Текст книги "Кубинский кризис. Хроника подводной войны"

Автор книги: Питер Хутхаузен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

Командование противолодочных операций Атлантического флота в Норфолке присваивало временные номера всем контактам с ПЛ, о которых докладывалось по системе оповещения Командования. Если предполагалось, что это ПЛ, обнаруженная РЛС в надводном положении или же гидролокатором в подводном положении, то контакту присваивался номер, которому предшествовала буква «С».

При визуальном обнаружении объекта на поверхности моря и идентификации его как подводная лодка контакту присваивался номер с префиксом «В». Подводная лодка класса «Зулу», замеченная у советского танкера «Терек», была четким визуальным контактом, который 21 октября был сфотографирован и учтен. Многие другие гидролокационные и радиолокационные контакты, о которых докладывалось в период кубинского кризиса, были учтены как «предположительно, подводная лодка» и получили номера от «С 1» до «С 26». Эти временные номера назначались для обеспечения непрерывности слежения за контактом, обнаруженным надводным кораблем или самолетом. Решение о том, что считать одним и тем же контактом, принималось аналитиками, работавшими в благословенных кабинетах штаба противолодочных сил в Норфолке. Обычно это были опытные летчики, подводники или же офицеры эсминцев, имевшие многолетнюю практику охоты за подводными лодками. В кутерьме октябрьских недель 1962 г. номеров с буквой «С», т. е. «предположительно, подводная лодка», было назначено гораздо больше, чем имелось советских ПЛ в данном районе.

Система оповещения и оценки вела свою родословную с нелегких дней битвы за Атлантику во Второй мировой войне, но с тех пор улучшилась, так как на вооружение кораблей были приняты новые системы обнаружения, а экипажи самих кораблей, самолетов и подводных лодок, помимо нового оборудования, стали обладать еще и современным пониманием того, как температура, плотность, соленость морской воды и течения влияют на распространение звука. Наука противолодочной войны далеко ушла от года 1945-го, да и качество подготовки улучшилось, и все же в ней, в науке, была какая-то ограниченность, наличие которой заставляло только немногих пересекать ту незримую грань; после которой умелый мастеровой противолодочной борьбы становился настоящим художником, мастером своего дела. На борту «Блэнди» нам посчастливилось иметь несколько таких мастеров, среди них были офицер по борьбе с ПЛ Брэд Шерман, оператор гидролокатора первого класса Ларри Адкок и несколько его подчиненных, которые работали в недрах корабля, в холодных закутках рубки гидроакустики. В центре боевой информации, который был мозгом корабля, колдовали офицеры-оперативники Боб Бринер и Фрэнк Фленеген и авиационные наводчики – операторы РЛС Брюс Когсуэлл и Руди Бамп. Королем художников противолодочной борьбы, конечно же, был командир, Эд Келли, обладавший еще и невероятной способностью чуять лодку или даже каким-то образом знать, о чем думает ее командир.

В то время всего лишь несколько человек на борту эсминца что-то знали о новой секретной и передовой американской системе обнаружения источников подводных шумов под названием «СОСУС». Эта обширная система, состоявшая из большого числа чувствительных гидрофонов, установленных сериями на дне океана на стратегических направлениях в северной Атлантике, управлялась из святилища, которое называлось «Океанские системы (Атлантический океан)» и находилась в Норфолке; система позволяла отслеживать объекты, двигающиеся в океане и издающие шумы. «СОСУС» впоследствии стала более совершенной, в ней стали использоваться более мощные компьютеры и автоматическая проводка объектов; это произошло после того, как шумность подводных лодок уменьшилась, что затруднило слежение за ними.

