыре лодки. Шумков первым заметил адмирала и толкнул локтем Дубивко.

– Погляди-ка, кто здесь! – Все, что связано с этой операцией, подумал Шумков, собрано вместе, как будто убытию было уделено мало места в планировании или убытие вовсе не планировалось. Спецторпеды прибыли за день до прихода лодок, но в бухте Сайда четыре лодки были вынуждены ждать в готовности к погрузке плавучий кран, который почему-то не вышел вовремя из соседнего Гаджиево. Несмотря на задержку, все командиры лодок занимались подготовкой к отплытию и были заняты этим полные шесть часов до прибытия баржи с краном. Теперь неожиданно сидевшие в ожидании инструктажа трое офицеров обнаружили присутствие человека, который был больше легендой, чем реальностью, офицера, которого они меньше всего ожидали увидеть этой ночью в бухте Сайда.

Дверь домика опять отворилась, и вошел командир четвертой подводной лодки, капитан второго ранга Виталий Савицкий, в сопровождении командира бригады капитана 1 ранга Агафонова и начальника штаба бригады капитана 1 ранга Василия Архипова. Они поприветствовали адмирала Рыбалко, который неуклюже переминался с ноги на ногу.

– Начнем, товарищи, осталось мало времени, – отрывисто произнес Рыбалко.

Прибывшие быстро заняли свои места за маленьким столом. Рыбалко начал говорить, а старшие по рангу адмиралы Фокин и Россохо продолжали спокойно сидеть позади него на стульях, расставленных вдоль стены.

В углу комнаты стояла небольшая печка, топившаяся углем; в своей средней части она раскалилась до розового цвета, и через плохо заделанные швы кирпичной кладки был виден полыхавший внутри огонь. Комната была наполнена едким запахом сгоревшего угля, пробивавшимся через кривой дымоход. Несмотря на топившуюся печку, в комнате было холодно и сыро, а пол казался ледяным, поэтому адмирал Рыбалко притоптывал ногами и вертел ими из стороны в сторону. Сейчас Рыбалко являлся командующим эскадрой, которая специально для похода на Кубу была переименована в Двадцатую особую эскадру.

– Доброе угро, товарищи командиры, – начал он. – Я не буду касаться деталей ваших маршрутов и боевых задач, потому что они ясно обозначены в запечатанных конвертах, которые уже находятся на борту всех ваших лодок. – Приступ кашля прервал его, он прикрыл рот носовым платком, отдышался и убрал платок в карман. – Сейчас вы имеете только общее представление о том, куда вы направляетесь. Я хочу передать вам персональные приветствия от командующего Северным флотом, чуть позже вы можете задать вопросы мне и адмиралу Фокину, представителю Главного штаба ВМФ, с которым я имел удовольствие провести последние четыре дня.

Адмирал сделал паузу и посмотрел на старшего по званию адмирала.

– Вы все встречались с ним два дня назад во время последнего инструктажа на борту плавбазы «Дмитрий Галкин». Повторяю, что подробности ваших боевых задач изложены в пакетах, и прошу вас после погружения довести их до ваших основных офицеров.

Рыбалко замолчал и оглядел каждого из командиров, словно хотел обнаружить малейшие признаки непонимания.

– Адмирал Фокин просил меня подчеркнуть тот факт, что в ходе выполнения поставленных задач каждый из вас несет на своих плечах колоссальную ответственность.

Основная забота за подготовку лодок к убытию была возложена на командующего СФ адмирала Касатонова и члена Военного совета СФ контр-адмирала Сизова. Фактически же именно адмиралы Фокин и Рыбалко выполнили большую часть работы по подготовке подводных лодок и непосредственно помогали командирам, когда у тех возникали трудности с получением дополнительных запчастей и провианта. Адмирал продолжал бубнить своим высоким голосом, а Шумков поглядывал на других командиров лодок, которые, хоть и выглядели уставшими, слушали внимательно. Минувшая неделя выдалась жаркой, потому что они взяли на борт большое количество топлива и запасов, заполнив почти каждый сантиметр свободного пространства на каждой из лодок. Шумков заметил, как дежурный открыл печную дверцу и с шумом высыпал в печь банку мелкого угля. Дверца хлопнула, прервав адмирала.