В октябре 1962 г. система «СОСУС» была еще новой, а комплексная база данных, потребная для привязки уровней шумов к конкретной советской подводной лодке, была скудной. В предыдущие годы советские подводные лодки совершили относительно немного походов в просторы Атлантики. Отдельные ударные дизельные подводные лодки дальнего действия начали патрулирование в Атлантике в 1959 г., а новые советские ударные ПЛ с ЯЭУ делали только эпизодические вылазки к нашему побережью. Новейшая морская угроза со стороны Советов, вариант лодки класса «Хотел» с ядерными баллистическими ракетами – ответ на американские ПЛ с ракетами «Поларис» – совершила несколько походов на патрулирование в Атлантике, а на ее прототипе, подлодке «К-19», в июле 1961 г. произошла ужасная катастрофа реактора. Эту лодку, как я писал выше, 1200 миль тянули на буксире в советские воды, а многие члены экипажа тем временем умирали от больших доз радиации. Основу советского подводного флота с баллистическими ракетами в то время составляли дизельные лодки «Проекта 629», имевшие на вооружении баллистические ракеты «Р-13» с дальностью пуска 350 миль. Эти лодки всего несколько раз выходили из советских территориальных вод на патрулирование, но в случае войны были способны приблизиться к побережью США и находиться от целей на дальности пуска ракет. Датчики американских систем в Атлантике недостаточно хорошо отслеживали перемещения этих лодок, поэтому нужной информации по их шумности – звуковых «отпечатков пальцев», называемых еще данными по уровню давления звука, – было мало для точной настройки системы «СОСУС». Следовательно, было мало данных для привязки и классификации советских ПЛ, выходящих из своих портов; это относилось и к дизельным ПЛ класса «Фокстрот»; вот почему работа по установлению первого контакта с лодкой выполнялась большей частью противолодочными самолетами дальнего действия «Нептун» «P2V», совершавшими вылеты на патрулирование с Исландии, с Азорских островов и с баз авиации ВМС, расположенных на Восточном побережье США, от Брунсуика, штат Мейн, до Ки-Уэста, штат Флорида. Британские силы помогали прикрывать северную Атлантику и исландско-шетландско-фарерский рубеж, их противолодочные патрульные самолеты дальнего действия «Нимрод» и «Шеклтон» совершали полеты с авиастанции Розайт в северной Шотландии. С базы Галифакс в Новой Скотии летали канадцы на собственных противолодочных самолетах «Аргус», помогая американцам, действовавшим с авиабазы Рейкьявик, Исландия. Новых американских турбовинтовых самолетов «Орион» «Р-3» тогда было еще было мало, и действовали они тогда всего лишь с нескольких авиабаз Восточного побережья США, одной из которых была база Центра развития авиации ВМС в Потоксент Ривер, штат Мэриленд.

– Фленеген, вот последнее донесение по русским силам южнее Азорских островов. Отнесите его наверх командиру и коммодору. – Боб Бринер, офицер-оперативник, закончивший академию ВМС в Аннаполисе в 1954 г., был спокойным офицером, корректным до мелочей в соблюдении военного этикета и невозмутимым во всем, что он делал. Никто из нас толком не мог понять, как он мог оставаться абсолютно спокойным, когда Эд Келли рычал на него или когда непоседливый старпом поносил его за то, что застал одного из подчиненных ему офицеров прикорнувшим после полуденного приема пиши, или же за то, что кто-то из его связистов стянул на камбузе несколько сладких булочек. Бринер был невозмутим и спокойно опекал своих подчиненных, невзирая на орущего капитана или крадущегося на цыпочках старпома. Сам бог послал нам Бринера в качестве начальника службы. Он потратил много личного времени на разговоры с каждым из своих подчиненных, во время которых он узнал об их личных проблемах и обстановке в семьях. Самое важное, Бринер прикрывал нас от постоянного гнева старпома, который пленных не брал.

– И вот что еще, Фрэнк, – спокойно сказал Бриннер, – когда находитесь рядом с мостиком, следите за своей речью. Коммодор жалуется, что некоторые офицеры нашего корабля увлекаются богохульством.

Фленеген улыбнулся:

– Черт побери, увлекаются богохульством, сэр? Не могу понять, почему он так говорит. – Он быстро покинул центр боевой информации и направился с пришпиленным к листу плотного картона донесением на мостик, к командирскому креслу на правом выступе.

Келли сидел, свесив голову, в своем высоком, мягком кресле на правом выступе и казался спящим, но он был, как всегда, настороже, и клевал носом лишь до тех пор, пока некая душа на мостике – обычно вахтенный офицер на мостике или помощник вахтенного офицера – не совершала какой-нибудь ошибки, и тогда он пулей вылетал из своего кресла, ругаясь, на чем свет стоит.

Фленеген подошел к кожаному вращающемуся креслу и протянул командиру картонку с донесением.

– Сэр, последнее донесение по русским – плавбаза подводных лодок, танкер и лодка класса «Зулу». – Келли молча взял картонку, щелчком открыл донесение и начал читать.

Вахтенным офицером в этот раз был Гэри Ладжер, наблюдавший за Фленегеном краешком глаза.

– У вас эсминец не на позиции, Ладжер! – неожиданно заорал Келли. – Собирайте жопу в охапку и живо туда, где вам надлежит быть!

– Есть, сэр. – Покрасневший Ладжер направился на левый выступ мостика и взял пеленг на авианосец «Эссекс». Как командир мог узнать, что корабль находится не на позиции в составе завесы, ведь из кресла командира авианосец не был даже виден?

Ладжер вернулся к центральному пелорусу (высокий нактоус, т. е. подставка в форме колонны, для подвешивания в нем на кардановых кольцах гироскопического компаса. – Прим. перев.) и глянул на Келли.

– Сэр, пеленг на авианосец 120 градусов, дальность две тысячи ярдов. Мы на позиции, сэр.

– Вы хотели сказать, мы вернулисьна позицию, Ладжер. – Командир сроду не допускал, чтобы последнее слово оставалось за младшим офицером. Келли улыбался, и Фленеген понял, что он в хорошем настроении, так обычно и бывало, когда вахтенным офицером был опытный Ладжер, а когда поблизости не было коммодора, то Келли мог быть даже приятным.

Фленеген стоял у кресла командира, а Келли продолжал чтение телеграмм. Фленеген подмигнул Ладжеру, который все еще досадовал на себя за то, что капитан подловил его на том, что корабль всего на несколько градусов оказался вне позиции. Ладжер поглядывал поверх пятидюймового орудия, т. е. установки № 51, на нос корабля, разрезающий волны. Широкий, грациозно расходящийся нос был одним из самых красивых элементов конструкции эсминцев класса «Форест Шерман», который улучшил мореходные качества при большом волнении моря, смягчая проваливания корабля при сильном шторме. В процессе модернизации на верхнюю часть корабля нагрузили так много электронного оборудования, что центр тяжести значительно поднялся, заставив эсминец гораздо медленнее и тяжелее реагировать на бортовую качку при волне с траверза.

24 октября, в среду, утро выдалось прекрасным, а волна умеренной; было тепло и ясно, почти мирно, и на скорости двадцать пять узлов авианосец и его эскорт двигались на юг, к Кубе. Под ярким утренним солнцем один из вахтенных на мостике вдруг негромко начал свистеть. Фленеген, ожидавший, пока Келли закончит чтение телеграмм, склонился над столиком со штурманскими картами. Он услышал свист и оглядел ходовую рубку в поисках свистуна, им оказался новый матрос вахтенной команды Ричард Клоостерман, здоровяк-датчанин из штата Миннесота, попавший на корабль буквально перед выходом из Ньюпорта. Клоостерман, светлокожий блондин, имел рост шесть футов и четыре дюйма (примерно 193 см. – Прим. перев.) и вес 250 фунтов (примерно 113, 5 кг. – Прим. перев.). Он точно соответствовал своему имени – невинный, розовощекий, неуклюжий и неловкий до такой степени, что кое-кто считал его заторможенным. Однако Клоостерман был просто медлителен, но необыкновенно вежлив и стеснителен; он вышел из хорошей сельской семьи американцев датского происхождения. Может быть, он стал свистеть потому, что, как и вся вахта, надеялся, что его вскоре заменят и он отправится завтракать. Однако на корабле на свист было наложено табу.

Фленеген мог спокойно заставить Клоостермана прекратить свистеть, однако первые звуки уже достигли ушей Эдда Келли, и он дернулся в кресле, словно от удара электрическим током.

– Кто, черт побери, свистит у меня на мостике? – прорычал он, оборачиваясь в сторону ходовой рубки и стараясь увидеть нарушителя. Клоостерман, стоявший, согласно инструкции по вахтенной службе, позади рулевого, продолжал счастливо насвистывать. Насупившись, Келли оглядел рубку. Фленеген зажмурился в предвкушении взрыва.