– Архипов, освободите помещение от рабочего персонала.

Начальник штаба вскочил на ноги и бросился к двум дежурным, тесня их к двери на черный как смоль утренний воздух. Потом он вернулся на свое место.

Адмирал продолжал:

– Каждый из вас имеет возможность нанести смертельный урон американским силам, но я призываю вас к сдержанности. Считается весьма маловероятным, чтобы американские противолодочные силы представляли собой нечто более серьезное, чем то, что они являются в повседневной степени готовности, и особой опасности не представляют. – Он опять прокашлялся. – Тщательно изучите ваши боевые задачи, они расписаны очень подробно.

Шумков поглядел на Дубивко, который улыбнулся и слегка повел глазами, показывая, что все это он уже слышал. Эти двое были близкими друзьями, и в прежние годы каждому из них довелось послужить не на одной лодке. Они считались самыми опытными командирами в эскадре и лучшими в бригаде. Они не знали, какова их новая боевая задача, но понимали, получив специальную тропическую форму, что их отправляют надолго, и туда, где будет гораздо теплее, чем на Кольском полуострове. Оба предвкушали приключения, но знали, что менее авантюрные командиры – Савицкий, которого прозвали Свитер, и Кетов, по прозвищу Осторожный, не очень-то приветствовали идею продолжительной командировки. И Шумкову, и Дубивко нравились загадочность и аспект неизвестности их боевых задач.

Адмирал завершил разговор:

– Каждый из вас имеет в своих руках потенциал, достаточный для начала новой мировой войны, и поэтому, товарищи, постарайтесь не втянуть нас в нее. А теперь, – он помедлил, словно подыскивая слова, – удачного вам плавания и семь футов под килем. – Это была старая присказка русских моряков, во многом сходная с известной на Западе прощальной поговоркой «пусть у вас всегда будет хороший ветер и попутное течение», обычно она произносилась в ходе более дружеских и менее формальных прощаний; здесь же она была несколько неуместной. Рыбалко казался взволнованным, несомненно, его беспокоила важность задачи, которая им предстояла. – Вопросы есть?

Последовала долгая и молчаливая пауза. Шумков оглядел сидящих за столом и вдруг увидел, что Кетов встает.

– Товарищ адмирал, я знаю, что наши боевые задачи детально расписаны в запечатанных конвертах, которые уже на борту, но мы все беспокоимся по поводу условий использования спецторпед. Чего именно нам ожидать? Как и когда мы можем применить их?

Последовала еще одна долгая пауза, а потом вперед шагнул адмирал Фокин. Рыбалко, которому пришли на выручку, отступил немного назад, опять коротко кашлянув.

– Товарищи командиры, – начал Фокин, – мы все еще не полностью готовы, чтобы заниматься этим вопросом, но чтобы вы знали наверняка…

Начальник штаба СФ вице-адмирал Россохо, сидевший позади группы старших начальников, неожиданно встал со стула и прошел вперед. Он оглядел собравшихся и помолчал, словно ожидая начала своей партии на сцене. Вся четверка командиров подводных лодок с изумлением взирала на легендарную фигуру. У Россохо были острые черты лица, которые отличали его от большинства русских офицеров, и походил он больше на греческую статую, чем на русского адмирала.

Россохо оглядел четверых командиров лодок и произнес громко и отчетливо:

– Товарищи офицеры, по возвращении на лодки запишите мои слова в свои вахтенные журналы. Итак, применение спецоружия разрешается при следующих условиях: первое – в том случае, если вы атакованы глубинными бомбами и прочный корпус лодки разрушен; второе – при нахождении в надводном положении вы попали под обстрел и получили повреждения; и третье – по приказу из Москвы.