– Фленеген, найдите, кто свистит, и приведите этого человека ко мне.

Фленеген знал, что командир дурачится, но остальные этого не знали. Гнев Келли казался настоящим и испугал всех на мостике, за исключением искушенных Ладжера и Фленегена, которые увидели хитринки в глазах командира.

– Клоостерман, идите сюда, – произнес Фленеген достаточно громко, так, чтобы все на мостике услыхали его четкий бостонский акцент. Гигант-матрос с лицом ребенка и расширившимися от страха глазами и щеками, порозовевшими сильнее обычного, неуклюже зашагал в направлении командирского кресла. Он никогда еще не был так близко рядом с командиром, и уж тем более сердитый ирландец никогда с ним не разговаривал. Фленеген сделал шаг в сторону, пропуская Клоостермана.

Келли уставился на трясущегося Клоостермана.

– Это вы свистели у меня на мостике?

– Ах, нет, сэр, я хочу сказать, так точно, сэр, я думаю, что это был я, сэр.

– Здесь никто не свистит. Ты меня понимаешь, сынок? Свистят только пьяные и боцманы. Ты это понимаешь?

– Но, сэр, я боцман, точнее, буду им после производства, и тогда я…

Келли выдал один из своих свирепых рыков.

– Черт побери, я имел в виду, что боцманы свистят в свои чертовы боцманские дудки, а не губами.

Фленеген и Ладжер еле сдерживали себя, чтобы не расхохотаться. Клоостерман выглядел сконфуженным.

– Так точно, сэр, я не буду больше свистеть, никогда.

Фленеген начал тихо похохатывать.

Келли повернулся к нему.

– Мистер Фленеген, это не смешно. Уберите свою бостонскую жопу с моего мостика.

Фленеген, продолжая улыбаться, взял картонку с телеграммами и направился к выходу ходовой рубки, ведшему в центр боевой информации. У выхода он задержался, глядя на вахтенных, и заметил, что у большинства, понявших, что командир дурачится, еще осталась на губах запоздалая улыбка. Испуганный Клоостерман все еще стоял, замерев, перед командиром. Неожиданно Келли положил руку на массивные плечи матроса и похлопал его.

– Продолжай хорошо служить, сынок, и запомни – никогда не свисти на мостике и вообще на эсминце или на другом военном корабле, ладно?

Юный гигант быстро закивал:

– Так точно, сэр, я хотел сказать, никак нет, сэр, я больше не буду свистеть.

– Коммодор на мостике! – крикнул вахтенный старшина-рулевой. Келли тяжело вздохнул и откинулся в кресле.

– Какого черта ему нужно, Ладжер?

Ладжер отдал честь коммодору, который поднялся на мостик и теперь оглядывался по сторонам.

– Здесь что-то происходит, мистер Ладжер? – Коммодор Чарльз Моррисон разговаривал мягким голосом. Это был невысокий и худощавый человек, имевший привычку разгуливать по кораблю и перебрасываться парой-тройкой слов с матросами. Эдда Келли эта привычка нервировала, к тому же он терпеть не мог, когда штаб 24-й эскадры эсминцев временно дислоцировался на борту его корабля. Поскольку «Блэнди» строился с тем расчетом, что на нем будет размещаться штаб, то на время основных оперативных мероприятий Келли был неизбежно вынужден отдавать коммодору свою просторную и комфортабельную каюту, расположенную по левому борту, и довольствоваться для отдыха и работы походной каютой, находившейся на том же уровне мостика.

– Доброе утро, Эд, – Моррисон улыбнулся Келли, который все еще горбатился в своем кресле.

– Доброе утро, сэр. Чем могу служить на моеммостике?

– О, да я просто осматриваюсь.

Келли фыркнул.

– Мистер Ладжер, ознакомьте коммодора с нашим текущим местоположением. Я буду у себя в походной каюте. – Он выскользнул из кресла и пошел в каюту.

– Командир ушел с мостика! – прокричал старшина-рулевой. Келли остановился, причем одна его нога уже стояла в походной каюте. Он посмотрел на матроса Клоостермана, который находился позади рулевого и все еще не пришел в себя после предыдущей сцены.

– Запомните, боцман, чтобы никакого чертова свиста.

Коммодор сделал вид, что он не слышит этих слов, а Ладжер подавил улыбку и продолжал знакомить коммодора с обстановкой. Дверь за Келли громко хлопнула.

* * *

После двух суток плавания и нескольких ложных акустических контактов «Блэнди» снова получил приказ выйти из строя завесы и занять позицию по страховке самолетов рядом с авианосцем «Эссекс». На этой позиции, которая была развлечением для свободного от вахты личного состава, наблюдавшего полеты с близкого расстояния, паре вахтенных офицеров на мостике приходилось быстро и четко работать. В ходе обычной четырехчасовой вахты на позиции по страховке самолетов, когда авианосец попеременно то уходил против ветра, выпуская и принимая самолеты, то неожиданно становился по ветру, эсминцам приходилось обычно наверстывать излишек дистанции, чтобы занять свое место на позиции, и гораздо реже следовать за авианосцем, находясь точно на позиции. Корабли сопровождения и авианосец соблюдали светомаскировку, так что на авианосце были различимы только красные огоньки на летной палубе.

Ночные полеты самолетов с авианосца походили на шедший по готовому сценарию балет, с крохотными фигурками, то появляющимися, то исчезающими среди самолетов «Трэкер» «S2F» фирмы «Грумман» и штурмовиков «Скайрейдер», которые в темноте взлетали и садились на палубу под аккомпанемент воющего ветра и треска поршневых двигателей самолетов. Наблюдаемые с близкого расстояния полеты были захватывающим зрелищем для экипажа эсминца, особенно в те моменты, когда на мостике неслышно возникал Келли, одним быстрым взглядом оценивал обстановку и, если то, что он обнаружил, чем-то его не устраивало, обрушивал на вахтенных офицеров такой поток ругательств, от которого краснел даже видавший виды боцман.

Экипаж жил по распорядку дня. Офицеры несли вахтенную службу и вскоре стали искусными вахтенными, особенно при трехсменном вахтенном расписании (четыре часа на вахте, восемь часов отдыха) без перерыва в течение нескольких недель. В то время мы знали только то, что являемся частью кордона, поспешно воздвигнутого вокруг Кубы, и мы с опаской поглядывали на разведывательный планшет, на котором красными значками было обозначено множество советских торговых судов, приближающихся к кордону, образованному надводными кораблями ВМС США. Странно было видеть, что мало-мальское сопровождение торговых судов боевыми кораблями советского ВМФ отсутствует.

Наша ПУГ поначалу и не предполагала, сколько советских подводных лодок могут сопровождать свои торговые суда, и у себя на эсминце мы не имели общей картины тактической противолодочной обстановки, потому что в те дни обеспечение разведывательной информацией по тактической обстановке кораблей ВМС США, находящихся в море, практически отсутствовало.

И уж конечно, мы тогда не догадывались, что группировка капитана 1 ранга Агафонова в составе четырех ПЛ класса «Фокстрот» из Полярного уже находится внутри американского военно-морского кордона. Внутри и вокруг «Линии „Грецкий орех“» действовали все четыре лодки 69-й бригады, а подводная лодка «Б-130» капитана 2 ранга Шумкова была не более чем в пятидесяти милях от ПУГ «Эссекса».

24 октября 1962 г.

Планшет НШ ВМС США, КП ВМС

Пентагон

Арлингтон, Вирджиния

Ни на «Блэнди», ни на других кораблях карантина не подозревали, что в это время в Пентагоне, в помещении, в котором располагался планшет начальника штаба ВМС США, несколько взвинченных офицеров разведки вместе с писарями наносили на планшет курсы примерно с полдюжины советских торговых судов, приближающихся к внешней границе «Линии „Грецкий орех“». На планшете уже имелось не менее десятка красных значков, показывающих контакты с подводными лодками; многие контакты были ложными, однако все они были пронумерованы индексами от «С 1» до «С 29», и настенная карта выглядела так, словно на ней высыпала корь.