Опять последовала долгая пауза, во время которой все адмиралы обернулись, чтобы получше разглядеть высокого, стройного, но широкогрудого Россохо, который стоял с выдвинутым вперед подбородком, словно ожидая нападения. Никто больше и слова не сказал об условиях применения спецоружия. Стоявший за столом Кетов перевел взгляд с адмирала Рыбалко на адмирала Фокина и сел, увидев, что они больше ничего не добавят к сказанному. Рыбалко опять спросил:

– Вопросы? – Вопросов не было.

Офицеры дружно поднялись и поочередно тепло попрощались с Рыбалко, пожав ему руку, потом отсалютовали другим адмиралам, стоявшим чуть позади Рыбалко; хоть Рыбалко и был ниже адмиралов по должности, те уступили ему честь прощания, поскольку в оперативном плане командиры лодок подчинялись непосредственно ему. Командиры вышли на улицу, где царила все та же кромешная темнота и клубился туман, делавший темноту еще более дикой. Четверка командиров лодок и начальник штаба бригады остановились, чтобы покурить и дать глазам привыкнуть к темноте.

– Как вы думаете, что привело Россохо в это богом забытое место? Что, операция является каким-то новым экспериментом в морской науке? – прервал молчание Кетов.

– Понятия не имею, – сказал Шумков – знаю только, что у меня на борту больше икры и тушенки, чем мне довелось увидеть за всю свою службу.

– Ну да, а еще эти нелепые короткие штаны защитного цвета, – ответил Кетов. – Ты когда-нибудь видел коленки Савицкого под шортами на Черном море? Не доводилось? Он похож на цаплю.

– Ну, товарищи, – произнес начальник штаба Архипов, – пора идти. Желаю удачи. – Они обменялись рукопожатиями.

– Вот что, товарищ Дубивко, – шутливо произнес Шумков, направляясь к пирсу, – помни, что в этом супе я буду идти сразу за тобой, поэтому не останавливайся, а то я врежусь в твою корму.

– Похоже на тебя, Николай, – улыбнулся Дубивко. – Ты ведь служака, знаешь, что командир бригады будет контролировать поход с лодки Кетова, так что ты все время будешь выпендриваться. – Они заулыбались в темноте и зашагали по пирсу.

Шумков вспоминал, что произошло за последние полгода. Хотя они узнали об операции «Кама» только два месяца назад, их экипажи готовились к ней уже более шести месяцев. С января все четыре лодки находились на верфях в Росте, недалеко от Мурманска, где проходили регламентное обслуживание в увеличенном объеме и ремонт. Четверо командиров поняли, что им предстоит долгий и трудный патруль и что, возможно, они будут действовать совместно, поскольку ремонт на верфях производился с изменением сроков планового ремонта каждой из четырех лодок, однако никто из их экипажей не имел и представления о том, что продолжительный поход будет включать в себя и смену порта базирования. Слухи разного рода ходили по домам подводников в Полярном с апреля, и многие из этих слухов были близки к правде. От одной офицерской жены к другой передавался рассказ о том, что их ожидает переброска воздушным или морским путем в какие-то новые порты в какой-то далекой стране с тропическим климатом. Многие из слухов отвергались как принятие желаемого за действительное, особенно в те месяцы, когда весна казалась совсем близкой, когда неотступные мороз и снег на Кольском полуострове все слабели и слабели и в конце июля наступало короткое лето. Жизнь на Севере была нелегкой, но всегда имелась золотая возможность отдохнуть всей семьей в отпуске во флотских оздоровительных центрах на Черном море. Эти отпуска случались обычно после окончания тяжелых походов и давали мужественным женам и семьям нечто, и это нечто стоило ожидания. Продолжительность отпусков уменьшалась из-за разных дополнительных забот, потому что у командного состава всегда, кажется, имелся длинный перечень неоконченных дел, проблем с личным составом, учебными циклами и материально-техническим обеспечением – и всем этим надо было заниматься именно командирам.