Заместитель начальника штаба ВМС вице-адмирал Гриффин стоял и рассматривал карту, рядом с адмиралом находился министр обороны Роберт Макнамара, внимание которого также было занято планшетом. Оба видели, что назревает столкновение.

Линия советских торговых судов приближалась к линии карантина ВМС, предполагалось, что первый корабль подойдет к линии карантина на следующий день примерно к десяти утра по вашингтонскому времени. За последние два месяца поток советских торговых судов, направлявшихся в порты Кубы, был значителен, однако с момента объявления карантина президентом Кеннеди ситуация приобрела новый, более обдуманный облик. Словно электрический импульс пробежал по торговым судам, которые по какой-то причине изменили скорость хода и теперь сходились у линии карантина, образуя эшелонированный строй судов, а не разбросанные там и сям одиночные значки. В то время не было известно, почему так произошло – то ли по команде, переданной всем участникам операции «Анадырь», то ли просто случайно. Суда, приближавшиеся к линии карантина, действительно станут испытанием американской решимости, и первым из этих судов будет советский танкер «Бухарест».

Словно следы от картечи, отмеченные красным цветом отметки контактов с ПЛ расползлись по всему планшету. Наверное, каждый корабль на флоте доложил о подозрительном объекте, гидролокационном контакте или засветке РЛС как о предполагаемой советской подводной лодке, однако если бы каждый контакт, о котором сообщалось в штаб, оказался настоящей советской подводной лодкой, то на планшете был бы представлен чуть ли не весь советский подводный флот. Изучая карту вместе с министром обороны, адмирал Гриффин чувствовал, что ему вот-вот зададут вопрос.

– Как наши надводные корабли могут передать сигнал на всплытие находящейся под водой советской подводной лодке? – Макнамара задал вопрос в свойственной ему интеллигентной манере.

Адмирал Гриффин немного подумал, а потом пустился в длинное объяснение того, что такое международные условные сигналы и как их можно передать, чтобы напомнить кораблям и самолетам о принятых международных нормах поведения в деликатных ситуациях. Как результат этого разговора, 24 октября Океанографическая служба ВМС США опубликовала «Извещение мореплавателям 45–62, особое предупреждение № 32», которое называлось «Порядок всплытия и идентификации подводных лодок, обнаруженных кораблями карантина вблизи Кубы». В нем говорилось следующее:

«Американские корабли, войдя в контакт с неопознанными ПЛ, дадут указанные ниже сигналы, информируя подводную лодку о том, что она может всплыть для своей идентификации. Сигналы следующие – корабли карантина сбрасывают 4–5 безвредных взрывчатых сигнальных средств (ручные гранаты), что может сопровождаться международным условным сигналом „IDKCA“, означающим „Подняться на поверхность“. Этот гидролокационный сигнал обычно передается на подводном оборудовании связи в диапазоне 8 килогерц.

Процедура приема сигнала: услышав сигнал, находящаяся под водой ПЛ должна всплыть с восточным курсом. Сигнал и используемый порядок действий являются неопасными». Океанографическая служба ВМС, извещение 45–62, параграф 5982.

С командного пункта ВМС США это извещение было срочно передано на все корабли и базы американского флота, а также размещено в международных списках уведомлений для того, чтобы им могли воспользоваться все государства.

24 октября 1962 г.

Посольство СССР,

флигель военного атташе

Белмонт-Серкл, Вашингтон,

ф. о. Колумбия

В этот день после полудня вице-адмирал Бекренев, советский военно-морской атташе, что-то произнес, принимая телеграмму от связиста. Адмирал медленно прочитал сообщение, потом прочел его повторно. Это было американское уведомление мореплавателям, в котором сообщалось, что американские военные корабли будут сбрасывать взрывчатые вещества, давая сигнал неопознанным подводным лодкам всплыть и обозначить себя. Адмирал повернулся к связисту и вернул телеграмму.

– Быстро передайте ее в Москву, в ГШ ВМФ с припиской, чтобы телеграмму немедленно включили в циркулярные передачи по флоту и для подводных лодок. – Бекренев отвернулся и, улыбнувшись, бросил взгляд на висевшую на стене карту Восточного побережья США с прикрепленным сбоку листом бумаги. В это же время капитан 3 ранга Лев Вторыгин и его помощник мчались на юг по проходящей между штатами дороге № 95 и находились как раз к востоку от Мурхед Сити, штат Северная Каролина. «Что интересного могут они увидеть на погрузочно-разгрузочных пирсах 2-й дивизии морской пехоты?» – подумал адмирал.

24 октября 1962 г.

ЭМ ВМС США «Блэнди»

Атлантика

Боб Бринер передал уведомление мореплавателям коммандеру Келли, сидевшему в своем кресле на выступе мостика. Келли прочел предупреждение.

– Бог мой, в следующий раз они захотят, чтобы мы дали русским мороженого и печенья и поцеловали их в жопу. Сукиных детей надо вышибать из воды, если они не всплывают, хотя и знают, что мы их поймали. Отнесите это коммодору, и пусть Брэд Шерман повесит копию сообщения на гидролокатор. Здесь, на мостике, тоже надо повесить экземпляр на указатель выбора оружия, чтобы все вахтенные офицеры знали его наизусть. Скажите Брэду, чтобы он обмотал гранаты рулонами туалетной бумаги, так они взорвутся на большей глубине. – Келли уже использовал этот прием в ходе совместных маневров с американскими подводными лодками, которые обычно оказывались на большей глубине, чем та, на которой взрывались гранаты практических глубинных зарядов. Обычно они взрывались на глубине около 50 футов (около 15 метров – Прим. перев.). Хотя гранаты и считались неопасными, подводники их ненавидели, потому что близкий взрыв, даже и не сильный, мог повредить кое-какое чувствительное оборудование на лодке. Замотав гранату целым рулоном туалетной бумаги, вы задерживали срабатывание взрывателя до размокания бумаги, позволяя гранате падать на большую глубину, где она и взрывалась – на 100 или даже 150 футах от поверхности (30 и 45 метров соответственно – Прим. перев.), если была обмотана достаточным количеством бумаги. Фленеген окрестил эти «фирменные» заряды «Блэнди» «глубинными бомбами из сральной бумаги».

По сей день у меня в глазах стоит пожелтевший от солнца лист бумаги, прикрепленный к указателю выбора оружия липкой лентой и болтающийся на ветру. Неся вахты, я многими долгими часами вглядывался в уведомление и задавался вопросом – воспользуемся ли мы им когда-нибудь после того незабываемого дня, когда мы его получили.

24 октября 1962 г.

Планшет НШ ВМС США, КП ВМС,

Пентагон

В десять часов утра 24 октября началась американская военно-морская блокада Кубы. Напряженный день еле-еле тянулся, а министр обороны Роберт Макнамара все больше и больше склонялся к тому, что флот не информирует его обо всем происходящем. Похоже, НШ ВМС адмирал Джордж В. Андерсон давал понять министру обороны, что флот сам позаботится о деталях блокады и гражданским руководителям не о чем волноваться. Макнамара, недовольный такой позицией флота, направился на планшет НШ ВМС в командном пункте ВМС в Пентагоне, где в большом помещении молча работали около тридцати служащих ВМС, мужчин и женщин, нанося на большую настенную карту местоположение американских и советских кораблей и судов. В тот момент, когда Макнамара начал донимать вопросами дежурного офицера, в комнату примчался адмирал Андерсон.

Макнамара указал на американский корабль, обозначенный на карте вдали от линии карантина.

– Что он там делает? – спросил он. Как признавался позднее адмирал Андерсон, он не стал отвечать на вопрос министра, поскольку данный корабль следил за одной из предполагаемых советских подводных лодок в этом районе, а в комнате было чересчур много народа, могущего услышать эту очень важную информацию [7]7
  Из отчета об этом событии в: Deborah Shapley, Promise and Power: The Life and Times of Robert McNamara(Boston: Little, Brown, 1993), рр. 176–177.


[Закрыть].

Макнамара стал быстро обстреливать вопросами адмирала Андерсона. Какой у ВМС имеется план для начального перехвата советского судна? Андерсон ответил, что нет надобности обсуждать этот момент, поскольку за практические действия отвечают ВМС. Министр обороны начал объяснять Андерсону назначение карантина, которое, по его словам, заключалось в том, чтобы довести до Хрущева щекотливое дипломатическое послание, а не стрелять в кого попало. Какие планы у ВМС на тот случай, если советское судно откажется подчиниться приказу остановиться? Есть ли на всех кораблях, осуществляющих блокаду, люди, способные говорить по-русски? Какие приказы Андерсон отдал кораблям, осуществляющим блокаду?

Разговор перешел на советское судно, пересекающее линию блокады в первый день, этим судном был танкер «Бухарест». Как флот собирается его окликать? [8]8
  Этот разговор описан в: James G. Blight and David А. Welsh, On the Brink: Americans and Soviets Reexamine the Cuban Missile Crisis(New York: Noonday Press, 1990), рр. 63–64.


[Закрыть]

– На каком языке – английском или русском? – спросил Макнамара.

– Откуда я знаю, черт меня побери? Думаю, что мы воспользуемся флажным семафором, – ответил Андерсон.

– Ну, а если они не остановятся? – спросил Макнамара.

– Мы произведем выстрел поверх носовой части судна.

– А если и это не сработает? – спросил Макнамара.

– Тогда мы будем стрелять по его рулю, – ответил раздраженный Андерсон.

– Какого типа это судно?

– Танкер, господин министр, – ответил адмирал.

– Вы не сделаете ни единого выстрела по танкеру без моего четкого разрешения. Это вам ясно? – спросил Макнамара.

Адмирал Андерсон еще никогда не подвергался перекрестному допросу в такой форме со стороны министра обороны, который был гражданским лицом, и он рассердился. Адмирал схватил толстенную книгу «Уставы ВМС США» и, потрясая ей перед министром, стал говорить, что ВМС практиковали блокады со времен Джона Пола Джонса и что все подробности изложены в этой книге.

Макнамара ответил раздраженно:

– Плевать я хотел на то, что сделал бы Джон Пол Джонс в подобной ситуации. Я хочу знать, что вынамереваетесь сейчас делать? [9]9
  Shapley, р. 177.


[Закрыть]

Адмирал Андерсон нашелся:

– Сейчас, господин министр, если вы и ваш заместитель вернетесь в свои кабинеты, то флот займется блокадой.

Напряженность ситуации уже стала взимать свою дань с руководителей в Вашингтоне и Москве, а также с тех, кто был в море.

24 октября 1962 г.

ГШ ВМФ

Москва, улица Грибоедова

Адмирал Леонид Рыбалко сидел неподвижно на переднем сиденье «Волги», которую вел одетый в морскую форму водитель из Главного штаба ВМФ СССР. В лучах утреннего солнца они кружили по Садовому кольцу Москвы, направляясь в Главный штаб ВМФ, который располагался в желтом здании на улице Грибоедова. Рыбалко только что прибыл утренним поездом из Мурманска. Хоть он и был единственным пассажиром купе, поспал он немного. Кажется, всякий раз, когда он совершал тридцатишестичасовую поездку на поезде из Мурманска в Москву, в спальном вагоне находилось одно квадратное колесо, которое делало сон невозможным. Проводница, как обычно, принесла ему стакан горячего чая в металлическом подстаканнике, который он выпил, разглядывая покрытые лесом северные пригороды Москвы. Был конец октября, и грязный мокрый снег лежал в серых лужах на пути поезда, который подтягивался к Ярославскому вокзалу. Рыбалко был встревожен. Его четыре подводные лодки шли прямо в центр кипящего котла, в который теперь превратилось Карибское море с его повышенной активностью военно-морских сил. Заход лодок в Мариэль был отложен, однако он не мог выяснить, какую разведывательную информацию Главный штаб передал на лодки во время циркулярных передач по флоту. Капитан 1 ранга Агафонов и его четверо командиров подводных лодок действовали в полной темноте. Сам Рыбалко, являвшийся командующим эскадры, последние четыре дня фактически дневал и ночевал на командном пункте штаба Северного флота в Североморске, тенью следуя за вице-адмиралом Россохо, заместителем командующего СФ, однако Россохо или не хотел, или не мог сообщить ему ничего нового относительно того, какие данные по обстановке передали находящимся на переходе участникам операции «Кама».